АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ПРОГРАММА БЕНДЖАМИНА 4 страница

И становится ясно, что гораздо труднее научить понятиям наказа­ния и вознаграждения ребенка с повреждением мозга, чем здорового ребенка. Итак, что же нам остается?

Давайте вернемся немного назад, к предшественникам наказания и вознаграждения —успеху и неудаче.

Снова давайте рассмотрим на примере меня как человека простого и похожего на ребенка. Я - странный человек (по сравнению с вами). Я думаю, что имею четкие представления об успехе и неудаче. Я всегда забочусь о том, чтобы избегать вещей, которые у меня не получаются и повторяю снова и снова то, что у меня получается хорошо.

Я знаю, я не должен этого делать. Я знаю, я должен много работать и довести до совершенства то, что у меня пока не получается, и я должен стараться избегать тратить много времени на вещи, которые у меня в любом случае всегда выходят хорошо. Я знаю, я должен быть лучше и я был бы лучше, если ли бы раньше поступал по другому.

И все же, мне иногда кажется, что я в порядке, и тогда я продолжаю избегать того, что у меня не выходит, и возвращаюсь снова и снова туда, где все получается. Я уверен, что вы не ведете себя так нереши­тельно. А я веду.

Я никогда не учился играть в теннис и всегда пел фальшиво, и, не­смотря на заверения моих друзей, прекрасно играющих в теннис или великолепно поющих, что я с легкостью

могу обучиться этому, никому за всю мою жизнь не удалось вытащить меня на теннисный корт или заставить спеть публично, по крайней мере, с тех пор, как мисс Джеффрис, моя первая учительница, взяла на флейте для нас ноту «до» и посмотрела, поморщившись, словно от боли, в моем направлении. Я знаю, что могу научиться, если захочу. Я просто не хочу. Я с интересом заметил, что те из моих друзей, кто хочет увидеть меня на теннисном корте, сами играют хорошо, равно как и те, кто толкает меня на сцену, прекрасно поют.

Я продолжаю избегать того, в чем потерпел неудачу. Это слабость, которую я намереваюсь сохранить.

С другой стороны, существуют вещи, которые я делаю хорошо, и некоторые из них я делаю очень хорошо, и я знаю это. Даже пытаясь насколько можно избегать их, я возвращаюсь к ним снова и снова. Это происходит так. Я делаю что-то, что я делаю хорошо. Поскольку я знаю, что делаю это хорошо, я делаю это уверенно и до конца. Всегда приятно наблюдать, когда что-то делается хорошо, и, когда я заканчи­ваю, Вы говорите: «Гленн, здорово ты это сделал!»

«Да, я сделал это довольно неплохо, правда? - говорю я. - Хотите посмотреть, как я это сделаю еще раз?»

Так оно обычно и бывает.

В моей слабости я очень похож на детей, независимо от того, имеют ли они явные повреждения мозга или нет. Повторяя снова и снова то. что у них получается, они будут тем самым одновременно избегать того, что у них не выходит.

По своей природе дети с серьезными повреждениями мозга уже рождены неудачниками. Зачастую такой ребенок не может практичес­ки ничего, кроме как дышать, и почти всегда он делает это довольно плохо. Неудача - это история всей его жизни до того момента, пока не приходит помощь.

А теперь давайте предположим, что по какой-то причине мы решили взять маленькую девочку с повреждением мозга, завернуть ее ладони за перекладину и помочь ей повиснуть на руках с вытянутыми нога­ми. (Это первоклассная идея для детей с повреждениями мозга всех возрастов и размеров, идея с глубоким смыслом, которую персонал Институтов Достижения Человеческого Потенциала в Филадельфии развивал в течение долгого времени). Предположим, что ваш четы­рехлетний ребенок-пациент Институтов в Филадельфии, и мы проин­структировали вас, что ему важно научиться висеть на руках в течение одной минуты, даже если она не в состоянии двигаться и говорить.

Будучи первоклассными родителями, вы страстно желаете предо­ставить своей маленькой парализованной дочери любую возможность стать полноценно действующим человеком. Несомненно, вы сделаете все возможное, чтобы достичь этого.

Вы установите в коридоре перекладину на несколько дюймов выше, чем рост ребенка с

вытянутыми руками. Вы скажете маленькую мо­литву: «Пожалуйста, Господи, Дай ей победить хоть один раз!» Вы готовы начать.

«А теперь, дорогая моя, я положу твои руки на эту перекладину, и ты должна продержаться на них одну минуту так, как этого хотели все твои друзья в Филадельфии. Как только ты схватишься, я отпущу тебя, и это будет похоже на то, как будто ты первый раз стоишь самостоя­тельно, только при этом твои ноги не будут касаться пола. Не волнуйся, милая моя, как только ты не сможешь больше держаться, я подхвачу тебя, так что тебе не о чем беспокоиться. Начинаем!»

Скрепя сердце и с молитвой на губах, Вы, мать, разожмете малень­кие ладони, пока ваш муж поддерживает ребенка на весу и поможете обхватить ими перекладину.

Теперь вы ее отпускаете, и Мэри, провисев ровно полсекунды, па­дает в страхующие руки отца.

«Ну, нет, милая моя, - вы протестуете. - Это всего полсекунды, а тебе нужно продержаться целую минуту. Это очень важно». Ее отцу вы говорите: «Что же нам делать! Она должна держаться более чем в сто раз дольше. Как же нам заставить ее сделать это?»

Теперь давайте рассмотрим этот эпизод с точки зрения Мэри. Мэри четыре года. Из-за сильного повреждения мозга она очень мала (это типично для всех детей с

повреждениями мозга) и весит всего 12 кг. Она никогда не ползала на животе и на четвереньках, не висела, не стояла и не ходила в течение всей своей жизни. Она просто попробо­вала висеть в первый раз в своей жизни и ей это удалось всего лишь на полсекунды.

«Что ж, - говорит маленькая Мэри про себя (поскольку не умеет го­ворить), — эта неудача была шесть тысяч четыреста девяносто второй. Я снова проиграла! Так всегда происходит в моей жизни».

Мэри, будучи очень больной, может быть и не способна четко сфор­мулировать свои мысли, но это именно то, что она чувствует. О чем еще можно подумать в такой ситуации?

Далее, давайте спросим себя. Как долго парализованный, немой четырехлетний ребенок с повреждением мозга с телом двухлетнего способен висеть на перекладине при первой своей попытке? Как долго, вообще, любая четырехлетняя девочка сможет провисеть?

Очевидно, что ни вы, ни я не знаете ответа на этот вопрос. Если мы не знаем, как долго она в состоянии провисеть, то очевидно не знает и она. Хотя я и не знаю заранее этого ответа для любой маленькой девочки, я уверен, что для некоторых девочек полсекунды - это очень долго.

Теперь представим, что вместо: «Боже, милая моя, это слишком мало», - вы используете другой подход.

Предположим, что по окончании этой полсекунды, когда Мэри па­дает в руки отца, вы берете ее к себе на руки и говорите: «Ого! Вот это да!»

Предположим, вы обнимаете и целуете ее, приговаривая: «Кто бы мог представить себе, что такая маленькая девочка, как ты, сможет провисеть на этой перекладине целую половину секунды?»

Предположим, вы скажете ей, что она удивительная маленькая де­вочка. Предположим, что вы скажите ей, что она, без сомнения, самый замечательный ребенок во всем городе и, может быть, даже самый вол­шебный ребенок во всей стране и, наверно, самая лучшая маленькая девочка в целом мире.

Предположим, вы ей скажете все это с любовью и уважением.

Предположим, вы будете уверены в этом. Известна ли вам другая маленькая четырехлетняя девочка, которая не может двигаться и гово­рить, но при этом пытается висеть на перекладине при помощи своих собственных рук?

Давайте не будем рассуждать о том, может ли немая четырехлетняя девочка понимать, что означает быть самым замечательным ребенком в городе. Она поймет настоящий смысл сказанного. Когда вы при­жмете ее к своей груди, почувствуете приятное тепло и нежность, она поймет то, что вы сказали. Когда она увидит любовь и уважение на вашем лице после ее потрясающего достижения, она понимает, что вы хотели сказать, не нуждаясь для этого в знании английского или русского языка.

Мы, взрослые, порой совершаем ошибку, внимательно вслушиваясь в слова окружающих, и нас вводят в заблуждение другие взрослые, которые хотят ввести нас в заблуждение. Но никто не сможет одура­чить детей, потому что когда они слушают важные сообщения (а не обычную информацию), они, на самом деле, не слушают слова. Они слушают музыку.

Принимая во внимание оба этих подхода, сразу становится очевид­ным, что в любом случае она провисит всего полсекунды. И мы никак не сможем определить - хорошо это или плохо? Но вы можете посмот­реть на это с совершенно разных позиций.

Если вы беспокоитесь о ее благе, вы должны обратить особое вни­мание на разницу между тем, какая она есть на самом деле в этот первый раз, когда она примеряет на себя новое и важное лечение, и тем, какой бы вы ее хотели видеть, когда вы можете только сожалеть о том, что дела обстоят не достаточно хорошо.

В последнем случае вам не стоит удивляться, если Мэри скажет себе: «Ну вот, это моя шесть тысяч четыреста девяносто вторая не­сдача, и теперь взрослые будут приставать ко мне с этим проклятым делом, которое у меня никогда не получится, сколько бы они не застав­ляли меня делать это. Такова моя жизнь».

И у нее ничего не получится.

И у меня такое же отношение к происходящему.

Ну, а если с другой стороны, все что вы хотите для нее - это упорно заниматься день заднем, идти вперед с энтузиазмом, хотеть заниматься снова и снова, то тогда вам следует оценить ситуацию с иной позиции, осознав, где она была вчера и где она находится сегодня.

Еще вчера никто и мечтать не мог о том, чтобы попросить обез­движенную и немую маленькую девочку повисеть на перекладине на руках. Сегодня она смогла удержать свой собственный вес, повиснув на своих руках, целую половину секунды. Когда вы оцените произо­шедшее чудо и выразите ей свое уважение за это достижение, тогда, несомненно, Мэри расцветет от радости за выполненное задание и от маминой похвалы и затем скажет, словами или без слов:

«Да, я сделала это хорошо, неправда ли? Хотите посмотреть, как я сделаю это еще раз?»

И она сделает.

И у меня такое же отношение к происходящему.

И если вы действительно хотите, чтобы она делала это снова, с каждым днем чувствуя себя все лучше, пока не придет время для но­вого визита в Институты и она не сможет продержаться шестьдесят секунд, то я настоятельно порекомендую вам оценить то, что она мо­жет. Это и есть Мотивация с большой буквы.

Только Вы, мать, определяете, что является успехом, а что пора­жением.

Если вы хотите победить в борьбе за здоровье своего ребенка, об­ращайте внимание на разницу между тем, где она сейчас, и тем, где бы вы ее хотели видеть, то есть разницу между тем, какая она теперь (больна) и тем, какой вы ее хотите видеть (здоровой), но ни в коем случае не показывайте это ребенку. Это ваша и моя проблема. Указание на то, что ребенок далек от того, каким вы его хотите видеть, звучит для него так, как будто это его вина.

Таким образом, у нас есть следующая формула: неудача ведет к наказанию, которое ведет к отсутствию мотивации, которое вызывает ее упрямый отказ от последующих попыток. Или, как это определила сама Мэри: «Такова моя жизнь».

Если же вы, напротив, хотите создать мотивацию для Мэри, чтобы пытаться снова и снова, до тех пор, пока она не сможет провисеть на турнике минуту или ходить, говорить, писать и читать, вам надлежит посмотреть, где она находится сегодня по сравнению с тем, где она была перед тем, как вы начали интенсивную программу, другими сло­вами, разницу между тем, какая она сейчас, и тем, какой она была, и вы должны быть благодарной и воодушевленной, уметь уважать и радоваться.

Тогда мы получим формулу: успех ведет к вознаграждению, кото­рое вызывает мотивацию, которая порождает ее искреннее желание и постоянное стремление делать это снова и снова. Или, как это опре­делила сама Мэри: «Да, я сделала это хорошо, неправда ли? Хотите посмотреть, как я сделаю это еще раз?»

Если вы хотите видеть как она делает что-либо снова и снова, по­пытайтесь

вознаградить ее своей любовью и похвалой.

Разумеется, будучи родителями, вы всегда знали об этом в глубине души, и я уверен, всегда использовали это, но я просто подумал, что мне следует лишний раз упомянуть об этом.

26.

У КОГО ЕСТЬ ПОВРЕЖДЕНИЕ МОЗГА?

У КОГО ЕГО НЕТ?

Если бы только все просто договорились о том, что подразумевать под различными терминами, которые используют при описании детей с повреждениями мозга, то мы бы продвинулись далеко вперед по пути решения таких проблем.

Американский психиатр, доктор Меннингер из клиники Меннингера, как-то раз сказал мне, что, когда человек встречается с загадочными заболеваниями, он стремится как-то обозначить их, повесить ярлыки на них, поскольку он чувствует, что поступив таким образом, он добь­ется некоторой власти над ними. Доктор Меннингер подчеркнул, что это редко что-либо проясняет, но чаще приводит к путанице.

Путаница в терминологии — это, безусловно, очевидная проблема в мире детей с повреждениями мозга. И именно поэтому эта книга была названа Что Делать Если У Вашего Ребенка Повреждение Мозга, или у него Травма Мозга, Умственная Отсталость, Умственная Непол­ноценность, Детский Церебральный Паралич, Эпилепсия, Аутизм, Атетоидный Гиперкинез, Гиперактивность, Дефицит Внимания, За­держка Развития, Синдром Дауна. Вероятно, это ужасное название для книги, и все, что вы скажете, это: «Что, черт возьми, все это значит?»

Это именно то, что я надеялся от вас услышать, поскольку это имен­но тот вопрос, который нужно задать. Что же означают все эти слова?

Если Вы - родитель ребенка с повреждениями мозга, то Вы на­верняка слышали все эти слова. Вполне возможно, что разные специ­алисты присваивали вашему ребенку большинство или даже все эти названия. Мы видим крохотных детей, которым в разных институтах поставили диагноз на наличие каждой из этих вещей, и когда я смотрю на крошечного двухлетнего ребенка, я поражаюсь: неужели действи­тельно можно одной маленькой девочке иметь столько ужасных болез­ней - если, конечно, это болезни.

Что же означают эти термины? Являются ли дети с травмами мозга умственно отсталыми? Будут ли все эти дети эмоционально неурав­новешенными, или же это другая проблема? Как насчет детей с це­ребральным параличом? Одно ли это состояние, когда ребенок очень умен, или какое-то другое, если он умственно отсталый? Являются ли все дети с церебральным параличом спастичными, вялыми, ригидны­ми, или же все это будет присутствовать одновременно? Всегда? Иногда?

Все-таки, что означают эти термины? Соответствует ли их значение их названию? Если не соответствует, тогда что же они означают?

Давайте рассмотрим термин «эмоционально неуравновешенный». Многие дети с повреждениями мозга диагностируются как эмоцио­нально неуравновешенные. Что этот термин означает? Можно ли им заменить повреждение мозга в диагнозе; то есть, ребенок скорее эмо­ционально неуравновешен, чем с повреждением мозга? Или же он стра­дает от двух различных болезней одновременно? Является ли болезнь «эмоциональная неуравновешенность» болезнью вообще? Что означает это термин? Если значение соответствует названию - «эмоциональная неуравновешенность» - то я могу сказать, что я, один из счастливей­ших людей, нахожусь в эмоционально неуравновешенном состоянии двадцать, а то и тридцать раз, на день в связи, то с одним то с другим. Я подозреваю, что и вы тоже. Я не верю, что кто-нибудь в здравом уме сможет прочитать первую страницу городской газеты без того, чтобы не стать эмоционально неуравновешенным после, практически, каж­дой статьи. Как минимум, ему следует стать эмоционально неуравно­вешенным, если понимать термин «эмоционально неуравновешенный» буквально. С другой стороны, термин «эмоционально неуравновешен­ный», когда он используется в диагностике детей с повреждениями мозга, не соответствует своему названию, поэтому мы возвращаемся к нашему основному вопросу: Что же это значит?

Или давайте возьмем, наверно, наиболее известный термин - «це­ребральный паралич». «Церебральный» означает «мозговой», а «пара­лич» означает «паралич». Для некоторых людей «паралич» означает потрясение, шок. Поскольку мозг не может ни трястись, ни быть парализованным, термин «церебральный паралич» не может быть понят буквально.

Поэтому, тот же вопрос - что он означает?

Один большой авторитет в области церебральных параличей ска­зал, что церебральный паралич означает очень специфический набор симптомов, вызываемых очень специфическим и специфически распо­ложенным типом повреждения мозга. Довольно убедительно, и это определение можно было бы использовать для термина и диагностики, если бы другой большой авторитет не сказал, что церебральный пара­лич означает совсем другое. Он сказал, что церебральный паралич —это все, что происходит с ребенком от шеи и выше. Тоже убедительно, вот только, если бы не первый авторитет. К сожалению, разногласие между этими двумя авторитетами не единственное. Существует, практически, столько же мнений, сколько существует авторитетов в этой области, а их довольно много.

И никакое уточнение терминологии здесь не поможет.

Термин церебральный паралич разбивается на несколько различных подкатегорий, одна из которых — это атетоидный церебральный пара­лич. В некоторых классификациях этот термин разбивается дальше на подтермины, описывающие десять или двенадцать атетоидных типов. Доктор Фэй, который является автором и соавтором нескольких мето­дов классификации, в своих первых попытках принести хоть немного порядка в этот хаос, обычно с сожалением отмечал, что в действитель­ности существует только два типа атетоидного паралича. Два типа, которые предпочитал выделять доктор Фэй — это «те, кто имеет его, и те, кто не имеет». Это уменьшало количество атетоидных типов значи­тельно. В итоге, мы должны согласиться с Меннингером, что "уточне­ние терминологии" скорее добавляет путаницы, чем ясности.

Беда почти со всеми названиями, которые мы обсудили, и многими другими приводит к тому, что каждый раз, когда мы используем их, мы совершаем простую ошибку, принимая симптомы болезни за саму болезнь.

Хорошим примером может послужить очень популярный термин «умственная отсталость». Чтобы не знать об этом термине, взрослый американец должен не только не иметь радио и телевизор, но быть во­обще слепым и глухим, чтобы не слышать этот термин снова и снова. «Умственная отсталость может поразить каждый дом». «Победим умственную отсталость». «Дайте денег на исследования умственной отсталости». «Этот ребенок — жертва умственной отсталости».

Разве все это не создает впечатление о заразной болезни под на­званием «умственная отсталость»! Не существует такой болезни. Умственная отсталость - это симптом, как и множество других симп­томов, но встречается он при самых различных заболеваниях. Кто-то может иметь симптом умственной отсталости из-за того, что его отец и мать имеют несовместимые резус-факторы крови. Другой может иметь симптом умственной отсталости из-за того, что его сбил автомобиль. Третий может иметь симптом умственной отсталости из-за того, что при рождении пуповина сильно перетянула его шею. У четвертого может проявляться симптом умственной отсталости из-за того, что перенес корь, которая вызвала энцефалит. И так далее - существуют сотни самых разных болезней и травм, которые могут вызвать симптом сильной, средней или слабой умственной отсталости.

Разговоры об умственной отсталости, как о болезни, не только не­научны, но, что более важно, они значительно тормозят поиски раци­онального решения проблемы. Поскольку это очень важно, я просто обязан рискнуть хорошенько пройтись по ней, чтобы совсем прояснить свою позицию. Давайте проведем простую и ясную аналогию.

Представим, что сегодня кто-то заявил о том, что он обнаружил, что семь миллионов американцев больны лихорадкой, и что это очень се­рьезное обстоятельство, поскольку оно окутано тайной. Предположим, он сказал, что это загадочное заболевание, связанное с повышенной температурой, то есть лихорадка, имеет широкий спектр проявлений: от слабого недомогания до реальной смерти и что сегодня сотни аме­риканцев умирают от лихорадки. Предположим, он сказал, что каждые восемь секунд рождается американец,

который однажды заболеет этой лихорадкой. Предположим, что он, наконец, заявляет о том, что до сих пор не существовало «Американского общества по борьбе с лихорад­кой» и что он намерен собрать миллионы долларов на организацию такого общества с целью борьбы с убийцей-лихорадкой.

И если такое произойдет, остается лишь надеяться, что найдется кто-нибудь, кто скажет этому человеку: «Все, что ты сказал это правда. Твои побуждения ясны и бескорыстны, но ты не должен делать это­го. Хотя все, о чем ты говорил верно, выводы твои далеки от правды. Лихорадка это не болезнь, а симптом разных и не похожих между^- собой болезней и травм. Если ты создашь такое общество, ты убедишь многих людей, включая специалистов в том, что это настоящая бо­лезнь. Это скроет от нас правду, и, в конечном итоге, это будет плохой услугой человечеству».

То же самое произошло в результате популяризации такого неопре­деленного термина, как «умственная отсталость».

Умственная отсталость — это не более чем такой же симптом, как лихорадка; а симптом - это не болезнь. Если лечить болезнь, у которой лихорадка является симптомом, лихорадка исчезнет сама собой, так же как и все другие симптомы болезни. Иначе говоря, если успешно вылечить повреждения мозга, при которых проявляется симптом ум­ственной отсталости, умственная отсталость пройдет сама собой.

Как возник этот термин, и что он на самом деле обозначает?

Многие люди используют этот термин, «умственная отсталость», при описании детей, которые не в состоянии быстро учиться или выучить столько же, сколько может средний ребенок. Этот симптом умственной отсталости может быть у ребенка вследствие комбинации наследственных факторов. Но это верно только для отдельной группы детей, имеющих этот симптом.

Термин «умственная отсталость» был создан в порыве доброты. Как много человеческих проблем началось с того, что кто-то пытался уберечь кого-то от чего-то, когда его совсем об этом не просили! До того, как термин «умственная отсталость» был создан под предлогом защиты родителей от того, что считалось слишком жестокой правдой (жестокой - да, правдой - нет), мы измеряли интеллект, который был ниже среднего (100 считается средним или нормальным значением) и, по результатам измерения, классифицировали детей на группы, названные «дебилы», «идиоты» и «имбецилы».

С тех пор как стало считаться, что говорить родителям о том, что их ребенок дебил, идиот или имбецил, слишком жестоко, то был при­думан эвфемизм «умственная отсталость». Этот термин, в буквальном смысле, был отличным выбором, очень хорошо определявшим про­блему. Но, в конечном итоге, именно этот хороший, но симптомати­ческий термин, превратился в проблему. Родители быстро понимали, что причисление их ребенка к умственно отсталым было отнюдь не комплиментом, это действительно означало, что их ребенок является имбецилом, идиотом или дебилом.

Родителей не обманывали, но теперь специалисты различали уже как минимум две болезни - идиотизм и умственную отсталость.

Потребовалось несколько лет для тех, кто имел дело с родителями, чтобы прийти к выводу, что для большинства родителей «умствен­ная отсталость» означала «идиот», и поэтому был придуман еще один новый термин, который стал еще большим эвфемизмом. Новым термином для описания детей с интеллектом ниже среднего был тер­мин «исключительный». Называть ребенка с низким значением I.Q. ^исключительным» было опять формально правильным, но какой же это был роскошный эвфемизм. Говорить, что такие дети являются ис­ключительными детьми, скорее означало, что такие дети в некотором смысле лучше, чем все остальные.

Опять же, родителям не льстил этот термин, но и не обманывал. Родители абсолютно точно знают, что может их ребенок и что он не может. Родители очень быстро поняли, что когда называют их детей исключительными, это плохо. Они решили, что на самом деле это оз­начает «умственно отсталый» и что на самом деле этот термин значит «дебил», «идиот» или «имбецил».

И снова родителей не обманывали, но и не успокаивали, зато спе­циалисты имели теперь как минимум три болезни - дети с идиотией, умственно отсталые дети и

исключительные дети.

Умственная отсталость — это не болезнь, это симптом. Идиотия, эмоциональная неуравновешенность, вялость, спастика, тетрапарез, парапарез, односторонний и двусторонний паралич, а так же мно­жество других терминов, которые используют для

детей с поврежде­ниями мозга, - все это является симптомами, а не болезнями.

Мы не верим в то, что разделение детей с проблемами в пределах мозга на сотни категорий может быть полезным. Мы научились помо­гать детям с повреждениями мозга. Мы не знаем, как помогать детям без повреждений мозга. Может быть, когда-нибудь мы найдем решения проблем для всех детей.

Мы считаем, что всех детей, которых мы наблюдали, можно разде­лить на три категории:

A. Дети с периферическими проблемами;

Б. Дети с психологическими проблемами;

B. Дети с повреждениями мозга.

А. Дети с периферическими проблемами.

Важно понимать, что нервная система состоит из двух основных частей -центральной нервной системы (ЦНС) и периферической нерв­ной системы (ПНС). В центральную нервную систему входит головной и спинной мозг.

Некоторые люди имеют проблемы по причинам нарушений вне пределов центральной нервной системы или головного мозга. Эти болезни могут затрагивать периферические нервы, нервно-мышечные соединения или только мышцы. Эти люди могут иметь сенсорные или моторные проблемы, но причина их недомоганий будет находиться вне центральной нервной системы и, в частности, вне мозга. Примером такого состояния может послужить периферическая невропатия, кото­рая проявляется в моторных и сенсорных симптомах. Некоторые люди имеют нарушение нервно-мышечных связей. Они также больны, но болезнь вызвана проблемой в связях между нервами и мышцами, а не повреждением мозга. Некоторые имеют мышечную дистрофию или мышечное заболевание. Эти люди также имеют заболевание связанное с мышцами, а не с мозгом. Иногда проблемы в центральной и перифе­рической нервных системах существуют одновременно.

Программа Институтов направлена на проблемы людей с нарушени­ями в центральной нервной системе. Она не направлена на проблемы, возникшие исключительно по причине нарушений в периферической нервной системе, болезней нервно-мышечных соединений или мы­шечных болезней. В большинстве случаев эти проблемы выявляются заблаговременно.

Б. Дети с психологическими проблемами.

В некоторых случаях у первоначально здоровых детей, никогда не испытывавших повреждения мозга, развиваются психологические, эмо­циональные или поведенческие проблемы. Ученые и медики пытаются понять сложные биологические или химические изменения, которые могут иметь место в мозге в связи с этими состояниями. Некоторые из этих детей могут получить пользу от программ, правильного питания, от избавления от аллергий и от детоксикации. Программы, направлен­ные на создание хорошей физиологической среды и программы развития социальных, физических и интеллектуальных возможностей также могут быть полезны.

Многие дети с повреждениями мозга имеют то, что в обществе называется «психологические», «эмоциональные» и «поведенческие» проблемы. Некоторых из этих детей даже называют «психически больными». Мозг контролирует все в теле человека. Некоторые дети с диагнозом «психически больной» совсем не больны психически, а имеют повреждение мозга. Когда, в этом случае, мозг отвечает на неврологическое лечение, такие поведенческие проблемы могут быть устранены.

В. Дети с повреждениями мозга.

Когда в Институтах Достижения Человеческого Потенциала мы говорим о детях с повреждениями мозга, мы имеем в виду любого ребенка, с которым произошло что-либо,

повредившее его мозг. Это могло произойти в любое время. Это могло произойти при зачатии или через минуту, час, день, неделю, месяц или девять месяцев после зача­тия. Это могло произойти во время родов или через минуту, час, день, неделю, месяц, год или десять лет после родов. Это может произойти и через семьдесят лет после рождения,

только в таком случае это уже взрослый человек с повреждением мозга.

Если вы посмотрите на поврежденный мозг в операционной комна­те, вы, может быть, даже сможете увидеть повреждение, которое может представлять из себя ярко выраженную травму в пределах ограничен­ной площади или же широко простирающееся поражение, отчетливо видное невооруженным глазом. В некоторых случаях, проблему можно заметить только под микроскопом. Иногда нарушения происходят на клеточном уровне, и их невозможно увидеть вообще, даже при помощи современных технологий. В одних случаях анализы мозга, его сним­ки, энцефаллограммы, индуцированные потенциалы и другие тесты могут быть аномальны. В других случаях результаты этих анализов могут показать незначительные изменения. Мозг может быть сильно поврежденным и легко поврежденным. Его повреждение может огра­ничивать способности передвижения или речи, или слуха, или зрения, или осязания или же комбинации всех этих способностей.

Дата добавления: 2016-06-06 | Просмотры: 2762 | Нарушение авторских прав