АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

АФФЕКТИВНОСТЬ 11 страница

Так как при паранойе не бывает слабоумия, то при ней не бывает и «трансформации» бреда преследования в бред величия. Для того, чтобы создать бред преследования, необходимо обладать известным критическим отношением к реальности. Без ощущения (чтобы не сказать: сознания) противоречия между желанием и возможностью не может возникнуть бред преследования. Однако, когда с прогрессированием шизофрении прекращается критика, то пациент может удовлетворять в своих бредовых идеях самые безумные желания, и из шизофренического бреда преследования возникает бессмысленный бред величия. Трансформация бреда таким путем, какой предполагался раньше (когда больной должен был решить, что он представляет собой нечто выдающееся, если так много людей прилагают столько усилий, чтобы преследовать его) — соответствует логике здоровых людей, а не кататимным, формирующим бред механизмам.

Относительно притупления нравственности при паранойе ср. примечание к случаю 1.

Однако, отсутствие такого «слабоумия» при паранойе не может еще служить дифференциальным признаком для отграничения ее от шизофрении, потому что развитие шизофренического процесса может приостановиться в любой стадии, а, следовательно, и тогда, когда слабоумие еще незаметно. Кроме того, некоторое шизоидное предрасположение является необходимым предварительным условием для возникновения обеих болезней. Будущие параноики проявляют такие же странности, как и многие будущие шизофреники и их родственники; изучение наследственности (до появления работы Ланге) как будто прочно установило взаимное сродство обоих кругов наследственности; более легкие случаи из шизофренического круга могут стать параноическими. Но что именно следует подразумевать под более «легкими случаями» в настоящее время не может быть еще определено. Прежде всего следует думать о неорганических формах, т. е. о таких формах, при которых не наступил (или не может быть установлен) шизофренический процесс (анатомически или же химически или же тем и другим путем вместе в каком-либо из четырех возможных причинных сочетаний). В связи с этим следует отметить, что параноики не часто бывают диспластичны и что «признаки вырождения» встречаются у них гораздо реже, чем у шизофреников.

Тогда можно себе представить, почему дело доходит только до психогенного развития бреда, а не до специфических шизофренических симптомов. Тем не менее провести разграничение и теоретически не легко. Ведь шизофренический процесс может быть выражен так слабо, что его нельзя точно установить ни анатомически, ни клинически; ведь в незаметных переходах от здорового состояния через шизопатию к выраженной шизофрении вообще не существует никаких границ. Если некоторые авторы утверждают, что для перехода шизоидии в шизофрению должен присоединиться какой-то новый фактор, который можно было бы даже трактовать как особый ген физического шизофренического процесса, то я должен возразить, что наши знания далеко еще не дают права на такое утверждение. Простое усиление шизоидии, которой во всяком случае свойственны в такой же мере гормональные функции, как и синтонии, может вызвать мозговой процесс. Многие до сих пор еще ослеплены простотой объяснения Менделя и упускают при этом из виду, что мы до сих пор ни в чем еще не нашли ни малейшей точки опоры для резкого отграничения шизоидии или шизопатии, с одной стороны, и шизофрении — с другой, но зато мы наблюдали ясно выраженную непрерывность перехода от полного здоровья к самой тяжелой форме шизофрении. В таком сложном вопросе не легко объяснить этот факт различными суммами многих однородных генов. (Ср. также аналогию перехода какого либо нормального, резко усиленного качества в болезненный симптом с феноменологическим переходом пикнической конституции в ожирение).

В общем симптоматически шизофрения и паранойя представляются выросшими из одного корня (шизопатии), к которому при шизофрении присоединяется еще физический процесс, при паранойе же — как следствие комбинации с определенным характером — присоединяется лишь психогенное возникновение бреда.

Однако, и эта трактовка встречает на своем пути одно препятствие. Кан предполагает, что многие настоящие параноики прошли раньше шизофренический процесс, оставивший после себя небольшой дефект, который служит исходным пунктом для паранойи. Кан, несомненно, прав. Возникновение бреда при шизофрении и паранойе происходит при посредстве одних и тех же механизмов, поскольку маниакальные и меланхолические передвигания аффектов и хронические или, в особенности, острые физические процессы не привносят чего-либо специфического при шизофрении. Шизофренический процесс вызывает слабость ассоциативных связей, в силу которой даже мало повышенная эффективность может оказывать болезнетворное влияние на ассоциации. Таким образом, легкий шизофренический процесс, не вызывающий еще стойких специфических симптомов, не вызывающий особых логических расстройств, является отличным фундаментом для будущей паранойи (см. в дальнейшем).

Согласно нашему представлению, само собой понятно, что существуют излечимые случаи паранойи. Если эффективность человека, предрасположение которого во всем идентично предрасположению параноика, лишена значительной устойчивости, то он хотя и может создать бредовую систему, но не в состоянии сохранить ее. То обстоятельство, что мы не наблюдали случаев, в которых наступало бы улучшение — пока Фридманн и Гаупп не обратили на это внимания — зависит от того, что они попадают к психиатру, который не имеет возможности наблюдать начала даже неизлечимой паранойи, лишь в виде исключения. Пока родственники решат прибегнуть к врачебной помощи — лабильный, склонный к созданию параноидных образований больной успевает уже изменить свои комплексы, а также свою аффективность, а вместе с тем и излечить свои бредовые идеи для того, чтобы, спустя некоторое время, связать, может быть, новые бредовые идеи с другими переживаниями. Поучительны также случаи эпилепсии, когда больные сохраняют, и в нормальные периоды, идеи преследования, возникшие во время раздраженного состояния, но корригируют их при первом же эйфорическом настроении. При других параноидных конституциях, при которых дело вообще не доходит до настоящего заболевания, быстрая смена эффективности может даже воспрепятствовать образованию бредовой системы, или же уклонения от нормы не настолько сильны, чтобы сделать надолго невозможным логическую корректуру возникающих нарушений мышления. Крепелин пытается найти предрасположение к паранойе в известной остановке духовного развития на детской ступени. Я отношусь с недоверием ко всем попыткам свести патологические явления к инфантильным. Карлик — не дитя; и особенно в данном случае такому взгляду противоречит то обстоятельство, что как раз дети никогда не создают бредовых систем. Детской эффективности, в противоположность эффективности взрослых, свойственна ясно выраженная лабильность, э не более или менее повышенная устойчивость, необходимая для развития паранойи. Однако, легко понять, что все аномалии, которые являются дефектами, могут быть обозначены и как задержки развития.

РЕЗЮМЕ

АФФЕКТИВНОСТЬ

Психопатология требует резкого разграничения между процессами познания и душевными побуждениями Слово «чувство» обозначает двоякого рода процессы и поэтому легко приводит к недоразумениям, так как многие ощущения получают наименование чувств. Точно также и „интеллектуальные чувства» Наловского являются процессами познания. Голод, жажда, боль и т. д. представляют собой смешанные процессы; они заключают в себе ощущение и относящееся к нему или, иначе говоря, вызванное им чувство. Другие физические ощущения, как, например, ощущения напряжения наших мышц имеют еще и другое отношение к чувствам, так как они не только оказывают вторичное влиянии на чувства, но и управляются ими и составляют, следовательно, непосредственно часть симптоматологии аффектов. Ограниченную таким образом группу функций мы называем аффективностью.

Только аффективность в тесном смысле оказывает как в здоровом, так и в болезненном состоянии общеизвестное влияние на физические функции (слезы, сердечная деятельность, дыхание и т. д.), равно как и на торможение и на выявление мыслей. Вообще она является движущим элементом наших действий. Реакцию на изолированное впечатление органа чувств она распространяет на весь организм и на всю психику, устраняет противоположные тенденции и придает, таким образом, реакции определенный объем и силу. Она обусловливает единство действия всех наших нервных и психических органов. Кроме того, она усиливает реакцию также и во временном отношении, придавая определенному направлению действия длительность, выходящую за пределы первичного возбуждения. Она является причиной множества расщеплений и преобразований нашего Я, некоторых форм бреда и т. д.

Аффективность обнаруживает известную самостоятельность по отношению к интеллектуальным процессам, так как аффекты могут переноситься с одного процесса на другой и так как разные люди столь различно реагируют на одни и те же интеллектуальные процессы, невозможно установить какую бы то ни было норму для аффективности. Точно также и развитие аффективности протекает у ребенка совершенно независимо от развития интеллекта.

Поэтому должны существовать различные типы в зависимости от характера реакции на процессы, имеющие резкую эмоциональную окраску. От этой особенности индивида зависит, станет ли он истериком или параноиком или же заболеет другой формой, которая считается в настоящее время функциональной.

Внимание представляет собой одно из проявлений аффективности. Оно руководит ассоциациями в такой же мере, как и чувства, и вне аффектов не проявляется. В патологии оно претерпевает такие же изменения, как и чувства.

У ребенка чувства могут, как это легко заметить, настолько заменить разум, что результат аффективного проявления и торможения ассоциаций равнозначен результату сложных логических операций. Это — так называемое инстинктивное реагирование.

В патологии аффективные анормальности выступают на первый план во всей картине болезни. При органических психозах аффективность отнюдь не притупляется, как это часто утверждали. Наоборот, у органиков аффективная реакция облегчена (по сравнению С нормальными людьми). Притупление же является лишь кажущимся, вторичным, в нем отражается притупление интеллекта. Если больной не может больше создать сложную идею или же полностью понять ее, то от него, естественно, нельзя ожидать соответствующей эмоциональной реакции.

То же самое относится и к алкоголикам; у эпилептиков аффективность тоже сохраняется, но вместо лабильности, наступающей при органических заболеваниях, она обнаруживает большую устойчивость.

У олигофренов мы встречаем всевозможные вариации аффективности, как и у здоровых людей, но только в еще более широких границах. При dementia praecox аффекты определенным образом подавлены, однако, проявления их могут быть еще доказаны.

Голотимное влияние общей установки настроения следует отличать (особенно в патологии) от кататимного влияния аффективной окраски отдельных представлений. Голотимное происхождение имеют, например, бредовые идеи маниакальных больных, меланхоликов; кататимными являются бред преследования и большинство невротических симптомов. Каждый здоровый и больной человек может в зависимости от ситуации обнаруживать голотимную или кататимную реакцию, причем склонность к тому или другому типу реакции может как угодно варьировать в своей силе, совершенно независимо одна от другой. В норме оба эти предрасположения выражены умеренно; у шизоида или циклоида одно из них представляется особенно сильным, у шизопата или циклопата одно из этих предрасположений усиливается вплоть до болезненного состояния, у шизофреника или маниакально-депрессивного больного одно из них повышено до психотического состояния. По Кречмеру этим психическим типам соответствуют определенные физические конституции.

Аффективность представляет собой одну из сторон наших влечений и инстинктов (эргий). Переживания, соответствующие влечениям, связаны с удовольствием (с внутренней точки зрения); переживания, стоящие в противоречии с влечениями, обозначают субъективно неудовольствие.

Важные для психологии глубин механизмы, как вытеснение, передвигание, перенесение и т. д. представляются само собой понятными аффективными механизмами; однако, с нашей точки зрения некоторые второстепенные представления Фрейда, как, например, цензура, должны трактоваться несколько иначе.

ВНУШЕНИЕ

Внушаемость является одной из сторон эффективности. Внушение и эффективность оказывают одинаковое действие на психику и на организм. Поскольку мы можем судить, они действуют также одними и теми же путями.

При примитивных соотношениях (у животных) могут быть внушаемы почти одни только аффекты. Внушаемость, как и эффективность, проявляется у детей раньше, нежели интеллект.

Внушение оказывает на совокупность индивидов такое же влияние, как и аффект на отдельное лицо: оно обусловливает единство и продолжительность действия; оно создает коллективный аффект. Чем больше эмоциональная ценность какой-либо идеи, тем она заразительнее. Внушаемость совокупности индивидов, по многим основаниям, больше, чем внушаемость отдельного лица.

Все, что описывается, как действие самовнушения, может быть столь же правильно описано и как действие эффективности.

Отношение внушаемости и эффективности к вниманию одинаково (равно, как и к болевому ощущению).

ПАРАНОЙЯ

До сих пор не удалось установить происхождения паранойи из патологической аффективной установки. В частности, недоверчивость, которая должна лежать в основе паранойи, не является аффектом. К тому же она встречается не при всех формах паранойи.

При паранойе вообще ни установлено общего, и первичного расстройства настроения. Скоропреходящие или длительные признаки маниакальных или депрессивных расстройств настроения встречаются при паранойе (как и у здоровых людей), но они являются не основой болезни, а лишь моментами, придающими картине определенную окраску. Ясно выступающие при этом болезненные аффекты являются вторичными следствиями бредовых идей.

Точно также при паранойе нет общего нарушения восприятия или апперцепции или общего изменения образов воспоминания. Наличность гипертрофии Я отнюдь не установлена при паранойе, как постоянный симптом.

То, что обозначают, как гипертрофию Я и как эгоцентрический характер, является отчасти следствием того обстоятельства, что при паранойе на первый план в психике всегда выступает аффективно окрашенный комплекс представлений. Поэтому у параноиков, равно как и у нормальных людей, обнаруживающих в силу каких-либо аффективных оснований или в силу констелляции установку на определенные идеи — повседневные, а также и менее обычные события вступают в ассоциативную связь преимущественно с этим комплексом. Поскольку многое, что не имеет никакого отношения к больному, приводится им в ложную связь с комплексом, постольку из этого возникает бред отношения. Поскольку все аффективно окрашенные комплексы имеют ближайшее отношение к Я, последнее оказывается выдвинутым на первый план; определение «гипертрофированное Я» отнюдь не является подходящим для этого процесса. Кроме того, у каждого параноика имеются стремления или желания, выходящие за пределы его возможностей; точно также и это не может еще быть обозначено, как гипертрофия Я.

Более тщательное исследование возникновения бредовых идей показывает, что под влиянием хронического аффекта (аффекта, связанного с данным комплексом) возникают заблуждения с помощью того же самого механизма, что и у здорового человека, находящегося в возбужденном состоянии. Патологический момент заключается в том, что эти заблуждения не могут быть корригированы и что они втягивают в свой круг новые переживания.

Предпосылкой для такой установки являются аффекты, которые обладают большой выключающей силой и весьма значительной устойчивостью в смысле сопротивления логическим функциям. Таким образом, ассоциации, соответствующие аффектам, становятся чрезмерно сильными и выявляются в течение долгого времени, ассоциации же, противоречащие аффектам, тормозятся, и дело доходит до логической слабости; но прежде всего благодаря этому возникает неправильное применение к собственной личности всего, что происходит в окружающей обстановке, возникают иллюзии памяти, которые осуществляют в бреде величия желания эйфорически настроенных больных; тех же больных, которые находятся в нормальном или депрессивном настроении, которые как-то чувствуют свою недостаточность для достижения поставленных перед собой целей, эти иллюзии памяти компенсируют (после того, как аффекты вытесняют из сознания невыносимое представление о собственной слабости) тем, что они переносят в бреде преследования причину неудачи во внешний мир; в борьбе с последним больной должен не понижать свою самооценку, а, наоборот, как борец за свое право, он может ее повысить. Ракоподобное распространение и неизлечимость бреда обусловливаются продолжающимся конфликтом между желанием и действительностью.

Что при бреде преследования должны иметь место другие соотношения, чем при бреде величия, явствует из того, что возникновение его происходит не непосредственно.

Предрасположение к созданию параноидного бреда находится в какой-то связи с шизоидней или шизофренией.

Некоторые, не часто встречающиеся формы бредовых построений при легких и остановившихся в своем развитии случаях шизофрении не могут еще быть клинически отграничены от паранойи. В остальном мы имеем основание предположить, что при шизофрении всегда имеет место анатомический процесс, которого нет при паранойе.

Формы так называемой паранойи (как, например, парафрения), которые не соответствуют Крепелиновскому понятию о паранойе (включая сутяжную форму), не могут быть в настоящее время ни безусловно отнесены к шизофреническому кругу, ни полностью отделены от него.

Дата добавления: 2015-11-28 | Просмотры: 318 | Нарушение авторских прав