АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 4. Реальность,чрезвычайная ситуация и оценка

Реальность, чрезвычайная ситуация и оценка

Реальность, как уже было сказано, бывает нам явлена в моменты «хорошего контакта», в момент единства осознавания, моторных реакций и чувств. Давайте начнем анализировать это единство более пристально и попытаемся найти связь с нашим методом психотерапии. В этой главе мы попробуем доказать, что понятия реальности и ценности появляются в результате саморегуляции, здоровой или невротической; также мы обсудим вопрос о том, как увеличить область контакта внутри каркаса саморегуляции невротика. Мы ответим на этот вопрос через определение психотерапии как саморегуляции в безопасных условиях экспериментальной чрезвычайной ситуации.

I. Доминирование и саморегуляция

Назовем тенденцию сильного напряжения выделяться и организовывать осознание и поведение доминированием. В случае затруднения и задержки в достижении равновесия в поле, доминирующее напряжение и попытки завершить процесс сознательны (в действительности, это и есть само сознание).

Каждая наиболее насущная незаконченная ситуация становится такой доминантой и мобилизует все возможные усилия, пока задача не будет разрешена; затем она становится безразличной и теряет свойство сознательности, а внимание привлекает к себе следующая потребность. Потребность становится доминирующей не произвольно, а спонтанно. Произвольность, выбор и планирование включаются в процесс завершения незавершенной ситуации, но сознание не должно обнаруживать проблему, поскольку оно само является проблемой. Спонтанное осознание доминантной потребности и организация ею функций контакта есть психологическая форма саморегуляции организма.

Повсюду в организме происходит множество процессов упорядочивания, отказа, выбора и т. п. без какого-либо участия сознания; к примеру, упорядоченное высвобождение определенных ферментов при переваривании определенных продуктов. Эта неосознанная внутренняя организация может быть сколь угодно тонкой качественно и аккуратной количественно, но она всегда вынуждена иметь дело с совершенно консервативными проблемами. Когда же эти процессы нуждаются для своего завершения в новом материале из окружающей среды — а дело обстоит именно так с каждым органическим процессом - в этот момент высвечиваются и выходят на передний план определенные образы сознания; мы должны вступить в контакт. В ситуации опасности, когда напряжение инициировано извне, осторожность и предусмотрительность возникают столь же спонтанно.

2. Доминанта и Оценка

Спонтанные доминанты - это суждения о том, что важно в данном конкретном случае. Их нельзя считать адекватными оценками, но они могут стать Основанием той или иной иерархии потребностей в настоящей ситуации. Они не «импульсивны» и смутны, но систематичны и часто довольно специ

фичны. Они выражают мудрость организма относительно его собственных потребностей и выбора из окружающей среды того, что им соответствует. Иерархия потребностей обеспечивает непосредственную этику — не то чтобы непогрешимую, но, тем не менее, находящуюся в привилегированном положении.

Эта привилегированность является следствием того факта, что спонтанно кажущееся важным получает в свое распоряжение, фактически, большую часть энергии поведения; само-регулирующие действия ярче, сильнее и тоньше других. Любая другая линия действия (которая, как предполагается, является «лучшей») продолжается с меньшей силой, мотивацией, с более спутанным осознаванием; требуется также затратить энергию и отвлечь определенное количество внимания на подавления спонтанной самости, которая ищет выражения в саморегуляции. Так происходит даже тогда, когда саморегуляция ошибочна и сдерживается в очевидных интересах самости (например, когда ребенку запрещают перебегать дорогу перед несущимися автомобилями) — похоже, что наш способ общественной жизни содержит огромное количество таких ситуаций. В некоторых случаях запреты необходимы, но не забывайте, что в те моменты, когда мы их принимаем, саморегуляция ослабляется, и мы вынуждены согласиться с тем, что будем жить менее энергично и ярко.

Вопрос о том, насколько в нашем обществе и при наших технологиях (а, возможно, в самой природе вещей) возможна и допустима саморегуляция организма, насколько оправдан связанный с ней риск, очевидно, затрагивает любого человека. Нам кажется, что это допустимо в гораздо большей степени, чем мы себе позволяем; люди могут быть ярче

энергичнее, чем сейчас, и это сделает их более проницательными. Причиной большей части наших проблем являемся мы сами. Многие «объективные» и «субъективные» условия могут и должны быть изменены. Но даже когда «объективную» ситуацию не изменить, например, когда умирает люби¹ мый, существуют саморегулирующие реакции организма (такие, как рыдания и траур), которые помогут восстановить равновесие, если мы им это позволим. Подробнее мы обсудим это позже (Глава 8).

3. Невротическая Саморегуляция

Невротический опыт также саморегулируется. Структура невротического контакта характеризуется, как мы уже говорили, избыточной напряженностью, фиксацией внимания и постоянной готовностью мышц к ответной реакции. К тому же, некоторые импульсы (и их объекты) удерживаются от выхода на передний план (вытеснение); самость не может достаточно гибко повернуться от одной ситуации к другой (жесткость и навязчивость); энергия связана в незавершенном (в глубоком прошлом) задании.

Бывает, что сверхпредусмотрительность оправдана: например, перед лицом хронически существующих опасностей. В этом случае мы не можем говорить об «избыточности», тогда речь идет о «невротизированном обществе», чье устройство бесчеловечно. Но невротик обладает повышенной чувствительностью к опасности; он непроизвольно напрягается даже тогда, когда мог бы расслабиться без каких-либо для себя последствий. Рас

смотрим эту ситуацию более подробно. Невротик не в состоянии безопасно расслабиться из-за своей архаической оценки актуальной ситуации; он, под непроизвольным влиянием своей саморегуляции, находит ситуацию опасной и напрягается. Но если невротик получит помощь, такая ситуация может быть изменена в его же интересах. Полезнее выразиться таким сложным образом, чем просто сказать, что «невротик делает ошибку», потому что он, в общем, саморегулируется, и только в случае подлинно неразрешимой ситуации бывает вынужден обратиться к терапевту.

Если терапевт рассматривает терапевтическую ситуацию в этом ключе, как часть продолжающейся незавершенной ситуации, которую пациент пытается разрешить с помощью собственной саморегуляции, он, вероятнее всего, принесет больше пользы, чем тогда, когда он расценивает пациента как безусловно ошибающегося, больного, «мертвого». И, конечно же, не благодаря энергии терапевта, а только благодаря собственной энергии пациент в конечном счете найдет решение.

Теперь обратимся к одному щекотливому вопросу, который мы хотели бы обсудить в этой главе: как соотносится саморегуляция невротических пациентов с научной концепцией психотерапевта относительно здоровой саморегуляции организма?

Со всем уважением относясь к данной проблеме, обратим самое пристальное внимание на следующие слова Курта Левина: «Совершенно необходимо, чтобы тот, кто предполагает исследовать явления в их целостности, принимал меры против тенденции делать целостности настолько всеобъемлющими, насколько это возможно. Реальная задача состоит в том, чтобы исследовать структурные составляющие имеющегося целого, установить, какие отношения существуют между вспомогательными частями, и определить границы системы, с которой имеет дело индивидуум. Это столь же верно для психологии, как и для физики: «все зависит от всего остального...».

4. Здоровое саморегулирование в чрезвычайной ситуации

Для начала давайте рассмотрим относительно здоровый пример доминирования потребностей и саморегуляции организма:

Капрал Джонс направлен для патрулирования в пустыню. Он сбивается с пути и, в итоге, совершенно измученный, добирается до своего лагеря. Его друг Джимми счастлив вновь видеть его и мгновенно обрушивает на него важное сообщение, что во время отсутствия Джонса состоялось его продвижение по службе. Джонс смотрит на него остекленевшими глазами, бормочет: «воды», и замечает грязную лужу, на которую в обычное время не обратил бы внимания. Он опускается на колени, пробует воду из лужи, почти сразу его охватывает удушье, он встает и направляется к ключу, который находится в центре лагеря. Чуть позже Джимми приносит ему сержантские нашивки, что вызывает Удивленный вопрос Джонса: «Что я буду делать с ними? Ведь я — не сержант». «Но я сообщил Вам о Вашем повышении, когда Вы вошли в лагерь». «Нет, Вы не делали этого». «Не глупите, все именно так и было». «Я не слышал Вас».

Он и в самом деле не слышал; в тот момент Джонс не помнил ни о чем, кроме воды. Однако, в то время, когда он был в пустыне, всего за час до возвращения в лагерь, он был атакован вражеским самолетом, от которого поспешно скрылся. Это значит, что он слышал самолет, вода в тот момент не владела его вниманием целиком.

Мы видим, что существует иерархия доминант: острая угроза доминировала над жаждой, жажда доминировала над амбициями. Все сиюминутные усилия были мобилизованы для разрешения доминирующей, главной из незаконченных в данный момент ситуаций. Такое положение продолжается до тех пор, пока одна ситуация не завершается, и преобладающей не становится другая задача.

Мы сознательно выбрали пример опасной для жизни чрезвычайной ситуации, поскольку в этом случае иерархия очень наглядна. Жизненно важные предпочтения проявляются в первую очередь, и мы соглашаемся с ними без оглядки. Общепринято мнение, что именно в чрезвычайных ситуациях выясняется, «что это за человек».

Это одно из основных положений современной экзистенциальной школы, которая настаивает на исследовании «экстремальных ситуаций» для познания подлинной действительности: в экстремальных ситуациях мы подразумеваем именно то, что мы делаем. Но, конечно же, человек всегда подразумевает это, если анализировать ситуацию корректно. Парадоксально, но это происходит потому, что наше время — это хронически критическая ситуация, и наши философы объявили, что только в минуты острой опасности может быть явлена правда. Иначе говоря, это наша общая неудача, что мы обычно не в состоянии действовать с большей стремительностью и живостью, которую мы иногда показываем в критические моменты.

5. Иерархия ценностей, основанная на доминантах саморегуляции

Мы уже видели, что оценка, данная саморегуляцией, занимает привилегированную позицию в этике, поскольку это сила, обеспечивающая наиболее яркое осознавание и наибольшую энергию и силу; любой другой вид оценки должен действовать с меньшей энергией. Теперь мы можем добавить к этому, что фактически, когда актуальная ситуация этого требует, одни ценности «изгоняют» другие, обеспечивая иерархию той яркостью и энергией, которые необходимы для выполнения тех или иных действий.

Заболевания, соматические отклонения и нарушения занимают высокое положение в иерархии доминант. То же можно сказать и об опасностях, существующих в окружающей среде. Но столь же важны потребность в любви и чувстве собственного достоинства, стремление к преодолению изоляции и одиночества. Жизненно необходимыми для человека являются также самоуважение и саморазвитие: они означают его потребность в независимости. Сильное интеллектуальное замешательство тоже привлекает внимание. Но как бы успешно ни была организована и упорядочена жизнь человека, бывает иногда, что героизм и потребность что-либо доказать могут возобладать над страхом смерти. По большому счету, эти ценности не выбирают; они просто становятся самыми важными. Альтернативы не существует, даже сохранение собственной жизни представляется практически бессмысленным и не организует поведение, на это не хватает воодушевления. Конечно же, у человека не создается впечатления, что героизм, творческое воспарение или творческие достижения являются актом воли или преднамеренного самоограничения; если бы это было так, это бы не приносило такой славы и могущества.

Набор таких доминант в актуальной ситуации - капитал для этики и политики. Это действительно не меньше, чем индуктивная теория человеческой природы; она является основой «здоровой» саморегуляции. Позвольте нам поразмышлять на эту тему. Рассматривая простой пример измученного жаждой капрала, мы могли установить правило, звучащее отрицательно: «видовое поведение доминирует над специфически личным поведением, родовые признаки важнее признаков вида». То есть избежание немедленной смерти заставляет забыть о жажде, или условия для творчества оказываются важнее собственного комфорта; или политический пример: глупо то общество, которое сначала запрещает любые чувства, а затем начинает культивировать искусства. Или это правило можно использовать как утверждение: «основной закон жизни — самосохранение и развитие». Или еще одна формулировка: «более ценное и уязвимое должно быть защищено прежде всего». Это как соринка в глазу: наиболее острая боль требует немедленного внимания, и в этом — «мудрость тела».

6. Теории Психотерапии как Иерархии ценностей

Как и следовало ожидать, все теории медицины, психотерапии или образования основываются на некоей концепции саморегуляции организма и соответствующей ей иерархии ценностей. Концепция - это тот инструмент, который позволяет ученому вскрыть фактический руководящий динамический фактор в жизни и обществе.

В психоаналитических теориях, разработанных после работ Дарвина, динамический фактор обычно рассматривается генетически, как хронология. Например, у Фрейда, который пристально исследовал либидо и его соматическое развитие, человеческая природа — это последовательность оральной, анальной, фаллической и генитальной стадий. (У читателя создается впечатление, если следовать Фрейду, что женщины имеют не полностью человеческую природу - видимо, они представляют собой нечто божественное.) С этими стадиями связано развитие определенных типов поведения, а именно: анально-садистическое, орально-анально- каннибалистическое, фаллически-нарциссическое и другие. Целью терапии можно считать восстановление естественного порядка в биологически-соци- альном целом: предварительное удовольствие, сублимация, окончательное удовольствие.

Гарри Стэк Салливан (чтобы дать противоположный пример) считает социальное целое самым сущ- ностно человеческим, энергия высвобождается посредством межличностной связи и коммуникации. Он выстраивает свои инфантильные стадии развития — прототаксическую, паратаксическую и синтаксическую, и переопределяет эротические характеры Фрейда в этих терминах. Цель терапии состоит в том, чтобы преодолеть одиночество, восстановить чувство собственного достоинства и достичь синтаксического способа коммуникации.

Хорни и Фромм, придерживаясь той же линии исследования (после Адлера), были впечатлены ростом независимости младенца; они считают невроз Регрессом властных отнощений в индивидууме и обществе, и стремятся к автономии индивидуума. Мы могли бы и продолжить.

Каждая школа психотерапии имеет свою концепцию человеческой природы, которая в неврозе подавлена и регрессирует, и целью является «восстановление» или «достижение зрелости». Согласно каждой концепции, существуют определенные побудительные силы или поведенческие реакции, которые должны быть доминирующими при здоровой саморегуляции; и цель психотерапии состоит в том, чтобы создать действительность, в которой они будут доминирующими.

Смыслом детального изучения различий среди школ ни в коем случае не является желание выбрать какую-либо из них, или отказаться от той или другой; ни, конечно же, дискредитировать психотерапию как сектантское учение. В действительности, различные теории нельзя считать логически несовместимыми, часто они очень удачно дополняют и косвенно подтверждают друг друга. Далее, как мы уже отмечали, нет ничего удивительного в том, что ответственные ученые могут достигать столь различных результатов, если мы будем иметь в виду, что по ряду причин, заключающихся в индивидуальности психотерапевтов и их репутации, различные школы получают пациентов различных типов. Работа с этими пациентами оказывается необходимой эмпирической проверкой их теорий и дает основания для развития дальнейших гипотез в том же направлении.

Кратко проиллюстрируем это. Вполне естественно, что вначале Фрейд имел дело с целым рядом пациентов-хроников с ярко выраженными симптомами: истерии, навязчивые идеи, фобии, перверсии. В результате этого, а позже в качестве причины этого, он использовал интерпретацию символов как свой метод; следовательно, он был обязан прийти к определенной теории детства и человеческой природы.

Пришедшие вслед ему юнгианцы стали, с одной стороны, заниматься пациентами с установленными психозами, а с другой стороны, «нервными срывами» людей среднего возраста, и они, соответственно, развили терапию искусством и сформулировали теорию, полную идей о высокой и примитивной культуре, с уменьшенным акцентом на сексуальности.

Но Райх имел дело главным образом с более молодыми людьми, часто еще неженатыми. Таким образом, и его пациенты, и его собственные прозрения диктовали ему более физиологические методы.

Если вновь обратиться к Салливану, то он работал с амбулаторными шизофрениками, и в его распоряжении были лишь методы собеседований, при помощи которых он пытался восстановить пошатнувшуюся уверенность своих пациентов.

Морено, работавший с преступниками в школе- интернате, развивал метод групповой терапии. Эта ситуация в принципе снимает акцент с феномена переноса и способствует социализации личности.

В каждой психотерапевтической школе пристрастия, диапазон пациентов, метод и теория тесно связаны. С точки зрения науки, в этом нет ничего предосудительного. Можно было бы только пожелать, чтобы теоретики меньше экстраполировали собственную практику на «человеческую природу» — как и все вообще медики, чрезвычайно к этому склонные, как будто человечество по самой своей природе — пациент. Наоборот, хотелось бы надеяться, что все критики и логики, наконец, начнут отдавать себе отчет в эмпирических основаниях лю

бых теорий, которые они сейчас всячески преуменьшают.

7. Саморегуляция невротика и концепция терапевта

Любому, кто с интересом относится к различным школам и методам психотерапии (которые мы только что рассмотрели, конечно же, достаточно поверхностно), может прийти в голову новая мысль: человеческая природа в своей основе представлена по частям - верно, но лишь частично — в каждой из этих терапий. Она создает себя сама; и это творческое приспособление в благоприятных обстоятельствах само по себе является неотъемлемой чертой человеческой природы. Это — та же самая сущностная сила, которая является prima facie очевидной в любом заслуживающем внимания человеческом опыте. Задачей психотерапии является заручиться поддержкой сил творческого приспособления пациента без того, чтобы вынуждать его прийти в соответствие со стереотипами научной концепции терапевта.

Итак, мы вплотную подошли к вопросу отношений между возможностью непосредственной саморегуляции невротика и концепцией врача о человеческой природе, которую предстоит восстановить. Для пациента совершенно естественным будет следовать концепции врача; однако он, без сомнения, имеет и другие возможности. Следовательно, мы еще раз можем убедиться в важности предостережения Левина, которое было процитировано, не анализировать структуру актуальной ситуации в терминах, слишком далеко отстоящих от целого.

Можно рассмотреть эту ситуацию следующим образом: общепризнано, что «природа человека» (какой бы ни была концепция) является сочетанием не только биологических, но и культурных факторов; и эти культурные показатели, особенно в нашем обществе, можно назвать крайне противоречивыми. Возможно, сосуществование противоположностей и есть определяющий параметр нашей культуры. Помимо этого, существуют, без сомнения, отличительные особенности личности и семьи. И все-таки, самым важным является самосозида- ние личности, ее творческое приспособление к различным обстоятельствам, начинающееся с самого рождения; и не только к чисто внешним «условиям», которые могут быть «нарушены», и не столько даже собственно «приспособление», сколько подлинный рост. Присутствие всех этих изменчивых и оригинальных факторов в пациенте делает очевидно желательной такую терапию, которая ориентируется на установленную норму настолько мало, насколько возможно, и пытается исходить максимально возможным образом из структуры ситуации, существующей здесь и теперь.

Следует заметить, что терапевт часто пытается навязать свой стандарт здоровья пациенту, и, когда это у него не получается, восклицает: «Саморегулируйтесь, черт бы Вас побрал! Я же объяснил Вам, что такое саморегуляция!». Пациент делает одну попытку за другой, но у него ничего не выходит, и он попадает в атмосферу постоянных упреков: «Вы как мертвый», или «Вы ничего не хотите», — высказываемых частично в виде терапевтической интервенции, а частично в откровенном раздражении. (Вероятно, второе даже лучше.)

Обычно ситуация выглядит следующим образом: терапевт использует свою научную концепцию как общий план лечения, адаптируя ее к особенностям каждого пациента. Этой концепцией он намечает задачу, в ее рамках замечает сопротивления, решает их упорно преследовать или позволить им пока существовать; следуя своей концепции, он обнадеживается или отчаивается по поводу результатов. Каждый такой план - конечно, лишь результат абстрагирования от конкретной ситуации, но терапевт непременно уверует в эту абстракцию. Например, если показателем динамики при применении его метода является вегетативная энергия, и он использует физиологический метод, то он преисполняется надеждой, когда видит освобождение мускулов и усиление кровотока, и впадает в отчаяние, если пациент не может или не хочет делать упражнения. Ток крови (он уверен в этом) свидетельствует о положительной динамике. Однако, для наблюдателя другой школы ситуация могла бы выглядеть следующим образом: пациент действительно меняется в процессе воздействия на его тело врачебных манипуляций, или тех заданий, которые он проделывает сам по указанию терапевта. В контексте же «бытия самим собой» вне стен терапевтического кабинета оказывается, что пациент лишь изучил новую систему защиты против «угрозы извне», или, что еще хуже, научился вести себя так, как будто он всегда находится в кабинете. Конечно же, пациент очень скоро начинает верить в те же абстракции, что и его терапевт, каковы бы они ни были. В своей позиции наблюдателя за тем, как «что-то должно происходить», он видит, что захватывающие события действительно имеют место. Это придает его жизни совершенно иное измерение, и это

стоит потраченных денег. В конечном счете, что- то и впрямь срабатывает.

Мы отдаем себе отчет, что все сказанное звучит несколько иронически; в конце концов, все мы находимся в одной лодке, скорее всего, это неизбежно. Но даже и в этом случае будет правильно называть лопату лопатой.

8. «Следование за сопротивлением» и «интерпретация того, что появляется»

Позвольте нам поместить это положение в контекст классических противоречий между архаичной «интерпретацией всего, чтобы ни появлялось» и более поздним «следованием за сопротивлением» (в крайнем своем выражении это «характероа- нализ»). Эти подходы связаны неразрывно.

Обычно начинают с того, «что появляется» само по себе, — это то, что пациент спонтанно приносит в кабинет, будь то ночной кошмар, или недобросовестное отношение, или безжизненная речь, или сжатая челюсть — все, что когда-либо принесло ему неприятности. Но даже и в этом случае (что обычно не принимается в расчет) приход к врачу является в той же степени «защитой» против собственного творческого приспособления, сопротивлением собственному росту, в какой криком о помощи. В любом случае, терапевт начинает с того, с чем пациент пришел. Однако, доказано, что если слишком продолжительное время заниматься только тем, что предъявляет вам пациент, он начинает уклоняться и двигаться по кругу. Поэтому, как только становится заметным несомненное сопротивление (согласно используемой концепции), следует «нанести удар» по нему. Но в момент нанесения

этого «удара», пациент, конечно же, изолирует опасное место и пускает в ход другую защиту. В связи с этим возникает проблема одновременной атаки на обе защиты для того, чтобы пациент не смог заменить одну другой. Но не означает ли это следования тому, что появляется и что приносит пациент? Однако, новая ситуация, конечно же, имеет большие преимущества: терапевт теперь понимает больше, поскольку он включен в ситуацию, которую сам отчасти создал; реакции, которые возникают, подтверждают его предположения или изменяют их направление; терапевт «врастает» в реальную ситуацию, внося в нее что-то от себя, он также сооружает собственную систему защиты против невротических элементов этой ситуации. И есть надежда, что в один прекрасный день структура невротических элементов, последовательно ослабленных, рухнет.

Так к чему мы клоним, давая такую до смешного запутанную картину происходящего? Мы хотим сказать, что «интерпретация того, что появляется» и «следование за сопротивлением» неразрывно связаны в реальной ситуации. И если в терапии происходит какой-то сдвиг, то и непосредственные реакции пациента, и невротическое сопротивление, и концепция терапевта, и его не-невротические защиты против того, чтобы его обманывали, им манипулировали, и так далее — все это постепенно разрушается. Именно концентрация на конкретной структуре актуальной ситуации дает больше всего надежды на растворение невротических элементов. И это означает, разумеется, менее ригидное цеп- ляние за свою научную концепцию, чем это принято в данной профессии.

9. Двойной характер симптома

Структура ситуации — это внутренняя согласованность ее формы и содержания; и мы попробуем доказать, что концентрация на ней создает соответствующее отношение между текущей саморегуляцией пациента и концепцией терапевта.

Одним из величайших открытий Фрейда является обнаружение двойного характера невротического симптома: симптом является и выражением жизненной силы, и «защитой» против этой силы (мы предпочитаем говорить «самоподавляющая атака на собственную жизненность»). Теперь все терапевты сходятся в том, что следует «использовать здоровые элементы, чтобы сразиться с неврозом». Звучит очень мило, и подразумевает желание сотрудничать, врожденную честность, оргазм, желание быть хорошим и счастливым. Но что, если наиболее жизненные и творческие элементы — определенно «невротические», и для пациента характерна невротическая саморегуляция?

Этот вопрос очень важен. Обычно упоминание об использовании здоровых элементов подразумевает, что невроз — просто отрицание витальности. Но не является ли фактом то, что невротическая саморегуляция поведения имеет положительные черты, часто творческие, иногда отмеченные очень высокими достижениями? Очевидно, что невротическую направленность невозможно считать только негативным явлением, поскольку она в действительности оказывает сильное формирующее воздействие на пациента, а положительный эффект нельзя объяснить отрицательной причиной.

Если основная концепция здорового человеческого характера (какова бы она ни была) правильна, тогда все вылеченные пациенты становились бы похожими. Тот ли это случай? Скорее уж можно заметить, что, достигнув здоровья и спонтанности, люди начинают быть более разными, максимально непредсказуемыми и «эксцентричными». Это как раз невротики определенного типа похожи: сказывается мертвящее действие болезни. Здесь мы вновь убеждаемся в том, что симптом имеет двойной аспект: как негибкость, он превращает человека во всего лишь пример одного из видов «характера», коих всего полдюжины. Но как плод его собственной творческой самости, симптом является выражением уникальности человека. И найдется ли такая научная концепция, которая осмелится a priori охватить весь диапазон человеческой уникальности?

10. Лечение симптома и подавление пациента

Наконец, давайте рассмотрим нашу проблему с точки зрения тревоги пациента. Для того, чтобы «реставрировать» человеческую природу, терапевт наносит удар по характеру, возрастает тревога и, соответственно, понижается самооценка. Столкнувшись со стандартом здоровья, которому он не может соответствовать, пациент чувствует себя виноватым. Раньше он чувствовал вину из-за того, что мастурбирует, теперь он виноват в том, что недостаточно этим наслаждается (его удовольствие обычно возрастало, если он чувствовал вину). Терапевт становится все более правым, пациент же кругом неправ.

Однако, мы знаем, что под «защитной» характеристикой, а на самом деле в самой защитной характеристике, всегда лежит прекрасное, положитель

ное детское чувство: возмущение в неповиновении и вызове, преданный восторг в привязанности, уединение в одиночестве, агрессивность во враждебности, творческое начало в беспорядке. Неужели и эта часть тоже совершенно не соответствует настоящей ситуации? Ведь здесь и сейчас предостаточно поводов для возмущения, и кое-что для преданности и восхищения, и учитель - для того, чтобы его разрушить и ассимилировать, и тьма, где лишь творящий дух несет проблеск света. Естественно, никакая терапия не может уничтожить эту врожденную экспрессию. Но мы считаем, что врожденная экспрессия и ее невротическое использование в настоящем формируют полную фигуру, поскольку являются продуктами текущей саморегуляции пациента.

Что же должно стать результатом ударов по сопротивлениям? Встревоженный и чувствующий себя виноватым, подвергшийся прямой атаке, пациент подавляет свою внутреннюю целостность. Предположим, что в итоге успех достигнут, связанная энергия высвобождена. Однако, пациент теряет при этом свой собственный арсенал и свою ориентацию в мире; вновь полученная энергия не в состоянии работать и доказывать свое существование в его опыте. Для интеллектуальных и симпатизирующих пациенту друзей результат выглядит следующим образом: процесс анализа был или подравнивающим и «приспосабливающим», или ограниченным и фанатичным, в зависимости от того, ставит ли основная научная концепция ударение больше на межличностное или личностное освобождение. Пациент действительно приблизился к теоретической норме, — так что теория снова доказана!

11. Требования хорошего метода

Позвольте подвести итог тому, что было сказано относительно невротической саморегуляции и концепции терапевта о саморегуляции организма:

Мы находим резонным считать, что сила творческого приспособления к терапии присутствует в каждом методе. Мы увидели, что желательно постулировать нормальность как можно меньше, только при абстрагировании от ситуации «здесь и сейчас». Существует опасность, что пациент приблизится к абстрактной норме только в контексте лечения. Мы пытались показать, что то, «что появляется» и «сопротивление лечению» имеют место в актуальной ситуации, и что вовлечение терапевта не следует рассматривать лишь как предоставление объекта для переноса, для него это — собственное врастание в ситуацию, ставящее под угрозу его предвзятое мнение. Напомним также, что невротический симптом есть структура из жизненных и мертвящих элементов, и что лучшие силы самости пациента инвестированы в него. И, наконец, существует опасность, что при уничтожении сопротивлений у пациента останется меньше того, чем было у него вначале.

Исходя из всего этого, мы считаем концентрацию на структуре актуальной ситуации основной задачей творческого приспособления. Следует добиваться синтеза нового целого, и сделать это главным пунктом сессии.

Однако, с другой стороны, абсурдно думать о том, чтобы хоть на миг перестать бороться с сопротивлениями, увеличивать тревогу, показывать, что невротические реакции не работают, оживлять прошлое, чтобы отказаться совсем от интерпретаций или отречься от науки. Чтобы результат был превосходным, не только связанная энергия должна быть высвобождена, и так далее; и, по-человечески говоря, что это за реальная встреча, если один из партнеров, терапевт, придерживает свои лучшие силы, хо, что он знает и потому может оценивать? Основная проблема сводится теперь к детализации структуры беседы: как использовать и разворачивать конфликт, тревогу, прошлое, концепцию и интерпретацию для того, чтобы достичь высшей точки — творческого приспособления?

12. Самоосознание в экспериментальных безопасных чрезвычайных ситуациях

Обратимся вновь к капралу Джонсу и его иерархии здоровых ответных реакций в чрезвычайной ситуации. Мы предлагаем взять за основу беседы следующую схему: инициировать безопасную чрезвычайную ситуацию путем концентрации на актуальной ситуации. Возможно, это выглядит странно, однако, это именно то, что присутствовало в моменты успеха терапевтов всех школ. Рассмотрим ситуацию вот каким образом:

1. Пациент, как активный партнер в эксперименте, концентрируется на том, что он фактически чувствует, думает, делает, говорит; он пытается как можно пристальнее сосредоточиться на возникающих в его сознании образах, на ощущениях в собственном теле, на своих моторных реакциях, на вербальном описании, и так далее.

2. Это то, что вызывает живой интерес пациента, поэтому ему нет нужды специально сосредота-

4-2141

чиваться на этом, оно само привлекает его внимание. Контекст может быть выбран терапевтом из того, что ему известно о пациенте и что согласуется с его научной концепцией сопротивления.

3. Это — нечто, что пациент осознает достаточно смутно, но по мере упражнения осознание облегчается.

4. При выполнении упражнения пациента поощряют следовать его собственным влечениям, свободно воображать и преувеличивать, потому что это безопасная игра. Он использует свое отношение, и преувеличенное отношение, к своей актуальной ситуации: позиция по отношению к себе, к терапевту, к своему обыденному поведению (в семье, на работе, в сексуальных отношениях).

5. Поочередно он то преувеличенно тормозит выражение своей позиции, то действует своим обычным образом в тех же самых контекстах.

6. Чем ближе и полнее содержанием становится контакт, тем большее беспокойство охватывает пациента. Это создает ощущение чрезвычайной ситуации, но, в данном случае, она безопасна и контролируема, что очевидно для обоих партнеров.

7. Цель состоит в том, чтобы в безопасной чрезвычайной ситуации подавленное намерение (действие, отношение, актуальный объект или воспоминание) стало бы доминирующим и преобразовало фигуру.

8. Пациент принимает эту новую фигуру как свою собственную, чувствуя, что «это я — тот, кто чувствует, думает, делает это».

Без сомнения, эта терапевтическая ситуация не является необычной; она не исключает использования любого метода, будь то метод припоминания, или интерперсональный, или физиологический; или любая иная концепции. Новым можно считать отношение к тревоге не как к неизбежному побочному продукту, а как к функциональному преимуществу; и это возможно, поскольку заинтересованная активность пациента является центром на протяжении всей сессии. При столкновении с чрезвычайной ситуацией пациент больше не пытается избежать или заморозить ее, но использует свою смелость или осторожность, и активно реализует поведение, которое становится доминантным. Он сам создает чрезвычайную ситуацию; она больше не является чем-то, что переполняет и поглощает его, появляясь непонятно откуда. И толерантность к тревоге - это то же самое, что и способность к формированию новой фигуры.

Если невротическое состояние - ответная реакция на несуществующую хроническую чрезвычайную ситуацию низкой интенсивности, которая характеризуется средним тонусом, унынием и постоянной настороженностью (вместо либо релаксации, либо наэлектризованности и отчетливой гибкой бдительности), тогда целью является концентрация на существующей чрезвычайной ситуации высокой интенсивности, с которой пациент может фактически справиться и использовать это для развития. Принято говорить пациенту: «Вы приняли это поведение, когда действительно были в опасности, — например, в детстве, но теперь Вы в безо

пасности, Вы уже взрослый человек». Это справедливо в той степени, в какой это принято самим пациентом. Но пациент чувствует себя действительно в безопасности только тогда, когда невротическое поведение не принимается, когда он лежа общается с дружески расположенным к нему человеком, и т.д. Если же терапевт атакует сопротивление, пациент бывает переполнен тревогой. Но самым важным для пациента в данной ситуации является то, что он чувствует, что ведет себя определенным образом в очень опасных обстоятельствах, и в то же самое время осознает, что находится в безопасности, поскольку может справиться с ситуацией. Это повышение хронической чрезвычайной ситуации низкого уровня до безопасной чрезвычайной ситуации высокого уровня напряжения, в которой внимание направляется тревогой и которая, однако, может быть контролируема активным пациентом. Техническая сторона проблемы в том (а), чтобы повышать напряжение под правильным руководством, и (b), чтобы сохранить возможность контроля над ситуацией, однако, не контролировать ее: чувствуя себя в безопасности, пациент находится на вполне адекватной сцене, где можно изобрести требуемое приспособление, а не просто парировать удар привычным образом.

Метод состоит в том, чтобы использовать каждую функционирующую часть как функциональную, вынося за скобки нефункционирующую часть или абстрагируясь от нее в актуальной ситуации. Это означает найти подходящий контекст и нужную форму эксперимента, которые могли бы активизировать все части, как целостность требуемого вида. Функционирующими частями можно считать: саморегуляцию пациента, знания терапевта, высвобожденную тревогу и (что не

менее важно) храбрость и творческую созидательную силу каждого человека.

Оценка

В конце концов, вопрос о правильном использовании концепции терапевта сводится к характеру оценки.

Имеются два вида оценки: внутренняя и сравнительная. Внутренняя оценка присутствует в каждом происходящем действии; это - конечная точка процесса, незавершенная ситуация, стремящаяся к завершению, напряжение — к оргазму, и т.д. Критерий оценки возникает в самом действии, и есть, в конце концов, сам акт как целое.

При сравнительной оценке, критерий является чем-то внешним по отношению к действию, действие сравнивается с чем-то другим. Это тот вид оценки, к которому особенно склонен невротик (и общественный невроз нормальности): каждое действие оценивается в сравнении с эго-идеалом, с точки зрения потребности в похвалах, деньгах и престиже. Это заблуждение (о чем знает любой художник или творческий педагог), что сравнительная оценка ведет к большим достижениям; это также иллюзия в тех случаях (хотя кажется благотворным стимулом), когда от сравнения ждут гарантий любви, освобождения от вины, и так далее; эти стремления были бы более полезны (менее вредны), если бы их не скрывали.

Нет никакого смысла для терапевта оценивать пациента сравнительно со своей собственной концепцией здоровой натуры. Ему следует использовать свою концепцию и другие знания описательно, для направления пациента и внушения, в качестве подчиненной по отношению к внутренней оценке, возникающей из текущей саморегуляции.

Дата добавления: 2015-02-02 | Просмотры: 667 | Нарушение авторских прав