АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Реагирование в ситуации потери

Исследования показали, что, когда происходит потеря матери, ребенок сначала очень бурно противится этому лишению. Он будет бороться изо всех сил с помощью крика, плача, раздражения или каких-либо других доступных ему средств, чтобы ему вернули потерянного родителя. Только после того, как борьба окажется безрезультатной, а его энергия истощится, он постепенно впадет в депрессивное состояние. Он так и не признает потерю, он просто будет мучительно терпеть ее.

Джон Боулби, изучавший реакцию ребенка на разлуку, наблюдал, что ребенок проходит через три ступени: сначала он протестует против потери, слезами и злостью он требует возвращения своей мамы и, кажется, надеется, что ему удастся вернуть ее[8]. Затем он затихает, его надежда переходит в отчаяние. Но во второй фазе его надежда время от времени вспыхивает с новой силой. В конечном итоге он, кажется, теряет интерес к матери. Он может даже забыть и не узнать ее, если она вдруг приходит к нему. Эта третья фаза — фаза отчуждения. Ребенок замкнулся в себе и находится в депрессии. Но даже в третьей стадии иногда возникают эпизоды гневного поведения, зачастую «беспокойного и агрессивного характера».

Боулби утверждал, что, когда ребенок или взрослый реагирует со злостью на потерю, это является совершенно нормальной реакцией. Он пишет: «Будучи очень далекими от патологии, эти явления говорят о том, что открытое выражение такого мощного импульса, каким бы безнадежным и нереалистичным он ни казался, является необходимым условием, чтобы горе протекло по своему нормальному руслу. Только после того как было сделано все возможное, чтобы вернуть утерянный объект, человек, кажется, готов признать свое поражение и заново начать взаимодействовать с миром, в котором он признал, что объект его любви безвозвратно потерян». В маленьком ребенке гнев прежде всего направлен против объекта любви, а именно, против матери, потому что ребенок чувствует, что мать бросила его. Боулби считает, что это упрек в адрес матери за то, что она ушла.

С биоэнергетической точки зрения гневная реакция на потерю является естественным ответом организма на боль. Ребенок сердится на мать за то, что она причинила ему боль, и пытается с помощью своего гнева предотвратить боль или справиться с ее влияниями на тело. Боль, в этом случае вызванная потерей удовольствия, заставляет тело сжиматься. Чувства и энергия оттягиваются с поверхности тела (эротические зоны) и концентрируются в мышечном аппарате. Их можно высвободить оттуда, только совершив какое-то яростное или агрессивное действие. После разрядки гнева дальнейшее высвобождение происходит через плач и всхлипывание. Только после того как эти реакции прошли, энергия вновь доступна для телесных функций удовольствия. Если же не произошло полного высвобождения, организм энергетически блокирован и не может снова «тянуться» к удовольствию. Однако существуют важные различия между потерей ребенком своей матери или ее любви и потерей предмета любви взрослого. Взрослый может объективно понять, что потеря была вызвана непреднамеренно со стороны объекта, и поэтому его гнев не направлен на него. Исключением из этого утверждения является ситуация развода, где, из-за того что расставание совершается преднамеренно, оно часто вызывает в том, кто переживает потерю, сильный гнев на другую половину за то, что она (или он) покинула его (ее). Еще одно отличие заключается в том, что взрослый может заменить потерянный предмет любви (например, найти другого спутника/спутницу), но ребенок не может заменить потерянную мать. Если удастся найти удовлетворительную замену потерянной материнской любви, травма будет не такой тяжелой. Но как мы сможем попросить ребенка, потерявшего эту любовь, принять свое поражение и снова повернуться лицом к миру? В отсутствие матери все функции удовольствия ребенка (вытягивание) отмирают, и его боль не прекращается. Чтобы заглушить боль, он должен заглушить жизнь в своем теле. Вот почему многие из наших пациентов, страдающих от хронической депрессии, имеют относительно безжизненные тела.

Сила гнева должна быть прямо пропорциональна переживаемой боли, которая, в свою очередь, напрямую связана с количеством потерянного удовольствия. Поэтому ребенок, которые имел удовлетворяющие его отношения с матерью, будет более яростно возмущаться их потере, чем тот, у которого не было таких отношений. Вот почему дети, вскормленные грудью, менее терпимы к фрустрации, чем дети, которых кормили из бутылочки.

Психоаналитикам также было известно, что за депрессивной тенденцией скрывается конфликт выражения любви и ненависти к объекту любви, как правило, к матери, но также зачастую и к отцу. Карл Абрахам считал, что паралич чувств у депрессивного человека вызван противоречием между чувствами любви и ненависти, блокирующими любое движение. Ненависть подавляется и направляется внутрь, против самого себя, где в дальнейшем формирует слой негативизма, располагающийся над чувством любви, которое потом оказывается недоступным для выражения. В суициде ненависть против себя находит свое выражение в действии, но это действие также содержит неосознанное желание уничтожить человека, ответственного за эти чувства.

Ненависть ребенка к своей матери должна рассматриваться как естественный ответ на разлуку, отторжение или лишение любви. Когда мать лишает его своей любви, неважно, сознательно ли или непреднамеренно, она, в сущности, оказывает разрушительное воздействие на ребенка, поскольку эмоциональное благополучие последнего почти полностью зависит от ее любви. Первым ответом ребенка на это лишение будет гнев или ярость. Но большинство матерей считают, что их действие продиктовано необходимостью, то есть зависит от факторов, находящихся вне их контроля, и соответственно, они реагируют на гнев ребенка угрозами и наказаниями.

Шандор Лоранд показал, что одним из факторов, ответственных за депрессию, было угрожающее, приводящее к фрустрации, наказывающее отношение со стороны матери[9]. Враждебность, с которой некоторые родители, особенно матери, обращаются со своими детьми, невероятна.

Джозеф Рейнгольд изучал случаи грубого обращения, которому подвергались некоторые дети, и пришел в ужас от того, с какой силой матери вымещали на своих детях подавленную ненависть, испытываемую по отношению к своим матерям. Вот что он говорит по этому поводу: «Мы просто имеем дело с передачей разрушительной силы от одного поколения к другому; молодая девочка и взрослая женщина — один и тот же человек, только разного возраста, и все, что причинила ей ее мать, она, в свою очередь, вымещает на своей дочери»[10]. Или на ее сыне — пол ребенка здесь не играет особого значения.

Рейнгольд рассматривает такое разрушительное отношение как реакцию на материнский страх быть женщиной. Этот страх вынуждает ее отторгать от себя свою женственность («Самка» было бы более подходящим словом) и отвергать своего сына, который является проявлением этих качеств. Отвержение происходит, несмотря на сознательные намерения любить и принимать ребенка. Она будет открыто проявлять враждебность каждый раз, когда ребенок будет предъявлять ей требования, которые она не может удовлетворить и которые, таким образом, вызывают в ней чувство вины. Его плач может довести ее до безумия и даже привести к мыслям об убийстве. Фразу «Я готова задушить этого ребенка, если он не перестанет плакать» услышать можно довольно часто.

Таким образом, ко всем остальным факторам, определяющим депрессивную реакцию, добавляется еще страх ребенка перед разрушительным потенциалом матери. Тот, кто дал жизнь, может также и забрать ее, и каждый младенец остро осознает, что его выживание зависит от сохранения некоей позитивной связи с матерью. Поэтому насколько он ощущает враждебность со стороны матери, настолько он будет реагировать на нее, требуя любви. Ненависть у него тоже будет присутствовать, но он подавит ее как слишком угрожающую. Только так я могу объяснить неоднократные наблюдения того, как ребенок, которого больше всего отвергали и с которым грубо обращались в семье, став взрослым, сильнее всего привязывается к матери. Этот ребенок, который также чувствует себя самым ненужным, самым виноватым, чувствует ненависть к себе в большей степени, чем к кому-либо еще.

В каждой матери заложено семя любви, которое может либо прорасти и цвести, либо лежать, не принося никаких плодов. В каждом новорожденном любовь к его матери (проявляющаяся как желание близости) уже цветет вовсю, но, сталкиваясь с отторжением и враждебностью, увядает. Однако она никогда не умрет. Таким образом, мы имеет дело не с абсолютными, а с амбивалентными явлениями, в которых соотношение любви и ненависти зависит от количества удовольствия или боли, испытанных в детстве. Подобным же образом гнев, возникающий из-за потери удовольствия от своей матери, смешивается с чувством страха. Печаль, ассоциируемая с потерей, пронизана надеждой. Потеря никогда не переживается как абсолютная или безвозвратная.

Ребенок всегда чувствует возможность того, что его мама образумится и осознает свою любовь и то, что ее удовольствия биологически связаны с его удовольствиями. Ни один ребенок не может выжить без какой-либо веры в человеческое естество.

Также никакой ребенок не может принять или горевать о потере, которая эквивалентна его собственной смерти. Его психическое здоровье и его выживание требуют, чтобы он видел свою мать в положительном свете. Это можно сделать только путем диссоциации ее явно разрушительного поведения от ее личности, что затем будет проецироваться на «плохую маму». Позже, когда реальность докажет, что не существует двух матерей, ребенок впитает ее негативный аспект в себя. Поэтому он будет видеть себя неким злодеем или монстром, который по воле злого рока ведет себя так, что заслуживает испытываемую им боль. Из всего этого можно вывести общее правило, что нелюбимый ребенок не любит себя. Но ни один ребенок не может осознать эту связь. Он не может понять ненормальность отношений, в которых мать ополчается против своего собственного сына, лишая его удовольствия и причиняя ему боль. Единственно правильный для него вывод заключается в том, что виноват он сам.

Каждый человек в состоянии депрессии несет огромный груз вины. «Меа culpa»* — его постоянный припев. Он чувствует себя виновным, потому что находится в депрессии. Он не может функционировать эффективно, он является бременем для других и действует угнетающе на их настроение. Поэтому, кажется, у него есть все причины, чтобы чувствовать себя виноватым. Его депрессия — символ его окончательного краха. Он не понимает, что она явилась результатом его вины, груз которой стал непосильной ношей. Чувствуя вину за свою депрессию, он роет себе яму и залегает еще глубже, тем самым затрудняя свое выздоровление. Но депрессивный человек не может видеть психологической динамики своего состояния, которое требует терапевтического вмешательства, чтобы освободить его из сетей порочного круга.

Эти сети можно временно разорвать любой формой психотерапии. Сам взгляд на депрессивную реакцию как на болезнь смывает позор неудач и освобождает пациента от искусственной вины за свою депрессию. Интерес и ободрение, которые пациент получает от терапевта, временно действуют как замена потерянной любви, подорвавшей его желание жить. Держась за эту спасительную веревку, связывающую его с миром, пациент может медленно вытащить себя из темноты на свет. Аналитическая терапия также предоставляет пациенту возможность осознать некоторые из его подавленных эмоций, ассоциируемых со многими потерями, которые он испытывал в своей жизни. У таких людей первоначальная потеря всегда усугубляется последующими разочарованиями в любви. Если терапия эффективна, она может дать ему возможность заново пережить первичную потерю, уже сейчас, будучи взрослым, он может отреагировать на эту боль адекватным горем.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 541 | Нарушение авторских прав