АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Високосный год.

В каждом году 365 дней. Это 8 760 часов. Ну, и 525 600 минут. Кристина тщательно подсчитывала на калькуляторе и выписывала в ежедневник столбиком ярко-фиолетовой капиллярной ручкой, чтобы хоть как-то убить ощущение беспрестанного ожидания. Паша позвонит где-то после 16.00, нежно прожурчит, грассируя, в трубку:

- Кристиин... Я соскучился...

И у них снова будет ровно три часа, Лена уверена, что он работает до семи, и ждет его к ужину не раньше половины восьмого. И так все четыре чертовых года. 2 102 400 минут.

Каждый год, в первую неделю марта, Павел уезжал на недельную конференцию в Москву и брал Кристину с собой. Они приезжали на день раньше (Паша объяснял своей жене, что ему нужно время для адаптации), а уезжали через три дня после окончания всех официальных мероприятий (для протокола - они с приятелями отмечают прошедший год).

Эти полторы недели, включая женский день 8 марта, были самыми счастливыми днями в году для Кристины. Кроме одного обязательного звонка в день, он все остальное время принадлежал только ей.

2012 - високосный, а значит, ей придется ждать на один день дольше. На 1440 минут. Кристина медленно закрыла глаза. Год выдался слишком уж тяжелым, она очень устала от своей собственной жизни, от саднящей тяжести в грудине и от этих отношений. Впрочем, говорят, високосный год всегда самый тяжелый.

Впервые их судьбы пересеклись на корпоративе, Кристина пришла на вечер, чтобы сопровождать свою девушку, Аню, с которой тогда встречалась. Да, Крис была бисексуалкой и совершенно этого не смущалась, несмотря на косые взгляды - ну, ей-богу, двадцать первый век пришел, пора уже становится толерантнее.

Офисный планктон отличался чопорностью, и все недоуменно поглядывали на парочку девушек, Паша же ощутил легкий укол любопытства - что это за веселая брюнетка с тонко вычерченным лицом ошивается рядом с неказистой Аней, как привязанная?

Когда девушки зашли в туалет, он последовал за ними, влекомый каким-то смутным интересом. Из-за двери раздавался смех и неоднозначное постанывание, девушки явно выпили слишком много шампанского и не боялись шокировать окружающих. Воображение тут же нарисовало картинку - вот, Кристина сидит прямо на черном каменном умывальнике в стиле модерн, длинная юбка ее серого мерцающего платья поднята до самых бедер, виднеется тонкая полоска трусиков, она откидывает голову назад, черными волосами заливая зеркало, и лицо ее сведено нарастающим наслаждением... Слабая дрожь пробралась по позвоночнику Паши, точно кто-то поскреб острыми коготками у основания шеи, нагнетая гусиную кожу. Он встряхнул головой и отошел от двери, скидывая наваждение.

Конечно, все это было слишком необычным, чтобы вот так попросту потеряться в закоулках памяти, и потому Паша узнал Кристину даже спустя несколько месяцев, едва выглянул из окна офиса.

Она сидела на скамейке, явно поджидая окончания рабочего дня своей девушки. Лавочка была так близко к окну, что Паша смог хорошо ее рассмотреть. В руках у нее был какой-то модный глянцевый журнал, раскрытый на середине, а между пальцев дымилась тонкая короткая сигаретка. Перед тем, как перелистнуть очередную страницу, она обязательно затягивалась, поджимая пухлые губки так, что они становились похожи на аккуратное сердечко. Павла внезапно накрыло, больше всего сейчас ему стало интересно, какая на вкус эта розовая помада с блестками. Он нашел задание для Ани так, чтобы еще минут сорок она была занята, а сам вышел покурить и познакомился с Кристиной.

Какое-то время они просто общались в сети, Паша не торопил события, и его терпение вознаградили - Кристина явно была почти оскорблена отсутствием его домогательств и через какое-то время сама назначила ему встречу. Потом и другую.

Каждый раз они обедали вместе в каком-нибудь неприметном кафе, Павел обязательно оплачивал счет и подвозил ее, как самый истинный джентльмен, но ни разу не проявил своего сексуального интереса, хотя в глубине души с трудом удерживался от нестерпимого обжигающего желания. Через какое-то время Кристина уже сама была готова ко всему, но Паша демонстративно потерял к ней всякий интерес и не отвечал ни на ее сообщения в сети, ни на телефонные звонки. Каждый раз, когда дисплей отображал ее номер, он только усмехался и переключал звонок на беззвучный режим.

Через четыре дня Кристина осознала, что страдает. Это чувство проявилось в ней совершенно неожиданно для нее самой и какое-то время она чутко прислушивалась к шорохам и стонам своей души, прежде чем констатировать факт - да, она влюбилась. Это прогремело, будто страшный диагноз, и тогда она еще раз произнесла вслух: “Я влюбилась”. В этот момент она сидела на лавочке в парке, обняв свои колени, будто ее худощавое тело сломало напополам. Она произнесла эту короткую фразу так ошарашенно и вдумчиво, что старичок, смолящий рядом папиросу, явственно крякнул, выбросил окурок и зашаркал разношенными ботинками прочь, как от заразной.

Так продолжалось еще неделю: безумная тоска по Паше внезапно потопила сновидения Кристины в багровом растворе - ей снился то его точеный профиль, то пшеничные волосы, то узкие кисти рук. И каждый раз как только она пыталась дотронуться до него - тонкая паутина сна неминуемо рвалась, выбрасывая ее в реальность.

Она совсем перестала кушать и только выпивала чашку чая в тех самых кафе, где они бывали вместе, в надежде застать его на обеде.

А потом он позвонил. Кристина едва не выронила трубку, лихорадочно доставая телефон из сумочки, отозвалась хриплым голосом:

- Алло?

- Привет, Кот. Не хочешь съездить в Москву? - бодро предложил Паша.

Это был тот самый момент, когда Кристине стоило стать жестче, ответить ему хлестко что-нибудь вроде: “Ты успел развестись?” или “Даже если бы я была проституткой, то тебе не по карману”... Но она промолчала, думая: “Вот сейчас он положит трубку и больше уже не появится в моей жизни”, и ее привычная гордость вдруг дала трещину, осыпалась кусочками белесой скорлупы. И тогда она прошелестела в трубку обессиленным голосом человека, потерпевшего поражение в борьбе с самим собой:

- Когда?

Той поездкой Паша будто вознаградил ее ожидание. Купе на двоих стало практически брачным ложем на сутки в пути, он взял ее неторопливо и нежно, так, словно и не рвалось у него изнутри безумное желание ее гибкого молодого тела. В этот момент Кристина вдруг почувствовала, что в груди у нее задается какое-то совершенно незнакомое ей пламя, разливается по легким расплавленной медью, выходит с дыханием, как эфир. Он занимался сексом с ней совершенно молча, сосредоточенно, и это ее пугало, заставляя чувствовать себя чужой ему. Кристина смотрела на его застывшее напряженное лицо и больше всего ей хотелось утешить его или приласкать, может, даже расплакаться от жаркой нежности, но она не смела. Тогда она положила тонкие руки ему на лицо и шепотом попросила: “Скажи...” Он растерялся на какое-то мгновение, потом немного прищурился и произнес: “Я хочу тебя”.

В это мгновение в глазах у нее потемнело от нестерпимой боли. Пусть бы Паша сказал даже банальность, назвал ее котенком или зайкой, но ей бы хватило и этой крошечной щепотки нежности, чтобы утолить свою нестерпимую нужду по нему... Но на ее голод он лишь влил ей прямо в глотку пустоту, будто прозрачный герметик, мгновенно застывающий, сковывающий все внутренние органы и заполняющий нутро тошнотворным химическим запахом.

Кристина вытянулась напряженной струной, оргазм проник в каждую клетку ее тела, сводя мышцы судорогой, она глухо застонала, а потом уткнулась в его плечо, горячо дыша. Это было самое печальное наслаждение в ее жизни. [14]

Уже потом, когда Паша уснул на своей полке, повернувшись лицом к пластиковой обшивке купе, Кристина долго смотрела за окно на мерцающий в темноте теплый мартовский снег и думала, что никогда еще ей не было так горько.

Но потом, в Москве, она сделала все, чтобы забыть это ощущение. И они гуляли по узким улочкам старого города, грелись в стильных столичных кафе, Паша ни в чем не отказывал ей, покупая неприлично дорогие подарки в бутиках ГУМа, заказал ей портрет на старом Арбате. Художник удивленно спросил: “Как, вы не хотите быть на рисунке вместе с невестой?”, а Паша спокойно улыбнулся в ответ: “Успеется еще”, и это согрело Кристину какой-то детской надеждой.

У них был номер в Измайлово на двадцать седьмом этаже, они часами не поднимались с кровати, Паша оказался очень нежным любовником, но за этой его лаской Кристина неминуемо чувствовала холод, бетонные плиты, лишь прикрытые сверху бархатом.

Под окнами номера раскинулся заснеженный город, похожий на материнскую плату компьютера, только припорошенную пылью. Кристина очень часто подолгу завороженно смотрела вниз, будто предчувствие горя звало ее раскинуть руки и покончить со всем в одночасье. [15]

- Эй, - окликал ее Паша, когда замечал у нее это особое выражение лица, тут же подходил со спины, обнимал за плечи, целовал в шею чуть ниже уха, - вернешься ко мне?

Она отдавалась ему тут же, на узком пластиковом подоконнике, упираясь лопатками в холодное стекло, и все ее тело трясло в ознобе как от электрических разрядов.

- Хочешь, я уйду от жены? - спросил вдруг Паша, перебирая пряди ее волос. Вопрос был тем самым, который переворачивает отношения из сексуальных в любовные, что уже успело произойти внутри у Кристины, однако что-то не так было в голосе ее любимого, и это породило сумятицу в душе девушки.

- А как же?.. - робко начала она и замешкалась.

- Она мне чужая, - коротко ответил Паша.

Кристина приподнялась на локте, посмотрела в его лицо - не было в нем ни решительности, ни уверенности, одно только отрешенное любопытство, детский каприз, словно он ставил одному ему понятный эксперимент. Кристина испытывала странное чувство, как если бы смотрела на розу, совершенно точно ощущая ее запах, а ей объясняли, что это гладиолус. А почему? А потому что гладиолус. [16]

- Нет, - тихо ответила она, - я не буду решать за тебя. Хочу, чтобы ты сам решил и сделал, как захочешь.

- Хорошо, - согласился Паша, и на секунду в его глазах промелькнула досада, видимо, эксперимент не удался. Но через мгновение уже лицо его оплавилось улыбкой, и Кристина даже засомневалась, не примерещилось ли ей.

Конечно, он покидал ее, чтобы сидеть на каких-то деловых совещаниях и семинарах, Кристина никуда не уходила, сидела на застеленной кровати голая с неестественно прямой спиной и смотрела вглубь пепельного неба. Весь мир вокруг нее стирался, как размытая акварель, ничего больше не существовало, даже запахи растворялись в этом страшном вакууме, что воцарялся вокруг нее. Каждый раз казалось - вот, он больше не вернется, она будет ждать много часов, прежде чем просто встанет и шагнет в проем окна, чтобы навсегда остаться в этом номере призраком. Что-то было не так во всем происходящем, но она никак не могла понять, что.

В последний день Паша потащил ее на стеклянный мост - еще раз полюбоваться Москвой. В холле стояла скульптура, похожая на огромное сердце из тысячи людских лиц, зажатых между деталями застывшего механизма. Казалось, то памятник душам, поглощенным в этом городе, больше похожем на хищника с кипящими венами метро[17]. Озноб пробрал девушку по низу живота, как сквозняком, ей даже показалось на мгновение, что она сама выглядывает прямо из этой кишащей массы.

Поднявшись на мост, Кристина долго смотрела сквозь мутное стекло на город. Москва-река замерзла, вздулась на середине ледяным гребнем, словно доисторическая гигантская рыба показала свой хребет из воды, топорщась плавником, да так и застыла белым гипсовым слепком.

- Мне хорошо с тобой, - прошептал Паша прямо в ухо. Ей почему-то захотелось ответить, что она не верит, но она промолчала.

По пути в родной город он окончательно отстранился, рассказывал ей о своих туманных планах на будущее, о своем нелегком прошлом; о чем-то, что мало касалась их как пары или вовсе делало нереальными. Именно тогда, наверное, Кристина смирилась со всем, что происходило дальше, все четыре года.

- Ты знаешь, что твоя жена - моя постоянная клиентка? - сообщила Кристина Паше.

Он подавился кофе, уставился на нее, неестественно широко раскрыв глаза.

- Лена?!

- Угу. Каждый месяц приходит корректировать ногти. Я это обнаружила, когда она мне оставила свою визитку с такой знакомой фамилией.

Паша испуганно и внимательно посмотрел на Кристину. Та прыснула:

- Да не смотри ты так на меня, я тут ни при чем! Вот такой вот тесный город. Не думай, я не буду ей портить маникюр или что-то в этом духе. Ревность мне не свойственна, разве ты это еще не понял за столько-то лет?

Конечно, она соврала. На самом деле, в тот момент, когда Лена неделю назад дала ей свою карточку, что-то хрустнуло внутри, потянуло саднящей болью, будто она оторвала заусенец, а он потянулся полоской кожи с мясом вдоль всего пальца. [18]

На следующий день Кристина решила проверить, действительно ли это и есть ее конкурентка и незаметно проследила за домом, в котором жил Паша.

Девушка уже порядком замерзла, зябко ежилась, когда увидела, как парочка выходит из подъезда, о чем-то оживленно болтая. Рыжие волосы Лены остервенело драл пронизывающий ветер, Паша накинул ей капюшон на голову почти отеческим жестом, обнял сзади, так они и пошли дальше, слегка переваливаясь из стороны в сторону, как маятник метронома. Через секунду их пара скрылась за углом, а Кристина еще долго не могла встать с лавочки, захлебываясь кислородом, который вдруг стал густым, силиконовым. Ей казалось, что землю под ее ногами только что всколыхнул десятибалльный толчок, и удивительно то, что люди вокруг этого не заметили.

Девушка закурила, потом с каким-то отчужденным интересом затушила сигарету о свою собственную ладонь и удивилась тому, как физическая боль отделилась от ее сознания, перестав быть значимой.

- Мне не больно, - сказала Кристина себе вслух без выражения, будто пережевывая хрустящую безвкусную вату, которая сушила ей рот.

И всю неделю потом она не соглашалась встречаться с Пашей, подыскивая правдоподобные объяснения, попыталась взять тайм-аут и упорядочить хаос у себя в голове.

Теперь вот она сидела перед ним за столом в кафе, делаясь насмешливой и немного отстраненной, но все же старалась смотреть куда-то мимо, на линию носа или подбородка, да ломала зубочистки нервными пальцами.

- Ну что ты, Кот, - Паша потянулся через стол и положил свою горячую ладонь поверх ее рук, - ты ведь взрослая девочка и все это время знала, что я женат.

- Да, - еле слышно согласилась Кристина.

- Я же говорил тебе. Мы с ней чужие. Просто давно вместе, привыкли.

- А я? - вдруг вырвалось из самого нутра девушки.

- Ты? Ты для меня единственный близкий человек, меня никто не понимает кроме тебя. Мне с тобой очень хорошо, легко с первого дня. Просто... - Паша помедлил и продолжил с излишним покаянием и пафосом в голосе, - наша с тобой духовная связь вызвала у тебя физическое желание. Знаю, я должен был еще тогда это остановить, но не смог, мне казалось, что тебе это нужно. Однако я никогда не врал и ничего не обещал, верно ведь?

Кристина смотрела на него, перекатывая во рту склизкий комок горечи. Ей даже показалось на секунду, что вот-вот она все же не стерпит, схватит его за пшеничные гладкие волосы на затылке и начнет бить лицом о столешницу, заходясь рыданиями от отчаяния и горя, а натянутые нервы ее внезапно лопнут матрасными пружинками, прорезая насквозь мякоть.

Пришла официантка, принесла им заказ, а Кристина так и сидела, стараясь не двигаться, чтобы не расплескать бездонную ярость.

- Ты хочешь вот так жить всегда? - спокойно спросила она.

- Нет, что ты, - слегка нахмурился Паша, расстилая салфетку у себя на коленях. - Просто я пока не знаю, чего именно хочу. Это ведь все сложно, Кот, - он вдруг задумался, отложил вилку и проникновенно посмотрел Кристине в глаза. - Я не хочу пытаться строить семью с тобой, это правда. Я боюсь, что через год или два тебе станет мало... Мало меня одного.

Кристина смотрела на него, не меняясь в лице, где-то в глубине солнечного сплетения у нее поднималась отчаянная тошнота, отторжение всего происходящего.

Паша поглощал свой обед как ни в чем ни бывало.

- Ты вещи уже собрала? - спросил он, чтобы хоть как-то перевести тему.

- Да, - смирилась Кристина, - как всегда.

Она достала свой небольшой ежедневник, вписала ярко-фиолетовой капиллярной ручкой напоминание: “Не забыть фотоаппарат”, захлопнула блокнот.

- М, какая странная у тебя ручка, - заметил Паша, забрал у нее тонкий цилиндрик, повертел в руках, - больше фломастер напоминает. Ну что ты, Кот, не хмурься. Я так тосковал по тебе эту неделю.

Он улыбнулся Кристине такой знакомой и теплой улыбкой, ей защемило в трахее от привычной нежности к нему.

“Нет, нет, - думала она, - ты стал моим персонифицированным вирусом, против такого нет ни вакцины, ни обезболивающего, остается агонизировать, пока живой не опустят в самый ад. Не убежать и не уйти, сколько я пыталась за эти четыре года, проще самой себе отгрызть обе руки, чем не прикасаться к твоей дивной коже. Лучше бы уж я тогда все же спрыгнула из окна “Измайлово”.

Кристина сняла колпачок с ручки, положила Пашину руку на столешницу ладонью вверх и начала проводить линию за линией от одной родинки до другой.

- Что ты делаешь? - удивленно спросил он, наблюдая за ее действиями.

- Я соединяю твои родинки в созвездие, видишь? - она прочертила путь до последней темно-коричневой точки и демонстративно щелкнула колпачком.

- Что за созвездие получилось? - улыбаясь, спросил Паша.

- Не знаю, ты мне скажи, - постаралась шутливо ответить Кристина. Несколько секунд они молча разглядывали рисунок, потом Паша констатировал:

- Кажется, это яблочко.

- Значит, ты яблочный, - засмеялась девушка, стараясь заглотнуть поглубже комок в горле вместе с чаем.

Кристина сидела на лавочке в мутных сумерках, курила сигарету, пронизывающий февральский ветер яростно раздувал уголек, крошил пепел ей на одежду. Она больше никуда не спешила, завтра последний день этой невыносимо долгой зимы, а потом они с Пашей сядут на поезд и через сутки будут в Москве, она ждала этого весь год, как единственного облегчения. Нет, на самом деле она ждала все четыре года, и ждала самого Пашу, и ей, кажется, ждать осталось всего чуть-чуть, всего еще одну вечность.

Кто-то ее окликнул по имени, сдвинув капюшон пуховика на затылок, она окинула взглядом тротуар, рядом с ней стояла Лена, пламенея рыжими прядями.

- Привет, - радостно прощебетала она, - как я рада, что наткнулась на тебя! А мне вот как раз неделю назад сообщили, что ты больше не работаешь в том салоне.

Кристина вежливо и приветливо улыбнулась, молча подтверждая. Не стоило и говорить, что ушла она с такого удобного по всем параметрам места работы именно из-за Лены.

- А где ты теперь? Я свои руки могу доверить только проверенному в деле мастеру.

- Пока я еще не решила, может, буду работать дома.

- Давай, ты мне позвонишь как только определишься? Я буду твоей самой постоянной клиенткой. Есть ручка?

Кристина нехотя достала ежедневник, убористым почерком начала записывать на чистом листке продиктованный номер. Лена пристально смотрела, как девушка выводит цифры. Да, именно таким цветом было намалевано яблоко на руке ее мужа, она тогда обратила внимание на странный оттенок. Кристина замерла, ощутив чрезмерно пристальный взгляд, подняла лицо. Они долго и молча смотрели друг на друга, полные взаимного опустошения. Наконец, Крис не выдержала, и ее обычная приветливая маска потекла, как подтаявшая сахарная глазурь, оголяя такую простую бабскую усталость и ненависть завзятой соперницы, которая с годами становится похожа на сестринскую любовь. Глупыми стали казаться любые оправдания и объяснения, и тогда Кристина просто задумчиво сказала:

- Наверное, всегда прокалываются именно на таких мелочах.

Лена криво усмехнулась, куда-то подевалась ее обычная манера щебетать птичкой, и она очень жестко и холодно ответила:

- Да, милочка, но ты прокололась не на этом. Неужели ты думаешь, я не знала, что у него кто-то есть? Брось, слишком приторные у тебя духи. Хочешь честно? Мне нет дела до этого. Я беременна, мы ждем сына. Ты мне не конкурент. Важно, что вечером, в 19:30 Паша будет и дальше садиться за стол со мной, а ты будешь одиноко смотреть в окно, - Лена посмотрела на поверженную соперницу сверху вниз и с издевкой добавила, - кстати, сделаешь мне маникюр к нашей годовщине?

После этого она развернулась и ушла, ни разу не оглянувшись.

Кристина старательно выдохнула все иголки из легких, легла на заснеженную скамейку, глядя в молочный коктейль облаков на небе.

Больше не ощущалась боль или тоска, даже холод отступил, а ветер утих. Стало вдруг так тихо, как бывает только в нежилом брошенном помещении, девушке даже захотелось проверить, отзовется ли эхо, если она вскрикнет, но ее залило удивительным спокойствием. Стало казаться, что все вокруг только безвкусный антураж дешевой мыльной оперы, и кто-нибудь вот-вот звонко щелкнет хлопушкой, объявляя дубль.

Кристина вдруг вспомнила тот стеклянный мост в Москве и ужасающую скульптуру у лестницы, ей стало совершенно очевидно, что именно тогда, когда она смотрела на этот страшный механизм, величаво застывший в своей кошмарной силе; именно тогда что-то ушло из нее безвозвратно вместе с жаждой жизни. Она осознала, что весь тот ущерб, что когда-либо был причинен ей, уже не будет забыт, а ляжет несмываемым клеймом у нее внутри, искажая ее существо.

“Это просто такой год, - утешала она себя, - Я устала, хоть до весны совсем недолго. Так случается. Говорят же, високосный год - самый сложный, именно на его пору приходится большинство катаклизмов. Какой-то лишний день, всего 1440 минут, но все меняется. Может, наконец-то изменится и у меня?”

Темнело. На город уже начинал опускаться ночной морозец. Но Кристина все лежала на лавочке, стараясь разглядеть что-то сквозь пелену облаков. Быть может, она искала созвездие яблочком[19], но в это время года небо еще не показывает свои звезды.

[20]

Дата добавления: 2015-11-28 | Просмотры: 306 | Нарушение авторских прав