АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Краткая экскурсия по вашему мозгу 6 страница

Мы хотели быть абсолютно уверенными, что Франческа испы­тывала особенные эмоции, поэтому использовали дополнительную процедуру. Мы снова подключили ее к омметру и попросили сле­довать инструкциям на экране компьютера: какие из многочислен­ных объектов, лежащих перед ней на столе, она должна трогать и как долго. Мы сказали, что она будет одна в комнате, так как наше присутствие может нарушить процесс измерения КГР. Но за монитором стояла скрытая камера, о которой Франческа ничего не подо­зревала, чтобы записать выражение ее лица. Мы сделали это тайно, чтобы убедиться, что ее мимика была подлинной и спонтанной. По­сле эксперимента мы попросили независимых экспертов-студентов оценить степень и качество выражений лица, таких как страх или спокойствие. Конечно, мы позаботились о том, чтобы оценщикам была неизвестна цель эксперимента и они не знали, какой предмет трогала Франческа в каждом конкретном случае. И снова мы уста­новили прямое соответствие между субъективными оценками Фран­ческой разных поверхностей и спонтанными выражениями ее лица. Да, было предельно ясно, что эмоции, о которых она говорит, были подлинными.

Мирабель, кипучая темноволосая молодая женщина, услышала кра­ем уха разговор, который я вел с Эдом Хаббардом в кафе «Эспрессо Рома» в кампусе, в двух шагах от моей работы. Она вскинула бро­ви — то ли от удивления, то ли от недоверия, не могу сказать.

Вскоре она пришла в нашу лабораторию добровольцем для экспе­римента. Так же как для Сьюзен и Бекки, каждая цифра казалась для Мирабель окрашенной в определенный цвет. Сьюзен и Бекки при неформальном исследовании смогли убедить нас в том, что сообща­ли о своем опыте точно и верно. Теперь нам нужны были более точ­ные подтверждения того, что Мирабель в самом деле видит цвет, как вы видите яблоко, а не просто видит в уме неясную картину цвета, как если бы вы представляли себе яблоко. Граница между «вижу» и «представляю» всегда признавалась призрачной в неврологии. Воз­можно, синестезия помогла бы нам провести границу между ними.

Я пригласил Мирабель присесть, но ей этого явно не хотелось. Ее взгляд метался по комнате, цепляясь за всевозможные старинные научные инструменты и окаменелости, лежащие на столе и на полу. Она была словно ребенок из поговорки, попавший в кондитерский магазин, когда ползала по всему полу, рассматривая коллекцию ока­менелых рыб из Бразилии. Джинсы сползали с бедер, и я старался не глазеть на открывшуюся татуировку. Глаза Мирабель загорелись, ког­да она увидела длинную отполированную окаменелую кость, смахивающую на плечевую. Я предложил ей догадаться, что это. Она гада­ла: ребро, голень, берцовая кость? На самом деле это была приапова кость (кость пениса) вымершего моржа эпохи плейстоцена. Похоже, что этот редкий экземпляр был сломан посередине и еще при жизни животного зажил, повернувшись под углом, судя по мозолистому об­разованию. На линии слома был также заживший, покрытый мозо­лью след зуба; наверное, перелом был вызван укусом хищника или случился во время сексуального контакта. В палеонтологии, как и в нейронауке, есть своя детективная сторона, и мы болтали об этом два часа подряд. Время уходило. Пора возвращаться к синестезии.

Мы начали с простого эксперимента. Мы показали Мирабель белую цифру 5 на черном экране компьютера. Как и ожидалось, она увидела ее в цвете — цифра была ярко-красной. Мы заставили ее зафиксировать взгляд на маленькой белой точке посредине экрана. (Это называется точкой фиксации и удерживает взгляд от блужда­ния.) Затем мы стали постепенно удалять цифру все дальше и дальше от центральной точки, чтобы увидеть, повлияет ли это как-нибудь на цвет, который она вызывает. Мирабель заметила, что красный цвет становится заметно слабее, если цифра отодвигается, в конечном итоге становясь бледно-розовым. Это само по себе может показаться не слишком удивительным: цифра, находящаяся вне линии фикса­ции, видится в более тусклом цвете. Тем не менее этот факт сообщил нам кое-что важное. Даже находясь на самом краю зрительного поля, цифра была вполне узнаваема, даже если цвет был более бледным. Одним ударом этот результат доказал, что синестезия не может быть просто воспоминанием детства или метафорической ассоциацией¹. Если цифра просто пробуждала воспоминание или идею цвета, по­чему тогда имело значение, в какой точке зрительного поля она на­ходилась, хотя ее все еще можно было легко распознать?

Затем мы применили второй, более прямой тест, называемый «выступ», который применяется психологами, чтобы определить, действительно ли эффект относится к восприятию, а не к понятий­ному мышлению. Если вы взглянете на рис. 3.1, вы увидите наклон­ные линии посреди леса из вертикальных линий. Наклонные линии выступают, словно больной большой палец — они как бы выскаки­вают. Действительно, вы не только можете сразу выделить их из всей

группы, но также можете мысленно сгруппировать их и получить от­дельную плоскость или пучок. Если вы это сделаете, вы легко сможе­те заметить, что группа наклонных линий образует в целом форму буквы X. Сходным образом на рис. 3.2 красные точки, рассредото­ченные между зеленых точек (изображенные здесь как черные среди серых), весьма отчетливо выступают и образуют обобщенную форму треугольника.

Напротив, взгляните на рис. 3.3. Вы видите набор букв Т, рассре­доточенных между буквами L, но, в отличие от наклонных линий и цветных точек в двух предыдущих рисунках, буквы Т не дают нам живого, автоматического («Вот он я!») эффекта выскакивания, не­смотря на тот факт, что L и Т отличаются друг от друга не меньше, чем вертикальные линии от наклонных. Кроме того, вы не сможете сгруппировать буквы Т с той же легкостью, и вместо этого вам при­дется последовательно всматриваться в каждую фигуру. Из этого мы можем заключить, что только определенные «примитивные», или элементарные, свойства восприятия, такие как цвет и положение ли­нии, могут обеспечить основу для группировки и эффекта «высту­па» (англ. popout). Более сложные для восприятия символы, такие как графемы (буквы и цифры), не дают подобного эффекта, как бы они друг от друга ни отличались.

Рассмотрим последний пример: если я покажу вам лист бумаги, испещренный словами «любовь» и лишь с несколькими словами «ненависть», вставленными между ними, вам не сразу бросятся в глаза слова «ненависть». Вам придется искать их более-менее по­следовательно, одно за другим. И даже когда вы найдете их, они по-прежнему не будут «выскакивать» из фона, как это делают наклон­ные линии и точки. Это происходит потому, что лингвистические понятия, такие как «любовь» и «ненависть», не могут служить основой для образования зрительных групп, как бы они ни различа­лись на понятийном уровне.

Ваша способность группировать и обособлять сходные свойства, возможно, развилась главным образом для того, чтобы раскрывать маскировку и обнаруживать в мире спрятанные объекты. Например, если лев прячется за колышущейся зеленой листвой, необработанная картина, воспринимаемая вашим глазом и поступающая на сетчат-

Рис. 3.1. Наклонные линии среди вертикальных линий легко узнаются, группируются и отделяются от прямых линий с по­мощью вашей зрительной системы. Этот тип разделения возмо­жен только на основе признаков, выделенных на ранних стадиях обработки зрительной информации. (Вспомните главу 2, где трехмерные рисунки — «фигура-фон» — также предполагали выделение групп наблюдаемых объектов)

ку, является не чем иным, как пятнами желтоватого цвета, с проме­жутками зеленого. Так или иначе, это не то, что вы видите. Ваш мозг связывает вместе фрагменты рыжевато-коричневой шерсти, чтобы распознать всю форму целиком, и активизирует ваш зрительный об­раз, категорию льва (и сразу же сообщает об этом в миндалевидное тело!). Ваш мозг рассматривает как абсолютно нулевую возможность того, что все эти желтые лоскутки изолированы и независимы друг

106 МОЗГ РАССКАЗЫВАЕТ

КРИЧАЩИЙ ЦВЕТ И ГОРЯЧАЯ ДЕТКА: СИНЕСТЕЗИЯ 107

Рис. 3.2. Пятна схожих цветов или оттенков можно сгруппировать без особых усилий. Цвет — это свойство, определяемое на ранних стадиях зрительного восприятия

от друга. (Вот почему рисунок или фотография льва, прячущегося за листвой, в которых цветовые пятна действительно независимы и не соотносятся друг с другом, все же заставляют вас «увидеть» льва.) Ваш мозг автоматически старается сгруппировать воспринимаемые признаки низшего уровня, чтобы посмотреть, не представляют ли они собой что-либо жизненно важное, вроде льва.

Психологи, занимающиеся восприятием, обычно используют эти эффекты, чтобы определить, является ли данное зрительное свойство основным, базовым. Если свойство образует у вас эффект «выступа» или группировки, значит, мозг выделяет его на ранней стадии обра­ботки зрительной информации. Если же эффект «выступа» и груп­пировка ослаблены или отсутствуют, значит, при отображении объ­ектов обрабатываются сенсорные данные высшего порядка или даже понятий. Изображения букв L и Т обладают одними и теми же об-

Рис. 3.3. Буквы Т нелегко определить или сгруппировать среди букв L. Возможно, потому, что и те и другие составлены из одних и тех же характеристик восприятия низшего уровня: вертикальных и горизонтальных линий. Различно только расположение линий (об­разуют в соединении прямой угол с одной стороны или с двух), а это не определяется на ранних стадиях зрительного восприятия

щими базовыми свойствами (одна короткая горизонтальная и одна короткая вертикальная черта, соприкасающиеся под прямым углом); основное, что позволяет нам различать их в уме, — это языковые и понятийные факторы.

Итак, вернемся к Мирабель. Мы знаем, что реальные цвета могут вести к группировке и эффекту «выступа». Могут ли ее «личные» цвета вызвать те же самые эффекты?

Чтобы ответить на этот вопрос, я сделал рисунки, похожие на рис. 3.4: лес из «прямоугольных» цифр 5 с редкими вставками

108 МОЗГ РАССКАЗЫВАЕТ

КРИЧАЩИЙ ЦВЕТ И ГОРЯЧАЯ ДЕТКА: СИНЕСТЕЗИЯ 109

РИС. 3.4. Набор двоек беспорядочно рассыпан среди пяте­рок. Для обычных людей очень трудно определить фигуру, образуемую двойками, но даже слабые синестеты делают это гораздо лучше. Существование этого эффекта было под­тверждено Джеми Уордом и его коллегами

РИС. 3.5. То же самое изображение, что и на рис. 3.4, за исключением того, что цифры по-разному затенены, и это позволяет обычным людям сразу же увидеть треугольник. Слабые синестеты («прожекторы») предположительно видят таким образом «прямоугольных» цифр 2 между ними. Поскольку цифры 5 явля­ются попросту зеркальным отражением цифр 2, то они состоят из одинаковых элементов: две вертикальные линии и три горизонталь­ные. Когда вы смотрите на это изображение, вы не получаете эффекта «выступа»; вы можете выделить двойки, только внимательно, цифра за цифрой, рассматривая рисунок. И вы не сможете с легкостью раз­глядеть общую форму — большой треугольник, — мысленно группи­руя двойки; они просто не «выскакивают» из фона. Хотя вы можете в конечном итоге вывести логически, что двойки образуют треуголь­ник, вы не увидите большой треугольник тем способом, которым вы видите его на рис. 3.5, где двойки окрашены в черный, а пятерки в серый цвет. Что же случится, если мы покажем рис. 3.4 девушке, ко­торая утверждает, что ощущает двойку красной, а пятерку — зеле­ной? Если она просто думает о красном (и зеленом), как вы и я, она не сможет мгновенно увидеть треугольник. С другой стороны, если бы синестезия в самом деле была сенсорным эффектом низшего поряд­ка, она смогла бы увидеть треугольник буквально тем же способом, каким вы и я видите его на рис. 3.5.

Сначала мы показали изображения, похожие на рис. 3.4, двадцати рядовым студентам и попросили их найти общую форму (которую образуют маленькие двойки) посреди общего беспорядка на рисун­ке. Иногда двойки составляли треугольники, иногда образовывали круг. Изображения выводились на экран компьютера в случайной последовательности, примерно на полсекунды каждое, что было слишком быстро для подробного рассматривания. Увидев каждое изображение, испытуемый должен был нажать одну из двух кнопок, чтобы обозначить, увидел он круг или треугольник. Неудивительно, что уровень правильных ответов у студентов составил 50 процентов; другими словами, они скорее просто гадали, поскольку не могли рас­смотреть форму мгновенно. Но стоило нам окрасить все пятерки зеленым цветом и все двойки красным (на рис. 3.5 это серый и чер­ный), как уровень верных ответов вырос до 80, а то и до 90 процен­тов. Теперь студенты могли увидеть форму мгновенно, без заминки или размышления.

Мы были поражены, когда показали черно-белые изображения Мирабель. В отличие от несинестетиков она смогла правильно определить скрытую форму в 80—90 процентах случаев — как будто циф­ры были действительно окрашены в разные цвета! Синестетически наведенные цвета были так же эффективны, как реальные, позволяя ей находить общую форму и говорить о ней. Этот эксперимент не­опровержимо доказывал, что наведенные цвета Мирабель в самом деле исходят из ощущений. Просто не было способа, которым она могла бы это подделать, и ни в коем случае это не было результатом детских воспоминаний или других альтернативных причин, выдви­гавшихся в качестве объяснения.

Эд и я поняли, что впервые со времен Фрэнсиса Гальтона мы по­лучили ясное, недвусмысленное доказательство на основе наших экспериментов (группировка и «выступание»), что синестезия и в самом деле является феноменом восприятия — доказательство, в течение целого столетия ускользавшее от исследователей. Действи­тельно, наши изображения можно использовать не только для того, чтобы отличить фальсификацию от реальной синестезии, но и для того, чтобы выявлять скрытых синестетов, людей, обладающих такой способностью, но не желающих признавать этого или не знающих об этом.

Мы с Эдом снова сидели в кафе, обсуждая наши открытия. В ходе наших экспериментов с Франческой и Мирабель мы установили, что синестезия существует. Следующий вопрос был такой: почему она существует? Может ли объяснить ее какой-нибудь сбой в мозговой системе? Что мы знаем такого, что поможет нам его определить? Во-первых, мы знали, что самый распространенный тип синестезии это видение цифр в цвете. Во-вторых, нам было известно, что один из главных цветовых центров в мозге — это область, называемая V4, в веретенообразной извилине височных долей. (V4 была открыта Се-миром Заки, профессором нейроэстетики Лондонского универси­тетского колледжа и мировым авторитетом по части изучения орга­низации зрительной системы у приматов.) В-третьих, мы знали, что примерно в той же самой части мозга могут быть области, отвечаю­щие за числа. (Нам это известно, так как малейшие повреждения в этой части мозга лишали пациентов арифметических способностей.)

Я размышлял, не может ли цвето-цифровая синестезия быть обу­словлена просто случайным «перекрещиванием» числового и цве­тового центров в мозге? Это казалось уж слишком очевидным, чтобы быть истинным, — впрочем, отчего бы и нет? Я предложил заглянуть в атласы мозга, чтобы точно определить, насколько близко эти обла­сти подходят друг к другу, чтобы действительно взаимодействовать друг с другом.

«Слушай, может, спросим Тима?» — отозвался Эд. Он обратил­ся к Тиму Рикарду, нашему коллеге. Тим использовал мудреную тех­нику для сканирования мозга, вроде функционального МРТ, чтобы составить карту зон головного мозга, где происходило визуальное узнавание цифр. Чуть позже днем мы с Эдом сравнили точное распо­ложение области V4 и области, отвечающей за числа, используя атлас человеческого мозга. К нашему изумлению, мы увидели, что число­вая область и область V4 находятся как раз рядом друг с другом в веретенообразной извилине (рис. 3.6). Сильный аргумент в пользу гипотезы «перекрещивания»! Неужели это просто совпадение, что самый обычный тип синестезии — это цвето-цифровой тип, а обла­сти, отвечающие за восприятие числа и цвета, — ближайшие соседи в мозге?

Так, здесь уже попахивало френологией XIX века, но вдруг так оно и есть? С XIX века идут яростные дебаты между френологией — ко­торая считает, что различные функции четко локализованы в разных областях головного мозга — и холизмом, полагающим, что эти функ­ции являются эмерджентными, то есть «собственностью» мозга в целом, чьи части постоянно взаимодействуют. Выяснилось, что это в определенной мере искусственное противопоставление, поскольку верный ответ на этот вопрос зависит от конкретной функции. Было бы странно утверждать, что умение играть в азартные игры или гото­вить имеют определенную локализацию в мозге (хотя некоторые их аспекты и в самом деле имеют), но было бы столь же глупо говорить, что кашлевой рефлекс или реакция зрачков на свет не локализованы. Что и впрямь удивительно, так это то, что даже некоторые нестерео­типные функции, такие как восприятие цвета или цифр (как формы или как абстрактной идеи количества), и в самом деле опосредованы специальными отделами мозга. Даже восприятие высшего уровня —

РИС. 3.6. Левое полушарие мозга и примерное расположение веретенообразной (фузи-формной) области: черным обозначена числовая область, белым — цветовая (схематически показано на поверхности мозга)

например, инструментов, овощей или фруктов, — имеющее отно­шение скорее к понятиям, чем к ощущениям, может быть утеряно в зависимости от того, какой именно маленький участок мозга по­врежден в результате инсульта или несчастного случая.

Итак, что мы знаем об отделах мозга? Сколько там специализиро­ванных зон и как они расположены? Подобно тому как генеральный директор корпорации распределяет разные задачи между разными людьми, занимающими разные кабинеты, ваш мозг распределяет различную работу между разными отделами. Процесс зрительного восприятия начинается, когда нервные импульсы с вашей сетчатки отправляются в заднюю часть вашего мозга, где образ расчленяется на простейшие качества, такие как цвет, движение, форма и глубина. После этого информация о различных свойствах разделяется и рас­пределяется между несколькими обширными зонами в височной и теменной долях. Например, информация о направлении движущих­ся целей приходит в область V5 теменной доли вашего мозга. Ин­формация о цвете идет в основном в область V4 в вашей височной доле.

Причину такого разделения труда нетрудно отгадать. Вычисле­ния, которые вам нужны для получения информации о длине волны (цвета), сильно отличаются от вычислений, требующихся для полу­чения информации о движении. Все это намного проще выполнить, если для каждого задания есть своя зона и свои нейронные механиз­мы — вы экономите средства связи и облегчаете вычисления.

Также имеет смысл иерархически организовать специализирован­ные области. В иерархической системе каждый «высший» уровень выполняет более сложные задачи, но, так же как и в корпорации, здесь появляется огромное количество обратной связи и перекрест­ных помех. Например, цветовая информация, обрабатываемая в V4, передается в высшие цветовые зоны, находящиеся далее в височных долях, возле угловой извилины. Эти высшие по иерархии зоны могут быть связаны с более сложными аспектами восприятия цвета. Я смо­трю на листья эвкалипта в кампусе, и они кажутся примерно одно­го оттенка зеленого, хотя длина отраженной световой волны очень разнится в сумерках и в полдень. (Свет в сумерках красный, но ваш взгляд не выхватит вдруг ни с того ни с сего красно-зеленые листья, они все равно будут для вас зелеными, потому что высшие зоны цве­тового восприятия вашего мозга корректируют то, что вы видите.)

Очевидно, что операции с цифрами тоже происходят поэтапно: на первой стадии в веретенообразной извилине, где отображаются фактические очертания цифр, а на второй стадии — в угловой из­вилине, отвечающей за числовые понятия, такие как порядковость (последовательность) и количественность (величина). Когда угловая извилина повреждена вследствие инсульта или опухоли, пациент все еще может узнавать числа, но уже не способен выполнять деление или вычитание. (Умножение обычно не забывается, поскольку за­учивается механически.) Именно этот аспект анатомии мозга — бли­зость цветов и цифр в мозге как в веретенообразной, так и в угловой извилине, — заставил меня предположить, что цвето-цифровая си­нестезия обусловлена перекрестными помехами между этими двумя специализированными зонами мозга.

Но если перекрещивание информации в нейронной системе яв­ляется правильным объяснением, почему оно вообще случается? Гальтон заметил, что синестезия передается по семейной линии, от­крытие это было много раз подтверждено другими исследователя­ми. Тогда имеет смысл задаться вопросом, не имеет ли синестезия генетической основы. Возможно, синестеты являются носителями скрытой мутации, которая обуславливает некие отклоняющиеся от нормы связи, появляющиеся между прилегающими друг к другу моз­говыми зонами, которые в нормальном состоянии изолированы друг от друга. Если эта мутация бесполезна или разрушительна, почему она не была отсеяна естественным отбором?

Кроме того, если об этой мутации можно говорить как о «пере­мычке», можно объяснить, почему некоторые синестеты «перекре­щивают» цвета и цифры, в то время как другие, наподобие Эсмеральды, которую мне как-то довелось наблюдать, видят музыкальные тона в цвете. Соответственно, в случае с Эсмеральдой слуховые центры в височных долях очень близки к зонам мозга, получающим цветовые сигналы от зоны V4 и цветовых центров более высокого уровня. Я чувствовал, что все кусочки картины встают на свои места.

Тот факт, что мы наблюдаем различные типы синестезии, дает до­полнительное подтверждение теории «перекрещивания». Возмож­но, ген-мутант проявляется в большей степени, в большем количе­стве отделов мозга у одних синестетов, чем у других. Но как именно мутация порождает «перекрещивание»? Мы знаем, что нормаль­ный мозг не появляется в готовом виде с четко отделенными друг от друга и полностью укомплектованными областями. У плода первона­чально наблюдается стремительное и избыточное образование мно­жества связей, которые сокращаются при дальнейшем развитии. Од­ной из причин такого обширного обрывания межнейронных связей, возможно, является необходимость устранить утечку (распростра­нение сигнала) между прилегающими зонами; так Микеланджело убирал лишний мрамор, чтобы явить миру своего «Давида». Этот процесс прерывания избыточных связей находится всецело под ге­нетическим контролем. Возможно, синестетическая мутация ведет к неполному прерыванию лишних связей между некоторыми зонами, которые расположены рядом друг с другом. Конечный результат бу­дет тем же: перекрещивание.

Как бы то ни было, важно заметить, что анатомическое перекре­щивание между зонами мозга не может быть исчерпывающим объ­яснением синестезии. Если бы это было так, как бы вы объяснили часто упоминаемую синестезию во время приема галлюциногенных наркотиков, наподобие ЛСД? Наркотик не может внезапно вызвать прорастание новых аксоновых связей между нейронами, и такие свя­зи магически не исчезнут, когда действие наркотика закончилось галюциногенный наркотик понижает порог срабатывания нейронов и становится возможным смешение образов, в норме разделенных вниманием, что так же в определенных пределах возможно при волевом усилии расширения границ внимания - одним из методов творческого создания ранее не существующих сочетаний. Таким образом, речь может идти о некоем усилении уже существую­щих связей, что не противоречит той возможности, что у синестетов таких связей может быть больше, чем у нас. Мы с Дэвидом Брэнгом имели дело с двумя синестетами, которые временно теряли свою си­нестезию, когда начинали принимать антидепрессанты, называемые СИОЗС (селективные ингибиторы обратного захвата серотонина), группу препаратов, в которую входит знаменитый прозак. Хотя на субъективные сообщения нельзя целиком полагаться, они все же дают ценные ключи для дальнейших исследований. Одна дама даже могла активизировать или подавлять у себя синестезию в зависимо­сти от того, начинала она или прекращала прием препаратов. Она отказалась от антидепрессанта веллбутрин, потому что он лишал ее магического восприятия, даваемого синестезией, — без нее мир ка­зался унылым.

Возможно, я говорил о перекрещивании путей слишком вольно, и до тех пор, пока мы точно не узнаем, что именно происходит на клеточном уровне, более нейтральный термин «перекрестная акти­вация» (кроссактивация), возможно, подойдет лучше. Мы знаем, к примеру, что прилегающие друг к другу зоны мозга часто взаимопо­давляют свою активность. Это подавление служит для уменьшения перекрестных помех и изолирует зоны друг от друга!!!. Что, если суще­ствует некий химический дисбаланс, который сводит такое подавле­ние на нет, скажем блокирование подавляющего нейромедиатора или невозможность его произвести? В таком сценарии нет места для осо­бых дополнительных «перемычек» в мозге, однако имеющиеся пере­мычки у синестетов уже не изолированы должным образом. Результат будет тот же: синестезия. Нам известно, что даже и в типичном моз­ге существуют весьма широкие нейронные связи между областями, лежащими далеко друг от друга. В чем заключаются их стандартные функции, неизвестно (как и для большинства связей в мозге), но про­стое усиление этих связей или ослабление их подавления может при­вести к предполагаемой мною перекрестной активации.

В свете гипотезы перекрестной активации мы теперь можем предположить, почему у Франчески были такие мощные эмоцио­нальные реакции на различные материалы. У всех у нас есть в моз­ге первичная карта тактильных ощущений, именуемая первичной соматосенсорной корой, или S1. Когда я касаюсь вашего плеча, ре­цепторы прикосновения в вашей коже обнаруживают давление и посылают сообщение в S1. Вы чувствуете прикосновение. Равным образом, когда вы трогаете разные материалы, активизируется со­седняя карта прикосновений, S2. Вы ощущаете конкретный матери­ал: сухую шероховатость деревянной доски, скользкую влажность куска мыла. Такие тактильные ощущения в своей основе являются внешними, они идут из мира, находящегося вне вашего тела.

Другой отдел мозга, островок Рейля, составляет карту внутренних ощущений, исходящих от вашего тела. Ваш островок Рейля прини­мает непрерывный поток ощущений от рецепторов, находящихся в вашем сердце, легких, печени, внутренностях, костях, суставах, связ­ках и мышцах, а вместе с тем и от специальных рецепторов вашей кожи, чувствующих тепло, холод, боль, прикосновение и, возможно, зуд и щекотку. Ваш островок Рейля использует эту информацию, что­бы составить общую картину, как вы чувствуете себя по отношению к внешнему миру и к вашему непосредственному окружению. Такие ощущения в своей основе являются внутренними и составляют пер­вичные элементы вашего эмоционального состояния!!!. Будучи цен­тральным игроком вашей эмоциональной жизни, ваш островок Рей­ля посылает сигналы и принимает сигналы от других эмоциональных центров в вашем мозге, включая миндалевидное тело, вегетативную нервную систему (управляемую гипоталамусом) и орбитофронталь-ную кору, которая задействована в тонких эмоциональных суждени­ях. У обычных людей эти структуры активизируются при встрече с определенными эмоционально заряженными объектами. Скажем, ласки любимого человека могут вызвать комплекс таких чувств, как страсть, близость, наслаждение. А если человек трогает фекалии, то это, напротив, приведет к чувствам отвращения и тошноты. Теперь подумаем, что могло бы случиться, если бы произошло крайнее воз­буждение тех самых связей, которые соединяют S2, островок Рейля, миндалевидное тело и орбитофронтальную кору? Наверное, как раз и проявится тот самый комплекс эмоций, вызываемый прикоснове­нием, который испытывала Франческа, когда трогала джинсу, сере­бро, шелк или бумагу — все то, что большинство из нас оставило бы спокойными.

Между прочим, мать Франчески тоже обладает синестезией. Но вдобавок к эмоциям она отмечает, что прикосновение вызывает у нее вкусовые ощущения. Например, поглаживание сетчатой железной ограды вызывает у нее во рту сильный солоноватый привкус. Это тоже объяснимо: островок Рейля получает сильный вкусовой сигнал от языка.

Используя идею кроссактивации, мы сосредоточились в основ­ном на неврологическом объяснении синестезии цветов, чисел и ма­териалов³. Но когда в моем кабинете появились другие синестеты, мы поняли, что существует множество других форм этого состояния. У многих людей дни недели или месяцы ассоциировались с опреде­ленными цветами: понедельник — с зеленым, среда — с розовым, а декабрь — с желтым. Ничего удивительного, что многие ученые по­лагали, что синестеты — сумасшедшие! Но, как я уже говорил ранее, я годами изучал то, что говорят люди. В данном конкретном случае я осознал, что дни недели, месяцы объединены концепцией число­вой последовательности или порядка. Таким образом, у этих людей, в отличие от Бекки и Сьюзен, именно абстрактное понятие числовой последовательности провоцирует цвет, а не внешний вид числа. По­чему так не похожи эти два типа синестетов? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо вернуться к анатомии мозга.

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 442 | Нарушение авторских прав