АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

НЕВРОТИЧЕСКИЕ ПРЕТЕНЗИИ

¹ Когда в данной книге я говорю о «невротике», я имею в ВИДУ человека, в котором невротические влечения превалируют над здоровыми стремлениями.

Невротик в поиске славы сбивается с пути в область фантастического, беспредельного, безграничных возмож­ностей. По всей внешней видимости он может вести «нор­мальную» жизнь в качестве члена своей семьи и сообще­ства, делать свою работу и участвовать в развлечениях. Не осознавая этого или, по крайней мере, не осознавая степе­ни этого, он живет в двух мирах — в мире своей потаенной личной жизни и в мире жизни официальной. И они не совпадают; приведем еще раз фразу пациента, цитирован­ную в предыдущей главе: «Жизнь ужасна, она так полна реальности!»

Независимо от того, насколько невротик расположен сверяться с фактами, реальность неизбежно навязывает себя двумя путями. Человек может быть высокоодарен­ным, но во всем существенном он все же подобен любому Другому — с общими человеческими ограничениями и значительными индивидуальными сложностями вприда-^ЧУ- Его актуальное существование не совпадает с его бого­подобным образом. А окружающая его действительность не относится к нему так, как если бы находила его богопо­добным. Для него час также состоит только из шестидеся­ти минут; он должен стоять в очереди, как любой другой; таксист или босс могут обращаться с ним так, как будто он простой смертный.

Оскорбления, претерпеваемые им, хорошо символизи­рует небольшой инцидент, который одна пациентка при­помнила из своего детства. Ей было три года, и она грезила ⁰ Том, что она сказочная королева, когда дядя поднял ее и

шутливо сказал: «Вот тебе и на, ну и грязная же у тебя мордаха!» Она навсегда запомнила свои негодование а гнев. Подобным же образом такой человек почти постоян­но сталкивается с озадачивающими и болезненными несо­ответствиями. Что он с этим делает? Как он их объясняет, как реагирует на них или пытается от них отделаться? Поскольку его личное возвеличивание ему слишком необ­ходимо, он не может не заключить, что что-то неправильно в окружающем мире. Мир должен быть другим. И потому, вместо того, чтобы пытаться преодолеть свои иллюзии, человек предъявляет претензии к внешнему миру. Он претендует на то, чтобы другие или судьба относились к нему в соответствии с его грандиозными представлениями о себе. Каждый должен обслуживать его иллюзии. Все, что не так, несправедливо. Он имеет право на лучшее.

Невротик чувствует, что имеет право на особое внима­ние, предупредительность, уважение со стороны других. Эти претензии на уважение достаточно понятны и иногда достаточно оправданы. Но они лишь часть более всеобъем­лющей претензии на то, что должны удовлетворяться или должным образом уважаться все его потребности, вырас­тающие из его подавленных чувств, страхов, конфликтов и решений. Более того, что бы он ни чувствовал, ни думал и ни делал, — все это не может иметь никаких отрицатель­ных последствий. В действительности это означает претен­зию на то, что психические законы не могут быть приме­нены к нему. Следовательно, он не нуждается в осозна­нии — или, во всяком случае, в изменении — своих труд­ностей. Стало быть, он больше ничего не должен делать в со своими проблемами; это другие должны следить за тем, чтобы его не беспокоить.

Первым из современных аналитиков эти потаенные претензии невротика увидел немецкий психоаналитик Харальд Шульц-Хенке¹. Он назвал их Riesenansprtiche

Schultz-Hencke H., Einfithrung гиг Psychoanalyse.

(гигантские претензии) и приписал им решающую роль в неврозе. Хотя я разделяю его мнение об их важности, моя собственная концепция во многом отличается от его. Я не думаю, что термин «гигантские» удачен. Он вводит в заб­луждение, потому что предполагает, что претензии всегда чрезмерны по содержанию. Верно, что во многих случаях они не только чрезмерны, но прямо фантастичны; однако другие кажутся вполне разумными. И сосредоточение на непомерности требований затрудняет обнаружение в себе и в других тех требований, которые выглядят разумными. Возьмем, например, бизнесмена, раздраженного тем, что поезд не отходит в удобное для него время. Друг, зна­ющий, что на карту не поставлено ничего важного, может указать ему, что он в действительности слишком требова­телен. Наш бизнесмен ответил бы новой вспышкой него­дования. Друг не знает, о чем говорит. Он занятой человек, и разумно ожидать, чтобы поезд уходил в разумное время. Конечно, его желание разумно. Кто бы не хотел, что­бы поезд шел по удобному для него расписанию? Но мы не претендуем на это. Это подводит нас к сути явле­ния: желание или потребность, сами по себе вполне по­нятные, превращаются в претензию. Неудовлетворение ее, далее, ощущается как несправедливая фрустрация, как обида, относительно которой мы вправе испытывать негодование.

Различие между потребностью и претензией очерчено ясно. Тем не менее, если психологические механизмы привели к превращению одного в другое, невротик не только не осознает различия, но на самом деле и не скло­нен видеть его. Он говорит о понятном или естественном Желании, когда реально имеет в виду претензию, и он представляет, что имеет право на многие вещи, относи­тельно которых капля здравого мышления могла бы под­сказать ему, что это совсем не обязательно так. Я думаю, например, о некоторых пациентах, яростно негодующих, ^к°гда они получают вызов в полицию за парковку маши­ны во втором ряду. Конечно, желание «проскочить» впол-

не понятно. Дело не в том, знают или не знают они, что нарушили закон. Но доказывают (если вообще это делают) что другие «проскакивают» и, следовательно, несправед­ливо, что именно они должны быть пойманы.

По этим причинам кажется целесообразным говорить просто об иррациональных или невротических претензи­ях. Это невротические потребности, которые человек не­вольно превратил в претензии. И они иррациональны, ибо предполагают право, привилегию, которых в действитель­ности не существует. Другими словами, они чрезмерны уже самим фактом выдвижения их как претензий вместо того, чтобы распознавать их просто как невротические потребности. Специфическое содержание затаенных пре­тензий варьирует в деталях в соответствии с конкретной структурой невроза. Однако, говоря обобщенно, пациенту представляется, что он имеет право на все, что для него важно, на удовлетворение всех его конкретных невроти­ческих потребностей.

Говоря о требующем человеке, мы обычно имеем в виду требования, предъявляемые другим людям. И человечес­кие взаимоотношения действительно составляют одну из важных областей, в которых возникают невротические претензии. Но мы значительно недооцениваем диапазон претензий, если ограничиваем их этим. Они так же точно адресуются и созданным человеком институтам, и даже, более того, самой жизни.

В области человеческих взаимоотношений всеобъемлю­щие претензии достаточно хорошо выражались пациен­том, который во внешнем поведении был довольно робким и замкнутым. Не зная того, он страдал от растущей инер­тности и был довольно заторможенным в использовании собственных ресурсов. «Мир должен быть у меня на служ­бе, — говорил он, — и я не должен хлопотать».

Столь же всеобъемлющую претензию таила женщина, которая в глубине души боялась сомнений. Она чувствова­ла за собой право на удовлетворение всех своих потребно­стей. «Немыслимо, — сказала она, — чтобы мужчина, от

которого я хочу, чтобы он полюбил меня, не сделал этого». В ее случае претензия имела обратную сторону. Так как для нее было бы немыслимым поражением, если бы жела­ние не было удовлетворено, она наложила ограничение на большинство желаний, чтобы не рисковать «потерпеть неудачу».

Люди, чья потребность состоит в том, чтобы быть все­гда правыми, считают себя вправе никогда не подвергать­ся критике, сомнениям или недоверию. Те, кто одержим жаждой власти, ощущают право на слепое повиновение других. Те, для кого жизнь стала игрой, в которой они ловко манипулируют другими людьми, чувствуют, что вправе дурачить всех и, с другой стороны, никогда самим не быть одураченными. Те, кто боится лицом к лицу стол­кнуться со своими конфликтами, ощущают право на то, чтобы «проскочить», «обойти» свои проблемы. Человек, агрессивно эксплуатирующий и запугивающий людей, чтобы ему позволили что-то переложить на них, будет се­товать на несправедливость, если те настаивают на равно­правной сделке. Высокомерный, мстительный человек, которого тянет оскорблять других и который при этом нуждается в их признании, считает, что имеет право на «неприкосновенность». Как бы он ни поступал по отно­шению к другим, он вправе претендовать на то, чтобы никто не возражал против его действий. Другим вариан­том этой претензии является претензия на «понимание». Неважно, насколько мрачным и раздражительным явля­ется человек, он претендует на понимание. Человек, для которого «любовь» — всеобъемлющее решение, превра­щает свою потребность в претензию на исключительную и безусловную преданность себе. Отстраненный человек, По-видимому, довольно нетребовательный, настаивает на ^оДном: чтобы ему не надоедали. Он чувствует, что ниче-^Го не хочет от других и, следовательно, считает себя впра­ве Настаивать, чтобы его оставили в покое, независимо от того, что поставлено на карту. «Чтобы не надоедали» обычно подразумевает быть освобожденным от критики,

ожиданий и усилий, даже если эти усилия в его интере­сах.

Вероятно, этих примеров невротических претензий проявляющихся в личных отношениях, достаточно. В бо­лее безличных ситуациях, или по отношению к институ­там, превалируют претензии с негативным содержанием. Польза от законов и правил считается само собой разуме­ющейся, но их же находят несправедливыми, когда они становятся невыгодными.

Я до сих пор благодарна случаю, происшедшему во вре­мя прошлой войны, потому что он открыл мне глаза на мои затаенные бессознательные претензии и, одновремен­но, на претензии других. Когда я возвращалась из поезд­ки в Мехико, я была снята с рейса в г. Корпус Кристи; место потребовалось обладателю приоритетных прав. Хотя я считала это правило совершенно справедливым в прин­ципе, я заметила, что яростно вознегодовала, когда его применили ко мне. Меня очень раздражала перспектива трехдневной поездки до Нью-Йорка на поезде. Кульмина­цией расстройства была утешительная мысль, что, может быть, это особая забота Провидения, так как что-то может случиться с самолетом.

В этом месте я вдруг увидела всю смехотворность сво­их реакций. И, начав обдумывать их, я обнаружила пре­тензии, во-первых, на то, чтобы быть исключением, во-вторых, на особую заботу со стороны Провидения. С этого момента мое отношение в целом к поездке на поезде изме­нилось. Сидеть день и ночь в переполненном вагоне не стало более удобным, но я уже не чувствовала себя утом­ленной и даже начала получать удовольствие от поездки-Я уверена, что каждый легко может умножить и расши­рить этот опыт наблюдения за собой и другими. Сложно­сти, испытываемые многими людьми в соблюдении при­вил уличного движения — в качестве пешеходов и водите­лей, — часто являются результатом бессознательного пр теста против них. Они не должны подчиняться этим пр^а

вилам. Другие негодуют на «наглость» банка, напомнив­шего им, что их счет превышен. Опять же, многие страхи перед экзаменами или неспособность подготовиться к ним зарастают из претензии на освобождение. Подобно этому, негодование при виде плохого представления может выте­кать из ощущения права на первоклассное развлечение. Эта претензия на то, чтобы быть исключением, имеет отношение и к законам природы, психическим или физи­ческим. Удивительно, насколько ограниченными могут становиться умные в других отношениях пациенты, ког­да речь идет о том, чтобы увидеть связь причины и резуль­тата в психологических вопросах. Я имею в виду доволь­но самоочевидные связи вроде таких: если мы хотим чего-нибудь достичь, мы должны вкладывать в это усилия; если мы хотим стать независимыми, мы должны стремиться к принятию ответственности за себя. Или: до тех пор, пока мы высокомерны, мы будем уязвимы. Или: пока мы не полюбим себя, мы не можем поверить, что нас любят дру­гие, и неизбежно должны быть подозрительны к любым проявлениям любви. Пациенты, которым преподносятся такие причинно-следственные связи, могут начать спо­рить, доводы их становится расплывчатыми и уклончивы­ми.

Многие факторы участвуют в формировании этой сво­еобразной ограниченности ¹. В первую очередь мы долж­ны осознать, что охватывание таких причинно-следствен­ных связей означает столкновение пациента лицом к лицу с необходимостью внутренних изменений. Конечно, всегда ^тРУДНо изменить любой невротический фактор. Но к тому ^же, как мы уже видели, у многих пациентов есть интен­сивное бессознательное отвращение к тому, что они могут °Ь1ть объектом какой бы то ни было необходимости. Про­стые слова «правила», «необходимость» или «ограниче­ния» могут заставить их содрогнуться — если они вообще

См. в главе 7 о процессе психологической фрагментации и в ^аве 11 об отвращении уступчивого типа к любым изменениям.

способны понять их. В их личном мире для них все воз­можно. Следовательно, признание любой необходимости применительно к себе реально выталкивало бы их из соб­ственного возвышенного мира в действительность, где они оказывались бы объектами тех же законов природы, что и любой другой человек. И именно эта потребность устра­нить необходимость из своей жизни превращается в пре­тензию. При анализе это проявляется в ощущении своего права быть выше необходимости изменений. Таким обра­зом, они бессознательно отказываются видеть, что долж­ны изменить установки в самих себе, если хотят стать независимыми, менее уязвимыми или способными пове­рить в то, что любимы.

Самыми потрясающими являются некоторые тайные претензии к жизни в целом. Любые сомнения относитель­но иррационального характера претензий в этой области обязательно исчезают. Естественно, ощущение человеком своего богоподобия было бы разрушено столкновением лицом к лицу с фактом, что для него жизнь тоже конечна и непрочна, что судьба может в любой момент ударить его несчастным случаем, несчастьем, болезнью или смер­тью — и взорвать его ощущение всемогущества. Потому что (повторим древнюю истину) с этим мы мало что можем поделать. Мы можем избежать определенного риска смер­ти и можем в наше время защититься от финансовых по­терь, связанных со смертью; но мы не можем избежать смерти. Будучи не в состоянии соприкоснуться с непроч­ностью жизни, невротик развивает претензии на непри­косновенность, или на то, что он является помазанником Божьим, или что счастье всегда на его стороне, или на легкую жизнь без страданий.

В противоположность претензиям, действующим в че­ловеческих взаимоотношениях, претензии к жизни в це­лом не могут эффективно отстаиваться. Невротик с таки­ми претензиями может делать только две вещи. Он моэке в уме отрицать, что с ним что-либо может случиться- # этом случае он склонен быть неосторожным: выходить,

температуря, в холодную погоду, не принимать мер против возможных инфекций или вступать без предосторожнос­тей в половые сношения. Он будет жить так, словно никог­да не состарится и_ьне умрет. Следовательно, если его пора­зит какое-то несчастье, это, естественно, явится сокруши­тельным переживанием и может ввергнуть его в панику. Хотя событие может быть незначительным, оно разобьет его горделивую уверенность в своей неприкосновенности. Он может обратиться в другую крайность и стать сверх­осторожным по отношению к жизни. Но это не будет озна­чать, что он отказался от своих претензий. Это скорее бу­дет свидетельством того, что он не хочет вновь подвергать себя осознанию собственной ограниченности.

Другие установки по отношению к жизни и судьбе ока­зываются более ощутимыми, пока мы не узнаем стоящих за ними претензий. Многие пациенты прямо или косвен­но выражают чувство несправедливости того, что они стра­дают из-за тех или иных своих сложностей. Говоря о сво­их друзьях, они будут указывать, что несмотря на то, что некто тоже является невротиком, он более спокоен в соци­альных ситуациях, пользуется большим успехом у жен­щин; другой более агрессивен или более полно наслажда­ется жизнью. Такие повороты при всей их тщетности ка­жутся понятными. В конце концов, каждый страдает от своих личных трудностей и, следовательно, предпочел бы не иметь тех конкретных сложностей, которые его беспо­коят. Но реакция пациента на пребывание вместе с кем-то из этих вызывающих зависть людей указывает на более серьезный процесс. Он может вдруг проявить холодность или уныние. Рассматривая такие реакции, мы обнаружи­ваем, что источником беспокойства служит ригидная пре­тензия на то, что он вообще не должен иметь никаких проблем. Он имеет право быть обеспеченным лучше, чем ^Кто-либо еще. Более того, он имеет право не только на Жизнь, лишенную личных проблем, но и на преимущества ^ех> Кого он знает лично или, скажем, по экрану: право Ь1ть таким же скромным и умным, как Чарли Чаплин,

таким же человечным и отважным, как Спенсер Трейси, таким же энергичным и мужественным, как Кларк Гейбл. Претензия на то, что я не должен быть собой, слишком иррациональна, чтобы проявляться как таковая. Она вы­ступает в форме обидчивой зависти к любому, кто лучше обеспечен или более счастлив в своем развитии; в подража­нии им или обожании их; в адресованной психоаналити­ку претензии признать за ним все его желаемые, часто противоречивые, достоинства.

Эта претензия на обладание высшими достоинствами влечет за собой травматические последствия. Она не толь­ко порождает постоянно тлеющие зависть и недовольство, но и создает реальную помеху психоаналитической рабо­те. Если несправедливо, что у пациента есть те или иные невротические сложности, то, несомненно, несправедливо и ожидать от него работы над своими проблемами. Напро­тив, он считает, что имеет право на освобождение от сво­их сложностей без прохождения через мучительный про­цесс изменений.

Этот обзор разновидностей невротических претензий неполон. Так как каждая невротическая потребность мо­жет превращаться в претензию, нам пришлось бы обсуж­дать каждую отдельную претензию, чтобы дать их исчер­пывающую картину. Но даже краткий обзор дает понима­ние их своеобразной природы. Теперь мы постараемся более ясно определить их общие черты., Начнем с того, что они нереалистичны в двух отноше­ниях. Человек утверждает право, существующее только в его голове, и уделяет (если вообще уделяет) незначитель­ное внимание тому, возможно ли удовлетворение его пре­тензий. Это ясно видно в откровенно фантастических пре­тензиях на избавление от болезни, старости и смерти. Но это столь же верно и для других случаев. Женщина, счи­тающая, что имеет право на то, чтобы все ее приглашения принимались, обижается на отклонение приглашения кем бы то ни было, независимо от того, насколько существен-

ны причины отказа. Ученый, считающий, что все ему дол-зкно легко даваться, негодует на труд, который надо вло­жить в статью или эксперимент, независимо от того, на­сколько необходим такой труд, и часто вопреки осознанию того, что это не может быть сделано без усердного труда. Алкоголик, чувствующий, что имеет право на то, чтобы каждый помогал ему материально, считает несправедли­вым, если помощь не предоставляется немедленно и с ра­достью, неважно, в состоянии ли другие сделать это.

Эта иллюстрация косвенно указывает на вторую черту невротических претензий — их эгоцентричность. Она часто настолько вопиюща, что поражает наблюдателя как «наивность» и напоминает ему подобные установки у из­балованного ребенка. Это впечатление придает вес теоре­тическим выводам, что все эти претензии — просто черты «инфантильного» характера у людей, которым (по край­ней мере, по этой шкале) не удалось вырасти. На самом деле это утверждение ложно. Маленький ребенок тоже эгоцентричен, но только потому, что у него еще не разви­лось чувство связанности с другими. Он просто не знает, что у других есть собственные потребности, а также огра­ничения — такие, как потребность матери спать или от­сутствие у нее денег для покупки игрушки. Эгоцентрич­ность невротика строится на совершенно иной и гораздо более сложной основе. Он занят собой, потому что его вле­кут собственные психологические потребности, разрыва­ют собственные конфликты, и он вынужден цепляться за свои своеобразные решения. Здесь, таким образом, два Различных феномена, которые лишь выглядят похожими. Отсюда следует, что терапевтически абсолютно бесполез­но говорить пациенту об инфантильности его претензий (факт, который психоаналитик может ему продемонстри­ровать лучшим образом) — это в лучшем'случае заставит ^его задуматься. Без большой дальнейшей работы это ниче­го не изменит.

Но довольно об этом различии. Эгоцентричность невро­тических претензий можно показать на примере моих соб-

ственных обнаружившихся переживаний; приоритеты в военное время справедливы, но мои собственные потребно­сти должны иметь абсолютный приоритет. Если невротик чувствует себя больным или хочет, чтобы нечто было сде­лано, все должны бросать все остальное и спешить ему на помощь. Вежливое заявление психоаналитика, что у него нет времени для консультации, просто попадает к глухо­му или часто встречает гневный или оскорбительный от­вет. Если пациенту нужно, то время должно быть. Чем меньше невротик связан с окружающим его миром, тем меньше он осознает других и их чувства. Как однажды сказал пациент, демонстрировавший в то время высоко­мерное презрение к реальности: «Я свободная комета, мчащаяся в космосе. Это означает, что реально только то, чего хочу я, — другие с их потребностями нереальны».

Третья черта претензий невротика состоит в его ожида­нии, что все достанется ему без приложения им адекват­ных усилий. Он не признает, что если он одинок, то может позвонить куда-то; нет, кто-то должен позвонить ему. Про­стая мысль, что он должен меньше есть, если хочет сбро­сить вес, часто наталкивается на сильное внутреннее со­противление; он просто продолжает есть по-прежнему, считая при этом несправедливым, что не выглядит строй­ным. Другой может претендовать на то, чтобы получить почетную работу, лучшее положение, большее жалованье, не прилагая никаких усилий заслужить это и — более того — не прося об этом. Он даже не обязан иметь ясного собственного мнения о том, чего он хочет. Он должен быть лишь в состоянии отказываться или принимать что-либо.

Часто пациент самыми правдоподобными и трогатель­ными словами может выражать то, как сильно он хочет быть счастливым. Но спустя какое-то время его семья или друзья осознают, что сделать его счастливым крайне труД" но. Поэтому они могут сказать ему, что в нем должна быть какая-то причина, мешающая ему достигнуть счастья-Тогда он может пойти к психоаналитику.

Аналитик оценит желание пациентом счастья как хо­роший мотив для обращения. Но он также спросит себя, почему пациент при всем своем желании счастья несчас­тлив. У него есть многие вещи, которые доставили бы удовлетворение большинству людей: приятный дом, ми­лая жена, финансовая обеспеченность. Но достаточного удовлетворения он не получает: у него нет какого-либо сильного интереса. В этой картине присутствует большая доля пассивности и снисходительности к себе. В самой первой беседе психоаналитика поражает, что пациент го­ворит не о своих трудностях, а скорее в какой-то противо­речивой манере представляет схему желаний. Следующий час подтверждает первые впечатления. Инертность паци­ента в аналитическом процессе оказывается первой поме­хой. Таким образом, картина проясняется. Перед ним че­ловек, связанный по рукам и ногам, не способный исполь­зовать собственные ресурсы и наполненный до краев упор­ными претензиями, что к нему должно прийти все хоро­шее в жизни, включая душевное удовлетворение.

Другой пример, иллюстрирующий претензии на по­мощь без усилий, проливает дальнейший свет на их при­роду. Пациент, вынужденный прервать психоанализ на неделю, был расстроен проблемой, проявившейся на пре­дыдущей психоаналитической сессии. Он выразил жела­ние разрешить ее до перерыва — совершенно законное Желание. Поэтому я усердно старалась добраться до кор­ней конкретной проблемы. Спустя какое-то время я заме­тила, однако, что с его стороны было совсем мало встреч­ных усилий. Это выглядело так, словно я должна тащить его. Шло время, и я ощутила возрастающее раздражение ^{с ег}о стороны. На мой прямой вопрос он подтвердил, что, Конечно, он раздражен; он не хочет остаться со своей про­блемой на целую неделю, а я еще не сказала ничего, что­бы продвинуть ее. Я обратила внимание на то, что его Желание вполне разумно, но что оно явно превратилось в претензию, которая не имеет смысла. Сможем мы прибли­зиться к решению конкретной проблемы или нет, будет

зависеть от того, насколько она доступна в данный момент и насколько продуктивными можем быть он и я. И, что касается его, должно быть что-то, что мешает ему прила­гать усилия к достижению цели. После долгих обсужде­ний, которые я здесь опускаю, он все еще был не в состо­янии видеть истинность того, что я сказала. Но его раздра­жение исчезло; исчезли также его иррациональные пре­тензии и ощущение безотлагательности. И он добавил один объясняющий фактор: он почувствовал, что это я вы­звала проблему, так что я и должна исправить ее. В чем, по его мнению, я была ответственна за нее? Он не имел в виду, что я сделала ошибку, просто в предыдущий час он осознал, что еще не преодолел свою мстительность, кото­рую он едва-едва начал воспринимать. В действительности в этот раз он даже не хотел избавиться от нее, а только от определенных, сопровождающих ее неудобств. Так как я не оправдала его претензию на немедленное освобожде­ние от этого, он почувствовал, что вправе выдвинуть мстительные претензии для возмездия. Этим объяснени­ем он обнажил корни своих претензий: его внутренний отказ принять ответственность за самого себя и потреб­ность, чтобы кто-то другой — в данном случае психоана­литик — принял всю ответственность и исправил все для него. А эта потребность также превратилась в претензию.

Этот пример указывает на четвертую черту невротичес­ких претензий: они могут быть мстительны по природе. Человек может чувствовать себя обиженным и настаивать на возмездии. Такие случаи сами по себе давно известны-Это имеет место при травматическом неврозе, определен­ных параноидных состояниях. Существует много описа­ний этой черты в художественной литературе, среди них — Шейлок, требующий свой фунт мяса и Гедда Га&-лер, предъявляющая претензии на роскошь в тот самый момент, когда она узнает о возможности того, что ее му* не получит профессорства, на которое они надеялись.

Вопрос, который я хочу здесь поднять, заключается том, являются ли мстительные требования частым, если

постоянным элементом в невротических претензиях. Ес­тественно, осознание их человеком очень различно. В слу­чае Шейлока они сознательны; в примере с гневом паци­ента на меня они были на пороге осознания; в большинстве других примеров они неосознанны. По моему опыту я со­мневаюсь в их повсеместности. Но я нахожу, что они встречаются так часто, что я взяла за правило искать их. Как я упомянула в контексте потребности в мстительном триумфе, довольно велико число случаев в основном скры­той мстительности, которую мы обнаруживаем в большин­стве неврозов. Элементы мстительности определенно при-, сутствуют, когда претензии выдвинуты со ссылкой на \ прошлую фрустрацию или страдание; когда они предъяв- \ лены в воинственной манере; когда удовлетворение пре- ^: тензий переживается как триумф, а их фрустрация — как \ поражение.

Насколько люди осознают свои претензии? Чем боль­ше взгляд человека на себя и окружающий его мир детер­минирован его воображением, тем в большей мере он и его жизнь в целом просто таковы, какими ему требуется их видеть. В его сознании нет места для видения того, что у него есть какие-либо потребности или какие-либо претен­зии, и даже простое упоминание возможности наличия у него претензий может быть для него оскорбительным. Люди просто не заставляют его ждать. С ним просто не происходит несчастных случаев, и он никогда не состарит­ся. Погода всегда хорошая, когда он идет на экскурсию. Все действительно происходит так, как он хочет, и ему s действительно все удается.

Другие невротики кажутся осознающими свои претен­зии, так как они явно и открыто требуют для себя особых привилегий. Но то, что очевидно для наблюдателя, может Не быть очевидным для самого человека. То, что видит наблюдатель, и то, что чувствует наблюдаемый, — это две

Щи, которые нужно четко разделять. Человек, агрессив­но отстаивающий свои претензии, может в основном осо-

знавать определенные проявления и следствия своих пре­тензий — такие, как нетерпеливость или нетерпимость к несогласию. Он может осознавать, что не любит просить о чем-либо или благодарить. Однако это осознание отлича­ется от сознания ощущаемого им права на то, чтобы дру­гие делали то, что он хочет. Он может осознавать, что вре­менами бывает опрометчив, но часто он будет выдавать свою опрометчивость за уверенность в себе или отвагу. Он может, например, оставить достаточно хорошую работу, не имея никаких конкретных перспектив на другую, и рас­сматривать такой шаг как выражение уверенности в себе. Это может быть действительно так, но здесь может присут­ствовать и опрометчивость, вытекающая из ощущения своего права на везение и удачу на своей стороне. Он мо­жет знать, что в каком-то скрытом тайнике своей души он слепо верит, что, скажем, никогда не умрет. Но даже это еще не будет осознанием ощущения своего права на то, чтобы быть выше биологических ограничений.

В других примерах претензии скрыты как от таящего их человека, так и от неопытного наблюдателя. Последний тогда будет соглашаться с любыми причинами, названны­ми как оправдание выдвинутых требований. Обычно он поступает так не столько из-за психологического невеже­ства, сколько из-за собственных невротических причин. Он, например, может иногда находить неудобным, что его жена или любовница предъявляет права на его время, но его тщеславию льстит мысль, что он ей необходим. Или, скажем, женщину могут отличать претензии, основанные на ее беспомощности и страданиях. Сама она будет просто ощущать свои потребности. Сознательно она может быть даже сверхосторожной в том, чтобы не навязываться ДрУ" гим. Однако эти другие могут либо желать играть роль защитника и помощника, либо вследствие собственных тайных причин чувствовать себя «виноватыми», если они не отвечают ожиданиям этой женщины.

Однако даже если человек осознает, что имеет опреД^е" ленные претензии, он никогда не осознает, что его пр^е

тензии неоправданны или иррациональны. Действитель­но, любое сомнение в их адекватности означало бы пер­вый шаг к их подрыву. Следовательно, пока они являют­ся для него жизненно важными, невротик должен в уме облечь их в непроницаемый футляр для того, чтобы сде­лать их полностью законными. Он должен чувствовать себя абсолютно убежденным в их законности и справед­ливости. Пациент в психоанализе идет на все, чтобы до­казать, что он ожидает только то, что приходит к нему. Напротив, для лечения важно распознать и существова­ние особой претензии, и природу ее обоснования. Так как претензии держатся и рушатся вместе с основой, на кото­рой они стоят, эта основа сама становится стратегической позицией. Если, например, человек чувствует, что име­ет право на все виды услуг на основании своих заслуг, он должен невольно так преувеличивать эти заслуги, чтобы чувствовать себя оскорбленным праведником, если услу­ги не оказываются.

Для оправдания претензий часто используются куль­турные особенности. Потому что я женщина — потому что я мужчина — потому что я твоя мать — потому что я твой работодатель... Поскольку ни одна из причин, служащих Для придания претензиям благовидности или обоснования реально не дает права человеку на выдвинутые требова­ния, их важность должна преувеличиваться. Например, в этой стране нет жесткой культурной нормы, согласно ко­торой мытье посуды оскорбляло бы мужское достоинство. Поэтому, если имеет место претензия на освобождение от грязной работы, должно раздуваться достоинство мужчи­ны или кормильца.

Всегда присутствующей базой является идея превос­ходства. Общий знаменатель на этой шкале таков: так ^к&к я нечто особенное, я имею право на... В такой прямой форме это в основном проявляется бессознательно. Но че­ловек может и делать акцент на особой важности своего ^вРемени, своей работы, своих планов, на своей постоянной ^пРавоте.

Те, кто считают, что «любовь» решает все и дает право на все, должны преувеличивать глубину или ценность любви — не путем сознательного притворства, а действи­тельно испытывая большую любовь, чем есть. Необходи­мость преувеличивать часто влечет последствия, которые могут способствовать созданию порочного круга. Это осо­бенно верно для претензий, основанных на беспомощнос­ти и страданих. Многие люди, например, чувствуют себя слишком робкими для наведения справок по телефону. Если выдвигается претензия на то, чтобы кто-то другой наводил за него справки, тревожный человек ощущает свои преграды большими, чем они есть на деле, и делает все для того, чтобы утвердиться в них. Если женщина чув­ствует себя слишком подавленной или беспомощной, что­бы вести домашнее хозяйство, она будет заставлять себя испытывать чувство большей беспомощности или подав­ленности, чем есть, — ив результате будет действительно больше страдать.

Однако не следует торопиться с выводом, что окружа­ющим не следует мириться с невротическими претензия­ми. Как согласие, так и отказ могут ухудшить ситуацию, ибо в обоих случаях претензии могут стать еще более на­стойчивыми. Отказ обычно помогает только тогда, когда невротик начал или начинает принимать ответственность за себя.

Возможно, наиболее интересным основанием для пре­тензий является основание «справедливости». Потому что я верю в Бога, или потому, что я всегда работал, или пото­му, что я всегда был хорошим гражданином, справедливо, чтобы со мной не случилось ничего плохого и все было по-моему. Житейские блага должны быть следствием добро­ты или набожности. Свидетельства того, что поощрение н обязательно следует за добродетелью, отбрасываются-Если эту тенденцию раскрыть пациенту, он обычно буД^еТ указывать на то, что его чувство справедливости распро­страняется и на других, что он так же негодует, если н справедливость совершается по отношению к другим-

определенной степени это верно, но это только означает, что его собственная потребность обосновывать свои претен­зии справедливостью генерализовалась в «философию».

Более того, акцент на справедливости имеет обратную сторону, состоящую в том, чтобы делать других людей от­ветственными за любые постигающие их несчастья. При­лагает ли человек эту обратную сторону к себе, зависит от степени сознания им своей правоты. Если он в этом риги­ден, он будет — по крайней мере, сознательно — пережи­вать каждое свое несчастье как несправедливость, но он будет склонен легче применять закон «карающей справед­ливости» к другим: возможно, ставший безработным чело­век «на самом деле» и не хотел работать; возможно, ка­ким-то образом евреи сами ответственны за то, что их пре­следуют.

В более личных вопросах такой человек считает, что имеет право получить что-то в обмен за то, что он дает. Это могло бы быть правильным, если бы не два фактора, усколь­зающих от его внимания. В его представлении его собствен­ные положительные ценности обретают преувеличенные масштабы (например, к ним причисляются и хорошие на­мерения); в то же время он игнорирует сложности, которые сам вносит во взаимоотношения. И, вдобавок, положенные на весы ценности часто неравны. Так, пациент психоанали­тика может поместить на свою чашу весов намерение со­трудничать, желание избавиться от беспокоящих симпто­мов, свой приход и регулярную оплату. На чаше весов пси­хоаналитика находится его обязанность вылечить паци­ента. К несчастью, две чаши весов не уравновешены. Паци-^ент может выздороветь, только если он хочет и в состоянии Работать над собой и меняться. Так что, если благие наме­рения пациента не сочетаются с эффективными усилиями, ничего значимого не произойдет. Нарушения будут повто­ряться, и пациент с растущим раздражением будет чувство-^ать себя обманутым, он будет предъявлять свой счет в виде "^пРеков или жалоб и чувствовать совершенно справедли­вом свое растущее недоверие к психоаналитику.

Чрезмерный акцент на справедливости может быть, хо­тя и не обязательно, маскировкой мстительности. Когда претензии выдвигаются в основном на почве «сделки» _с жизнью, обычно подчеркиваются собственные заслуги. Чем более ярко выражены мстительные претензии, тем больше подчеркиваются нанесенные повреждения. Здесь также нанесенное повреждение должно преувеличивать­ся, переживание его культивироваться, пока оно не при­мет столь преувеличенные размеры, что «жертва» будет чувствовать себя вправе потребовать любой ответной жер­твы или наложить любое наказание.

Так как претензии являются решающими для поддер­жания невроза, важно, конечно, утвердить их. Это отно­сится только к претензиям, адресованным людям, так как у судьбы и у жизни есть способы высмеивания любой ад­ресованной им претензии. Мы будем возвращаться к это­му вопросу по нескольким поводам. Здесь достаточно ска­зать, что в целом способы, которыми невротик старается заставить других согласиться на его требования, тесно свя­заны с основанием этих требований. Коротко говоря, он ^ может попытаться произвести впечатление на других сво­ей важностью; он может угождать, очаровывать, обещать; он может обязывать других и пытаться получить выгоду, обращаясь к их чувству справедливости или вины; он мо­жет, подчеркивая свое страдание, обратиться к жалости или чувству вины; он может, подчеркивая любовь к дру­гим, апеллировать к их жажде любви и к их тщеславию; он может запугивать раздражительностью и угрюмостью. Мстительный человек, который может губить других нена­сытными претензиями, старается обвинениями, причиня­ющими страдание, принудить этих других к уступчивости.

Учитывая всю энергию, вложенную в обоснование и отстаивание претензий, мы ожидаем сильные реакции на их фрустрацию. Существует скрытая тенденция страха, но превалирующей реакцией является гнев или даз«^е ярость. Это гнев особого вида. Так как субъективно претен­зии ощущаются как честные и справедливые, фрустрадя

переживается как нечестная и несправедливая. Последу­ющий гнев, следовательно, имеет характер праведного не­годования. Другими словами, человек чувствует себя не только разгневанным, но и правым в том, что разгне-

_ваН;__чувство, которое энергично защищается в ходе

психоанализа.

Прежде чем углубиться в различные способы выраже­ния этого негодования, я хочу предпринять краткое от­ступление в теорию — в частности, в выдвинутую Джоном Доллардом и другими теорию, что мы реагируем враждеб­ностью на любую фрустрацию; что фактически, по суще­ству, враждебность и является реакцией на фрустрацию ¹. В действительности довольно простые наблюдения пока­зывают, что это утверждение неверно. Напротив, удиви­тельны масштабы фрустрации, которую человек может вынести без враждебности. Враждебность возникает, толь­ко если фрустрация является несправедливой или если на основании невротических претензий она ощущается как несправедливая. И тогда она несет особую печать негодо­вания или оскорбленного чувства. Таким образом, проис­шедшая неудача или повреждение оказываются преувели­ченными иногда до смехотворных размеров. Если человек чувствует себя оскорбленным другим человеком, тот вдруг становится ненадежным, противным, жестоким, презрен­ным — т.е. это негодование радикально влияет на оценку Других. Здесь лежит один из источников невротической подозрительности. Здесь также причина, и важная, того, почему многие невротичные люди столь нестабильны в своих оценках других людей, и почему они так легко пе-Реходят от положительного, дружелюбного отношения к тотальному осуждению.

¹ Постулат выдвинут на основе фрейдовской теории влечений ^и приводит к утверждению, что любая враждебность является ре-^акцией на фрустрированные инстинктивные побуждения или их производные. Для психоаналитиков, принимающих теорию глу-"Инных влечений Фрейда, враждебность, кроме того, черпает свою энергию из инстинктивной потребности в разрушении.

^1о*орник., _т. з

Если предельно упростить, острая реакция гнева или даже ярости может принять одно из трех течений. Она мо­жет по какой-либо причине быть подавлена и затем — по­добно любой подавленной враждебности — проявиться в психосоматических симптомах: усталости, мигрени, боли в желудке и так далее. С другой стороны, она может быть свободно выражена или, по меньшей мере, полностью про­чувствована. В этом случае, чем меньше в действительности оправдан гнев, тем больше человек должен будет преувели­чивать неправильно сделанное; затем будут ненамеренно сформулированы аргументы против обидчика, выглядящие логически правильными. Чем более открыто мстительным является по какой-либо причине человек, тем более он бу­дет склонен мстить. Чем он более открыто высокомерен, тем увереннее он будет в том, что такая месть вытекает из тре­бования справедливости. Третьей формой реакции является погружение в страдание и жалость к себе. Так, человек чувствует себя крайне задетым или оскорбленным и может стать подавленным. Он переживает: «Как они могли так со мной поступить!» В таких случаях страдание становится средством выражения укора.

Эти реакции легче наблюдать у других, чем у себя, по той простой причине, что убежденность в правоте тормо­зит исследование самого себя. Однако в наших реальных интересах исследовать наши собственные реакции, когда мы становимся озабочены совершенной по отношению к нам несправедливостью, или начинаем обдумывать нена­вистные качества кого-либо, или испытываем импульс отомстить другим. Следовательно, мы должны рассмот­реть вопрос, находится ли наша реакция в сколько-нибудь разумной пропорции с совершенной несправедливостью. И если при честной проверке мы обнаружим диспропорцию, мы должны искать скрытые претензии. При условии, что мы желаем и можем отказаться от каких-то из своих по­требностей ради особых прерогатив, и при условии, что нам известны особые формы, которые может принять наша враждебность, не слишком сложно распознать ост-

рую реакцию на индивидуальную фрустрацию и обнару­жить стоящую за ней конкретную претензию. Видение претензий в одном или двух примерах, однако, не означа­ет что мы избавляемся от них. Обычно мы преодолеваем только те, которые были особенно заметными и абсурдны­ми. Процесс напоминает лечение от ленточного глиста, когда уничтожены лишь его части. Но он будет регенери­ровать и продолжать истощать наши силы до тех пор, пока не будет устранена голова. Это означает, что мы можем отказаться от своих претензий только в той мере, в которой мы преодолеваем установку на поиск славы и все, что из нее следует. Однако, в отличие от случая с ленточным глистом, в возвращении к самим себе в зачет идет каждый шаг.

Влияние, которое расширяющиеся претензии оказыва­ют на личность и ее жизнь, разнообразно. Они могут созда­вать у человека диффузное ощущение фрустрации и недо­вольства, настолько объемлющее, что оно легко может быть названо чертой характера. В такое хроническое недоволь­ство вносят свой вклад и другие факторы. Но среди порож­дающих его источников ведущими являются расширяющи­еся претензии. Недовольство заметно в тенденции в любой жизненной ситуации сосредотачиваться на том, чего нет или на том, что тяжело, и, таким образом, становиться не­довольным всей ситуацией. Например, человек занят удов­летворяющей его работой и имеет в основном конструктив­ную семейную жизнь, но ему недостает времени для игры на фортепиано, что имеет для него большое значение; или, возможно, с одной из его дочерей что-то неблагополучно; и эти факторы настолько вырастают в его сознании, что он Уже не может оценить то хорошее, что есть.

Или рассмотрим человека, чей день, в других отноше­ниях приятный, может быть испорчен тем, что вовремя не был доставлен заказанный им товар, или человека, видя-ндего в прекрасной экскурсии или в поездке только неудоб-^ство. Эти установки являются настолько общими, что по-^Чти каждый должен был встречаться с ними. Имеющие их

люди иногда удивляются, почему они всегда все видят в черном свете. Или они от всего отказываются, называя себя «пессимистами». То есть, без какого-либо объясне­ния, подводят псевдофилософское основание под исключи­тельно личную неспособность переносить несчастья.

Из-за этих установок люди во многих отношениях ус­ложняют себе жизнь. И нужда становится в десять раз острее, если мы считаем ее несправедливой. Мои собствен­ные переживания в общем вагоне хорошо это иллюстриру­ют. Пока я чувствовала, что это несправедливая ноша, это казалось мне чем-то большим, чем я могу вынести. Далее, после того, как я обнаружила стоящую за этим претен­зию — хотя сиденья оставались такими же жесткими, и поездка занимала так же много времени, — та же самая ситуация стала сносной. Это приложимо и к работе. Любая работа, которую мы выполняем с губительным ощущени­ем ее несправедливости или с тайной претензией на то, что она должна быть легкой, обязательно окажется утомитель­ной и требующей больших усилий. Другими словами, из-за невротических претензий мы утрачиваем ту часть ис­кусства жизни, которая состоит в преодолении всего без усилий. Безусловно, существуют события настолько тяже­лые, что они подавляют. Но они редки. Для невротика второстепенные происшествия превращаются в катастро­фы, и жизнь становится сериями огорчений. И наоборот, невротик может фокусироваться на светлых сторонах жизни других; этот имеет успех, тот имеет детей, у третье­го больше досуга или он лучше может использовать его; дом четвертого'уютнее, его пастбища зеленее.

Описать это значительно проще, чем распознать, осо­бенно в себе. Это кажется настолько реальным, настолько осязаемым — что-то очень важное, чего у нас нет, а у кого-то еще есть. Таким образом, бухгалтерия искажается обо­ими путями: по отношению к себе и к другим. Большин­ству людей советовали сравнивать свою жизнь не со свет­лыми пятнами в жизни других, а со всей их жизнью цели­ком. Но даже осознавая адекватность этого совета, они

могут следовать ему, потому что их искаженное видение не является результатом оплошности или интеллектуаль­ного невежества. Это, скорее, эмоциональная слепота, т.е. слепота, которая порождена внутренними бессознательны­ми нуждами.

Следствием оказывается смесь зависти и нечувстви­тельности по отношению к другим. Зависть обладает каче­ством, которое Ницше назвал Lebensneid — зависть, кото­рая касается не той или иной детали, а жизни в целом. Она протекает с ощущением себя единственным исключением, единственным, кто беспокоится, одинок, паникует, огра­ничен. Нечувствительность также не обязательно свойство полностью бессердечного человека. Она вытекает из рас­ширяющихся претензий и затем приобретает свою соб­ственную функцию — оправдания собственного эгоцент­ризма. Почему все другие, будучи обеспечены лучше, чем он, должны чего-то от него ждать? Почему он, находясь в большей нужде, чем кто-либо вокруг, он, кого игнориру­ют и кем пренебрегают больше, чем другими, не должен быть вправе заботиться только о себе! Таким образом, пре­тензии укореняются прочнее.

Другим следствием становится общее чувство неопреде­ленности относительно прав. Это сложный феномен, и рас­ширяющиеся претензии не являются единственным детер­минирующим его фактором. Личный мир, в котором невро­тик чувствует себя имеющим право на все, оказывается настолько нереалистичным, что невротик запутывается в вопросах своих прав в реальном мире. Полный самонадеян­ных претензий, с одной стороны, он может быть, с другой стороны, слишком робок, чтобы ощущать или отстаивать ^свои права, когда действительно мог бы и должен был это Делать. Например, пациент, который, с одной стороны, Чувствовал, что весь мир должен быть к его услугам, стес­нялся попросить у меня изменить часы сеансов или каран-Дащ, чтобы что-то записать. Другой человек, сверхчувстви-^ельный, когда не удовлетворялись его невротические пре-^еНзии на уважение, терпел оскорбительный обман со сто-

роны некоторых друзей. Ощущение отсутствия прав, таким образом, может стать фокусом жалоб невротика, даже если он не проявляет при этом беспокойства об иррациональных претензиях, являющихся источником тревоги или, по крайней мере, способствующим ей фактором ¹.

Наконец, затаивание обширных претензий служит од­ним из важных факторов, вносящих свой вклад в инерт­ность, которая в открытой и скрытой форме является, воз­можно, наиболее частым невротическим нарушением. В противоположность безделью, которое может быть добро­вольным и приятным, инертность — это паралич психичес­кой энергии. Она распространяется не только на действия, но и на мышление и чувства. Все претензии, по определе­нию, заменяют невротику активную работу и, следователь­но, парализуют его развитие. Во многих случаях они увели­чивают глобальное отвращение невротика к любым усили­ям. Бессознательная претензия, таким образом, состоит в том, что простого намерения должно быть достаточно для получения работы, достижения счастья, преодоления труд­ностей. Он вправе получить все без какой-либо затраты энергии. Иногда это означает, что реальную работу должны выполнить другие: пусть Джордж сделает это. Если этого не происходит, у него есть причина для недовольства. Так, часто случается, что он устает от одной перспективы выпол­нения какой-то дополнительной работы вроде передвиже­ния или посещения магазина. Иногда в психоанализе кон­кретная усталость может быть быстро устранена. Напри­мер, одному пациенту надо было многое сделать прежде, чем отправиться в поездку, и он почувствовал усталость еще до начала сборов. Я предложила ему рассматривать все, что нужно сделать, в качестве вызова его изобретательности-Это привлекло его, усталость исчезла, и он смог все выпол­нить без ощущения спешки и утомления. Но, хотя У него возникло, таким образом, переживание своей способност быть активным, и он получил удовольствие от того, что оЫ

⁴ См. главу 9.

таким, его импульс прилагать собственные усилия вскоре исчез, так как бессознательные претензии были укоренены еще слишком глубоко.

Чем более мстительные претензии вовлечены, тем силь­нее степень инертности. Бессознательные доводы при этом выстраиваются так: другие ответственны за беспокойство, которое я испытываю, — поэтому я имею право на избав­ление от него. А что это было бы за избавление, если бы все усилия делал я! Естественно, только человек, потерявший конструктивный интерес к своей жизни, может прибегать к такой аргументации. Хватит, теперь не он должен что-то делать со своей жизнью; это должны «они» или судьба. Упорство, с которым пациент цепляется за свои претен­зии и защищает их в процессе психоанализа, указывает на значительную субъективную ценность, которую они дол­жны для него иметь. У него не одна, а несколько линий обороны, и он быстро маневрирует между ними. Во-пер­вых, у него вообще нет претензий, он не знает, о чем гово­рит аналитик; далее, все они рациональны; затем, он за­щищает их субъективные основания, которые служат в качестве оправдания, Когда, наконец, он осознает, что дей­ствительно у него есть претензии, и что на самом деле они не оправданы, то кажется, что он теряет к ним интерес: они не важны или, во всяком случае, безвредны. Но все-таки он не может не заметить вовремя, что дальнейшие последствия их для него разнообразны и серьезны; что, например, они делают его раздражительным и недоволь­ным; что для него было бы гораздо лучше, если бы он сам

^Ь1Л поактивнее вместо того, чтобы ждать, когда все при-Дет к нему само; что в действительности его претензии па­рализуют его психическую энергию. Он также не может

акрыть глаза на то, что извлекаемая им из его претензий практическая выгода минимальна. Правда, путем оказа-^НИя Давления на других он иногда может быстро заставить

^х следовать его выраженным или невыраженным требо-

^аниям. Но даже в этом случае, кто от этого станет счаст-^вее? Что касается его общих претензий к жизни, они все

равно тщетны. Ощущает он или нет право быть исключени­ем, психические и биологические законы все так же приме­нимы и к нему. Его претензия на обладание всей совокуп­ностью достоинств других не меняет его ни на йоту.

Осознание неблагоприятных последствий претензий и их тщетности не дает настоящего эффекта; оно не влечет за собой осуждения. Надежда психоаналитика на то, что это понимание искоренит претензии, часто остается неосу­ществленной. Обычно посредством психоаналитической работы интенсивность претензий снижается; но вместо искоренения они уходят в подполье. Оказывая дальней­шее давление, мы обретаем понимание глубины бессозна­тельного иррационального воображения пациента. Не­смотря на осознание пациентом тщетности своих претен­зий, бессознательно он держится за веру в то, что для ма­гии его воли нет ничего невозможного. Если он достаточ­но сильно настаивает на том, чтобы события шли так, как он хочет, они пойдут. Если это еще не произошло, причина не в том, что он тянется к невозможному — во что анали­тик хочет заставить его поверить, — а в том, что он не желал достаточно сильно.

Это убеждение придает какой-то другой оттенок всему феномену. Мы уже видели, что претензии пациента нереа­листичны в смысле присвоения им несуществующего пра­ва на все виды привилегий. Мы также видели, что опреде­ленные претензии откровенно фантастичны. Теперь мы узнали, что все они проникнуты ожиданием волшебства. И только теперь мы уяснили, до какой степени претензии являются незаменимым средством актуализации идеализи­рованного Я. Причем актуализации не в смысле удостове­рения его превосходства на пути достижений или успеха, а в смысле обеспечения его необходимыми доказательствами и алиби. Он должен утвердиться в том, что стоит над зако­нами психики и природы. И если даже раз за разом он ви­дит, что другие не соглашаются с его претензиями, что к нему применяются общие законы, что он не оказываете выше общих беспокойств и неудач, — все это не становит-

ся свидетельством отсутствия у него неограниченных воз­можностей, а только доказывает, что пока, сделка была не­справедливой. Но если он будет придерживаться своих пре­тензий, они однажды сбудутся. Претензии — это его гаран­тия будущей славы.

Теперь мы понимаем, почему пациент отвечает безразли­чием на картину вреда, который наносят претензии его актуальной жизни. Он не оспаривает ущерба, но настоящее несущественно для него с точки зрения перспективы слав­ного будущего. Он подобен человеку, верящему, что он об­ладает гарантированным правом на наследство; вместо того, чтобы предпринимать конструктивные усилия в жизни, он всю свою энергию вкладывает в более эффективное отстаи­вание своих претензий. Тем временем теряется интерес к реальной жизни; она обедняется; он пренебрегает всем, что могло бы сделать жизнь стоящей того, чтобы жить. И, та­ким образом, надежда на будущие возможности все больше и больше становится единственным, ради чего он живет.

В действительности невротик беднее, чем гипотетичес­кий претендент на наследство. Потому что у него в основе лежит чувство, что он бы утратил свое право на будущее Удовлетворение, если бы стал интересоваться собой и сво­им развитием. Это логически вытекает из его посылок, так как в этом случае актуализация его идеализированного Я стала бы в действительности бессмысленной. Пока он одер­жим зовом этой цели, альтернативный путь определенно сдерживается. Он означал бы видение себя таким же смер­тным, как любой другой, отягощенным трудностями; это означало бы принятие ответственности за себя и призна­ние того, что он сам должен избавляться от своих сложно­стей и развивать все свои возможности. Этот путь закрыт, ^т°му что он заставил бы его почувствовать себя теряю-Щим все. Он может рассматривать эту альтернативную Дорогу — которая является дорогой к здоровью — только

тав Достаточно сильным, чтобы обойтись без решения,

^аИденного им в самоидеализации.

Мы не поймем полностью упорность претензий, пока рассматриваем их просто как «наивное» выражение того, что и как чувствует невротик с его прославленным образом себя, или как понятное желание, чтобы многие его ком-пульсивные потребности удовлетворялись другими. Упор, ство, с которым невротик цепляется за любую установ­ку, — верный показатель того, что его установка осущест­вляет функции, ставшие необходимыми в рамках его не­вроза. Мы видели, что претензии, оказывается, решают для него многие проблемы. Их всеобъемлющая функ­ция, —увековечивать его иллюзии относительно себя и пе­рекладывать ответственность на факторы, лежащие вне него. Раздувая свои потребности до размеров претензий, он отвергает собственные неприятности и перекладывает от­ветственность за себя на других людей, на обстоятельства или на судьбу. Прежде всего несправедливо, что у него есть какие-либо сложности, тогда как он имеет право на жизнь, устроенную так, чтобы его не беспокоили. Например, его просят о займе или пожертвовании. Он расстраивается и мысленно ругает попросившего его человека. В действи­тельности же он негодует потому, что его претензия в том и состоит, чтобы ему не надоедали. Что делает его претен­зию столь необходимой? Просьба в действительности стал­кивает его с конфликтом внутри себя, приблизительно сводящемся к конфликту между его потребностью подчи­няться и его потребностью фрустрировать других. Но до тех пор, пока он так пугается этого конфликта или так не хочет смотреть ему в лицо (по какой-либо причине), он должен держаться за свои претензии. Он выражает это в понятном неприятии того, чтобы ему надоедали. Точнее, это претензия на то, что мир должен вести себя так, что­бы не актуализировать (и заставить его осознать) его кон­фликты. Мы позднее поймем, почему для него столь суЩ^е" ственным является перекладывание ответственности. Но уже сейчас мы можем видеть, что претензии фактически избавляют его от приспособления к своим сложностям #> следовательно, увековечивают его невроз.

Глава 3

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 1190 | Нарушение авторских прав