АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Советы врачу при психоаналитическом лечении (1912).......169

Предварительные замечания издателей..............................170

О НАЧАЛЕ ЛЕЧЕНИЯ (ДАЛЬНЕЙШИЕ СОВЕТЫ ПО ТЕХНИКЕ ПСИХОАНАЛИЗА I) (1913)........................................................181

Предварительные замечания издателей..............................182

ОБ ЭТОМ ТОМЕ

Подробное описание структуры и целей настоящего издания, а также принципа подбора работ читатель найдет в «Пояснениях к изданию», помещенных в начале первого тома. Здесь мы лишь еще раз вкратце подытожим эти моменты; одновременно мы хотели бы дать некоторые комментарии и снабдить читателя своего рода «путеводителем» по данному тому.

Цель этого разделенного на отдельные темы издания состояла прежде всего в том, чтобы основные сочинения Зигмунда Фрейда сделать доступными для студентов, изучающих науки, смежные с психоанализом, — социологию, политические науки, социальную психологию, педагогику и т. д., — а также для всех интересующихся неспециалистов. Это издание снабжено подробными примечаниями в большем количестве и в более систематизированной форме, -чем это делалось в отдельных изданиях карманного формата. Вначале у нас не было намерения включать в данное издание сочинения, посвященные теории и технике терапии. Однако по многочисленным просьбам эта часть творческого наследия Фрейда также теперь была сделана доступной и содержится в дополнительном томе (без номера) «Учебного издания». Чтобы читатель мог получить как можно более полное представление, мы решили впервые в «Учебном издании» — до сих пор перепечатывались только полные тексты — привести также относящиеся к данной теме фрагменты из более крупных работ (см. ниже, с. 37 и далее, а также с. 407 и далее). Впрочем, читателя следует отослать и к другим работам, в которых Фрейд также довольно подробно занимался такими вопросами. Ими являются: предисловие к переводу книги Бернгейма «Суггестия» (1888-1889); обсуждение работы Фореля «Гипнотизм» (1889а); статьи «Гипноз» (1891fiO; «Случай гипнотического излечения» (1892-1893) — во всех вышеупомянутых сочинениях рассматриваются исключительно гипноз и внушение; — «Сексуальность в этиологии неврозов» (1898а, последняя часть); «Толкование сновидений» (1900а, прежде всего первая часть главы II); «Фрагмент анализа одного случая истерии» (1905е, глава IV); «Лекции по введению в психоанализ» (1916-1917, 27-я и 28-я лекции); «По ту сторону принципа удовольствия» (1920g, глава III); «Новый цикл лек-

ций по введению в психоанализ» (1933а, 34-я лекция, последняя часть).

«Учебное издание» публикуется уже после смерти Джеймса Стрейчи, главного редактора редакционной коллегии, который продолжал работать над его подготовкой, прежде всего над планом содержания и принципами комментариев, до самой своей смерти в апреле 1967 года.

В настоящем издании в основном использованы тексты из последнего немецкого издания, которые были опубликованы еще при жизни Фрейда. То есть в большинстве случаев они вначале были опубликованы в вышедшем в Лондоне «Собрании сочинений» (которое в свою очередь большей частью представляет собой фотокопии опубликованного еще в Вене «Собрания трудов»). В других случаях источник указывается в «Замечаниях издателей», предваряющих соответствующий труд. Несколько ссылок Фрейда на страницы прежних, сегодня почти недоступных изданий его работ опущены издателями, а вместо них добавлены описательные примечания, помогающие читателю найти соответствующее места в доступных сегодня изданиях; это касается прежде всего «Толкования сновидений». Чтобы избежать ненужных повторов, в конце каждого тома «Учебного издания» приведены также подробные библиографические сведения Фрейда о собственных сочинениях, а также о работах других авторов, которые содержались в текстах предыдущих изданий. За исключением' этой незначительной правки и единообразного употребления сокращения «с.» для указания страниц (в том числе тех случаев, где Фрейд, особенно в ранних работах, писал «р.») и некоторых изменений орфографии, пунктуации и шрифтового оформления для приведения их в более современный вид, каждое изменение, сделанное в исходном тексте, поясняется в примечании.

Включенный в «Учебное издание» редакторский материал заимствован из Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, то есть английского издания, сделанного под руководством Джеймса Стрейчи; он воспроизводится здесь в переводе с разрешения обладателей права публикации, Института психоанализа и издательства «Хогарт-Пресс» (Лондон). Там, где того требовала цель настоящего издания, этот материал был сокращен и адаптирован; вместе с тем были сделаны некоторые исправления и добавлены примечания. За исключением «Предварительных замечаний издателей» и некоторых приложений, все дополнения, сделанные издателями, приведены в квадратных скобках.

Издатели выражают благодарность Ингеборг Мейер-Палмедо за ее помощь при вычитке корректуры и составлении указателей.

Использованные в этом томе специальные сокращения разъясняются в списке сокращений на с. 434. В тексте или в сносках иног-

да упоминаются сочинения Фрейда, которые в «Учебное издание» не включены. Из библиографии в конце каждого тома (в которой содержатся сведения обо всех упомянутых технических работах Фрейда и других авторов) читатель может получить информацию о том, вошла данная работа в «Учебное издание» или нет. Кроме того, на с. 437 и далее приводится содержание всех томов, вошедших в «Учебное издание».

Издатели

Психическое лечение (душевное лечение)

(1890)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издания на немецком языке:

1890 В Die Gesundheit: Ihre Erhaltung, ihre Storungen, ihre Wiederher-stellung, изд. Р. Коссманн и Й. Вайсе, т. 1. Штутгарт, Берлин и Лейпциг, Союз немецких издателей, 368—384 (1900, 2-е изд.; 1905, 3-е изд., нумерация страниц сохранена).

1937 Z psychoanal. Pddag., т. 11, 133-147.

1942 G. W., т. 5, 287-315.

В качестве даты публикации настоящей работы долгое время ошибочно указывался 1905 год (в том числе в 5-м томе «Собрания сочинений» и в 7-м томе «Стандартного издания»; правда, в 1-м томе «Стандартного издания» (с. 63—64), который появился позднее, Джеймс Стрейчи исправил тем временем обнаруженную ошибку).

Данное сочинение представляет собой статью, вошедшую в двухтомный сборник Здоровье», научно-популярное книгу по медицине, которая включает в себя статьи многочисленных авторов и фактически появилась в 1905 году, однако, что в выходных данных специально не оговорено, уже в третьем издании. Рассуждения Фрейда содержатся в первом томе в разделе «Лекарственные средства и методы лечения». Многие удивлялись тому, почему Фрейд в это время, которое совпадает с годом издания «Трех очерков по теории сексуальности (1905йО и истории болезни «Доры» (1905е), написал статью, почти целиком посвященную гипнозу, в которой имеется в лучшем случае единственный намек на катартический метод, но ни слова не говорится о психоанализе. В конечном счете объяснение такой несуразице дал Сол Розензвейг (Вашингтонский университет, Сент-Луис), который сумел доказать, что выпущенный в 1905 году двухтомник представляет собой третье издание, тогда как первое издание появилось еще в 1890 году, а второе — в 1900-м. Статья Фрейда уже была напечатана в двух первых изданиях¹.

Правильно датированная, эта работа полностью соотносится с темами, интересовавшими Фрейда в 1890 году. Пожалуй, будет полез-

¹ Впрочем, «Здоровье» упоминается в письме Фрейда Оскару Пфистеру от 17 июня 1910 года; там Фрейд, очевидно, в связи с вопросом о «сексуальном просвещении» детей замечает: «Книга, которую я дал детям в руки, — это популярно-медицинский труд "Здоровье", в котором я тоже принял участие; очень сухо и по-деловому» (Freud, 1963a, с. 40).

ным предоставить здесь читателю информацию об отношении Фрейда к гипнозу и гипнотизму. В своем «Автопортрете» (1925^, в последней трети раздела I) он рассказывает, что еще будучи студентом он присутствовал на публичном представлении «магнетизера» Ганзена и уже тогда убедился в подлинности гипнотических феноменов. Кроме того, в свои двадцать с небольшим лет ему стало известно, что Йозеф Брейер, впоследствии его старший друг и коллега, иногда применял гипноз в терапевтических целях. Это пришлось на то время, когда многие из известных медицинских авторитетов Вены высказывались на эту тему крайне раздраженно или скептически. И только когда тридцатилетний Фрейд приехал в Париж для обучения в клинике Жана-Мартина Шарко, он повстречался с врачами, для которых гипнотическое внушение являлось повседневным и признанным инструментом лечения. Очевидно, оно произвело на Фрейда глубокое впечатление. Начав после своего возвращения в Вену практиковать в качестве врача нервных болезней, он вначале использовал для лечения неврозов обычные для того времени методы, такие, электротерапия, водолечение и лечение покоем, но в конце концов все-таки целиком сфокусировался на гипнотической технике. 28 декабря 1887 года (письмо № 2) он писал Флиссу, что «в последние недели обратился к гипнозу и достиг всякого рода небольших, но удивительных успехов» (1950а, с. 52—53). В том же письме он сообщает о том, что, по договору, обязался перевести книгу Бернгейма о суггестии. Издание на немецком языке появилось в 1888—1889 годах.

В это время Фрейд уже связался с Августом Форелем, известным швейцарским психиатром, чью книгу о гипнотизме он рецензировал в двух номерах журнала по неврологии в июле и ноябре 1889 года (1889я). Между появлением обеих частей рецензии Фрейд нанес многонедельный визит к Бернгейму и Льебо в Нанси; там им его представил Форель. Мотивом этой поездки Фрейд назвал желание совершенствовать свою гипнотическую технику («Автопортрет», 1925^, последняя треть раздела I). На самом деле он не представлял себя большим мастером в искусстве гипнотизирования, или, возможно, принимая во внимание ограничения метода, он был просто честнее многих других. В любом случае в 1891 году, когда Фрейд писал свою статью о гипнозе (1891с?) для «Терапевтического словаря» Бума, он четко осознавал трудности и начал испытывать дискомфорт. Помимо прочего он говорит об этом в пассаже примерно в начале описания случая «мисс Люси Р.» в «Этюдах об истерии» (1895rf, с. 166—167 «Собрания сочинений»). Несколько лет спустя Фрейд подытожил свою позицию в пяти лекциях «О психоанализе» (1910t/, примерно в начале второй лекции) следующим образом: «Тогда гипноз... вскоре стал для меня нежелательным; когда я... приобрел опыт, что вопреки всем стараниям мне не удавалось больше -

го, чем ввести в гипнотическое состояние малую часть моих больных, я решил отказаться от гипноза...»

Но для этого время еще не пришло. Напротив, Фрейд продолжал применять гипноз, причем не только в качестве составной части катартического метода, но и для непосредственного внушения. В конце 1892 года он опубликовал подробное сообщение об особенно успешном случае использования этой техники (1892-1893). В это же время он перевел еще одну книгу Бернгейма (1892а).

Когда Фрейд окончательно отказался от различных применений гипноза, точно установить невозможно. В докладе, прочитанном в конце 1904 года (1905а, см. ниже, с. 112) он заявил: «Уже более восьми лет я не использую гипноз в целях терапии (за исключением отдельных попыток)», — то есть примерно с 1896 года. Возможно, это указание Фрейда обозначает также конец так называемой «техники давления», ибо в сообщении о своих методах лечения, которое Фрейд дает в начале «Толковании сновидений» (1900а, Studienausgabe, т. 2, с. 121), он не упоминает о таком контакте с пациентом через прикосновение, хотя он по-прежнему рекомендует, чтобы во время лечения пациент лежал с закрытыми глазами. В своей статье (1904а), вошедшей в книгу Лёвенфельда «Навязчивые явления» (1904), он со всей определенностью пишет: «Он также не требует от них закрывать глаза и избегает всякого соприкосновения, а также любой другой процедуры, которая могла бы напоминать гипноз» (см. ниже, с. 102). На самом деле следы гипнотического метода сохранялись в работе Фрейда всегда — имеется в виду известный «церемониал ситуации, в которой проводится лечение... Это мероприятие имеет исторический смысл, она представляет собой остаток гипнотического лечения, из которого развился психоанализ» (1913с, см. ниже, с. 193). Стало быть, период, в который Фрейд эффективно применил гипноз как технику лечения, продолжался самое большее с 1886-го по 1896 год. Разумеется, его интерес к теории гипнотизма и суггестии сохранялся гораздо дольше. И всю свою жизнь он с благодарностью отзывался о гипнотизме. В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916-1917), Studienausgabe, т. 1, с. 444) он говорил: «...мы, психоаналитики, можем считать себя его законными наследниками и не забываем, сколь многим обязаны ему воодушевлением и теоретическим объяснением». А в работе «Воспоминание, повторение и проработка» (1914g, см. ниже, с. 208) содержится еще более категорическое заявление: «Старой гипнотической технике нужно оставаться благодарным за то, что она изолированно и схематично продемонстрировала нам отдельные психические процессы анализа. Только благодаря этому мы смогли обрести мужество, чтобы создавать и прояснять сложные ситуации в самом аналитическом лечении».

Психика — греческое слово и в немецком переводе звучит Seek [душа]. Следовательно, психическое лечение означает душевное лечение. Можно было бы подумать, что под этим понимается лечение болезненных проявлений душевной жизни. Однако значением данного слова это не является. Психическое лечение скорее означает: лечение душой, лечение — душевных или телесных нарушений — средствами, которые в первую очередь и напрямую воздействуют на душевное в человеке.

Таким средством является прежде всего слово, а слова являются также важным инструментом душевного лечения. Дилетант сочтет это, пожалуй, не очень понятным, что болезненные нарушения тела и души должны устраняться «простым» словом врача. Он будет думать, что его подозревают в вере в колдовство. В этом он не так уж не прав; слова нашей повседневной речи представляют собой не что иное, как поблекшее колдовство. Однако нам придется пойти дальним окольным путем, чтобы сделать понятным, как это науке удается возвратить слову по меньшей мере часть его прежней волшебной силы.

Также и обученные науке врачи оценили значение душевного лечения только в недавнее время. Это легко объяснить, если подумать о том, как проходило развитие медицины в последнее полстолетия. По прошествии довольно бесплодного времени зависимости от так называемой натурфилософии¹ медицина под счастливым влиянием естественных наук добилась набольшего прогресса как наука и как искусство, исследовала строение организма из микроскопически малых единиц (клеток), научилась физически и химически понимать отдельные жизненные отправления (функции), различать видимые и осязаемые изменения частей тела, являющиеся последствиями разных болезненных процессов, с другой сторо-

¹ [Ср. с нею влиятельную в первой половине XIX века и связанную в первую очередь с именем Шеллинга школу (Bernfeld, 1944).]

ны, обнаружила также признаки, по которым глубоко лежащие процессы болезни выдают себя у живого, кроме того, выявила множество органических возбудителей болезни и с помощью вновь обретенного понимания в исключительной степени уменьшила опасность серьезных оперативных вмешательств. Все эти достижения и открытия касались телесного у человека, и, таким образом, вследствие неверного, но легко понятного направления мыслей привела к тому, что врачи ограничили свой интерес телесным, а заниматься душевным с радостью предоставили презираемым ими философам.

Правда, современная медицина имела достаточно поводов изучать несомненно имеющуюся связь между телесным и душевным, но затем она никогда не упускала случая представить душевное как обусловленное телесным и зависящим от него. Так, например, подчеркивалось, что умственная деятельность связана с наличием нормально развитого мозга, получающего достаточное количество питательных веществ, и при любом заболевании этого органа она нарушается; то, что введение ядовитых веществ в циркулирующую кровь позволяет вызвать определенные состояния, характерные для душевной болезни, или — по мелочи — что сновидения спящего изменяются в зависимости от раздражителей, которыми в целях эксперимента на него могут воздействовать'. Отношение между телесным и душевным (как у животного, так и у человека) — это отношение взаимодействия, но другая сторона этого отношения, воздействие душевного на тело, в прежние времена снискало мало милости у врачей. Похоже, они боялись предоставлять некоторую самостоятельность душевной жизни, как если бы тем самым они покинули почву научности.

Эта односторонняя направленность медицины на телесное за последние полтора десятилетия постепенно претерпела изменение, непосредственной причиной которого явилась медицинская практика. Дело в том, что имеется большое количество легких и тяжелых больных, которые своими жалобами и расстройствами предъявляют большие требования к искусству врачей, но у которых видимых и осязаемых признаков болезненного процесса нельзя обнаружить ни в жизни, ни после смерти, несмотря на весь прогресс в развитии

¹ [См. «Толкование сновидений» (1900а), глава I, раздел В (1); Studienausgabe, т. 2, с. 50 и далее.]

исследовательских методов научной медицины. Группа этих больных обращает на себя внимание богатством и многообразием картины болезни; они не могут работать умственно из-за головной боли или нарушения внимания, у них болят глаза при чтении, их ноги устают при ходьбе, тупо болят или немеют, их пищеварение расстроено неприятными ощущениями, отрыжкой или спазмами желудка, для опорожнения кишечника необходима подмога, сон исчез и т. д. Они могут иметь все эти недуги одновременно, или поочередно, или только некоторую их подборку; очевидно, что во всех случаях это одна и та же болезнь. При этом признаки болезни зачастую изменчивы, они сменяют и замещают друг друга; тот же больной, который до сих пор был недееспособен из-за головных болей, но имел довольно хорошее пищеварение, на следующий день может иметь свежую голову, но отныне плохо переносит большинство блюд. Также внезапно недуги покидают его при кардинальном изменении условий жизни; во время путешествия он может очень хорошо себя чувствовать и без вреда для себя вкушать самую разную пищу, но вернувшись домой, снова вынужден ограничиться простоквашей. У некоторых этих больных нарушение — боль или сходная с параличом слабость — может даже внезапно менять сторону тела, переходить с правой стороны на соответствующую область тела слева. Но у всех можно произвести наблюдение, что на симптомы недуга весьма отчетливо влияют волнение, душевные переживания, заботы и т. д., а также что они могут исчезнуть, уступить место полному выздоровлению, не оставляя даже следов после того, как сохранялись долгое время.

Врачебное исследование в конце концов пришло к выводу, что таких лиц нельзя рассматривать и лечить как страдающих болезнью желудка или глазной болезнью и т. п., а что в их случае речь, должно быть, идет о страдании всей нервной системы. Однако исследование мозга и нервов таких больных до сих пор не позволило выявить никакого явного изменения, а некоторые особенности картины болезни не дают даже основания ожидать, что когда-нибудь с помощью более тонких методов исследования удастся выявить такие изменения, которые могли бы объяснить болезнь. Эти состояния назвали нервозностью (неврастенией, истерией) и охарактеризовали их как просто «функциональный» недуг нервной системы¹. Впро-

' Прим. изд. [сборника «Здоровье», в котором сначала появилась эта работа Фрейда]: Ср. т. II, раздел X, 4-я глава.

чем, и в случае многих более стойких нервных страданий, а также таких, которые обнаруживают только психические симптомы болезни (так называемые навязчивые идеи, бредовые идеи, умопомешательство), детальное исследование мозга (после смерти больного) оставалось безрезультатным.

Перед врачами встала задача исследовать природу и происхождение проявлений болезни у этих нервнобольных или невротиков. При этом затем было сделано открытие, что по меньшей мере у части этих больных симптомы недуга возникают исключительно в результате измененного влияния их душевной жизни на тело, что, стало быть, ближайшую причину расстройства надо искать в душевном. Каковы более отдаленные причины расстройства, затронувшего душевную сферу, а теперь со своей стороны патогенно воздействует на телесное, — вопрос другой, и мы можем спокойно оставить его здесь без внимания. Однако врачебная наука нашла здесь привязку, чтобы в полной мере обратить свое внимание на пренебрегавшуюся до сих пор сторону во взаимоотношении между душой и телом.

Только изучая болезненное, учатся понимать нормальное. О влиянии душевного на тело всегда было известно многое, что только теперь предстало в правильном свете. Самым обыденным, постоянным и наблюдаемым у каждого человека примером воздействия души на тело служит так называемое «выражение душевных переживаний». Почти все душевные состояния человека проявляются в напряжении и расслаблении мышц его лица, в выражении его глаз, кровенаполнении его кожи, использовании его голосового аппарата и в положении его конечностей, прежде всего рук. Как правило, эти сопутствующие телесные изменения не приносят данному человеку никакой пользы, напротив, зачастую они препятствуют его намерениям, если он хочет скрыть от других свои душевные процессы, но другим они служат надежными знаками, по которым можно сделать вывод о душевных процессах и которым доверяют больше, чем, скажем, одновременным преднамеренным выражениям с помощью слов. Если во время определенной душевной деятельности человека удается подвергнуть более точному исследованию, то обнаруживаются дальнейшие телесные их последствия в изменениях его сердечной деятельности, в изменении распределения крови в его теле и т. п.

При определенных душевных состояниях, которые называют «аффекты», причастность тела столь очевидна и столь велика, что

некоторые исследователи души даже сочли, что сущность аффектов состоит исключительно в этих ее телесных проявлениях. Общеизвестно, какие чрезвычайные изменения в выражении лица, в кровообращении, в выделениях, в состояниях возбуждения произвольных мышц, происходят под влиянием, к примеру, страха, гнева, душевного страдания, сексуального упоения. Меньше известны, но полностью подтверждены другие воздействия аффектов на тело, которые уже не относятся к их выражению. Стойкие аффективные состояния неприятного или, как говорят, «депрессивного» характера, такие, как печаль, беспокойство и горе, в целом уменьшают трофику тела, становятся причиной того, что волосы бледнеют, жир исчезает, а стенки кровеносных сосудов болезненным образом изменяются. И наоборот, можно увидеть, как под влиянием радостного возбуждения, «счастья», как все тело расцветает, а человек вновь обретает некоторые признаки молодости. Сильные аффекты, очевидно, имеют непосредственное отношение к сопротивляемости инфекционным заболеваниям; хороший пример этого — когда наблюдатели-медики указывают, что склонность к инфекционным заболеваниям и к дизентерии у военнослужащих разбитой армии гораздо значительней, чем у победителей. Однако аффекты, причем почти без исключения депрессивные, довольно часто сами по себе становятся причинами заболевания как для болезней нервной системы, сопровождающихся анатомически доказуемыми изменениями, так и для болезней других органов, при этом можно предположить, что данный человек уже до этого имел доселе не проявлявшееся предрасположение к этой болезни.

На уже образованные состояния болезни могут весьма значительно повлиять бурные аффекты, большей частью приводя к ухудшению, но хватает также примеров того, что сильный страх, внезапная печаль, вызванная своеобразной перестройкой организма, благотворно влияли на имеющее под собой основание болезненное состояние или даже его устраняли. То, что, продолжительность жизни может быть значительно сокращена депрессивным аффектом, а также что сильный страх, жгучая «обида» или стыд могут неожиданно положить конец жизни, не подлежит никакому сомнению; странным образом последнее воздействие иногда также наблюдается как последствие неожиданной большой радости.

Аффекты в узком смысле отличаются совершенно особым отношением к телесным процессам, но, строго говоря, все душевные состояния, также и те, которые мы привыкли рассматривать как

«мыслительные процессы», в известной степени являются «аффективными», и ни один из них не лишен телесных проявлений и способности изменять телесные процессы. Даже при спокойном мышлении с помощью «представлений» в соответствии с содержанием этих представлений к гладким и полосатым мышцам постоянно отводятся возбуждения, и это может отчетливо проявляться через их увеличение и дать объяснение некоторым бросающимся в глаза, более того, мнимым «сверхъестественным» явлениям. Так, например, так называемое «угадывание мыслей» объясняется слабыми, непроизвольными мышечными движениями, которые совершает «медиум», когда вместе с ним проводят опыт, скажем, позволяют ему вести себя за собой, чтобы отыскать спрятанный предмет. Все это явление скорее заслуживает названия «разглашение мыслей».

Процессы воли и внимания точно так же способны глубоко влиять на телесные процессы и играть важную роль при телесных болезнях в качестве способствующего или сдерживающего фактора. Один великий английский врач рассказал о себе, что в любой части тела, на которую он хочет направить свое внимание, ему удается вызывать разнообразные ощущения и боль, и большинство людей, по-видимому, ведет себя так же, как он. При оценке болей, которые обычно относят к телесным явлениям, вообще необходимо учитывать их совершенно отчетливую зависимость от душевных условий. Дилетанты, которые склонны обозначать такие душевные влияния словом «воображение», обычно мало считаются с болями, возникающими вследствие воображения, в противоположность болям, вызванных повреждением, недугом или воспалением. Но это представляет собой явную несправедливость; какой бы ни была причина болей, также и воображение, сами боли не становятся из-за этого менее реальными и менее сильными.

Подобно тому как боли порождаются или усиливаются благодаря обращению внимания, точно так же они исчезают при отвлечении внимания. Этот опыт можно использовать в общении с любым ребенком, чтобы его успокоить; взрослый воин не испытывает боли в пылу борьбы; мученик, возбужденный своим религиозным чувством, всеми своими помыслами обращенный на маячащее ему небесное вознаграждение, весьма вероятно, становится совершенно невосприимчивым к боли, причиняемой его мучениями. Подтвердить примерами влияние воли на процессы болезни тела менее просто, однако вполне возможно, что намерение выздороветь или

желание умереть само по себе имеет значение для исхода тяжелых и внушающих опасение заболеваний.

Больше всего на наш интерес может претендовать душевное состояние ожидания, посредством которого может пробудиться ряд самыхдейственных душевных сил, способных привести к заболеванию и избавлению от телесных страданий. Несомненно, тревожное ожидание не является чем-то не имеющим значения для результата; было бы важно со всей определенностью знать, действительно ли оно делает для заболевания так много, как это ему приписывают, соответствует ли правде, к примеру, то, что во время господства эпидемии наибольшей угрозе подвергаются те, кто опасается заболеть. Противоположное состояние, преисполненное надежды доверчивое ожидание, представляет собой действующую силу, с которой, строго говоря, нам нужно считаться всегда, когда мы предпринимаем попытку лечения и исцеления. Иначе мы не смогли бы объяснить себе особенности воздействий, которые мы наблюдаем при приеме медикаментов и при врачебном вмешательстве. Но ощутимее всего влияние доверчивого ожидания проявляется в случаях так называемого чудодейственного излечения, которое еще и сегодня совершается на наших глазах без помощи врачебного искусства. Настоящее чудодейственное излечение происходит у верующих под влиянием мероприятий, пригодных для того, чтобы усилить религиозные чувства, то есть в местах, где почитается чудотворная икона, где сынам человеческим показали святую или божественную особу и обещали им послабление в качестве вознаграждение за поклонение или где словно сокровище хранятся реликвии святого. Но самой по себе религиозной вере, по-видимому, непросто вытеснить¹ болезнь на пути ожидания, ибо при чудодейственном излечении в большинстве случаев имеют место и другие мероприятия. Времена, в которые ищут божьей милости, должны характеризоваться особыми отношениями; тяжелые физические невзгоды, которым подвергает себя больной, тяготы и жертвы паломничества должны удостоить его особой милостью.

Было бы удобно, но совершенно неправильно просто-напросто отказаться поверить в эти чудодейственные исцеления, а расска-

¹ [Разумеется, это слово не следует здесь понимать в психоаналитическом смысле, так как данная работа относится к тому времени, когда концепция «вытеснения» никакой роли в теориях Фрейда еще не играла.]

зы о них объяснить совпадением лжи во спасение и неточности наблюдения. Сколь бы часто такая попытка объяснения ни была верной, сам факт чудодейственных исцелений она все-таки отменить не в силах. Они действительно имеют место, случались во все времена и касаются не только недугов душевного происхождения, имеющих, стало быть, свои причины в «воображении», на которое как раз и могут особенно повлиять условия паломничества, но и «органически» обоснованных болезненных состояний, которые раньше оказывали сопротивление всем врачебным усилиям.

И все же привлекать для объяснения чудодейственных исцелений какие-либо другие силы, кроме душевных, нет никакой необходимости. Воздействия, которые можно было бы счесть непонятными для наших познаний, также и при этих условиях не обнаруживаются. Все происходит естественно; более того, сила религиозной доверчивости получает здесь подкрепление благодаря нескольким сугубо человеческим факторам. Благочестивая вера отдельного человека возрастает благодаря воодушевлению толпы, в окружении которой он обычно приближается к святым местам. В результате такого воздействия масс все душевные побуждения отдельного человека могут чрезмерно усилиться. Если же отдельный человек ищет исцеления в обители, то влияние многолюдья заменяет репутация, престиж этого места, то есть здесь снова воздействует лишь власть толпы. Это влияние дает о себе знать еще и другим способом. Поскольку известно, что божья милость всегда достается лишь единицам из многих, кто ее добивается, каждому хочется оказаться среди тех, кого выделили и избрали; на помощь набожной доверчивости приходит дремлющее у каждого честолюбие. Там, где взаимодействует так много сил, нам не следует удивляться, если порой цель действительно достигается.

Также и неверующим нет надобности отказываться от чудодейственного исцеления. Престиж и массовое воздействие вполне заменяют им религиозную веру. Всегда имеются модные виды лечения и модные врачи, особенно подчиняющие себе общество аристократов, в котором стремление превосходить друг друга и подражать самым знатным представляет собой мощнейшую движущую силу души. Такие модные виды лечения оказывают целебное действие, которое не относятся к их сфере власти, а те же самые средства в руках модного врача, ставшего, скажем, известным как помощник выдающейся личности, дают значительно больший эффект, чем тот, которого могут добиться другие врачи. Таким образом, по-

добно чудотворцам-богам существуют и чудотворцы-люди; разве что благосклонность моды и подражания снискавшим уважение людям ими быстро растрачивается, что соответствует природе действующих на их стороне сил.

Понятная неудовлетворенность зачастую недостаточной помощью врачебного искусства, возможно, также внутренний протест против гнета научного мышления, которое отражает человеку непреклонность природы, создавали во все времена и в наши дни снова необычное условие целебной силы людей и лечебных средств. Доверчивому ожиданию лишь хочется восстановить себя, если помощник — не врач и может похвалиться, что ничего не смыслит в научном обосновании врачевания, если средство не было проверено путем тщательных испытаний, а, скажем, пользуется хорошей репутацией в народе. Отсюда изобилие форм врачевания природными лечебными средствами и соответствующих целителей, которые и теперь тоже снова оспаривают у врачей занятие их профессией и про которых мы можем по меньшей мере с некоторой уверенностью сказать, что они гораздо чаще вредят ищущим излечения, чем помогают. Если у нас здесь имеется основание пенять на доверчивое ожидание больных, то все же мы не вправе быть настолько неблагодарными, чтобы забыть, что та же самая сила непрерывно поддерживает также и наши собственные врачебные усилия. Вероятно, воздействие каждого лечебного средства, назначаемого врачом, любого предпринимаемого им вмешательства состоит из двух компонентов. Один из них, который то больше, то меньше и которым никогда нельзя полностью пренебрегать, составляет психическое поведение больного. Доверчивое ожидание, с которым он встречает непосредственное влияние врачебных мер, с одной стороны, зависит от величины его собственного стремления к выздоровлению, с другой стороны, от его веры в то, что он сделал для этого правильные шаги, то есть от его уважения врачебного искусства в целом, далее от силы, которой он наделяет личность своего врача, и даже от чисто человеческой симпатии, которую у него вызвал врач. Есть врачи, которым способность завоевывать доверие больных присуща в более высокой степени, чем другим; в таком случае больной часто испытывает облегчение уже тогда, когда видит входящего в комнату врача.

Испокон веков, в давние времена еще активнее, чем сегодня, врачи занимались душевным лечением. Если под душевным лече-

нием мы понимаем старания вызвать у больного наиболее благоприятные для исцеления душевные состояния и условия, то этот вид врачевания в историческом отношения является самым старым. Древние народы едва ли располагали чем-то другим, нежели психическое лечение; они также никогда не упускали возможности подкрепить действие целебных напитков и лечебных мероприятий настоятельным душевным лечением. Применение известных магических формул, гигиенические ванны, вызывание пророческих сновидений при помощи сна в помещении храма и пр. могли воздействовать только душевным путем. Сама личность врача создавала себе уважение, проистекавшее непосредственно из божественной силы, поскольку в самом начале врачевание являлось прерогативой жрецов. Таким образом, персона врача тогда, как и сегодня, была одним из основных факторов достижения благоприятного для исцеления душевного состояния у больного.

Теперь мы начинаем понимать также «магию» слова. Слова — это важнейшие посредники для влияния, которое человек хочет оказать на другого; слова — хорошее средство, чтобы вызвать душевные изменения у того, кому они адресуются, и поэтому уже не звучит загадочно, когда утверждают, что магия слова может устранить болезненные явления, особенно такие, которые сами обусловлены душевными состояниями.

Всем душевным влияниям, оказавшимся действенными для устранения болезней, присуще нечто непредсказуемое. Аффекты, добрая воля, отвлечение внимания, доверчивое ожидание — все это силы, которые порой упраздняют заболевание, а в других случаях отказываются это делать, но при этом ответственность за разный результат нельзя возлагать на природу болезни. Речь, очевидно, идет о самоуправстве столь разных в психическом отношении личностей, которое стоит на пути регулярности успеха лечения. С тех пор как врачам стало понятно значение душевного состояния для излечения, они уже старались не отдавать на откуп больному ту степень душевного содействия, которая могла у него возникнуть, а целенаправленно подходящими средствами добивались благоприятного душевного состояния. С этих усилий берет свое начало современное душевное лечение.

Таким образом, получается огромное множество методов лечения, одни из которых совершенно естественны, другие оказываются доступными пониманию только на основании запутанных пред-

положений. Совершенно естественным является, скажем, то, что врач, который сегодня уже не может вызывать восхищение как жрец или человек, владеющий тайной наукой, держит себя как личность таким образом, что может завоевать доверие и часть расположения своего больного. В таком случае то, что такой результат достигается им лишь с ограниченным числом больным, тогда как других в силу их уровня образования и расположения привлекают другие врачи, служит целесообразному распределению. С упразднением же свободного выбора врачей важное условие для душевного влияния на больных исчезает.

Врач вынужден отказаться от целого ряда очень действенных психических средств. Он либо не имеет власти, либо не вправе позволить себе ее применять. Прежде всего это относится к вызыванию сильных аффектов, то есть к важнейшим средствам, с помощью которых душевное воздействует на телесное. Зачастую судьба лечит болезни сильным радостным возбуждением, удовлетворением потребностей, исполнением желаний; с нею врач, который за пределами своего искусства сам часто бывает бессилен, состязаться не может. В его власти, скорее, порождать в лечебных целях ужас и страх, но он должен будет хорошенько подумать — если только речь не идет о детях — стоит ли прибегать к таким обоюдоострым мерам. С другой стороны, все отношения с больным, связанные с нежными чувствами, для врача исключаются из-за жизненного значения этих состояний души. И, таким образом, полнота его власти в смысле душевного изменения его больных с самого начала показалась бы столь ограниченной, что намеренно предпринятое душевное лечение не сулило бы никакого преимущества в сравнении с предыдущим способом.

Врач, скажем, может попытаться управлять волевой деятельностью и вниманием больного и при различных болезненных состояниях имеет для этого хороший повод. Если он настойчиво заставляет того, кто считает себя парализованным, совершать движения, которые для больного якобы невозможны, или в случае тревожного человека, который требует, чтобы его исследовали из-за явно не существующей болезни, отказывает в этом исследовании, то он выбирает правильное лечение; но эти отдельные случаи не едва ли дают право выставлять душевное лечение в качестве особого лечебного метода. Напротив, своеобразным и непредсказуемым путем врачу представилась возможность оказать глубокое, хотя и временное влияние на душевную жизнь своих больных и использовать его в лечебных целях.

С давних времен было известно, но только в последние десятилетия перестало вызывать какие-либо сомнения, что с помощью определенных мягких воздействий человека можно ввести в совершенно необычное душевное состояние, которое имеет большое сходство со сном и поэтому обозначается как гипноз. Способы введения в гипнотическое состояние на первый взгляд имеют не так много общего. Можно гипнотизировать, побуждая человека несколько минут подряд не сводя глаз следить за блестящим предметом, или в течение такого же времени у уха испытуемого держать карманные часы, или несколько раз, держа собственные руки горизонтально, с близкого расстояния провести ими над его лицом и конечностями. Но этого же можно достичь, если человеку, которого хотят загипнотизировать, спокойно и уверенно сообщить о наступлении гипнотического состояния и о его особенностях, то есть «внушить» ему гипноз. Можно также объединить оба метода. Например, предложить человеку сесть, один палец держать перед его глазами, попросить неподвижно на него глядеть, а затем сказать: «Вы чувствуете себя усталым. Ваши глаза закрываются, вы не можете держать их открытыми. У вас отяжелели конечности, вы не можете больше двигаться. Вы засыпаете» и т. д. И все же надо заметить, что общим для всех этих методов является приковывание внимания; что касается методов, приведенных первыми, речь идет об утомлении внимания с помощью слабых и равномерных раздражителей органов чувств. Как получается, что простое внушение вызывает точно такое же состояние, как и при других методах, — это пока еще удовлетворительным образом не объяснено. Опытные гипнотизеры указывают, что таким способом достигали явного гипнотического изменения примерно у 80 процентов испытуемых. Однако нет никаких признаков, по которым можно было бы заранее догадаться, каких лиц можно загипнотизировать, а каких — нет. Болезненное состояние к условиям гипноза отнюдь не относится, нормальные люди особенно легко позволяют себя загипнотизировать, а среди нервнобольных какую-то часть поддается с гипнозу с огромным трудом, тогда как душевнобольные полностью ему недоступны. Гипнотическое состояние имеет разные градации; в его самой легкой степени гипнотизируемый ощущает лишь нечто похожее на легкое оцепенение, высшая степень, характеризующаяся весьма необычными проявлениями, называется сомнамбулизм из-за его сходства со сно-хождением, наблюдаемым как естественное явление. Однако гипноз — это отнюдь не сон, подобный нашему ночному сну или искусственному сну, вызванному снотворным. В нем возникают

изменения и при нем сохраняются результаты душевной работы, которые у нормального сна отсутствуют.

Некоторые явления гипноза, например, изменения мышечной деятельности, имеюттолько научный интерес. Но самая существенная и для нас самая важная особенность гипноза состоит в поведении гипнотизируемого по отношению к своему гипнотизеру. Если по отношению к внешнему миру гипнотизируемый обычно ведет себя, как спящий, то есть вместе со всеми своими органами чувств от него отворачивается, то для человека, который ввел его в гипноз, он остается бодрствующим, только его слышит и видит, понимает его и ему отвечает. Это явление, которое в гипнозе называют/>аяяо/>- том, находит соответствие в том, как спят иные люди, например, мать, кормящая своего ребенка¹. Оно настолько бросается в глаза, что должно помочь нам понять отношения между гипнотизируемым и гипнотизером.

Однако то, что мир загипнотизированного, так сказать, ограничен гипнотизером, — отнюдь не единственное. К этому добавляется то, что первый становится совершенно послушным последнему, уступчивым и доверчивым, причем при глубоком гипнозе почти безгранично. И теперь в проявлении этого послушания и этой доверчивости как особенность гипнотического состояния обнаруживается, что влияние душевной жизни на телесное у загипнотизированного человека исключительно велико. Когда гипнотизер говорит: «Вы не можете двигать своей рукой», — рука, словно неподвижная, опускается; загипнотизированный явно напрягает все свои силы, но двигать ею не может. Когда гипнотизер говорит: «Ваша рука совершает движения сама по себе, вы не можете ее удержать», — эта рука начинает двигаться, и видно, как загипнотизированный предпринимает тщетные усилия, чтобы ее обездвижить. Представление, которое гипнотизер передал загипнотизированному с помощью слова, вызвало у него именно то душевно-телесное поведение, которое соответствует его содержанию. В этом, с одной стороны, проявляется послушание, но с другой стороны — усиление влияния идеи на тело. Слово и в самом деле стало здесь снова магией.

То же самое в области восприятий органами чувств. Гипнотизер говорит: «Вы видите змею, вы чуете запах розы, вы слышите самую прекрасную музыку», — и загипнотизированный видит, чует запах, слышит так, как этого требует от него внушенное представление.

¹ [См. в связи с этой темой некоторые замечания в «Толковании сновидений» (Freud, 1900u), например, в главе V, раздел В; Studienausgabe, т. 2, с. 231.]

Откуда известно, что у загипнотизированного действительно есть эти восприятия? Можно было бы подумать, что он просто-напросто притворяется; но все же нет причин сомневаться в этом, ибо он ведет себя в точности так, как если бы оно действительно у него были, проявляет все соответствующие аффекты, при определенных обстоятельствах может также рассказать после гипноза о своих воображаемых восприятиях и переживаниях. В таком случае становится ясно, что он видел и слышал так, как видим и слышим мы в сновидении, то есть что он галлюцинировал. Очевидно, что он настолько доверяет гипнотизеру, что убежден: если гипнотизер сообщает ему о змее, то ее нужно увидеть, и это убеждение так сильно воздействует на телесное, что он действительно видит змею; впрочем, такое порой случается и с людьми, которые не были загипнотизированы.

Попутно заметим, что такая доверчивость, которую загипнотизированный проявляет к своему гипнотизеру, помимо гипноза, в настоящей жизни встречается лишь у ребенка по отношению к любимым родителям, и подобная установка собственной душевной жизни по отношению к душевной жизни другого человека с подобным подчинением имеет один-единственный, но полноценный эквивалент в некоторых любовных отношениях, которые характеризуются полной преданностью. Совпадение исключительного уважения и доверчивого послушания вообще составляет одну из характеристик любви'.

О гипнотическом состоянии надо рассказать кое-что еще. Речью гипнотизера, выражающая описанные магические воздействия, называется суггестией, и стало привычным употреблять это название также и там, где вначале присутствует только намерение произвести такое воздействие. Подобно движению и ощущению, также и все остальные виды душевной деятельности загипнотизированного повинуются суггестии, и в то же время, как правило, он не может ничего предпринять по собственной инициативе. Гипнотическое повиновение можно использовать в ряде в высшей степени удивительных опытов, позволяющих заглянуть в глубинные механизмы психики и создающих у зрителя неизгладимое впечатление, вынуждая его убедиться во власти душевного над телесным. Подобно тому как загипнотизированного можно заставить увидеть то, чего

¹ [Спустя многие годы в главе VIH работы «Психология масс и анализ Я» (1921с), Studienausgabe, т. 9, с. 104-108, Фрейд еще раз вернулся к этой теме.]

в данный момент не существует, точно так же можно ему запретить видеть то, что в данный момент присутствует и навязывается его органам чувств, например определенную человека (так называемая негативная галлюцинация), и этот человек затем обнаружит, что едва ли способен привлечь к себе внимание загипнотизированного с помощью каких-либо раздражителей; тот будет относиться к нему как к «пустому месту» Загипнотизированному можно внушить произвести некоторое действие только через определенное время после выхода из гипноза (постгипнотическое внушение), и загипнотизированный придерживается этого времени и в бодрствующем состоянии совершает внушенное действие, не будучи способным указать его причину. Если его спросить, почему он сейчас это сделал, то он сошлется либо на смутный позыв, которому он не смог воспротивиться, либо выдумает более или менее подходящий предлог, но истинную причину, внушение, которому он подвергся, не вспомнит.

Пробуждение от гипноза происходит без труда благодаря властному слову гипнотизера: «Проснитесь». В случае очень глубокого гипноза все, что переживалось во время гипноза под влиянием гипнотизера, затем не помнится. Эта часть душевной жизни словно остается отделенной от остальной. У других загипнотизированных людей имеется расплывчатое воспоминание, а еще другие, хотя и все помнят, тем не менее сообщают, что испытывали психическое давление, которому не могли сопротивляться.

Научную выгоду, которую принесло врачам и исследователям души знакомство с гипнотическими феноменами, трудно переоценить. Но чтобы теперь понять практическое значение новых фактов, поставим на место гипнотизера врача, на место загипнотизированного — больного. Не кажется ли вам, что гипноз призван удовлетворить все потребности врача, если он хочет выступать в качестве «врачевателя души» по отношению к больному? Гипноз наделяет врача авторитетом, которым, наверное, никогда не обладал священник или чудотворец, поскольку он сосредоточивает все душевные интересы загипнотизированного на персоне врача; он упраздняет самоуправство душевной жизни больного, в котором мы распознали своенравную помеху для проявления душевных влияний на тело; по существу он увеличивает власть душевного над телесным, что в остальных случаях наблюдается лишь при самых сильных аффективных воздействиях, а благодаря возможности только потом, в нормальном состоянии, проявляться тому, что было внушено больному в гипнозе (постгипнотическое внушение), он дает

врачу в руки средство использовать свою огромную власть во время гипноза для изменения больного в бодрствующем состоянии. Таким образом, мы имеем перед собой простой образец способа излечения посредством душевного лечения. Врач вводит больного в состояние гипноза, внушает ему, меняя в зависимости от обстоятельств формулу, что он не болен, что после пробуждения он не будет испытывать никаких признаков своего недуга, затем разбудит его и будет вправе надеяться, что суггестия сделала что ей положено по отношению к болезни. Этот метод, если, скажем, однократное его применение не принесло достаточной пользы, можно было бы повторить необходимое число раз.

От самого применения такого многообещающего метода лечения врача и пациента могло бы удержать единственное сомнение. А именно: если бы получалось так, что польза от введения в гипноз нивелировалось бы вредом в другом отношении, например, последующим стойким нарушением или ослаблением в душевной жизни загипнотизированного. Полученного ранее опыта уже достаточно для того, чтобы устранять это сомнение; единичные гипнотические вмешательства полностью безопасны, и даже часто повторяющееся гипнотическое воздействие в целом безвредно. Нужно подчеркнуть только одно: там, где обстоятельства делают необходимым постоянное применение гипноза, возникают привыкание к гипнозу и зависимость от гипнотизирующего врача, которые не могут входить в намерения лечебного метода.

Гипнотическое лечение теперь действительно означает существенное расширение сферы власти врача и тем самым прогресс искусства исцеления. Можно дать каждому больному совет довериться этому искусству, если им занимается сведущий и достойный доверия врач. Но гипнозом должны были пользоваться и другим способом, чем это чаще всего происходит сегодня. Обычно к этому способу лечения прибегают только тогда, когда все остальные средства подвели, больной отчаялся и помрачнел. Тогда покидают своего врача, который не может загипнотизировать или этим не занимается, и обращается к постороннему врачу, который, как правило, ничего другого не делает и не умеет делать, кроме как гипнотизировать. И то и другое нехорошо для больного. Домашний врач должен быть сам знаком с гипнотическим методом лечения и применять его с самого начала, если считает случай и человека пригодными для него. Там, где гипноз вообще применим, он должен быть равноценен другим методам лечения и не означать последнего убежища или даже переход от научности к шарлатанству. Однако гипноти-

ческий метод лечения пригоден не только при всех нервных состояниях и нарушениях, возникших вследствие «воображения», а также для отучения от нездоровых привычек (алкоголизм, морфинизм, половые извращения), но и при многих органических заболеваниях, даже воспалительных, где имеется перспектива при дальнейшем существовании основного недуга устранить его признаки, в первую очередь беспокоящие больного, такие, как боли, двигательная заторможенность и т. п. Выбор случаев для применения гипнотического метода целиком зависит от решения врача.

Теперь, однако, пора рассеять впечатление, будто бы с появлением вспомогательного средства в виде гипноза для врача наступило время приятного чудотворства. Необходимо учесть еще разнообразные обстоятельства, пригодные для того, чтобы существенно снизить наши претензии к гипнотическому лечебному методу и, скажем, свести пробудившиеся у больного надежды к их оправданной степени. Прежде всего оказывается несостоятельной одна главная предпосылка, что с помощью гипноза больного удалось бы лишить приводящего к нарушениям самоуправства в своем психическом поведении. Они сохраняют его и доказывают это уже своим отношением к попытке их загипнотизировать. Когда выше было сказано, что примерно 80 процентов людей подвластны гипнозу, то это большое число появилось лишь благодаря тому, что все случаи, где отмечается какой-либо след влияния, были причислены к положительным случаям. На самом деле случаи глубокого гипноза с полной покорностью, какой при описании выбирают в качестве образца, собственно говоря, редки, во всяком случае не настолько часты, как это было бы желательно в интересах лечения. Можно опять ослабить впечатление от этого факта, подчеркнув, что глубина гипноза и покорность внушениям не всегда шагают в ногу друг с другом, а потому при легком гипнотическом оглушении нередко все-таки можно наблюдать хорошее воздействие суггестии. Но даже если саму по себе гипнотическую покорность считать более важной особенностью состояния, необходимо признать, что отдельные люди проявляют свое своеобразие в том, что на их можно влиять только до определенной степени уступчивости, на которой они тогда останавливаются. Стало быть, отдельные люди обнаруживают очень разную степень пригодности для гипнотического лечебного метода. Если бы удалось найти средство, благодаря которому можно было бы все эти особые ступени гипнотического состояния довести до полного гипноза, то своеобразие больных снова было бы упраздне-

2 Заказ 5287

но, был бы осуществлен идеал душевного лечения. Но до сих пор такого достижения добиться не удалось; по-прежнему гораздо больше от больного, нежели от врача зависит, какая степень покорности будет предоставлена в распоряжение суггестии, то есть опять-таки все упирается в добрую волю больного.

Еще важнее другая точка зрения. Когда изображают в высшей степени удивительные успехи суггестии в гипнотическом состоянии, легко забывают о том, что здесь, как и при любых душевных воздействиях, речь также идет об отношениях величин или сил. Если здорового человека вводят в глубокий гипноз и теперь велят ему грызть картофель, который представляют ему как грушу, или внушает ему, что он видит знакомого, которого должен поприветствовать, то можно будет легко увидеть полную покорность, поскольку у загипнотизированного нет никакой серьезной причины, из-за которой он мог бы воспротивиться суггестии. Но уже при других поруче-ниях, когда, например, обычно стыдливую девушку просят обнажиться или честного мужчину — с помощью кражи присвоить какой-нибудь ценный предмет, то можно заметить сопротивление у загипнотизированного, которое может даже зайти столь далеко, что он откажется подчиняться внушению. Из этого становится ясно, что в наилучшем гипнозе суггестия осуществляет не безграничную власть, а только власть определенной силы. Маленькие жертвы загипнотизированный человек приводит, от больших, в точности как в бодрствовании, воздерживается. Если же приходится иметь дело с больным и с помощью суггестии его побуждают к отказу от болезни, то можно заметить, что для него это означает большую, а не маленькую жертву. Хотя власть суггестии и тогда тоже тягается с силой, создавшей и удерживающей болезненные явления, но опыт показывает, что последняя — совершенно иного порядка величины, чем гипнотическое влияние. Тот же самый больной, который уступчиво мирится с любой — напрямую не предосудительной — ситуацией во сне, которую ему внушают, может оставаться совершенно упрямым к внушению, которое, скажем, лишает его воображаемого паралича. На практике приходят еще и к тому, что именно нервнобольные в большинстве случаев плохо поддаются гипнозу, так что борьбу с огромными силами, благодаря которым болезнь закрепляется в душевной жизни, приходится вести не полному гипнотическому влиянию, а только его частице.

Стало быть, победа над болезнью не гарантирована суггестии заранее, если когда-то удался гипноз и даже глубокий гипноз. В таком случае по-прежнему необходима борьба, а исход ее очень час-

то оказывается неизвестен. Поэтому с серьезными расстройствами душевного происхождения при помощи одноразового гипноза ничего поделать нельзя. Однако с повторением гипноза впечатление чуда, к которому, возможно, приготавливался больной, пропадает. В таком случае можно добиться того, что при повторных гипнозах недостающее вначале влияние болезни будет становиться все более отчетливым, пока, наконец, не будет достигнут удовлетворительный результат. Но такое гипнотическое лечение может проходить с таким же трудом и отнимать много времени, как и какое-либо другое.

Другой способ, каким выдает себя относительная слабость суггестии в сравнении со страданием, которое требуется одолеть, состоит в том, что хотя суггестия и упраздняет болезненные явления, но только на короткое время. По истечении этого времени симптомы недуга появляются снова, и их вновь приходится изгонять посредством повторного гипноза с суггестией. Если эта последовательность повторяется достаточно часто, то обычно терпение больного, равно как и терпение врача, исчерпывается, и это влечет за собой отказ от гипнотического лечения. Также и в этих случаях у больного обычно возникают зависимость от врача и своего рода пристрастие к гипнозу.

Хорошо, если больной знает эти недостатки гипнотического лечебного метода и о возможности разочарования при его применении. Целебная сила гипнотического внушения является чем-то фактическим, она не нуждается в чрезмерном расхваливании. С другой стороны, нетрудно понять, почему врачи, которым гипнотическое душевное лечение сулило намного больше, чем смогло выполнить, без устали будут искать другие методы, которые обеспечивают более радикальное или менее непредсказуемое воздействие надушу больного. Можно с уверенностью ожидать, что целенаправленное современное душевное лечение, которое, в сущности, представляет собой совсем недавнее возрождение старых лечебных методов, даст врачам в руки еще гораздо более сильное оружие для борьбы с болезнью. Более глубокое понимание процессов душевной жизни, зачатки которого покоятся как раз на опыте использования гипноза, укажет средства и пути к этому¹.

[См. сочинения Фрейда о гипнозе и суггестии в G. W., дополнительный том, с. 103-178.]

О психотерапии истерии (1895)

[Из «Этюдов об истерии» 1893-1895]

ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ

Хотя в дальнейшем представлен только фрагмент из «Этюдов об истерии», мы приведем здесь библиографические данные, относящиеся ко всему произведению.

Издания на немецком языке:

(А) О психическом механизме истерических феноменов

(Предварительное сообщение) (Первая часть «Этюдов об истерии»)

1893 Neurol. Zentbl.,. т. 12 (1), 4-10 (разделы I—II), и т. 12 (2), 43-47

(разделы III—IV). (1 и 15 января.) 1893 Men, med. Blatter, т. 16 (3), 33-35 (разделы I—II), и т. 16 (4),

49-51 (разделы III—IV). (19 и 26 января.) 1895 В «Этюдах об истерии» (см. ниже). 1906 S. К. S. N., т. 1, 14-29. (1911, 2-е изд.; 1920, 3-е изд.; 1922, 4-е

изд.) 1952 G. W., т. 1, 81-98.

(Б) Этюды об истерии

1895 Лейпциг и Вена, Дойтике. V. + 269 страниц.

1909 2-е изд., в том же издательстве. (Без изменений, но с новым

совместно написанным предисловием.) VII + 269 страниц. 1916 3-е изд., в том же издательстве. (Без изменений.) VII + 269

страниц. 1922 4-е изд., в том же издательстве. (Без изменений.) VII + 269

страниц. 1925 G. S., т. 1, 3—238. (Без статей Брейера; с дополнительными

примечаниями Фрейда.)

1952 G. W., т. 1, 75—312. (Перепечатка издания 1925 года.) 1987 G. W., дополнительный том, 221-310 (статьи Брейера); 217-218

(предисловие); 219-220 (Предисловие ко второму изданию).

В других томах «Учебного издания» мы отказались перепечатывать фрагменты из трудов Зигмунда Фрейда. В данном томе мы дважды отступаем от этого правила (см. далее с. 409 и далее, ниже). Чтобы представить читателю воззрения Фрейда на технику и теорию терапии

в эпоху «катартического метода», то есть в период его сотрудничества с Йозефом Брейером, мы воспроизводим здесь статью Фрейда «О психотерапии истерии», часть IV «Этюдов об истерии». В «Комментариях к изданию» (Studienausgabe, т. 1, с. 27 и далее) Анжела Ричарде объяснила причины того, почему пришлось отказаться от публикации этого важного произведения в «Учебном издании». Однако в т. 6 «Учебного издания» (с. 9 и далее) содержится доклад Фрейда «О психическом механизме истерических феноменов» (1893/г), содержание которого в значительной степени, а иногда и полностью соответствует совместно написанному Фрейдом и Брейером «Предварительному сообщению» (1893а), вступительной главе «Этюдов». Кроме того, этот доклад содержит дальнейшее описание катартического лечебного метода.

Поскольку в настоящее время «Этюды об истерии» на немецком языке доступны лишь в двух изданиях, в которых отсутствуют комментарии¹, мы пользуемся здесь возможностью дать читателю несколько более подробных редакторских замечаний, относящихся ко всему произведению, а не только к перепечатанной здесь части. Это кажется тем более оправданным, поскольку для тогдашнего уровня развития теоретических представлений Фрейда особенно характерна тесная связь между новшествами, касающимися техники лечения, и фундаментальными клиническими открытиями. Также следует обратить внимание на то, что содержащиеся в «Этюдах об истерии» истории больных, разумеется, включают в себя многочисленные дополнительные указания, касающиеся техники лечения, теории терапии и структуры психического материала.

(1) Исторические аспекты

Об истории возникновения «Этюдов» мы осведомлены достаточно хорошо. Лечением фрейлейн Анны О., к которому восходит вся книга, Йозеф Брейер занимался между 1880 и 1882 годами. Уже тогда Брейер (1842-1925) пользовался в Вене большим авторитетом, причем и как домашний врач, имевший обширную практику, и как ученый муж, в то время как младший почти на пятнадцать лет Фрейд только готовился заняться врачебной практикой¹. К тому

¹ А именно один раз в G. W., см. библиографические данный выше, другой раз в издании карманного формата, которое содержит также работы Брейера. — В главе IV статьи «О психотерапии истерии» Фрейд неоднократно ссылается на другие части «Этюдов». Эти ссылки относятся здесь к т. 1 «Собрания сочинений», а также к изданию карманного формата 1970 года (Та.). Об этом также можно узнать из сносок, добавленных издателями. Дополнение, сделанное в 1989 году: тем временем в вышедшем в 1987 году дополнительном томе G. W. были перепечатаны ранее отсутствовавшие части «Этюдов» (ср. выше, с. 39, последняя запись в библиографических данных). Между тем в только что описанной системе сносок в настоящем томе ничего не было изменено.

времени Брейер и Фрейд уже несколько лет дружили друг с другом. Лечение Анны О. закончилось в начале июня 1882 года, а в ноябре Брейер рассказал Фрейду о его необычном течении. Хотя тогда его пока еще больше всего интересовала анатомия нервной системы, этот случай произвел на Фрейда глубокое впечатление — настолько глубокое, что примерно через три года, обучаясь в Париже, он рассказал о нем Шарко. «Однако к моим первым намекам мэтр никакого интереса не проявил, так что к этому вопросу я больше не возвращался и оставил его при себе» (1925*/, в начале раздела II.)

Исследования Фрейда у Шарко относились прежде всего к истерии. И когда в 1886 году он вернулся в Вену и начал работать врачом нервных болезней, истерические больные составляли значительную часть его клиентуры. Относительно методов лечения, которыми он пользовался вначале, см. «Предварительные замечания издателей» к первой работе данного тома (выше, с. 15—16). Но втайне он по-прежнему занимался случаем Анны О., и он сообщает нам, «что я с самого начала помимо гипнотического внушения находил другое применение гипноза» (1925*/, начало раздела II). Этим «другим применением» был катартический метод, являющийся темой «Этюдов».

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 593 | Нарушение авторских прав