АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Гемограмма 8 страница

Под словом «патологический» Джоан имела в виду то, что она сама себе его навязала. Почему? Очевидно, потому, что не могла сблизиться с отцом. Он был той башней, которая, дразня ее своей близостью, тем не менее оставалась недоступной. Это был очень важный инсайт, потому что он помог Джоан понять и признать один из психологических механизмов ее депрессивной тенденции. Если бы она оставила попытки получить отцовскую любовь и признала бы факт, что это был сон, который никогда нельзя осуществить в реальности, она бы сама свободно избавилась от своего одиночества. После анализа этого сна в поведении Джоан произошла значительная перемена. Она стала более общительной, дружелюбной; она замечательно провела несколько дней, несмотря на то что временами ее охватывали тяжелые приступы депрессивного настроения.

Постепенно проявлялись и другие механизмы, лежащие в основе ее депрессивной тенденции. Следующий инцидент вскрыл важный физический механизм болезни Джоан.

«Может быть, вы помните, что несколько недель назад я стала вдруг терять сознание за ужином во время вечеринки. Я объяснила себе этот и другие подобные случаи тем, что просто не могу пить алкоголь — даже в небольших количествах. Иначе как алкогольной интоксикацией, я никак по-другому не могла объяснить свое поведение.

То же самое со мной началось вчера вечером на коктейльной вечеринке, которую я нашла замечательной во всех отношениях. В течение часа я расслаблялась. Но в следующие два часа, я поняла это только сейчас, мое тело вдруг стало коченеть. Хорошо знакомое ощущение удушающей тошноты охватило меня. Я едва могла говорить. С трудом, пошатываясь, я смогла выбраться на воздух, где мне немного полегчало. Затем я поймала такси и уехала. Дома почувствовала себя совершенно пьяной, хотя за три с половиной часа на вечеринке выпила лишь бокал вермута, и то не до конца, а позже немного виски с содовой. Сбросив на пол одежду, я рухнула в кровать и отключилась. В два тридцать утра проснулась в сильнейшей депрессии и застонала оттого, что придется пережить это все снова. Я выпила стакан молока, приняла горячую ванну и стала размышлять, как это могло со мной случиться. Я стала перебирать в памяти события вечера, и вдруг я вспомнила, что задерживала свое дыхание. Меня осенило, что мое опьянение было результатом кислородного голодания, а недомогания с приступами удушья — следствием абсолютно минимального поступления энергии.

Этим утром, в свете всего, чему вы учили меня, я лучше осознала механизм, с помощью которого пыталась убить себя. Естественно, у меня возник вопрос — зачем я делаю это? Откуда взялся этот необычный бессознательный страх? Я вспомнила, что в возрасте пяти или шести лет у меня уже было подобное переживание страха и задержки дыхания. Я все еще страдаю от «похмелья», и мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы вдыхать воздух. Я не хотела дышать. Теперь я поняла это».

Фактически затрудненное дыхание Джоан можно было в равной степени выразить фразами «Я не могу» и «Я не буду». Жесткость ее тела сделала естественное и легкое дыхание почти невозможным. Только после того как эта жесткость немного ослабла, Джоан смогла идентифицировать свою задержку дыхания с сознательным усилием воли. Первый час покоя и расслабления позволил ей осознать нарушение в своей дыхательной системе, которое привело затем к страху, утомлению и депрессии. Чтобы привести ее к такому глубокому осознанию, потребовалось несколько месяцев терапии, в которой ее учили кричать, дышать и бить ногами.

Но на вопрос Джоан «Зачем я это делаю?» все еще нужно было дать ответ. И этот ответ не может быть простым, иначе мне бы не пришлось писать книгу о депрессии. Модель поведения, которая с возрастом оказывается саморазрушительной, первоначально была средством выживания, способом справиться с трудной ситуацией, вероятно, наилучшим способом справиться именно с этой конкретной ситуацией. Но модель поведения человеческой психики структурируется в его телесное поведение, потому что сама ситуация, для разрешения которой она предназначалась, — а именно взаимоотношения между ребенком и его родителями — также становится частью этой структуры через жесткие отношения со стороны родителей. В случае с Джоан, например, тот факт, что ее мать была недоступна, а отец держал ее от себя на расстоянии, ввергал ее в состояние изоляции и одиночества. Ее первоначальные попытки завоевать внимание и любовь принимали форму крика, вспышек гнева, порывов мятежа и неповиновения, к которым стали примешиваться и черты подлости, но все это «бунтарство» постоянно подавлялось и терпело поражение. У Джоан не сохранилось осознанных воспоминаний такого поведения. Память, как и само поведение, уже давно была вытеснена.

В какие-то моменты своей жизни она подавляла каждый импульс, выражавший ее враждебность и злость, из-за глубокого страха, что продолжение такого поведения привело бы к ее полному отторжению и уничтожению. Ее охватил ужас, она замкнулась в себе, отделив от себя все свои агрессивные чувства, и приняла ту позу, которая бы обеспечивала ей всеобщее одобрение. Я думаю, у нее не было выбора, она не видела другой альтернативы. Отказ от своей спонтанности и подвижности был последним отчаянным усилием приобрести любовь и признание, в которых она так нуждалась. Случись что, и этот шаг окончится неудачей — тогда уже, кажется, ничего не останется, кроме глубокого отчаяния и смерти.

Однако Джоан уже больше не ребенок и поэтому больше не зависит от родительской любви; она не нуждается в их одобрении. Почему же тогда она продолжает задерживать дыхание, делать неподвижным свое тело и блокировать свою спонтанность? Фактически у нее произошла фиксация на той ранней стадии развития, когда это впервые с ней случилось, после чего она была не в состоянии расти и взаимодействовать с миром как зрелая женщина. Ее последующее развитие происходило на сознательном и поверхностном уровне. Суть ее бытия — ее эмоциональная жизнь — оказалась запертой в ребенке. Ассоциация с ребенком создает ощущение беспомощности, отчаяния, ведущего к смерти. Ее осознанная позиция крепко была связана с убеждением, что сдержанное поведение, элегантные манеры и отказ от самоутверждения — это единственные условия стать любимой.

Нам не следует недооценивать силу этого убеждения. Сам пациент может на сознательном уровне признавать, что оно необоснованно и недейственно, что на самом деле оно является иллюзией. Но это признание фальшиво; цель его — доставить удовольствие терапевту и получить его одобрение. Привязанность к иллюзии может быть такой же глубокой, как и отчаяние и безысходность, которые обусловили ее возникновение. Джоан упорно цеплялась за свою иллюзию, так как она не видела другого способа своего существования. Мое нападение на ее позицию рассматривалось как проявление враждебности. Ее депрессия, по словам Люси Фриман, — крик о любви. Я же, однако, предлагаю лишь сочувствующее понимание ее трудностей.

Кризис у Джоан обычно развивался в компании или на вечеринке. Она заметила, что когда принимала спиртные напитки, то прилагала все усилия, чтобы подавить их стимулирующее воздействие. Она даже пыталась перестать дышать. Что бы произошло, если бы она не препятствовала нарастанию возбуждения? Я допускаю, что, возбуждаясь все больше, она бы стала выделяться, пытаясь привлечь к себе внимание окружающих, и ей бы захотелось доминировать над другими людьми. Для нас это может показаться не такими уж страшными качествами, но для Джоан они представляли угрозу возможного унижения и отторжения. Она никак не могла вырваться из этого порочного круга: если она падала в обморок и вынуждена была покинуть вечеринку, она чувствовала себя униженной; а если оставалась дома, отказываясь от всех приглашений, результат был таким же.

Пока Джоан не могла выражать себя и свои чувства легко и спонтанно, она чувствовала себя неадекватно. И поскольку это угнетало ее, она страдала. Неистовая ярость, возникшая от ощущения предательства, неповиновение требованию подчиниться и глубокая печаль от потери любви и отказа от своего тела — вот те ее чувства, которые нуждались в выражении. Она не могла позволить развиваться какой-либо спонтанности, так как это могло открыть ящик Пандоры, где скрывались враждебность, грусть и другие негативные чувства. Но все же ящик пришлось открыть — чувства получили выход, но только в пределах контролируемой и защищенной обстановки в кабинете терапевта.

В течение следующих месяцев терапии Джоан пришла к пониманию того, что не является тем человеком, каким она представляла себя миру. Она имела определенные предубеждения, ей также были свойственны некоторая хитрость, подлость, и, конечно же, она была не лишена чувств. Отчасти это понимание было достигнуто при помощи тщательного анализа ее снов и поведения, а отчасти — мобилизацией ее тела путем движений и использования голоса. Она научилась не бояться кричать; у нее часто возникали конфликты с другой женщиной. Крик, потребность в котором она ощущала, спас бы ее, но Джоан не могла произнести ни звука. Другой женщиной была она сама, а также ее мать и бабушка.

Она использовала теннисную ракетку, чтобы бить по кушетке — сначала без особо сильных чувств, но потом с огромной злостью, вызванной болью лечения. Она била ногами по кровати, выражая свое неповиновение и другие негативные чувства. Это было проделано неоднократно, с использованием разнообразных методик, чтобы вытащить наружу подавленное «нет». Через какое-то время Джоан смогла понять, что ее депрессия и последовавшая за ней неспособность свободно двигаться были своеобразным способом выражения через тело слов: «Нет, я не буду больше пытаться». Позволив этому неосознанному ответу проявляться открыто, она постепенно победила свою склонность к депрессии. Она также научилась не бояться протягивать вверх руки и вытягивать губы, как это делает младенец навстречу матери. Этот жест или выражение, которое с большим трудом давалось Джоан, разжали ее горло и выпустили наружу скованное желание с плачем. Если депрессия — это мольба о любви, то плач о любви — это противоядие от депрессии. Но чтобы достичь эффективных результатов, плач должен исходить из самых сокровенных глубин человеческой души.

Очень важной стадией в лечении депрессии является установление связи с реальностью, с телом и с сексуальностью. В предшествующих главах я уже описывал в некоторых деталях первые два аспекта этого процесса. Сексуальный же аспект самый сложный, потому что он глубже всех подавляется и потому что беспокойство, связанное с эдиповым комплексом, часто принимает очень тяжелый характер. Если этот аспект проблемы не разрешен, то ощущение безопасности, которое обеспечивается нижней частью тела, остается шатким, и человек не может стоять прочно на своих ногах. Когда ощущения перетекают в ноги, они также перетекают в область таза и половых органов. Если любая из этих систем блокируется, поток разрушается.

Отношение Джоан к ее отцу сочетало в себе как оральные, так и сексуальные потребности. Она хотела, чтобы он защищал и поддерживал ее, то есть сделал то, чего не сделала ее мать. Она также хотела, чтобы он воспринимал ее как будущую женщину, то есть проявлял интерес и восхищался ее женственностью. Но, кроме всего этого, она хотела быть близкой к нему, находиться рядом, притрагиваться к нему и чувствовать его мужественность. Эти сексуальные чувства исходят из таза, а не из половых органов, они имеют своей целью возбуждение, но не разрядку его. Удовлетворение оральных потребностей ребенка помогает ему тянуться к миру с уверенностью. Удовлетворение сексуальных потребностей девочки позволяет ей принять свою сексуальность как естественное явление и, взрослея, тянуться к миру как полноценная женщина.

Для отца чрезвычайно трудно отвечать как на оральные, так и на сексуальные потребности ребенка. Отвечая на первые, он принимает на себя роль матери и теряет мужской образ. Но если он игнорирует оральные запросы, реагируя только на сексуальные потребности дочери, то такое его поведение будет переживаться дочерью как соблазняющее, так как оно выделяет из всей личности только ее сексуальную сторону. Проблему можно полностью решить, только если ребенок получает удовлетворение своим потребностям как со стороны матери, так и со стороны отца. Это дает ребенку ощущение, что он или она может встать на обе ноги, опереться на мать и на отца.

Однако есть также случаи, когда дети, воспитанные одним родителем, получили чувство уверенности, безопасности и самоуважения. Насколько мне известно, во всех этих случаях единственным родителем была мать. Отсутствие отца не является невосполнимой потерей, потому что его роль могут взять на себя родственники мужского пола или другие мужчины в сообществе. Мужчины могут признать и похвалить расцветающую женственность юной девочки. Но в то же время я не думаю, что мужчина сможет заменить женщину в воспитании ребенка, особенно на протяжении самых ранних лет его жизни. Заменой матери в этом отношении должна быть только женщина.

Как мы уже видели, мать Джоан была недоступна для нее, а с отцом нельзя было сблизиться ни на каком уровне. Это не оставило ей никакого другого выбора, кроме как замкнуться в себе, превратиться в мечтательницу и страстно искать мужчину, способного восполнить ей то, что она не смогла получить от своих родителей. Однако она не могла полностью отдаться этому человеку, потому что отдалила от себя все свои сексуальные чувства, чтобы снизить боль отторжения. Все, что у нее осталось, — это генитальные ощущения, которые служили ее оральным потребностям, но она была не способна испытать удовлетворяющий ее оргазм. Она так и осталась отвергнутым ребенком, настолько униженным, что, защищая себя, превратилась в статую.

Статуя холодна и бесстрастна. В ребенке есть тепло, но нет способности для сексуального удовлетворения. Ни ребенком, ни статуей Джоан не могла реализовать себя как женщина. Когда статуя разбилась, появился ребенок. Но терапия не должна останавливаться на этой стадии. Очень важно помочь пациенту достичь зрелости, чтобы он смог получать удовлетворение от полноценной взрослой жизни. Это можно сделать, лишь открыв сексуальность пациента, которая помещается в животе и ощущается в области таза.

Работа с нижней частью тела включает в себя специальные упражнения, направленные на возвращение тазу его естественной подвижности. Когда вибрирующие движения в ногах достигают таза, он начинает дрожать. Это означает начало. По мере уменьшения напряжения в тазе он начинает совершать колебательные движения в такт с дыханием: назад — при вдохе, вперед — при выдохе. Райх назвал эти движения рефлексом оргазма, потому что они также происходят непроизвольно при кульминации полового акта. Когда такие движения происходят свободно, дыхательная волна проходит через таз в ноги. Процесс заземления завершен. Чтобы открыть живот и освободить таз, необходимо тщательно проанализировать эдипов комплекс, а также уменьшить мышечное напряжение в нижней части спины и в бедрах, которое блокирует приток ощущений и через эту область.

Работа с телом Джоан, оживившая ее дыхание и сделавшая ее более подвижной, имела и другие положительные последствия. Ее жесткость значительно ослабла, и через тело стали проходить потоки приятных ощущений. Она стала испытывать удовольствие от того, что вновь ожила в своем теле. С усилением всех этих чувств она в какой-то степени смогла полюбить себя. Временами она чувствовала себя любящей, что делало ее очень привлекательной и милой. Теперь она смогла дарить любовь другим, вместо того чтобы искать или требовать ее от них. В конце концов, она решила уехать из Нью-Йорка, который ненавидела, и построить дом в сельской местности, в окрестностях, похожих на те, которые она помнила еще ребенком.

Терапия Джоан продолжалась около двух с половиной лет. Я встретился с ней снова, когда приехал ее навестить спустя два года после нашей последней встречи. Я застал ее в очень хорошем настроении. Она сказала мне, что больше не впадает в депрессию. Я также заметил, что в ее глазах появился живой огонек, а манеры поведения стали более оживленными. Даже находясь в большой, шумной компании, она чувствовала себя комфортно и расслабленно. Мы с ней немного выпили, что практически никак не отразилось на ее самочувствии. Она помнила о важности упражнений, которые мы с ней проделывали, и продолжала регулярно выполнять их. Я знал, что, пока она находится в контакте со своим телом и осознает свои чувства, ей не страшна никакая сильная депрессивная реакция.

В последующих главах я опишу случаи с другими депрессивными пациентами, которых мне довелось лечить. Случай с Джоан был описан так подробно, потому что в нем проявились все динамические механизмы развития депрессии. Каждый из них следует изучить более тщательно, так как каждый механизм присутствует в большей или меньшей степени во всех людях, страдающих от этого недуга.

5. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ДЕПРЕССИЮ

Утрата объекта любви

Феномен депрессии вызывал интерес многих деятелей психоанализа, начиная с Фрейда. Это легко понять, поскольку депрессия была и остается одной из главных причин обращения людей за психиатрической помощью. Фрейд заинтересовался этим явлением еще в 1894 году. Его весомый вклад в наше знание о депрессивной реакции содержится в его труде под названием «Печаль и меланхолия», который был опубликован в 1917 году.

В этой работе Фрейд показал, что существует связь между печалью и меланхолией (в то время так называли состояние депрессии). Оба состояния имеют много общего: глубоко болезненное уныние, утрата интереса к окружающему миру, потеря способности любить, торможение любой активности. Однако меланхолия также включает в себя потерю самоуважения — чувство, которое не теряет человек, находящийся в состоянии печали. Если на потерю самоуважения посмотреть с биоэнергетической точки зрения, то различие между этими двумя состояниями становится существенным. Печаль представляет собой живое, энергетически заряженное состояние, в котором боль от потери выражается и разряжается при полном содействии эго человека. В депрессии или меланхолии эго разрушено энергетическим обесточиванием тела, которое привело к безжизненному состоянию человека, характеризующегося отсутствием какого-либо взаимодействия с окружающей средой. Несмотря на то что Фрейд уделял исключительное внимание психологическим факторам депрессии, мы не перестаем поражаться ясности и глубине его понимания этой проблемы. Он указал, что печаль также выполняет свою необходимую функцию — а именно: она дает человеку возможность получить назад чувства или либидо, которые он затратил на потерянный объект любви, и задействовать их в других отношениях. Но в реальности это не так просто осуществить. Человеческий ум имеет тенденцию цепляться за потерянный объект и отрицать реальность его потери. Он делает это, чтобы избежать боль разлуки. Как следствие, боль не высвобождается в форме горя, и разлука продолжается, а эго остается привязанным к потерянному объекту, лишенным способности устанавливать новые отношения.

В состоянии печали потеря известна и принята; в меланхолии она либо неизвестна, либо не признается. Однако почему это происходит в состоянии меланхолии — приводило Фрейда в недоумение. Мы предложим свое объяснение этому явлению позже. Пока лишь подчеркнем факт, что потеря не признана. Эго идентифицируется с объектом и включает его в себя. Человек продолжает жить так, как будто потеря не произошла, и модифицирует свое поведение так, чтобы не допустить ее признания. Совершенно неожиданно для себя я понял это, когда лечил одного пациента несколько лет назад. Пациентом была женщина в возрасте чуть больше тридцати лет. Она страдала от депрессии и головных болей в форме мигрени. На первых этапах нашей работы она рассказала мне, что ее отец умер, когда ей было семь лет. В ходе терапии стало очевидным, что она очень тяжело пережила эту потерю, потому что переносила на отца жажду любви, признания и безопасности — всего того, что не смогла обеспечить ей мать. Прогресс в терапии, хотя и был устойчивым, шел очень медленно. Несмотря на многие значительные улучшения в ее состоянии, она вновь и вновь сталкивалась со своими проблемами. Когда обнаружилось, что она не может установить отношения с мужчиной, которые бы принесли ей удовлетворение, я объяснил это тем, что она все еще цепляется за образ своего отца. К моему удивлению, она сказала мне, что никогда и не признавала его потери. К этому подстрекала ее мать, которая постоянно твердила ей: «Отец наблюдает за каждым твоим движением. Он знает обо всем, что ты делаешь». Она все еще пыталась заслужить его одобрение. После такого признания последовала значительная перемена к лучшему, и вскоре ее терапия подошла к завершению. Она осознала, что у нее произошел сильный перенос на меня как на замену фигуры отца и что от меня она тоже пыталась получить одобрение. Она переживала затем эту попытку как борьбу, от которой хотела отказаться. Она также поняла, что ей придется потерять и меня тоже, чтобы потом найти себя. И когда она наконец приняла реальность, что она была одна и что ей придется стоять одной, без чьей-либо поддержки, она обрела свободу быть самой собой.

Человек, который скорбит, выражает свое горе: он плачет, рыдает, сердится на потерю и может даже подвергнуть себя физическому оскорблению в качестве выхода или разрядки своей боли. Если этого не происходит, то, чтобы сдержать боль, ее придется подавить. Подавление приводит к затуханию всех жизненных аспектов человеческой личности. Вся его эмоциональная жизнь становится унылой и невыразительной, потому что подавление какого-либо одного чувства заканчивается подавлением всех чувств. Вот почему Фрейд заметил, что «в состоянии печали окружающий мир становится мрачным и пустым, в меланхолии же становится мрачным и пустым само эго».

Хотя это и правда, что в депрессии эго сдувается до невероятно маленьких размеров, нам не следует рассматривать депрессию как чисто психическую реакцию. Если придерживаться такого взгляда, то мы сосредоточим свое внимание на эго, упустив из виду тело, и не сможем понять, как депрессия влияет на всю личность в целом. Депрессия — это потеря чувств, и Фрейд приходит к выводу в своей статье, что «меланхолия — это горе от потери либидо». Поскольку либидо — это психическая энергия сексуального влечения, ее можно приравнять к сексуальным чувствам и, таким образом, к возбуждению в целом. Если говорить физическими терминами, то человек в меланхолии скорбит об утере своей одушевленности. Любой, кто сталкивается с человеком в депрессии, знает, как тот постоянно оплакивает отсутствие у себя чувств, интереса и желаний. В действительности человек в депрессии страдает от потери своей самости, а не только самоуважения. Прежде чем мы попытаемся выяснить, как он потерял свою самость, давайте проследим за дальнейшим развитием аналитической мысли по этой проблеме.

Один из пионеров психоанализа, Карл Абрахам, в своем исследовании маниакально-депрессивных пациентов связывал депрессию взрослого пациента с «первичной депрессией в младенчестве». Он считал, что депрессивная реакция взрослого — это оживление прошлого похожего переживания, которое он испытал, будучи младенцем. Эта инфантильная депрессия произошла от «неприятных переживаний в детстве пациента». В результате младенец или ребенок чувствует ненависть по отношению к своим родителям, ненависть, которая, главным образом, направлена против матери. Но поскольку это чувство должно подавляться, пациент, затратив на это подавление энергию, «лишает себя энергии и становится слабым». Таким образом, в депрессии мы можем обнаружить не только потерю любви, но также и подавление инстинктивной реакции на эту потерю.

Феномен инфантильной депрессии был глубоко изучен Мелани Кляйн, которая лечила большое количество совсем маленьких детей. Она утверждала, что каждый ребенок в своем нормальном развитии проходит через два стандартных типа реакций; первая называется параноидно-шизоидной: она описывает отношение младенца к фрустрации, причиненной ему матерью. Младенец рассматривает такую фрустрацию как форму преследования со стороны матери. Вторая реакция называется депрессивной позицией — она происходит, когда в ребенке пробуждается совесть, и он чувствует вину за свой гнев по отношению к матери. Кляйн пишет: «Объектом скорби является материнская грудь и молоко, а также все то, с чем они ассоциируются в уме ребенка, а именно: любовь, доброта и безопасность. Все это ощущается ребенком как потерянное, а сама потеря — как результат его собственных непомерно жадных, разрушительных фантазий и импульсов против груди его матери» /5/.

Странная логика прослеживается в размышлениях Кляйн, где враждебность она ставит на первое место, а потерю на второе. В естественной последовательности событий разрушительные импульсы ребенка, такие как крик и кусание, рассматривались бы как реакция либо на фрустрацию, либо на потерю удовольствия от груди матери. Когда это приводит к безвозвратной потере груди, для ребенка будет естественной реакцией впасть в депрессию. Но такая последовательность — фрустрация, злость, потеря — не может считаться нормальным развитием, за исключением тех культур, которые неодобрительно относятся к кормлению грудью или ограничивают его до трех, шести или девяти месяцев. Младенцы, которым разрешают самим определять свои желания и потребности контакта с материнской грудью, не развивают «непомерно жадных, разрушительных фантазий и импульсов» по отношению к источнику удовольствия. А если грудь доступна для ребенка приблизительно в течение трех лет с момента его рождения (что, по-моему, является необходимым сроком для удовлетворения оральных потребностей ребенка), отлучение от груди не оказывает сильной травмы, поскольку потеря этого удовольствия возмещается многими другими, которые он может свободно получить.

Мы никогда не сможем полностью понять депрессивную реакцию, если будем принимать инфантильную фрустрацию и депривацию как нормальные явления. Конечно, нельзя отрицать того, что в нашей культуре с ее завышенными требованиями ко времени и энергии матери какие-то инфантильные фрустрации и потери неизбежны. Если такие культурные ценности ставятся выше потребностей ребенка, то ребенок, который не смог под них подстроиться, становится «монстром». Хотя на самом деле он может обладать просто большим количеством энергии и поэтому будет сильнее отстаивать свои потребности, в то время как более слабый и спокойный ребенок, не доставляющий особых хлопот, будет считаться нормальным. Следуя этому взгляду, все лечение депрессии сводилось бы к изменению в лучшую сторону негативных аспектов человеческой жизни. Я же считаю, что единственно реальным лечением депрессии является расширение смысла жизни путем увеличения получаемого от нее удовольствия.

Прямое последствие от потери ребенком физического контакта с его матерью изучал Рене Спитц. Он наблюдал поведение младенцев, отделенных от матерей в шестимесячном возрасте, так как их матери отбывали наказание в пенитенциарных учреждениях. В первый месяц разлуки дети прилагали некоторые усилия, чтобы вновь обрести контакт с матерью. Они плакали, кричали и цеплялись за каждого, от кого исходило тепло. Но поскольку эти попытки восстановить для них дорогу жизни к материнским чувствам оканчивались неудачей, они постепенно замыкались в себе. Через три месяца разлуки их лица приобретали более жесткое выражение, плач сменялся хныканьем, а сами они становились вялыми и сонными. Если разлука продолжалась и дольше, они еще больше замыкались в себе, отказываясь идти с кем-либо на контакт, и тихо лежали в своих кроватках.

Как в телесном, так и в психическом поведении эти младенцы проявляли те же самые признаки, которые присутствуют во взрослой депрессии. Другими словами, они страдали от того, что Спитц называл «анаклитической депрессией», чтобы отличать ее от более сложных форм депрессивной реакции взрослых. Наблюдения Спитца за последствиями преждевременного разлучения с матерью были подтверждены другими исследованиями этого феномена. Доктор Джон Боулби наблюдал за младенцами и детьми в возрасте между шестью и тридцатью месяцами, когда произошло разлучение с матерью. Во всех случаях, когда разлука была длительной, ребенка охватывала депрессивная реакция, характеризующаяся отчужденностью, отсутствием взаимодействия с окружающей средой и апатией.

Такая же модель поведения наблюдалась у подопытных обезьяньих детенышей, которых разлучили с их мамами. Опыты проводились в Центре изучения приматов Университета Висконсин. Здесь я привожу записи этого эксперимента: «В нашем опыте мы растили детенышей вместе с мамами. Затем мы отделили их друг от друга. Маленькие обезьяны практически точь-в-точь стали повторять модели поведения депрессивных детей, описанные Боулби. Сначала они выражали протест, в волнении беспорядочно бегая по клеткам. Через 48 часов волнение прекратилось, они затихли и отползли в углы клеток. Их отчаяние продолжалось, не прекращаясь в течение трех недель, пока их снова не соединили с их мамами» /6/.

В депрессии взрослого человека мы сталкиваемся с тремя вопросами: какое событие произошло в настоящем человека, запустившее в ход депрессивную реакцию? Второй: что произошло в прошлом, сделав человека предрасположенным к депрессии? И наконец, третий вопрос: какая существует связь между настоящим и прошлым?

Я пытался дать ответ на первый из этих вопросов в предыдущих главах. Здесь я повторю его ради сохранения целостности повествования. Депрессивная реакция наступает, когда рушится иллюзия перед лицом реальности. Предопределяющим событием в прошлом стала потеря объекта любви. Потерей всегда является утрата материнской любви, а иногда также и отцовской. Но на вопрос, как эти две потери взаимосвязаны друг с другом, нельзя ответить с помощью психоанализа. Утверждение Фрейда, что эго идентифицировалось с утерянным объектом, является психологической интерпретацией, которая обходит стороной вопрос механизма, а именно: каким образом? Ответ нужно искать на биологическом или телесном уровне.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 659 | Нарушение авторских прав