АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Краткая экскурсия по вашему мозгу 1 страница

Человеческий мозг состоит из примерно 100 миллиардов нервных клеток, или нейронов (см. рис. В.1). Нейроны «общаются» друг с другом благодаря нитеобразным волокнам, которые напоминают либо густые ветвистые заросли (дендриты), либо длинные изви­листые передаточные кабели (аксоны). Каждый нейрон создает от ста до десяти тысяч связей с другими нейронами. Точки контакта

РИС. В.1. Рисунок нейрона, на котором видно тело клетки, дендриты и аксон. Аксон пере­дает информацию (в форме нервных импульсов) следующему нейрону (или ряду нейронов) в цепи. Аксон достаточно длинный, и здесь изображена только его часть. Дендриты полу­чают информацию от аксонов других нейронов. Поток информации, таким образом, всегда идет в одном направлении

между нейронами, называемые синапсами, — это то место, где нейро­ны делятся между собой информацией. Здесь очень серьезный методологический прокол в использовании слова "информация" опять же без его определения. Нейроны не обмениваются информацией, хотя при описании процессов для нас происходящее информативно. Информация существует только для понимающего значение носителей сведений потому как она - абстракция для обозначения смысла понимаемого - того, что это значит для понимающего. Каждый синапс может быть возбуждающим или тормозящим и в каждый момент времени либо включен, либо выключен прокол: синапсы не имеют таких состояний, они могут быть проводящими или нет для данного типа нейромедиатора. Учитывая все возможные комбинации, чис­ло состояний мозга может быть ошеломляюще большим; фактически, оно с легкостью превосходит число элементарных частиц во всей все­ленной.

Учитывая эту приводящую в замешательство сложность, совер­шенно неудивительно, что студенты-медики говорят, будто нейро­анатомия идет у них со скрипом. Приходится принимать во внима­ние почти сто структур, и у большинства из них загадочно звучащие названия. Фимбрия. Форникс. Индузиум гризеум. Локус коэрулеус. Нуклеус моторис диссипатус форматионис Райли. Медулла облогга-та. Должен сказать, что я обожаю, как эти латинские названия ска­тываются с языка. Ме-ДУЛЛ-а облог-ГА-та! Мое любимое — субстанция инномината, что буквально переводится как «вещество без имени». А самая маленькая мышца в теле, предназначенная для отведения мизинца ноги, — это абдуктор оссис метатарси дижити куинти миними. Полагаю, звучит как поэма. (Поскольку через меди­цинскую школу сейчас проходит первое поколение Гарри Поттера, возможно, мы наконец услышим, как эти термины произносят с тем удовольствием, которого они заслуживают.)

К счастью, в основе этой поэтической сложности лежит основная схема всего устройства, которую несложно понять. Нейроны соеди­нены в сети, которые могут обрабатывать информацию. В конечном итоге все бесчисленное множество структур мозга — это сети нейро­нов специального назначения, и они часто обладают очень изящным внутренним устройством. Каждая из этих структур выполняет набор особых, хотя и не всегда легких для понимания познавательных или физиологических функций. Каждая структура образует системные связи с другими структурами мозга, создавая таким образом цепи. Эти цепи передают информацию взад-вперед и по повторяющимся петлям и таким образом позволяют структурам мозга совместно ра­ботать над сложными восприятиями, мыслями и поступками.

Обработка информации как внутри, так и между мозговыми структурами может быть весьма сложной, ведь это, в конце концов, обрабатывающая информацию машина, которая и создает челове­ческий разум, но весьма многое в ней может быть понято и усвое­но даже неспециалистом. Мы вернемся ко многим из этих областей и рассмотрим их более глубоко в последующих главах, но сейчас ба­зовое знакомство поможет вам понять, как именно эти специализи­рованные области во время совместной работы определяют разум, индивидуальность и поведение.

Человеческий мозг похож на грецкий орех, разделенный на две зеркально похожие половины (см. рис. В.2). Эти раковинообразные половинки являются мозговой корой. Кора разделена посередине на две полушария, левое и правое. У людей кора столь сильно разрос­лась, что вынуждена была принять складчатую, извилистую форму, дав мозгу его знаменитую внешность, напоминающую цветную ка­пусту. (А вот у большинства млекопитающих кора ровная и гладкая, в лучшем случае с несколькими извилинами на поверхности.) По

Рис. В.2. Человеческий мозг, вид сверху и слева. Верхний рисунок показывает два зер­кально-симметричных полушария, каждое из которых контролирует движения противо­положной части тела и получает от нее сигналы (хотя из этого правила есть исключения). Сокращения: ДПК - дорсолатеральная префронтальная кора; ОФК - орбитофронтальная кора; НТД - нижняя теменная долька; О - островок, спрятанный глубоко под Сильвиевой бороздой ниже лобной доли. Вентромедиальная префронтальная кора (ВПК, не обозначе­но) спрятана во внутренней нижней части лобной доли, и ОФК является ее частью

Рис. В.З. Схематичное изображение человеческого мозга, показаны внутренние структу­ры: миндалевидное тело, гиппокамп, базальные ганглии и гипоталамус

существу дела, кора — месторасположение высшей мыслительной деятельности, та самая tabula rasa (хотя это далеко не так), где осу­ществляются высшие интеллектуальные функции. Неудивительно, что она особенно хорошо развита у двух видов млекопитающих — дельфинов и приматов. Несколько позже мы еще вернемся к коре. А сейчас посмотрим на другие части мозга.

Сквозь всю сердцевину позвоночного столба проходит толстый пучок нервных волокон — спинной мозг, который обеспечивает по­стоянный поток сообщений между мозгом и телом. Эти сообщения включают в себя, например, информацию о прикосновениях и боли, приходящую от кожи, и двигательные команды, «стучащие в дверь» к мышцам. В самой верхней части спинной мозг выходит из своей костной оболочки из позвонков, входит в череп и становится тол­стым и похожим на луковицу (см. рис. В.З). Это утолщение называ­ется стволовой частью мозга и разделяется на три доли: продолгова­тый мозг, варолиев мост и средний мозг. Продолговатый мозг и ядра (группы нейронов) на основании варолиева моста контролируют важные жизненные функции, такие как дыхание, кровяное давление и температура тела. Кровотечение даже из малейшей артерии, снаб­жающей этот район, может повлечь за собой немедленную смерть. Как это ни парадоксально, высшие области мозга могут вынести сравнительно обширное повреждение, и пациент при этом останется жив и даже будет находиться в хорошей физической форме. Напри­мер, обширная опухоль в лобной доле может вызвать почти незамет­ные неврологические симптомы.

На верхней стенке варолиева моста располагается мозжечок (лат. cerebellum, буквально «маленький мозг»), контролирующий пра­вильную координацию движений, а также вовлеченный в управление равновесием, походкой и положением тела. Когда двигательная зона коры вашего головного мозга (высшая мозговая область, отдающая сознательные двигательные команды) посылает сигнал мышцам че­рез спинной мозг, копия этого сигнала — нечто вроде электронного письма от управляющего делами — посылается в мозжечок. Мозже­чок также получает сенсорный отклик от мышцы и проприорецеп-торов по всему телу. Благодаря этому мозжечок способен определить любые несовпадения, образующиеся между планируемым и реаль­ным действием, и в ответ может внести соответствующие поправки в исходящий двигательный сигнал. Такой вид механизма, управля­емого в реальном времени с помощью обратной связи, называется следящей системой управления, или сервоуправляемой системой. Повреждения мозжечка делают систему неустойчивой. Например, пациентка пытается дотронуться до своего носа, чувствует, что рука промахнулась, и пытается компенсировать это движением в противо­положную сторону, что заставляет ее руку промахнуться еще больше, только в противоположном направлении. Это называется динамиче­ским дрожанием, или тремором.

Верхнюю часть ствола мозга окружают таламус (зрительный бу­гор) и базальные ядра. Таламус получает основную входящую ин­формацию от органов чувств и пересылает ее в чувствительную часть коры мозга для более сложной обработки. Зачем нам нужна переда­точная станция, пока еще не совсем ясно. Базальные ядра — это име­ющая странную форму группа образований, которые имеют отноше­ние к контролю над автоматическими движениями, связанными со сложными сознательными действиями, например, регулирующие положение плеча при броске дротика, или координирующие силу и напряжение во множестве мышц вашего тела во время ходьбы. Повреждение клеток в базальных ядрах проявляется в таких рас­стройствах, как болезнь Паркинсона, при которой туловище паци­ента малоподвижно, его лицо представляет собой бесчувственную маску, а сам он ходит характерной шаркающей походкой. (Наш профессор неврологии в медицинском университете обычно диа­гностировал болезнь Паркинсона, просто прислушиваясь к разда­ющимся поблизости шагам пациента; если мы не могли проделать то же самое, он нас заваливал. То было время предшествующее эпо­хе высокотехнологичной медицины и магнитно-резонансной томо­графии, или МРТ.) Напротив, избыточное количество мозгового химического вещества допамина в базальных ядрах может привести к расстройству, известному как хорея, характеризующемуся некон­тролируемыми движениями, имеющими внешнее сходство с тан­цем.

Наконец мы переходим к коре головного мозга. Каждое полуша­рие головного мозга подразделяется на четыре доли (см. рис. В.2): за­тылочную, височную, теменную и лобную. У каждой из этих долей свои определенные сферы функционирования, хотя на практике уро­вень их взаимодействия очень высок.

Вообще говоря, затылочные доли в основном связаны со зритель­ными процессами. Фактически они подразделены на целых тридцать особых обрабатывающих областей, каждая из которых специализи­руется на отдельном аспекте зрения, таком как цвет, движение или форма.

Височные доли специализируются на высших перцептивных функциях (функциях восприятия), таких как распознавание лиц и других объектов и связывание их с соответствующими эмоциями. Последнюю работу они выполняют в тесном сотрудничестве с обра­зованием, называемым миндалевидным телом, которое располагает­ся в передних полюсах височных долей. Также под каждой височной долей помещается гиппокамп («морской конек»), который фикси­рует новые следы в памяти. В дополнение ко всему этому верхняя часть левой височной доли содержит участок коры, известный как область Вернике. У людей эта область раздута всемеро больше, чем та
же самая область у шимпанзе; это одна из тех немногих областей моз­га, о которой можно с уверенностью утверждать, что она уникаль­на для нашего вида несмотря на то, что у шимпанзе и не только она тоже есть? так в чем уникальность? в раздутии?. Ее назначение не в чем ином, как в понимании смысла и семантических аспектов языка, то есть функции, различаю­щей с самого начала человеческие существа и просто обезьян очередной прокол, во-первых, в том, что придана семантическая функциональность зоне Вернике, и в том, что использовано слово "смысл" без его определения. Во-вторых, откуда уверенность, что эта зона у других животных не имеет схожей функциональности, пусть и не настолько развитой как у людей, что она есть, даже если не обнаруживается анатомически.

Теменные доли главным образом вовлечены в обработку осяза­тельной информации, управление мышцами и обработку собранной воедино информации от всего тела, а также совмещение ее со зрени­ем и слухом, чтобы таким образом все это сопоставить и представить вам богатое «мультимедийное» представление о вашем телесном «я» и окружающем его мире. Повреждение правой теменной доли обычно приводит к явлению, называемому односторонним про­странственным игнорированием: пациент теряет осознание левой половины видимого пространства. Еще более примечательна сома-топарафрения, когда пациент настойчиво отрицает, что его собствен­ная левая рука принадлежит ему, и при этом настаивает на том, что она принадлежит кому-то другому. Теменные доли претерпели весь­ма значительное развитие в ходе эволюции человека, но ни одна их часть не развилась столь сильно, как нижние теменные дольки (НТД, см. рис. В.2). Они столь сильно увеличились в объеме, что в какой-то момент нашего прошлого весьма значительная их часть разделилась на две новых области обработки данных, называемых угловой изви­линой и надкраевой извилиной. Эти области, свойственные только человеку, содержат некоторые наиболее характерные для человека способности.

Правая теменная доля вовлечена в создание мыслительной моде­ли пространственной схемы внешнего мира: ваше непосредственное окружение, а также местоположение (но не идентичность) объектов, необычностей и людей внутри них, вместе с тем также и ваше фи­зическое взаимоотношение с каждым из них. Так что благодаря ей вы можете брать предметы, уклоняться от снарядов и избегать пре­пятствий. Правая теменная, в особенности правая верхняя долька (указанная выше как НТД), также ответственна за создание образа вашего тела — то самое изменчивое мысленное представление, ко­торое у вас есть относительно формы вашего тела и его движения в пространстве. Стоит заметить, что, хотя мы и говорим «образ», образ тела — не чисто зрительная конструкция, он также отчасти осно­ван на осязании и на сигналах, поступающих от мышц. То есть как бы то ни было, у слепого тоже имеется образ тела, и очень неплохой. Фактически, если отключить правую угловую извилину с помощью электрода, вы испытаете опыт внетелесного существования.

Теперь рассмотрим левую теменную долю. Левая угловая извили­на участвует в весьма важных, уникальных для человека уникальность не подтверждается данными исследваний функциях, таких как арифметические операции и абстракция, а также в таких аспектах языка, как подбор слов и метафор. Левая надкраевая из­вилина, с другой стороны, формирует яркий образ планируемых действий, которые требуют навыков, например шитье иголкой, за­бивание молотком гвоздя или прощальный взмах руки, а затем вы­полняет их. Соответственно, поражение левой угловой извилины уничтожает такие абстрактные навыки, как чтение, письмо или счет, в то время как повреждение левой надкраевой извилины помешает вам управлять движениями, требующими навыков. Когда я прошу вас поприветствовать меня рукой, у вас сначала появляется визуаль­ный образ приветствия, а затем вы используете этот образ, чтобы управлять движениями вашей руки. Однако если ваша левая надкра­евая извилина повреждена, вы просто озадаченно уставитесь на руку или же у вас просто ничего не выйдет. Даже если рука не парализова­на и не слишком слаба и вы можете отчетливо понимать команды, вы не сможете заставить руку подчиниться вашим намерениям.

Лобные доли также ответственны за некоторые особые и жиз­ненно важные функции. Частью этой области является двигательная кора — вертикальная полоса коркового вещества, проходящая как раз перед большой бороздой посередине мозга (см. рис. В.2), — уча­ствующая в формировании простых двигательных команд. Другие части лобных долей участвуют в планировании действий и удержи­вании в сознании целей в течение времени, достаточного для их до­стижения. В лобной доле также находится еще одна небольшая часть, необходимая для того, чтобы удерживать вещи в памяти достаточно долго, чтобы знать, чему нужно уделить внимание. Эта способность называется рабочей памятью или кратковременной памятью.

Пока все замечательно. Но когда вы обратите внимание на перед­нюю часть лобных долей, вы вступите в самую загадочную сферу неизведанной области мозга — префронтальную кору, часть которой можно увидеть на рис. В.2. Что весьма странно, даже значительные повреждения этой области могут не повлечь за собой никаких за­метных признаков неврологических или когнитивных нарушений. Пациентка может выглядеть совершенно нормальной, если вы, уви­дев ее впервые, пообщаетесь с ней пару минут. Однако если вы по­говорите с ее близкими, они вам скажут, что ее личность неузнаваемо изменилась. «Ее больше нет. Я совершенно не узнаю этого нового человека», — вот какие душераздирающие слова вы часто можете ус­лышать от ошеломленных супругов и старых друзей. Ну а уж если вы продолжите общаться с пациенткой еще несколько часов или дней, вы тоже поймете, что имеются какие-то серьезные нарушения.

Если повреждена левая префронтальная доля, пациент может от­казаться от социальной жизни и проявлять характерное отвращение к любому делу. Это принято называть псевдодепрессией — «псевдо» по той причине, что ни один из стандартных критериев для определения депрессии, таких как чувство подавленности и хрони­ческие негативные прокручивания мыслей, не выявляются при пси­хологическом и неврологическом исследовании. Напротив, если по­вреждена правая префронтальная доля, пациент будет выглядеть так, будто он пребывает в эйфории, хотя на самом деле это не так. Слу­чаи повреждения префронтальной доли особенно тяжелы для род­ственников пациентов. Кажется, что такой пациент потерял всякий интерес к своему будущему и не признает никаких моральных огра­ничений. Он может смеяться на похоронах и мочиться на публике. Величайший парадокс заключается в том, что он выглядит нормаль­ным во всем остальном: его речь, его память и даже его интеллект со­вершенно не затронуты. Однако он утерял многие из тех важнейших свойств, которые определяют человеческую природу: честолюбие, сопереживание, благоразумие, многосторонность личности, мораль­ное чувство, чувство человеческого достоинства. (Любопытно, что отсутствие сопереживания, моральных принципов и самоконтроля часто наблюдается у социопатов, и невролог Антонио Дамазио пред­полагал, что у них может наличествовать клинически не выявленная дисфункция лобной доли.) По этим причинам префронтальная кора часто рассматривалась как «местонахождение человечности». Что же касается вопроса о том, каким образом столь относительно мало­му участку мозга удается организовывать работу столь сложного и изощренного набора функций, то здесь мы все еще пребываем в рас­терянности.

Возможно ли, как в свое время пытался Оуэн, выделить особую часть мозга, делающую наш вид уникальным? Вряд ли. Нет ни одной области или структуры, которая была бы имплантирована в мозг с нуля целиком неким разумным создателем, на анатомическом уровне каждая часть нашего мозга имеет прямой аналог в мозге высших при­матов. Тем не менее последние исследования выделили несколько областей мозга, которые были столь радикально преобразованы, что на функциональном (или когнитивном) уровне они могут действи­тельно рассматриваться как оригинальные и уникальные. Выше я уже упомянул три из этих областей: область Вернике в левой височной доле, префронтальную кору и нижние теменные дольки в каждой теменной доле. Действительно, составные части нижних теменных долек — а именно надкраевая и угловая извилины — анатомически у приматов отсутствуют. (Оуэну было бы приятно узнать об этом.) Необычайно быстрое развитие этих областей у человека предполага­ет, что там должно было происходить нечто чрезвычайно важное, и клинические наблюдения это подтверждают.

Внутри некоторых из этих областей находится особый класс нервных клеток, называемых зеркальными нейронами. Эти нейро­ны активизируются не только когда вы сами выполняете действие, но также и тогда, когда вы видите, что кто-то другой выполняет это же самое действие. Это выглядит столь просто, что невероятные вы­воды из этого факта очень легко упустить. Эти нейроны, в сущности, позволяют вам сопереживать другому человеку и «читать» его на­мерения — постигать, что он действительно хочет сделать. Вы это делаете, «подражая» его действиям, используя образ вашего тела.

Когда вы видите, как кто-то берет, например, стакан с водой, ваши зеркальные нейроны автоматически воспроизводят это же самое действие в вашем воображении (обычно подсознательно). Зачастую ваши зеркальные нейроны сделают следующий шаг и представят вам то действие, которое, как они предугадывают, собирается сделать другой человек, например, поднести стакан к губам и сделать глоток. Таким образом, вы автоматически формируете предположение о его намерениях и мотивах — в данном случае, что человек хочет пить и собирается утолить жажду. Может оказаться, что вы ошиблись в предположении — он хотел взять воду, чтобы погасить огонь или плеснуть в лицо грубому собеседнику, но обычно ваши зеркальные нейроны очень точно «догадываются» о чужих намерениях. По су­ществу, эта способность, которой нас одарила природа, очень близка к телепатии. телепатия по определению не нуждается в сенсорном наблюдении за другим, так что вообще аналогия неуместна.

Эти способности, а также лежащая в их основе работа зеркаль­ных нейронов, наблюдаются и у приматов, однако только у человека они развились до способности моделировать аспекты разума друго­го человека, а не просто его поведения. Это - опять необоснованное утверждение, следующее за уже вполне предвзятым убеждении в исключительности психики человека. Вообще разговоры о "зеркальных нейронах", гипнотизирующих исследователей внеше наблюдаемыми реакциями, оказываются далеки от осмысления механизмов таких наблюдаемых реакций. Об этом было обсуждение, в частности, утверждение:

Перво-наперво стоит осознать, что название "зеркальные нейроны" - чрезвычайно условно и вовсе не говорит, что существуют нейроны, имеющие функции отслеживать поведение других особей. Это - большая ошибка, которая потянет неправильные представления о явлении отзеркаливания чужого поведения.

Нейрон - всегда лишь распознаватель и никаких других функций у него нет.

То, что какие-то нейроны проявляют визуально наблюдаемую активность в акте отзеркаливания вовсе не говорит, что они обеспечивают преемственное поведение. Распознавание при восприятии чужого поведения элементов, которые уже наработаны у особи в области контекстной зоны, характерной для данных условий (эмоциональный контекст, сужающий область работы нейросети), приводит к активации таких распознавателей вне зависимости от того, будем ли мы зеркалить поведение или просто наблюдаем за знакомыми нам (по наработанным своим) элементам. Так же распознается и возможный прогноз такого поведения (если был такой опыт) и мы поморщимся, переживая неминуемую боль от того, что кто-то схватился за раскаленный предмет.

Вот в целом какова картина и возможность использовать чужое поведениe для того, чтобы делать выводы для себя.

Неизбежно это потребовало развития дополнительных связей, чтобы обеспечить более сложное функционирование таких схем в сложных социальных ситуациях. Расшифровка природы этих связей, чтобы не говорить, что, дескать, все дело в зеркальных нейронах, одна из важнейших задач современ­ной науки о мозге.

Сложно переоценить важность понимания зеркальных нейронов и их функций. Они вполне могут оказаться центром социального обу­чения, подражания и культурной передачи навыков и отношений, а возможно, и тех слитых воедино групп звуков, которые мы называем словами. Благодаря усиленному развитию системы зеркальных ней­ронов эволюция фактически сделала культуру новым геномом. Взяв на вооружение культуру, человек теперь мог адаптироваться к ново­му враждебному окружению и в течение одного-двух поколений по­нять, как использовать ранее недоступные или ядовитые источники пищи — генетической эволюции для такой адаптации потребова­лись бы сотни и даже тысячи поколений.

Таким образом, культура стала новым важным источником эволю­ционного влияния, которое помогало отбирать «мозги», имевшие лучшие системы зеркальных нейронов и, соответственно, связанное с ними подражательное обучение. Результатом стало одно из многих растущих как снежный ком явлений, в кульминации приведших к об­разованию Homo sapiens, обезьяны, заглянувшей в собственное со­знание и увидевшей весь отраженный в нем мир.

ГЛАВА 1

Фантомные конечности и пластичность мозга

Обожаю дурацкие эксперименты. Я сам их всегда ставлю.

ЧАРЛЬЗ ДАРВИН

Еще будучи студентом-медиком, я осматривал пациентку по имени Михи во время моей практики в неврологическом отде­лении. Стандартное клиническое обследование требовало, чтобы я уколол ее шею острой иглой. Это должно было быть больно, но при каждом уколе иглой она громко смеялась, говоря, что ей очень ще­котно. Как я тогда понял, это было величайшим парадоксом: смех перед лицом боли, состояние человека в миниатюре. У меня не было возможности исследовать случай Михи в полной мере, как мне этого тогда хотелось.

Вскоре после этого случая я решил изучать зрение и восприятие человека, и решение это было в значительной степени обусловлено влиянием великолепной книги Ричарда Грегори «Глаз и мозг» (Eye and Brain). Несколько лет я отдал исследованиям по нейрофизиоло­гии и зрительному восприятию, сначала в Тринити-колледже Кем­бриджского университета, а затем в сотрудничестве с Джеком Пет-тигрю в Калифорнийском технологическом институте.

Но я никогда не забывал пациентов вроде Михи, с которыми стол­кнулся во время студенческой практики по неврологии. Казалось, что в неврологии осталось еще так много нерешенных вопросов. По­чему Михи смеялась, когда ее кололи? Почему, когда вы ударяете по внешнему краю стопы парализованного пациента, большой палец ноги поднимается? Отчего пациенты с припадками, локализован­ными в области лобной доли, верят, что они испытывают присут­ствие Бога, и проявляют гиперграфию (неконтролируемый непре­кращающийся процесс письма)? Почему во всем прочем разумные, совершенно здравомыслящие пациенты с повреждением правой теменной доли отрицают, что их левая рука принадлежит им? По­чему истощенная женщина, страдающая анорексией, с совершенно нормальным зрением, смотрит в зеркало и утверждает, что выглядит жирной? Итак, после нескольких лет специализации на проблемах зрительного восприятия я вернулся к моей первой любви: невроло­гии. Я изучил многие оставшиеся без ответа вопросы в этой области и решил сконцентрироваться на конкретной проблеме — фантом­ных конечностях. Я и не подозревал, что мое исследование предоста­вит невиданное ранее свидетельство поразительной пластичности и приспособляемости человеческого мозга.

К тому времени уже более ста лет было известно, что, когда па­циент теряет руку при ампутации, он может весьма живо ощущать присутствие этой руки, как будто бы призрак руки преследует место своей ампутации. Предпринимались разные попытки объяснить это необычное явление, начиная с фрейдовских теорий, касающихся удовлетворения желаний, и заканчивая ссылкой на материальность души человека. Не удовлетворившись ни одним из этих объяснений, я решил попытаться решить загадку с точки зрения нейронауки.

Помню пациента по имени Виктор, которому я посвятил почти месяц сумасшедших экспериментов. Его левая рука была ампутиро­вана ниже локтя примерно за три недели до нашей встречи. Сначала я убедился, что у него не было никаких неврологических проблем: мозг не был затронут, разум был в норме. Доверившись интуиции, я закрыл ему глаза повязкой и начал прикасаться ватной палочкой к различным частям его тела, попросив его сообщать мне, что и где он чувствует. Его ответы были вполне нормальными и правильными, пока я не начал касаться левой части его лица. Тогда и случилось не­что весьма странное.

— Доктор, я это чувствую на моей фантомной кисти. Вы прикаса­етесь к большому пальцу, — сказал он.

Я стал поглаживать молоточком нижнюю часть его челюсти.

— Ну а что сейчас? — спросил я.

— Чувствую, как какой-то острый предмет передвигается через мизинец к ладони, — ответил он.

Повторяя эту процедуру, я обнаружил на его лице настоящую кар­ту его отсутствующей кисти. Эта карта была потрясающе точной и целостной, с точно очерченными пальцами (см. рис. 1.1). Однажды я нажал на его щеку влажной ватной палочкой и пустил струйкой по его лицу капельку воды, как будто бы это стекала слеза. Он чув­ствовал, как вода стекала по его лицу, но заявил, что также ощущает, как капля стекает вдоль его фантомной руки. Правым указательным пальцем он даже проследил извилистый путь капли по пустому воз­духу перед своей культей. Из любопытства я попросил его поднять культю и направить фантомную конечность на потолок. К его удивле­нию, он почувствовал, как следующая капля воды текла вверх по его фантому, отрицая закон силы притяжения.

Рис. 1.1. Пациент с левой фантомной рукой. Когда дотрагиваются до различных частей его лица, он ощущает прикосновения к различным частям фантомной руки. Р - ладонь, Т - большой палец, В - основание большого пальца, I - указательный палец

Виктор сказал, что никогда раньше не ощущал эту виртуальную кисть на своем лице, но как только он узнал об этом, то сразу нашел ей хорошее применение. Лишь только его фантомная ладонь начи­нает чесаться — что бывало весьма часто и буквально сводило его с ума, — он успокаивает ее, почесывая соответствующее место на лице. Почему так? Ответ, как я понял, можно найти в анатомии моз­га. Вся поверхность кожи левой стороны тела отображена в виде карты на полосе коры, называемой постцентральной извилиной (см. рис. В.2), идущей вниз по правой стороне мозга. Эта карта часто изображается в виде схематического человечка на поверхности моз­га (рис. 1.2). Хотя по большей части карта весьма точна, некоторые кусочки перепутаны по сравнению с тем, как реально тело устроено. Обратите внимание, что карта лица расположена рядом с картой ки­сти руки, а вовсе не шеи, где «должна» была быть. Это как раз и дало мне ключ к решению.

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 456 | Нарушение авторских прав