XIX. Успехи Кавальканти-сына
Тем временем г-н Кавальканти-отец отбыл из Парижа, чтобы вернуться на свой пост, но не в войсках его величества императора австрийского, а у рулетки луккских минеральных вод; он был одним из ее самых ревностных почитателей.
Само собой разумеется, что он с самой добросовестной точностью увез с собой до последнего гроша всю сумму, назначенную ему в награду за его путешествие и за ту величавость и торжественность, с которыми он играл роль отца.
После его отъезда Андреа получил все документы, удостоверяющие, что он действительно имеет честь быть сыном маркиза Бартоломео и маркизы Оливы Корсинари.
Таким образом, он уже более или менее твердо стоял на якоре в парижском обществе, которое так легко принимает иностранцев и относится к ним не сообразно с тем, что они есть, а сообразно с тем, чем они желают быть.
Да и что требуется в Париже от молодого человека? Уметь кое-как говорить, прилично одеваться, смело играть и расплачиваться золотом.
Разумеется, к иностранцу предъявляют еще меньше требований, чем к парижанину.
Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его именовали графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового дохода, и говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в каменоломнях Саравеццы.
Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это придало огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они приобрели осязательную достоверность.
Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели наших читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к г-ну Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принимала, и графа спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие.
Со времени обеда в Отейле и последовавших за ним событий г-жа Данглар не могла без нервной дрожи слышать имя графа Монте-Кристо. Если вслед за звуком этого имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усиливалось; напротив, когда граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие глаза, его изысканная любезность, даже галантность по отношению к г-же Данглар быстро рассеивали последнюю тень тревоги. Баронессе казалось невозможным, что человек, внешне столь очаровательный, мог питать относительно нее какие-либо дурные намерения; впрочем, даже самые испорченные души не допускают, что возможно зло, не обоснованное какой-нибудь выгодой, бесцельное и беспричинное зло претит, как уродство.
Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших читателей и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по рисункам, которые ей передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с Кавальканти-сыном. Его появление произвело свое обычное действие, и, встревоженная сначала звуком его имени, баронесса встретила его улыбкой.
Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену.
Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед ней стоял Кавальканти.
Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных башмаках и белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и выхоленной рукой по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который, не устояв перед искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный молодой человек надел на мизинец.
Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадемуазель Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды.
Мадемуазель Данглар была верна себе – то есть прекрасна, холодна и насмешлива. Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал от нее; казалось, они ударялись о панцирь Минервы, панцирь, который, по утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо.
Эжени холодно поклонилась графу и воспользовалась завязавшимся разговором, чтобы удалиться в гостиную, предназначенную для ее занятий; оттуда вскоре послышались два громких и веселых голоса, вперемежку со звуками рояля, из чего Монте-Кристо мог заключить, что мадемуазель Данглар обществу его и г-на Кавальканти предпочла общество мадемуазель Луизы д’Армильи, своей учительницы пения.
Между тем граф, который разговаривал с г-жой Данглар и казался очарованным беседой с ней, сразу заметил озабоченность Андреа Кавальканти: тот время от времени подходил к двери послушать музыку и, не решаясь переступить порог, жестами выражал свое восхищение.
Вскоре вернулся домой банкир. Правда, его первый взгляд принадлежал Монте-Кристо, но второй он бросил на Андреа.
Что касается супруги, то он поздоровался с нею точно так, как иные мужья обычно здороваются со своими женами, о чем холостяки смогут составить себе представление лишь тогда, когда будет издано очень пространное описание брачных отношений.
– Разве наши барышни не пригласили вас заняться музыкой вместе с ними? – спросил Данглар Андреа.
– Увы, нет, сударь, – отвечал Андреа с еще более проникновенным вздохом, чем прежние.
Данглар немедленно подошел к двери и распахнул ее.
Присутствующие увидели двух девушек, сидящих за роялем вдвоем на одной табуретке. Они аккомпанировали себе каждая одной рукой – собственная их выдумка, в которой они достигли замечательного искусства.
Мадемуазель д’Армильи, представлявшая в эту минуту вместе с Эжени в рамке открытой двери одну из тех живых картин, которые так любят в Германии, была очень хороша собой, или, вернее, очаровательно мила. Она была маленькая, тоненькая и золотоволосая, как фея, с длинными локонами, падавшими ей на шею, немного слишком длинную, как у мадонн Перуджино, и с подернутыми дымкой усталости глазами. Говорили, что у нее слабые легкие и что, подобно Антонии из «Кремонской скрипки», она в один прекрасный день умрет во время пения.
Монте-Кристо бросил быстрый любопытный взор в этот гинекей; он в первый раз видел мадемуазель д’Армильи, о которой он так часто слышал в этом доме.
– А что же мы? – спросил банкир свою дочь. – Нас отвергают?
Затем он провел Андреа в гостиную и, случайно или с умыслом, притворил за ним дверь таким образом, что с того места, где сидели Монте-Кристо и баронесса, ничего не было видно; но так как барон прошел туда следом за Андреа, то г-жа Данглар, по-видимому, не обратила на это обстоятельство никакого внимания.
Вскоре граф услышал голос Андреа, поющего под аккомпанемент рояля какую-то корсиканскую песню.
В то время как граф с улыбкой слушал эту песню, забывая Андреа и вспоминая Бенедетто, г-жа Данглар восхищенно рассказывала ему о самообладании ее мужа, который в это утро потерял из-за банкротства какой-то миланской фирмы триста или четыреста тысяч франков.
И в самом деле барон заслуживал восхищения; если бы граф не услышал этого от баронессы или не узнал одним из тех способов, которыми он узнавал все, то по лицу барона он ни о чем бы не догадался.
«Вот как! – подумал Монте-Кристо. – Ему уже приходится скрывать свои потери; еще месяц назад он ими хвастался».
Вслух он сказал:
– Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет возместить на ней все, что потеряет в другом месте.
– Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, – сказала г-жа Данглар.
– Какое заблуждение? – спросил Монте-Кристо.
– Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда.
– Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил мне… Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня три-четыре.
– Я тоже, – сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. – Но вы начали что-то говорить и не докончили.
– О чем же я говорил?
– Что Дебрэ говорил вам…
– Да, верно; Дебрэ сказал, что это вы поклоняетесь демону азарта.
– Да, признаюсь, одно время так и было, – сказала г-жа Данглар, – но теперь меня это больше не занимает.
– И напрасно, сударыня. Знаете, ведь судьба изменчива, а в спекуляциях все зависит от удачи и неудачи. Будь я женщиной, да еще женой банкира, как бы я ни верил в счастье своего мужа, я бы непременно составил себе независимое состояние, даже если бы мне для этого пришлось доверить свои интересы незнакомым ему рукам.
Госпожа Данглар невольно вспыхнула.
– Да вот, например, – сказал Монте-Кристо, делая вид, что ничего не заметил, – вы слышали об удачной комбинации, которую вчера проделали с неаполитанскими бонами?
– У меня их нет, – быстро ответила баронесса, – и даже никогда не было; но, право, мы уже достаточно поговорили о бирже, граф; словно мы с вами два маклера. Поговорим лучше об этих несчастных Вильфорах, которых так преследует судьба.
– А что с ними случилось? – спросил Монте-Кристо с полнейшей наивностью.
– Да вы же знаете, господин де Сен-Меран умер через три или четыре дня после своего отъезда, а теперь умерла маркиза, через три или четыре дня после своего приезда.
– Ах да, я слышал об этом, – сказал Монте-Кристо. – Но, как говорит Клавдий Гамлету, это закон природы: отцы их умерли раньше их, и им пришлось их оплакивать; они умрут раньше своих сыновей, и их будут оплакивать их сыновья.
– Но это еще не все.
– Как, не все?
– Нет. Вы знаете, они собирались выдать замуж свою дочь…
– Да, за господина Франца д’Эпине… Разве свадьба расстроилась?
– Говорят, вчера утром Франц вернул им слово.
– Да неужели?.. А какова причина разрыва?
– Неизвестно.
– Что вы говорите, боже милостивый! А как переносит все эти несчастья господин де Вильфор?
– По своему обыкновению – как философ.
В эту минуту возвратился Данглар.
– Что это, – сказала баронесса, – вы оставляете господина Кавальканти одного с вашей дочерью?
– А мадемуазель д’Армильи, – сказал барон, – за кого вы ее считаете?
Затем он обернулся к Монте-Кристо:
– Милейший молодой человек этот князь Кавальканти, правда, граф?.. Только князь ли он?
– За это я не поручусь, – сказал Монте-Кристо. – Мне представили его отца как маркиза, так что он, по-видимому, граф; но мне кажется, он и сам не особенно претендует на княжеский титул.
– Почему же? – сказал банкир. – Если он князь, то ему нечего это скрывать. У каждого свои права. Не люблю, когда отрицают свое происхождение.
– Ну, вы известный демократ, – сказал с улыбкой Монте-Кристо.
– Но послушайте, – сказала баронесса, – в какое положение вы себя ставите, если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить.
– Вы совершенно верно сказали «вдруг», – возразил банкир. – По совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно появляется у нас только вдруг.
– Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей дочери, он мог бы остаться недоволен.
– Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело, будет он недоволен или нет?
– Однако наши отношения…
– Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения? На балу, который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил.
– Господин виконт Альбер де Морсер! – доложил камердинер.
Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку.
– Оставьте, – сказал он.
Она удивленно взглянула на него.
Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены.
Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо, потом обернулся к баронессе.
– Позвольте спросить вас, сударыня, – сказал он, – как себя чувствует мадемуазель Данглар?
– Отлично, сударь, – быстро ответил Данглар, – она сейчас занимается музыкой в своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти.
Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то вроде досады, но он чувствовал, что Монте-Кристо смотрит на него.
– У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальберг. Это, должно быть, очаровательный концерт.
– Во всяком случае, они прекрасно спелись, – сказал Данглар.
Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа Данглар покраснела.
– Я тоже музыкант, – продолжал он, – так по крайней мере утверждали мои учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже меньше, чем с какими-нибудь другими голосами.
Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: «Да рассердись же!»
– Так что вчера, – сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, – князь и моя дочь вызвали всеобщее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь?
– Какой князь? – спросил Альбер.
– Князь Кавальканти, – отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом.
– Ах, простите, – сказал Альбер, – я не знал, что он князь. Так вчера князь Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе Шато-Рено, где пели немцы.
Затем, после небольшого молчания, он спросил как ни в чем не бывало:
– Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар?
– Нет, подождите, умоляю вас, – сказал банкир, останавливая его, – послушайте, эта каватина прелестна, – та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно, сейчас конец… еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво!
И банкир принялся неистово аплодировать.
– В самом деле, – сказал Альбер, – это превосходно, нельзя лучше понимать музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали «князь», если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам. Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего таланта и порывам своего сердца.
На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера.
Он отвел Монте-Кристо в сторону.
– Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? – спросил он.
– По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь! Вы дали слово!
– Да, конечно, я дал слово; но в чем? Отдать свою дочь человеку, который ее любит, а не человеку, который ее не любит. Посмотрите на него: холоден, как мрамор, надменен, как его отец; будь он хоть богат, будь у него состояние Кавальканти, можно было бы не обращать на это внимания. Говоря откровенно, я еще не спросил мнения дочери; но если бы у нее был хороший вкус…
– Не знаю, – сказал Монте-Кристо, – быть может, симпатия к нему ослепляет меня, но уверяю вас, что виконт де Морсер очень милый молодой человек, который сделает вашу дочь счастливой и который рано или поздно чего-нибудь достигнет; ведь отец его занимает прекрасное положение.
– Гм! – промычал Данглар.
– Вы сомневаетесь?
– Да вот, прошлое… темное прошлое.
– Но прошлое отца не касается сына.
– Совсем напротив!
– Послушайте, не убеждайте себя в этом. Еще месяц назад вы считали Морсера превосходной партией. Поймите, я в отчаянии: ведь это у меня вы познакомились с этим молодым Кавальканти, я его совершенно не знаю, повторяю вам.
– Но я его знаю, – сказал Данглар, – этого вполне достаточно.
– Вы его знаете? Разве вы наводили о нем справки? – спросил Монте-Кристо.
– А разве это так необходимо? Разве с первого взгляда не видно, с кем имеешь дело? Прежде всего он богат.
– Я в этом не уверен.
– Но ведь вы отвечаете за него?
– Это пустяки, пятьдесят тысяч франков.
– Он прекрасно образован.
– Гм! – в свою очередь, промычал Монте-Кристо.
– Он музыкант.
– Все итальянцы музыканты.
– Знаете, граф, вы несправедливы к нему.
– Да, признаюсь, меня огорчает, что, зная ваши обязательства по отношению к Морсерам, он становится поперек дороги, пользуясь тем, что богат.
Данглар рассмеялся.
– Вы слишком строги, – сказал он. – На свете всегда так бывает.
– Однако ведь вы не можете идти на такой разрыв, дорогой господин Данглар; Морсеры рассчитывают на этот брак.
– Разве?
– Безусловно.
– Тогда пусть они объяснятся. Вам бы следовало намекнуть об этом отцу, дорогой граф, ведь вы у них так хорошо приняты.
– Я? Где вы это видели?
– Да хотя бы у них на балу. Помилуйте, графиня, гордая Мерседес, надменная испанка, которая едва удостаивает разговором самых старых друзей, берет вас под руку, выходит с вами в сад, выбирает самые темные закоулки и возвращается только через полчаса.
– Ах, барон, барон, – сказал Альбер, – вы мешаете нам слушать; со стороны такого меломана это просто варварство!
– Ничего, ничего, господин насмешник, – сказал Данглар.
Потом он снова обернулся к Монте-Кристо.
– Вы беретесь сказать это отцу?
– Извольте, если вам так хочется.
– Но на этот раз все должно быть ясно и определенно. Прежде всего он должен у меня просить руки моей дочери, назначить срок, объявить свои денежные условия; словом, либо мы окончательно сговоримся, либо разойдемся совсем; но, понимаете, никаких отсрочек!
– Ну что ж! Он вступит в переговоры.
– Я бы не сказал, что жду этого с особым удовольствием, но все-таки жду; банкир, знаете, должен быть рабом своего слова.
И Данглар вздохнул так же тяжко, как за полчаса перед тем вздыхал Кавальканти-сын.
– Браво, браво, браво! – крикнул Альбер, подражая банкиру и аплодируя только что кончившемуся романсу.
Данглар начал косо посматривать на Альбера, когда ему что-то тихо доложили.
– Я сейчас вернусь, – сказал банкир, обращаясь к Монте-Кристо, – подождите меня; быть может, мне еще придется вам кое-что сообщить.
И он вышел.
Баронесса воспользовалась отсутствием мужа, чтобы открыть дверь в гостиную дочери, и Андреа, сидевший у рояля вместе с мадемуазель Эжени, вскочил, как на пружинах.
Альбер с улыбкой поклонился мадемуазель Данглар, которая, ничуть, видимо, не смутившись, ответила ему обычным холодным поклоном.
Кавальканти явно чувствовал себя неловко; он поклонился Морсеру, и тот ответил на его поклон с самым дерзким видом.
Затем Альбер рассыпался в похвалах голосу мадемуазель Данглар и выразил сожаление, что ему не удалось присутствовать на вчерашнем вечере, по всеобщему мнению столь удачном…
Кавальканти, предоставленный самому себе, отвел в сторону Монте-Кристо.
– Вот что, – сказала г-жа Данглар, – хватит с нас музыки и комплиментов, пойдемте пить чай.
– Идем, Луиза, – сказала мадемуазель Данглар своей подруге.
Все перешли в соседнюю гостиную, где был приготовлен чай.
В ту минуту, когда, следуя английской моде, гости уже оставляли ложки в своих чашках, дверь снова отворилась, и вошел Данглар, видимо очень взволнованный. Монте-Кристо прежде всех заметил это волнение и вопросительно посмотрел на банкира.
– Я сейчас получил письмо из Греции, – сказал Данглар.
– Поэтому вас и вызывали? – спросил граф.
– Да.
– Как поживает король Оттон? – спросил самым веселым голосом Альбер.
Данглар косо взглянул на него и ничего не ответил, а Монте-Кристо отвернулся, чтобы скрыть мелькнувшее на его лице и тотчас же исчезнувшее выражение жалости.
– Мы выйдем вместе, хорошо? – сказал Альбер графу.
– Да, если хотите, – ответил тот.
Альбер не мог понять, чем был вызван взгляд банкира, поэтому он спросил Монте-Кристо, который это отлично понял:
– Вы заметили, как он на меня посмотрел?
– Да, – отвечал граф, – но разве в его взгляде было что-нибудь необычное?
– Еще бы, но что он хотел сказать, упомянув это письмо из Греции?
– Откуда же я могу знать?
– Да мне казалось, что вы имеете некоторое отношение к этой стране.
Монте-Кристо улыбнулся, как улыбаются, когда хотят уклониться от ответа.
– Смотрите, – сказал Альбер, – он направляется к вам; я пойду к мадемуазель Данглар, похвалю ее камею; за это время папаша успеет поговорить с вами.
– Уж если вы хотите хвалить, так по крайней мере похвалите ее голос, – сказал Монте-Кристо.
– Ну нет, это бы всякий сделал.
– Дорогой виконт, – сказал Монте-Кристо, – вы щеголяете своей дерзостью.
Альбер с улыбкой на устах направился к Эжени.
Тем временем Данглар наклонился к уху графа.
– Вы дали мне превосходный совет, – сказал он, – в этих двух словах: «Фернан» и «Янина» заключена ужасная история.
– Да что вы! – сказал Монте-Кристо.
– Да, я вам все расскажу. Но уведите отсюда этого юношу; его общество очень стеснительно для меня сейчас.
– Я так и собирался сделать, мы выйдем вместе; вы по-прежнему хотите, чтобы я направил к вам его отца?
– Более чем когда-либо.
– Хорошо.
Граф кивнул Альберу.
Они оба откланялись дамам и вышли: Альбер с видом полнейшего равнодушия к высокомерию мадемуазель Данглар, а Монте-Кристо – повторив г-же Данглар свой совет, что жене банкира следует быть предусмотрительной и обеспечить свое будущее.
Поле битвы осталось за господином Кавальканти.
Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 512 | Нарушение авторских прав
|