АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Зарождение

(Учение дней – 1.)

Аннотация:

Каждый из нас кузнец своей судьбы. Иногда мы куём её непроизвольно. Так и рождаются все наши испытания, появляющиеся засчёт нашего же выбора.

Однажды в жизнь людей врываются новые чувства, эмоции, впечатления, которые заставляют их проложить новую дорожку в лабиринте судьбы. Иногда это становится счастливым предприятием, иногда – жестоким испытанием. И орудием пытки может стать кто угодно или что угодно.

Судьба не любит мелких представлений – ей по нраву крупные игрища. Поэтому легче проследить за тем, как же испытание зародилось, не упуская из виду даже самые ничтожные предпосылки.

Посвящается каждому учителю в моей жизни, ведь – видит бог! – я не лучший историк, но эти люди вдохновили меня рисовать свои картины мира.

P.S. Кстати, спасибо одной нудной лекции по физике за то, что эта идея вообще зародилась сначала на листах моей тетради, а теперь и здесь.

1.

Ignoscito saepe alteri, nunquam tibi. (Другим прощай часто, себе – никогда.)

Когда-то давно в небольшом городке Калме, стоящем на одноимённой речке, жила семья кузнецов с фамилией Алфонсес. Веками в этом роду рождались только сыновья, которые продолжали дело своих отцов. Именно поэтому Алфонсес были самыми умелыми кузнецами в Калме, чем заслужили уважение всех без исключения его жителей. За триста c лишним лет своего существования в этом городе семья стала одной из самых богатых и почитаемых.

Поэтому когда Одар Алфонсес был ещё мальчишкой, в кузнице отца ему приходилось бывать чаще, чем в церкви. Он был первым и единственным выжившим сыном у своих родителей, поэтому его судьбой было предписано продолжать дело своих предков. Но, несмотря на то, что отец ежедневно заставлял Одара сидеть в душной кузнице по нескольку часов, мальчик всё же посещал школу, что было редкостью для мальчишек, сыновей ремесленников.

Ему было семнадцать лет, когда его отец внезапно заболел и умер, и тогда Одар стал наследником и продолжателем дела клана Алфонсес. Тогда же мать юноши всерьёз задумалась о женитьбе сына. Выбор пал на Иву Хонор, девушку с приятной внешностью и неплохой родословной: отец и мать её происходили из какого-то древнего рыцарского рода.

Сам Одар был не против женитьбы на ней: он не раз видел её у себя дома, когда они были детьми. Не познав истинной романтической любви, он безразлично относился к подобного вида союзам. Но после свадьбы юноша несколько задумался о правильности своего решения.

Ива оказалась несколько легкомысленной девушкой, что Одар заметил ещё на свадьбе, когда во время празднества она незаметно ушла в сторонку и стала заигрывать с другими мужчинами, но после того, как гости разошлись, а молодожёны отправились в свою комнату, клялась мужу, что такого больше не повторится и обещала быть ему верной до самой смерти. Юноша с неохотой поверил ей. В течение нескольких месяцев они жили душа в душу.

Идиллия брака стала развеиваться, как замок из песка, когда всё больше и больше случайных людей начали разносить слухи о крупных и подлых изменах Ивы Алфонсес. Одар даже начинал верить этим людям, но мать убеждала его, что это наглая ложь, пустые сплетни, вздорная клевета – и юноша верил ей, пытался опровергнуть слова горожан, называл их ослами и лжецами. И он бы продолжал так делать, если бы однажды истина не открылась его глазам.

В один прекрасный день, Одар, закончив работу в кузнице, увидел Иву, прогуливающуюся с каким-то солидным мужчиной в богатых одеждах. Не испытывая особых романтических чувств к жене, он всё же считал её своей, и, как любой собственник, не хотел, чтобы какой-то разодетый щеголь разгуливал с той, что поклялась перед богом и людьми быть верной своему спутнику жизни. Именно тогда в голове юноши появилась первая и последняя мысль серьёзно поговорить с Ивой.

Поздним вечером, когда его мать уснула, Одар решительно поднялся в их с женой спальню и заявил ей: «Я видел тебя с неким господином сегодня днём. Ты прогуливалась с ним так, будто не являешься ничьей женой, что дала обет перед Всевышним! Я не стану терпеть такого унижения: быть мужем блудницы, слышишь меня? Я не буду спокойно наблюдать за твоими похождениями! А если неугодно тебе блюсти верность мне, своему супругу, то мы можем подать на развод, и ты вновь будешь свободной блудницей, которую осудить может лишь Господь наш». Услышав это, Ива вдруг залилась слезами, стала молить: «О, прости же меня, прости,» – а потом упала в обморок. Одар перенёс её на кровать и привёл в чувство. Ива вновь стала просить мужа не разводиться с ней. Одар хотел было ответить ей так резко, как только мог, но вдруг к ним в комнату вошла мать Одара, видимо разбуженная криками невестки. Заметив, что Ива плохо выглядит, она настояла на том, чтобы показать её лекарю.

Наутро, когда к ним в дом пришёл врач, решилась судьба Одара: его жена оказалась беременной. И дело не только в состоянии его супруги: вместе с тем мужчиной пришла молодая девушка с непримечательной внешностью, в простом платье. И если бы именно эта юная особа не переступила тот самый порог, кто знает, какой бы стала эта история, и была бы она более милой и менее печальной. Но всё было так, как описывается в этой и последующих главах.

– Представляю вам Этну, она моя старшая дочь. Решила начать свой путь в стезе повитухи, – снисходительно произнёс лекарь, даже не подозревая, что словами своими заставил каждого из присутствующих при постели ослабшей Ивы неосознанно изменить ход привычной истории.

Начались разговоры о возрасте дочери лекаря, обмен скучными и бесполезными словами, лишь только Одар застыл, как статуя, в самом углу спальни и, не отрывая взора, глядел на милую девушку, смущённо смотрящую в пол и нервно теребящую выбившийся локон. Её образ обычной горожанки пробудил в Одаре воспоминания обо всём романтичном, о чём он мог только слышать за все семнадцать лет своей жизни. Сначала Одар пытался отвлечься от мыслей об этой девушке, но, заметив, что лекарь уходит, а его дочь осталась и о чём-то разговаривала с Ивой, юноша решился подойти к ним. Тогда-то Этна и обратила на него ясный взор своих красивых синих глаз, произнеся дивным мелодичным голосом: «В череве Вашей супруги зародилась жизнь».

Так он и познакомился с ней, любовью всей своей жизни. И хотя Одар был уже женат, и в семье его ожидалось пополнение, он считал, что ему должно быть с Этной, простой, милой, с загадочно-невинными васильковыми глазами и длинными соломенными волосами, подобранными грубой лентой из мешковины. Девушка неоднократно заходила к ним домой, проведать беременную Иву, и юноша был невероятно счастлив видеть её, говорил ей комплименты. Одар много раз, практически ежедневно, прокручивал в голове мысль о побеге, но он не мог предать свою семью. Поэтому ему только и оставалось, что думать об Этне.

Чувство к ней преобразило душу Одара, у него появился интерес к жизни, он стал больше и усерднее работать. Его мать и Ива считали, что всё это вызвано беременностью, будто юноша просто-напросто исполнял свой отеческий долг. Но Одар даже смотреть на свою жену не мог: он не был способен простить ей того, что она изменяла ему, поэтому избегал любых встреч с ней, – даже ночевал у себя в кузнице. Но в конце концов он стал меньше думать насчёт этой ситуации: у него в жизни появилась истинная любовь, и он чувствовал себя самым живым и счастливым.

Но решающий час всё же пришёл, и однажды, когда Одар работал в кузнице, к нему ворвалась мать и сказала, что у Ивы начались схватки, и она вот-вот родит. Убедившись, что за повитухой послали, он пообещал прийти, когда закончит с работой и знаком попросил мать удалиться. Оставшись в кузнице в уединении, Одар начал думать: «В роду Алфонсес всегда рождались только мальчики, у моих отца, деда и прадеда никогда не было дочерей. Значит, если Ива родит дочь, этот ребёнок не от моего семени». Повторив про себя эту мысль, Одар вздохнул и вновь принялся за работу.

Когда юноша покончил с делами, он поднялся в их с женой комнату. Ива лежала на кровати, бледная и обессиленная, рядом сидела Этна и держала на руках младенца.

– Дочь, господин Алфонсес, у вас родилась дочь, – провозгласила она с видом усталой радости: для неё это был момент появления новой жизни, а не час обвинения в измене, и улыбка её не несла никакой злобы.

– Дочь?.. – задумчиво переспросил Одар, стал что-то невнятно мямлить. Внезапно он рассмеялся и добавил: – Ну да, конечно, дочь! О, Бог мой, как я мог только надеяться?.. – он посмотрел на свою жену. – Блудница, ты думала я не пойму, что этот ребёнок не от меня? Нет, в моей семье никогда не было дочерей! Это знак Божий, что ты грешна, порочная женщина!

– Одар, муж мой, что ты говоришь, – из последних сил ответила ему Ива, – это твоя дочь, клянусь тебе, твоя… – внезапно очи её округлились, взгляд их померк; она сделала глубокий вдох и застыла.

Этна положила младенца и бросилась к Иве, приникла ухом к её груди.

– Сердце не бьётся.… Преставилась, – тихо заключила она. Печаль затуманила её красивые глаза. Девушка подошла к Одару. – Мне жаль. Вы потеряли свою жену.

Одар в недоумении стоял и смотрел на мёртвую Иву. В конце концов, он сказал:

– Раз она умерла, то я теперь свободен и смогу жениться вновь, – он с минуту помолчал и продолжил. – Этна, не окажешь ли ты честь стать моей женой?

– Но… господин Алфонсес, – Этна крайне удивлённо смотрела на него, – я… была бы рада. Если Вы предлагаете мне разделить с Вами жизнь, я не могу Вам отказать.

– Решайся, Этна, мы сбежим из этого города, поселимся где-нибудь в тихом местечке, которое будет намного лучше, чем Калма,– в глазах Одара была неимоверная нежность.

Глаза Этны заблестели.

– Я буду превосходной матерью для Вашей дочери, клянусь Вам Богом! – она взяла на руки и прижала к себе младенца.

– Это не мой ребёнок, я не признаю сиего факта, – с горечью произнёс Одар и выхватил малышку из рук девушки. – Она останется здесь. Это чадо неверной мне Ивы, лишь её и некоего господина. А я не такой добряк, чтобы кормить лишнего нахлебника, – он положил ребёнка рядом с его матерью, затем взял ладони девушки в свои. – Мы станем мужем и женой, и ты подаришь мне детей. Моих детей.

Этна с горечью выдавила из себя улыбку и прошептала лишь одно слово: «Да».

После этого злополучного дня Одар и Этна обвенчались и уехали в Ниалурбем, город, расположенный на месте, где река Калма впадала в море. Он продолжил там своё ремесло кузнеца, она стала самой лучшей повитухой. Дочь Ивы, которой дали имя Морган, стала воспитываться в семье матери и приняла фамилию Хонор.

Accidit in puncto, quod non speratur in anno (В один миг случается то, на что не надеешься и годами)

Был прекрасный солнечный день, когда пятнадцатилетняя Кара плыла на корабле, который направлялся в порт Ниалурбема. Наблюдая на палубе за спокойным течением прозрачной воды, она думала о том, как ей дальше жить.

Она была самой младшей дочерью ужасно богатого ростовщика. Отец её был необычайно жесток как по отношению к своей жене, которая не могла родить ему сына, так и по отношению к тем, кто брал у него деньги. Мало кто уважал ростовщика: в основном все ненавидели и боялись. Но его прекрасные дочери были объектом интереса многих юношей и мужчин. Первую его дочь выдали замуж ещё в возрасте двенадцати лет за какого-то приезжего богача, остальные пять сестёр Кары по очереди вышли замуж за юношей из наиболее состоятельных кланов. Самой же младшей было суждено выйти за старого торговца тканями.

Многие были поражены её красотой: Кара была единственной из своей семьи, у кого были светлые волосы, и, в сочетании с медового цвета глазами и смуглой кожей, они придавали её внешности некоторую неординарность. Девушка не смогла смириться с тем, что её выдают за того, кто годится ей в деды – ей, как особе довольно свободолюбивой, хотелось быть женой человека среднего достатка и одного с ней возраста, который не сделает её своей игрушкой. Поэтому в самый день свадьбы Кара переоделась в мужскую одежду, отстригла волосы, сбежала из дома, прихватив с собой лишь полупустой кошелёк с золотыми монетами, предварительно украденными у отца, и отправилась в порт, чтобы попроситься на первый попавшийся корабль. Последнее ей удалось с трудом по причине того, что капитан был не слишком дружелюбен, но, в конце концов, он соблазнился золотом, что предложила ему девушка, и разрешил ей плыть на его судне в неизвестный и далёкий Ниалурбем.

Так что теперь Кара стояла на палубе без гроша за душой и не понимала, что ей теперь делать. У неё оставалась лишь ничтожная надежда на чудо. У каждого, кто находится в сложном положении есть надежда только на лёгкий дождь из Рога изобилия, что находится в руках того, кто сидит наверху.

Высадившись в Ниалурбеме, девушка решила побродить по городу в поисках пристанища в этом неизвестном ей месте. Пройдясь по берегу моря, Кара заметила небольшую гостиницу неподалёку, куда она и направилась. Там девушка нанялась поработать слугой у хозяина гостиницы, назвав себя Калебом, ибо она всё ещё была облачена в мужское платье. Хозяин принял это предложение и отправил нового работника помогать на кухне, где трудились его дочери: две непохожие друг на друга девицы, будто одна из них была подкидышем. Первая – полная и низкорослая, с толстой копной рыжеватых волос, как у её отца, вторая же, напротив, – была темноволоса, высока и худа, как тростинка. На этом их различия заканчивались, ибо желчи в их душонках было хоть отбавляй, и языками чесать они любили обе.

Работа была несложной: носить с другими девушками котлы, продукты – ко всему этому Кара привыкла ещё у себя дома. Даже маленькая комнатка рядом с погребом, пропахшая плесенью и крысиным помётом, была для неё не таким уж и плохим пристанищем. Кара считала, что жизнь может быть невероятно лёгкой, если отбрасывать ненужные мелочи претензий к судьбе. Но всё же сложности начались, только гораздо, гораздо позднее.

Через месяц после того, как так называемый Калеб стал служить в гостинице, в город приехал племянник хозяина Перегрин, который вернулся домой после обучения кораблестроению в некоем городе. У него были неплохие отношения с дядюшкой, его опекуном после кончины родителей, поэтому молодой Перегрин – а тогда ему было не больше восемнадцати лет – был радушно принят в гостинице и занял одну из хозяйских комнат, которая, по какому-то странному совпадению, граничила с комнатой прислуги, в которой ночевала Кара. Судьба никогда не переставала быть шутницей: и в этом случае она не изменила себе.

Девушка с первого взгляда заинтересовалась этим юношей: он был высок, неплохо сложен, черты лица его завораживали, как и длинные каштановые волосы, и необыкновенный голос, одновременно звонкий и мягкий. К тому же, Перегрин был неплохо образован и целеустремлён – было немало отцов и их дочерей, которые хотели заполучить в свою семью такого зятя и мужа. Поэтому это увлечение причиняло Каре немало болезненных ощущений под рёбрами: она не могла рассекретить себя, а увлечение мужчины мужчиной было настолько неправильным в её представлении, что она даже и не пыталась об этом думать. Поэтому девушка скрывала свои чувства, старалась больше работать и не встречаться взглядом с предметом своих симпатий.

В то же время Перегрин принимал решение о женитьбе. После обсуждения этого вопроса с дядюшкой, он принял решение заключить брак с одной из дочерей ткача Артни, особой с непривлекательной наружностью, но прекрасной хозяйкой, невероятно выносливой, здоровой и, судя по её матери и бабке, довольно плодовитой. На этот союз юноша шёл, скрепя сердце, руководствуясь утверждением дядюшки, что такая жена будет идеальной для него.

Кара видела невесту Перегрина много раз: она стала частенько приходить в гостиницу, где её всегда принимали, как родную, что невыносимо раздражало девушку.

Один раз, сидя на кухне, через дверной проем, она увидела, как дочь ткача взяла в свои руки ладонь своего жениха, и со злости, что было силы, ударила ногой по котлу. Заметившие это дочери хозяина решили, что слуга Калеб влюбился в невесту их кузена. В их головах сразу оформилась вычурная сплетня, которую они, как особы с языком, хуже змеиного жала, не преминули сообщить своему отцу. Он же, в свою очередь, посмеялся над мыслями своих болтливых дочурок и незамедлительно отправил их на кухню, дабы они не мешали ему в его делах. Хозяин был чрезвычайно увлечён подготовкой к свадьбе и милыми родственными беседами с будущим кумом. Интересы молодого племянника, а тем более сплетни о его невесте, мужчину не волновали.

Так шли дни, которые складывались в недели. Кара изо всех сил старалась избегать возлюбленного, всё больше и больше терзаясь чувствами к нему. Это было сложно, но девушка неплохо справлялась. Но вот однажды поздним вечером, когда обычно хозяин и его семья идут на покой, а вся прислуга смиренно располагается на полу, Кара сняла мужское платье, завернулась в лоскутное одеяло – единственное своё имущество, кроме имени и дырявой одежды, – затем быстро отправилась к морю постирать сильно запачканное своё облачение. Но ей помешал Перегрин, который, как назло, мучился бессонницей из-за надвигавшейся свадьбы. Он остановил её.

– Куда ты идёшь? – с удивлением спросил он, всматриваясь в очертания слуги, размытые из-за мрака ночи.

– Мне нужно освежить одежду, молодой господин. Я могу пройти? – быстро ответила девушка и сделала рывок вперёд.

И судьба вновь сыграла глупую шутку, которая, впрочем, закончилась вполне лицеприятно и умилительно. Оказалось, что юноша ненароком наступил на край лоскутного одеяла, и несчастная не смогла удержать его в своих руках, так что оно порвалось на десятки мелких кусочков.

Так Перегрин увидел истинную Кару, а не Калеба, которого он привык лицезреть на дядюшкиной кухне. После такого зрелища, юноша уже не был в состоянии жениться на какой-то дочери ткача, его мысли заняла прекрасная служанка. Первичные инстинкты хоть и не очень романтичны, да только все милые и сентиментальные чувства рождаются на их почве, как сорняки на чернозёме.

Закончилось всё тем, что Перегрин отменил свадьбу с дочерью Артни и сделал предложение руки и сердца Каре, чем вызвал некоторое (да что там, – огромнейшее!) недовольство со стороны дядюшки, который был не рад такому раскладу. Но влюблённым это никак не помешало: они переселились из гостиницы в небольшой домик. Перегрин стал работать в верфи, Кара наконец-то смогла спокойно жить, обожая своего мужа, помогая и ухаживая за ним, но не являясь рабыней супруга: бедность не позволяла его сердцу стать чёрствым, каким оно было у богатого отца девушки.

Впоследствии у пары родилась дочь, которой было дано имя Алма. Подрастая, она во многом становилась похожей на мать: те же светлые волосы, большие медовые глаза, красивая фигура; от отца же она взяла свою вечную бледность кожи, через которую можно было видеть её голубые вены. Кара была рада рождению дочери, но в её душе была надежда подарить возлюбленному мужу сына, продолжателя его дела.

Но у них с мужем больше не получалось завести ребёнка. Кара восприняла это, как расплату за предательство семьи, за побег от своей доли. Поэтому всю любовь она отдала своему мужу и единственной дочери, за которую ежедневно молилась, пыталась оградить её от напастей.

Верфь, на которой работал Перегрин Персиваль, была очень успешна: корабли, построенные на ней, были невероятно прочны и быстроходны. Поэтому семья Персиваль в скором времени стала богатеть. Жизнь их год от года всё больше наполнялась радостью и счастьем.

In vitium ducit culpae fuga (Желание избежать ошибки вовлекает в другую.)

Лора Алфонсес, единственная выжившая дочь именитого кузнеца и простой повитухи, в равной степени унаследовала черты характера своих родителей. Она была горделива, не прощала обид, но всё же оставалась кроткой; была умна и во все свои дела уходила с головой. Но самой важной её чертой явилось своеволие, ставшее определяющим в её судьбе.

К шестнадцати годам Лора превратилась из некрасивого ребёнка в очаровательную девушку с копной изумительных рыжих волос и выразительными глазами цвета моря, поэтому к её отцу стало приходить немало юношей и мужчин, желавших заполучить руку и сердце прекрасной госпожи Алфонсес. Кузнец отказал большинству из них: они были недостаточно хороши для него и его дочери, к тому же у него на примете был один молодой человек, племянник зажиточного хозяина гостиницы.

Поэтому когда в их дом пришёл мясник Давид Маккели, неудивительно, что Алфонсес выставил его и сказал, что у такого, как он, нет никакой надежды на свадьбу с его дочерью.

Только вот Лора не разделяла позиции своего отца. Этот сильный и привлекательный на внешность молодой человек невероятно понравился ей. Девушка пыталась упрашивать отца, чтобы он дал согласие на брак с ним, но – увы, кузнец был непреклонен.

Правда, для Лоры это было даже лучше, чем утвердительный ответ родителя: если бы было дано благословение на брак с мясником, Давид бы ей быстро осточертел, и дело было бы с концом. А так девушка смогла дать волю своей девичьей сущности: она почти каждую ночь сбегала из дома на тайные свидания. Раз за разом эти встречи становились всё менее и менее невинными и короткими.

Отец редко следил за дочерью, ибо мысли его занимали размышления о будущем зяте. Мать же однажды ночью всё-таки заметила, как Лора сбегает через окно. Она была несказанно поражена такой дерзости своего единственного чада, и возмущение переполняло её душу. О, если бы только Лора могла понять, что её выходки огорчают мать, она, возможно, не стала бы выказывать свой мятежный дух на несчастной родительнице, которая пыталась отговорить её: она рассказывала ей о некоем мужчине, который бросил семью и новорождённого ребёнка ради своей любовницы, и тем самым навлёк на себя и свою новую семью гнев Божий. Девушка не слушала её. Она всё равно ушла к Давиду в ту ночь, скрывшись за дверью прямо перед матерью. Ушла и после, даже не поблагодарив мать за то, что ни словом, ни знаком не выдавала свою нерадивую дочь, хоть и должна была.

Шли месяцы. Лора продолжала сбегать к возлюбленному, открываясь ему настолько, что это переходило все грани приличий – но, боже, как же ей нравилось это безрассудство! Новизна ощущений хуже спирта неизменно толкает на ошибки.

В конце концов, девушка пропала. Господин Алфонсес стал искать её по всему городу, обещал вознаграждение любому, кто только узнает что-нибудь о местонахождении его дочери. Поиски не принесли результата. Алфонсесы были безутешны. Мать, не переставая, плакала, а отец, как проклятый, работал в кузнице до потери сознания.

Чета уже и не могла нормально отсчитывать дни, когда их дочь скрылась во тьме безлунной ночи, но вот – пришло письмо от Лоры. Мать трясущимися руками вскрывала конверт, а отец напряженно сжимал грубые ладони в кулаки. Письмо было коротким: обрывок бумаги несколькими строчками. В нём Лора писала, что находится далеко от дома, и теперь она – жена Давида Маккели, который успешно работает и неплохо обеспечивает свою семью. Также она попросила не волноваться за неё и не пытаться её искать, ведь она счастлива в браке с любимым человеком.

После этого господин Алфонсес настолько замкнулся в себе, что каждый, кто встречал его, видел в нём грубого наглеца. Люди редко смотрят глубже, чем могли бы взглянуть – лень напрягать зрение. Благо, это всегда всех устраивает: в конце концов, мы надеваем маски не для того, чтобы каждый встречный их снимал.

Но, вопреки всем радостным словам в письме, на самом деле в семейной жизни четы Маккели всё не было так уж и радужно. Да, первый год всё шло как нельзя лучше: супруги жили душа в душу, он успешно работал, она неплохо справлялась с хозяйством, понемногу помогала мужу.

Даже на этом этапе Лора поняла, что вышла замуж за лентяя: поработав неделю, он мог устраивать себе отдых, который продолжался от нескольких дней до нескольких недель. Но денег на жизнь всё-таки хватало, благо Лора никогда не была транжирой и хозяйство вела мастерски. Она всегда была мила со своим мужем, добывала лучшую пищу, которую только могла выторговать на базаре, содержала дом в приемлемом состоянии.

Всё изменилось с рождением их первенца Фелика. Теперь Давиду надо было больше работать, чтобы прокормить свою семью. Но он всё равно устраивал себе дни отдыха, только теперь он не сидел дома и отлёживался, как раньше, а ходил по трактирам, где тратил и без того редкие в их доме деньги на выпивку и продажных девушек. Так бывает, женщины, познавшие долг материнства теряют привлекательность в глазах своих мужей, и они выискивают новый объект вожделения и страсти. Лора не раз пыталась вразумить своего мужа, слезами и угрозами, – но он не прислушался к её мольбам. Тогда она пыталась где-нибудь подработать, чтобы её семье было на что жить.

Но всё это было лишь каплей в море, кусочком в мозаике боли и страдания. Лора чувствовала в своём чреве зарождение новой жизни и не знала, радость это или бремя. Но каждый день она молилась за своих детей: за того, что только произносил первые слова и за того, чьё маленькое сердечко билось внутри неё. Это и стало для Лоры главным испытанием. После мучительных родов она узнала, что её дитя так и не сделало первого вздоха.

Осознав, какую огромную ошибку она совершила, женщина твёрдо убедилась, что её необходимо бежать от мужа вместе с сыном к себе домой. Лора знала, что добродушная мать её простила и сможет принять вновь, хотела надеяться, что отец смог бы поступить так же. Она хотела надеяться – но не была уверена.

Так или иначе, когда Давид узнал о смерти ребёнка, то избил и без того измученную жену, назвал её бесовским отродьем и ушёл в трактир, чтобы вновь напиться до поросячьего визга. Именно тогда Лора окончательно решилась бежать. Она разбудила Фелика, которому тогда было три года, быстро взяла его на руки, шепча ему на ухо, что всё будет хорошо, взяла с собой остаток от заработанных денег и выбежала на улицу. Там она остановила старика на телеге, который перевозил древесину, и попросила отвезти её до кузницы Алфонсес.

К несчастью, Давид именно тогда вернулся домой за деньгами, так как в долг ему больше не наливали, и заметил, что жена куда-то скрылась, захватив с собой сына и последние деньги. Он взял свой большой нож, которым обычно разделывал туши и бросился на улицу искать беглянку. Так что, не успела Лора, прижимавшая к себе Фелика, сесть в телегу доброго старика, как её увидел довольно нетрезвый муж, и через секунду в её спину вонзился его нож. Кровь обильно засочилась из раны, боль была ужасной. Как бы то ни было, это не помешало Лоре совершить долгожданный побег, и им удалось скрыться от разгневанного Давида. Но всё же в пути девушке сделалось дурно, но она изо всех сил терпела. Оказавшись у порога своего дома, Лора не успела постучать в дверь, как упала без сознания.

Когда девушка очнулась, она поняла, что находится у себя дома, лежит на своей кровати, а рядом сидит мать и со слезами на глазах смотрит на неё. «Говорила же я тебе, дочь моя, что нельзя отца с матерью предавать, а то кара тебе будет! И вот посмотри, до чего ты себя довела»! – шептала она голосом полным боли и отчаяния. Лора не находила в себе сил дать матери ответ, который оправдал бы её поступки, ошибочные и непоправимые. Лишь тихое лепетание маленького Фелика заставило её слегка улыбнуться. Дети, эти светлые создания, которые ещё сохранили на себе крупицу святости, которой только может быть помечено смертное тело – для них чуждо предательство и боль раскаяния, ибо они не отягощают свою душу сим ужасным грязным грузом. И Лора решила, что, возможно, она сумеет сбросить этот балласт, начать всё с начала... Она подняла глаза на мать и сказала ей так громко, как только могла: "Не плачь по мне, я знаю, какую ошибку совершила"…– здесь девушка решила подняться, но не смогла.

Внезапно её тело сковала боль. На грудь будто упало что-то невероятно тяжёлое, ей стало нечем дышать. Она сделала последнюю попытку вдохнуть воздух, но тщетно. Лора закрыла глаза. С каждой секундой ей становилось всё легче и легче, пока не стало совсем легко.

Так Одар и Этна Алфонсес потеряли свою дочь, а Фелик – мать.

4.

Fatia volentibus. (Волею судьбы.)

После того, как Фелик Маккели лишился матери, опекунство над ним взяли его дед и бабушка. Первый надеялся воспитать внука, как настоящего Алфонсеса, поэтому заставлял его просиживать долгие часы в кузнице, как некогда он сам был вынужден перенимать мастерство у отца. Удивительно, но Фелик заинтересовался этим ремеслом и твёрдо решил продолжить дело деда. Бабушка же в свою очередь взялась за духовное образование внука: до пяти лет читала ему из книг, в основном религиозных, учила поведению в обществе, а потом решила отправить его в школу.

Но, несмотря на всю внешнюю замечательность, жизнь Фелика была не самой прекрасной. Дед недолюбливал его, ведь он был сыном ненавистного ему Давида Маккели, человека, которого он не раз вспоминал, выпивая какую-то жидкость с резким запахом, хранящуюся в непрозрачной от грязи бутыли. И какими только словами он не поминал своего зятя, в чём только не обвинял – Фелик слышал каждое слово в этих бранных речах, стараясь извлечь из тонн грязи изумруд урока жизни.

Дело пьяным бредом не заканчивалось: дед нередко кричал на Фелика, наказывал его, если тот что-то неправильно делал, шалил. Но всё же у мальчика была прекрасная бабушка, которая стала его защитницей с первого дня его пребывания в доме Алфонсес. Она частенько рассказывала мальчику о той, что дала ему жизнь, приговаривая: «Ты совсем как её отражение, в точности как она»… – и Фелик радостно представлял себе ту женщину, которую мог бы называть ласковым словом «мама».

Так же Фелик спасался от грусти и обид, что навевали ему речи и шлепки деда, прогуливаясь по городу. Делать ему это приходилось нередко: всё же он посещал местную школу. Направляясь туда, Фелик всегда проходил по мосту через Калму, расположенный рядом с самым очаровательным местом города, там, где река навеки соединялась с огромным, своевольным морем, отдавая ему свои чистые воды.

И однажды там он увидел девочку с очень бледной кожей и светлыми волосами, которая сидела на самом краю и размахивала ногами под широкой юбкой платья. Фелик не мог не заинтересоваться этой особой, всё-таки он никогда не видел ничего и никого подобного ей, особенно в утренний час, поэтому он подошёл к ней поближе и, запинаясь, спросил, как некогда учила его бабушка:

– Простите… за мой дерзкий вопрос, но… почему Вы здесь сидите, госпожа?

Девочка повернулась к нему лицом, посмотрела на него своими большими медовыми глазами и с лёгкой улыбкой ответила:

– Смотрю, как торговцы уплывают на корабле моего отца, господин.

– Твой отец строит корабли? – удивлённо спросил Фелик, потом поправился. – То есть, Ваш.

– Да, мой отец работает на верфи. И прошу Вас, господин, не обращайтесь со мной так уважительно! Я – дочь простых родителей, а не потомственная графиня, – девочка улыбнулась и всмотрелась в его одежду, – К тому же, если я не ошибаюсь, вы, господин, из семьи Алфонсес.

– Откуда?.. – с невыразимым удивлением спросил мальчик, – Откуда вы это знаете?..

– Мой отец некогда был знаком с Лорой Алфонсес. Гостиница его дяди находилась неподалёку от кузницы этой семьи, а они с той девочкой были сверстниками. Говорят, их семьи думали насчёт их женитьбы, но внезапно Лора сбежала… – девочка похлопала глазами, будто пыталась очнуться ото сна. Фелик не мог не улыбнуться от того, как мило это выглядело. – Но о чём же я? Ваш костюм, господин, тёмно-серый в сочетании с алым. Именно такая палитра свойственна платью членов семьи Алфонсес. Посему, имею смелость предположить, что вы из этой семьи, – бойким голосом провозгласила девочка.

– Да, это правда. Моя фамилия Маккели, но живу я в доме моего деда Одара Алфонсеса. А Лора, которую Вы… то есть, ты упомянула – моя мать.

– О, что же, приятно встретить вас, господин Маккели, – девочка поднялась на ноги и поклонилась мальчику.

– А как твоё имя? – Фелик вытянул шею, непроизвольно задирая голову.

– Алма Персиваль. Приятно иметь честь быть знакомой с вами, господин Маккели, – девочка ещё раз поклонилась.

– Прошу, зови меня Феликом, – он улыбнулся.

– Как скажешь, – Алма шутливо прищурила глаза, – Фелик…

Мальчик посмотрел на её силуэт. На ней было простенькое платьице, белое с кремовой отделкой, башмаки без каких либо изысков. Но вдруг Фелику показалось, что даже в такой одежде она похожа на особу голубых кровей, которая вышла из сказок, что когда-то рассказывала ему бабушка – прекрасная принцесса, с ангельским голосом и тонкой душой. Эта мысль была такой милой, лёгкой и зефирной, что мальчик радостно увлёкся её течением…

Но мечтания его прервал голос Алмы:

– Фелик, ты ведь куда-то шёл, не так ли?

– А? Ах, да, я же должен был идти в школу…– припомнив, ответил он.

– Тогда прости, я не хотела отвлекать тебя, – поклонившись, извиняющимся тоном сказала Алма. Через её бледную кожу проступил яркий румянец. – Я искренне надеюсь на нашу новую встречу.

– Что ты, не спеши прощаться, – с улыбкой ответил Фелик, – Пойдём со мной, в школу.

– Но, – несмело возразила Алма, – мне же нельзя. Для таких, как я, двери школы закрыты.

– Молю хотя бы пройтись со мной, – с надеждой попросил Фелик.

– Почту за честь, – улыбаясь, ответила Алма.

Мальчик и девочка пошли вниз по улице: с одной стороны её было море, с другой – большие, похожие друг на друга дома, лавки с потускневшими буквами. Рядом шли люди, неслись повозки. Фелик молчал: он не знал о чём можно заговорить со своей спутницей, которая не произносила ни слова.

Неожиданно Фелик услышал задумчивый голос девочки:

– Ты говорил, что живёшь с дедом. А где твои родители?

Фелик посмотрел на Алму:

– Моя мать умерла от какой-то болезни, когда мне было три года. Отца моего я почти не помню. Дедушка говорит, что, возможно, он уже скончался.

– Как печально! Прости, я не хотела причинить тебе боль от воспоминаний, – уголки её полноватых губ опустились, а глаза стали грустными.

– Ну что ты, Алма, мне это не приносит боли, – с лёгкой улыбкой сказал мальчик и, неожиданно для себя, заметил, что он и его спутница уже находятся у ворот школы.

– Что же, нам пора прощаться, Фелик. Буду надеяться на то, что наша новая встреча будет скорой, – девочка слегка поклонилась ему и быстро пошла в противоположную сторону.

– Подожди, Алма, – Фелик подбежал к ней и встал впереди неё, – скажи, где ты живёшь?

– У побережья моря, рядом с верфью отца, – в глазах Алмы читалось недопонимание.

– Обещаю, каждый вечер буду прогуливаться в этой местности, – с нежной улыбкой сказал Фелик, чем вызвал ответную улыбку на лице Алмы, и без того покрытого краской смущения.

В тот знаменательный день произошло судьбоносное знакомство потомка рода Алфонсес с дочерью плотника и беглого чада ростовщика. Юная Алма боялась надеяться на то, что она вновь встретит господина, практически принадлежащего к фамилии достаточно известной: страх разочарования глодал её невинную душу. Но когда она взглянула в окно своей небольшой, залитой лучами закатывающегося солнца комнаты и увидела тонкий силуэт мальчика на побережье, то её радости не было предела. Алма поспешно обула грубые башмаки и буквально выбежала из дома.

– Фелик, я так боялась, что ты не придешь! – на бегу, придерживая полы мокрого от морских брызг платья, кричала своему другу Алма, и лицо её было не менее влажным, нежели платье, только причиной этого была не морская вода, а слёзы неистовой радости.

– Неужто ты думала, что я нарушу своё слово! – с широкой улыбкой отвечал Фелик, стараясь перекричать шум прибоя. Алма лишь рассмеялась звонким смехом и подпрыгнула, чтобы быстрее преодолеть считанные доли метра до мальчика.

Это было одно из архиважных событий в жизни как Фелика и Алмы, так и других людей, с коими Вы, мой дорогой читатель, познакомитесь значительно позже. Это было событие, давшее начало самой крепкой дружбе, прекраснейшим чувствам и запустившее механизм невидимой ловушки судьбы-злодейки.

5.

Amor et tusis non celatur. (Любовь и кашель не скрыть.)

Как и говорилось ранее, семья Персиваль была достаточно обеспечена за счёт успешной работы своего главы. И пусть в ней и был лишь один ребёнок, и тот девочка, дочь Перегрина и Кары была им дороже целого выводка детей. Алма была не просто красивой, но и нравственной: чистой, послушной, доброй и вежливой особой, которая умела обращаться с людьми так, что всем казалось, что перед ними не девица из простой семьи, которая даже не могла ходить в школу, а представительница древнего рода. Поэтому неудивительно, что по мере того, как из милой девочки она превращалась в прекрасную девушку, к Персивалям стало приходить немало претендентов на руку и сердце этой своеобразной Елены, очаровывающей необычной, кукольной бледностью, выразительностью медовых глаз и завораживающими изгибами тела, коими некогда очаровывала окружающих её мать.

Да, у Алмы было немало поклонников, но она хотела видеть рядом с собой самого лучшего из них, который восхвалял бы не только её внешнюю привлекательность, но и понимал красоту её нежной и непорочной души, жаждущей настоящей романтики, какую трубадуры некогда описывали в стихах.

Правда, в основном, её окружали сыновья ремесленников, грубые и неотёсанные, с которыми невозможно было поговорить о чём-то большем, чем о лесах Ниалурбема и состоянии различного скота. Конечно, для них это было нормально, ведь на что им, трудягам, нужны мысли о прекрасном, о возвышенном; они в жизни своей кроме Священного Писания ничего не читали, а некоторые даже и этой книги в руках не держали. Но для Алмы было невыносимо подолгу выслушивать рассказы о хозяйстве и тому подобном: ей хотелось иметь дело с человеком, знающим толк в искусстве и философии. Но в то же время, чрезмерно образованные сыновья именитых родителей, которых очень мало среди её поклонников, также не прельщали девушку: она безумно уставала от их долгих и несколько эгоистичных речей.

Единственным, кто был образован, но в то же время хозяйственен, оказался друг детства Алмы, Фелик Маккели, но девушка старалась не думать о нём, как о женихе. Да, он был красив, умён, целеустремлён, но он происходил из известной семьи, и стоило ему только свистнуть, и все девушки города легли бы у его ног, а их отцы будут потирать руки в предвкушении неплохого родства. Поэтому Алма, которая начинала испытывать нежные чувства к нему чуть ли не с первой минуты их знакомства, старалась скрывать от своего дорогого друга то, что творилось в её сердце и голове.

Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, её родители основательно задумались над замужеством своей дочери. Фелику тогда исполнилось семнадцать, его дед уже вёл переговоры с некой семьёй насчёт женитьбы своего внука. Сам юноша относился к этой свадьбе по-философски: раз суждено – ладно, так уж и быть. Алма, с которой он иногда обсуждал этот вопрос, терзалась от одной только мысли, что какая-нибудь богатенькая аристократка с хронической подглуповатостью окончательно заберёт у неё надежду на светлое будущее. Но, как девушка довольно-таки смышлёная, виду не показывала и поддерживала этот брак.

Шли дни, недели. Персивали всё ещё не могли окончательно утвердиться в выборе зятя, поэтому Алму частенько приводили на различного рода приёмы, дабы познакомить её с предполагаемыми женихами. И однажды в сумрачном зале она увидела Фелика, стоящего рядом с разодетой девушкой, красивой, в дорогих украшениях и собранными сзади при помощи золотистых лент медными волосами. Алма подошла к ним, чтобы поприветствовать друга и его избранницу. Фелик был рад видеть подругу и представил её своей невесте, которая для приличия поклонилась ей и более не обращала на неё внимания. Оно и ясно: для неё, особы иного сословия, она была простой плебейкой, никем более. Но такое обращение невыразимо разозлило Алму, которая могла бы с лёгкостью превзойти во всём эту надутую госпожу. Обменявшись парой слов насчёт качества приёма, девушка и её друг попрощались. Алма сказала матери, что ей от спёртого воздуха в комнате стало дурно, и та повела её домой. Оказавшись в стенах своей комнатки, девушка села в угол, утирая рукавом набегающие слёзы. Алма понимала: она могла вынести восемь лет молчания, разговоры о невестах для того, женой которого она хотела бы стать – всё, кроме такого ужасного обращения той, кто отнимает у неё любимого. Она встала с кровати и быстро прошмыгнула в комнату отца, взяла у него маленький листок бумаги, перо и чернильницу и унесла их к себе. Расположившись на полу, девушка стала писать почерком, таким аккуратным, насколько мог человек, который учился каллиграфии самостоятельно:

«Мои слёзы на ладонь ложатся.

Как бы я жила-то без тебя?

Что имела, отдала тебе я,

Всю любовь в своей душе храня.

Сколько ж мы с тобою рядом были?..

Кто бы знал! И в холоде ль, в пыли

Я мечтала – мечты жизнь мне дали,

Значит, не утонут корабли.

Годы шли. Ты вырос, стал взрослее,

Да и я немного подросла.

И теперь за то, чтоб был ты счастлив,

Всё, что есть на свете, отдала б.

Только вот приблизиться не смею...

Знай, живу я только для тебя!

Подписать письмо уже мне надо...»

Здесь Алма задумалась, над последней строкой. Покусав с минуту перо, она быстро вывела на бумаге: «Пропавшая, забытая, твоя». Перечитав всё написанное, у Алмы возникло некое нехорошее чувство, причём эти странные ощущения у неё вызвала последняя строка. «Когда это я стала пропавшей, да ещё и забытой? Будто нечистая сила управляет мной»! – с ужасом задумалась девушка. Чтобы отбросить от себя эти мысли, Алма перекрестилась, сложила листок и выбросила его через окно.

Листок подчинился самой великой силе на Земле – силе Судьбы. Вылетев за пределы дома Персивалей, и покружив над городом, он внезапно упал перед Феликом, который шёл рука об руку с невестой по мосту, на котором восемь лет назад познакомился с Алмой. Юноша быстро поднял листок. Не раскрывая его, он заметил, что на нём что-то написано и это очень заинтересовало юного Маккели. Он решил ознакомиться с содержанием своей находки позже и спрятал её в рукав. Потом Фелик поспешно распрощался с невестой и буквально побежал к себе домой. Оказавшись там, юноша решил спрятаться от внимательного деда в кузнице, в которой, судя по тишине, никого не было. Быстро открыв дверь туда, он забежал вовнутрь, загородил небольшой скамеечкой выход и устроился на ней.

Развернув листок, юноша удивился. Фелик готов был поклясться, что почерк, которым были написаны эти шестнадцать строк, принадлежал Алме: он, как ученик школы, несколько лет назад, учил грамоте свою подругу, и поэтому знал, что пишет она почерком разборчивым, но не совсем аккуратным, с переходом на печатные буквы. Так же мог бы написать школьник, но у юноши было ощущение, что эти слова могла написать только она, никто более.

Тогда Фелик задумался, кому же адресованы эти строки. Он, как близкий друг Алмы, знал, что она была одной из тех невест, которых хотели заполучить многие мужчины, что ей стоило бы сказать лишь слово, и у ног её были бы все блага, какие только могли бы быть предоставлены прекрасной дочери плотника. Но это стихотворение веяло грустью, грустью, вызванной несчастной любовью. Подумав об этом, Фелик неожиданно для себя пришёл к мысли: это стихотворение было адресовано ему. Но юноше с трудом верилось в это, поэтому юный Маккели решился проверить эту гипотезу.

На следующий день юноша отправился в дом Персивалей. Его встретила мать семейства, которая сразу же бросилась звать дочь. Через несколько минут юныму Маккели явилась Алма, наспех одетая, кое-как причёсанная, с явными следами недосыпа в глазах.

– Здравствуй, Фелик. Что тебя привело ко мне? Что-то произошло? – с улыбкой тихо спросила она.

– Здравствуй. Да нет, ничего особенного... – запинаясь, ответил Фелик. – Может, выйдем, прогуляемся по берегу моря?

– Да, я согласна, – с полуулыбкой ответила Алма, становясь напротив друга.

Они обменялись взглядами, таящими что-то, понятное только им самим, а затем вышли за двери дома и направились в сторону моря. Долгое время между юношей и девушкой царило молчание. Алма всё-таки решила прекратить его и сказала:

– Фелик, друг мой, если ты хотел мне что-либо сказать, говори.

Он посмотрел на неё и, делая длинные паузы между словами, произнёс:

– Алма, я решил расторгнуть помолвку...

– Что? – удивилась Алма. – Почему?

– Знаешь, – задумчиво, всматриваясь куда-то в линию горизонта, начал Фелик, – вчера со мной произошло нечто... нечто необычное... даже не знаю, как это назвать! Представь себе, я нашёл записку, клочок бумаги, исписанный строками какого-то странного стихотворения. Вот взгляни! – он протянул ей вчерашнюю находку.

Алма взяла в руки записку и узнала её: да, это был тот самый крик души, который вырвался у неё намедни. На её бледном лице проступил яркий румянец.

– Да... это и вправду необычно. И что же, – Алма вернула ему записку и внимательно посмотрела на него, – ты решил разорвать помолвку, хотя не знаешь, тебе ли это адресовано?

– Что ты, я знаю, что эти строки посвящены мне. Даже больше – я знаю, кто автор этого, несомненно, прекрасного послания.

Лицо Алмы застлал ещё больший румянец, глаза её расширились.

– Кто... кто же это? – запинаясь, спросила она.

Фелик внезапно обернулся на Алму, что заставило её отвернуться в сторону.

– Эту записка от дочери пекаря Хэта и выбросила в окошко, когда увидела, что иду по её улице. То-то я думаю, что это она смущается, когда я захожу в булочную её отца.

– Фелик, не будь дураком! Такая особа, как глупышка Хэт, даже двух слов вместе связать не может, да и писать она не умеет! – с некоторой озлобленностью, чрезмерной для обычного друга, ответила Алма. То, что её творение приписывают глупой дочери пекаря, не причиняло ей никакого удовольствия.

– Но кто же тогда это был? – изобразив удивление на своём лице, спросил Фелик. – А может это была... ты, Алма? – юноша внимательно всмотрелся в её глаза.

Алма посмотрела на него. Она подумала, что Фелик говорит это в шутку, но нет – он смотрел на неё вопросительным взглядом, хотя где-то в глубине его синих глаз читалось, что он прекрасно знает ответ.

– Да, – на выдохе призналась девушка. Она отвела взгляд и готова была провалиться сквозь влажную землю побережья, чтобы спастись от позора.

Фелик улыбнулся, нагнулся к ней и сказал:

– Ну вот, ты сама призналась. Так что теперь я разрываю помолвку с той госпожой, которую ты видела на приёме. Она может быть и настоящая леди, но зачем мне какая-то высокородная гусыня, когда у меня есть такая прекрасная претендентка! Я уверен, дед сможет меня понять. А теперь пойдём к твоему отцу, мне необходимо ему кое-что сказать, – он взял девушку за руку, от чего у той спёрло дыхание, и краска прилила к удивлённому личику. – Он сейчас на верфи?

– Да, но?.. – Алма так и не успела договорить, как Фелик придвинулся к лицу девушки и поцеловал её.

Больше Алме не требовалось объяснений, чтобы понять, зачем ему понадобился её отец. Расторгнутая помолвка и это неожиданный поступок её старого друга говорили сами за себя. На пути к верфи она всё ещё не верила своему счастью, ей казалось, что это просто сон, и что она вот-вот проснётся. Но нет, они подошли к верфи, увидели отца, Фелик что-то стал говорить ему, что именно Алма не слышала. В чувство её привёл лишь вопрос: «Госпожа Алма Персиваль, так Вы окажете честь сочетаться со мной священными узами брака?»

– Да... – тихо ответила девушка, теряя сознание.

«Только бы это не было сном, умоляю, Боже, только бы это не было сном»! – промелькнуло в её голове.

Алма открыла глаза и поняла, что находится в своей комнате, на своей кровати. «Неужели, это правда был сон»? – с сожалением подумала она. Девушка повернула голову и увидела Фелика, который мирно дремал в углу комнаты.

– Фелик, ты что тут делаешь? – поднимаясь на кровати, спросила она.

Юноша внезапно открыл глаза и с нежностью взглянул на Алму.

– Что же я могу делать в комнате моей драгоценной невесты, которая ни с того ни с сего упала без чувств, когда я делал ей предложение руки и сердца? Конечно же, присматривать за ней и ждать её пробуждения!

«Нет, это не было сном»! – с радостью подумала Алма и улыбнулась человеку, с той поры ставшему её единственным смыслом жизни.

6.

Acceptissima semper munera sunt, auctor quae pretiosa facit. (Милее всего те подарки, что дарит дорогой нам человек.)

Тот, кто, прочитав предыдущую главу, уже нарисовал в голове набросок счастливой совместной жизни Алмы и Фелика, должен будет сейчас же выкинуть из мыслей эту идиллическую картинку. Здесь не будет ни роскошной свадьбы, ни улыбок молодожёнов, ни незабываемой первой брачной ночи, детского смеха, семейного счастья и прочих милых спутников хорошего брака. Во всяком случае, сейчас.

Конечно, Алма и Фелик помолвились, и сердца их стали биться в унисон, как это бывает у большинства влюблённых. Они стали по-настоящему счастливы. Но счастье – не безвозмездный дар судьбы. Это часть сделки, и вскоре ослеплённому негой всё равно придётся заплатить. Но всё коварство не в этом, а в том, что ни один из смертных не знает, что у него возьмут взамен, и не может выбирать способ оплаты. Наши голубки не стали исключением.

Да, юный Маккели и его избранница были практически неразлучны: лишь по ночам они прощались и шли каждый в свои покои, и то, чтобы не компрометировать друг друга и оставаться в глазах окружающих парой достаточно целомудренной. Фелик покрывал поцелуями каждый пальчик на руках возлюбленной, разглаживал каждую прядь светлых её волос, грел её вечно холодные плечи; Алма пела красивые баллады, плела венки из маргариток и всегда, каждую секунду, выказывала не только своё физическое, но и моральное присутствие пред женихом. Они были невероятно счастливы в своём приобретении друг друга. Но настал день, и тучи над их раем сгустились.

Всё началось с претензий старика Алфонсеса, который рассчитывал на то, что Фелик обеспечит их семье удачное родство с кланом аристократов, достаточно благородных и богатых, чтобы их дочь носила звание жены его внука. Возмущение мужчины было безграничным: он пил так много спиртного, что, казалось, он мог уже выдыхать пламя, а его речь была настолько грязна, что даже свиньи смутились бы. Безусловно, госпожа Алфонсес пыталась сдержать гнев своего супруга, но тщетно – упрямство уже давно стало его неизменным кредо.

Эти выпады главы уважаемого семейства кузнецов недолго заставили ожидать последствий. Вскоре старик Алфонсес слёг в постель: сердце стало чудовищно его подводить. Он кричал от ужасной боли в груди, а жена его, сдерживая слёзы, молила докторов помочь ему справиться с болью. Все те дни, что её супруг провёл, лёжа в кровати, госпожа Алфонсес ни на секунду не сомкнула глаз, неустанно наблюдая за больным. Но вскоре его сердце, пережившее немало неприятных вещей, не выдержало: едва успев попрощаться со своей семьёй, Одар Алфонсес тихо скончался.

И в тот же день, рядом с постелью уснувшего навеки супруга, умерла его драгоценная жена, ради которой он некогда пошёл на предательство, и которая даже после смерти оставалась ему верна и не прожила и суток в мире без него.

. Тогда Фелик оплакивал своего деда: скудно, учитывая все его побои и нелестные высказывания в адрес внука и его отца. Но больше сердце юноши разрывалось от смерти бабушки, которая дарила ему то тепло и заботу, коим он был обделён даже в годы своего раннего детства. Тогда Алма была рядом со своим возлюбленным: то были долгие часы, складывающиеся в дни, когда душевная боль разделяется на двоих, чтобы было не так тяжко нести бремя нещадной скорби. Её холодные руки аккуратно водили по его шершавым ладоням, нежный голос убаюкивал его тёмными ночами, стук её сердца заставлял его вновь и вновь открывать глаза. Когда она была рядом, юный Маккели не оставлял за собой права сдаваться.

И вот, теперь, когда дед был похоронен, Фелик, согласно завещанию, должен был стать его наследником. Юноша должен был присягнуть на верность клану Алфонсес. Для этого ему надо было ехать в Калму: город, откуда происходил сей славный род, представиться остальным членам семьи и стать полноправной частью этой примечательной фамилии. Дед всегда говорил об этом Фелику, и он прекрасно знал, что это его долг – продолжать дело Алфонсесов. Поэтому нельзя сказать, что юноша не был готов к этому, боялся этого. Даже напротив, Фелик был рад такой перспективе.

В конце концов, это бы никоим образом не стало препятствием для бракосочетания двух влюблённых людей. Алма была готова отправиться за женихом не то что в незнакомую ей Калму – хоть на край света! Она явственно давала понять, что согласна следовать за Феликом всегда и готовилась к отъезду с неимоверным рвением, всеми возможными и невозможными способами заручившись поддержкой матери и отца.

Но когда Алма уже окончательно утвердилась в своём выборе, собралась в путь и начала строить планы на новую жизнь в ином городе, внезапно заболел её отец. Видимо, моряки, сотрудничавшие с ним, привезли нечто новое на свою родину, и господин Персиваль был одним из тех, кому Судьба дала право первым принять сей ужасный дар. Он слёг с лихорадкой и ознобом, потом его рассудок заметно помутился: он перестал реагировать на слова жены и дочери. Те всеми силами старались привести главу своего семейства в норму, но врачи в одночасье сказали, что, вероятно, господин Персиваль уже не в силах оклематься.

Месяц Алма и её мать просидели у постели больного, нанимали лучших врачей, но всё тщетно: вскоре их семья осталась без единственного кормильца. О свадьбе девушке пришлось на время забыть.

***

Был последний день, когда Фелик ещё оставался в Ниалурбеме. Последние часы, пока его и Алму не разделяли мили лесов и быстрых вод реки. Юноша с горечью принимал эту мысль, да и его возлюбленная тоже едва сдерживала слёзы, когда прижималась к его плечу. Будто кто-то на небесах решил сыграть с ними злую, по-настоящему злую шутку.

Юный Маккели бродил по городу, размышляя о своём будущем. Алма находилась у себя дома, утешая скорбящую мать, что неустанно оплакивала смерть своего дражайшего супруга. Юная дочь Персивалей всегда была солнцем для каждого, кто попадал под влияние её лучезарной улыбки и нежного голоса – даже если она сама была в душе до ужаса печальна, – поэтому юноша решил не быть эгоистом и отодвинуть горизонт своего счастья на неопределённый срок.

– Эгей, прекрасный отрок, – раздался тягучий низкий голос, заставивший Фелика обернуться. Он принадлежал женщине средних лет, низкой, с грубыми чертами лица и редкими чёрными волосами, что размахивала костлявыми руками, обёрнутыми в драную ткань грязного цветастого платья. – Ты такой грустный, хочешь немного развлечься? – она подмигнула ему подслеповатым лазурным глазом.

– Нет, – скрывая отвращения, пролепетал Фелик и хотел было прибавить шагу, но решительный тон незнакомки заставил его остановиться:

– О, Бог мой, я знаю, что ты слишком юн, слушаешь святых отцов, но, умоляю, не будь так поспешен в своих выводах.

Юный Маккели с недоумением посмотрел на женщину, которая скрестила руки на неэстетично выделенной вырезом груди и улыбнулась ему с неожиданной теплотой, кою редко можно увидеть у подобных дам.

– Подойди, дитя, – тихо, но отчётливо сказала она, и Фелик повиновался. – Что беспокоит тебя?

– Моя невеста… – начал было он, но женщина неожиданно выпрямилась и встала в струнку.

– Ты покидаешь её? – насупив брови, спросила она. Удивлённый Фелик лишь ответил кивком. – Я знаю, что тебе поможет, – с этими словами женщина стала что-то нащупывать на своей груди и, наконец, извлекла из-за ворота платья золотой кулон с крепкой цепью, чтобы повесить его на шею. – Возьми эту вещицу, – протягивая украшение, сказала она.

Фелик принял дар и стал его разглядывать. Кулон был идеально круглым, на одной из его сторон был отчеканен некий знак: крест со звездой в центре и какими-то странными знаками на каждом из четырёх его концах, обрамлённый изображениями роз. Юноша провёл пальцем по нему, и женщина сдержанно улыбнулась.

– Это любовный талисман, что преодолевает разлуку. С его помощью твоя невеста будет под покровом Высших сил, – нежно произнесла она и положила высохшую ладонь на плечо юноши.

– Благодарю, – коротко ответил ей Фелик и сжал кулон покрепче в своей ладони. После этого он попрощался с дарительницей и быстро удалился.

В последний час перед тем, как корабль унёс юного Маккели в далёкий город к людям, с коими ему было должно познакомиться, влюблённые стояли в порту, не находя сил, чтобы оторваться друг от друга. Алма клялась в безмерной верности, заливалась предательскими слезами и молила не оставлять её надолго – Фелик горько улыбался и гладил её по голове, по плечам. Наконец, он достал припрятанный кулон и бережно надел его на тонкую шею возлюбленной.

– Пока ты носишь мой подарок, я с тобой, свет мой, – прошептал он. Алма провела ладонью по неровной поверхности кулона и запечатлела короткий, но полный страстных чувств, поцелуй на губах жениха.

– Обещаю не расставаться с ним, любовь моя, – напоследок сказала она ему.

7.

Nihil est ab omni parte beatum. (Нет ничего благополучного во всех отношениях.)

После скоропостижной смерти своего мужа в жизни Кары Персиваль начался полный переполох: она потеряла самого любимого человека, и это стало бременем для женщины. Но через некоторое время она испытала большие трудности, ставшие решающими в её трагичной судьбе. Деньги, которые Кара старательно откладывала с заработка супруга, практически полностью ушли на оплату услуг докторов и на похороны. На жизнь оставались жалкие гроши, которые, даже при строгой экономии, закончились через неделю. Поэтому Каре и Алме пришлось устроиться служанками в дом богатого господина с фамилией Бинон.

Господин этот был вдовцом, который не очень-то тяжело переживал смерть своей жены. Эта роковая участь постигла её после родов, в результате которых на свет явился нежизнеспособный младенец, которого через некоторое время отнесли в семейный склеп вместе с несчастной матерью. Личность Бинона была до ужаса непредсказуемой, многие видели в нём невероятно опасного человека. Женщины, находившиеся в тех же кругах, что и он сам, старались не иметь контактов с ним; не каждый мужчина, однажды познакомившись и поговорив с ним некоторое время, хотел даже пожимать ему руку. И всё это из-за его натуры, которую охватывала странная мания – унижать людей, наносить им душевные травмы.

Возможно, его странность была следствием детских впечатлений Бинона: его отец был одним из тех приближённых короля, которые иногда могли себе позволить неосторожно-правдивые слова по различному поводу, не понимая, что играют с огнём – другие высокопоставленные личности не были в восторге от действий своего самонадеянного коллеги. Так что, всё закончилось тем, что однажды в бокале вина Бинона-старшего оказался мышьяк, который и стал причиной смерти этого замечательного человека. Его жена с тремя детьми сделали попытку сбежать, но, увы, наёмные убийцы помешали им и на следующий день их нашли мёртвыми.

Всех, кроме одного. Старший сын семьи Бинон всё-таки смог спрятаться от убийц, а затем сбежать из столицы. Путь его до Ниалурбема был чудовищно долог и опасен, но именно он сделал его таким. Он научился лукавить, скрываться под миловидной личиной; только это позволило мальчику-сироте за несколько лет стать в один ряд с богатейшими людьми города. Несколько удачных знакомств, приятное обращение с теми, кто этого заслуживал, и – о, удача – Бинон женился на дочери крупного торговца, и, вместе с уважением, получил целое состояние в качестве приданного, а вскоре и прибавившегося к нему наследства после крайне неожиданной смерти родителей жены.

Поначалу все считали его очень благопристойным юношей: он был амбициозен, интересен, с ним всегда можно было побеседовать на различные темы, кроме разговоров о его собственном прошлом, при которых он всегда отвечал загадками и темнил. Но истинную его сущность знала лишь госпожа Бинон, которая после свадьбы резко стала более замкнутой, её лицо, некогда румяное и миловидное, побледнело и осунулось, глаза потускнели.

Остальные же люди стали догадываться, кто же на самом деле такой этот человек после того, как по городу разнеслось известие о смерти несчастной во время родов. А если быть точнее – в тот день, когда акушерка, присутствовавшая при этом, на одном из приёмов рассказала о том, что роды у госпожи Бинон были преждевременными, вызванными тем, что она пыталась повеситься в саду, связав верёвку из своих платьев.

Это заявление породило массу вопросов в умах слушателей, самым главным из которых был: по какой причине жена богатого и уважаемого человека решила покончить жизнь самоубийством? Ответ был получен тогда, когда несчастный вдовец стал искать себе новую жену. К тому времени Бинон настолько исстрадался без человека, над которым он мог бы глумиться, что совсем разучился прятать истинное лицо под маской интеллекта и манер, поэтому он быстро потерял свой авторитет среди женщин благородного сословия, и вскоре – среди мужчин.

Но Каре была свойственна особенность самой получать впечатление о людях, а не доверять слухам и сплетням. И эта, в общем-то, неплохая черта стала роковой в этой истории.

Едва Кара переступила через порог дома Бинона, как последний заинтересовался привлекательной служанкой, которая, хоть и была в достаточно зрелом возрасте, но красоты своей не утратила. Интерес богача начался с изысканных комплиментов, улыбок и прочих знаков внимания, на какие только способна душа зажиточного сноба – закончился же требованиями и угрозами.

Бинону так хотелось сделать своей хорошенькую служанку – и ему это удалось, ведь благосостояние её всецело зависело от него. Он грозился оставить Кару и её дочь без средств к существованию, отправить их на работу в мастерских, принадлежащих ему, где их ожидала мучительная смерть от голода и тяжёлой работы. В конце концов, женщина сдалась и в одну из тёмных ночей, ради единственной дочери, отправилась в покои господина Бинона, чтобы не выйти из них до утра. Она пошла на столь тяжёлый и грязный поступок, без своей воли ступила на тропу порока, что окончательно вывело бедняжку из душевного равновесия. Единственное, что заставляло её продолжать жить – это Алма и её благополучие.

День за днём, неделя за неделей Кара пыталась свыкнуться с ролью куклы в руках своего господина, пыталась отыскать в этом странном, опьянённом властью денег человеке хоть каплю чего-то хорошего, светлого. Бинон был вполне доволен ей, шептал ей на ухо свои пошлые и грязные комплименты и каждый раз увлечённо провожал её взглядом, поэтому у женщины даже появилась слабая надежда на то, что они с дочерью смогут начать новую жизнь. Но – чего и следовало ожидать – исход этой истории оказался довольно-таки далёк от идеальной развязки.

Бинон видел, что его наложница более или менее смирилась со своим положением, и это ему очень не понравилось. В конце концов, душа его жаждала слёз, мольбы и крови, а в его служанке с каждым днём всё больше разгорался огонёк жизни, делающий её радостной. Поэтому, однажды, наедине с Карой, он пожелал, чтобы юная Алма тоже стала его. Это заявление явилось последним ударом, который Кара смогла спокойно вынести. Женщина не выдержала и ответила, что пусть он отправляет её хоть в пекло ада, но дочери своей она ему не отдаст. Этот ответ невероятно разозлил Бинона, он набросился на служанку, но, к его несчастью, та успела схватить подсвечник и со всей силы ударить его по голове. Брызнула кровь. Тело Бинона ослабло, и он рухнул на пол. Кара стояла, не шевелясь. В её руках был тот треклятый предмет, который отправил её господина туда, откуда нет возврата.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 525 | Нарушение авторских прав