АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Депрессия и реальность. Депрессия стала настолько распространенным явлением, что один психиатр даже описал ее как «совершенно нормальную» реакцию

Депрессия стала настолько распространенным явлением, что один психиатр даже описал ее как «совершенно нормальную» реакцию, при условии, конечно, что она «не мешает нашим ежедневным делам». Но даже если эта реакция является «нормальной» в статистическом смысле, то в отношении того, что чувствуют и как ведут себя большинство людей, она не может считаться здоровым состоянием. Согласно этому определению «нормальности», шизоидная тенденция и сопутствующие ей чувства отчуждения и разъединения тоже бы считались нормальными, если бы они охватили большинство людей, но при условии, что они не будут носить настолько тяжелого характера, из-за которого бы пришлось госпитализировать большинство населения. То же самое можно сказать о близорукости и о болях в пояснице, которые стали такими частыми заболеваниями в наши дни, что могут считаться с точки зрения статистики нормальным состоянием современного человека.

Но поскольку все же не каждый человек впадает в депрессию или становится шизофреником, не каждый страдает от близорукости или от болей в пояснице, — можем ли мы считать их ненормальными? Или они являются нормальными в истинном смысле этого слова людьми, в то время как большинство страдает от различной степени патологии как психической, так и физической? В действительности никто не может ожидать, что человек будет всегда радостным. Даже наши дети, которые по своей сущности ближе к этой эмоции, чем мы, взрослые, не могут веселиться постоянно. Но тот факт, что мы достигаем вершин радости лишь изредка, не может служить объяснением депрессии. Основным критерием для нормального, здорового человеческого существования является чувство комфортности. «Я чувствую себя хорошо, комфортно». Здоровый человек чувствует себя хорошо большую часть времени — в повседневных делах, в своих отношениях с другими людьми, на работе, когда отдыхает или когда двигается. Иногда его удовольствие переходит в чувство радости и даже может достигнуть вершин экстаза. Он может также иногда испытывать боль, грусть, горе и разочарование. Но при этом, однако, он не впадет в депрессию.

Чтобы вы лучше поняли эту разницу, позвольте мне провести сравнение между человеком и скрипкой. Когда струны настроены должным образом, они вибрируют и издают звук. Затем на ней можно сыграть веселую или грустную мелодию, панихиду или оду радости. Если же струны настроены плохо, то в результате получится какофония. Если они будут слабыми, без тона, вы вообще не получите звука. Инструмент будет «мертвым», неспособным реагировать на движения смычка. Это и есть состояние человека в депрессии. Он не способен реагировать или взаимодействовать с окружающим его миром.

Неспособность взаимодействовать с окружающей средой отличает состояние депрессии от всех других эмоциональных состояний. Человек, находящийся в унынии, заново обретет веру и надежду, когда ситуация изменится к лучшему. Подавленный человек снова воспрянет духом, когда будет удалена причина его подавленности.

Загрустивший человек оживится, когда появится возможность получить удовольствие. Но ничто не сможет вызвать ответной реакции у человека в депрессии; зачастую перспектива перемен к лучшему или удовольствия только усугубит его депрессию.

Наиболее четко прослеживается отсутствие взаимодействия с окружающей средой в тяжелых случаях депрессии. В сильной депрессии человек может часами сидеть на стуле, уставившись в пустоту. Он может лежать на кровати большую часть дня, неспособный найти энергию, чтобы влиться в поток жизни. Но в основном случаи депрессии не носят столь тяжелого характера. Пациенты, которых я лечил, были не так беспомощны. Как правило, они были в состоянии продолжать заниматься ежедневными делами. У них была работа, с которой, кажется, они справлялись на должном уровне. Они были мамами и домохозяйками, которые выполняли определенный круг обязанностей. Случайному наблюдателю они бы показались вполне нормальными людьми. Но они все жаловались на депрессию, и тем, кто жил с ними и знал их близко, было хорошо известно об этом.

Вот типичный случай с Маргарет. Она была молода, около 25, замужем, как сама говорила, за замечательным человеком. У нее была работа, которую она находила довольно интересной и на которую нисколько не жаловалась. И действительно, она была всем довольна в своей жизни. Тем не менее она сказала мне, что страдает от хронической депрессии. Я бы ни за что не сказал с самого начала, что Маргарет находится в депрессии, потому что, придя ко мне на прием, она все время улыбалась и рассказывала о себе очень радостным, звонким голосом. Встретив ее в первый раз, ни один человек не догадался бы о сущности ее проблемы, не будь он достаточно проницательным, чтобы распознать в ее манере поведения маску. Если за ней понаблюдать более внимательно или когда она не замечает, что за ней наблюдают, то можно заметить, что временами она становится очень тихой, перестает улыбаться и лицо ее приобретает пустое, безучастное ко всему выражение.

Маргарет знала, что у нее депрессия. Ей требовались усилия воли просто для того, чтобы утром встать и идти на работу. Без этих усилий она бы лежала в постели, ничего не делая. На самом деле, раньше в ее жизни случалось и такое, когда она действительно чувствовала себя не в силах двинуться с места. Сейчас все это в прошлом, и за эти годы состояние Маргарет в целом улучшилось. Однако в ее личности по-прежнему чего-то не хватает. Образовалась какая-то внутренняя пустота и отсутствие настоящего удовольствия. Она скрывала что-то от себя. Ее улыбка, ее говорливость, ее манеры — все это было фасадом, внешней стороной, которая как бы показывала окружающим, что с ней все в порядке. Когда же она оставалась одна, фасад рушился — и она вновь впадала в депрессию.

В ходе терапии она соприкоснулась с очень глубоким чувством грусти. Маргарет также осознала, что до сих пор чувствовала, будто у нее нет права выразить свою грусть. Когда же она давала выход этому чувству, то начинала плакать, после чего ей становилось легче. Теперь она даже могла рассердиться, когда ее лишали права выражать свои чувства. Пиная кровать ногами и молотя по ней кулаками, она оживала, и ее настроение улучшалось. Терапевтическая работа помогла ей обнаружить причину своей грусти, избавиться от необходимости носить маску показной веселости. Как только Маргарет соприкоснулась со своими чувствами и научилась беспрепятственно выражать их, ее депрессия прошла.

В последующих главах я буду более подробно обсуждать лечение депрессии. Случай с Маргарет был описан не для того, чтобы показать, как легко можно вылечить депрессию или что всегда можно добиться быстрых и надежных результатов. Некоторые пациенты выздоравливают легко, другие могут вообще никак не реагировать на лечение. Каждый случай не похож на другой, каждый человек уникален, и каждая личность формировалась под влиянием бесчисленного количества факторов. Но независимо от того, успешно или нет пациент реагирует на лечение, мы можем выявить наиболее общие черты всех состояний депрессии. Для этого позвольте мне описать еще несколько случаев.

Дэвид — гомосексуалист, ему уже под пятьдесят. Он значительно преуспел в своей профессии. Но он находился в депрессии, потому что, по его словам, у него сильно ослабла потенция. На работе, где он трудился с большим усердием, у него было много знакомых. Однако у него не было близкого человека, с которым он мог разделить свою жизнь. Он был одинок и, казалось, имел все причины, чтобы находиться в депрессии. Но в Дэвиде явно прослеживались личностные черты, которые указывали на совершенно другие причины депрессии.

Лицо Дэвида представляло собой тоже маску, но в отличие от Маргарет он даже и не пытался напускать на себя каких-либо показных выражений. Оно в самом деле было таким застывшим, что скорее походило на лицо покойника. Скулы с подбородком словно окаменели, придавая лицу угрюмый вид, а тело было настолько жестким, что, казалось, сделано из твердых пород дерева. Он жаловался на боли в спине и страдал от ангин. Дышал очень неглубоко и говорил слабым, безжизненным голосом. Смотря на Дэвида, я не мог сказать с уверенностью, жив он или мертв. Таким же безжизненным было его отношение к своим чувствам, от избытка которых он явно не страдал. Поработав с ним в течение долгого времени и научив его дышать глубже, а также расслаблять тело, мне наконец-то удалось заставить его сбросить с себя его каменную маску, после чего он заплакал в ответ на мой интерес к нему. Но это произошло лишь однажды. Дэвид был стоиком. Несмотря на желание поправиться, он был не готов или не мог отказаться от своего бессознательного стоицизма и безразличия. К этому можно добавить еще один интересный факт. Дэвид вспомнил случай из своего детства, который пролил некоторый свет на его поведение. Его мать, к которой он был все еще привязан, однажды впала в истерику. Дэвид закрылся у себя в комнате, чтобы хоть как-то оградиться от ее воплей и рыданий, но она подошла к его двери, что-то требуя, а затем стала умолять его выйти к ней. Но, несмотря на все ее мольбы, он так и не вышел. Он закрылся в прямом и переносном смысле и остался «закрытым» до настоящего времени. Глядя на Дэвида, я вспомнил выражение — переносить муки с улыбкой на лице. Оно подходило к нему как нельзя лучше, с тем лишь различием, что у него на лице вместо улыбки была мрачная маска боли и отчаяния.

Замкнувшись в себе, Дэвид был всегда одинок и почти всегда находился в той или иной степени в депрессии. С возрастом он стал еще более замкнутым. Его постоянно усиливающаяся депрессия была прямым результатом затухания чувств с сопутствующим снижением жизненной энергии. В свою очередь снижение энергии медленно разрушало его потенцию. Было бы неправильно сказать, что у него началась депрессия из-за потери потенции. Скорее его потенция затухала по мере того, как в нем увядала жизнь и его жизненные силы сковывала депрессия. Конечно, он бы еще продержался, продолжал бы существовать, но такое существование больше походило бы на работу машины, а не человека. Он даже начал ходить в спортзал, чтобы поддерживать тело в хорошем рабочем состоянии.

Однажды мне довелось лечить психолога, который пришел на терапию, чтобы узнать о биоэнергетическом подходе к эмоциональным проблемам. У Джорджа было много проблем, которые мы открыто обсуждали, поскольку они были обнаружены в физическом выражении его тела. Например, он часто мог принимать идиотскую позу, как у клоуна, которая никак не соответствовала высокому уровню его интеллекта. С другой стороны, его тело было довольно мускулистым, несмотря на то, что он никогда не занимался какими-либо атлетическими упражнениями. Его крепкая и чрезмерно развитая мускулатура была результатом зажатия и сдерживания чувств.

После курса терапии его состояние значительно улучшилось, и он заметил однажды: «Я чувствую, что наконец-то справился со своей депрессией. Если честно, то она всегда меня мучила в большей или меньшей степени». Это признание стало для меня неожиданностью. До этого он никогда не говорил, что страдает от депрессии, и, как ни странно, я и сам не мог предположить такую возможность. Он никогда не жаловался, что ему было трудно ходить на работу, более того, я знал, что он находил огромный интерес и удовлетворение в своей профессии. Казалось, он был активным участником жизни во всех ее аспектах и в глазах окружающих выглядел нормальным человеком.

Но Джордж был подавлен с точки зрения эмоциональной оживленности, эмоционального взаимодействия с окружающей средой. Ему трудно было увлечься чем-нибудь, он никогда не испытывал душевного подъема, чувствуя себя скованным и придавленным.

Его депрессия была не настолько сильной, чтобы «сломать» его окончательно, но тем не менее это была депрессия, причем в своей наиболее широко распространенной форме. Я пришел к такому выводу, наблюдая за людьми у себя на приеме, а также за его пределами, в повседневной жизни. У большинства людей отсутствует внутренняя радость, внутреннее оживление, которые добавили бы им жизненной энергии. Они продолжают жить как холодные расчетливые машины, воспринимая все вокруг себя в унылых и мрачных тонах. И эта унылость, холодность и скука их внутренней жизни очень четко проявляется в их телах и в их повседневной жизни.

Я опишу еще один случай с женщиной, которая, находясь в сильнейшей депрессии, развила в себе склонность к самоубийству. Эта пациентка, в дальнейшем я буду называть ее Анной, в течение ряда лет проходила психоаналитическую терапию. Мысли о самоубийстве возникли у нее недавно, вероятно, от понимания того, что она не состоялась как женщина. Все это еще усугублялось тем, что ей скоро исполнится сорок лет, а она ни разу не была замужем. Анна была умной женщиной, достигшей успеха как в своей карьере, так и в своих творческих поисках. Однако после того как она пала духом, работа стала для нее в тягость, а стремление к творчеству резко ослабело. Были и еще несколько факторов, которые способствовали ее кризису, но все они так или иначе были связаны с утратой ею чувства женственности и женских качеств.

Когда я в первый раз увидел Анну, она выглядела совершенно разбитой. Дряблое тело со слабыми, безжизненными мускулами, кожа на лице сморщилась и поблекла. У нее не хватало энергии глубоко дышать, и она постоянно повторяла: «Это бесполезно». Когда пациент говорит такие слова, обычно под ними подразумевается: «Бесполезно пробовать — у меня не получится». Но тогда у меня сложилось впечатление, что на самом деле Анна говорила: «Мне бесполезно жить — я все равно не выживу». Чувство краха настолько переполняло ее, что она действительно готовилась умереть. Ее тело приняло ее отказ от жизни. Но как она достигла такой точки и в чем заключался ее внутренний конфликт?

История болезни Анны содержит случай, который произошел с ней в возрасте четырех лет и который оказал значительное влияние на ее последующую жизнь. Приблизительно в течение полутора лет она имела привычку наблюдать, как мочится ее отец, и она часто дотрагивалась и держалась за его половой член. Но однажды он отогнал от себя ребенка со словами: «Оставь меня в покое, ты, неряха». Можно легко вообразить, какое унижение испытала маленькая девочка, когда ее так неожиданно отвергли. Она почувствовала себя раздавленной и стала избегать любого физического контакта с отцом и матерью. Не менее важным следствием вышеприведенного случая стала ее неприязнь к собственному телу и к собственной сексуальности.

Будучи взрослой, Анна имела отношения гомосексуального характера. У нее также был довольно продолжительный роман с женатым мужчиной. Но все эти отношения не приносили ей удовлетворения, потому что она не могла позволить себе глубоко хотеть или нуждаться в другом человеке. Она получила слишком сильную травму, и ее сердце закрылось. И вот теперь она стала отказываться от себя самой, от своей интеллектуальности, от стремлений к творчеству и от своей груди. Вся чувствительность Анны была сосредоточена в области груди. Она была ее единственным источником эротического удовольствия, но в конце концов она лишила себя и этого. За год до нашей первой встречи она перенесла пластическую операцию на груди, очевидно, чтобы сделать ее более упругой и, таким образом, более привлекательной. Но ввиду ее последующей сильной депрессии пришлось поставить под сомнение ее сознательную мотивацию, потому что после операции она утратила все ощущения в области груди.

Я бы предположил, что неосознанным стремлением к операции было ее желание отсечь от себя все эротические чувства своего тела. Ведь оно своими влечениями доставляло ей множество хлопот и неприятностей, все еще продолжая быть источником разочарований и неудовлетворенности. С другой стороны, она обладала светлым умом, живым интеллектом, безграничными творческими способностями. Как же велик был соблазн забыть о своем теле и жить в неземной атмосфере чистого духа! Но Анна не была шизофренической личностью, и такая диссоциация была невозможна для нее. Она могла умертвить свое тело, но не могла жить вне его.

Интерес Анны к половому члену ее отца был абсолютно невинен. Я думаю, это можно прояснить сразу, чтобы понять, насколько разрушительное последствие имело это переживание. Такой интерес происходит по двум причинам: первая — это естественное любопытство, которое все дети испытывают к мужским половым органам, являющимся символом порождающей жизни; вторая — это перенос от груди и ее сосков. Такой перенос случается, когда первичный объект недоступен. Отсутствие теплых отношений с матерью не только вынудили Анну совершить такой сильный перенос на отца, но и само по себе стало основным предопределяющим фактором ее последующего депрессивного состояния. (Роль матери в феномене депрессии будет более подробно обсуждаться позже.) Отторгнутая своим отцом, Анна, таким образом, лишилась права получать эротическое удовольствие от соприкосновения или контакта с телом своего отца. Это в свою очередь привело ее к отрицанию возможности получить удовольствие от своего собственного тела. Такое отношение является основной причиной депрессии.

Общим для этих четырех случаев, как, впрочем, и для всех депрессивных реакций, является нереальность, которая пронизывает поведение человека, а также его восприятие. Мужчина или женщина, находящиеся в состоянии депрессии, живут прошлым, с соответствующим отрицанием настоящего. Анна, например, продолжала сохранять в себе чувство отторжения, которое она получила от отца, перенеся его (чувство) на собственное тело. Таким образом, прошлое продолжало в ней жить, и однажды полученная травма неизбежно давала о себе знать в настоящем. Маргарет упорно отрицала свое чувство печали, хотя в настоящем отсутствовала какая-либо действительная причина, оправдывающая ее поведение. И Дэвид находил такое же болезненное удовлетворение в своей затянувшейся изоляции и одиночестве, которые он испытал ребенком, когда закрылся от своей назойливой и требовательной матери. Конечно, человек в депрессии не осознает, что он живет в прошлом, так как он одновременно живет в будущем, которое так же нереально по отношению к настоящему, как и само прошлое. Если человек в детстве пережил потерю или травму, которые подорвали его чувство безопасности и самопринятия, то он будет проецировать на свой будущий образ потребность как-то компенсировать полученный в прошлом болезненный опыт. Так, например, человек, испытавший чувство отторжения в детстве, будет думать о многообещающем будущем, где его принимают и одобряют. Если в детстве он боролся с чувством беспомощности и бессилия, то ум его, естественно, будет компенсировать такое оскорбление эго образом будущего, где он обладает силой и властью. Ум в своих фантазиях и мечтах пытается изменить на противоположную неприятную и непринимаемую реальность, создавая образы, которые будут возвеличивать и наполнять силой эго. Если значительная часть энергии человека будет сосредоточена на таких образах и мечтах, то он потеряет из виду тот факт, что они образовались из полученных в детстве болезненных переживаний. И как следствие он будет жертвовать настоящим ради их воплощения. Эти образы представляют собой нереальные цели, и их реализация, как правило, недостижима.

Каждый из депрессивных пациентов, о которых я рассказал выше, так или иначе связывал себя с нереальным будущим. Маргарет видела это будущее как время, в котором не будет места ни грусти, ни боли, ни каким-либо раздорам. И она добивалась этого будущего, отрицая собственные чувства горя и возмущения. Дэвид в своем представлении будущего видел себя обожаемым и любимым за свой стоицизм, совершенно игнорируя при этом тот факт, что такая позиция мешает общению и на самом деле ведет к одиночеству. Джордж вынашивает, подобно Уолтеру Митти*, тайный образ силача, который воплощался в его чрезмерно развитых мускулах, но он не учитывает того факта, что те же самые мускулы сковывают и ограничивают его. А когда я указал Анне, что она еле дышит, то в ответ услышал: «А стоит ли мне вообще дышать?». Но если бы она совсем перестала дышать, тогда бы перестало существовать будущее для ее интеллекта или ее творчества. Ее мечта о будущем, в котором тело отвергалось в пользу ума, была невозможной.

Нереальность поведения человека, угнетенного депрессией, наиболее четко проявляется в степени его разрыва с собственным телом. У него отсутствует самовосприятие, и он не видит себя таким, каким является на самом деле, так как его ум сосредоточен на нереальных образах. Он не осознает ограничений, которые накладывает на него жесткость его мышц, однако именно эти ограничения ответственны за его неспособность осуществить себя как человека, живущего в настоящем. Он не ощущает нарушений в функционировании своего тела, своей низкой подвижности, не ощущает затрудненного дыхания, потому что отождествляет себя со своим эго, своей волей и своим воображением. Жизнь тела, которая есть жизнь в настоящем, отвергается как неуместная, потому что его глаза устремлены к будущей цели — единственной цели, которая имеет для него смысл.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 449 | Нарушение авторских прав