АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава третья. Появления Стрекалова я не заметил

Появления Стрекалова я не заметил. С трудом противостоя натиску толпы, до зубов вооружённой собственным энтузиазмом, сумками, тележками, какими‑то немыслимыми кутулями, я стоял неподалёку от первого (левого) эскалатора. С большим букетом цветов в руках. Я догадывался, что к трём часам дня на Октябрьской подбирается тёплая компания, но, если бы я знал, насколько она будет тесной… Мы бы придумали что‑нибудь другое, менее конспиративное. Хотя была в этом безобразии и своя прелесть. За мной можно было гениально следить, пользуясь царящими на станции сутолокой и толчеёй, но взять меня в цепкие лапки? Посреди этого вселенского безобразия? Это вряд ли.

В тот момент, когда меня особенно крепко пнули в бок очередной авоськой, а минутная стрелка на станционных часах окончательно перевалила за цифру «12», кто‑то за моей спиной тихо спросил:

– И давно ты, юноша, тут красуешься?

Узнать в пролетарского вида мужике генерал‑майора Стрекалова мне удалось лишь со второй попытки. На самом деле перевоплощаться кардинально ему не пришлось: врождённым аристократизмом и точёными чертами лицами природа‑матушка одарить его не успела. Так что, сняв костюм и натянув старые брюки и прошлогоднюю рубашку, он выглядел вполне естественно. Седая шапка волос, крупные, мясистые черты лица; мощная, уже начинающая тяжелеть фигура атлета‑тяжеловеса. Какой‑то безумный портфель в руках, набитый до состояния заношенной беременности, придавал образу совершенную законченность.

– Поедем в одном вагоне, но порознь, – по‑прежнему глядя в сторону, произнёс он. – Охрана присмотрит за порядком, так что не дёргайся. Жених… – не преминул ведь съехидничать. Можно подумать, я не его с цветами встречал.

– Вы должны были прийти один, – напомнил я.

– Да? – неожиданно зло бросил он. – А ты знаешь, дорогой, что я теперь в туалет, и то с охраной хожу? Один… Поехали, эшелон вон подают. До Ясенево следуем.

И мы проследовали. Охрана у Стрекалова была серьёзная. Я сумел заметить троих молодцов, до отказа нафаршированных средствами защиты и нападения, но их наверняка было больше. Ко мне они приставать не пытались, держались в стороне и больше обращали внимание на окружающих, чем на «подзащитных». Из чего я сделал вывод, что это все‑таки охрана, а не конвой. Мой вновь обретённый ряженый шеф сидел напротив и, казалось, дремал, пристроив свой роскошный портфель на полу между ног. Чего он туда напихал, интересно?

Пассажиров в вагоне было немного, и, поддаваясь навязчивому ритму движения поезда, успокаивающему покачиванию и потряхиванию, я тоже постепенно начал расслабляться. Накопившаяся за сутки усталость дождалась, наконец, своего часа. Глаза сами собой пытались склеиться, мешало им исключительно моё чувство собственного достоинства.

Минувшая ночь прошла в лучших традициях российского плейбойства. Сбежав далеко и навсегда из отеля «Украина», от любопытных милиционеров и обозлённых администраторов, я не нашёл ничего лучше, чем забуриться в какой‑нибудь ночной клуб и скоротать там образовавшееся «свободное время». Эта светлая мысль родилась у меня в такси, когда мы проезжали мимо «Метелицы». Разом вспомнив замечание Виктора Викторовича насчёт «дорогих тёлок», я сделал однозначный вывод. Раз знает – значит, бывал. А что позволено Юпитеру, то для здоровья вредно быть не может. Шутки – шутками, а полчаса назад меня вполне могло разорвать в клочья. Так себе ощущение, не из самых приятных. А уж о том, что случилось с ни в чём не повинной девчонкой, я просто старался не думать, не вспоминать, забыть. Очень многих людей мне пришлось проводить навсегда, и ничего изменить я уже не мог. А жалость… Сейчас это чувство было бы инертным. Меня вела ненависть. С ней жить было намного легче. Словом, более всего мне теперь хотелось выпить. Причём так, чтобы в спарке дух‑тело, главным на время стало тело, а дух отключился бы напрочь. «Метелица» для такой программы годилась однозначно.

Под утро меня таки уломала какая‑то длинноногая гурия, и мы уехали к ней. Домой не домой, не знаю. На хату. В итоге я дал ей триста долларов, что‑то там такое объяснив про сложности с эрекцией, и выставил погулять до полудня. Доля правды в этом была, вряд ли я смог бы удивить её своим темпераментом. Девочке было лет двадцать, она была курноса и светла косой, а из‑под загара и макияжа упрямо вылезали веснушки. А дальше несложный ассоциативный ряд… Нет, не смог бы. Девочки кровавые в глазах… Сволочь! Встречу я тебя, Вещий, обязательно встречу…

«„Ясенево“. Следующая…» Я открыл глаза. Похоже, приехали.

* * *

Дачка была по нынешним «новорусским» понятиям довольно убогой. Ни бассейна, ни солярия, всего‑то‑навсего два этажа плюс цокольный. Окошечки простенькие, забор бетонный. Метра три высотой. А то, что стёкла в окнах стоят пуленепробиваемые и вся территория вокруг дома утыкана всевозможными датчиками, так этого не видит никто. Скромная, очень скромная фазенда. Главным её достоинством, помимо серьёзной охраны, по праву можно было считать роскошную сауну, обнаружившуюся ниже уровня дома. Вот её‑то мы и обживали на пару с обильно потеющим, побагровевшим от жары Стрекаловым. С момента нашей встречи прошло уже часа четыре, но за всё это время мы перекинулись лишь парой общих фраз, да и те он выдавливал из себя с великим трудом. Сидел, сопел, потел. И молчал. Так и парились, в тишине и покое.

Лишь когда уселись за стол, перед тем вволю наплескавшись в обжигающе холодной воде, Стрекалов начал понемногу расслабляться. Возможно, этому поспособствовала запотевшая рюмка водки, которую он хлопнул с отчаянным удовольствием.

– Ну, чего молчишь? – буркнул генерал, задумчиво дожёвывая малосольный огурчик. – Я ведь видел, как ты по сторонам смотрел, пока сюда добирались. Думал, в какую сторону сваливать? Давай, говори, я же вижу, как тебя крутит. Не веришь мне? Боишься? А не подставил ли тебя Виктор Викторович, так? В очередной раз?

Я выловил вилкой маленький маринованный грибочек, погонял его по тарелке, не поднимая глаз. А, ладно, альтернативы всё равно нет. Пропадать так с музыкой.

– Вы меня сюда вытащили. Лично. О том, что я приезжаю, знали только вы и… в общем, понятно. Я появляюсь в России, и вдруг оказывается, что здесь за моим скальпом стоят в очередь, причём люди, лучше меня знающие, что я буду делать, где, когда. Забавно, да? Вам, лично вам, я верю. Но после всей этой корриды… Вы‑то сами ничего сказать мне не хотите? В чём дело? Что происходит? Почему на меня в этой стране каждая собака оглядывается?

Он налил ещё раз. Не чокаясь, выпил. Крякнул. Утёр рот рукой. И выругался. Длинно, сочно, с наслаждением.

– Ну, в общем, правильно. Поделом. Извиняться не буду. Не привык. Хотя и надо бы, наверное. Видишь ли, Андре… Ты вот говоришь, собаки оглядываются… А то, что я полгода живу как на вулкане, ты знаешь? Ты же был, наверняка был возле дома, сам видел, что делают… Что хотят, то и делают… Суки! Со всех сторон обложили, как зверя… Виктор Викторович то, Виктор Викторович – сё. А глаза добрые‑добрые… как у «калашникова». – Он бросил вилку на стол. – Ты на меня не смотри как на дурачка. Если веришь – так верь до конца, а критика мне твоя на хер не нужна! Я сам себе критик… Дорасти ещё… Чего не пьёшь‑то? Водка греется.

– А вы всё «Кристалл» предпочитаете? «Абсолют»‑то получше будет, нет?

– Вот когда будет, тогда и предпочту. Русский человек должен пить русскую водку. – Тут он посмотрел на меня и почему‑то смутился. – Это я так, в принципе.

– Да ладно, – успокоил я его. – Не русский я, не русский. Французский…

– Это ты папаше своему рассказывай, – пробормотал он. – Не пьёшь, так жуй чего‑нибудь. Вон шашлык, ребята делали. Остыл уже, зараза…

Ребят я видел. Всего его охраняли семь человек, считая двух водителей бронированных микроавтобусов «Мерседес», на которых мы ехали от Ясенево. Плюс ещё человек десять постоянной охраны на даче. Внушительный итог‑то получается. Даже для генерала.

– То‑то я и смотрю, чего вы их держите? Шашлыки жарить?

– Ну ты это… Не дерзи особенно. Не те у меня года, чтобы как ты бегать. Им работы хватает, увидишь ещё. Не дай бог…

– Ладно, Виктор Викторович. Я есть‑то особо не хочу, вы бы мне лучше рассказали, чего у вас тут и как. Может, и у меня аппетит появится.

Он посмотрел на меня внимательно. Потянулся было к бутылке, но руку не довёл, убрал.

– Ладно, Андре. Деваться тебе всё равно некуда. Ещё неизвестно, кому это все больше нужно, мне, дураку, или тебе. Тоже, кстати, не шибко умному.

И, помолчав немного, словно собираясь с мыслями, он заговорил:

– Есть такой господин, Давид Липке. Кто он, откуда взялся – до конца раскопать не удалось даже Интерполу. Собственно говоря, через них мы и столкнулись с этим субъектом впервые. Помнишь первую денежную реформу? Когда провели обмен полтинников и сторублёвок? Ну, неважно. В декабре 1990 года швейцарцы пресекли одну сделку. Этот самый Давид вёл переговоры об обмене в России 70 миллиардов рублей на валюту. Причём именно тех, старых рублей и, естественно, не по номиналу. Контракт должны были подписать в Женеве. Кто суетился с нашей стороны, швейцарцев не интересовало, а Давида они взяли. И отпустили. У них там не нашлось ни одного человека, который смог бы отнестись к такой сделке всерьёз. И совершенно напрасно. Через два месяца наш тогдашний премьер обвинил одного англичанина в намерении обменять на нашем чёрном рынке уже не 70, а 140 миллиардов рублей. На 7,7 миллиарда долларов, соответственно. Случился скандал, англичанина с треском выперли, а ФСК поручили отследить это дело. Занимался этим я. И что ты думаешь? Оказалось, что вся эта чушь была устроена для отвода глаз. А реальная сделка спокойно состоялась, несколько вагонов – вагонов, понимаешь, денег спокойно вывезли за границу. А там предъявили их к оплате. По номиналу. Правительство в очередной раз село в лужу, позарез необходимый стране кредит пошёл на погашение этого долга, поскольку оплаты утратившей всякое значение денежной массы требовало не какое‑то государство, а частное лицо. Отгадай, какое? Правильно. Господин Липке.

Я тогда сдуру доложил по инстанциям о своих выводах. И огрёб благодарность, в нагрузку к которой мне в одном высоком кабинете шёпотом намекнули – мол, вынь свой нос из этого огорода. Не то прищемят. Я прислушался. И перестал докладывать.

Когда Коржаков вошёл в силу, я ушёл к нему. По многим соображениям. И жили мы у него как у Христа за пазухой, и делал я что хотел. Он мужик‑то, в общем, хороший, но какой из него генерал. Насчёт охраны президента – это да, тут он профи. А в разведке… Я, ещё когда майором был, таких генералов с утра делал. Левой задней ногой… Короче, он в мои дела сильно не лез, а я поддерживал в нём здоровую иллюзию. Мол, он царь и бог, рука на пульсе и всё такое. А сам копал потихоньку. И, видишь, накопал вот, на свою голову. Тут все газеты обкричались – опальный генерал Коржаков собирается опубликовать свои мемуары. Политического кризиса ждут. Как же! Кризис…

Читал я его «разоблачения». Херня. Теперь мода пошла – разоблачать. Работал человек в театре – значит, давай оттуда помои вычерпывать. Президента охранял – ещё лучше, президента прополощем. Полил всех дерьмом, самолюбие потешил… Русский офицер! Патриот… И так никто ни во что не верит, а он ещё давай глаза открывать, носом тыкать. Вот, мол, кто вами управляет. Плюйте в него. И ведь плюнут, плюнут не только в президента, а в государство, в Россию, в самих себя в конце‑то концов! А, ладно…

Он залпом выпил полстакана водки и опустил голову, обхватив себя за плечи руками. Я знал, что его отношение к России далеко от общепринятого, но никогда не замечал в нём особенного патриотизма. Заметил только сейчас. Заметил и понял. Он любил эту страну не «потому что», не благодаря чему‑то, он любил её так, как, наверное, только и можно по‑настоящему любить – Вопреки. Вопреки всему – тому, что знал и видел, здравому смыслу, разуму, инстинкту самосохранения – всему. Он желал добра этой, плюющей на него, стране и готов был пойти на всё ради её будущего. И шёл. Не боясь и не оглядываясь назад. Хотя бы раз в жизни пройти по этой дороге, ведущей не куда‑то, а «во имя», хоть маленькую толику пути прошагать рядом с человеком, идущим по этой дороге до конца, – да. Не раздумывая, – да. Он ещё не спросил. Просто я уже знал ответ.

Генерал повертел в руках вилку, положил. Уставился на меня тяжёлым взглядом. Вздохнул.

– Вот такая, понимаешь, петуховина. Ну да ладно. Чёрт с ним, с Коржаковым. Он‑то тоже жук ещё тот. Если бы он всё рассказал, что знает, вот тогда бы они задёргались. В лёгкой манере. Но и это всё ерунда. Если мемуары начну публиковать я… Элита, блин, политическая. Реформаторы хреновы… Та лужа, в которой они окажутся, поглубже Марианской впадины будет. По самое «это самое». Где дышать нечем. Я это знаю. А теперь и они это знают. Поэтому и ночую каждый раз на новом месте, под усиленной охраной. Чтоб соблазна у них не появлялось. Я в последнее время занимался проблемой отмывания денег, вывозом капитала за рубеж. И нарыл кое‑что. Начиная аж с первых приватизаций. Знаешь, сколько государство получило за продажу полутысячи крупнейших предприятий? Семь с небольшим миллиардов долларов. А они стоят – двести! Где разница, хочешь знать? А я знаю. Где, кто, что… Сколько. – Он снова тяжело вздохнул. – Думаешь, я фанатик?

Я пожал плечами. Кто его знает, как теперь это называется. Раньше – любовью к Родине. А как модно нынче – не знаю. Может, и фанатизмом.

– Да нет, Андрюха. Просто не могу я больше смотреть на всё это. Всем плевать, тиной зарастает страна. А эти суки рыбу под шумок из нашего болота тягают. Кубометрами. Не могу больше. Устал. Хочу им призовую игру устроить. С рекламной паузой.

– Правила‑то есть? – спросил я.

– Ага. Есть. Главное – бей первым. И насмерть. Второго шанса не дадут.

– Нормально. Если вас моё мнение интересует – я участвую.

– А я и не сомневался. Тебя это не просто касается. Тут и личный интерес есть.

– Вы меня что, интригуете, что ли? – поинтересовался я на всякий случай. Он нехорошо усмехнулся.

– Да какие там интриги… Сам поймёшь. Со временем. – Покачал головой, помолчал… – Давид Липке участвовал во многих сделках. Преимущественно в тех, результатом которых становилось перечисление очень крупных сумм за рубеж. А также торговля оружием. Алмазами. Нефтью. Разносторонних интересов мужчинка. Начали мы дёргать за ниточки. Мой агент вышел на его счета. Оказалось, что, помимо услуг нашим высокопоставленным приватизаторам, этот самый Липке занимался ещё кое‑чем. На счета его компаний приходили деньги из России. По липовым контрактам, очень большие суммы. Стали проверять фирмы в России, те, что заключали эти контракты. Долго всё это тянулось, но в результате почти случайно взяли курьера, который вёз полтора миллиона долларов в одну из этих фирм. Из Чечни. Доход от продажи крупной партии героина, там же и произведённого. Все материалы передали в ФСБ и в Интерпол. И началось… Видел, как «Град» работает? Один залп – и только мёртвые вдоль дороги с косами стоят. Примерно так всё и было. Курьер повесился в Лефортово, всю верхушку засвеченной фирмы перебили за одну ночь. Мой агент в Женеве попал под машину. Липке исчез. За одни сутки все концы, все ниточки – всё обрубили. Класс, да?

– Класс, – согласился я. – Но ведь это, насколько я понимаю, не всё?

– Нет, – криво усмехнувшись, ответил он. – Знаешь, куда с его счетов уходили деньги, полученные от продажи наркотиков?

– Нет, – туманные, неясные подозрения у меня уже возникли, но я хотел услышать от него всё, что он знал. Или, по крайней мере, максимально много.

– На счета нескольких компаний, принадлежащих твоему отцу.

Да. Чего‑то в этом роде я, наверное, и ожидал. Жизнь вокруг была, как обычно, прекрасна и удивительна. Но я часто, слишком часто убеждался в том, что удивительного в ней гораздо больше, чем всего остального.

– Не знал… Вижу. Я был у него в Бордо, ещё весной. Спрашивал об этих деньгах. Он, естественно, ничего не сказал, но мне почему‑то показалось, что это не его деньги. И он не то чтобы боится, но очень и очень опасается их хозяев.

– Мафия? Албанцы, итальянцы, американцы? – Я спрашивал через силу. Почему‑то мне вдруг стало ужасно неинтересно жить.

Он внимательно на меня посмотрел. Вздохнул, тяжело и как‑то горестно….

– Мафия… Какая там, в задницу, мафия… Ладно, давай ещё по стопочке?

И мы дали. Умом я понимал, что та каша, которую попробовал Стрекалов, заварена слишком круто. Несварение желудка – это минимальное зло, которое нам грозило. Да, увы, нам. Эта история действительно оказалась чересчур личной, чтобы я мог просто взять и бросить всё на произвол судьбы. Почему‑то сразу вспомнился тот недавний вечер в нашем поместье, прощание с отцом. «Мне очень жаль, что всё так получилось», – кажется, это он тогда сказал. Что он имел в виду, только ли те события, которые произошли непосредственно вслед за этим, или же у его слов был ещё один, непонятый мной тогда смысл? Не знаю…

Я поискал глазами на столе сигареты, увидел. Закурил, с наслаждением втягивая в себя дым. И надо бы бросить, а не могу. Привычка плюс воспоминания… Ощущения. Необязательно от табака, мало ли какой дым я в себя втягивал за эти годы. В Афгане анаша была дешевле сигарет, её и курили все. Естественно, я тоже баловался. Девать «афошки» было совершенно некуда, а тут хоть какое‑то развлечение. До сих пор помню, как ранним, предрассветным утром выбрался из очередной казармы по нужде и, посетив местную «аврору», долго потом стоял на дороге, забивая косяк дрожащими от холода руками. И смотрел, смотрел на возникающие из темноты горы, на призрачную ещё плоть солнца, нарастающую на них, и затягивался с наслаждением, с каждым вздохом приближаясь к рождающемуся вновь миру. Ни разу после освобождения из плена не пробовал, а ощущения помню, словно вчера всё было… Парадокс.

Стрекалов смотрел на меня и не торопил, не говорил ничего. Он‑то, наверное, понимал, что я сейчас должен чувствовать. А я нет. И не чувствовал почти ничего. Просто курил, смотрел на какую‑то картинку с девушкой, висящую на стене, и ни о чём не думал.

* * *

Я остался жить на даче. В последнее время мне вообще везло на долгие подготовительные периоды. То я сидел в поместье отца, набираясь сил перед охотой на Роже Анье, а теперь вот очутился в Балашихе, на одном из секретных от всех‑всех‑всех объекте, формально принадлежащем Службе внешней разведки, а фактически – генерал‑майору Стрекалову. Лично. Охрана отнеслась ко мне как к ещё одному украшению дома, которое нужно было занести на баланс и охранять вместе с прочим имуществом. По крайней мере общаться более тесно они не желали совершенно. Мои попытки разговорить смуглого крепыша Володю, командовавшего всем этим хозяйством, успеха не имели. А когда я пригласил его «на рюмку водки», он не отказался, пришёл, выпил почти бутылку с эффектом близким к нулю и сказал мне всё, что думал. Открытым текстом, покручивая при этом короткий ус.

– Вы, ваше благородие, для нас вроде как объект. Приказали защищать – защищаем, прикажут уничтожить – глазом не моргнём. А кто вы, что – мне лично без разницы. Когда лишнего в голове много, работать тяжелее. Так что вы живите себе, сил набирайтесь. А про нас просто забудьте. Не замечайте, и всех делов. Мы тихие, вам это легко будет.

Вот такая вот философия. Честно говоря, я обиделся и всё общение с Володей и его подчинёнными свёл до минимума. Раз ребятам приятно чувствовать себя суперменами – флаг им в руки. Меня такие взаимоотношения устраивали не в меньшей степени.

В подвале, непосредственно за банным комплексом, был оборудован небольшой, но очень приличный спортзал, где я и проводил основную массу времени. Макивары, несколько тренажёров – много ли нужно человеку для счастья? По вечерам перебирался на травянистую площадку за домом, где места было побольше, и уже там продолжал гонять своё несколько расслабившееся за эти дни тело. К слову сказать, понаблюдав за моими этюдами, большинство охранников стало относиться ко мне не в пример уважительнее, и лишь усатый Володя встал в глухую оппозицию. Если он и показывался рядом во время моих тренировок, то наблюдал за происходящим с выражением снисходительного превосходства на лице. Чем будил во мне самые низменные инстинкты. Сколько их уже было на моей памяти, таких вот экстрапрофи с презрительными ухмылками на лице. За последние годы я встречал много серьёзных противников. И ни одного равного. Но об этом крутой Вовочка даже и не догадывался.

День уплывал вдогонку уже прошедшему, за ним следующий, время шло не быстро и не медленно, скорее просто бессмысленно. За две недели, прошедшие со дня нашей встречи, Стрекалов появлялся три раза. Приезжал на своём автопоезде, вымотавшийся до того, что сил ему хватало на «попить чаю» и рухнуть в кровать. Ни о каких делах мы не говорили. Я не хотел начинать первым, а генерал упрямо молчал. Если человек доживает до его лет и положения, он обычно сам прекрасно может решить, когда нужно говорить, а когда ещё рано. Видимо, пока ещё было рано.

В тот день я проснулся как обычно, около семи утра. Выпрыгнул из кровати, прокатился по комнате в ката, завершив её мощным ударом в стену, от которого подпрыгнула намертво прибитая к ней картинка с берёзками, и помчался вниз, к небольшому бассейну, расположенному рядом с сауной.

Когда я, чисто умытый и гладко выбритый, появился на кухне, там уже вовсю хозяйничал Стрекалов. Он приехал вчера поздно ночью, когда я уже лёг спать, и спускаться вниз ради сомнительного удовольствия услышать устало‑генеральское «Привет, Андрюха!» мне было лень. Я не ожидал, что увижу его утром, обычно к этому времени он уже успевал исчезнуть в туманных далях Подмосковья. Однако сегодня Стрекалов, похоже, никуда не торопился.

От плиты тянуло нездешними ароматами. Подобно мне Виктор Викторович питал большое уважение к кулинарии и при первой возможности старался лично изготовить какое‑нибудь экзотическое блюдо. Беда заключалась в том, что он, будучи человеком одарённым и неординарным, к кухонному промыслу подходил скорее с точки зрения фантазии, нежели руководствуясь здравым смыслом. В итоге большинство его творений имели все признаки кулинарных шедевров, они вкусно пахли и прелестно выглядели, но есть их, увы, было, как правило, невозможно. Нормальному человеку, я имею в виду. Сам «кулинар» поглощал все свои изыски с большим аппетитом и без видимого вреда для организма.

Судя по царящей на кухне атмосфере раскованного творчества, сегодня меня ждала очередная презентация. Увильнуть от совместной трапезы, не нанеся Стрекалову смертельной обиды, было практически невозможно. Оставалось лишь надеяться на слепое везение и свойственное мне недюжинное здоровье.

– Доброе утро, Виктор Викторович, – вежливо поздоровался я.

– А, Андре! Проходи, проходи. Сегодня я тут за главного, так что присаживайся. Сейчас такой завтрак забабахаем – все парижские кулинары от зависти сдохнут! Пальчики оближешь…

Скептицизм переполнял меня со страшной силой. Пахло, конечно, неплохо, но ведь это потом и есть придётся? Помню я его яичницу с помидорами и колбасным сыром. Огромную кухню в его квартире на Фрунзенской набережной мы потом часа четыре проветривали. Гений поварского искусства в лампасах, понимаешь! Огюст Эскофье…

– А что это будет? – поинтересовался я, с опаской подходя поближе.

– Э, брат, это мой собственный рецепт, авторское блюдо, если хочешь. Такого нигде не попробуешь. Главное, всё очень просто, быстро и полезно.

– И недорого, – мрачно добавил я, наблюдая за тем, как он ловко разделывает пяток сосисок.

– И недорого, – согласился Стрекалов с воодушевлением. – Вот, смотри. Берёшь спелые помидоры, лучше чтобы покислее были, режешь их дольками и в кастрюльку. Ставишь на маленький огонь. Водички можно добавить, для объёма. Пока они там томятся, режешь парочку луковиц, сосиски и пучок сельдерея. Вообще, чем зелени больше, тем вкуснее, видишь – петрушка, укроп, эта вот хренотень, никак не запомню, как называется. Сосиски брать надо только отечественные, вся эта фирменная дребедень не годится. И когда помидоры почти готовы, смело забрасываем всё остальное. Соль, перец, приправы по вкусу. – В этот момент он сыпанул в кастрюлю такую порцию «Карри», что мой желудок испуганно сжался.

– А на гарнир макарончики, картошку можно, рис – что под руку попадётся, то и хорошо. Давай, присаживайся, я вообще‑то на троих готовил, но, видно, вдвоём придётся начинать. Товарищ что‑то задерживается.

Почему на троих, какой товарищ задерживается – что‑то он явно темнил. Поднося ко рту первую ложку, я порядком опасался за свою жизнь. Но оказалось, что есть это вполне можно, даже вкусно. Питались мы молча: Стрекалов священнодействовал над своей тарелкой и ни на что иное отвлекаться явно не собирался, а мне говорить было не о чем. Все что нужно, мы обсудили две недели назад, оставалось ждать резюме и не суетиться. Осилив приличную тарелку собственного приготовления сосисок с макаронами, шеф блаженно вздохнул и отвалился от стола. Далее по программе шёл чай. Завзятый чаёвник, Стрекалов заваривал его каким‑то особенным способом, который держал в строжайшем секрете. Результат был всегда отменный. Потягивая горячий, душистый напиток, мы развалились на удобных деревянных стульях и взирали друг на друга с теплотой и приязнью.

– Ну что, Андрей, накормил я тебя?

Я согласно кивнул.

– Напоил?

Я снова мотнул головой.

– Ну, тогда держись за стул. Сейчас я тебя огорчать начну. Всё, сынок, халява закончилась, работать пора. Пока ты здесь на курорте отдыхал, я кое‑какие справки навёл. Массу интересного выяснил, между прочим. Хотя… Интересного‑то много, а вот приятного – кот накакал. Короче говоря, новостя такие. Во‑первых, финны в каком‑то озере выловили на днях утопленника. Утонул мужик от пулевого гм… ранения в голову. Ничего тебе не напоминает? Вот‑вот… Известный тебе Иван Денисович подсуетился и снял с него «пальчики». Мы их прокрутили на нашей машине и – знаешь, кто на тебя охотился? Хаим Бергман, сотрудник отдела внутренней безопасности ЦРУ. Довольно одиозная фигура. Лет пять назад он ликвидировал двух перебежчиков, смотавшихся из Лэнгли в Ливию. Выманил их в Тунис и прикончил. Это раз. Во‑вторых, обнаружился твой Вещий. Олег Петрович Масляков, состоит в чине майора и трудится в Управлении собственной безопасности ФСБ. Уже две недели. То есть аккурат с того дня, как ты с ним повстречался. Кстати, мы выяснили, что из ФСБ в то же самое время, две недели назад, делали запрос по отпечаткам пальцев Бергмана. Примерно тогда же, когда он «утонул». Так что они там тоже были.

И в‑третьих: нашелся мой сотрудник, который должен был встречаться с тобой в Ленинграде, на вокзале. Лежал в какой‑то больнице в реанимации. Документов при нём не было. Жить мужик будет, но и только. У него черепно‑мозговая травма, да такая, что он в своём развитии лет на тридцать назад уехал. Лежит, гукает, слюни пускает. Врачи говорят – навсегда. Вот так…

Он нахмурился и замолчал, бессмысленно крутя перед собой чашку. Настроение у него явно упало. Соблюдая максимально нейтральный тон, я заметил:

– Для меня ваши игры – лес довольно тёмный, но, по‑моему, стукач у вас там. Вам не кажется?

Он коротко зыркнул на меня.

– Кажется? У меня от этого стука голова кругом идёт, а ты говоришь… Да я половину этих ублюдков знаю, к одному каждый день на доклад хожу, ну и что? Сделать‑то не могу ничего, руки привязали так, что пальцем не пошевелить. Ты знаешь, что президент издал распоряжение о слиянии всех спецслужб? Не знаешь… Указ № 515 от 22 мая 1997 года. СВР, погранцы, ФАПСИ – все будут притянуты под ФСБ. В целях лучшей координации работ… А там такие координаторы… Я пытался одного свалить. Из Департамента обеспечения деятельности. Подозрений против него было – море, а факта ни одного. Натравил Коржакова. Он тогда в расцвете был, очень многое мог. А ему так сверху врезали, он в меня месяц зубами отплёвывался. Теперь к этому деятелю и вовсе не подойти. «Интеграция»! Короче, мне месяца два осталось, не больше. Как только СВР попадёт под единое руководство, они меня и уберут. На пенсию выставят без лишнего шума, а потом, скорее всего, грохнут. Понимаешь?

Чего уж тут было не понять. Он торопился завершить дело, с помощью которого смог бы удержаться на плаву, и если не победить свои противников, то уж по крайней мере надолго отбить у них охоту к поединкам.

– Ну? Чего молчишь?

– А о чём говорить? Вы сказали, я выслушал. Интересно. Я‑то вам зачем‑то нужен, а об этом ещё ни слова не прозвучало. Вот и жду.

– Конкретики хочешь… Ну что ж, получай. Помнишь, я тебе рассказывал о Давиде Липке? Так вот, он – жив. Как это ни странно. Жив, здоров и вполне жизнедеятелен. Вчера я получил информацию от моего личного агента, которому верю как… тебе. Его нашли в Милане. А от тебя я хочу, чтобы ты приволок его сюда, в Москву. Да‑да, не кривись. Всего‑то‑навсего. Если он даст показания, то половина нынешних власть имущих в худшем случае сядет, а в лучшем – мы о них никогда больше не услышим. Что меня тоже вполне устраивает.

Стрекалов помолчал несколько секунд, потом продолжил, но уже совершенно другим тоном. Словно оправдываясь и уговаривая одновременно:

– Он мне нужен. Идти официальным путём, пробивать «добро» на операцию я не могу. Стоит мне только намекнуть о своих планах, и вся эта свора… Их уже ничто не остановит. Даже тот компромат, которым я владею. Так что, кроме тебя, мне послать туда некого. Сейчас по всем службам идут какие‑то проверки, переаттестации, херня всякая. Каждый сотрудник на виду. А ты хоть и числишься у нас, но официально ты «на холоде», и отзывать тебя из‑за границы никто не станет. Кстати, учти, в России тебя нет, ты сейчас находишься в Конго и стоишь там на страже интересов. Смешно, да?

– Ага. Жутко смешно, – согласился я. – Только вы говорили о личной заинтересованности. Что‑то мне пока не слишком интересно. Вряд ли отец обрадуется такому обороту. А?

– С ним у нас свои дела. Он найдёт способ избежать скандала. А взамен получит нечто очень важное. Гораздо более важное.

– Так. Понятно. А давайте‑ка, Виктор Викторович, попробуем сыграть в открытую. Я отца знаю достаточно хорошо, так что в его простоту и альтруизм давно не верю. Всё что он делает, просчитано на всю игру вперёд, а мне ужасно не нравится, когда мной начинают пользоваться. Я точно знаю, вы спрашивали его разрешения, прежде чем обратиться ко мне. И он вам его дал. Почему? Что вы ему пообещали?

Он молчал. Но отступать я уже не собирался. Некуда было отступать. Хватит мне Амстердама. Хотите играть – пожалуйста, шесть футов под килем. Только пешкой я больше не буду. Или на равных, или… До сих пор во всех столкновениях с отцом я получал шах и мат с такой скоростью, что и заметить‑то не успевал. Хватит. Надоело.

– Ну? Господин генерал? Я же вам нужен, так решитесь на что‑нибудь. Пора уже.

– Хорошо. Ты слышал когда‑нибудь такой термин – «агент влияния»? Слышал, ты мальчик умный. Так вот твой отец до сих пор является агентом влияния. Но теперь об этом знаю только я. Все документы о нём, о его деятельности за эти годы существуют в одном экземпляре. И тоже хранятся у меня. Если они попадут к кому‑то другому, то в лучшем случае господин Дюпре продолжит свою деятельность в этом качестве. Нравится ему это или нет. А в худшем… Будет грандиозный скандал, который его уничтожит. Я пообещал отдать ему досье. Причём не только его, но и твоё. А он согласился на твоё участие в операции. И сделал так, чтобы ты сам, своими ногами ко мне пришёл. Вот, собственно, и весь личный интерес. Устраивает тебя?

– Вполне… – задумчиво протянул я. Что ж, на правду это, по крайней мере, было похоже. – Хорошо. Я согласен. Когда, что, где?

– Сегодня. Рейс через Париж в Милан. Поздно ночью будешь там.

– Я работаю один? – уточнил на всякий случай. К моему изумлению, Стрекалов вдруг развеселился и, хитро подмигнув, ответил:

– Как это – один? Ты женатый человек, кто же тебя без супруги отпустит? С женой, брат, поедешь. – И, выйдя из кухни в коридор, он громко и призывно закричал, обращаясь к кому‑то на втором этаже:

– Сударыня, нельзя так долго марафет наводить. Супруг ждёт, истосковался уже. С лица спал, так волнуется.

Что верно, то верно. С лицом моим творилось что‑то ужасное. Ведь всё время ожидал какой‑то гадости. Но не такой же… Ну, генерал… Ну, подлец…

Когда она появилась на пороге, я утвердился в своей оценке окончательно. Стрекалов учёл всё, даже мою нелюбовь к блондинкам: вошедшая на кухню девушка была светловолоса до отвращения. Впрочем… Всё остальное с лихвой искупало этот недостаток. Высокая, выше метра семидесяти пяти, загорелая, голубоглазая. Чудо природы, одним словом. Венец творения. Коротенькое, открытое платье действовало на окружающих, то есть на меня, словно одна большая линза. Оно прямо‑таки аккумулировало взгляды, собирая их именно там, где и планировалось. Грудь у мадемуазель была выше всяческих похвал, и никакими поддерживающими эту прелесть приспособлениями она явно не пользовалась. Завершающим эту прелесть штрихом очевидно были дивной красоты ноги, которые, как мне показалось, вопреки всем канонам росли откуда‑то из плеч. На всякий случай я украдкой потрогал челюсть. Полное было ощущение, что она болтается где‑то на уровне пола. Но подбородок оказался на месте. А глаза я и проверять не стал, и так было ясно, что они большие и круглые.

– Доброе утро, Виктор Викторович. Доброе утро, Андрей.

– Ммм… Мы давно женаты? – вопросил я, обращаясь к Стрекалову. – Детей у нас ещё нет?

– Да вроде нет пока, – хитро ухмыляясь, ответил тот.

– Не может быть, – меня, похоже, несло. – Значит, плохо старались! Дети – это… цветы жизни!

Кажется, я начинал сильно симпатизировать блондинкам.

– Ладно, ладно, Андре… Насчёт жены – это я пошутил. Сотрудники вы. Едва знакомые. А то ты мне девушку совсем запугаешь.

Ага! Как же! Напугаешь её… Искусство обольщения в это прелестное дитя было заложено на генетическом уровне. А уж чтобы испугать… Что я – триллер, что ли? Вон как улыбается. Прелесть, нимфа…

– Даша – твой секретарь. И переводчик. Про более интимные отношения в ваших документах ничего не сказано, так что я умываю руки. Кстати – тебе же, насколько я помню, блондинки не нравятся? – довольно ехидно заметил он.

– Молодой был, глупый, – быстро открестился я. – Уже прошло. Я передумал. Присаживайтесь, Даша, будем завтракать. Сегодня Виктор Викторович угощает…

* * *

В миланский аэропорт Malpensa мы прилетели поздно ночью. Пока Даша нашла свою куртку, пока мы вылезли из самолёта… В общем, автобус с остальными пассажирами уехал без нас. Два часа ночи, духота, тёплый мелкий дождь, всё время норовящий забраться за шиворот, километр ходу до здания аэровокзала – кажется, я начинал любить Италию.

– Мадемуазель Софи, спросите у этой… синьорины, какого чёрта мы здесь стоим? – кивнул я на девицу, управлявшую отгрузкой пассажиров.

«Мадемуазель Софи» спросила. Судя по тону, отвечено было так: «А ты вообще отойди, не видишь – тут люди работают, понаехало вас, понимаешь…» Сопровождался текст оживлённой жестикуляцией. Я начал было обижаться, но Даша меня успокоила. Итальянская Матрёна всего‑навсего сказала, что в автобусе не хватило мест. Как могло не хватить мест в двух здоровых автобусах, если их хватало в одном самолёте, я уразуметь так и не смог. В результате, когда это чудо итальянской техники всё же приехало, мы отправились на нём впятером. Я, Даша, местная синьорина и ещё парочка задержавшихся в салоне французов.

Согласно легенде и по имеющимся у нас документам, я прибыл в Милан в качестве технического директора небольшого театра из города Лилль. А Даша являлась моей секретаршей и переводчицей в одном лице. Месье Анри Будик и мадемуазель Софи Моран, соответственно. При подготовке легенды Стрекалов учёл мой театральный опыт, но главным козырем стал надвигающийся Фестиваль Европейских Театров. Кстати, пролистав программу Фестиваля, я с некоторым смущением выяснил, что брошенный мною на произвол вождей Камерный Драматический театр в шоу также участвует. Причём с новым спектаклем, в репетициях которого я был занят. Лесенки поднимал. Когда‑то. Прошло всего два месяца, а мне казалось, что всё это было уже давным‑давно, в какой‑то иной жизни. Иной, и не моей.

На таможне нас заставили вскрыть чемоданы. Честное слово, такое со мной бывало только в Москве. Явственно пахнуло социализмом. Только несколько модифицированным, с «итальянским лицом». Ничего противозаконного у нас не нашли. Дюжий таможенник говорил по‑французски, поэтому принесённые им извинения были мне понятны. Если бы не парочка крепких полицейских парней с автоматами и не средних размеров овчарка, внимательно обнюхавшая наш багаж, я бы мог подумать, что остановили нас исключительно с целью поболтать на языке комиссара Мегрэ.

В зале, расположенном за таможней и паспортным контролем, нас уже ждали. Подпрыгивая и приплясывая от нетерпения. Дирекция Фестиваля прислала за нами микроавтобус. И хотя я несколько напрягся от такого внимания, понимая, чем оно может обернуться в будущем, увильнуть от детально проработанной легенды было невозможно. Собственно говоря – третий час ночи, бог знает сколько тут до города, такси наверняка стоит бешеных денег. Нечего. Экономика должна быть экономной. Будем считать, что казённый «Мерседес» подвернулся нам кстати. Некстати оказалась эмоциональная девица‑администратор, сопровождавшая наш экипаж. Кипучая энергия буквально переполняла её. Пообщавшись с ней пять минут, я бы совершенно не удивился, отправься мы прямо с ходу осматривать театральные площадки. Действительно, а чего время зря терять? К счастью, среди итальянцев она была исключением. Все остальные, нормальные люди, уже давно и сладко спали. Пришлось Стефании, так звали синьорину, удовольствоваться скромной экскурсией по ночному Милану. Французского она, к счастью, не знала, а общаться по‑английски я отказался наотрез. Так что все исторические подробности достались Даше, причём, судя по косым взглядам, которые она мне адресовала время от времени, подробностями её просто завалили.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 501 | Нарушение авторских прав