АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Ревность. Что вы думаете о ревности?

Что вы думаете о ревности? Хорошо это или плохо? Нормально или ненормально? Было бы полезно, слушая беседу матерей, держать в уме все эти вопросы, когда будет описываться какое-то проявление ревности. Является ли оно тем, чего следует ожидать, или что-то где-то неправильно? Думаю, ответ будет сложным, но нет смысла делать его сложнее, чем это необходимо, поэтому мы сначала поговорим о тех событиях, которые происходят в каждом доме. Я не побоюсь сказать заранее, что, по моему мнению, ревность — нормальное и здоровое явление. Ревность возникает оттого, что дети любят. Если они не способны к любви, то не проявляют и ревности. Впоследствии мы рассмотрим и менее здоровые аспекты ревности, в особенности скрытого характера. Я думаю, вы увидите, что в расказанных этими мамами историях ревность обычно приходит к естественному концу, хотя и может вновь возникать и опять пропадать. В конце концов здоровые дети становятся способными сказать, что ревнуют, и это дает им возможность обсудить, почему; это может немного помочь преодолению ревности. Я думаю, главное, что можно увидеть в ревности — она представляет собой достижение в развитии младенца, указывая на способность любить.

Дальнейшие достижения приносят ребенку способность переносить свою ревность. Первые зерна ревности образуются обычно вокруг рождения нового малыша, но хорошо известно, что ревности не избежать и при наличии в семье всего одного ребенка. Все, что отнимает у матери время, может вызывать ревность так же, как и новый младенец. Я действительно считаю детей, столкнувшихся с ревностью и поладивших с ней, богаче в части личностного опыта. Это мое мнение, а теперь я предлагаю послушать некоторых матерей, отвечающих на вопросы и разговаривающих о ревности.

МАМЫ:

— Миссис С., у вас, как я знаю, восемь детей. Случалось ли, что они ревновали друг к другу?

— Двое или трое из них — да... Первому ребенку было пятнадцать месяцев, когда родился второй. Я кормила младенца, ему было около трех недель, а первый гладил его по голове и говорил “ба-ба”, и так нежно... Я спросила: “Да, разве он не чудо?” — и в следующую минуту тон изменился, выражение изменилось... Он стукнул крошку по голове и снова сказал “ба-ба”... И я начала понимать, что он не испытывает особого счастья от появления братика. А через неделю после этого я надевала шляпу, чтобы выйти на улицу, случайно взглянула в окно и увидела, что младенца вот-вот выбросят из коляски на дорожку. Но я тут же все поменяла: посадила старшего на его старое место, а крошку с другой стороны... И так же поступала со всеми ними... И конфликтов в коляске никогда не возникало. Они не любят, когда их выгоняют с их места. А тот ребенок — первый — устраивал сцены, ужасно кричал и топал ногами, я думаю, из-за крошки.

— Он все еще ревнует?

— Вовсе нет. Он начисто избавился от этого. Он у нас старший и очень гордится остальными, но когда-то это было.

— Миссис Л., а что происходило с вашими тремя?

— Ну, старшему было два года, когда родился брат, и три с половиной, когда родилась сестра. Он был спокойным, счастливым ребенком... А когда впервые увидел брата, то просто не обратил никакого внимания. Мы пытались подготовить его к этому событию; но он просто не понимал.

— Конечно, я полагаю, он был слишком мал.

— Слишком мал, чтобы понять. Его безразличие длилось неделю или две, а потом он вдруг увидел младенца в коляске... А сам он не сидел там уже несколько месяцев, потому что стал уже слишком большим... И все же он горько заплакал.

— А сколько тогда было крошке?

— Около трех или четырех недель, а старший горько плакал... Я думаю, с этого все и началось. И после этого всегда, когда младенца переодевали, он тоже мгновенно становился мокрым или пачкался... И исправился он очень нескоро... Это произошло только тогда, когда он стал старше и начал понимать.

— Что случилось, когда родилась сестра?

— Он всегда относился к ней с большой любовью и нежностью, и второй мальчик тоже.

— А больше не было никаких неприятностей ни с чьей стороны?

— Нет... Но позже, когда брат научился сидеть и реагировать, старший стал агрессивен.

— Вы считали, что это было знаком ревности, или нет?

— О да, безусловно. Однажды я застала его при попытке задушить брата в коляске... И он относился к нему с совершенным презрением. И я боюсь, что мстила иногда за младенца, потому что просто не могла этого вынести. Но не думаю, что это было правильно. Это совершенно не улучшило положения дел.

Дональд Вудс Винникотт:

Все это кажется мне повседневными семейными делами. Я напомню вам возраст этих детей, так как возраст определяет очень многое. Ребенку, который во время кормления гладил брата по голове, а затем попытался выбросить его на дорогу, было пятнадцать месяцев, когда родился младенец. А потом был двухлетний ребенок, который поначалу казался индифферентным. Ему говорили, чего следует ожидать, но, возможно, он был не способен понять. Через три недели после рождения брата, увидев того в коляске, в которой раньше сидел сам, он горько заплакал. Он, при доброжелательном отношении матери, преодолел это. Но позже, когда брат стал садиться и реагировать на окружающее, он стал агрессивным и презрительным, а однажды попытался задушить младенца в коляске. Только к четырем годам он сменил свое отношение на более дружелюбное. Ни он, ни брат никогда не проявляли ревности к сестре.

Вот еще фрагмент беседы.

МАМЫ:

— Миссис Т., как обстоит дело с ревностью среди ваших семерых детей?

— Ну, единственная ревность, которую я заметила, была между девочками.

— А сколько у вас девочек?

— Всего две. Понимаете — сначала мальчик, потом девочка, потом четыре мальчика и еще одна девочка. Джин все спрашивала, спрашивала и спрашивала, вы знаете: “Когда же будет маленькая сестричка?” Каждый раз это был мальчик, и она становилась раздражительной на день или два, но потом это проходило. Ну, а потом она однажды пришла из школы и обнаружила, что у нее появилась маленькая сестричка... И поначалу она, казалось, трепетала от восторга. Беда была в том, что я родила девочку 10-го, а 16-го Джин исполнялось семь лет — никаких гостей, конечно... Я не могла бы с этим справиться. И вот около месяца Джин каждый вечер приходила из школы, пила чай и сразу уходила в постель, где выплакивала себе глаза. Мы ничего не могли с ней поделать, она не хотела слушать... Но я думала, что в конце концов она справилась с этим, что она пришла в себя. И вот вчера малютка лежала больная в кровати, и я попросила Джин, так кротко, как только могла: “Джин, не принесешь ли ты мне ночную рубашку для Патриции?” И Джин отвернулась и сказала: “Нет, с какой стати? Пусть пойдет и возьмет сама — она уже достаточно большая.”

— Она продолжает ревновать?

— Да, похоже на то. Но все было так мирно с тех пор, как Патриции исполнилось шесть недель. Сейчас ей уже два года, и внезапно все вернулось опять. Я могу только надеяться, что мы и теперь сможем избавиться от этого.

— Джин не проявляет как-нибудь ревности к братьям?

— Нет.

Дональд Вудс Винникотт:

Сестренка Джин появилась на свет за неделю до ее седьмого дня рождения, и, когда из-за этого ей пришлось обойтись без праздничной вечеринки, она стала неистово ревновать. Этот первый припадок ревности длился шесть недель, и все началось снова, когда ей исполнилось девять, а сестре — два года. Джин не возражала против рождения четырех мальчиков (всего в семье семеро детей) и, на самом деле, всегда просила о сестренке. Я думаю, сестра, которую вы получаете в действительности, совсем не обязательно та самая, о которой вы мечтали.

Теперь еще один рассказ.

МАМЫ:

— Миссис Г., а как обстоят дела у вас? Вы сталкивались с ревностью?

— Да, у нас это было. Моей девочке, — сейчас ей четыре с половиной, — исполнялось три года, когда родился мальчик... Она была в восторге от того, что у нее будет маленький братик, или вообще, маленький ребенок. Но обнаружилось — почти с самого начала — что если я держу младенца, то она обязательно должна пойти и сесть на колени моему мужу, и наоборот. Она хотела, чтобы я читала ей, пока кормлю ребенка, или, по крайней мере, сидела около меня.

— Но это как-то разрешилось?

— Да, действительно. Ревность сошла на нет, и все было тихо до тех пор, пока брату не исполнилось — наверное, год или около того — он стал вставать, играть в манеже и так далее. И тут возникла куча неприятностей с игрушками. Я достала для него ее прежние игрушки, и, конечно, она узнала их... И тут же: “Это мое, мое, мое...” И началось — она хотела снова играть своими младенческими игрушками, и пришлось купить еще игрушек, которые были исключительно его, а то не было никакого покоя.

— А она не хотела играть его игрушками?

— Нет-нет, она бы ни за что к ним не притронулась... Но когда видела, что он берет ее игрушки (хоть она и не притрагивалась к ним года два), то снова хотела играть с ними. И это тоже затихло, более-менее благополучно... Теперь ему восемнадцать месяцев, и все начинается снова, потому что он не сидит на месте и хватает ее вещи.

—...Что-то вроде перетягивания каната?

— Да-да, в самом деле. Она подкладывает свои вещи — я ей всегда говорю: “Положи на стол, где он не достанет.” Но она положит их где-нибудь низко и поворачивается спиной. А он подходит и начинает таскать их по всему дому, и тогда она приходит в ярость. Но на самом деле она очень терпелива с ним.

Дональд Вудс Винникотт:

Этой девочке было почти три года, когда родился брат. Она была в восторге от этого, но чувствовала, что младенец вытесняет ее, когда он на коленях у матери. И тогда она шла к отцу. Когда младенцу был год, а ей четыре, она стала недовольна тем, что он претендует на ее игрушки. Хотя она уже давно забросила их. Вы заметили, что она кладет свои игрушки там, где брат может их достать? Мать говорит, что она очень терпелива с ним, и у меня есть чувство, что ей на самом деле приятно, когда он берет ее игрушки, хотя она и протестует. Возможно, она воспринимает ситуацию и с его точки зрения, а не только со своей.

Теперь, когда вы услышали эти рассказы, не кажется ли вам, как и мне, что вся эта ревность является частью здоровой семейной жизни?

* * *

Я задавал себе вопрос: как и когда начинается ревность? И что должно занимать ее место до того, как слова “ревность” или “зависть” могут быть применены и иметь смысл? Я добавил слово “зависть”, потому что ревность и зависть очень тесно связаны. Ребенок, который ревнует к новому младенцу, завидует, что он или она владеет вниманием матери. Я замечу, что матери, которые говорили о своих детях, ни разу не упомянули о ревности у ребенка, которому было бы меньше пятнадцати месяцев. Интересно, что бы вы сказали об этом? Я думаю, что можно обнаружить признаки ревности раньше, чем в пятнадцать месяцев, но ненамного. В девять месяцев, например, ребенок слишком мал, слишком незрелая личность, чтобы ревновать. В год, вероятно, тоже; может быть, как отдельные проявления. Но в пятнадцать, безусловно, да. Постепенно, так как дети растут, возникает ревность по поводу более сложных вещей. Но вначале довольно очевидно, что ревность касается нарушенных отношений или угрозы обладанию, которое заменяет отношение. Основой ревности является отношение к матери, а с течением времени присоединяется отношение к отцу. Мы обнаруживаем, что многие из ранних случаев ревности, очевидно, связаны с матерью и часто группируются вокруг кормления. Это потому, что для младенца кормление жизненно важно. Для матери кормление — только одно из того многого, что она делает для ребенка, но и для нее оно может быть очень важным. Вот фрагмент разговора между несколькими мамами.

МАМЫ:

— Между ними двадцать два месяца разницы, и когда он родился — я рожала второго дома — мой мальчик увидел его, когда тому было всего несколько минут... И несколько дней все шло нормально. Затем он увидел, как я кормлю, и с тех пор месяца два он стоял и орал каждый раз, когда я кормила младенца... И я ничего не могла поделать. Я пыталась по-всякому успокаивать его и давала ему все, что могла, но это очень трудно, когда кормишь ребенка... И он все стоял и кричал. Но примерно через два месяца это прошло и он, казалось, совсем преодолел свою ревность. А потом, когда младенец начал сидеть — в семь или восемь месяцев — опять начались те же представления, я имею в виду не крики, а ревность.

— А моя была немного младше. Я должна сказать, что меня удивило, что она не брала бутылочку — одно время — она забыла, как сосать. Я поразилась, потому что она пришла (я кормила маленького) и тоже захотела сосать. И я подумала: хорошо — но она не стала... Как только она устроилась у груди, то вроде бы почувствовала отвращение. Я думала: хорошо, сделай глоток, если хочешь, посмотрим, что из этого выйдет... И она подходила несколько раз — еще совсем недавно, как бы в шутку. Я ее не прогоняла, я сказала: давай, сделай глоток, но она не хотела. А теперь она захотела бутылочку (я кормлю теперь маленького из бутылочки) И я дала ей плохую, маленькую — бедный ребенок — ну просто символически, понимаете.

— Моя старшая дочь сидит у меня на коленях, когда я кормлю малыша... Я кормлю грудью, так что можете представить, какой это кавардак. (Смех) Она обожает его, понимаете, похлопывает по головке и гладит... Но ей все-таки пока только семнадцать месяцев, так что тут все по-другому.

— У нас была ревность между двумя старшими, с третьим — нет. Но первые два... Моя девочка, когда родился второй, хотела сидеть у моего мужа или требовала чего-то особенного — чтобы я читала, пока кормлю малыша и все такое... А потом эта фаза прошла, и теперь мальчику семнадцать месяцев. Между ними просто жуткие войны бывают. Что есть у одного, тут же хочет другой... Конечно, был период, когда она могла брать у него все, что хотела — она на три года старше его... Но теперь у него мертвая хватка, и он орет — не кричит, а просто яростно орет на нее. Но оба они очень нежны с третьим, делают жесты и все такое... И ни один из них вроде бы не проявляет ревности к младшему.

— Это, на самом деле, не ревность, когда они борются за обладание чем-нибудь, это...

— Это потому, что они хотят внимания.

— Да, я понимаю.

— Понимаете, маленькая кукла, которую я дала мальчику — девочка же совершенно выросла из таких вещей... Из-за того, что я дала ему, она немедленно захотела эту куклу. А если бы я не дала ее малышу, а просто положила бы на стол, и дочка могла бы взять, если бы захотела, то она и не обратила бы никакого внимания.

Дональд Вудс Винникотт:

Из этого диалога видно, как много связано с кормлением. Я хочу использовать последний фрагмент разговора, чтобы проиллюстрировать свою мысль. Я имею в виду девочку, которая открыто может проявлять ревность ко второму ребенку — мальчику — но потом это проходит. А потом она и мальчик, которому теперь семнадцать месяцев, начинают свои ужасные войны из-за игрушек. Но есть разница между тем, как ревнует она, и тем, как он просто вцепляется и орет. Одна из мам сказала: “Это не ревность, это просто борьба за собственность.” Я согласен, но именно здесь мы можем увидеть, как развивается ревность. Я говорил, что для ревности нужен определенный возраст. Теперь я хочу сказать, что после определенного возраста ребенок ревнует, а до этого он просто цепляется за собственность. Сначала обладание, а ревность приходит позже.

Я не могу не вспомнить театральное агентство, где для рекламы используют такой лозунг: “Вы хотите самые лучшие места; у нас они есть.” Это неизменно заставляет меня безумно ревновать, так что, кажется, сорвался бы с места и побежал за этими местами, которые я хочу, а у них есть. Штука в том, что я должен заплатить за них. Пользуясь этой иллюстрацией, я могу сказать, что до некоторого возраста маленький мальчик или девочка все время провозглашает: “У меня есть лучшая мать” — хотя и не этими словами. Но приходит момент, когда ребенок способен заявить: “У меня есть лучшая мать — ты хочешь ее.” Это новое, мучительное достижение.

Чтобы ясно представить последовательность событий, мы, однако, должны вернуться еще назад. Было время и до того, как младенец, так сказать, провозглашал: “У меня лучшая мать.” В эти ранние времена факт обладания лучшей матерью разумелся сам собой. Не было места для рекламы. Мать, и все, что ее заменяло, принималась как данное. Затем идет: “У меня лучшая мать” — и это свидетельствует о проблесках понимания младенцем, что мать — не просто часть собственного Я, но что она приходит извне, а может не прийти, и что бывают другие матери. Теперь мать становится собственностью, за которую можно держаться, а можно выпустить. Все это приходит с развитием ребенка, с тем, что мы называем эмоциональным ростом. А потом возникает вторая часть лозунга: “И ты хочешь ее.” Но это еще не ревность, а вопрос защиты собственности. Ребенок цепко за нее держится. Если бы в театре так делали, мы бы не могли туда попасть. Затем, наконец, признается, что главное сокровище — мать может принадлежать и кому-то другому. Ребенок теперь — один из тех, которые хотят, но уже не тот, кто имеет. Владеет кто-то другой. И вот тогда-то ревность становится тем словом, которое следует использовать для описания изменений, происходящих с ребенком, при появлении нового младенца, как призрака прошлого Я, сосущего грудь или мирно спящего в колясочке.

Я повторю то, что сказал. Я упоминал раннее младенчество, когда то, что желательно, является частью собственного Я, или оно выглядит как возникающее из потребности младенца. Появления и исчезновения принимаются ребенком как должное. Потом вещь или любимое лицо становятся частью мира снаружи, становятся предметом обладания, который можно удержать или потерять. Любая угроза утраты собственности ведет к страданию и вызывает неистовые попытки удержать объект. С течением времени и дальнейшим развитием сам ребенок становится тем, кто угрожает, кто ненавидит все новое, которое оказывается способным заявить права на внимание матери, будь то новый младенец или книга, которую она читает. Можно сказать теперь, что ревность достигнута. Ребенок завидует новому малышу или книге и прикладывает все усилия, чтобы вернуть утраченные позиции, хотя бы только на время или в символической форме. Поэтому в начале ревности у детей часто можно видеть попытки возвращения в младенчество, хотя бы отчасти или ненадолго. Они могут даже захотеть вернуться к кормлению грудью. Но обычно они лишь мечтают, чтобы с ними обходились так же, как во времена, когда они были безраздельными собственниками, когда они были теми, кто имеет, и не знали никого, кто не имел, но хотел. Вы можете помнить по прошлой передаче ребенка, который снова стал мочиться, а сегодня вы слышали о девочке постарше, которой мама дала маленькую бутылочку; это символ, сказала она.

Если вы подумаете обо всем, что происходит с маленьким ребенком по мере того, как проходят дни и недели, то легко увидите, почему существует потребность в надежном окружении, а это именно то, что вы можете дать своему ребенку — лучше, чем кто-либо другой. Вы часто задумываетесь о чем-нибудь — хорошо это или плохо? Но гораздо интереснее смотреть на вещи в плане роста и развития ребенка.

* * *

Рассказанные нам истории убеждают, что ревность склонна проходить, и я хочу рассмотреть, как это происходит. Что происходит, зависит от развития, которое у ребенка никогда не останавливается. Я думаю, вам нравится узнавать, что именно с ребенком происходит, просто как нечто интересное. Когда что-то идет не так (как это и должно быть время от времени), вы оказываетесь в невыгодном положении, если действуете вслепую. Если же вы знаете, что происходит, то вас будет меньше беспокоить критика и случайные замечания посторонних.

Я хочу поговорить о трех путях, по которым продолжающееся развитие может сводить ревность на нет. Первый путь таков. Ревность — то, что мы наблюдаем, когда ребенок находится в состоянии острого конфликта. Это могло бы быть просто тревогой, если бы ребенок не знал, чем она вызвана. Ревнующий ребенок реально испытывает любовь и ненависть одновременно, и это ужасное чувство. Давайте поразмышляем о ребенке. Сначала, возможно, ему даже приятно наблюдать, как нянчат и кормят нового малыша. Но постепенно проясняется, что это не ты сам, а кто-то другой, и любовь матери вызывает крайний гнев — гнев на младенца, на мать, вообще на все. Некоторое время ребенок знает только гнев. Какая-то его часть получает выражение. Ребенок кричит; возможно, пинается, или дерется, или устраивает беспорядок. В воображении все испорчено, сломано, уничтожено. И, конечно, именно тот факт, что мир, младенец, мать как-то переживают это, приводит к дальнейшему развитию. Новый шаг в развитии — признание ребенком этого факта выживания. Это просто еще один путь, по которому маленький ребенок приходит к различению фантазии и реальности. В его воображении мир уничтожен гневом, как атомной бомбой, но выживает, и материнское отношение не меняется. Значит, в воображении можно безопасно разрушать и ненавидеть. И с таким обнадеживающим открытием ребенок способен удовлетвориться совсем немногими криками, пинками и ударами, которые окажутся, несомненно, уместными.

Через несколько недель ревность оказывается сведенной к чему-то иному, к переживанию продолжающейся любви — но любви, усложненной идеями разрушения. Для нас результатом является то, что мы видим ребенка, который иногда грустен. Грустно любить что-то или кого-то и воображать, как тому, что ты любишь, наносится вред.

Дальнейшее облегчение конфликта обусловлено тем, что в разрушительных фантазиях вещью, которой причиняют зло, может быть нечто, замещающее младенца или мать; это может быть кошка, собака или стул. Вместе с грустью приходит некоторая степень беспокойства о младенце или чем-то другом, что являлось объектом ревности. Но матери знают, что поначалу нельзя полагаться на заботу ребенка, потому что она слишком легко может обратиться в ревнивое нападение, и если нет никого рядом, случится неприятность.

Я хочу сказать, что активизируется жизнь в образах, и она уменьшает нужду ребенка в прямом действии. Это дает время и возможность для того, чтобы заложить начала чувства ответственности.

Второй путь, которым, как я думаю, ревность приходит к концу, ведет через растущую способность ребенка к впитыванию опыта удовлетворений и превращению его в часть своего Я. У ребенка усиливается накопление хороших воспоминаний, памяти о том, как за ним хорошо ухаживают; о приятных ощущениях; о том, как его купают; о крике или улыбке; о том, как хорошо находить вещи там, где они должны быть, даже лучше, чем когда они обнаруживаются там случайно. И, конечно, выстраивание воспоминаний об удовлетворении, следующем за оргиями возбуждения, особенно при еде.

Все эти представления могут быть суммированы и названы образом матери или матери и отца. Существует причина, по которой ревность у ребенка часто вообще не проявляется — потому что у него всего было достаточно, во всяком случае, достаточно, чтобы можно было поделиться.

Третий путь — нечто более сложное. Он имеет отношение к способности ребенка проживать переживания других. Мы, англичане, называем это “влезть в чужие ботинки”. Но выражение звучит забавно, если другое лицо — младенец, которого кормят грудью, купают или он спит, лежа в кроватке. Однако становятся ли маленькие дети способны к этому? Некоторым требуется долгое время, даже годы, прежде чем они позволят себе не только встать на точку зрения другого, но и реально получить удовольствие от дополнительной порции жизни, проживаемой другим лицом. Легко увидеть, как дети — не только девочки, но и мальчики — идентифицируют себя с матерью. Они позволяют матери быть матерью и играют, как будто находятся на ее месте, воображая себя помещенными внутрь ее положения. Вот фрагмент обсуждения, который это иллюстрирует.

МАМЫ:

— Миссис Г., как дела с новым ребенком в вашей семье?

— Ну, никто из них — из старших — не выказал ревности к новенькому. Но они ревнуют, оба, друг к другу — кому трогать младенца, ласкать или держать его.

— Род соперничества?

— Да, соперничества между ними. Скажем, я сижу с малышом на коленях, а девочка приходит поговорить с ним. Немедленно появляется брат, нападает и пытается оттолкнуть сестру локтем, прежде чем она успеет бросить на ребенка взгляд. Тут начинается перетягивание, так сказать, каната, кому он достанется.

— А что делаете вы?

— Ну, я заслоняю малыша рукой и смотрю, чтобы они отодвинулись на несколько дюймов и дали ему дышать.

— Это обычное происшествие?

— В общем, да... Начинают тащить ребенка: “Теперь моя очередь держать беби” — и так далее. Он слишком мал, чтобы оставлять его с ними, маленького клопа... В конце концов я заставляю обоих сесть, даю его первому, не выпуская из рук, и считаю до десяти: “Хорошо, теперь следующий”. Хорошая идея, но она мало помогает.

Дональд Вудс Винникотт:

Вот другой пример, в котором, по-видимому, девочка отождествляет себя с младенцем-братом.

МАМЫ:

— Ревность сошла на нет, и все было тихо до тех пор, пока брату не исполнилось, наверное, год или около того... Он стал вставать, играть в манеже и так далее. И тут возникла куча неприятностей с игрушками. Я достала для него ее прежние игрушки, и, конечно, она узнала их. И тут же: “Это мое, мое, мое...” И началось — она хотела снова играть своими младенческими игрушками... И пришлось купить еще игрушек, которые были исключительно его, а то не было никакого покоя.

— А она не хотела играть его игрушками?

— Нет-нет, она бы ни за что к ним не притронулась. Но когда видела, что он берет ее игрушки (хоть она и не притрагивалась к ним года два), то снова хотела играть с ними. И это тоже затихло, более-менее благополучно... Теперь ему восемнадцать месяцев, и все начинается снова, потому что он не сидит на месте и хватает ее вещи.

—...Что-то вроде перетягивания каната?

— Да-да, в самом деле. Она подкладывает свои вещи — я ей всегда говорю: “Положи на стол, где он не достанет.” Но она положит их где-нибудь низко, и поворачивается спиной... А он подходит и начинает таскать их по всему дому, и тогда она приходит в ярость. Но на самом деле она очень терпелива с ним.

Дональд Вудс Винникотт:

Когда мы использовали этот фрагмент в нашей первой программе о ревности, я сказал: “У меня возникает чувство, что этой девочке на самом деле нравится, когда брат берет ее игрушки, хотя она и протестует.” И добавил: “Возможно, она воспринимает ситуацию и с его точки зрения, а не только со своей.” Способность к проживанию в воображении чужого опыта значительно обогащает, если только при этом не упускается из виду, что является переживаниями “Я” в строгом смысле. Это один из путей, которыми может начинаться игра, и в игре воображения нет пределов возможностям идентификации себя с людьми и вещами. Ребенок может быть пылесосом или лошадью; может быть королевой или принцем; или новым ребенком, кормящей матерью, отцом. Мы не можем дать ребенку способность играть, но оберегая, терпя, выжидая и делая все то, что вы делаете не думая, вы способствуете его развитию. Можно было бы сказать еще многое, но, возможно, этого достаточно для того, чтобы показать, что ревность исчезает с внутренним развитием ребенка, которое становится возможным благодаря последовательной нормальной заботе.

* * *

Я говорил о ревности как о здоровом, нормальном для маленьких детей явлении, которое означает, что они любят и уже значительно продвинулись в своем отходе от полной незрелости, с которой начинали. Я говорил также и об отдельных шагах в развитии, которые делают возможным прекращение ревности как таковой. Все время я хотел показать, что эти шаги в развитии младенца и маленького ребенка не могут быть сделаны без того, что можете обеспечить вы, то есть без жизненных взаимоотношений, в которых ребенок находит воплощенную надежность, зависящую от того, будете ли вы самим собой.

Кроме этого основного условия, которое вы обеспечиваете, существуют специфические моменты, и от них многое зависит. Например, вы помогаете ребенку предвидеть, что должно произойти. Когда вы знаете, что в его жизни должны совершиться большие изменения, вы пытаетесь как-то предупредить его. Если вы хотите ввести новую пищу, вы даете попробовать, а затем оставляете его в покое. И вероятно, вскоре ребенок захочет новой еды, которая у вас уже наготове. Подобным же образом вы пытаетесь предупредить, когда ваша новая беременность очевидна и у вас нет сомнений, что скоро появится новый ребенок. Вы можете подумать, что будет легче, если использовать слова, объяснять, но я сомневаюсь в этом. Конечно, если ребенок уже понимает речь, вы объясните ему — в словах и историях, с помощью книг с картинками. Смешно было бы этого не делать. Но вот что важно — ваше отношение к беременности, оно имеет значение задолго до того, как может быть использована речь. Если, например, новая беременность для вас желанна и естественна, вы постепенно дадите понять вашему годовалому ребенку, что существует причина, по которой сидеть у вас на коленях стало как-то не так, как раньше. Ваш маленький мальчик или девочка почувствуют, что у вас там что-то важное. А если вы нелегко принимаете факт беременности и перемены, которые она приносит (а есть много таких людей), тогда здесь возникает некая тайна, и ребенок, жизнь которого должна вот-вот сильно измениться с рождением младенца, окажется никак не подготовленным, когда новое дитя действительно появится на свет. Несколько проще, когда ребенок, чьи интересы затрагиваются, немного старше. Послушайте вот это.

МАМЫ:

— Я очень беспокоилась, когда рожала Роджера. Понимаете, у меня были две девочки, четырнадцати и тринадцати лет, и мне хотелось иметь еще ребенка, пока это возможно... И я была совершенно сбита с толку, не зная, как быть... Вот я и обсудила это с девочками и спросила, как они отнесутся к тому, что у меня будет еще ребенок... Странная затея, не правда ли, до того, как вы зачали ребенка, обсуждать это с другими детьми, но я думала, это неплохая идея... И они были в восторге, представляли, как это прелестно, и как они будут рады новому беби. И мы решили, что это будет мальчик. А Сьюзен, моей младшей дочери, было тринадцать... Роды были несколько преждевременные, и я сказала акушерке, что роды начались, и не скажет ли она Сьюзен, что если та хочет прийти посмотреть на роды, то может это сделать. И она вбежала ко мне перед школой... А у меня были схватки, понимаете, и вот я сказала: “Ну, — сделав глубокий вдох и думая, что могу загубить ей всю жизнь. — Ну, вот это родовая боль, и так вот все и происходит”. А она похлопала меня по спине и сказала: “Ну, я думаю, у тебя впереди еще несколько часов. Увидимся после школы”... И пошла. Теперь она сама должна рожать через месяц, и я думаю, ей это чрезвычайно нравится. Хорошо подготовлена, надо думать.

Дональд Вудс Винникотт:

Этой девочке было тринадцать лет. Мама, конечно, говорила с ней, но я думаю, именно отношение матери к предстоящему имело значение. А как обстоит дело с меньшими детьми? Детям в один или два года еще далеко до того, чтобы понять, почему в этом году в феврале двадцать девять дней. Но в то же время они вполне способны, не так ли, в год или два, немножко вчувствоваться в положение матери младенца? Я говорю скорее о чувствах, чем о разуме ребенка. У большинства детей к годовалому возрасту есть некий совершенно особенный для них предмет, и они иногда, если можно так сказать, в грубом подобии, нянчат его, а вскоре уже несомненно играют в мать и ребенка.

Я сказал, что вы помогаете ребенку предвидеть. Вы делаете и другое; например, пытаетесь быть справедливой, а это очень трудно; вы можете только пытаться. И надеяться, что у вас нет явного любимчика, кроме, конечно, новорожденного ребенка, когда ему необходимо чувствовать, что он обладает вами целиком. Вы и отец ребенка разделяете ответственность по-разному. И когда ребенок недоволен матерью и ее новым занятием, он естественно обращается к отцу. Многие отцы хотели бы помочь, им не нравится столько времени проводить на работе, где от них нет никакой практической пользы.

И еще, в целом оказывается, что вы не отдаете предметов, драгоценных для других детей, новому ребенку, но позволяете каждому ребенку собирать свою собственную коллекцию и специализироваться. Так что, хотя в основном внутреннее развитие ребенка уже обеспечено тем, что он может полагаться на вас, существует еще много стрессовых моментов, требующих вашего отдельного внимания.

Конечно, вы, я полагаю, понимаете, что процесс развития связан с очень сильными эмоциями и что маленькие дети чувствуют не меньше нашего. Подозреваю, что они чувствуют больше. Мы, взрослые, считаем себя счастливыми, если нашли способ сохранить в себе что-то от детской интенсивности переживаний. Маленькие дети не только ощущают с чрезвычайной остротой, но их также нельзя отвлечь от той реальности, которая их беспокоит. У них еще не было времени создать личные способы защиты от слишком мучительных чувств, и именно поэтому они кричат. Именно поэтому так важно помочь ребенку предвидеть события, выходящие за рамки ординарного.

В период ожидания такого события происходит организация защитных ресурсов внутри личности ребенка. Что-то вроде того, что вы видите на столе, когда дети играют в солдатики и развертывают армии для защиты или атаки на крепость. Мысль о том, что чувства маленьких детей очень интенсивны, а тревоги или конфликты так мучительны, что им приходится организовывать защиту внутри себя, приводит меня к последней теме, которой я хочу коснуться в этом разговоре о ревности. Это относится к ненормальной ревности. Часто случается, что нечто складывается неправильно. Либо ревность не прекращается и продолжается открыто, или она прячется, так сказать, под прилавок и искажает личность ребенка.

В воспитании детей нет никакого смысла стремиться к совершенству. Многое, что сложилось неправильно, залечится со временем; по крайней мере, настолько, что будет незаметным. Но кое-что не срастается. Когда я сказал и повторил несколько раз, что ревность — нормальное и здоровое явление, речь шла о маленьких детях. По мере роста и развития личности почти к каждому мальчику или девочке приходит способность переносить чувства ревности, относиться к ним спокойно и использовать как побуждение к действию. Если у вашей подруги есть что-то лучшее, чем у вас, вы можете довольно спокойно выждать. Возможно, вы наверстаете упущенное позже или же сможете радоваться, что купили вместо этого что-то другое. Вы взвешиваете. Я думаю, у вас есть много такого, чему завидуют другие люди. Все это неотъемлемо от жизни и людей, живущих вместе.

Вы выросли и способны довольно легко справляться со всем этим, но начинали вы, так же, как и я, с совсем слабой способностью ждать своего времени. Но мы должны признать, что у некоторых людей наличествует стойкое искажение личности. Может быть, у вас есть сосед с ревнивым характером. Такие люди ухитряются, обычно не зная, что делают, провоцировать свое непосредственное окружение именно к таким действиям, которые возбуждают у них ревность. Эти люди несчастливы, с ними неприятно жить, и я бы не сказал, что это здоровая ревность.

В обсуждениях принимала участие одна мама, которая особенно откровенно говорила о себе и о том, каким образом продолжается ее ревность к брату.

МАМА:

— Ну, я была единственным ребенком... Когда мне было три, мама преподнесла мне братца. Мне это не казалось очень забавным. Я ревновала, как школьница, я кусала его, да... Он никогда не узнал, что я это делала, и я никогда не признавалась в этом... Но даже теперь — мне двадцать девять, ему двадцать шесть — мама может сказать: “Знаешь что, я купила Уильяму то-то и то-то.” И я отвечу: “Да, правда?” Понимаете? Вроде как “мне все равно.” Она скажет: “Ну, хорошо, хорошо, что тебе купить?” И расскажет мне точно, сколько она заплатила за подарок для Уильяма и проследит за тем, чтобы я получила ровно за столько же. Она купила ему кольцо с печаткой... Я знаю, это глупо, это подло, я хочу сказать, я замужем, а он не женат, но если она покупает ему кольцо, я тут же приду и скажу: “Он что, сам не мог себе купить?” Понимаете? И на прошлой неделе я получила свое кольцо со знаком зодиака.

Дональд Вудс Винникотт:

Мы можем быть уверены, что у людей с действительно ревнивым характером когда-то, в ранние годы, была веская причина для ревности. Беда в том, что у них не было честной возможности для проявления гнева, ревности и агрессии в то время, когда это было разумно и могло контролироваться. Если бы у них был такой шанс, то они, вероятно, прошли бы через фазу ревности и вышли бы из нее, как большинство детей. Вместо этого ревность сразу ушла внутрь, и истинная ее причина была утеряна, поэтому теперь для ревности выдвигаются ложные поводы и заявляется, что они вполне соответствуют действительности. Чтобы избежать такого искажения, нужно обеспечить маленьким детям такую опеку, которая позволила бы им быть ревнивыми, когда это оправдано. Я полагаю, что в норме ревность переходит в соперничество и честолюбие.

[1960]

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 554 | Нарушение авторских прав