АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА

18.

ЧТЕНИЕ

Родитель серьезно больного ребенка, который дошел до этой главы под названием «Чтение», возможно, будет удивлен, узнав, чтс ребенок с повреждением мозга с речевыми проблемами может быть достаточно далек от того, чтобы иметь проблему и с чтением.

Сам тот факт, что такая глава существует в книге о детях с повреждениями мозга, восхищает нас, и мы не можем не вспомнить здесь о тех обстоятельствах, которые завели нас так далеко всего за одно десятилетие.

В начале нашей целью было заставить ребенка с серьезной травмой мозга только немного - двигаться. Позже нашей целью стало научить ребенка - двигаться немного больше. Когда мы преуспели в выполнении этого с некоторой регулярностью, нашей целью стала ходьба. Когда мы начали добиваться этого у многих детей, нашей целью стало научить его ходить нормально.

Однажды у нас была ограниченная цель помочь ребенку с серь­езной травмой мозга издавать значащие, хоть и ограниченно, звуки. Затем, заставить его говорить немного больше. И затем нашей целью стало заставить его говорить нормально.

Когда иногда это достигалось, нашей целью было отправить ребен­ка в школу, любую школу. Еще позже, нашей целью было отправить ребенка в школу для здоровых детей, независимо от того, как сильно он отставал. Дальше, нужно было пойти в школу для здоровых детей его возраста, даже если он был отстающим учеником в классе. Нако­нец, нашей целью стало сделать так, чтобы он общался наравне со сверстниками всегда, в школе и на улице. Позвольте мне поторопиться заметить, что мы не подразумеваем, что это - всегда возможно, но, по крайней мере, сегодня это - наша цель.

Я бы рискнул предположить, что многие из Вас, родителей детей с повреждениями мозга, говорят в этот момент: «Я был бы счастлив, если бы наш ребенок смог только ходить или говорить, и не важно, сможет ли он читать».

Я не могу не вспомнить случай, который имел место давным-давно, когда я только закончил обучение и получил место сотрудника в большой больнице. Я помню очень ясно привлекательную тридцатилетнюю женщину, которой поставили диагноз "неизлечимая болезнь". Эта болезнь не только не давала ходить и делать большинство других движений, но и была весьма болезненна, прежде всего, для ее ног, часто сгибавшихся непреднамеренно, тянувшихся к ее груди и причи­нявших этим сильную боль.

Я хорошо помню слезную просьбу пациента, которая начиналась с объяснении, что она поняла, что никогда, возможно, не сможет ходить, но, она говорила, «если бы только эта ужасная боль прекратилась». Эту пациентку лечили долго и упорно, и действительно настал день, когда боль прекратилась. Пациентка тогда сказала: «Я знаю, что никогда не способна двигаться, но если бы только я смогла шевелить мои­ми ступнями, то как было бы хорошо почувствовать, что они мои.» И после большой работы и многих усилий некоторые движения ног были достигнуты. Пациентка тогда сказала, что она знает, что никогда не сможет функционировать или действовать, но, если бы только, ис­пользуя руки, она могла немного использовать свои ноги, как здорово было бы чувствовать себя в вертикальном положении. После многих месяцев работы это было достигнуто. На сей раз пациентка сказала, что она знает, что она никогда не сможет ходить, но если бы только она могла приподнять одну ногу и другую, когда она стоит, поддерживая себя руками..., и это также было достигнуто. И к этому времени начало казаться, что чудо самой ходьбы стало действительно возможным. Я не скоро забуду тот день, когда она должна была сделать свои первые шаги. Это был драматический момент. Многие из основных

сотрудни­ков больничного персонала присутствовали в отделении упражнений в тот день, котла пациентка встала и ей сказали сделать ее первые шаги. Она прошла через всю комнату без поддержки, и я помню тревожное ожидание ее первых слов, которые она должна была сказать после это­го чудесного достижения, потому что, я был уверен, они останутся в душе навсегда. И действительно, то, что она сказала, так скоро нельзя забыть. Идя через комнату, она повернулась к восхищенному персона­лу и вскричала: «Я, что, теперь буду хромать?»

Ее удивительное восстановление было замечательным примером большой удачи и очень плохого диагноза. Каждый раз когда мы слы­шим, что родитель говорит: «Я был бы так рад, если бы только мой ребенок мог делать это, то или еще что-нибудь», мне это напоминает о той далекой пациентке.

Остается фактом, что сегодня дети с повреждениями мозга в возрас­те всего два и три года регулярно обучаются читать по программе Ин­ститутов. Того, кто открыл нам глаза, звали Томми Лански. Нам было трудно поверить абсурдной истории, которую г-н Лански рассказал нам о Томми. И это было странно еще потому, что, когда мы первый раз увидели Томми в Институте, мы уже знали обо всех вешах, о которых нам нужно было знать, чтобы понять то, что происходило с Томми.

Томми был четвертым ребенком в семействе Лански. Родители Лан­ски не имели достаточного количества времени для обычного образования и работали очень много, чтобы растить своих трех замечательных здоровых детей. К тому времени, когда Томми был рожден, г-ц Лански имел пивную, и дела шли успешно.

Однако, Томми родился с очень сильным повреждением мозга. Koгда ему было два года, он прошел нейрохирургическое обследование в прекрасной больнице в Нью-Джерси. Когда Томми закончил обсле­дование, у главного нейрохирурга был откровенный разговор с четой Лански. Доктор объяснил, что, по его данным, Томми был ребенком, подобным овощу, который никогда не будет ходить или говорить и поэтому должен быть помещен в специальное учреждение.

Но польская родословная г-на Лански только укрепила его американское упорство, когда он встал во весь свой громадный рост, допол­ненный значительным обхватом и объявил: «Доктор, Вы все перепу­тали. Это - наш ребенок.»

Лански потратили много месяцев на поиски кого-то, кто скажет им, что все не обязательно должно быть так. Ответы были все те же.

На третий день рождения Томми, однако, они нашли компетентного нейрохирурга.

После внимательного собственного нейрохирургического обследования, он сказал родителям, что, хотя Томми имел действительно сильное повреждение, возможно, кое-что могло бы быть сделано для него в группе учреждений в пригороде Филадельфии с названием Честнат Хилл.

Томми прибыл в Институты Достижения Человеческою Потенци­ала когда ему было только три года и две недели. Он не мог ходить и произносить больше, чем несколько звуков.

Травма мозга Томми и вызванные ей проблемы были оценены в Институтах. Была разработана программа лечения для Томми. Роди­телей обучили, как выполнить эту программу дома, и заверили, что, если они последовательно будут придерживаться ее, состояние Томми значительно улучшится.

Не вызывало сомнений, что Лански будут следовать строгой про­грамме. И они следовали ей с религиозным рвением.

Ко времени, когда они вернулись для второго посещения, Томми мог ползать на животе.

Теперь, вдохновленные успехом Лански навалились на программу с новой энергией. Они были настолько целеустремлены, что, когда их автомобиль сломался на пути к

Филадельфии при третьем посеще­нии, они просто купили подержанный автомобиль и продолжили путь к месту назначения. Они сгорали от нетерпения сообщить нам, что

Томми теперь может сказать свои первые два слова: «Мама» и «Папа». Томми было теперь три с половиной, и он мог ползать на четвереньках. Тогда его мать попробовала кое-что, что только мать будет пробовать сребенком, подобным Томми. Почти так же, как отец покупает фут­больный мяч для своего маленького сына, мать купила букварь для ее трех-с-половиной-легнего сына с серьезным повреждением мозга, говорящего всего два слова. Томми, объявила она, очень умен, незави­симо от того, может ли он ходить и говорить или нет. Любой, кто хоть немного понимает, может увидеть это, просто заглянув в его глаза!

Хотя наши тесты на интеллект детей с повреждениями мозга в те дни были намного более содержательны, чем у госпожи Лански, они не были точнее, чем у нее. Мы согласились, что у Томми с интеллектом все в порядке, но, чтобы учить ребенка с повреждением мозга в три с половиной года читать... что ж, это немного другой вопрос.

Поэтому мы уделили очень мало внимания тому, что госпожа Лан­ски позже объявила, что Томми (тогда уже в четырехлетнем возрасте) мог читать все слова в букваре еще легче, чем он читал буквы. Мы были больше заинтересованы и удовлетворены его речью, которая про­грессировала постоянно, вместе с его физической подвижностью.

К тому времени, когда Томми было четыре года и два месяца, его отец объявил, что он может читать всю книгу доктора Сеусса под на­званием «Зеленые Яйца и Ветчина». Мы улыбнулись вежливо и заме­тили, как замечательно улучшались речь Томми и его движения.

Когда Томми было четыре года и шесть месяцев, г-н Лански объявил, что Томми может читать и уже прочитал все книги доктора Сеусса. Мы отметили на диаграмме, что Томми прогрессировал замечательно, а также то, что г-н Лански "сказал", что Томми может читать.

Когда Томми прибыл для своего одиннадцатого посещения, он толь­ко что отпраздновал пятый день рождения. Хотя мы были восхищены превосходным прогрессом у Томми, не было ничего, что указывало бы в начале посещения на то, что этот день будет важным для всех детей. Ничего, кроме обычного незначительного сообщения г-на Лански. Г-н Лански объявил, что Томми может теперь читать все, включая «Дай­джест Читателя», и теперь, более того, он понимает все это, и еще, более того, он начал это делать еще до своего пятого дня рождения.

Мы были спасены от необходимости комментировать это приходом человека с кухни с нашим завтраком: томатным соком и гамбургером. Г-н Лански, заметив отсутствие ответа, взял кусочек бумаги со стола и написал: «Гленн Доман любит пить томатный сок и есть гамбургер».

Томми, после инструкций отца, прочитал это легко и с надлежа­щими ударениями и выражением. Он не колебался, как это делает се­милетний, читая каждое слово отдельно и не понимая предложения в целом.

«Напишите другое предложение», - тихо сказали мы. Г-н Лански написал: «Папа Томми любит пить пиво и виски. У него большой тол­стый живот от питья пива и виски в Таверне Томми».

Томми прочитал только первые три слова вслух и начал смеяться. Забавная часть о животе папы была только на четвертой строке, так как г-н Лански писал большими буквами.

Этот маленький ребенок с серьезной травмой мозга фактически читал намного быстрее, чем произносил слова при его нормальной скорости речи. Томми не только читал, но это было скоростное чтение и понимание было очевидным!

Тот факт, что мы были ошеломлены, был написан на наших лицах. Мы повернулись к г-ну Лански.

«Я вам говорил, что он может читать», - сказал г-н Лански.

С того дня все мы стали другими, поскольку это был последний фрагмент мозаики, которая собиралась в течение более чем двадцати лет.

Томми продемонстрировал нам, что ребенок с серьезным поврежде­нием мозга может научиться читать намного раньше, чем это обычно делают нормальные дети.

Конечно, Томми немедленно был подвергнут тестированию в пол­ном масштабе группой экспертов, которые через неделю приехали из Вашингтона специально для этой цели. Томми - с серьезной травмой мозга и только пяти лет отроду - мог читать лучше, чем средний ребе­нок вдвое старше его, и с полным пониманием всего прочитанного.

Когда Томми исполнилось шесть, он ходил, хотя это было отно­сительно ново для него, и он все еще немного шатался; он читал на уровне шестого класса (что соответствовало одиннадцати-двенадцати годам). Томми не собирался проводить свою жизнь в институте, и его родители искали "специальную" школу, чтобы устроить Томми туда в следующем сентябре. Специальную высшую, то есть, а не специаль­ную начальную. К счастью, теперь есть школы для исключительно «одаренных» детей. Томми имел сомнительный «дар» в виде серьезной травмы мозга и бесспорный дар в лице родителей, которые действи­тельно его очень любили и верили, что, по крайней мере, один ребенок не достиг своего потенциала.

Томми, в результате стал катализатором двадцатилетних исследо­ваний. Возможно, было бы точнее сказать, что он был плавким пре­дохранителем для взрывчатой смеси, которая накапливалась в течение двадцати лет.

Потрясающим было то, что Томми очень хотел читать и чрезвы­чайно наслаждался этим.

Революция уже началась, и причиной революции было телевиде­ние.

Дети не знали, что они способны читать, если им дать необходи­мые инструменты, а взрослые из телевизионной индустрии, которые, в конце концов, им дали их, не знали, ни что дети имеют способности, ни что телевидение может дать такие инструменты, которые приведут к этой мягкой революции.

Действительно, поразительно, что эта тайна не была раскрыта дру­гими детьми задолго до этого. Это удивительно, как они со всеми их способностями - потому что они действительно очень способны - не доказали это всем раньше.

Единственная причина, по которой взрослые не открыли тайну двухлетним, состоит в том, что мы, взрослые, тоже не знали этого. Конечно, если бы мы знали, мы не позволили бы этому оставаться тайной потому, что это слишком важно и для детей, и для нас.

Беда в том, что мы сделали шрифт слишком маленьким.

Беда в том, что мы сделали шрифт слишком маленьким.

Беда в том, что мы сделали шрифт слишком маленьким.

Беда и том, что мы сделали шрифт слишком маленьким.

Шрифт можно сделать слишком маленьким и для взрослого, для его сложной зрительной дорожки, находящейся в мозге.

Почти невозможно сделать шрифт слишком большим для чтения.

Но возможно сделать его слишком маленьким, и это как раз то, что мы и делали.

Наш формат был настолько мал, что типичный ребенок дошкольно­го возраста просто был не в состоянии заметить, что слова отличаются одно от другого. Он может видеть, и ладно. Как любая мать знает, что он без проблем «видит» булавку на полу или муравья, ползающего на земле. Но он, возможно, «не замечает», что слова различаются, так же, как многие взрослые никогда не беспокоятся о том, что не замечают различия между пчелой и осой.

Тайна состоит просто в том, чтобы дать ему возможность заметить, что напечатанные слова действительно отличаются. И телевидение развеяло тайну - через рекламные передачи.

Когда человек по телевидению говорит «Залив, Залив, Залив» хо­рошим, ясным, громким голосом, и телевизионный экран показывает слово ЗАЛИВ хорошими, ясными, большими буквами, все дети учи­лись узнавать слово, даже не зная алфавит.

Это правда, что очень маленькие дети могут читать, но при условии, что сначала Вы сделаете шрифт очень большим.

Но разве не легче ребенку понять произнесенное слово, чем слово написанное? Нисколько. Мозг ребенка, который является единствен­ным органом, способным обучаться, «слышит» ясные, громкие телевизионные слова ушами и интерпретирует их, как может. Одновременно мозг ребенка «видит» большие, ясные телевизионные слова глазами и интерпретирует их точно в той же самой манере.

Нет никакого различия для мозга, «видит» ли он картинку или «слы­шит» звук. Он может понять и то, и другое одинаково хорошо. Все, что требуется для того, чтобы мозг мог интерпретировать их, - это чтобы звуки были достаточно громкими и ясными для уха, чтобы слышать, и слова были достаточно большими и ясными для глаза, чтобы видеть: первое мы делали, а последнее - нет.

Люди, вероятно, всегда говорили с детьми более громким голосом, чем они обычно говорят со взрослыми, и мы все еще поступаем так, инстинктивно понимая, что дети не могут слышать и одновременно понимать нормальные взрослые диалоговые тоны.

Никто и не подумал бы говорить с однолетним ребенком нормаль­ным голосом - все мы, фактически, кричим на них.

Попробуйте говорить с двухлетним ребенком обычным разговор­ным тоном и, есть возможность, что он не услышит и не поймет Вас. Скорее всего, если он отвернется и даже не будет обращать внимание на Вас.

Даже трехлетний ребенок, если говорить с ним разговорным тоном, вряд ли поймет или даже заметит Вас, если в комнате есть конфликтные звуки или другая беседа.

Все говорят громко с детьми, и чем младше ребенок, тем громче мы говорим.

Предположим, в виде аргумента, что мы, взрослые, давно решили говорить друг с другом на пониженных тонах, чтобы никакой ребенок не мог слышать и понимать нас. Предположим, однако, что эти звуки были бы достаточно громкими для его слухового пути, чтобы достаточно развить его, чтобы слышать и понимать мягкие звуки, когда ему исполнилось бы шесть лет.

При этом наборе обстоятельств мы, скажем, могли бы испытать ре­бенка на «слуховую готовность» в шесть лет. Если бы мы нашли, что он может «слышать», но не понимает слова (что, конечно, имело бы место, так как его слуховой путь не мог до этих пор различать мягкие звуки), то, возможно, тогда мы бы стали знакомить его с устной речью, произнося ему букву А, затем Б и так далее, пока он не выучил бы алфавит, перед тем, как начать учить его звучанию слов.

Мы приходим к выводу, что, возможно, есть очень много детей с проблемой «слышания» слов и предложений, и, возможно, вместо известной книги Рудольфа Флеша под названием «Почему Джонни не может читать», мы будем нуждаться в книге под названием «Почему Джонни не может слышать».

Вышесказанное - это в точности то, что мы сделали с письменным языком. Мы сделали его слишком маленьким для ребенка, чтобы «ви­деть и понимать».

Теперь, давайте сделаем другое допущение.

Если бы мы говорили шепотом, одновременно записывая слова и предложения очень большими и отчетливыми буквами, самые малень­кие дети были бы способны читать, но были бы неспособны понять устный язык.

Теперь предположите, что телевидение представляет большие на­писанные слова с сопровождением громких устных слов. Естественно, все дети смогут читать слова, но также будет много детей, которые начнут понимать произнесенное слово в удивительном возрасте двух или трех месяцев.

И это то, что происходит сегодня с чтением!

Телевидение также указало нам на несколько других интересных фактов о детях.

Первое - это то, что молодежь смотрит большинство «детских про­грамм» не с постоянным вниманием; но, как каждый знает, когда при­ходит реклама, дети бегут к телевизору, чтобы слышать и читать о том, что продукты содержат и для чего они предназначены.

Суть в том, что эта телереклама не предназначена для двухлетних, и бензин, или что он там еще содержит, не имеет особое обворожение для двухлетних. Правда в том, что дети могут учиться у рекламы с ее достаточно большим, достаточно ясным, достаточно громким, повто­ряющимся сообщением и что у всех детей есть жажда учиться.

Дети предпочитают узнавать что-нибудь, чем просто развлекаться Микки Маусом. И это - факт.

В результате, дети едут в семейной машине по дороге и беспечно читают знак «Залив», знак «Макдоналдс» и знак «Кока-Кола» так же, как и множесто других. И это - тоже факт.

Нет необходимости задавать вопрос: «Могут ли очень маленькие дети научиться читать?» Они сами ответили, что могут.

Я уже описал метод, по которому дети по программе Институтов учатся читать в моей книге «Как научить Вашего ребенка читать», изданной впервые в 1964 году.

Гг.

Дата добавления: 2016-06-06 | Просмотры: 601 | Нарушение авторских прав