АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Вы наверное думаете, зачем же я вас сюда позвал.

Никки Сикс

Будет Больно

Эта книга посвящается моей сестре

Лизе Мари Феррана. R.I.P.

Всем, кто отличается от большинства, аутсайдерам и отбросам общества. возможно после прочтения этой книги вы поймете, что на самом деле все люди одинаковы.

Вы наверное думаете, зачем же я вас сюда позвал.

Вот я снова сижу, с ручкой, остановившейся на бумаге, сердцем в моей руке. Я тихо шепчу что-то тебе на ухо - так я пытаюсь подготовить тебя к новому путешествию. В прошлый раз мы встречались в Героиновых Дневниках и сейчас я двигаюсь дальше. Я, уютно чувствующий себя в своей реальности, и ты, взволнованный этой реальностью… но мы продолжим сидеть лицом к лицу, глядя друг на друга.
И это будет больно.
С детства я хранил одну мечту - я хотел показать людям мир через линзы другого цвета. И сейчас, я считаю, это важнее чем когда-либо. Мы должны понимать, что телевидение, интернет и журналы отравляют наше сознание. Я постоянно ловлю себя на мысли, что подчиняюсь каким-то идеалам, которые диктуют как мне следует выглядеть, пахнуть, одеваться и что еще хуже – каким мне быть.
Я надеюсь, что моя жизнь и мой опыт, мои победы и напыщенная речь будут захватывающими. Я собираюсь открыть душу всему миру и не боюсь быть осмеянным. За всю свою короткую жизнь я сделал столько ошибок, которые испортили чужие жизни, столько раз ошибался в своих убеждениях, но я до сих пор пытаюсь расти внутренне. Однажды смерть постучалась в мою дверь и я попросил ее зайти позже - кажется, этого уже достаточно, чтобы рассказать миру свою историю.
Но эта история будет скорее не про меня, а про мою жизнь. Я просто человек с мегафоном в руке. Дайте мне знать, если моя книга вдохновит вас на что-то или станет мотивацией к чему-то для вас. После выхода Героиновых Дневников я получил мульон писем и отзывов, люди писали о том, как их жизнь изменилась после прочтения книги. Я поделился своей историей и наверное, чья-то жизнь была спасена благодаря ей (так же я говорю и о семьях). Если фотографии, выражающие человеческую красоту, и книга откроют красоту растоптанных душ – я буду счастлив. Я выполнил свою работу. Никогда не поздно проснуться. Никогда не поздно измениться. И я тоже меняюсь.
Я писал эту книгу в надежде, что кто-нибудь возьмет в руки камеру, начнет писать стихи или песни, или просто исполнит свою давнюю мечту. Я всегда говорю: «Если ты мечтаешь о чем-то, то ты можешь это сделать». Надеюсь, что эти рассуждения способны вдохновить людей на великие дела.

Мне приходиться прилагать немало усилий чтобы оставаться сумасшедшим отцом, фотографом, музыкантом и бизнесменом. Как же мне удается не сдавать свои позиции? Я продолжаю копаться в своем прошлом и бередить раны, пока я не найду ответы и последняя рана не заживет. Боль помогает мне оставаться мне таким, какой я есть. И я благодарен за это.
Думаю, в этой книге я ответил на некоторые свои вопросы. Я пытался быть честным и подтверждать свои слова делом. Я с радостью закатаю свои рукава и покажу татуировки, открою свое сердце и покажу шрамы на нем.
Вы готовы дети? (Да, капитан:D) Я готов, так что начнем.

Глава I

Взгляд через мой треснувший “прицел”

Ничто не предвещало беды… Это было ясное утро 1989 года. Незадолго до этого я окончательно слез с наркотиков, которые годами булькали в моей крови, и искал что-нибудь, что может заменить их. По неизвестной причине я захотел зайти в фотомагазин. Из-за обычного Canon 35mm SRL и пары линз у меня появилась зависимость, сравнимая только с зависимостью от музыки (Если честно, я и раньше делал дорожные снимки Мотли на Полароид. Но это немного другое). Думаю, это увлечение появилось из-за того, что меня всегда привлекали странности. Еще в детстве у меня появился свой собственный взгляд не мир, благодаря которому все неправильное становилось красивым и завораживающим. Даже такое, что остальным казалось странным, ужасающим, отвратительным.
Когда мне было шесть или семь лет, я гулял по Лос-Анджелесу с моей мамой, мы встретили няшу-ампуташу. Я впился в нее глазами и мама сказала не смотреть на нее так. «Почему, ведь она такая красивая» - сказал я.
Пару месяцев назад я и Томми сидели рядом в самолете. Я листал свои фотографии и Тома попросил посмотреть. Сначала он просто щелкал мышкой, пока не остановился на фотографии очень тучной мадам стоящей на возвышении, со ртом, застывшем в крике и разбрызгивающей жидкость при этом. Через какое-то время он сказал: «Сикс, ты наверное самый ебанутый человек из всех мною встреченных» и засмеялся. Я засмеялся тоже, но подумал: «Блин, мы дружим уже тридцать лет и ты до сих пор как-то выносишь меня».
Когда я вижу общепринятые символы любви и красоты я вижу только ложь. При взгляде на розу людям приходят в голову мысли о любви и романтике, мне о шипах, крови и разбитых сердцах. Я вижу волю к жизни, связь, надежду на лучшее будущее.
Однажды, когда я был маленьким, я разглядывал старые фотоальбомы с цирковыми актерами, я не мог понять, почему люди считают их странными. Неужели они думают, что у этих людей нет чувств, только потому что у них нет конечностей? Они не умеют любить из-за своих неправильных тел? Они не красивы, потому что не подходят под привычные стандарты красоты? Наверное уродливы только мы.
Однажды, прогуливаясь по Лос-Анджелесу, я встретил бездомного, который попросил у меня руку помощи. Факт отсутствия его рук породил во мне эту иронически-поэтическую метафору. Взамен на пару его минут я предложил пару долларов. Мы сели рядышком и стали рассказывать друг другу ахуительные истории своих жизней, которые не сильно отличались, но которые были в совершенно разных реальностях. Он спросил меня, почему я говорю с ним? Большинство людей проходят мимо, разглядывая свои ботинки или не удосуживаясь сделать даже этого. Я сказал ему, как сейчас говорю тебе - я не знаю почему. Я делаю то, что мое сердце говорит мне делать и часто я не понимаю, но знаю одно: это был последний раз, когда я вышел из дома без камеры. Образ этого бездомного до сих пор меня преследует. Он тоже пытается выжить и счастлив даже на бессердечных улицах Лос-Анджелеса. Я не смог поймать этот момент и стало для меня большим уроком как для фотографа.
В этой жизни много ненастоящих стартов, внезапных финишей, непредвидимых поворотов назад. Когда ты думаешь, что разобрался со всеми своими проблемами новая приходит к тебе и вышибает у тебя землю из-под ног. Именно это я и ценю в моем существовании. Меня постоянно спрашивают, как мне удается играть в одной из самых известных рок- групп мира, суметь выпустить успешный альбом с другой группой, иметь собственную линию одежды, радио-шоу, быть писателем, отцом четверых детей и, в конце концов, иметь такую офигенную прическу? И на это я всегда отвечаю: «А как же мои фотографии?»

Сейчас я фотографирую все, что пробуждает хоть какие-то чувства в моей душе – это могут быть первые лучи солнца, прорывающиеся сквозь стекло, это может быть хохочущий сумасшедший мужик, стоящий на обочине трассы, просящий милостыню. Красота только в голове смотрящего. Ты видишь только то, что хочешь видеть, поэтому мои глаза всегда широко открыты.

Иногда я чувствую себя роботом, исследующий планету в поисках новой информации. Разговор с фанатом в аэропорту – ЗАГРУЖЕННО в мой мозг. Ребенок пробежавший за мячом перед моей машиной, которого я чуть не сбил– ЗАГРУЖЕННО. Женщина, орущая на рабочего заправки, из-за того, что он плохо вытер лобовое стекло ее Роллс-Ройса – ЗАГРУЖЕННО. Как артист я знаю, что потом это все выльется в стихи, главу книги или фотографии.
Когда я вижу что-то интересное, я хватаю первый фотоаппарат, который подвернется под руку и начинаю щелкать – свой Айфон, игрушечные Holga или Diana, маленький Canon «сфокусировался-и-сфоторграфировал», самодельная деревянная камера с отверстием под штифт или большой Nikon D3, или моя новая игрушечка – камера Gilles-Faller 1890 года выпуска. Все это лишь способы запечатлеть то, что поймали мои глаза.
Я думаю, что фотографы, которые кривятся при виде телефонной камеры, забыли то, за что они полюбили фотографию – магию пойманного момента. Сделать фото все равно, что рассказать историю. Знаете, это всего лишь один взгляд мельком, короткая вспышка, которая сразу пропадает. Всё волшебство заключается именно в краткости момента. Я живу ради этого волшебства. Я часто слышу это на собраниях Анонимных Алкоголиков: проблемы надо решать в день их появления. Я даже слышал, что в минуту из появления. Иногда я забываю это и начинаю чувствовать, будто в моей жизни что-то не так. Фотография изменяет меня своей мимолетностью.

У меня нет любимого стиля фотографии. И люблю я тех же великих, что любой среднестатический фанат, например Joel-Peter Witkin или Diane Arbus. И многих других. Недавно, когда я был в Лондоне, я нашел удивительную книгу Le Temple Aux Miroirs (Храм в Зеркалах) французского фотографа Ирины Ионеско. Она поставила мир на уши в семидесятых фотографиями своей несовершеннолетней дочери в неестественных позах, что-то между маленьким котенком и королевой борделя. Это выглядело сыро и красиво одновременно благодаря вспышке, фото имели богатую текстуру благодаря темноте, они были великолепны. Но это была ее собственная дочь, выставленная голой всему миру на обозрение. Это заставило меня задуматься как художника и как отца. С одной стороны фото были крайне вдохновляющими, с другой стороны они были для меня неприемлемы.
Старые камеры запечатлевают странных людей с древними душами, сидящих на старинных книгах и мебели, иногда в заброшенных зданиях или в обстановке, специально подстроенной под атмосферу разрушенности и распада… я обрекаю все это на превращение в отпечаток на грязном синем мраморе. Пусть учебники истории решают – хорошо это или плохо. И насчет критики: ходит слух, что скоро я могу получить Гремми. Я потерял столько нервов для того что бы ее получить. Поэтому надеюсь подходить под норму в фотографии.
Фотосессии для меня это инъекция жизни. Я нетерпеливо хожу взад и вперед, как будто у меня в руках пулемет, и у меня просто руки начинают чесаться, когда я касаюсь спускового крючка. Делая фотографии я освобождаю идею. Это все равно, что увидеть душу. Рассматривая фотографии, я проклинаю некоторые за кривой фокус, идеальность других восхищает меня. Все это касается не только создания фотографий, горения души, и если вы еще что-то можете, это то, что вам нужно. В конце каждого фотосета я делаю одно фото с собой, своеобразный трофей, типа головы, которую каннибал забирает себе после боя.
Я люблю фотосессии с чем-то неправильным, но одновременно уникально красивым. С чем-то, что умерло или уже на грани. Мне кажется, что наша жизнь это всего лишь ступенька, поднимающая нас не новый уровень (я имею ввиду рай). Неважно как они выглядят - я все равно думаю, что они красивы. Если они заставляют тебя чувствовать, то значит что они особенные. Это мой способ контакта с окружающим миром. Чем мы старше, тем мы лучше. Взгляните на Кита Ричардса (Ну и я от него не особо отличаюсь).
Где я только не искал людей, которые могут вдохновить меня как фотографа – через друзей, других фотографов, агентства. Я всегда пытаюсь проникнуть в те места, откуда другие люди бегут. В психбольницы настолько сложно попасть, что можно подумать, будто это святые места. Невозможно попасть в бордель если у тебя кто-то увидит камеру, но я то-смог, хе-хе.
Близкий контакт с человеком всегда меня вдохновляет и именно поэтому я люблю фотографировать на улице. Я всегда ищу несчастных и богом брошенных людей везде, где бы я не находился – в Австралии, Камбодже, Таиланде. думаю они нуждаются в том, чтобы кто-нибудь увидел и увековечил их красоту.
Я всегда беру свои камеры с собой в тур. Возможность фотографировать спасает от туровой рутины (аэропорт-лимузин-отель-выступление).
Однажды в Ванкувере я разговаривал с консьержем. Обычно у них спрашивают, где в городе можно найти хороший ресторан или клуб (я всегда чувствовал инопланетянином, потому что никогда не интересовался ночной жизнью, я имею ввиду клубы), но я собирался спросить про такое, о чем лучше тихо спросить в сторонке.
Я посмотрел на ее имя на бейдже и тихо-тихо спросил. Настолько тихо, что можно было подумать, будто я какой-нибудь поехавший мим. Я спросил: «Джули, где я могу найти самую большую нарко-точку города?» и услышал «Секунду, сер, я спрошу менеджера».
Следующий бейдж, всплывший передо мной, принадлежал Карлу. Судя по тому, как он бодро спросил, может ли он мне помочь чем-нибудь, тетка на ресепшене не говорила ему, зачем я его сюда позвал. Пришлось повторить. Тогда он отвел меня и задал пару вопросов, наверное для того чтобы подстраховать задницу отеля. Потому что если вы выглядите примерно как я и спрашиваете, где же тут ближайшая нарко-точка, ваш вопрос может быть истолкован неправильно. В конце концов он сказал, что у него есть друзья фотографы и он знает куда мне можно пойти, если я понимаю насколько это все опасно. А теперь представьте, как я улыбался, когда наконец-то попал туда.
Я схватил сумку с камерами, шестьсот канадских долларов и приготовился отдохнуть от сумасшедшего цирка на колесах, коими Мотли являются. Вместе со мной был 350-футовый телохранитель (с сердцем, еще большим, чем он сам), Кимо, хотя я попросил его остаться в отеле, потому что он мог распугать всех нариков. Правда у него был очень убедительный аргумент – нервные менеджеры, и чтобы не терять время и нервы я согласился взять его с собой при условии, что он будет идти чуть-чуть поодаль, имея возможность защитить меня. Как же мне порой выносит мозг мысль, что для кого-то я просто товар.
Итак, согласившись с унизительными условиями, я сжал яйца в одной руке и камеру другой, вышел на охоту за кадрами с курильщиками крека. Чтобы добраться до места назначения мне понадобилось всего десять минут и три часа, чтобы заставить Кимо отпустить меня на самую опасную улицу Ванкувера. Она выглядела точно так же, как и остальные улицы, за исключением того что она казалась совершенно бесконечной. Кирпичные дома, стоящие в ряд, старые банки, офисы - сейчас все заброшенные. Сложно увидеть истинную сущность улицы, если вы не наркоман.
Прошел где-то час, пока ко мне не подошел какой-то товарищ и не спросил, что мне нужно. Я ответил, что хотел бы сделать пару фотографий, иными словами побыть мухой на стене. Так же я ему сказал, что я бывший наркоман и надеюсь, что фото помогут кого-то остановить от приема наркотиков. Его ответ был крайне прост: «Сколько?» Так как я располагал очень соблазнительной для него наградой в размере пятидесяти долларов, он согласился договориться с остальными. За двадцать шагов внутрь улицы я стал легче на сто долларов. Кимо метался взад и вперед, видя как я вытаскиваю купюры и ухожу все дальше и дальше.
Улица воняла мочой и гниющим мусором. Брезент, натянутый между мусорными баками был защитой от дождя и вони. Сначала я увидел 10, может 20 человек сидящих там, прижавшись друг к другу. Там не было детей, но думаю я просто их не заметил. Подобного мрака я насмотрелся в Камбодже и это испугало меня куда сильнее.
О мой бог
Она родилась в 6 утра в первый день года
На аллее, в которой
Играли бездомные дети
И может мы никогда не узнаем
Ее имя
Пока мы можем наполнять свои бокалы
Мы будем выглядеть по-другому

Oh My God

She was born at 6 a.m.On New Year's Day
In an alley right at the heartOf where the homeless children play
And the truth is that we will never
Even know her name'Cause as long as we can fill our glasses up
We will look the other way

Никто на меня не обращал никакого внимания. Никто не знал кто я такой, а тем, кто знал было, в общем-то, пофиг. Даже не смотря на это, здесь я услышал гораздо больше «спасибо» и «извините, пожалуйста», чем мог услышать от самых милейших соседей мира. Они говорили со мной о моей зависимости и об избавлении от нее. Они говорили о своих мечтах и неудачах. В этот день я сделал 200 снимков - 200 моментов надежды. Когда я уходил, один парень попросил меня вернуться когда-нибудь и сказать привет.
Помню, как я запрыгнул в фургон и начал рассказывать Кимо, какие они все замечательные, потому что все что они хотят – это быть принятыми. Кимо ответил: «Сикс, ты во всем умеешь находить хорошую сторону. Я всегда учусь чему-то во время таких фотографических рейдов» На обратном пути я сидел тихо и переживал нахлынувшее на меня чувство благодарности. Я собираюсь вернуться сюда в следующий раз, когда вернусь в Ванкувер. И надеюсь, что не увижу не одного знакомого лица.

Другой подобный поиск моделей я устроил в Санкт-Петербурге. Я пытался объяснить своему переводчику, Андрею, что я хочу сфотографировать и первое слово было «Проститутка». Он печально на меня посмотрел и спросил: «Вы хотите, чтобы я нашел для вас девушку на ночь?» на что я ответил «Nyet, не девушку… девушек». Я рассказал ему, как однажды снял целый бордель в Таиланде только ради пары фоток. Все еще не понимающий Андрей сказал, что попытается найти девушек, которых можно будет сфотографировать. Облом.
На следующем пункте, в Штутгарте, я попросил нашего промоутера, Осси Хоппе, о том же, о чем попросил Андрея. В этот раз не было замешательства или «ну я попробую», или «nyet». Меня спросили только, когда я буду готов (ибо в Германии проституция легальна - переводчик). «Сразу после шоу» - сказал я, закрепляя сделку.
Как только я сошел со сцены, я схватил сумку с камерами и сказал Рексу, нашему менеджеру, что он идет со мной. Рекс работал со всеми группами, которые ты можешь вспомнить, из которых самая знаменитая Led Zeppelin. Я сказал ему собираться побыстрей, на что он просто улыбнулся – подобное он слышал уже миллион раз.
Когда мы приехали, первым в бордель забежал Рекс и через минуту позвал нас внутрь. С сумкой в руке я подошел девушке-администратору. «Вы хотите сделать фотографию?».
Через какое-то время к нам стали подходить девушки жужжа, как пчелы над медом, болтая на немецком. Я объяснял, что мне надо, но все что я слышал было nein – снова и снова. В конце концов, одна сжалилась надо мной. Но у нее был один недостаток – она была хорошенькой блондинкой. Я искал видимые шрамы, оставленные жизнью, боль, ад, в котором они живут, а не немецкий вариант калифорнийской девушки-тусовщицы.
Когда я схватил свое оборудование, я увидел что-то в ее глазах. Оно только промелькнуло, но я понял, что это то, что я искал. У меня на выбор было четыре почти одинаковых комнаты и я выбрал красную. Я попросил включить свет, на что мадам ответила: «Какой свет? У нас его нет» Ну ясен хрен, что он вам не нужен, для того, чем вы тут обычно занимаетесь… Мне притаранили что-то типа прожектора с грубым и слишком ярким светом. Я оглянулся и увидел только бумажные полотенца, которые девушки используют после секса. Из этих полотенец я сделал убогий и легко воспламеняющийся фильтр, чтобы смягчить лучи. Ставлю модель в такую позу, что видно только глаза. Делаю пару пробных снимков, показываю ей и говорю ей, что она красива. Она улыбается. Но эти фото были не тем, что я хотел, не тем, что я увидел в ее глазах на лестнице.
Я навел камеру на ее лицо и спросил: «Тебе нравится твоя работа?». Вдруг то самое выражение появилось на ее лице… щелк щелк щелк. Второй вопрос: «Твоя мать знает, кем ты работаешь?». На эти вопросы было трудно ответить.
Потом я спросил ее, могу ли я ее сфотографировать сзади. Пока она возмущалась, я сделал пару фотографий и снова сказал ей, как она красива. Время уже заканчивалось и я попросил ее присесть, так чтобы было видно ее каблуки (которые были никак не меньше 12см.). Она сказала мне, что ей не нравится ее задница. Я ответил, что я снимаю ее плечо. Когда я сделал где-то десять снимков ее филе (вот же скатина!!!11- переводчик негодует), она спросила, не хочу ли я выпить? Я сказал что не пью. «А наркотики?». Я не принимаю наркотики. Она собралась задать последний вопрос и я испугался еще не услышав его: «А секс?». Мне не нужен секс. Она развернулась и выпрямилась, глядя на меня как на полоумного. Я сделал еще пару снимков. «Если ты не пьешь, тебе не нужны наркотики или секс, что ты тогда хочешь?» - она спросила. Я хочу делать фотографии. После этого я развернулся на своих кедах и убежал, оставив Рекса оплачивать счет. Я поймал боль в ее глазах или хотя бы отблеск боли. Одно я знал точно: я вывел ее из себя. Я знал, что ей жить не легко и я уважаю ее выбор.
Как правило людям сложно объяснить, что видит фотограф через свою камеру. Когда я фотографирую кого-то я все время с ними говорю, я хочу знать об этих людях все, чтобы фотографии получились максимально честными. Таким людям слишком часто говорили, что они плохие и уродливые, что они не такие совершенные как мы. На них всегда показывали пальцем и над ними смеялись.

Жизнь может быть жестокой. И это была моя личная битва, моя одержимость -показать, что другой не значит плохой.
Но я противоречу сам себе. Мне всегда кажется, что ангельски идеальные лица скрывают что-то чудовищное и отвратительное под своей фарфоровой кожей. В то же время, мой опыт показывает, что люди с самыми ужасными лицами также обладают самыми нежными сердцами. Увидеть, насколько красива жизнь легко, стоит только захотеть.
Печально, но нам постоянно моют мозги ложью о «красивых людях». Например, каждый год журнал People оглашает список ста самых красивых людей. Меня пугает, что миллионы людей покорно верят в этот идеал красоты и успеха.
Я конечно не психиатр, но я считаю, что тот мусор, который мы бодро поглощаем через интернет, телевидение, журналы это ментальный терроризм. Слабо вериться что действительно талантливые люди создают шоу типа The Girl Next Door (Девушка по соседству) в котором девушки с мозгами и волосами прожженными пергидролью смотрятся в зеркало до тех пор пока не начнут думать, что они и есть силикон.
Я, конечно, тоже видел этот фильм и я хочу, чтобы мне вернули мои деньги. Я хочу большего для себя и своих близких. «Развлечения» это яд, который мы заливаем прямо в наши мозги и который искривляет видение мира. Промывка мозгов, не желаете ли, сер?
Я хочу вернуть те дни, когда люди тяжело трудились и долго упирались чтобы стать лучше. Становились знаменитыми не ради славы. Я не считаю, что был не прав, когда запретил приносить в мой дом мусор типа People, Entertainment Weekly и прочую поебурду, которых мозг моих детей может прогнить насквозь.
Сегодня, пока я ехал в студию, я услышал: «От создателей Kardashians, встречайте еще более сумасшедшую семейку – Meet the Lamas» ну или что-то в таком духе. Я выскочил под дождь, лупивший по стеклу машины. Новое поколение марионеток стало таковым, даже не заметив этого. Я выключил радио и включил Нила Янга. Мне было стыдно за то, что я был частью этой индустрии и за тех людей, которые думают, что идолизировать прогнивших насквозь людей это нормально. «Stand outside the velvet rope and yearn to be in our grace» - послание, которое вколачивают в наши головы. «Попытайся стать, таким как мы и может быть мы примем тебя».
Но что, если ты считаешь, что люди в подобных журналах – фрики, уроды и просто кривые? Человечество всегда будет нуждаться в бородатых женщинах, ампуташах, карликах, гигантах и прочих красавчиках.
А может быть, как сказала Диана Арбус, что мы нуждаемся в уродах потому что мы их боимся? Или это просто часть человеческой натуры – неидеальные мы чувствуем себя прекрасными на фоне людей которые никогда не будут нормальными, как бы они не старались? Забавно, когда некоторые псевдофрики становятся знаменитыми и люди начинают их копировать, чтобы быть «как все». В 80-ых я изрисовал себя татуировками от макушки до кончика хвоста. Даже моя мать поинтересовалась, не собираюсь ли я выступать в цирке? Сегодня же татуированные рукава достаточно распространенное явление. Или проколотые lobes, belly buttons, соски. Сегодня необязательно идти в цирк, если татуировки покрывают практически все твое тело. Пирсинг, сумасшедшая прическа не становятся помехой работе в Старбаксе или еще какой-нибудь сети магазинов и кафе. То, что раньше было неприемлемо, стало нормальным сегодня.
Я рад видеть обычного мужчину разговаривающего с девушкой в кафе, у которой волосы, выкрашенные в розовый цвет, и пирсинг в носу. Я рад тому, что могу спокойно сидеть на скамейке и разговаривать с бездомным, и разойтись потом в хорошем настроении. Может быть мы и правда следствие прогресса. Я думаю мы все на дороге понимания, где каждый из нас является частью этого прекрасного мира.
Может быть когда-нибудь «сто самых красивых людей мира» окажутся самыми уродливыми. Когда-то давно, после годов отчуждения общество наконец-то приняло меня, но мне уже было все равно. Я никогда не хотел быть частью этого неуправляемого общества. Приглашение в «высшее общество» оскорбило меня. Я чувствовал себя осмеянным – я предам себя, если когда-нибудь приму эти почести.
Слава и успех смущали меня с самого начала потому что я был больше артистом, чем позером на красной дорожке. Это просто бесило меня.
Как-то я нашел журнал за 1984 год. Заголовок гласил: «Люди говорят мне, что я звезда, а идите-ка вы нахуй». Эта фраза стала для меня утешением. Она была свидетельством того, что я не был марионеткой, а артистом.
«Красивые люди» засовывают свои носы под тент моего цирка и начинают лепетать: «Мы смеялись над вами, простите нас. Мы не знали, что вы станете такими популярными. Теперь мы вас любим и хотим быть как вы. Мы будем рады представить вас своим друзьям…». Из этого и появился заголовок статьи. Идите нахуй. Как я могу их простить, если я им не доверяю?
Еще не так давно они не пускали меня в свой маленький мирок, их рестораны – клубы – отели. Меня часто спрашивали, а не пидарок ли я часом из-за моих накрашенных ногтей. И тут внезапно я становлюсь секс символом.
Думаю, что тут каждому есть над чем задуматься. Я пытаюсь простить людей за то, что они осуждают меня и себя, простить себя за то, что я осуждаю людей. За то, что я стал тем, что я ненавижу.

Я двигаюсь по направлению к своей студии в Лос-Анджелесе метко названной Funny Farm (Дурдом) не только из-за голосов в моей голове, но и из-за всех психов, проползающих каждый день круглые сутки через дверной проем студии, чтобы поработать со мной. Funny Farm не такая студия, которая может принадлежать товарищу из рок-группы. Здесь нет ничего, что могло бы иметь отношение к музыке, ну может быть только какая-нибудь расстроенная гитара в углу.
Между перегруженным диваном, на котором я сейчас так сладенько растянулся, и антикварными китайскими стульями из вишневого дерева ручной работы висит двенадцатифутовый крест, который попал сюда прямо с крыши церкви. Рядом приколочены тринадцать французских крестов 1920 года лежащие под стеклом на выцветшем бархате. Здесь же стоят манекены с распростертыми огромными крыльями и еще один маленький, размером с ребенка, выглядящий как стимпанковый Безумный Макс, обвалянный в вороньих перьях. Все это окружено персидскими коврами и книгами… тоннами старых книг. Миллионы чучел на стенах это миллион моих друзей, разглядывающих меня своими стеклянными глазами.
Это мой дом вдали от дома, мой офис, мой призрачный рай. Моя фотостудия. Это то место, где я вижу идеи, витающие в воздухе еще до того как я пригвоздил их к стенке. В Funny Farm не так просто попасть- железные ворота и три замка. Своеобразный бункер. И он идеально подходит мне и моим пустошкурым друзьям-чучелам (надеюсь, вы не подумаете, что я сумасшедший, если скажу, что у них всех есть имена?)
Итак, у вас есть два коридора на выбор. Первый ведет налево и заканчивается в медицинской комнате. Медицина 19 века всегда меня очаровывала. Даже представить страшно, что приходилось терпеть людям еще не так давно. Пила для костей просто вне моего понимания. Огромные шприцы, склянки, в которых было все, начиная от цианида и заканчивая формальдегидом. Иллюстрированные карточки, которые врачи использовали, чтобы сравнивать симптомы и вынести диагноз. Моя коллекция, связанная с челюстями включает в себя железные скобы для зубов и инструменты для разрубания мяса.
За стеной на проволоке висят мои последние работы, закрепленной на старинных булавках. Я убрал потолок и оставил балки открытыми, на которых я повесил, в прозрачной пластиковой оболочке, свою коллекцию медицинских ножниц. Когда ты включаешь свет, ты сразу видишь тридцати-трех сантиметровые ножницы, повисшие над своей головой.
В застывшей жизни (и смерти) на фотографии я выражаю свою любовь к костям, и не только человеческим, между прочим. У меня имеется неплохая коллекция человеческих черепов. А еще парочка бедренных костей. Они все уникальны и красивы как люди, но к несчастью окружающих у них у всех есть имена.
Когда люди приходят работать в Funny Farm, мне часто звонит моя прекрасная ассистентка Сара (представьте, что у нее за работа) и говорит, что художники отказываются заходить в студию одни или что они слышали что-то в соседней комнате… Боже мой, просто представьте, что скажет рабочий из компании доставок, когда узнает, что возил мне все эти годы.
На моих фотографиях смерть живет своей собственной жизнью. Фотография заставляет почувствовать мне себя живым - но почему тогда я так часто фотографирую смерть во всех ее проявлениях. Я живу смертью, я могу почувствовать ее аромат, смерть витает в воздухе и он пахнет так сладко.
В Тибетской книге Жизни и Смерти говориться, что смерть – это выпускной экзамен, а жизнь всего лишь обучение и подготовка к другому путешествию. Если воспринимать смерть как обучение, то как ее можно бояться? Когда мне было двадцать я хотел умереть настолько сильно, что я в конце концов умер, но не был готов к этому. Я не закончил то, что начал, не то, что сейчас. Я не боюсь смерти. Я приглашаю ее с ухмылкой и с широко раскрытыми объятиями. Но пока этот прекрасный день не пришел, я буду радоваться за всех, кто выпустился раньше меня.
Гримерка обтянута шелком и кружевом на манер борделя. На режиссерских креслах баллоном написано «Ужас» и «Сутенер» (Никто, в общем-то, не понимает шутки про шлюжас). Здесь же стоят самые новые гримерные зеркала. Мне повезло, учитывая то, сколько времени уходит на макияж, прически и возню с протезами. В стене огромная дыра, оформормленная как картина, так что я могу следить за моделями и визажистами пока готовлю студию и свет.

Когда я разглядываю выцветшие фотографии 1960-х годов с собой, я жалею, что их сделал не я. Я все время ищу новую технику, начиная интернет магазинами и заканчивая зарубежными секонд-хендами, кладовками своих друзей. Я все время ищу что-то новое, пытаюсь сделать усилие над собой. Когда я вижу, как мои дети смеются, я вижу снимок. Когда я вижу, как моя девушка рисует, я вижу снимок. И так далее…

Одна фотосессия запомнилась мне больше всего – я искал модель, которая будет чистым холстом, но в тоже время выглядеть, как будто у нее чего-то не хватает в центре. Модель должна была быть частично обнаженной, иначе тон картине задавала бы одежда. Ралис, мастер по мейкапу с которой я работаю, решила взять дело в свои руки, зная, какая модель мне нужна. Она присылала мне тысячи фотографий, но только одно лицо мне понравилось. Ее звали Екатерина и ее русское происхождение угадывалось даже сквозь глянец фотографий. Я хотел превратить ее милую мордашку во что-то адское. Я чувствовал, что если изуродовать красивую девушку, то в линзах отразится что-то невероятное. Такие девушки всегда хотят казаться роскошными на фото, и я хотел посмотреть, как она будет выглядеть перед камерой. От старых привычек сложно избавиться. Так что даже если ее внешность будет уродливой, она продолжит думать, что красива. Я дико обрадовался, когда у меня получилось запечатлеть таяние эмоций.
Это был цирковой образ, но при этом немного андрогинный. Я постарался, чтобы были видны одновременно и красота, и шрамы. Она с одинаковым успехом могла оказаться транссексуалом, русской циркачкой или просто красивой девушкой, на лицо которой когда-то попала кислота. Маленькая оговорка – я был всего лишь фотографом, а история произошедшая с ней вся в вашей голове (правда и в моей тоже была история). Но последние слова Екатерины я должен вам передать: «Спасибо, Никки. Я еще никогда не чувствовала себя такой красивой». И я улыбнулся, как если бы хотел сказать «Ну я же говорил».

Одна из первых больших фотосессий в Funny Farm называлась «You Will Not Grow» (Ты никогда не вырастешь). Я уже сказал, что большинство идей появляются спонтанно и эта не была исключением. Я объяснил дизайнеру Полу Брауну идею: обветшалый, разрушенный класс. В качестве моделей мне нужны были женщина-карлик и мужчина как минимум 7футов (2м 15см) ростом. Так же мне были нужны специалист по свету, протезам и еще кто-то, кто помог бы мне выбрать одежду и образы. Пола этот ответ не удивил и он предложил мне, мастера по свету и Ралис, визажиста, которая так же неплохо работала с образами.
В этом фотосете я хотел показать, как что-то удерживает нас. Учитель-коротышка была маленькой и злобной диктаторшей, которая злоупотребляла своей властью. Ученик-гигант был смирным, несмотря на свой рост. Но можно увидеть как бешенство стекает из его кричащего рта, бешенство на грани превращения в монстра…
И какова же моя роль в этом?
Ну, меня тоже кто-то всегда удерживал, иногда недолго, иногда нет (я, конечно, виноват, что тратил свои силы на этих ушлепков). Я хотел передать всю абсурдность ситуации, когда такая козявка говорит кому-то, что «Ты не вырастешь». Огромный ученик легко может уничтожить своего учителя, но он следует правилам, которые даже не могут его удержать. «Ты не вырастешь» будет его реальностью, пока он не захочет ее изменить.
Мои фотографии это хорошая прочистка мозгов. Как и все остальное: музыка, лирика, а сейчас и фотографии – это все выкипает в один единственный момент - я сижу один в своем Дурдоме, пытаясь, как в детстве, сказать «Посмотри, как это красиво!» Мне постоянно говорили: «Не обращай на менее удачливых, чем ты, людей внимание», на что я всегда отвечал: «Но они же красивые!»
Я превратился в человека, на которого все показывают пальцем. Все шрамы и следы прожитой жизни видны в моих глазах мечтателя. Того, кто мечтает о чем-то лучшем, честном. Красивом… как все в этой книге.
Я больше не злюсь, я благодарен. Я способен увидеть мою жизнь сквозь фотографии благодаря моему опыту. Жить в клетке куда более странно, чем жить вне нее. Творческий потенциал появился время спустя и спас мою жизнь. Ты пытаешься стоять прямо, с закрытыми глазами и позволяешь себе упасть – это и есть творческий потенциал в своей самой чистой форме. Даже если сзади бетонный пол или впереди тринадцать этажей свободного полета ты должен верить, что каким-то неведомым образом, ты не разобьешься об асфальт. В отличие от раздутой рекламы новых духов или кольца, которое гарантирует «вечную» любовь, нет гарантии, что в конце этого полета тебя будет ждать спасательная сетка, но я надеюсь, что это больше будет похоже на сон на кровати с гвоздями. Если тебе повезет, ты вспомнишь как чувствовать. Я живу и люблю, и создаю музыку и фотографии здесь, и, как я уже говорил, я не знаю, что я буду делать и зачем, но я точно знаю что люблю это, и надеюсь, что это будет вдохновлять вас так же, как и меня.

Дата добавления: 2015-11-28 | Просмотры: 321 | Нарушение авторских прав