АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Обними меня

Лесенка, ведущая к вершине замка, пожалуй, после бассейна с водой – одно из самых магических мест, привораживающих детей до трех лет. Они способны бесконечно долго без устали лазать вверх и сползать вниз, испытывая и выражая различные чувства. Для некоторых это стартовая площадка овладения пространством – начало преодоления страха, утверждения себя. Для других – не менее чудесных переживаний: восторга, ощущения радости полета и своего летящего тела в прыжке, приземления, вновь обретенной устойчивости...

Иногда у подножия лестницы выстраивается очередь из 5–6 детей – шеренга из звеньев гусеницы, ползущей вверх-вниз.

Так было и в этот день. Я стояла у перил, наблюдая за этой цепочкой тел, выполняющих бесконечное движение туда-обратно. Вскоре я заметила еще одного «наблюдателя». Это была Анна, стоящая между мной и своей мамой, сидящей прямо напротив лестницы. Мама была занята беседой, видимо, о чем-то важном, с другой мамой, а дочь, держа в руках куклу, разглядывала с интересом эту суетливую возню двигающихся наверх тел. Мой взгляд, брошенный вначале на нее, а затем на это движение, очевидно, стал для нее приглашением и придал ей решимости. Она медленно приблизилась и начала пристраиваться к хвосту цепочки, продолжая одной рукой держать куклу. Теперь она стала частью этого движения наверх. Где-то на середине лестницы она повернулась к матери, беспомощно смотря на нее, но мама, увлеченная разговором, не заметила призыва дочери.

Я поняла, что кукла мешает, молча протянула ей руку, в которую она также молча вложила куклу. Все в порядке. Анна продолжает подниматься. Наконец она наверху! Оттуда, размахивая руками, ликующе зовет маму:

– Посмотри, где я.

И мама, оторвавшись от беседы, смотрит на дочь, ободряет и хвалит ее:

– Умница, молодец. Тебе там хорошо?

Анна, видимо, решила устроиться «пожить» там наверху – ей хорошо! Сверху она кричит, теперь окликая меня. Полная радостного ожидания, требует:

– Дай сюда мою куклу.

И я, идя навстречу ее желанию, вынужденно вытягиваюсь, став на цыпочки, чтобы не задеть эту ползущую вниз цепочку, а она наклоняется над ней. Выхватив куклу, она отходит от лестницы. «Гусеница» тем временем продолжает свое движение вниз. Стоя у перил, я продолжаю наблюдать. Через некоторое время замечаю, что «гусеничка» начинает «распадаться».

Единое движение этой цепочки тел вверх-вниз начинается и прекращается всегда стихийно. Не в первый раз я пытаюсь угадать начало и конец возникновения этого феномена – желания «слиться» и «отделиться», время и миг которого известны только самому ребенку. Вот и теперь каждый стал самим собой. Они разбрелись, нашли или ищут новые объекты приложения своего либидо.

Неожиданно громкие рыдания, раздающиеся сверху, и крики всполошившейся внизу матери вывели меня из состояния философского созерцания. Анна, стоя наверху у края лестницы с куклой, висящей на левой руке, отчаянно и истошно вопит, смотря вниз. Ее мама сначала спрашивала «Что случилось?», а теперь протягивает ей руки и уговаривает, пытаясь говорить спокойным голосом:

– Не плачь, держись за перила, спускайся... Ну давай я тебе помогу...

Бесполезно! Анна словно никого не видит и не слышит, продолжает рыдать.

Поняв ее состояние, я мгновенно поднимаюсь к ней наверх. Я опускаюсь перед ней на колени и, глядя в ее ничего не видящие, полные ужаса глаза, тихо спрашиваю:

– Тебе стало страшно? Ты не одна. Мы вместе. Мгновенно прекратив рыдания, она шепотом произнесла:

– Обними меня.

Обняв ее и поднявшись с колен, я взяла ее на руки, а она, выпустив куклу и обхватив меня за шею руками, крепко прижалась ко мне. Ощутив, как ее напряженное тело постепенно «размякло», я проследила за ее взглядом: она смотрела на неподвижную безжизненную лестницу, у подножия которой в зияющей пустоте стояла ее мама. Фантазматическое целое, единое движение – тело, частичкой которого Анна стала, поднимаясь наверх, исчезло. Теперь лестница стала жуткой, страшной дырой, ужасом, отделяющим ее от мамы, превратившим ее в беспомощного зародыша, которому вне тела мамы грозит исчезновение. Могла ли Анна в этом состоянии видеть, слышать, ходить?

Я обращаюсь к девочке, слившейся с моим телом:

– Ты уже родилась, у тебя есть твое тело. Ты живешь, ходишь, делаешь все, что хочешь сама, а твоя мама.

Анна не дает закончить:

– Спусти меня, – просит она тем же шепотом.

Я опустила ее на пол. Мама зовет Анну, а она отвечает ей сверху уже громким голосом:

– Я еще здесь поиграю.

Но, забыв о брошенной кукле, садится рисовать:

– Это для тебя, – говорит она мне, – только сначала покажу своей маме.

Закончив рисунок, она его сверху показывает маме, а потом, повернувшись ко мне, говорит:

– Я спущусь, а ты мне потом дашь куклу.

Я жду наверху, пока она спустится, но где-то посередине лестницы Анна вновь призывает маму:

– Мама, смотри, я сейчас буду прыгать, – и смело прыгает вниз, где ее ждет, раскрыв объятия, мама.

Анна вновь обрела свое тело и возраст, я ей была уже не нужна и могла заняться своим делом. Спустя некоторое время, когда они собрались уходить, Анна подошла ко мне и протянула свой рисунок.

– Это тебе.

Попрощавшись, они ушли, но у меня остался не только ее рисунок, но и переживания прожитого с Анной процесса ее возрождения – отрезок совместно прожитого времени, иллюстрирующий готовность психики человека к символической замене, восстановлению через нее отсутствующей, отколотой части целого.

Для того чтобы понять, что произошло с Анной, необходимо обратиться к основным положениям концепции Ф. Дольто о бессознательном образе тела, который она определяет следующей метафорой: «Образ тела – это живой синтез нашего эмоционального опыта: межличностного, повторно переживаемого, оживающего через избирательные эрогенные ощущения, архаические или актуальные».[22] Далее она уточняет, что «образ тела – это синтез трех образов в постоянном их становлении: базового, функционального и эрогенного», связанных между собой влечением к жизни и актуализирующихся для субъекта в том, что Ф. Дольто называет динамическим образом, понимая его как «желание быть, утверждаться в происходящем».[23]

Образ тела начинает формироваться уже в зародышевой жизни человеческого существа; в своем становлении три его составляющие: базовый, функциональный и эрогенный образ тела – проходят все стадии развития личности – оральную, анальную, генитальную, но целостность приобретает лишь к эдипову возрасту. В отличие от схемы тела заданный анатомически бессознательный образ тела – это образ целостного, «интегрированного» тела, составленного из фрагментов, – разрабатывается на всем протяжении развития ребенка и истории личности.

«Образ тела – всегда потенциальный образ из общения в фантазме».[24]

Ф. Дольто характеризует базовый образ тела как статичный, функциональный – стеничный. Остановимся на функциональном образе тела, так как он понадобится для анализа нашей ситуации: «Благодаря функциональному образу влечения к жизни, после того как они субъективируются в желании, могут нацеливаться на достижение удовольствия, объективироваться в общении с миром, с Другими».[25]

Потерю функционального образа тела Ф. Дольто иллюстрирует многочисленными примерами из своей практики, но один из них достоин особого внимания – о 5-летней девочке, потерявшей двигательные способности верхних конечностей и в течение 2 лет не пользовавшейся руками.

Ф. Дольто описывает консультацию, предваряя ее комментариями: «Частичные влечения к смерти отлучили верхние органы в функциональном образе тела. Когда ей (девочке. – прим. автора.) демонстрировали объект, она так складывала пальцы в предплечья, чтобы руками не прикасаться к объекту. Ела она с тарелки (ртом. – А. В.), если еда ей была по вкусу. Я (Ф. Дольто. – А. В.) протянула ей пластилин, сказав: „Ты можешь взять его ртом своей руки“. Немедленно пластилин был схвачен рукой ребенка и засунут в рот».[26]

Анализируя этот случай, Ф. Дольто указывает, что функциональный образ отторгается целиком или частично в случае, например, репрессивного физического вмешательства, вербальной кастрации, направленной против действий ребенка, и др.

Вернемся к Анне. Влившись в движение цепочки детских тел наверх, она фантазматически объединяется с ними в единое телодвижение. Здесь, наверху, она испытывает сильнейший эмоциональный подъем – ликование. Она такая огромная, ее так много – верх нарциссического наслаждения. Внезапно ее либидо-восторженное состояние пресекается ощущением «разрыва» процесса. Она уже не большое и целое, а осколочек. Она «поломалась» – осталась совсем одна и малюсенькая, отделенная от мамы лестницей-дырой. Она ли это?

Функциональный образ тела Анны мгновенно отторгается. Свидетельствует об этом она сама графически – в рисунке, подаренном мне. Ибо именно свободному графическому изображению детей Ф. Дольто придает огромное значение в своей клинической и теоретической работе и заключает, что в них «за аллегорически представленными ситуациями стоит нечто иное, символическое. Это представление из прочувствованного таким, каким оно происходило для каждого: в личных условиях для его собственного тела в том виде, в каком этот образ каждый несет в себе и в своем бессознательном как символический субстрат своего существования независимо от актуализации в динамическом выражении».[27]

А теперь рассмотрим рисунок Анны (см. рис. 1): здесь крупным планом изображена голова. Голова, «потерявшая» свое тело. А лицо? Рот у головы – на лбу, нос – под ртом. Волосы торчат дыбом, но снизу. Все смешалось, все наоборот. Лишь огромные глаза остались на своем месте. Но! Каждый глаз – тело с руками, ногами и головой, которая имеет только открытый рот. Рот-глаза! Крик о переживаемом состоянии. Это и есть графическое выражение пережитого ею архаического страха исчезновения. Здесь лишь рот девочки, подобно голове, изображенной на рисунке, кричал глазами ужаса. Вспомним: «частичные влечения к смерти отлучили верхние органы...»[28] А у Анны в функциональном эмоциональном образе тела – и нижние.

Слова, которые я произнесла, встав на колени и таким образом сравнявшись с ней ростом, поддерживают ее влечение к жизни, интуитивное стремление к пренатальной защите. Призыв ее бессознательного «Обними меня» показывает, что она еще не способна действовать своими конечностями.

Исполнив ее желание, я становлюсь для нее транзициональным объектом, который Ф. Дольто остроумно сравнила с джокером в карточной игре, который «заменяет отсутствующую карту и особенно козырную»[29] (здесь Мать – «Все» – козырь для младенца).

Получив защиту в символическом лоне – «объятие-матка», она услышала мои слова: «Ты уже родилась, ты...» – и восстановила (вновь обрела) двигательные способности, функциональный и динамический образ тела, желание общаться.

Здесь уместно повторить высказывание В. Бараля: «Влечения всегда частичны. Ребенок может быть заблокирован в каком-то месте частичной пульсацией, и нужно идти за ним в это место, чтобы восстановить его образ целостного, интегрированного тела».[30]

Случай с Анной в очередной раз доказывает значение теории Ф. Дольто для детского психоанализа, более того, ее жизнеспособность в «Саду радуги». И еще, «Обними меня» может означать: «Дай мне тело свое, чтобы вновь породить мое».

Этюд

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 360 | Нарушение авторских прав