АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Татьяна Валерьевна

Боже мой, как тяжко смотреть на Юлию Дмитриевну! Лечиться бы ей, а она с дитем своим возится. День и ночь. А он и рад. Видит, что Юлия Дмитриевна ради него хоть в огонь, вот он жилы из нее и тянет. Ей бы отдыхать сегодня! Вижу ведь, тяжко.

Бледная она, как никогда. Да вот нет, решила Константину праздник устроить. В центр развлекательный сводить.

Куда ему в центр-то? Он себя в церкви, храме Божьем, вести не умеет! Дома ему бы сидеть. А лучше в интернате. Среди таких же, как и он.

Так и сяк уговаривала ее дома остаться. Ну что он, дома не отметит день рождения свой? Ну какая ему, дауну, разница, где свечи в торте задувать? Господи, да как ей объяснить-то, что он и не поймет никогда, на что она ради него пошла! Будь я мамкой его, я бы враз его научила других уважать! Своих-то, вон, слава богу, вышколила. Уж раза три на неделе позвонят, как самочувствие, спросят. Знают: ежели чего, уши враз надеру. Как в детстве. Я своих не баловала. И муж покойничек, царство ему небесное, тоже не церемонился. Чуть что – так за ремень сразу брался.

Вот и теперь, если что не так, за уши живо оттаскаю! Не посмотрю, что по двое детей у каждого! А этот? Ну что за человек? Ей-богу, отказаться бы Юлии Дмитриевне от него. Грех, конечно, но что поделать? Все, что ни делается, к лучшему. Господь-то он тоже все видит. Понимает все. И ее поймет. Откажись, увидишь, жизнь-то как переменится!

Костик

Мама увядает. Я много-много раз видел такое. В парке: на клумбах и на деревьях. Осенью. Тогда деревья начинают сбрасывать листья. Все, кроме елок. Цветы желтеют и сохнут. Все увядает, как мама. Но весной снова все оживает: цветы, деревья, трава. Снова зеленеет.

Наверное, маме скоро станет лучше. Как только растает снег. Но так долго ждать этого. Так долго! Ведь сейчас осень! Деревья только-только начали сбрасывать свои листья. Хотя зачем они это делают? Я не понимаю. Что плохого в том, чтобы деревья были зелеными весь год? Как елки. Было бы так здорово!

Папа когда-то рассказывал, что деревья не могут не сбрасывать листьев. Иначе зимой на них налипнет снег. Веткам станет тяжело, и они начнут ломаться. Но почему тогда не ломаются елки, папа? Но папа ничего не ответил. Он не знал. Тогда я понял: деревья тоже подчиняются своим обрядам. Так же, как и люди.

Кому понравится стоять на морозе без одежды? Это же очень холодно! И так можно заболеть. Однажды я вышел на балкон зимой. Я хотел потрогать снегиря. Он сидел на бельевой веревке. Он не шевелился. Мне было так интересно узнать, что с ним.

Я был в футболке и штанах. Вышел на балкон, а дверь захлопнулась. Сама собой. Тогда я жутко замерз! Хорошо, что мама увидела, что я пропал. Она открыла балкон и спасла меня. Она тут же устроила мне горячую ванну. Потом закутала в одеяло и поила чаем с вареньем. Мне стало тепло. Но кто отогревает деревья? Почему они не замерзают?

Я люблю гулять в парке. Особенно когда деревья в листьях. Особенно когда ветерок. Тогда они разговаривают! Точно так же, как и мы. Маленькие деревца смеются. Точь-в-точь как мама. Они всегда веселые. Всегда радостные. Когда бы я ни пришел в парк, они всегда чему-то рады.

Другие недовольно ворчат. Они такие же огромные, как папа. Выше всех остальных деревьев. Наверное, они тоже знают этих Фирсовых и Сергеевых. Наверное, они тоже всегда ими недовольны. Но почему большие никогда не могут думать о чем-то другом? Не о работе?

Елки просто раскачиваются из стороны в сторону. Они не участвуют в разговорах старших. Как Сережа. Стоят себе в сторонке. Они просто наблюдают за остальными. Иногда о чем-то перешептываются между собой. Тихо-тихо, чтобы никто не мог их услышать. Наверное, у них есть какая-то тайна. Какой-то секрет, раскрывать который им нельзя никому. Но почему? Неужели окружающие хотят им чего-то плохого?

А вот кусты. Они маленькие, но шумные. Они тоже хотят поговорить со старшими. Очень. Как я. Но те их не замечают. Совсем. Я хожу по парку и кричу деревьям:

– Эй, вы! Почему не разговариваете с маленькими? Им одиноко без вас! Они тоже хотят, чтобы с ними разговаривали! – Мне кажется, я смог бы уговорить большие деревья. Правда. Но они почему-то слишком заняты своими разговорами. Они не хотят говорить ни о чем другом. Почему они такие упрямые?

А зимой в парке тихо. Деревья стоят без листьев. Они только постанывают. Чуть слышно. Наверное, жалуются друг другу. Рассказывают, как им сейчас холодно и плохо. Но зачем тогда сбрасывать листья? Я знаю: им кажется, что виноваты во всем Фирсов, Сергеев и мистер-дристер. Но виноваты только они сами. В том, что сбросили листья. Я хочу им это объяснить. Очень хочу, но у меня ничего не выходит. Они не понимают меня. Так же как и все остальные. Они не хотят меня понимать.

Мама

Обычно в день рождения Костика мы собираемся всей семьей. Вернее, я собираю. Борис с Сережей вечно заняты. Им вечно не хватает времени на Костика. Они даже не помнят про этот день. Как будто Костика и нет на свете. Поэтому все у нас происходит «как обычно».

Как обычно, за неделю до дня рождения я напоминаю им обоим про то, что им надо быть дома. Как обычно, у обоих сразу же находятся очень важные дела. Как обычно, они начинают доказывать, что оба ужасно заняты. Мне, как обычно, приходилось шипеть на них обоих:

– Да разве можно так относиться к родному сыну? К брату родному! Почему вы оба такие сухари? Трех часов жаль? Да что вам вообще дорого в этой жизни?

Как обычно, такая взбучка действует. Они приходят вовремя. Даже с подарками: мячики там, игрушки всякие, прочая мишура. Кислые, конечно. Всем видом показывают, что им и без этого было чем заняться. Чем? С дружками мотаться по кафешкам? Пялиться в телевизор?

Потом, конечно, оживали. Костик приносил свой любимый хоккей, и мы устраивали семейный турнир. Сергей с Борисом оживали. Все было хорошо. Впрочем, как обычно.

Но на этот раз я решила: все будет иначе. Я не хочу силком тянуть ни мужа, ни сына. Раз они считают, что это им не надо, так тому и быть. Мы и втроем неплохо проведем время. Только я, Оля и Костик. В этот раз на праздник попадут только те, кто этого действительно хочет.

Костик всегда был не таким, как все. Нет, не в том дело, что он отставал. Он чувствовал все намного тоньше. В четыре годика я обратила внимание, что он очень любит слушать музыку. А еще танцевать. Но не так, как дети его возраста – прыгать и кувыркаться. Нет. Сначала он начинал в такт хлопать ладошами, затем приседать, затем прыгать. Не знаю как, но он ухитрялся выдерживать такт!

Решено. Тогда мы с Костиком отправились в музыкальную школу. Все дети в нашей группе оказались старше минимум на год, и Костик как-то затерялся среди ребят. Хоть и группа небольшая, а все равно ему тяжело оказалось. Зато когда все ребята разошлись, он перестал стесняться. Бегать начал, прыгать, изображать танец.

А еще его привело в полный восторг пианино! Когда его посадили за инструмент, он вмиг угомонился и начал бренчать клавишами. Шум поднял тогда, помню, жуткий. Мы с преподавателем решили не отвлекать его и ушли в другую комнату. Разговорились о том о сем. Даже и забыли как-то про Костика. Опомнились, когда шум прекратился. Побежали, понятное дело, назад в зал. Костик сидел за пианино. Точь-в-точь таким, как мы его оставили. Вот только он уже не просто жал на все клавиши подряд. Он играл! Он действительно играл! Пусть простейшая мелодия, пусть то и дело прерывалась, но это была настоящая музыка.

Понятное дело, преподаватель тут же «посмотрела» сына. Выяснилось, что рука у Костика для фортепиано подходящая – ладошка достаточно широкая, уже сейчас может взять интервал из пяти клавиш. Да и наклонности все к музицированию налицо. С тех пор как он родился, это был самый счастливый день в моей жизни! Я уже представляла, что Костик чуть ли не великий композитор. Бах, Бетховен. Глупости, конечно, но тогда так хотелось, чтобы он все-таки нашел себе место в этой жизни.

А вот Борис ничуть не обрадовался этому известию. Скорее, наоборот. Ему показалось, что я слишком много возлагаю надежд на дауна. Да-да, именно так он и сказал. На дауна. И вообще, следует хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем покупать какие-то серьезные вещи.

– Фортепиано для нас, дорогая, непозволительная роскошь. Но, если хочешь, я, конечно, ничего не буду иметь против.

Лучше бы он тогда просто сказал «Нет!». А то: «Но если хочешь. Я бы, конечно, не против. Думай сама». Я все смогла простить ему: что было «до», что было «после». Но это – нет.

Кончилось все тем, что Костику купили ксилофон. Самый простой, который только нашли (пойми, дорогая, мы не в той ситуации, чтобы сорить деньгами налево-направо).

Как же радовался Костик этому подарку! Он был готов часами высиживать со своей игрушкой! Он играл. Он действительно играл на ксилофоне! Потом, к неописуемой радости мужа, ему это надоело. Конечно! Кому понравится играть на семи нотах? Но Борису было все равно. Он изначально был настроен против Костика.

Не знаю, почему я вспомнила этот случай. Почему именно сегодня? Обида накатилась с новой силой. За себя, за Костика, за нас обоих!

Да что я вас тянуть буду! Делайте, что хотите! Смотрите свои любимые новости и что там еще по телику крутят. А еще я решила, что мы ни за что не будем встречать день рождения Константина дома. Мы устроим ему настоящий день рождения! В развлекательном центре. Вот это будет праздник! Настоящий.

Сережа

Не люблю осень. Сыро, слякотно. Все какое-то сплющенное в дым. А тут еще и днюха у брата. Это значит извольте с кислыми минами сидеть дома и смотреть, как он задувает на торте свечки. Желание типа загадал. Ну-ну. Мы еще и желания загадывать умеем. Опять же подарки искать ему надо. С этим, конечно, проблем нет. Ему что ни подари – всему радуется. Но все равно зря время тратить – ломает. Что я себе занятие не найду?

Обычно мать нам с отцом напоминает про этот день: мол, не забудьте, дома будьте вовремя. Забудешь тут. Конечно. Я бы и рад, да кое-кто не даст.

В этот раз, смотрю, молчит. В общем-то, и правильно. Ей бы лечиться. Отец говорил, она инфекцию какую-то подхватила. Вирус там или что-то типа этого. Действительно, выглядит неважно. Лечилась бы, а не с Костяном возилась. Даже нянечку наняли. Она бы с ним и занималась, день рождения с ним бы и справила. В конце концов, мы ей за это платим.

Костик

Мама сегодня такая красивая! Она надела свое яркое платье и блестящие босоножки. Накрасилась. Ей снова стало хорошо! Как раньше. А еще она одела свои бусы. Те самые, из прозрачных стеклышек! Я очень люблю эти бусы. Они такие красивые! А еще они сверкают. Мама с ними такая красивая!

Сегодня у меня будет необычный день рождения! Не такой, как всегда.

Обычно мы встречали его дома: я, папа и мама. Мы ели салаты, смотрели телевизор и играли в хоккей. Так было всегда. Но сегодня все будет иначе. Мы будем встречать мой день рождения не дома. Мы идем в какое-то огромное сверкающее здание. Оно светится всеми цветами. Оно мигает. Оно зовет. Мама ведет меня за руку, и мы идем в это здание. Мне так интересно: что же там внутри? Может, это волшебный замок джинна? Того, который умеет исполнять все желания? Или волшебный дворец? Я хочу поскорее узнать, что же там такое внутри.

Мы заходим в стеклянный зал. Он весь из стекла! Даже пол! Я вижу, что происходит внутри под ним. Но как же так? Стекло тонкое, и по нему нельзя ходить. Иначе оно не выдержит. Я пытаюсь разгадать эту загадку. Смотрю на то, что происходит там, внизу. Для меня это тоже чудо. Какие-то люди кидают мячи. Они сбивают кегли. Как в городках! Только почему-то мячики летят не по воздуху. Они катятся по оранжевым дорожкам.

Но всем не интересно, почему мячики катятся. Совсем. Они просто кидают их в кегли. Просто радуются. Я тоже хочу радоваться! Я хочу вниз к этим людям. Пусть они возьмут меня в свою игру!

– С днем рождения, Костик! – встречает нас Оля.

Она пришла ко мне! Ура! У меня будет настоящий день рождения. С гостями! С подарками!

Оля дарит мне большую коробку.

– Ну что же ты, Костик, неужели не посмотришь что там внутри? – улыбается она мне.

Я распаковываю свой подарок. Там – спортивная машина. Красная и быстрая. Как ракета! Но это же мечта Сережи! Это он мечтает о такой. Правда. Он хочет нравиться Оле. Но она дарит такую машину мне. Оле больше нравлюсь я? Впрочем, долго я об этом не думаю. Впереди нас ждет масса приключений.

Мы с мамой сдали куртки и пошли вниз. Туда, где так здорово играли эти люди. Мама подошла к какому-то дяде. Нас тут же провели к точно такой же дорожке с мячами. Только сначала заставили переобуться. Нам дали по паре кед. А взамен забрали наши туфли. Но я не хочу отдавать свои! Мне их подарила мама! Почему я должен отдавать их этому незнакомому дяде? Я посмотрел на маму с Олей. Они уже отдали свои туфли. Они обе стояли в красных кедах. Я понял: здесь так положено. Это обряд волшебного замка, который должны исполнять все, кто пришел сюда.

Никогда еще мне не было так весело! Здесь так много интересных штуковин! Сначала мы кидали шары в кегли. Это было так здорово! А еще просто! Достаточно лишь бросить шарик по центру. Он сам докатится до кеглей и собьет их. Правда, сначала у меня получалось плохо. Совсем. Потом я научился. У меня запросто получалось сбивать все до одной кегли. Мы долго-долго кидали шары, и я все время выигрывал. Но мама с Олей не расстраивались. Ничуть. Наоборот, они радовалась за меня.

Потом, когда нам надоело, мы пошли играть в хоккей. Не в такой, как у нас дома. Нет. Наш – маленький. У нашего – много-много фигурок. Ими надо управлять, чтобы забить шайбу в ворота. А этот большой. И игроков в нем нет совсем. Только две пластмассовые штучки, которыми отбивают шайбу. Но все равно играть в него оказалось так здорово!

Потом мы по очереди управляли машинками. Точь-в-точь как это делает Сережа на компьютере. Только он жмет на клавиши. Это не интересно. Я пробовал. А здесь мы сидели за настоящими рулями! Прямо как папа в машине!

Мы здорово провели этот вечер. Жаль, что Сережа с папой не пришли. Им было бы хорошо с нами! Правда. Им бы понравилось. Особенно хоккей. Ведь мы так здорово играем в хоккей дома!

Мама

Честное слово, хотелось расплакаться, когда я видела Костика таким счастливым. Ну почему я не водила его сюда раньше? Даже и не думала об этом. Наверное, потому, что боялась. Боялась косых взглядов. Боялась ухмылок в лицо и в спину. Вон как этот бугай за столиком сзади. Ему этого не понять. Для него мы – диковина. И ведь не объяснишь ему, что никто не виноват. Что такое может приключиться с каждым. Даже с ним. Он просто пьян. Пялится на нас. На Костика, потому что он – даун. На меня и Олю. В другой раз я бы смутилась. Но сегодня твердо решила устроить настоящий праздник своему сыну. Во что бы то ни стало!

Я даже и не думала, что такие простые вещи могут так обрадовать. Не представляла даже. Я считала, что хороший отдых – это, как минимум, поход в театр. Обязательно в Ленком. А это: шары, хоккей, дартс – так, баловство. Как же я ошибалась! И нас ничуть не смущает, что мы без папы и Сережи. Ну и что? Зато нам так весело! Мы радуемся. А что нам еще надо в этот день? В день рождения Костика?

Оля

Когда Юлия Дмитриевна пригласила меня на день рождении Костика, я с радостью приняла приглашение. Даже раздумывать не стала. Когда приглашают хорошо провести время, какой смысл отказывать? Тем более если это близкие мне люди. Странно, мы встречаемся с Сережей вот уже полгода. Но я вижу, что он от меня все дальше и дальше. Когда он только начинал ухаживать, он был другим. Более живым, что ли. Он приглашал меня в театры. На мюзиклы в основном, правда, но все-таки. Он проводил со мной много времени. Но хватило его ох как ненадолго. Потом он, наверное, решил: все, романтики достаточно! Теперь его уже не оторвать от компьютера. Променять он его может только на дискотеку. Или на ресторан. Он с неохотой выезжает за город. Все, что за Внуково, для него деревня. Я чувствую, что он мне чужой. Совсем. Мне гораздо ближе Костик и Юлия Дмитриевна. Они добрые. А еще не воображают о себе невесть что.

Сначала мне было странно, почему это Юлия Дмитриевна просила специально не звать Сергея. Но теперь, когда мы так здорово играем, я поняла. Мы играем, чтобы получить удовольствие. Сережа играет, чтобы выиграть. Самое большая для него радость – показать, что он лучше других. Это печально. Лучше всех не будешь. Особенно если ты – не лучший.

Папа

На работе опять что-то неладно. Я пока не могу понять – что именно. С виду вроде все так тихо и спокойно. Но я-то знаю: это не к добру. Отсутствие неприятностей – уже повод беспокоиться. Особенно в нашем офисе. Вон и Сергеев ходит, светится как самовар. Ох! Не к добру это все!

Так я думал неделю назад. Я оказался прав. Не подвела интуиция, мать ее! Сергеев-то даром времени не теряет. Кляузы пишет, доносы, докладные. Летом про Сергея телегу зарядил. Теперь вот про Юлю. Жена, мол, директора по развитию в компании работает неофициально, за вашей спиной, мистер Люмер. На очень ответственной должности. Сопровождает все юридические вопросы и все такое. Козел!

Сегодня этот мистер-дристер звонил. Битый час читал мне нотации. Воспитатель, мать его! Ты лучше за Фирсовым приглядывай, козлом этим вонючим. Один за другим больничные берет. А работать когда?

Я, между прочим, Юлю к нам не от хорошей жизни подключил! Сейчас пойди поищи юриста квалифицированного! Сколько он за работу запросит в месяц? Это с учетом того, что в основное время договоры согласовывать будет! Нет, ну и мне, конечно, польза. Авторитет на предприятии. Премии опять же. Плохо разве? Кому она мешает? Тем более что этот козел Фирсов снова на две недели выпал. А он у нас, между прочим, директор по общим вопросам. И юридическим тоже. А работу делать кому? Мне, что ли? Вот у меня других дел нет. Сергееву? Да я ему бумажки перекладывать не доверю, не то чтобы вопросы решать! Один хрен – напартачит, а потом расхлебывай. У меня же голова болеть и будет. Вместо того чтобы кляузы рисовать, лучше бы юриста приличного поискал. Но нет! Мы, видишь ли, стратеги. Нас, видишь ли, от высоких материй отвлекать нельзя. Процесс трудовой прерывать, видишь ли, не положено.

А кляузы писать время есть? От материй высоких это не отвлекает? Я-то видел письмо это. Люмер прислал. Со своей визой: «Юрист должен работать официально! Для родственников мест в нашей компании нет». Да хер тебе, мистер-дристер! Квоту дай лучше! Люди нужны, люди, понимаешь ты, башка дурья!

Так и сказал ему. Нет, не сказал, прокричал почти. Ну без тыканий, конечно. Без мата. Объяснил, короче, что он не прав. Но письмо то – залюбуешься. Видно, не один драгоценный час своего рабочего времени потратил этот недоносок на его составление. Постарался. Да за что мне все это?

Пришлось потом еще на час на работе задержаться. Пока в себя не приду. Опасное это дело в таком состоянии за руль садиться. Хорошо хоть дома есть кому выслушать. Но как же я ненавижу всех этих ублюдков!

Домой приехал – никого нет. Ни Юли, ни сына младшего. Только записка: «Празднуем день рождения Костика. Не жди, вернемся поздно. Ужин в холодильнике. Постарайся как следует выспаться. Юля».

Это еще что за фокусы! Лечиться тебе надо, а ты с сыном-дауном по кабакам таскаться решила! День рождения, видите ли, справляют они! Тут в узел сворачиваешься, чтобы жена одеться могла прилично, сын – образование получить. Опять же сына младшего содержать на что-то надо. А тебе хоть бы «спасибо» в ответ! Дождешься тут, как же! Мы, видите ли, день рождения справляем. Нам не до вас. И это после всего, что я сделал? Вот, значит, как?

Никогда я еще не был так зол. Никогда! Сначала на работе катком по мне прошлись, теперь вот дома сюрприз устроили. А я ведь так на Юлю рассчитывал! Она должна была выслушать меня. Помочь должна была! А вместо этого развлекушки себе на ночь глядя устроить решила! Да что она себе позволяет?

Первое, что хотел сделать, это позвонить и высказать все, что думаю о ней и ее поступке. Она должна быть дома, когда я прихожу с работы! Иначе я не могу. Иначе утром приду в офис в поганом настроении! Мне надо, чтобы кто-то поддержал меня. Мне надо выговориться. Мне надо, чтобы кто-то был рядом, когда мне тяжело. Неужели это так трудно!

Короче, не стал звонить. Сорвался на мобильнике – швырнул его об стену. Полегчало. Немного, но злоба не ушла – притаилась. Стоило только чуть отдышаться, как она снова вылезла. Зараза!

Я злился все дольше и больше. На Фирсова, на Сергеева, на Люмера, на сына-дауна, на жену. Но больше всего я злился на то, что остался один. Даже когда Юля уезжала, все-таки оставался Костя. Тогда было кому меня выслушать. А сейчас – нет. И от этого я взбесился еще больше.

А потом я просто заснул. И приснились мне все мои офисные бараны. Ненавижу!

Сережа

Это что за новости? Домой пришел, а там отец. Злой как черт. Не подходи, взорвется. Еще никогда его таким не видел. Мобильником, смотрю, даже об стенку приложился. От души. Новый совсем. Мать, если отец на взводе с работы приходит, всегда успокаивает его. Типа там выговорится дает и что там еще нужно. А сегодня нет ее – Костяну праздник устроить решила. И Ольку пригласила, похоже. Иначе почему она со мной в ресторан не пошла? Тоже мне, бойфренда отыскала. Дауна! А у меня тут проблем куча. На работе, в универе. Мне так помощь нужна твоя была. Я так на тебя рассчитывал, а ты!

Домой не хотелось идти совсем. Настроение – швах, девушка помочь отказалась, а тут еще и день рождения у брата. Сидеть на кухне и изображать веселье. Радоваться, когда он свечки задувает. Убожество. И так каждый год. Одно и то же.

В общем, только к полуночи домой вернулся. Думал: Костян уже спать будет. И мороки тебе никакой, подарок на стол положил и гуляй. А тут оказывается мать его куда-то повела. Праздник решила устроить. Куда на ночь-то глядя?

Думал, матери позвонить, рассказать, что тут происходит. Чтобы пришла отца успокоить. Уже набрал номер, но сам и прервал его. Блин, как-то по-дурацки получается. Еще и Костяна поздравлять сейчас придется, маманя-то трубку ему по-любому даст, типа тебя сейчас Сережа будет поздравлять с днем рождения. А что я ему скажу? И так настроения никакого, а тут еще и это.

В комнату свою, короче, пришел, включил комп, наушники и кваку – отстреливать уродов. Хоть как-то успокоиться надо бы.

Мама

Было поздно, но спать не хотелось. Слишком хорошо нам было в этот вечер. Жаль только, голова кружиться начала под конец, но я уже привыкла. Точно так же как носить с собой в сумочке целый ворох таблеток и прочей ерунды. За весь вечер мне ни разу не позвонили. Ни Борис, ни Сережа. Значит, помнят. Значит, попрятались. Хоть что-то человеческое осталось в них.

Я уже и не помню, когда отдыхала так по-настоящему. Без этого вечного нытья про то, как тяжело на работе. Без этих «привет, мам, что у нас на ужин?». Ну почему так сложно найти время, чтобы просто по-человечески пообщаться. Поговорить, в конце концов. Но не о работе, а просто так.

Я долго пыталась понять: что же до сих пор держит меня рядом с ними? Что? Ведь любви уже нет. Зарабатывать на жизнь я могу и сама. Не зря ведь до сих пор Бориса консультирую по всем вопросам юридическим. Даже юриста нанимать не стал. Не получилось – к маме улетела бы. Уж там прожили бы как-нибудь втроем. Так что же?

Удивилась, когда поняла. Ответ такой простой и такой сложный одновременно. Но разве так бывает? Я поняла: хотела, чтобы у Костика был отец. Как и у всех ребят вокруг.

Со стороны покажется странным: Борис не любит младшего сына. Он его так и не признал. Не смог смириться с мыслью, что его сын – даун. Даже дома он старается не замечать его. А Костик Борису все равно рад. Всегда. Как щенок, которого пнули, а потом дали кусочек мяса. И все – обида забыта. Любая. А потом еще что-нибудь. И еще. Казалось бы, уже давно пора начать его бояться. Но нет. Борис – папа, а папу надо любить. Вот тебе и весь рассказ. Почему так?

Я и не заметила совсем, как время к часу ночи подошло. Обычно к этому времени Костик ходит сонный. Устает и начинает капризничать, как ребенок. Но сегодня нет. Сегодня он бегает и радуется. Наверное, это лучший день рождения в его жизни. А вот я устала. Очень. Пора доставать тортик и задувать свечи. Пора возвращаться домой. И принимать лекарства. Завтра опять на процедуры. Опять и опять. Боже мой, ну когда же это все закончится?

Костик знает, что надо загадывать желание. Он знает, что надо задувать свечки. Интересно, о чем он думает? Какие желания загадывает?

Костик

Это был лучший день из всех, что я помню. Правда! Еще никогда я не проводил за играми столько времени! Никогда! Даже мама повеселела. В последнее время она совсем грустная. И уставшая. Но не сегодня. Сегодня она веселая. Ей понравилось играться со мной и с Олей.

Но сейчас мама устала. Я вижу это. Уже много времени, и мама хочет спать. Я ужасно не хочу уходить. А еще я хочу задуть свечки на тортике. Без них день рождения не настоящий. Совсем. Я не хочу ненастоящий день рождения! Но еще больше я не хочу видеть маму такой.

Мама куда-то отошла. Наверное, пошла за нашими куртками. Сейчас она вернется, и мы отправимся домой. Но мы обязательно придем сюда еще. Обязательно. Все вместе: папа, Сережа, я, Оля и мама. Мы замечательно проведем время. Здесь здорово. Очень. И очень весело!

Я и не заметил, как подошла мама. Она ходила за тортиком! Она подошла ко мне сзади. Так, чтобы я не заметил. И позвала меня.

– Пришла пора задувать свечи. Костик готов? Он уже знает, какое желание будет загадывать?

Конечно, я знаю! Я всегда загадываю это желание. Одно и то же. Снова и снова. Я всегда задуваю все свечки. Я стараюсь. Очень. Ведь я так хочу, чтобы мое желание исполнилось!

Я хочу, чтобы меня понимали. Очень. Но еще больше я хочу, чтобы маме снова стало хорошо! Чтобы она снова начала улыбаться. Чтобы она снова стала веселой! Как сегодня, но только навсегда! Почему нельзя загадать сразу два желания? Почему я должен загадывать только одно? Это нечестно!

– Ну же, Костик, загадывай поскорее свое желание! Загадывай и задувай свечки. У тебя же всегда так здорово получается их задувать! – улыбнулась мне мама. – Еще ни разу не осталось ни одной непотушенной свечки! У меня всегда остаются. Это все потому, что я не умею их задувать. Покажи, как надо это делать.

– Я тоже не умею. У меня тоже не получается. Но Костик научит нас. Правда? – смотрит на меня Оля.

Я смотрю на маму. Я вижу, что она устала. А еще, что ей больно. Я понял, что загадаю в этот раз. Мама, я хочу, чтобы ты выздоровела. Я хочу, чтобы ты снова стала веселой и радостной. Я хочу, чтобы ты ожила, как те деревья в парке.

Я закрыл глаза. И как следует вдохнул. Я изо всех сил начал дуть на свечки.

– Молодец! – услышал я мамин голос.

– Умница! – обрадовалась Оля.

У меня получилось! Мама снова будет веселой и радостной. Она снова будет проводить со мной много времени.

Все свечки погасли. Все, кроме одной. Я посмотрел на маму. И понял: ничего не вышло. Я заплакал.

* * *

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.

Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.

Свет!

Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.

Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.

Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда придет пора.

Маму забрали в больницу. Теперь она не бывает дома. Совсем. Вместо нее – Татьяна Владимировна. Она хорошая. Правда. Только она не умеет любить меня ни так, как мама, ни даже как Оля. Ей жаль меня. А еще больше ей жаль маму. Точно так же, как и всем остальным. Жалость – это обряд взрослых. Но зачем меня жалеть? Мне не надо жалости. Мне надо любви. Но взрослые не умеют любить. Они умеют только жалеть. Но чаще они только притворяются.

Я остался один. Мы остались одни: я, папа, Сережа. Раньше мы вместе ужинали. Иногда ходили по городу. К нам приходила Оля. Она водила нас по музеям. Ездила с нами в удивительные места. Играла в бадминтон. Она нас любила. И ни капельки не жалела. Теперь этого нет. Теперь ничего нет. Есть только Татьяна Владимировна со своими обрядами и мой оранжевый мячик.

Но мячик не заменит маму. Мячик – друг. А мне нужна мама. Я хочу ее видеть. Радостную, чуть раскрасневшуюся, с растрепанными волосами. Я все жду и жду, когда же Хозяин Задверного мира снова пустит ее домой. Когда-нибудь он должен наиграться с ней. Когда-нибудь он должен понять, что мне одиноко! Целыми днями я сижу рядом с входной дверью. И смотрю на нее. Жду. Я верю: тот человек на кресте услышал меня и хочет помочь.

Хозяйничает по дому теперь Татьяна Владимировна. Она стирает, делает уборку, готовит. А еще приносит в дом картинки. Тети и дяди, точь-в-точь как те, в белом доме. В доме Хозяина Оранжевого Мячика. Только те были большие, а эти маленькие.

Татьяна Владимировна подолгу стоит перед картинками на коленях. Она что-то шепчет, кланяется. Она зажигает свечки и ставит их рядом с каждой из картинок. Она выполняет свой обряд. Она хочет как лучше. Но она не понимает, что просить надо у того мужчины. Она не понимает, что просить должен я.

– Пойдемте в дом Хозяина Оранжевого Мячика! Мне нужно поговорить с ним. Он услышал меня тогда! Он поможет нам! Он помогает всем, кто его просит по-настоящему, – пытаюсь объяснить я ей.

Напрасно! Она лишь продолжает исполнять свой обряд.

– Костя, не мешай. Ты же видишь, я занята, – отмахивается она от меня.

– Он поможет! Правда! Он – добрый. Очень добрый. А еще он совсем один. Он знает, как это тяжело быть одному. Он поймет меня. И вернет маму! – не успокаиваюсь я.

Нянечка не понимает меня. Она не может понять, о чем идет речь.

– Константин, перестань, или я запру тебя в комнате, и будешь сидеть один! – начинает сердиться она.

Она думает, что эти картинки смогут помочь. И повторяет свой обряд. Она хочет помочь, но ничего не понимает! Она упрямая! Я хватаю свой мячик. И снова бегу к няне.

– Хозяин Оранжевого Мячика! Он поможет. Пойдемте же! Вы будете там исполнять свой обряд. Я не буду мешать вам. Я буду разговаривать с тем человеком!

Няня не отвечает. Она почему-то рассердилась. Забирает у меня мяч и прячет его на антресоль. Повыше, чтобы я не смог его достать. Но почему? Разве ей ни разу не было одиноко? Потом она берет меня за руку и заводит в мою комнату. Она запирает меня. Ей не нравится, что я нарушаю ее обряд. Она думает, что так сможет помочь маме. Но почему она не слышит меня?!

– Ну что за человек? Тут мать умирает, а он все об играх думает. Господи, прости его, грешного, – вздыхает она и снова принимается что-то шептать.

Бабушка

И думать не думала, что к дочери в больницу ехать придется. Как гром среди неба ясного телеграмма эта: «Юлия тяжело больна. Приезжайте. Срочно». И все. Да большего-то и не надо. Раз Борис написал такое, значит, все плохо. Очень.

У нас из деревни в город выехать – беда. Михалычу спасибо, подвез. Нашлась добрая душа на этом свете. Посреди ночи сорвался. Отвез до станции, билет купить помог, погрузиться. Денег-то ни копейки не взял. Руками машет только: полно тебе, Надежда. Страсть как надо тебе в Москву. Так что я – не помогу, что ли?

Его уж лет десять не видела, с тех пор, как колхоз развалился. А он – ничего. Завел мотоцикл и поехал.

Уже в дом вошла, поняла: беда случилась. Все мрачные как тучи: Сережа, Борис. Женщина какая-то. Сиделка, объясняют, для Костика. Икон повсюду понаставлено. Это у них-то! Кроме Юли и не верил-то никто! Разве что в церковь ходили иногда, да и то любопытства больше ради. Диво это для них дивное: стены размалеванные да свечи с иконами.

Даже Костик и тот чувствует, что нехорошее что-то творится. Беда идет. На него посмотрела, аж страшно сделалось. Он и говорить-то не может. Его вон все за дурачка держат, а он, кажется, видит все, понимает.

Мне иногда не по себе делается, когда глаза его вижу. Такие огромные, темные, серьезные. Ничуть они не изменились с тех пор, как родился он. Ни капельки. Помню, как в первый раз на руки взяла его. Сверток этот крошечный. Тогда и ведать не ведали, что болен он. Да и откуда знать-то было? Уже потом, как узнали, переполошились все. Отдать хотели в интернат. И так и эдак Юлю уговаривали: «Зачем тебе, мол, хлопоты эти. Он же даун! Ты этот камень себе на шею повесишь, а ему и жить-то всего ничего. Ты сразу крест этот сними. Мы же о тебе заботимся. Нам же тебя жаль».

Уже тогда от ребенка этого отвернулись. И отец, и родня его вся. И каждый день так. Каждый день: «Откажись, отдай, ради себя». Чуть не сломали было девку-то. Но выдержала. Молодец. И сейчас выдержит!

А теперь мальчуган смотрит на меня и не по себе становится. Знает ведь, что с мамкой беда стряслась. Еще не говорил мне Борис ни слова, а я уже поняла, что это так. На Костика посмотрела и поняла. Бог ты мой, как же жить-то тебе? Кого не спросить, все вокруг жаловаться бегут. Только позови! Денег нет, начальник не любит, с женой поругались. А каково тебе-то, внучок мой? Все понимать, да не объяснить ничего. И скрыть от тебя ничего невозможно.

Обнять хотела, утешить Костика. Да не дали мне. Тут же на кухню увели. «Положение очень серьезное. Она молодец, держится. Лучшая клиника. Специалисты по онкологии. Мы надеемся. Все будет хорошо!»

Все точь-в-точь, как девятнадцать лет назад, когда отговаривали Костика брать: «Ситуация очень серьезная, но ты молодец, выдержишь. Педиатры говорят. Мы надеемся. Все будет хорошо».

Не смогла я этого слушать больше. Встала – и на улицу. Душно мне с вами. Душно.

Папа

Я не хочу возвращаться домой вечерами. Там пусто. Там душно. Я только сейчас понял, что для меня значила Юлия. Только сейчас понял, что значит для меня потерять ее. Даже думать об этом не хочу!

Трудно поверить, но я сам порой срывался на нее: «Сидишь, мол, тут, как наседка, с сыном-дауном. Нет, чтобы полезным чем-то заняться». Мне казалось, что я – двигатель в этой семье. А положили Юлю в больницу, и я понял, что это не так. Почему-то только сейчас вспомнил про вечера, когда возвращался домой измотанный и уставший. Злой на весь мир. Поразительно, Юля всегда находила слова, чтобы взбодрить меня. Встряхнуть, вернуть к жизни.

Она готова была часами выслушивать рассказы о моих злоключениях на работе. А мне. Мне доставляло удовольствие говорить о них. Снова и снова. Вот, мол, какой я. Я тут из кожи лезу, чтобы вы жили как люди. Слюнтяй! Мне просто хотелось, чтобы меня пожалели. Хотел слить с себя грязь ушедшего дня на кого-то другого. Хотел, чтобы за меня решили все мои проблемы. А еще мне так и не хватило духа сказать в лицо всем этим Фирсовым и прочим все, что думаю о них. Выговаривал, конечно, заочно – дома, жене.

И ведь жалела, слушала, решала. Все то, что я с себя сбрасывал, брала себе. Тогда мне казалось: все оттого, что она никто в нашей семье. Боже мой, как я ошибался! Я даже представить боюсь, сколько гадости слил на нее за все это время! Я даже представить боюсь, что в ее болезни повинен больше всех в этом мире!

Костик

К нам приехала бабушка. Мама моей мамы. Теперь она за Татьяну Николаевну. Так же как и няня, она ухаживает за нами. Так же подолгу стоит перед картинками. Нет, не так же! Татьяна Николаевна просто бормотала. Она лишь выполняла обряд. Бабушка разговаривает с ними. Почти так же, как я разговаривал с тем человеком.

А еще она много времени проводит с мамой. После возвращения папы бабушка собирается и уходит в поликлинику. Возвращается под утро. Уставшая и бледная. Возвращается, чтобы приготовить поесть. И чтобы поговорить с картинками. Погулять со мной. А потом, вечером, снова уйти к маме.

– Надежда Владимировна, ну нельзя же так, – выговаривает ей папа. – Нужно хоть иногда спать. Вы же в могилу себя загоните.

– Если в этом доме некому посидеть с моей дочерью, я сделаю это за всех, – ворчит она в ответ.

– Ну поймите же вы, я не могу проводить с ней много времени. У меня работа. А видеть ее в таком состоянии я не могу. Я расстраиваюсь и на следующий день не могу на работе ничего делать! У меня. У меня просто руки опускаются от этого.

– Так ты не ходи на работу денек.

– Этого я тоже не могу сделать. Сергеев метит на мое место. Любая моя ошибка будет стоить мне должности. Это слишком высокая цена. В конце концов, нам нужны деньги на жизнь и на лечение Юли.

– Вот и зарабатывай их. А я с дочерью посижу, – упрямо твердит она в ответ.

Папа бессильно разводит руками. Каждый вечер во время ужина он пытается убедить бабушку поспать дома. Каждый вечер бабушка не желает даже слушать об этом.

Во время одного из разговоров бабушка просто сказала:

– Мне до могилы полшага осталось. Как скажет Бог: «Пора на покой», так я и уйду. Но если кто спросит меня, что я делала, когда дочь в больнице лежала, так я и отвечу: «С ней рядом была. Чем могла, тем и помогала». А что ты скажешь? На работе был? Деньги зарабатывал? Место свое защищал?

Мне стало жаль папу. Он живет обрядами, которые не любит. Папа хочет делать одно, но должен делать другое. Он любит яркие футболки и джинсы, но ходит в костюме. Он.

Папа не хочет, но должен выполнять обряды. Мне жаль его. Правда. Он такой сильный, но такой слабый! Ему нипочем не устоять перед обрядами. Интересно, смогу ли это делать я, когда сам стану папой?

Папа

– Брось все это хотя бы на неделю. Возьми отпуск. Мы слетаем к моей маме в деревню, развеемся, отдохнем. Побудем собой, в конце концов. Ты порыбачишь, я покупаюсь в реке, ребята отдохнут от города…

Так нередко начинался наш разговор за ужином. Особенно когда я сильно распалялся со своими рассказами о работе. Фирсов, Люмер, еще невесть кто и что. Всегда находился повод. Всегда. А если и не находился, я сам его выдумывал: пробки, шпана у подъездов. Да какая к черту разница? Все это такие мелочи. Но ведь тогда почему-то все казалось таким важным!

– Пожалуй, ты права, – соглашаюсь я с Юлей. – Надо немного проветриться, а то действительно, засиделись мы здесь. Одену свою любимую футболку, драные джинсы, сяду на мотоцикл и поеду рыбачить с Михалычем. Отключу телефоны и не буду думать о работе. И так целых семь дней! Пожалуй, я заслужил это.

– Точно, – улыбается мне Юля. – Заслужил как никто.

– Завтра же напишу заявление, и в субботу мы полетим в деревню!

Как часто говорил я эти слова. Как часто! Я знал, что завтра же откажусь от них. Я знал, что буду говорить о том, что не могу оставить работу. Я знал все это. Знал. И все равно обещал, что поеду. Мне хотелось казаться очень занятым и важным.

– Фирсов взял больничный на неделю. Боюсь, дорогая, с отпуском придется подождать.

– Но почему? – каждый раз расстраивалась Юля. Она-то верила каждому моему слову! Каждому!

– Да потому, что его работу придется выполнять мне. Работы много. Очень. Особенно сейчас, когда этот козел снова заболел, – срывал я зло на Фирсова.

– Ну и что здесь такого?

– Что такого? – меня возмущала ее наивность. Мне казалось невероятным, как человек может не понимать таких вещей!

– Если мы завалим план продаж на этот год, нам не видать ни премии, ни тринадцатой. Это значит: прощай зимний отпуск. Ты знаешь, я не могу себе такого позволить. Да и Сергей не отдохнет. У него институт, ему надо делать карьеру. А для этого надо по-человечески отдыхать. А Фирсова все равно уволят. Это – вопрос времени. Слишком часто болеет. Я должен быть готов, чтобы хоть временно выполнять его функционал. На то я и руководитель, чтобы временно закрывать все эти дыры.

– Но почему именно ты? Почему не Люмер?

– Потому, что этот мистер-дристер ни черта не понимает в том, как делаются продажи у нас в России.

Дальше я заводился, начинал что-то там рассказывать про работу, про какие-то проблемы. Потом начинал ругать Люмера и Фирсова. Потом вообще всех.

А потом я понял, что просто был последним дураком!

Сережа

Как ломом по голове: у матери рак. Мать лежит в больнице и, скорее всего, умрет. Но почему именно моя мать? Что такого она сделала? Отец говорил, что это какая-то инфекция! Ничего серьезного, она скоро поправится!

Я сидел перед монитором и тупил. У меня все это просто не укладывалось в голове. Нет, конечно, все будет в порядке. Ей только что сделали серьезную операцию. Она обязательно поправится. Иначе и быть не может. Спокойно, Серега, все будет тип-топ.

Нет, я просто представить себе не могу, что с ней может что-то случиться. Она же такая. Я чуть не поперхнулся воздухом. Я не помню, как она выглядит. Не то чтобы совсем. Нет, конечно. Каждый день виделись, пока ее в больницу не положили.

Я не помню ни одной детали. Когда же мы все вместе проводили время? Не десять минут утром и не пятнадцать за ужином. Так, по-серьезному, как положено. На турбазе в этом, как его? В общем, мы Новый год там встречали. Еще Костяна первый раз на дискотеку повели. Детскую эту, дурацкую. Я еще долго потом смеялся, когда вспоминал, как он там дрыгался под песенки эти идиотские. Вот только было это лет шесть или восемь назад.

Все будет в порядке. Все будет в по-ряд-ке. Я поглубже вдохнул. Спокойно, Сергей. Все будет о'кей. Ольга эта еще, дура. Ну чего тебе-то не хватало? Ответь, чего? На дискотеку – пожалуйста. В кафе – да хоть каждый вечер! В ресторан – и это можно. Нет, скучно, видите ли, ей было. Да любая бы на твоем месте в осадок выпала. По таким дискотекам ходить! В кафе каждый день! Букеты какие! Меньше чем полторы штуки за каждый и не отдавал!

Рестораны опять же. Времени сколько угрохал. А денег!

Но нет. Мы, видите ли, привередничать изволили. Нам, видите ли, ощущений не хватало. Посмотрю я на тебя, когда назад ко мне приползешь. Приползешь ведь!

Даже дыхание перехватило, когда понял, что за ахинею гоню! Не приползет. Если только я на колени не бухнусь. А ведь так здорово было с ней. Всегда что-то придумать ухитрялась. Хоть в тот же Парк птиц рвануть, в музей или еще куда-нибудь. На этот фестиваль ландшафтных объектов. Дубина, что же ты туда не поехал с ними?

С матерью все будет в порядке, будь спок, Серега. Главное, взять себя в руки. И все будет в порядке. Интересно, отец хоть готовить умеет?

Костик

Для меня наступили тоскливые дни. Никому до меня нет дела. Нет, конечно, бабушка уделяет мне немного времени. Но она живет ради мамы. Не ради папы с Сережей, нет. И уж тем более не ради меня. По крайней мере сейчас. Я не виню ее. Просто мне немного обидно. Может, если бы меня забрали в поликлинику, все стали бы ходить ко мне. Может, хотя бы тогда меня полюбили?

Это не значит, что со мной совсем перестали проводить время. Нет! Бабушка часто листает со мной старые фотоальбомы. Смотрит картинки. Радуется. Показывает их мне. Я радуюсь вместе с ней.

Я люблю эти картинки. Особенно старые. Те, что черно-белые. Стоит только чуть-чуть постараться – и они оживают.

Вот папа и мама где-то высоко в горах. Они играют в снежки. Вот мама со своими подругами. Они жарят мясо. Вот папа и мама с коляской. Это – Сережа. Он старше меня. Мама заботливо поправляет ворот его куртки. Папа смотрит на маму. Каждая фотография – частичка жизни.

Вот Сережа рядом с новогодней елкой. Он одет в белую рубашку и почему-то очень серьезный. Почему? На Новый год все должны быть веселыми. И в новогодних костюмах.

А вот снова мама. Она держит за руку Сережу. У мамы большой живот. Там – я. Я скоро появлюсь на свет. Осталось совсем чуть-чуть. Мама светится от счастья. Я ощущаю это. Вот снова папа и мама. Она стоит с цветами и смотрит на папу. Папа приложил ухо к маминому животу. Они оба счастливы.

Дальше нет почти ни одной фотографии, где родители радостные. Вот они с коляской. Это уже я. Папа растерян. Я чувствую это. Нет, он улыбается, но я вижу, что эта улыбка ненастоящая. Он смотрит куда-то в сторону. Улыбается мама. Она рада, что появился я. Она единственный человек, который по-настоящему любит меня. Мама, Оля и бабушка. Мама моей мамы.

Вот я с бабушкой. Она усадила меня на колени и придерживает, чтобы я не упал. Мне уже пять лет. Дальше со мной кроме мамы никто не фотографировался.

Потом пошли фотографии цветные. Их делали Сережа и папа. Нет почти ни одной, где бы не было кого-то из них. Они везде. Они закрывают собой почти все в кадре. А еще они не по-настоящему улыбаются. Я не люблю эти карточки. Они не живые. Совсем. Здесь все замершие в каких-то неправильных позах. Словно думали, как бы им встать, чтобы на кадре выглядеть получше. У них ничего не получилось. Оживи вдруг картинка – они бы продолжали стоять так и дальше.

Бабушка понимает меня. Она тоже не очень любит эти картинки. Она предпочитает смотреть старые. Или те, что делала Оля. Они тоже цветные, но красивые. Красивые и живые. Бабушка видит, что мне эти карточки тоже нравятся. Поэтому она показывает их мне. Мы вместе оживляем эти старые карточки. Снова и снова. Мы живем вместе с молодыми папой и мамой.

Сегодня мы с бабушкой идем в поликлинику к маме. Я не люблю это место, но я хочу увидеть ее. Я соскучился по маме, мне ее не хватает. Я знаю, мне удастся уговорить ее вернуться домой. Я расскажу ей о том, что я остался один. Со мной мало кто общается. Мой оранжевый мячик остался где-то на антресолях. Все, что мне остается, – это оживлять картинки вместе с бабушкой. Или ждать, что к нам зайдет Оля. Или вызывать своего друга – Оранжевого Мячика. Я провожу с ним много времени. Как только мама услышит это, она тут же вернется домой. Она вернется к нам – и все снова будет как раньше.

Мы с бабушкой идем по длиннющим коридорам больницы. То тут, то там попадаются люди в белых халатах. Точь-в-точь как тот бородатый дядька, к которому водили меня. Они все знают бабушку. Знают, зачем она пришла. Они стараются не смотреть на нее. Вот к нам подошел большой человек в очках. В руках у него толстая-толстая тетрадь.

– Надежда Владимировна, здравствуйте.

– Здравствуйте, Алексей Владимирович, – отвечает она ему.

Какая-то нехорошая пауза растянулась между ними. Бабушка смотрела на дядю, а тот не знал, что ему делать. Наконец он заговорил.

– Состояние Юлии Дмитриевны крайне тяжелое. Операция не дала результатов. Готовьтесь к самому худшему. Простите, но больше я ничем помочь не могу. – Он протянул бабушке тетрадь и молча ушел.

Бабушка подошла к одной из белых дверей. Перед дверью она остановилась. Словно собиралась с силами, перед тем как войти. Потом она толкнула дверь и молча вошла внутрь.

Наверное, в этой комнате живет какой-то свой Хозяин Задверного мира. Как только бабушка вошла, она как-то сразу поникла. Я впервые в жизни увидел это: как меняются люди, когда уходят за дверь. Не успеешь досчитать до трех, и перед тобой уже другой человек. Но почему именно здесь? Мне стало страшно. Я не хочу так меняться. Но в этот момент я увидел маму.

Я зашел внутрь. В комнате пахло лекарствами. Я не люблю этот запах. Когда так пахнет в комнате, значит, кому-то плохо. Кто-то болеет. Я посмотрел на маму. Она лежала какая-то бледная и маленькая. И неподвижная. Я никогда не видел ее такой. Даже тогда, когда она простудилась и долго-долго лежала в такой же комнате. Тогда она была слабой и уставшей, но она улыбалась. Она спрашивала, как мое здоровье, она обнимала Сережу. А сейчас она просто лежала без движения. И мне стало страшно. Я понял: мама больше не вернется.

Мама

Все, что мне остается, – вспоминать. Мне есть много чего вспомнить. Очень. И почему-то все воспоминания радостные. Я не помню ничего плохого. Совсем. Я помню нашу с Борисом свадьбу. Свадьбу случайную. Тогда женились мои друзья в деревне. Я получила приглашение, но одна ехать не хотела. Как раз тогда мы и познакомились с Борисом. Месяц встречались. Я пригласила его с собой, было немного обидно ехать одной. Все мои друзья к тому временем были женаты, а у меня даже жениха не было!

Уже там совершенно случайно у меня вырвалось что-то о женитьбе. Странно. Сколько я ни пыталась, так и не смогла вспомнить, что же именно… Может, и не вырывалось ничего. Может, это потом мама что-то придумала. Уж больно хотелось ей меня замуж выдать. А тут на тебе: комсомолец, выпускник МГУ, красавец. Отец – директор элеватора. Дочь сама же его и привезла.

В общем, для мамы это было как отмашка. Уж как она договорилась с загсом, достала три ящика шампанского, выбила у председателя «Волгу». Новую. Черную. Блестящую! А утром просто ошарашила нас: к свадьбе все готово! Неделя на сборы.

И полетели телеграммы во все города. Всем родственникам и друзьям. Никто не поверил, но приехали все. Тогда я думала, что я – самый счастливый человек в мире!

Рождение Сережи. Мы ждали его с нетерпением. Наш первенец! Он должен был обязательно стать космонавтом. Или летчиком. Первые бессонные ночи. Сумасшедшие недели, когда никто не знал, что делать и где искать молоко, пеленки, соски и все остальное. Мы были уставшими, но такими счастливыми!

Потом – провал. Я не помню ничего. Ничего, кроме букета ромашек. Даже не букета. Нет! Целого куста ромашек! Костик выкопал его с корнем и принес на порог бабушкиного дома. Уж не знаю, как он ухитрился вытащить его из земли! Странно, но он не любил цветы в букетах. Не знаю почему. Наверное, потому, что знал: они срезаны с грядок. Они – не живые. Наверное, именно поэтому он тогда принес эти ромашки. С корнями. Живые ромашки!

А еще запах моря. Красное море! Курорт. Настоящий курорт. Почему-то попала я туда только теперь, ближе к концу жизни. Запах и шум моря. Что может быть лучше?

Кто-то пришел. Я почувствовала это. Мама. Ко мне больше никто не приходит так часто. Борис с Сережей несколько раз наведывались. Временами заходит Оля. Одна. Хорошая девушка. Она всегда приносит открытку или еще что-то. Мне так жаль, что не получится у них ничего с Сережей. Я вижу это. Слишком она живая для моего сына.

Мама приходит каждый день. Но сегодня она не одна. Она с Костей. Боже мой, как же, наверное, тяжело ему видеть меня такой: неподвижной и невесомой. Наверное, я похожа на тот цветок, что срезали с грядки. Костя, Костя. Как же ты будешь без меня? Кто будет тебя любить? Надеюсь, мама заберет тебя к себе. Надеюсь, ты познакомишься с Михалычем и его женой. Они добрые. А еще – очень одинокие. Они позаботятся о тебе. И я. Я тоже позабочусь. Обязательно. Знай, что бы ни случилось, я всегда буду рядом. Мама всегда будет с тобой, Костя, сыночек мой!

Костик

Люди всегда возвращаются. Они уходят во владения Хозяина Задверного мира, но через какое-то время приходят назад. Наверное, им не нравится там. Но мама уже не придет. Наверное, Хозяин расставил какие-то ловушки, чтобы не дать ей вернуться. Наверное, ему тоже хочется немного любви и тепла. И он знает, что только мама может дать его. Но это несправедливо! Хозяин Задверного мира забирает ее у меня! Почему он такой злой? Неужели там, на небе, о нем некому позаботиться? Неужели там, на небе, ему одиноко? Мама уйдет в мир, где всем хорошо. Так думает бабушка. А я думаю, что Хозяин Задверного мира ее обманет. Он заберет ее к себе. И ей будет плохо. Плохо, потому что из нее сделают чучело, как из тех зверюшек.

Мы проводим с мамой много времени. Из дома мы вышли, когда солнце только-только начинало подниматься, а возвращаемся – когда оно уже почти спряталось. Все это время я смотрел на маму. Такую уставшую. Такую неподвижную.

– Возможно, она еще придет в себя, хотя шансов почти нет. – Здоровый дядя в белом халате зашел в комнату. – Ах, вы с внуком, простите, – тут же поправился он. – Как же нас зовут? – наклонился он ко мне.

– Костя, – ответил я.

Вместо ответа он чуть внимательней посмотрел на меня.

– Синдром Дауна? – посмотрел он на бабушку.

Она кивнула головой.

– Лет сколько?

– Девятнадцать, – чуть слышно прошептала она.

– Сожалею.

Дядя тут же потерял ко мне всякий интерес, словно я куда-то исчез.

– Мы рассчитывали на эту операцию как на последний шанс, но, увы, она не помогла. Вы слишком поздно обратились. На ранних стадиях это лечится. – Дядька говорил все это, уже не смущаясь моего присутствия. Конечно, из всего этого я понял очень мало. Очень. Но и того было достаточно, чтобы окончательно убедиться: Хозяин Задверного мира забирает маму в свои владения.

– Что вы порекомендуете делать? – посмотрела на него бабушка.

– Как человек – отключить систему жизнеобеспечения. Как врач – бороться.

Вместо ответа бабушка взяла меня за руку и молча вывела из этой страшной комнаты. Мы молча шли домой, когда где-то сбоку что-то сверкнуло. Я посмотрел туда и увидел ярко-оранжевый шар с крестом на макушке. Внезапно я вспомнил: так выглядит дом Хозяина Оранжевого Мячика. То самое место, где я разговаривал с мужчиной на кресте. Тогда он все понял! Он общался со мной. Он тот, кто может нам помочь.

– Бабушка, бабушка! – закричал я. – Бабушка, я хочу поговорить с дядей на кресте. Он живет в доме Хозяина Оранжевого Мячика. Он добрый. Он поможет нам. Правда! Я разговаривал с ним!

– Что? – бабушка словно проснулась.

– Бабушка, пойдем со мной! – Я попытался потянуть ее за собой. – Пойдем туда, – кивнул головой я в сторону мячика.

Бабушка подняла голову и увидела шарик.

– Костя, ты хочешь туда? – мне показалось, что бабушка удивлена.

– Я хочу попросить за маму. Тот дяденька на кресте, он очень добрый. Он знает, как нам помочь.

Вместо ответа бабушка молча пошла к дому Хозяина Оранжевого Мячика.

Мы вышли к невысокому белому зданию. Почти такому же, куда водила меня нянечка. Чуть потрескавшиеся стены, облезшая краска, потертые картинки. Так, именно так должен выглядеть дом этого одинокого существа.

Мы остановились перед дверью. Странно, я помню: няня быстро вошла вовнутрь. Она исполнила какой-то из своих обрядов и повела меня за собой. Бабушка же замерла перед дверью. Она стояла, словно не решалась потревожить Хозяина. Наконец, она открыла дверь, и мы вошли.

Первое, что я почувствовал, было ощущение уюта. Словно я вдруг оказался дома. Нет, не в квартире. Именно дома, там, откуда я родом. Теплый запах, очень красивое пение. Только дома возможно испытать что-то такое. Наверное, так же выглядит этот мир на небе. Наверное, есть два мира. Тот, где главный – Хозяин Задверного мира. Те, кто попадают в него, становятся чучелами. И мир Хозяина Оранжевого Мячика. Мир, который находится высоко-высоко на небесах. Мир, где всем хорошо. Мир, куда должна попасть мама.

Я остановился. Начал искать глазами мужчину на кресте. Я нашел его. Не такого, как был в прошлый раз: нарисованного на дереве и укрытого белым полотенцем. Нет. Вырезанный из дерева, он находился точно в центре Дома Хозяина Оранжевого мячика.

– Не дай Хозяину Задверного мира забрать маму! – крикнул я ему. – Нам без нее будет очень плохо. Нам всем: мне, бабушке, папе, Сереже.

Я смотрел на этого человека. Ждал, когда он мне ответит.

– Эй! Ты слышишь меня? – снова обратился я к нему.

Бабушкина рука легла мне на плечо.

– Костя, не надо шуметь здесь. Здесь надо вести себя тихо.

– Помоги нам, слышишь? – снова позвал я мужчину.

– Костя, ты слышал меня?

– Пусть говорит, сестра, – откуда-то сбоку к нам подошел мужчина в черном. – Его душа неспокойна, так пусть же выговорится, – остановил он бабушку.

Глядя на него, я понял. Он тоже очень добрый. А еще – он настоящий. Не как те двое в прошлый раз.

– Он видит то, чего не видим мы. Он чувствует то, что нам не дано. Не мешайте ему.

Бабушка отошла назад.

– Ты же разговаривал со мной тогда, почему ты не хочешь говорить сейчас? – не утихал я. – Что случилось, почему ты не хочешь говорить со мной сейчас?

Батюшка

К нам в церковь нечасто такие гости жалуют. Это я понял сразу, как только увидел их. Пожилая женщина с внуком. На первый взгляд ничего особенного, да только почувствовал я, что необычный он, паренек-то этот. Много говорят про чудеса в церквях, про юродивых, про святых. Да только мало кто видел это своими глазами.

Мне довелось. Тогда только-только начинал я служение. Послушником простым был. За девочку в церковь просить пришли. В аварию попала после танцулек. Знаю, что в больнице долго она лежала. Все в себя прийти не могла. Уже и рукой на нее махнули врачи все. Родители к нам в церковь тогда и пришли.

Немолодые. Долго детей не было. Лечились, по знахарям ездили. Смилостивился Господь над ними, послал дочку. А тут тебе такое!

Заплаканные оба, что отец, что мать. На колени перед Заступницей упали, крестятся, молятся. Я тогда и почувствовал: услышал молитвы их Господь. Легко вдруг стало, хоть взлетай! И в ушах голос стоит. Тихий-тихий такой, низкий-низкий: «Да будет по-вашему, дети мои».

А через день очнулась дочурка их. Через месяц – из больницы выписалась. Уже, слыхивал, и деток воспитывает.

Вот и сейчас, спустя двадцать лет, чувство такое же. Понял я – чудо снова увижу. Смотрю, парнишка этот к распятию побежал. Обнял его, что-то сказать хочет. И чудится мне – понимаю его. За мамку просит. Случилась беда какая-то. Бабушка, понятное дело, успокаивать его начала было. Совестно ей стало, что шумит он в храме. Да я остановил. А потом снова шепот этот услышал: «Ей пора. Она уйдет туда, где ей будет хорошо. Она будет ждать тебя. Вы снова будете вместе».

– Господи Всемогущий, велики дела твои!

Костик

Я понял, дядя меня не слышит. Он недоволен, что тогда я ушел. Но я не виноват! Правда. Меня отвели в сторону. Мне просто не поверили. А еще обиделись, что я нарушил обряд. Но дяде было все равно. Я уже хотел отвернуться. Я хотел отойти, но дядя вдруг открыл глаза.

– Ей пора, – прошептал он. – Она уйдет туда, где ей будет хорошо. Она будет ждать тебя. Вы снова будете вместе.

Его деревянные веки закрылись. Снова стало тихо.

– Он сказал, что мама уйдет, – позвал я бабушку. – Он сказал, что я не буду один. Он сказал, что забирает маму к себе на небо. Из мамы не сделают чучело. Мама не попадет в лапы Хозяина Задверного мира!

– Костя, что с тобой? – почему-то испугалась она.

– С ним все в порядке, – успокоил ее мужчина в черном. – Он разговаривал с Ним.

Зазвонил телефон. Бабушка достала его из сумки. Она побледнела. Потом очень медленно прислонила к уху. Так она стояла долго-долго.

Наконец бабушка словно очнулась ото сна. Медленно осмотрелась по сторонам и тихо-тихо прошептала:

– Дочка. Доченька.

Затем она упала на колени и посмотрела на меня:

– Мамы больше нет.

* * *

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.

Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.

Свет!

Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.

Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.

Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда придет пора.

Папа

Тот телефонный звонок окончательно выбил меня из колеи. Всего три слова: «Ее больше нет». И все. Весь мир остановился. Все стало каким-то бессмысленным и бесполезным. Юля ушла, и жизнь потеряла всякий смысл. Совсем.

Ее больше нет. Я больше никому не нужен. Теперь даже выслушать меня будет некому. Я один. Совсем.

Сначала я испугался, что Хозяин Задверного мира опередил того дядю на кресте. Маму привезли домой. Из нее сделали чучело. Как из тех зверюшек. Только лежала она в большой деревянной коробке. Все ходили и смотрели на маму. Точь-в-точь как в той комнате. Мне было жаль ее. Я плакал.

Когда в дом вошли те дядьки, я испугался. Я понял: они заберут маму. Заберут, чтобы поставить в ту комнату. Заберут, чтобы все могли на нее посмотреть. Но я не хочу, чтобы она была там! Я хочу, чтобы она попала на небо. Я хотел помешать этим дядькам. Правда! Ведь тот мужчина на кресте обещал! А если обещал – значит, надо делать.

– Отдайте маму! – закричал я им. – Стойте! Я не хочу, чтобы на нее все ходили и смотрели. Я хочу, чтобы она попала на небо. Там всем хорошо. Я хочу, чтобы маме тоже было хорошо.

Меня остановила бабушка. Она тоже не хотела, чтобы маму забрали. Она тоже плакала. А еще Оля. Больше не плакал никто.

Бабушка просто взяла меня за плечи. Потом прижала к себе и долго-долго стояла так. Наверное, она знала: нельзя отобрать добычу у Хозяина Задверного мира.

Потом мы ехали куда-то на машине. Папа, Сережа, я, бабушка и Оля. Она вернулась. Она поняла, что мама ушла. Она поняла, что теперь меня некому любить. Я сидел между ней и бабушкой. Мамы нет. Зато есть бабушка и Оля. Значит, я не буду один.

Мы приехали на кладбище. Мне здесь не понравилось. Здесь печально. Здесь тихо и безлюдно. Здесь нет жизни. А еще повсюду из земли торчат кресты. Им тоже здесь не нравится. Совсем. Иначе почему они такие серые и грустные? Не то что в деревне.

Когда мы приезжали к бабушке, она водила нас на кладбище. Оно было другим. Совсем другим. Там не было так тихо. Там пели птицы. Там было много деревьев. А еще совсем рядом – дом Хозяина Оранжевого Мячика. Я вспомнил! Это называется церковью! Но в деревне он пел. Бабушка мне объясняла, что это звенят колокола. Но мне казалось, что поет сама церковь. А в городе колокола не звенели. И в городе плохо, не то что в деревне. Почему маму не отвезут туда?

Все грустные. Им жаль маму. Всем. Меня не жаль никому, кроме бабушки и Оли. Жалость – это обряд. Сейчас им всем положено жалеть маму. Почему? Потому, что здесь так заведено. Потому, что это – кладбище.

Я вспомнил наше кладбище. Там, где мы похоронили попугайчиков. У дерева рядом с домом. Мы завернули их в носовые платки и положили в ямки. Маме тогда тоже было жаль их. Очень. Она плакала. Сережа с папой – нет. Они не пошли с нами. Я тоже плакал. Мне было жаль маму.

Потом я часто приходил на наше кладбище. Мне было интересно увидеть, как попугайчики улетят на небо. Каждый раз я приходил туда и смотрел на холмики. Ведь если они улетят, я это увижу. Им же надо будет сначала выкопаться из земли! В то утро я понял: они улетели – оба холмика были разрыты. Только почему-то рядом было много перьев.

Бабушка говорила, что человек остается под землей. А еще, что он уходит на небо. Но как? Как человек может быть сразу в двух местах? Для меня это было загадкой. И теперь я знаю ответ. Внутри каждого живет еще один человек. Он-то и оставляет в земле перья, когда уходит на небо!

Попугайчики улетели на небо, и им там теперь хорошо. Иногда мне кажется, что я вижу их. Где-то там, высоко-высоко! Выше любого из домов в городе. Они смотрят на меня. Они улыбаются.

Дата добавления: 2015-12-15 | Просмотры: 356 | Нарушение авторских прав