АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Татьяна Валерьевна. Костик славный мальчик. Он такой добрый и ласковый

Мама

Костик славный мальчик. Он такой добрый и ласковый. А еще он умеет чувствовать то, чего не можем мы – нормальные люди. Хотя, что такое нормальный человек? Часто, очень часто я задаю себе этот вопрос. Ответ кажется простым, но, когда я гляжу на сына, я почему-то начинаю сомневаться. Костик – единственный человек, который никогда и ни в чем не притворяется. Он – единственный, кто не делает зла. Костик, в конце концов, единственный, кто по-настоящему радуется жизни! Он делает все, чего мы, нормальные, не можем себе позволить. Но мы – нормальные, а он – нет. По крайней мере, так считают все вокруг.

Я помню, как он появился на свет. Через три с половиной года после Сережи. Почему-то мы даже ни на секунду не сомневались в том, что это будет мальчик. Даже имя ему придумали задолго до рождения. Константин – стойкий, постоянный, твердый.

Мы спали, и нам снился крепкий, розовощекий, улыбчивый карапуз. А еще гурьба внуков и внучек, которых подарят нам двое сыновей. Почему-то Борис мечтал именно о двух мальчишках. Он даже и не думал о том, что может родиться девочка.

В общем, все готовилось к появлению на свет второго ребенка: проверялись пеленки, коляски и старые погремушки. Мы долго спорили: подойдет или нет та или иная Сережина рубашка Константину, какие сказки ему читать на ночь, в какой сад определять. Еще до рождения Костя стал любимчиком всех членов семьи, включая бабушек и Сережу, ждавшего, когда же наконец у него появится братик.

Я не помню, как прошли роды. Почему-то этот момент в памяти не задержался. Помню только, как пожилая сестра мне радостно сообщила:

– Мальчик у тебя, красавица! Крепыш!

А еще я помню, как ждала появления мужа. Вес – 2900, рост 48. Почему-то хотелось прямо с порога ошарашить его именно этим.

Я помню это ощущение легкости и гордости: за себя, за Костю, за мужа и Сережу. Мы сделали это! У нас все получилось!

Удивительно, как быстро разносятся новости! Это тогда, когда ни про какие мобильные телефоны никто и знать не знал! Уже на следующий день нас атаковала армия бабушек, дедушек и прочих родственников.

Почему-то в память навсегда впечатались эти бесконечные полусонные дни до выписки. Эти бесконечные и бессмысленные разговоры с соседками по палате. Эти кормления – каждые три часа. Это были несколько дней, наполненных счастьем. Счастьем ожидания.

А потом начался кошмар. Столько раз я пыталась стереть из памяти следующие несколько дней. Напрасный труд! Лишь только острее прочертились они в памяти. Две недели страха, туманных намеков врачей, бесконечных разговоров с мужем, трусости окружающих и полной растерянности. Мы остались одни на белом свете: я, Костя и моя мама.

Это потом в справке напишут про искривленные мизинцы, монголоидный разрез глаз. Еще много чего напишут. В справке это все назовут обезличенно формально – отклонениями. В жизни же это зовется коротким и страшным словом – даунизм.

Казалось, весь мир ополчился тогда против нас! Все близкие вокруг стали такими чужими! Почему-то им казалось, что оставить мальчика в семье – самое большое зло из всех, что можно придумать! Все, даже муж были против этого! Нет, в открытую никто ничего такого не говорил. Просто как-то невзначай намекали на такой вариант, и это было самое страшное. Все разговоры начинались одинаково:

– Как считаешь, может, было бы лучше для нас всех?..

С тех пор я ненавижу эти слова: «Мы все». «Мы все» – значит «никто». «Мы все решили, мы все советуем, мы все переживаем». Ни у одного из них тогда не хватило мужества сказать: я решил, я советую, мой совет. Каждый говорил за всех. Каждый бросал мне камень в спину из толпы.

– Мы очень переживаем за тебя.

– Ты выглядишь уставшей.

– Тебе надо…

Да что вы знаете про то, что пришлось пережить мне? Трусы! Земной поклон врачам и маме единственным людям, кто поддержал меня. Без их помощи я бы сломалась.

А еще поразила решительность мамы: в первые же дни она где-то достала кучу томов медицинских энциклопедий, справочников и прочего. Она проводила дни напролет в бесконечных консультациях с врачами. Она добывала где-то фрукты и овощи! Подумать только, сколько мужества и решительности нашлось у нее. И это в то время, как все остальные трусливо предлагали отдать Костика в приют! Страшно вспомнить!

А сейчас я смотрю на него, как он возится с детворой в песочнице, и радуюсь. Я дала жизнь еще одному человеку. Доброму, чуткому и отзывчивому. А еще немного завидую Костику. Сколько бы лет ни прошло, он всегда будет ребенком с чистой, незапятнанной душой.

Костик

Сегодня на площадке много детей. Под присмотром пап и мам они строят свои крепости и замки. Хлопают по дну пластмассовых ведерок, делают пирамидки. Мне с ними уютно. Для них я свой.

Я присоединяюсь к ребятам. Мама садится на одну из пустых скамеек. Но почему она садится отдельно ото всех? Мне всегда казалось, что быть одному – тяжело. Гораздо приятней играть с такими же, как ты. Но мама во время прогулок одна. Всегда. Она словно специально выбирает одну из пустующих скамеек. Для меня это странно. Зачем, если можно поиграть с такими же, как она сама, мамами? Наверное, так ей спокойней. Я чувствую это. Думаю, в это время она играет с собственным Мячиком.

Играть в песочнице с детьми гораздо интереснее, чем смотреть на окружающих. Я забываю про все. Я присоединяюсь к общей забаве.

Мы уже почти достроили замок – я и совсем крохотная девочка. Мы уже делали стену, когда сзади меня кто-то ударил. Я развернулся. Прямо за мной стоял маленький мальчик. В руках у него было небольшое металлическое ведерко.

– Мой! – выкрикнул он, снова больно ударяя меня своим ведерком.

– Нет, мой! – в ответ ему крикнул я.

– Дай! – снова стукнул меня ведерком он.

– Не дам! – выкрикнул в ответ я.

– Нет, дай! – снова замахнулся он на меня своим ведерком.

В ответ я оттолкнул его от себя. Мальчик сделал два шага назад и плюхнулся в песок. Едва приземлившись, он громко разревелся. Мамы подбежали почти сразу же: моя и того мальчика. Они живо растащили нас в разные стороны.

– Такой большой, а дерешься с маленькими! – покачала головой моя мама.

– Но он первый начал! – попытался объяснить я.

– И что вы не поделили? Вот скажи, чего вам не хватало? – тяжело вздохнула она.

– Он первый начал. Он ударил меня ведерком! А я дал сдачи! – От обиды у меня даже перехватило дыхание. – Я хочу в песочницу! Мама, там было так весело! – пытаюсь объяснить ей я.

– Ты уже взрослый мальчик. Тебе скоро будет восемнадцать лет, а ты дерешься с малышами! – не желала слушать мама. – Как тебя после этого пускать в песочницу?

– Я больше не буду! – разревелся в ответ я. – Я хочу играть вместе с детьми! Мне было весело!

– Ну, хорошо, хорошо, – соглашается мама. – Но это в последний раз.

Меня снова пустили в песочницу! Я снова возвращаюсь к строительству замка. Мальчику тоже хочется играть. Вот он делает несколько шагов по направлению к нам. Я еще не решил, пускать его или нет. А вдруг он снова стукнет меня? Он не отрываясь глядит на нас. Затем он просто подходит и присоединяется к игре. Наш замок становится все больше и больше. Теперь у него появляется настоящая крепостная стена с воротами! Нам весело втроем! Мы дружно смеемся! Одна из башен обваливается. Ну и что? Мы сделаем новую, в тысячу раз красивее и крепче!

Прогулка закончилась. Мы возвращаемся домой. Как заведено, мама меня искупает и уложит спать.

Сама будет заниматься своими делами. Впрочем, сегодня все будет иначе. Я еще не знаю, но чувствую это.

Когда меня вывели из ванны, Сережа уже был дома. Странно. Обычно он появляется, когда темнеет. Ужинает и куда-то убегает. Иногда, совсем редко, ложится спать. Когда я просыпаюсь утром, его уже нет. Но сегодня все иначе. Сережа дома, значит, мама собирается куда-то уйти. Странно, обычно она берет меня с собой. Она почти всегда веселая, но не в этот раз. Я чувствую, что ее что-то тревожит. Что-то не дает ей покоя. Ей надо идти одной, и она уходит.

Сережа

Ненавижу сидеть дома, да еще и с братом! Нуднее занятия не придумать – ни телевизор посмотреть, ни в игры поиграть. Костян не даст. Ну почему он не может понять, что люди не могут заниматься им одним, у них свои дела есть, поважнее. Зря мама с ним столько возится. Нет, я понимаю: сын там и все такое. Наняла бы няньку! Но нет, меня надо сорвать из института. Вот мне делать нефиг, как с ним нянчиться! Но ведь Константин – любимчик, хоть и даун. Значит, Сереже кровь из носу надо все бросить и лететь домой, чтобы понянчиться с Костяном. Бред!

Я решил включить компьютер и поиграть, лишь бы не возиться с ним. Все равно заниматься чем-то серьезным типа диплома он не даст. Ему же играть хочется! Видите ли, мячик побросать надо туда-сюда. Вот мать придет, она с тобой и поиграет в твой любимый мячик. А я с тобой возиться не буду! Не хочу!

Спасибо, хоть Ольга придет. Мы знакомы давно, с первого курса. Но по-настоящему начали встречаться месяца два назад. Странная она немного: удивляется, почему я не приглашаю ее домой. Так поди, пригласи, когда тут брат-даун! Но сегодня она настояла на своем. Ну и хорошо. Вдвоем веселее будет. А Костян… Будет надоедать, запру в комнате. Блин, вечно всю тему портит!

Впрочем, мое раздражение уходит также быстро, как и появляется. Стоило лишь чуть понаблюдать за Костяном. Не знаю почему, но не получается у меня долго злиться на него. Хоть ты тресни! Забавный он, хоть и даун. А еще странный. Черт с тобой, тащи сюда свой любимый оранжевый мячик.

Костик

Мама ушла. Перед этим она долго рассматривала какую-то толстую-толстую тетрадь. Из нее то и дело вываливаются разные штуки: листики, какие-то серо-белые картинки. Мне интересно, что это. Я пытаюсь схватить их с пола и как следует рассмотреть. Однако в этот момент Сережа оттаскивает меня в сторону. В другой раз я бы начал кричать, но не сейчас. Я просто чувствую, что это очень важно. А еще я вижу, как мама поспешно собирает все с пола и кладет на место.

У меня есть точно такая же тетрадка. Она всегда с нами, когда мы с мамой ходим в больницу. Мама всегда отдает ее какому-то дядьке в белом халате. Он каждый раз бегло перелистывает страницы.

– Ну и как наши дела? – исполняет свой обряд он.

Дядька хочет обмануть маму. Хочет, чтобы она думала, что ему и правда интересно, как у нас дела. Он улыбается. Он смотрит то на меня, то на маму. Важно кивает головой. Что-то записывает в мою книжку. Но что он пишет? Я видел ее. Смотрел каждую страничку. Там ничего не понять. Даже картинки и те какие-то странные.

Обряд закончится как обычно. Дядька потреплет меня по голове и улыбнется маме. Но не по-настоящему, а как всегда. Как всегда, мама улыбнется в ответ и посмотрит на меня. Дядька добивается своего – мама ему верит. А я – нет. Я боюсь его. Я боюсь этого дядьку и его обряда.

Мама ему что-то рассказывает, а он кивает головой. Мне он не нравится. Он только притворяется добрым. На самом деле он не такой. Он – уставший бородач, которому все равно, что скажет мама. Он лишь накалякает что-то на бумажке и отпустит нас домой. Но это еще хорошо! Иногда он отправляет нас в другие комнаты. Мне там больно колют пальцы или втыкают в попу иглы. Иногда это не больно, но чаще очень больно! А еще меня как-то закрыли в какой-то крохотной кабинке. Меня оставили одного и вышли. Кабинка начала двигаться, и мне стало страшно. Я расплакался. Маме вместе с пожилой тетенькой пришлось меня долго успокаивать.

– Разве можно так бояться флюорографии? – качала головой тетя. – Ведь это совсем не страшно. Ни капельки! Даже я не боюсь. А ты такой большой и боишься! – успокаивала меня она. Ей было жаль меня. Я это чувствовал. А еще я чувствовал, что ей еще больше жаль маму.

С тех пор я не люблю это место. Здесь все не по-настоящему: тетеньки и дяденьки лишь делают вид, что им жаль меня и маму. На самом деле им любопытно. Они поглядывают на нас с мамой с опаской. Я чувствую: им делается неуютно, когда мы с мамой заходим в их кабинеты.

Папа

Я всегда говорю: заниматься какими-то делами должны настоящие профессионалы. Только они и никто другой. Так почему мы вызываем Сергея из университета, чтобы посидеть с Костей, пока Юля в больнице. Зачем? Ведь можно, как обычно, отдать его в детскую комнату при больнице? Там за ним проследят, дадут игрушки, что там еще ему надо. Пусть себе возится на здоровье. В конце концов, они за это деньги получают. Но нет, срываем Сергея.

Сейчас для Сергея самое важное – учеба. Все остальное – хлам. Сергей – будущий профессионал. Он должен учиться. Ничто так не раздражает, как сын, в учебное время сидящий дома. Да сейчас самое время пахать! Пахать, пахать и еще раз пахать! Всегда говорю: «Сын, зарабатывай диплом, получай опыт работы. Паши. Сейчас – тяжело. Потом будет еще тяжелее. А потом прорвешься в топы, станет проще. Сейчас – низкий старт. Успеешь подняться – молодец. Не успеешь – рискуешь остаток жизни толкаться где-то там, внизу, среди неудачников низшего звена».

И что? Извольте, сына отзывают из университета, с работы, чтобы посидеть с братом-дауном. Может, ему еще и академический отпуск взять? Сегодня обязательно поговорю на эту тему с Юлей.

Костик

Я чувствую, что что-то происходит. Но что? Я не могу понять. Раньше я почти весь день проводил рядом с мамой. На улице, на кухне, в зале, в больнице. Она никогда не оставляла меня одного на столько времени. Но теперь что-то изменилось, и виноват в этом тот самый дядька в белом халате.

Именно он протянул маме какую-то бумажку в тот день.

– Я настоятельно рекомендую вам пройти полный курс обследования. Настоятельно. Не откладывайте. – Мама печально улыбнулась в ответ. А он словно не заметил. Он хотел показать, какой он важный. Он продолжал: – Это может быть очень серьезно. Я повторяю, очень! Сына можете оставить в детской комнате. Там сейчас как раз ожидают родителей несколько ребят. Ему будет хорошо с ними. Поверьте.

Меня ввели в какую-то комнату. Хорошая комната! В ней полно игрушек и всякой всячины. Лесенки, мячики, корзинки и еще много-много интересных вещей! Была даже небольшая железная дорога с составом! Точь-в-точь как настоящая, только очень маленькая! В комнате было несколько ребят моего возраста.

– Как нас зовут? – ласково обратилась ко мне седая бабушка.

– Костя, – отвечает мама.

– Знакомьтесь, Юлия Дмитриевна, наша нянечка. Софья Николаевна. Она присмотрит за Костей, пока вы будете проходить процедуры, – рассказал бородатый дядька.

– Не беспокойтесь, Косте здесь будет хорошо, – по-доброму улыбнулась нянечка маме. – Пойдем, Костя, я познакомлю тебя с остальными ребятами, – за руку повела она меня к игравшимся на полу детям. А маму в это время повели куда-то в комнаты, где делают больно. Мне стало жалко маму. Ее тоже будут колоть этими противными иголками! Но она не сопротивлялась. Она пошла за этим дядькой. Значит, все будет хорошо. Значит, можно спокойно играть.

С тех пор у меня появились новые друзья. Слава – мальчик, которого всюду возят на коляске. Сам он не может двигаться. Все, что он может, – это время от времени улыбаться. Катя, рыжая девочка. Она, как Пеппи Длинныйчулок. Совсем недавно мама читала мне эту сказку. Пеппи мне понравилась – веселая и шумная. Катя на нее так похожа! Правда она не умеет разговаривать на понятном взрослым языке. Так же как и я. Но нам это и не нужно. Втроем нам хорошо. Мы понимаем друг друга без слов.

Иногда мне непонятно – зачем людям слова. Достаточно почувствовать хорошее настроение того, кто рядом с тобой. Тогда и тебе станет хорошо. Словами можно сказать неправду. Чувствами – нет. Но взрослые почему-то предпочитают говорить словами. Наверное, им очень важно, чтобы никто не узнал, что они чувствуют на самом деле.

В играх мы проводим все время, пока наши мамы ходят по кабинетам. Так здорово! Наконец одна за другой появляются мамы Славы и Кати. Они забирают моих друзей, и я остаюсь один. Я сажусь на пол и закрываю глаза. В тот же самый момент возникает та страшная темная комната. Но я знаю, что это – ненадолго. Скоро появится мой Ярко-оранжевый Мячик. Мой друг. Он все будет скакать куда-то, а я постараюсь угнаться за ним.

– Он у вас такой смирный ребенок. Просто чудо, какой тихий, – будит меня голос нянечки.

– Ну что вы, Софья Николаевна. Он у меня очень подвижный и шумный. Наверное, его просто напугала смена обстановки, – беседовала мама с нянечкой.

– Ну, ничего, бывает. К следующему разу, думаю, он пообвыкнется, – ласково улыбается няня и гладит меня по голове. – Просто чудо, какой мальчуган!

Я чувствую, что она говорит правду. Она не жалеет меня. Она не жалеет маму. Она хоть и взрослая, но говорит то, что чувствует. Меня тянет к этой хорошей бабушке.

– Когда придете в следующий раз? – интересуется она у мамы.

– Завтра, – как-то напряженно улыбается мама.

Няня чувствует, что мама чем-то обеспокоена.

– Ты не волнуйся, милая, – улыбается она. – Все хорошо будет.

– Спасибо, – в первый раз по-настоящему улыбается мама в ответ.

После этого маму словно подменили. Она стала реже улыбаться. Чаще как-то устало вздыхать. Она начала надолго уходить и оставлять меня одного. Иногда к нам приходила Оля. Она – Сережина девушка. Он так и сказал: «Оля – моя девушка». Но как такое может быть? Разве может один человек быть чьим-то? Как портфель? Мне этого не понять.

Оля хорошая. Она всегда готова поиграть со мной. Не то что Сережа. Сереже это не нравится. Очень. Но Оля очень бойкая. Она каждый раз уговаривает Сережу, и мы играем втроем.

Иногда мама берет меня с собой в больницу. Сначала я боялся. Вдруг она снова поведет меня к тому бородатому дядьке? Но нет. Мама куда-то уходила, и я оставался в комнате с игрушками. Иногда встречался со своими друзьями. Только играть почему-то не хотелось.

Во время прогулок мы стали часто заходить в аптеку. Там мама покупает какие-то цветные коробочки и пузырьки. А по вечерам папа стал о чем-то подолгу выспрашивать маму. А потом она решила оставить нас на неделю. Наверное, она устала и хочет отдохнуть. Наверное, ее утомил этот бородатый дядька.

Папа

Вот тебе и приехали! Юле надо срочно ложиться в больницу, а она на море решила ехать. Отдохнуть, видите ли, надо. Это ты с дауном сидеть устала? Ну что за женщина! Ладно, о других не думаешь! О себе-то хоть побеспокойся!

Я тогда домой пришел, на разговор серьезный настроился. А тут вот тебе, как ледяной водой окатили! Я и думать-то про разговор забыл. Пусть пока Сергей с Константином посидит какое-то время. С учебой сам разберется, на работе – я прикрою. Сейчас устаканится все немножко, разберемся и с этим. Вовремя с Ольгой познакомился. Смышленая, поможет. Но как же так, как же так?

Костик

– Мама улетит на семь дней. Она устала, и ей надо отдохнуть, – объявил за столом папа. Я вижу, что он не хочет, чтобы мама уезжала. Совсем не хочет. Но почему? Я не понимаю.

Папа всегда говорит, что надо отдыхать. Отдыхать надо хорошо. Иначе не будет сил работать.

Сам он отдыхает часто. Гораздо чаще мамы. Он берет с собой Сережу и куда-то уезжает. Возвращаются они оба загоревшие и довольные. Они привозят разные вкусности, подарки для мамы, фотографии. Я люблю смотреть на фотографии! Особенно те, где нет ни Сережи, ни папы. С ними – не люблю. Их я и так вижу каждый день. Море, песок, горы – только на фотографиях и по телевизору.

Мне нравится, когда мне рассказывают про горы. Я закрываю глаза и представляю их себе! Горы для меня – это что-то такое. Такое, что я не могу объяснить. Мне всегда представляется, что они прячут в себе что-то удивительное. Стоит только подняться наверх. Стоит только как следует захотеть! Приглядеться, и горы откроют свои тайны. А может, надо всего лишь знать место и волшебные слова. Если знаешь, пещеры откроют тебе все свои тайны.

Мама читает мне много сказок. Про пещеры с сокровищами. Про гномов, троллей и разбойников. Они все живут в горах. Они прячут от людей свои сокровища. А еще тех, кто им не нравится, превращают в игрушки. Игрушки, которые стоят в сокровищнице Главного Гнома. Но мне не страшно. Мама читает мне много сказок. Я знаю, что гномы боятся куриных яиц.

Я каждый раз жду, что расскажут Сережа с папой. Они ведь живут рядом с горами. Но они почему-то не любят говорить о горах. Они говорят про гостиницу, рестораны и цены. Иногда про море.

И почему-то никогда про горы. Они даже не поднимаются наверх. Наверное, просто боятся. Боятся гномов. Боятся, что их превратят в игрушки. Если бы они читали мне сказки, они бы знали, чего боятся гномы. Тогда бы они обязательно забрались на одну из гор.

Мама не ездит никуда. Совсем. Только с нами на Новый год и только на чуть-чуть. Это не справедливо! Почему мама должна всегда сидеть дома? Она тоже хочет отдыхать. Все должны отдыхать. Это же говорил сам папа! Почему же он так недоволен?

Мама тоже грустная. Мне не понять почему. Папа и Сережа перед поездкой всегда радостные. И мама тоже. В этот раз нет.

– Смотри, Костя, я поеду в этот отель. Он совсем рядом с морем. Я буду купаться в море и загорать. А еще там рядом горы. Высокие-высокие. Я знаю, ты любишь горы. Я обязательно поднимусь на самую высокую и сделаю фотографию, – рассказывает мне мама.

Теперь мне все понятно! Папа просто боится, боится за нее. Вдруг гномы утащат ее к себе в подземелье? Но этого не случится. Мама читает сказки. Она знает про троллей и гномов все. Мама знает, чего они боятся. Она не даст утащить себя. А еще она обязательно привезет мне фотографию гор!

* * *

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.

Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.

Свет!

Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.

Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.

Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придет.

Мама уезжает. Она устала, и ей требуется отдых. Она будет отдыхать где-то далеко от нас. Очень. Мы будем жить втроем: папа, Сережа и я. Никому это не нравится. Я чувствую это. Маме – потому что она будет чувствовать себя там одиноко. А еще она будет переживать за меня. Сереже – потому что ему придется возиться со мной. Папе – потому что он боится. Вот только я никак не могу понять чего.

Наверное, только я один радуюсь. Я рад за маму. Еще бы! Она побывает далеко-далеко отсюда. Так далеко, что даже не увидеть с балкона нашего дома! А еще радуется Оля. Она знает, что мама почти никуда не ездит. Она рада, что мама наконец-то решилась.

Оля

Странные они, конечно. Говорят одно, делают совсем другое. Сережа раза три в год летает с отцом на курорты. Он взахлеб рассказывает о том, что надо отдыхать. Юлия Дмитриевна раз в кои-то веки собралась в отпуск, так все ходят раздраженные дальше некуда.

Да, болезнь тяжелая. Да, надо лечиться. Но семь дней ничего не решат. Совсем ничего. А она хоть сил наберется. Отдохнет. Глядишь, и лучше станет. Все это я пытаюсь объяснить Сереже. Ощущение, что головой о стенку бьюсь. Эффект, по крайней мере, тот же самый.

Брат у Сережи чудной. Костик. Даун. Шумный такой, веселый. Сначала меня боялся, потом ничего, привык. Бежит, встречает меня, как только я появляюсь. Я-то знаю, чего они такие озлобленные. Не хотят с Костиком возиться. Привыкли, что Юлия Дмитриевна этим занимается, а она на курорт собралась. Вот и не знают, что с ним делать. Тоже мне, проблема!

Езжайте, Юлия Дмитриевна, я прослежу за всеми. Мне не сложно. Совсем. Тем более что Костик – живой, не то что его старший братец. Мне иногда сложнее с Сережей, чем с Костей. Летите, Юлия Дмитриевна, не переживайте ни о чем. Все будет в порядке.

Костик

Я всегда думал, что весь мир можно увидеть с нашего балкона. Правда! Детскую площадку, где мы с мамой гуляем каждый день. Магазин, где делаем покупки. Поликлинику, куда ходим к тому бородатому дядьке. Не видно только дома бабушки. Но это просто потому, что он низкий. Ниже, чем деревья в парке.

Я видел ее дом всего несколько раз. Давно, когда еще папа возвращался с работы не поздно ночью, как сейчас, а днем. Мы садились в поезд и ехали в деревню к бабушке. Тогда я понял: я обожаю поезда. В них так здорово! Маленькие кабинки-купе, диваны, чай. В соседних купе всегда найдется два-три ребенка, с которыми можно так здорово провести время! Мы играем в игрушки, смотрим в окно, а то и просто бегаем по коридору. А еще мне нравится заглядывать в соседние купе. Мне интересно, что там, за дверью. Это как волшебный мир. В каждом купе – другие люди. В каждом купе – свой собственный секрет. Только почему-то этого не любят все остальные.

Если детей в вагоне нет – ничего страшного. У мамы для меня всегда находилась раскраска или другая удивительная штука. Она всегда готова поиграть со мной. Ей, наверное, тоже грустно, когда не с кем играть.

А еще в поезде так здорово играть в прятки! Стоит лишь совсем на чуть-чуть закрыть глаза, как дерево или озеро, которое было видно из окошка, куда-то прячется. Вместо него уже что-нибудь другое. Что? Это надо угадать. Угадал – ты выиграл. Нет – проиграл. А можно просто сидеть и смотреть в окно. Это тоже здорово!

Тогда мы ездили часто. Очень. Теперь не ездим совсем. Никуда.

Поездка в аэропорт для меня – первое путешествие в другой мир. Тот, который не видно с балкона. Но она мне не понравилась. Совсем.

Сначала мы долго-долго собирались. Мама паковала чемодан. Папа сердился и ходил из комнаты в комнату. Сережа помогал маме. А я мешал им всем. Но я же просто хотел помочь маме! Я думал, что ей будет скучно без лото. Мы же так часто играли с ней в эту игру! Я просто высыпал в ее чемодан все бочонки с цифрами. Я хотел как лучше! Честно! Но почему-то маме это не понравилось. Совсем. Наверное, потому, что без меня ей будет не с кем играть. Она вытряхнула из чемодана наши бочонки.

Потом я увидел на столе вазу с малиновым вареньем. Моим любимым! В вазе не было ложки. Но это не страшно. Малиновое варенье вкусно и без нее. Но я не мог не угостить маму. Она с утра была чем-то страшно озабочена. Я зачерпнул его в ладонь и понес маме. Она была занята и не увидела мой подарок. Тогда я постучал ее по плечу.

После этого папа запер меня в моей комнате. Но я же не виноват, что варенье такое липкое и красное! Почему папа решил, что я виноват?

Потом мы долго-долго выезжали на дорогу. Ту самую, которая начинается от магазина. Пешком мы с мамой доходим до него быстро. Очень. Не успеешь досчитать три раза до двадцати! На машине это получилось так долго! Я сосчитал до двадцати, затем еще раз. И еще. И так много-много раз. А магазин все никак не хотел приближаться! Потом мы долго-долго ехали по проспекту. Пешеходы на тротуаре шли быстрее нас. Они словно смеялись над нами. Правда! Одного из них мы догоняли несколько раз. Казалось: еще чуть-чуть – и мы перегоним его. Но нет! Каждый раз он ухитрялся обогнать нас. И так снова и снова. Мне это надоело. Я прислонился к стеклу и начал ждать. Как только мы снова догнали его, я закричал:

– Эй, ты! Почему ты от нас убегаешь?

Вместо ответа он лишь нахально посмотрел на меня и пошел еще быстрее.

– Стой! Я хочу, чтобы ты мне ответил! – но все напрасно. Этот дядька в клетчатом пальто даже не посмотрел на меня.

– Почему ты похож на циркуль? Ты такой же длинный и худой, как и он! – прокричал я снова. Я хотел добавить, что мы все равно его обгоним, но меня остановил папа. Он так посмотрел на нас с мамой, что я испугался. Мне стало страшно. Правда! Папа еще никогда не смотрел на меня так. Я испугался. И перестал смотреть в окно.

Всю дорогу я смотрел себе под ноги. Потом мне стало скучно, и я позвал своего друга.

Мама

Мы ехали долго и нудно. Почему я все-таки согласилась ехать на машине? Метро – рядом, могли бы добраться и на нем, благо, до Домодедово экспресс ходит. Я так и не смогла привыкнуть к этим вечным пробкам, хотя, казалось бы, должна уже.

Все отговаривали меня от этой поездки. Борис, доктор, медсестра. Все настаивали на интенсивном лечении. Я, конечно, сначала решила, что так и надо сделать. А потом. Я поняла, что уже лет семь не была нигде! Даже за город толком не выезжала. Так, на базы отдыха и только в Новый год. Семь лет! С тех самых пор как Борис получил эту должность! Мне даже раздумывать на эту тему не хотелось. Я просто поняла: надо ехать. В конце концов, неделя ничего не решит. А я отдохну, наберусь сил. Кто знает, может, врачи ошиблись?

Сейчас, находясь посреди пробки в машине, я начала сомневаться в том, что это было верным решением. Кто будет все это время следить за Костиком? Борис, Сережа? Вряд ли. Им вечно не до окружающих. Они всегда в делах. Глупые! Разве они не понимают, что дел всегда будет много, а времени вечно не хватать. Это жизнь. Хорошо еще Сережа познакомился с Олей. Славная девушка. Живая, заводная. Сережка, вон, пыхтит от сессии к сессии, что-то зубрит, пересдает. А она. Она сессии просто не замечает. Они пролетают, как облака на небе. Раз, и все. Снова светит солнце. Какие же они разные!

Мне нравится Оля. Ей хватает времени на все: учиться, работать, развлекаться, проводить время с Сережей, возиться с Костей. Она вызвалась помочь моим мужчинам, пока меня не будет. Славная девушка! Наверное, оттого, что я думала о хорошем, на меня снова вдруг нахлынули воспоминания.

В своей детской кроватке Костик казался таким крошечным! Укутанный в пеленки так, что были видны только глазки, он смотрел в этот мир. Я навсегда запомнила эти широко раскрытые карие глаза. Впервые улыбнулся он через шесть месяцев. Я пела ему какую-то старую колыбельную и заснула. Совсем ненадолго. Первое, что увидела, когда проснулась, – Костину улыбку. Он все понимал. Смотрел на меня и улыбался: «Мама, а я все видел». Жаль, что этого не видел муж. Впрочем, вряд ли бы это его тронуло. С тех пор как мы забрали Костю из роддома, он был сам не свой. Борис недоволен моим решением. Он не хочет со мной общаться. Если бы он знал, как мне сейчас нужна поддержка!

Мама же наоборот: собрала все силы. Подтянулась, даже помолодела. Единственный человек, который был готов помогать мне во всем. Поддерживать, подбодрять. Именно ее усилиями удалось растопить лед наших с Борисом отношений. Он снова стал человеком. Осознал, что Костик – его сын. Часть его самого. Впрочем, иногда мне кажется, что Борис так никогда и не свыкнется с мыслью, что один из его сыновей – даун.

Маму мы не видели уже семь лет. Только открытки, телефонные разговоры. Мне тяжело без ее поддержки. Теперь появилась Оля. Она и помогла мне решиться на это путешествие. Пообещала, что будет следить за моими ребятами все это время. Славная девушка. А еще – очень храбрая. Как моя мама.

Костик

– Ну и путешествие! До Домодедово четыре часа добираться. С ума сойти! – первое, что я услышал, когда мой друг ушел.

Я открыл глаза. Оказывается, мы выехали куда-то за город. Куда-то далеко. Я никогда раньше не видел таких мест. Здесь много-много машин. И нет высоких домов. Здесь летают самолеты! Я видел их на картинках и раньше, но тогда они мне не понравились. Такие маленькие! Разве можно путешествовать у них внутри? Теперь я увидел их настоящими. Летящими куда-то далеко-далеко. Они шумно поднимаются в воздух. Затем они важно поворачиваются на бок и уходят куда-то в облака. Один. Другой. Еще один. Каждый из них я провожал взглядом. Мне было страшно любопытно, как они удерживаются там, наверху. Когда мы едем на машине, под нами – дорога. Когда мы идем по улице – тротуар. Но что внизу у самолета? Почему он висит в воздухе? Почему не падает вниз? Для меня это загадка.

Когда-то давно мама мне рассказывала про то, как летают птицы. Они просто машут крыльями. Но самолеты крыльями не машут. Так почему же они удерживаются в воздухе? Я готов снова и снова смотреть на них. Но тут меня за руку берет папа, и мы идем внутрь стеклянного здания.

Я люблю, когда меня ведут за руку. Очень. Можно смотреть по сторонам и не бояться, что потеряешься. Мне всегда интересно, что происходит вокруг. Особенно в новых местах.

Здесь много-много людей. Шумно. Все ходят с огромными тележками. Почти как в магазине. Только вместо пакетов у них чемоданы. И почему-то они их отдают тетенькам на кассах, а сами куда-то уходят. Наверное, здесь так принято. Может, это очередной обряд. Видимо, он очень серьезный; даже мама проходит через него. Но сначала она долго-долго смотрит на большой синий экран. Потом молча смотрит то на меня, то на папу, то на Сережу. Она хочет что-то сказать. Я чувствую это! Но мама просто молчит. Потом она обнимает папу, целует нас с Сережей. Она улыбается, но как-то не по-настоящему.

– Я скоро вернусь! Не скучайте без меня. – Мне кажется, что она вот-вот расплачется.

– Мы ждем тебя, Юля, – как-то смущенно говорит папа.

– Возвращайся, – машет Сережа.

Мама разворачивается и идет к кассам. Она отдает чемодан, получает какую-то бумажку и идет по лестнице куда-то наверх. Мы еще долго стоим перед зданием. Теперь уже трое: я, папа, Сережа – мы провожаем взглядами каждый самолет, который поднимается в воздух. Только теперь я понимаю, почему все так растеряны. Они знают, что маме придется лететь внутри самолета. Того самого, который неизвестно как будет висеть в воздухе. Мне тоже становится страшно. Не за себя. Нет. За себя мне не страшно. Ничуть. Я поеду домой в машине, которую держит дорога. За маму. Вдруг там, наверху, что-то испортится? Вдруг порвется эта невидимая ниточка, которая не дает самолету упасть вниз?

Мы живем втроем. Папа, Сережа и я. Сережа ходит радостный. Он сдал сессию. Наверное, это что-то очень серьезное, раз он так доволен. Теперь у него каникулы, и он может уделить внимание мне. Здорово. Я тоже когда-нибудь сдам сессию. Я тоже буду довольным и обязательно буду играть с Сережей. А еще у меня будут каникулы! Я не знаю, что это такое, но мне нравится слово. А еще нравится то, что у Сережи теперь больше свободного времени. Он чаще встречается с Олей. Они будут больше играть со мной. Наверное, сессия это здорово. Только как понять, что пришла пора? И как узнать, что ты ее сдал? Вдруг я пропущу это время? Меня мучат эти вопросы. Я боюсь, что про меня забудут и не предупредят. А сам я ни за что не увижу.

– Сережа, а когда я буду сдавать сессию? – спрашиваю я у брата.

– Костя, не мешай, я занят! – Сережа не хочет открывать мне эту тайну. Он занят. Он ведет по экрану компьютера машину. Нет, не такую, как у папы. Не настоящую. Но все равно ему страшно интересно.

Эта машина на экране – очередная загадка для меня. Я все никак не пойму, где же она сама. Монитор узкий. Не толще книжки. Куда там спрятаться машине?

Когда-то такой же загадкой для меня было все, что происходит в телевизоре. Как в него помещаются дяди и тети, дома, машины, целые города? Он же такой крохотный! Я помню, как меня съедало любопытство. Я помню, как мама однажды рассказала мне, что все, что я вижу, – ненастоящее. Это просто много-много картинок, которые быстро-быстро сменяют друг друга. Как фотографии. Можно много-много раз просмотреть один и тот же фильм, но ничего в нем не изменится. Все будет точь-в-точь как и в первый раз.

Но почему на компьютере всегда какие-то разные картинки? И почему они подчиняются Сереже? Он не хочет мне отвечать. Он слишком занят. Я просто сажусь рядом с ним и начинаю смотреть. Вдруг я смогу все понять сам? Сережа играл недолго. Наверное, он просто увидел, что я сижу рядом.

– Хочешь попробовать? – кивнул он мне.

– Конечно! – я не верил этому чуду. Сережа почти никогда не управляет машинками. Почти всегда он сидит и быстро-быстро щелкает по клавиатуре. Он что-то пишет. Или читает. Каждый день.

Я быстро сажусь за компьютер.

– Смотри, Костя, – начинает объяснять мне Сережа, – вот этими клавишами ты управляешь машиной: поворот влево, вправо, вперед, остановиться. Все. Тебе надо обогнать всех. Стартуем! – он нажал какую-то кнопку, и машина ожила.

Сначала у меня получалось плохо. Машина никак не хотела слушаться. Почему-то она так и норовила соскочить с дороги. Но почему? Сережу она слушалась. Меня нет. Потом я научился правильно нажимать на кнопки. Это оказалось так просто! Вот у меня даже получилось кого-то обогнать. Потом еще. Я забыл про все на свете. Я рулил настоящей машиной! Я даже не заметил, как пришла Оля.

Я очень люблю, когда она приходит! Каждый раз это означает, что мы куда-то пойдем. Мы будем играть, смотреть разные картинки на стенках или просто ходить по улицам. А люблю ходить по улицам. Особенно с Олей. Она знает столько интересных мест! А еще она такая веселая! Она всегда улыбается и часто смеется. Она любит гулять со мной. Сережа нет. Сережа любит что-то писать на мониторе. Или управлять машинками. Когда он остается со мной, он часто просто выводит меня на балкон. Но я не хочу туда, я хочу на площадку. Но почему-то Сережа не понимает этого. Он всегда занят. Оля – никогда. У нее всегда есть время погулять. Как сейчас. Она так похожа на маму!

Сегодня она снова придумала что-то интересное. У нее на плече какая-то странная штуковина. Круглая с одной стороны и вытянутая с другой. Как сковородка, только в чехле. Мне ужасно любопытно узнать, что же это такое. Я подхожу к Оле и осматриваю эти странные штуки.

– Тебе интересно, что это такое? – смотрит на меня Оля. – Это – бадминтонные ракетки. Ими играют в бадминтон. Тебе тоже дадим попробовать, – улыбается мне Оля.

– Еще немного, и я начну тебя ревновать, – недовольно говорит Сережа.

– Сергей Борисович, иногда вы просто становитесь невыносимым. Вам жаль для брата времени? Или боитесь, что я с ним уйду от вас?

Сережа как-то фыркает в ответ.

Мы снова в лифте. Я опять испуганно оглядываюсь. Я не люблю это место. Я жду, когда же откроется дверь. Я хочу выйти отсюда. Оля видит, что я боюсь. Но она не понимает чего.

– Костя, неужели ты такой трусишка? Ты почему боишься лифта? Он же совсем не страшный.

Она не понимает. И никто не понимает меня. Даже мама. Хотя она чувствует больше всех остальных.

Солнечный денек! Обожаю такие. Особенно когда тепло и можно ходить в футболке. Обычно я сразу же бегу в песочницу. Но не сегодня. Мне ужасно любопытно, что такое бадминтон. Я смотрю на Олю с Сережей. Они достают из чехла по ракетке. Потом встают по разные стороны сетки. Они начинают перебрасывать друг другу маленькую белую штучку. Я смотрю за ними. Им хорошо. Они смеются. Я так редко вижу смеющегося Сережу. Я понимаю, что нужно, чтобы развеселить маму. Не лото. Нет! Даже не хоккей! Две бадминтонные ракетки и эта белая штучка, которая так здорово летает туда-сюда. Тогда она снова станет беззаботной и радостной!

Зазвонил Сережин телефон. Он остановился и отошел. Наверное, там кто-то очень важный. Иначе не может быть. Иначе, что могло отвлечь его от этой игры? Я стою и смотрю на ракетку. Я тоже хочу радоваться. Я тоже хочу так здорово перебрасывать волан через сетку. Оля видит это. Она берет Сережину ракетку и протягивает ее мне.

– Костя, хочешь попробовать?

Я с радостью хватаю ручку ракетки.

– Не так. Не хватай ее, – почему-то смеется она.

Наверное, я сделал что-то не так. Оле от этого смешно. Но мне нравится, когда она смеется. Она делает это по-доброму. Она это умеет. Сережа – нет. Ему почему-то нравится, когда людям рядом больно. Он любит эти нехорошие комедии. Там люди падают, бьют друг друга. Мне жалко их, а Сережу это смешит. Наверное, Оля не стала бы смеяться. Ей тоже было бы жалко этих людей, которым больно.

Оля учит меня как правильно держать ракетку. Она учит отбивать воланчик. Сначала у меня не получается. Почему-то я не могу попасть ракеткой по этой белой штучке. Он постоянно так и норовит проскочить совсем рядом. Но вот мне удалось! Я отбил назад волан! Потом еще раз. И еще. Правда, он так и норовит улететь куда-то в сторону. Не там, где стоит Оля. Но скоро и это проходит. Прошло совсем немного времени, и мы уже так здорово перебрасываем друг другу волан!

Сереже это не нравится. Я вижу. Он недоволен. Но я же забрал ракетку не навсегда. Я поиграю чуть-чуть и верну ее Сереже.

Сережа

Этот Клепа – талант уникальный. Когда бы он мне ни позвонил – всегда самое неподходящее время. Это его дар! Вот и сейчас, только-только мы с Олькой разыгрались, черт его дернул набрать мой номер! Ладно бы по делу! Шпоры ему, видите ли, нужны на пересдачу. Урод! А я-то чем помогу? Сам половину у Ольги скатал. Нет, все брось, изволь отвечать ему.

– Кому, в конце концов, это надо: мне или тебе? Вот и приезжай ко мне – получишь, что хотел. Отсканировать и по мылу переслать? Ну ты, Клепа, даешь! Ага, сейчас побегу сканировать шпоры, которые нужны тебе! С какой стати? Не буду я этой фигней страдать! Надо оно мне? Короче, подъезжай, получишь шпоры. Ты в Дмитрове? Прости, но это уже твои проблемы. Все. Давай, пока!

Пока я трепался с этим лузером, мое место занял Костян. Это еще что за новости? Ольке, я смотрю, нравится гонять с ним в бадминтон. С дауном. Какого черта она с ним возится? Она же пришла ко мне, значит, и играть должна со мной!

Я поднялся на ноги. Сейчас отберу у нашего дауна ракетку и снова буду гонять волан с Ольгой. Уже по-нормальному, а не просто перебрасывать его из стороны в сторону. Тоже мне, детский сад!

Я уже было двинулся к брату, но остановился. Черт его знает что такое! Ну не могу! Смотрю на него и вижу: большей радости для него и не придумать! Знай себе в бадминтон гоняй! Как-то не по себе стало даже. А и черт с ним! Пусть бегает. Я и так обойдусь. Опять же, отбери ракетку – ныть начнет! Ноутбук, жаль, не взял. Ладно, на скамеечке посижу, погреюсь на солнышке. Все равно хорошо.

Сегодня Сережа уходит к Оле. Он дождется, когда папа придет домой. Потом возьмет букет и уйдет. До утра. Цветы он купил заранее. Поставил в вазу. Огромный такой букет. Почему-то их принято дарить. Но почему для этого надо срезать живые цветы? Какая польза от них – мертвых? Они постоят неделю, а потом их выбросят.

Я помню, в огромном магазине я увидел зеленый уголок. Там, в вазах, стояли цветы и деревья. Красные, белые, желтые. Еще невесть какие! Длинные-длинные, как в мультике про Маугли. Колючие, как ежики. Крохотные деревья. Я смотрел на каждое из них. Мне было так интересно подойти к каждому цветку, посмотреть на него вблизи, понюхать! Я долго-долго был там. Когда вернулся, увидел, что мама купила небольшую вазочку с деревом. Настоящим! Только очень маленьким. Это было давно, но дерево до сих пор растет на подоконнике. Я каждый день прихожу смотреть на него. Хочу увидеть, когда оно станет большим. Таким же, как деревья во дворе. Но пока оно продолжает быть маленьким. Совсем. Но все равно я радуюсь ему. Гораздо больше, чем цветам в букете. Наверное, дарить мертвые цветы – обряд взрослых. Обряд, который я никогда не пойму.

Приходит папа. Уставший. Вымотанный. Сережа молча берет цветы и уходит. Мы остаемся вдвоем. Папа и я. Папа любит рассказывать про работу. Очень. Каждый вечер. Пока мама готовит ужин. Папа садится рядом и долго-долго говорит о работе.

Мама слушает. Наверное, она любит слушать, что говорит папа. Ведь каждый вечер она слушает его. А потом начитает говорить сама. Мне трудно понять смысл. Ведь взрослые разговаривают на каком-то своем языке: повышение, увольнение, объем продаж, выручка. Наверное, я тоже когда-нибудь научусь говорить на этом языке.

Папа страшно не любит какого-то мистера-дристера. Тот чего-то не может понять. Но зачем его за это ругать? Ведь можно просто объяснить. Я тоже часто чего-то не понимаю. Но меня за это не ругают. Мама объясняет мне все, что непонятно. Может, папе стоит попробовать? Может, мистер-дристер все поймет? А еще папа смеется над Фирсовым. Тот очень часто болеет. Но зачем тогда над ним смеяться? Его надо пожалеть.

Когда я болею, мама дает мне лекарства и разные варенья. Если бы не они, я бы боялся болеть. Ведь лекарства такие горькие и противные. А уколы и горчичники – такие болючие! А еще в такие дни мама меня жалеет, и я выздоравливаю. Наверное, Фирсову не хватает жалости, оттого он и болеет. Я хочу рассказать обо всем этом папе. Очень. Но все равно он меня не поймет. Я просто сижу за столом и молча смотрю на него.

Папе это не нравится. Он звенит посудой и грохочет дверками шкафчиков. Он хочет что-то сказать. Нет. Ему необходимо что-то сказать. Я чувствую. Но он почему-то молчит. Но я знаю: он заговорит. Он не может не говорить. Говорить по вечерам о работе – это его обряд.

Папа

Обычно по вечерам меня встречала Юля. Это так важно – поговорить с близким человеком. О работе, о чем же еще? Это пусть бабки безмозглые языки у подъездов себе чешут о чем ни попадя. Времени прорва, вот и кудахчут целыми днями. Вспоминают, как им раньше хорошо жилось. Раньше и колбаса была вкуснее, и молоко молочнее, и люди человечнее. Что за бред! «Раньше» ушло. Все. Нет его больше. Но нет, чешут языки. Мне бы их проблемы!

На работе приходится трижды взвешивать каждое свое слово: «Все, сказанное вами, может использоваться против вас». Это про наш офис. Кругом – быдло. Тот же Сергеев, подлец тот еще. Пришел к нам, когда уже стало ясно: контора процветает. Три высших, послужной список, хоть в рамку. Ко мне его в замы.

– Этот молодой человек имеет очень богатый опыт в вопросах организации каналов сбыта. Все проекты, которыми он руководил, блестяще реализованы.

А я смотрю на него, ну крыса крысой. Щуплый какой-то, волосы назад зализаны, нос острый, ну прямо крысиный. Сам дерганый. Очки еще в оправе золотой – тонехонькая. Он то и дело их поправляет, протирает. Сопляк. И мне такого в замы. И поди ты докажи, что хоть он, может быть, и умный, а попробуй-ка такого на переговоры отправь. Да завалит он все. Потом заговорил-таки:

– Доля рынка компании…

Да плевал я на твою долю рынка! Продажи растут, и чего тебе еще надо? На проценты посадили, сиди и радуйся. Отчеты себе всякие строчи ни о чем, исследования. Что ты там еще умеешь?.. Видимость создавай работы.

„.что говорит о том, что рост объема продаж нашей фирмы ниже среднерыночного…

Теперь уже «нашей фирмы». То есть в обход меня этого заучку уже приняли в штат. Замечательно. Ну, погоди у меня, крыса институтская, я тебе устрою!

– Следующим шагом должна быть разработка единой маркетинговой стратегии продвижения продукции и формирование сильного бренда на рынке строительных материалов, понятного как простым потребителям, так и строительным компаниям, которые являются постоянными крупными покупателями.

Мать честная! Вот мы открытие сделали! Да я уже год надрывался до тебя, чтобы строители брали наш продукт. Что мне «простые потребители»? Плевать на них! Все равно объема за счет них не сделаешь. Как проклятый бьюсь, чтобы мне квоту на сейлзов дали. Еще хотя бы два человека. Всего два. Такой бы рост дал! А тут на тебе, спускают на шею сопляка: сейчас он научит вас работать. Сопляк! Но говорит красиво. Правильно говорит. До того правильно, что аж противно. И где только такие берутся? Сидел я и слушал, как студентик этот распинается. Не передо мной. До меня ему уже по барабану. Тьфу ему на меня. Знает же, крыса, что в штат его уже приняли. Перед боссом моим. Мистером Люмером.

Я-то волк старый, вижу: ни черта он не может. Ни черта. Только словеса красивые говорить. Дойдет до дела – живо поймем, кто ты таков.

Час битый всю эту ахинею слушал. Час! Уже удушить готов был этого недоучку. А мистер-дристер ничего. Сидит слушает. Глазки блестят, слюнки текут. И этот, не дурак поди, видит, что клюет рыбка. И так изгальнется, и эдак. Вот, смотрите на меня. Я и так могу, и такие слова знаю. А еще красиво говорить умею: «Когда бьет батарея, орудия все одного калибра должны быть». Кириенко сказал: «Стране нужен бетон! Широкая дилерская сеть – залог успеха. Мы будем искать новых дилеров». Сволочь! И басноплет этот, и мистер Люмер. И Фирсов – та еще сволочь. Болел бы реже, так и не привели бы нам в офис сопляка этого! Теперь метить будет на мое место. Думаешь, не будет? Черта с два! Знаю я это племя. Только отвлекись, тут же из кресла полетишь кувырком!

Я только сейчас понял, что все это – уже не мысли в моей голове. Все это я говорю вслух. Своему сыну-дауну. Уже почти кричу. А он. Что ему? Сидит себе и слушает. Только смотрит на меня как-то странно.

Я, понятное дело, замолчал. Что перед ним-то пары гонять? Все равно не поймет ничего. А вообще, спасибо, тебе, Костик, что ты здесь оказался. Я хоть выговорился. Душу отвел. Спасибо.

Костик

Папе надо было говорить. И он говорил. Много, долго и непонятно. Он все ругал нехорошими словами своего мистера-дристера. Потом Сергеева. Тот метит на его место. Но как? Неужели он может стать мне папой? Я даже не знаю, что это за дядя. И мама вряд ли согласится. Вдруг окажется, что он не любит по вечерам говорить о работе? С кем ей тогда разговаривать? И еще. Папа размахивал руками, говорил нехорошие слова. Иногда кричал. Но ему это было надо. Ему становилось лучше.

Мама никогда не кричала и не говорила нехороших слов. Иногда ей, конечно, было плохо. Иногда. Тогда она начинала играть со мной. В лото, мячик, раскраски. Иногда мы смотрели мультики. И маме делалось намного лучше. Всегда.

Сереже тоже бывает плохо. Часто он приходи домой уставший. Часто чем-то расстроенный. В такие моменты он достает из-под дивана хоккей. Зовет меня. Мы начинаем игру.

Я обожаю настоящий хоккей. Правда, я совсем не умею стоять на коньках. Я так и не смог научиться. Не смог, хотя мама и Сережа долго пытались научить меня.

Но для того чтобы играть в наш хоккей – уметь кататься на коньках совсем не обязательно. Все, что здесь надо, – это быстро управлять железными игроками. Я хорошо играю в эту игру! С самого детства! Тогда еще не было компьютера. И мы жили на другой квартире. Папа возвращался рано, и не было никакого мистера-дристера. Тогда мы часто устраивали соревнования. Самые настоящие соревнования по хоккею!

Мы по очереди играли друг с другом. Папа со мной, мама – с Сережей. Потом мы менялись и снова играли. Редко кому удавалось обыграть меня. Я всегда выходил победителем. Сейчас таких соревнований мы не устраиваем. Сейчас мы играем только вдвоем с Сережей. Но до сих пор ему редко-редко удается переиграть меня. Как бы ни закончилась игра, у брата всегда остается хорошее настроение. Не важно, каким оно было до этого. Может, папе стоит тоже попробовать? Может ему тоже станет лучше?

А встаю и бегу в комнату Сережи. Я достаю нашу игру и несу ее на кухню. Ставлю ее на стол. Папа не понимает, что от него хотят. Он просто смотрит на меня.

– Тебе надо сыграть со мной. Тебе понравится, правда. Сережа всегда играет, когда ему плохо. Ему становится хорошо. Правда!

Но папа почему-то не понимает. Он просто смотрит то на меня, то на хоккей. Наверное, он не помнит, как управлять игроками. Ему надо показать! Я начинаю дергать за ручки. Игроки начинают двигаться.

Папа понял, чего я от него хочу! Он тоже начинает управлять игроками. Сначала нехотя; он не хочет показывать, что не помнит, как играют в эту игру. Потом все живее и живее. Он проигрывает мне, но это не важно. Совсем. Он играет. Он веселится. Он улыбается. В последнее время он так редко это делал!

Папа

Черт знает что! Я тут распаляюсь, пары гоняю, а он? Сидел-сидел, потом взял и хоккей притащил на кухню настольный. Играть ему хочется. Ясное дело, ему-то по барабану все, что я сказал сейчас. Все равно не понимает. Выслушал – и на том спасибо. Сидит теперь, на меня смотрит. А я на него. Я не собираюсь играть в детские игрушки. В конце-то концов, мне уже сорок пять. А ему хоть бы что! Давай еще и ручки подергаем. Поелозим по столу игрой этой. Стол, между прочим, лакированный. Угробит ведь.

Почему-то вспомнились наши старые семейные чемпионаты по настольному хоккею. Уж и не знаю с чего. Тогда купили в магазине каком-то игру эту. Времени много было. Всей семьей играли. Теперь нет. Времени на такие пустяки уже нет, поважнее дела найдутся. А черт с тобой, давай поиграем! Я сажусь за стол и начинаю управлять игроками. Сначала неуверенно: лет сто как не играл в хоккей. Потом все ловчее и ловчее. Банок, конечно, напропускал сразу же! Все-таки шустрый Костик. Потом я забыл про все: про работу, про всех этих сергеевых и прочих. Я просто гонял с младшим сыном в хоккей. Просто радовался. Просто был самим собой.

Стол мы, конечно, угробили. А и хрен с ним! Все равно он ни мне, ни Юле не нравился. Скорее новый купим.

* * *

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.

Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.

Свет!

Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.

Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.

Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда придет пора.

Костик

Машину затрясло на ухабах. Я открыл глаза. Как изменился мир! Вместо коробок домов – лес. Вместо широкой дороги – узкая. Сережа, который о чем-то бубнил с самого утра, тоже изменился. Он спал. Только Оля не изменилась. Ни капельки. Она все также внимательно крутит руль. Все также водит туда-сюда эту железную штуковину справа от себя.

Мне это кажется игрой. Нужно вовремя пошевелить эту железку, чтобы машина ехала дальше. Не успеешь, она начинает недовольно фыркать. Когда-то я любил наблюдать за папой. Он тоже здорово играл с этой штукой. Но потом он купил новую машину. Уже другую. Здесь уже не надо было шевелить железкой. Ее там вообще не было. А у Оли в машине она есть. Я смотрю за ней. Пытаюсь угадать, когда наступит время снова ее повернуть. Но почему-то мне это почти никогда не удается.

Мы едем совсем недолго. Еще чуть-чуть – и вот справа от нас появляются несколько домиков. Точь-в-точь как в сказке! Маленькие, аккуратные, с зелеными крышами. Мы едем чуть дальше. Заезжаем на асфальтированную площадку, находим место для машины и останавливаемся.

– Парк птиц! Мы приехали! Проснись, соня! – толкает Оля Сережу. Тот недовольно ворчит. – Хватит спать!

Сережа просыпается. Он ужасно не любит просыпаться. Вот и сейчас. Он изо всех сил показывает, что ему не хочется идти в парк. Совсем. Оля же наоборот. Очень хочет. Она хватает Сережу за руку и тянет к кассе.

– Ну пойдем! Ну что ты?

– Я же приехал с вами сюда. Что вы от меня еще хотите? Идти внутрь мы не договаривались, – бурчит он.

Я смотрю на него. Мне кажется, он хочет попасть внутрь. Просто хочет, чтобы его поуговаривали. А еще посердить Олю. Но зачем? У Оли такое хорошее настроение. Она улыбается. А у Сережи плохое. Мне кажется, он просто завидует ей. Он хочет, чтобы и ее настроение стало плохим.

– Ну, как хочешь! Сиди здесь и жди нас, – рассердилась Оля.

Она просто взяла меня за руку и пошла к кассе.

– Мы и без тебя здорово проведем время!

Сережа

Черт меня дернул тащиться в эти Воробьи или как их там! В Парк птиц, видите ли, захотелось. Подруги рассказали, что там здорово, птички разные там и все такое. Вот мы и поперлись. Первопроходцы, блин!

До сих пор себе поражаюсь: это же надо было подняться ни свет ни заря и тащиться в такую даль. Ладно бы тачка приличная была. Как у отца, например. С автоматом, кондеем, креслами нормальными, наконец! Я как увидал ее гроб, сразу понял: приключение еще то ждет. «Нива»! Старая эта, короткая. Вездеход, блин.

Мало того что меня укачало от тырканья в этих пробках: газ-тормоз, рывок-клевок носом, так еще и растрясло потом в дороге. Нет, аппарат, наверное, клевый, что там говорить. Особенно если куда-то на покатушки рвануть. Куда-нибудь, где про дороги и не слышали. Но чтобы так! Не знаю как, но я уснул. Сморило, наверное. Думал, может, хоть поспать дадут по-человечески. Ага! Дали. Растормошила.

Я сонный как черт, а она меня куда-то тянет. Ну что я, птичек этих не увижу? Да вон, в Интернет зашел, что надо ввел и смотри себе. Фотки – пожалуйста. Видео – на тебе. Инфа вся – на здоровье. И все – дома, в любимом кресле. И нестись не надо к черту на рога. Елы-палы! Это же еще назад возвращаться! А тут Олька взъерепенилась: «Сиди, – говорит, – здесь. Мы и без тебя здорово проведем время!»

Ну я, конечно, тоже в ответ не удержался. Сказал: «С дауном-то. Ну-ну. Удачи». Ольга обиделась, взяла брата за руку и пошла с ним в парк. Какие мы все обидчивые! Сама же и виновата. Нечего было тащить меня в такую даль! Да еще и утром, когда все нормальные люди спят. Что я, и поспать уже права не имею?

Они ушли, а я остался ждать на улице. Ну и идите. Тоже мне парочка: даун и истеричка. Ну что там делать? На птичек смотреть. Так пусть этим занимаются те, кому время занять нечем. Орнитологи тоже мне отыскались!

Я стоял около Ольгиной машины и злился все больше. Потом мне все это надоело, и я купил входной билет.

Оля

Боже мой, как он похож на своего отца! Такой же зануда. Точь-в-точь! Только и знает, что повод искать – надо же на кого-то сорваться. Есть повод – хорошо. Нет – еще лучше. Ну разве можно так? Тебя приглашают оторваться от компьютера, съездить за город, везут на машине, а ты еще и бухтишь! Ну скажи, что бы ты дома делал? Правильно, по сетке рубился бы в стрелялки свои любимые! Или весь день хрень какую-то смотрел по телику.

В лучшем случае, в кафешку с дружками своими подался бы. Пиво пить. И так каждый день. Тоска! Просто удивительно, как их мама терпит. Костик вот славный малый. Добрый. Жаль, что больной. Классный парнишка! Живой, не то что братец. Даже не верится как-то, что братья они. Может, подменили кого-то из них. Там, в родильном доме. Как в том фильме «Однажды в Америке» или как там его.

Чудной, я не могу! Только голубей увидел, сразу к клетке. Смотрит на них, радуется. Будто первый раз в жизни видит! Хотя обычные голуби, как на улице. Что-то бормочет себе под нос, как будто разговаривает с ними! Те ему тоже в ответ курлычат что-то. Как будто понимают его! Потом были голуби еще какие-то: цветастые, пестрые, огромные. И не голуби словно. Я раньше таких и не видела никогда! Потом попугаи, фазаны, туканы, страусы! Сколько же их здесь! И к каждой клетке Костик подходит. Смотрит, как с живыми людьми общается. Смех, да и только. Я так на него засмотрелась, что не сразу и заметила: Сергей сзади подошел. Хмурый. Типа пусть все видят: обиженный я. Сначала, конечно, чуть поодаль держался: типа не с нами – сам по себе. Типа сюда случайно попал. Знаем мы вас. Помыкался где-то сбоку. Потом надоело, ко мне подошел. Пристроился где-то рядышком. Ждет, когда я ему что-то скажу. Ну-ну. Жди. Не очень-то я с тобой и говорить хочу, особенно после того, какие от тебя о брате слова услышала. Тебе надо, ты и начинай.

В конце концов, ты в моей машине едешь, а не я в твоей.

Но какой же Костик забавный! И шустрый. Чуть отвлеклась, а он уже у клетки с хищниками. Палец тянет. Куда тебя понесло? Оттяпает же палец, как пить дать! Тут и Сергей подскочил. Опомнился! За руку схватил. Говорит, мол, Олю слушаться надо. Ладно, бог с тобой. Будем считать, принято твое извинение.

Костик

Здесь так здорово! Столько разных птиц! Я никогда еще не видел таких и столько! Даже на улице! А еще меня держит за руку Оля. Меня никто не держал за руку, кроме мамы. И папы. В аэропорту. Но папина рука тяжелая, холодная и твердая. Она просто сжимает мою ладонь. Так и хочется вырваться. Мамина – нет. Мамина – мягкая. И очень теплая. Я никогда не хочу, чтобы она отпускала мою ладонь.

Зимой, когда на улице мороз, я часто мерзну. Мне не помогают даже варежки! Тогда мама снимает их с меня и греет мои руки в своих! Кроме нее так не умеет никто. Ни папа, ни Сережа. Они не любят снимать перчатки зимой. Совсем. Но мне все равно. Они со мной почти не гуляют.

Сейчас меня ведет за руку Оля. У нее такая же маленькая ладошка, как у мамы. И такая же теплая. А еще Оля умеет точно так же улыбаться и смеяться. Когда она рядом, я не чувствую себя одиноким.

Мне кажется, что рядом мама. А еще мне кажется, что ей бы здесь понравилось. Очень!

Я ни разу не видел столько разных птиц! Они такие похожие, но такие разные! Одни – надутые и важные. Другие – задумчивые и хмурые. Третьи – живые и болтливые. Серые, красные, зеленые, пестрые. А еще разговорчивые. Почему-то все остальные не умеют слушать птиц. Они не понимают их языка. Всем кажется, что они просто щебечут. Но это не так! Они разговаривают! Правда.

Голуби ходят и выпрашивают крошки. Особенно зимой. Корррума, дай корррума. Вот и здесь. Они сидят по своим клеткам и просят хлебных крошек. Курицы – трусихи. Они боятся всего. Вытягивают шеи и кричат: кто-кто-кто-кто-кто там? Наверное, боятся попасть в суп. Но это же я! Костик. Меня не надо бояться. Я ничего вам не сделаю! Я пытаюсь объяснить им это, но они не слышат. Все продолжают испуганно кудахтать. Я еще раз пытаюсь объяснить им: меня не надо бояться. И еще раз. Но они меня не понимают. Зато теперь я знаю, что это значит: глуп как курица.

Индюки – важные. Они даже ходят неторопливо. А еще им нравится, когда на них смотрят. Если рядом с их вольером никого нет, они начинают кричать: «Сюда-сюда-сюда-сюда-сюда!» Я специально не пошел к ним. Они это поняли и обиделись. Замолчали.

Потом мы пошли к попугаям. Они такие пестрые! Такие большие! Такие веселые! Когда-то у нас жили два попугая – зеленый и желтый. Но они были такими маленькими. И грустными. Маме подарили их на день рождения.

Наверное, они очень любили свой старый дом. И не смогли привыкнуть к новому. С первого же дня они начали грустить. Но почему? Разве у нас им было плохо? У них была большая клетка. У них была ванночка для купания и даже небольшое зеркальце. Но все равно им было грустно. Даже мама понимала, что им плохо. Почему? Я не знаю. Они все время грустили и молчали.

Я хотел, чтобы они стали веселыми. Я много разговаривал с ними. Рассказывал им разные истории. Или просто просовывал палец между прутьев. Но они отворачивались или закрывали глаза. Им было неинтересно. Совсем.

А потом они умерли. Сначала один, потом другой. Маме было жаль их. Она плакала. Мне нет. Я радовался. Когда-то давно бабушка рассказывала про место, куда все попадают после смерти. Где-то высоко-высоко на небе. Там все добрые. Там хорошо. Я радовался, что попугайчики попадут туда, где они больше не будут грустить. Только я не знал, как объяснить это маме.

Здесь в парке все птицы радостные. Им нравится говорить друг с другом. А еще смотреть на посетителей. Наверное, им непонятно, как можно жить без крыльев. Мне кажется, что для них мы – смешные.

Потом мы подошли к высоким клеткам с толстыми прутьями. В них сидели огромные птицы. Они не шевелились. Даже когда я подошел совсем близко. Я подумал, что они ненастоящие. Как в той комнате. В заповеднике.

Дата добавления: 2015-12-15 | Просмотры: 344 | Нарушение авторских прав