АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

РАБОТА С ГНЕВОМ И ИНТРОЕКТАМИ

Вайолет Оукландер, доктор философии

В моей работе с детьми снова и снова возникали две важные проблемы: отрицательные интроекты и выражение гнева. Они безнадежно перепутаны, но в целях обсуждения я буду рассматривать их по отдельности.

В качестве своей терапевтической концепции я рассматриваю развитие здорового младенца. Я наблюдаю как он полностью использует свои ощущения - сначала чтобы выжить (сосание, поглаживания), потом чтобы больше узнать об окружающем мире (зрение, вкус, слух, осязание). Я вижу как он охотно упражняется и использует свое тело, чтобы овладеть контролем и умением. Я замечаю, что он конгруэнтно выражает свои чувства. Его интеллект быстро развивается, и он открывает язык как важное средство выражения чувств, потребностей, желаний, мыслей, идей. Здоровое, непрерывное развитие и экспрессия детского организма - ощущения, тело, эмоции и интеллект - основа детского чувства "Я"; сильное чувство "Я" ведет к хорошему контакту с его физическим и социальным окружением. В своей жизни крохотный младенец абсолютно зависим от взрослых во всех своих потребностях. Вырастая он становится все более и более опытным при встрече с некоторыми своими потребностями. Он может узнать их и может начать осознавать, что кроме потребностей у него есть много желаний (и нежеланий). Для него становится все более и более определенным, кто он как личность в этом мире. Начинают оформляться его границы.

В соответствии с этим растущий ребенок приобретает систему убеждений о себе и о том, как существовать в мире, которая будет воздействовать на него всю оставшуюся жизнь. То, как родители встречают потребности и желания ребенка или реагируют на их выражение, как они встречают бесстрашное развитие его чувств, тела, эмоционального выражения и интеллекта, глубоко влияет на его систему убеждений о себе. В течение этого времени впитываются многие негативные интроекты, потому что он еще не овладел искусством выплевывания или неприятия того. что для него ядовито. Пока еще он не умеет различать правду и неправду о себе. Он впитывает в себя то, что исходит от тех. кому он верит или хочет верить, от кого зависит сама его жизнь.

Пиаже (1962) описывает эгоцентризм ребенка. В соответствии с его теорией, только на 7 или 8 году жизни ребенок способен принять точку зрения другого человека, не утратив свою собственную, и он овладевает этой способностью постепенно. Учитывая этот феномен развития, можно понять уязвимость границы ребенка младшего возраста и его восприимчивость к ошибочным убеждениям о себе. Другими словами, он считает правдой все, что слышит о себе - и скрыто, и явно - и сам со всем соглашается. Если родители спорят, он считает себя виноватым в их конфликте. Если он болен, он должно быть плохой. Как будто этого недостаточно, дети, как правило, усиливают отрицательное чаще, чем положительное. Например, если двухлетний ребенок верит, что он неуклюжий болван, потому что его отец сурово кричит на него за то, что он разбил, он впоследствии усилит это убеждение, совершая другие неуклюжие, неловкие действия. Как будто нужно тысячу "успешных" опытов, чтобы возместить одну суровую оценку родителей.

Поскольку у ребенка сильная тяга к жизни и росту, он сделает все, что может, чтобы вырасти. Эта жизненная сила конструктивна в том, что она противостоит его негативной системе убеждений в отношении его "Я", хотя она может вызвать проблемы с родителями, учителями и обществом в целом. Организм в своем здоровом резком скачке роста, видимо, сам определяет, как ему функционировать. Позвольте мне объяснить.

Ребенок процветает в условиях принятия, одобрения, любви. В раннем возрасте, когда он еще искренне конгруэнтен, он может выражать чувство гнева по отношению к матери и из-за этого может столкнуться с неодобрением, отвержением и тем, что он считает потерей любви. Он начинает узнавать, что выражение чувства гнева чревато для него опасностью и что он должен делать все, что может, чтобы избежать дальнейшего вреда. Поскольку гнева нельзя избежать, он должен как-то определиться, что делать, когда он гневается. Обычно он сам решает подавить это чувство, сдерживать его. "Я сижу в своей комнате, пока оно не пройдет", - сказал мне один 8-летний мальчик. Невыраженная эмоция остается внутри ребенка, как камень преткновения, мешая здоровому росту.

Тем не менее организм упорно ищет достижения гомеостаза. Если эмоция остается ниже поверхности, ее нужно каким-то образом выразить, чтобы достичь некоторого удовлетворения, чтобы организм смог заняться следующей потребностью и т. д. в своем вечном цикле роста. Организм, видимо, выбирает какой-то способ выражения эмоции с осознанием ее или без.

Последовательность обычно такова: ребенок кричит, чтобы узнали о его потребностях. Родители думают, что он мокрый и меняют ему пеленку. Младенец кричит громче, поскольку на самом деле он хочет, чтобы его подержали на руках. Наконец один из родителей берет его на руки, и он замолкает. Так они ухватывают или упускают значение плача - его единственного средства сообщить. В несколько месяцев его плач становится разнообразнее, намекая родителям о потребностях ребенка. Кроме того, выражения его лица и позы тела начинают показывать, что он больше осознает свои потребности. Хотя маленький ребенок вскоре начинает учиться пользоваться речью как важным средством понятного сообщения, у него еще нет достаточного репертуара слов, чтобы высказать, что ему нужно. Если сказать:" Я хочу пить", ему легко, то эмоциональное выражение совершенно абстрактное. Так он может сказать своей маме: "Я тебя ненавижу!", где ребенок постарше, очевидно, скажет: "Я сержусь, когда ты говоришь по телефону вместо того, чтобы слушать меня". Мать реагирует шоком, неодобрением или, возможно, грустью на то, что ее собственный ребенок ненавидит ее. Она даже может закричать: "Никогда не говори мне так!". Ребенка запутывают многие реакции, которые он слышит, видит, чувствует. Даже самая просвещенная мать может вздрогнуть от его ненавистного замечания. Хотя он сделает лучшее из того, что мог, чтобы отразить свое внутреннее ощущение, сделать свое заявление, он чувствует неодобрение, отвержение и, что еще хуже, свою неполноценность. Впоследствии он может снова попытаться выразить свои эмоции. Старшему брату, который всего лишь ущипнул его, он говорит: "Я убью тебя!", это единственный известный ему способ сказать с некоторой силой: "Не делай со мной так!". Тут влетает его отец, воображая, что породил убийцу. "Больше так никогда не говори!", - говорит он с гневом, гораздо более бурным, чем у ребенка. В какой-то момент вроде этого ребенок решает, что для его выживания ему лучше найти какой-то другой способ обращения со своими чувствами.

В этот момент процесс усложняется. Сначала ребенок может чувствовать себя жутко виноватым из-за незначительного агрессивного чувства. С возрастом вина может перерасти в сильные чувства обиды и возмущения, или он может чувствовать себя столь плохим, постыдным или неполноценным, что его чувство индивидуальности поникнет, как увядающий цветок. Но поскольку личная жизненная сила очень сильна, он ищет способы решения дилеммы, способы, возможно, болезненные или даже разрушительные.

Организм с усилием продвигается вперед в своих постоянных попытках достичь гомеостаза. Каким-то образом он высвободит энергию гнева или позаботится о ней. Один ребенок может прибегнуть к ретрофлексии гнева. Иногда он буквально делает с собой то, что хотел бы сделать с другими. Он может долбить себя, выдергивать клоки волос. Он может душить себя приступами астмы, сжимать слизистую желудка, пока не появится язва или напрягать свои мышцы до головной боли, боли в животе и т.д. Другой ребенок прибегает к дефлексии гнева. Ни при каких обстоятельствах он не выражает подлинного чувства. Фактически, спустя какое-то время он забывает о нем. Тем не менее энергия остается и должна быть выражена. Он выбирает стукнуть кулаком и толкнуть. Это улучшает его состояние, но только ненадолго. Поскольку момент хорошего самочувствия быстро проходит, он снова и снова пытается вернуть его с помощью постоянных актов дефлексии.

Многие дети продолжают выражать это чувство с помощью ночного недержания мочи или с помощью одного из своих немногих средств контроля: отказа от дефекации. (Самая обычная форма энкопреза, которую я видела, представлена у ребенка, который решительно отказывается от дефекации, пока тело в своей потребности освободиться от яда не вытолкнет экскременты в неподходящее время).

Некоторые дети проецируют свой гнев на других, представляя, что все остальные гневаются на них; или что другие, а не они сами гневны. Чтобы дефлексировать или рассеять энергию гнева, некоторые поджигают, другие впадают в гиперактивность. Некоторые столь напуганы силой своего внутреннего гнева, что привыкают сдерживаться - они становятся мрачными, замкнутыми, молчаливыми, холодными.

Из всех эмоций ребенку сложнее всего выразить гнев. Ребенок может найти способ в какой-то степени выразить другие эмоции, такие как страх, грусть и радость, поскольку они, видимо, легче принимаются родителями и нашей культурой. Но даже их выражение могут пресекать, особенно если оно доходит до крайности. Ребенок, боящийся чудовищ (иногда проекций собственного гнева), может каким-то образом показывать этот страх. Однако родители ребенка обычно не признают его, а вместо этого решительно убеждают ребенка, что под кроватью нет чудовищ. Более сильные страхи, такие как страх одиночества, отвержения и потери любви остаются невыраженными, потому что они настолько глубоки, что ребенок не может найти слов, чтобы обозначить их.

Некоторые детские слезы принимаются в нашей культуре, иногда даже слезы мальчиков. Но многие родители обычно не одобряют что-то большее, чем символический плач. В результате этого большая часть горя остается обычно незавершенной. Горе, вызванное большинством потерь - родителей или бабушек и дедушек, дома или города, любимца, друзей, любимой игрушки - обычно подавляется. В некоторых случаях родители считают детскую утрату (например, игрушки) тривиальной или несерьезной; в других случаях они считают, что им нужно уберечь своих детей от жестокой реальности, отвлекая их от объекта горя.

Все мы поощряем счастье. Мы считаем детство беспечным временем и покровительственно улыбаемся, видя гримасы ребенка, гримасы, которые, видимо, выражают счастье. Однако, стоит ребенку выражать радость слишком долго, или слишком громко, или чрезмерно, он снова пожнет неодобрение. Недавно в Швейцарии я наблюдала, как маленькая девочка, около 2, 5 лет, отбросила свой стул в гостиничном ресторане, чтобы забыв обо всем с радостью побегать вокруг. Она счастливо смеялась, освободившись от стула, и бегала туда-сюда между столами, размахивая высоко поднятыми руками. Ее родители, заботясь об удобстве остальных обедающих, подняли ее, взгромоздили на стул и сурово отчитали. Поскольку ребенок ее возраста, возможно, не умеет понимать потребности других (в данном случае, обедающих), она, не сомневаясь, приняла послание - тем не менее сформулированное - что у нее что-то совершенно неправильно с чувством счастья и, далее, что она сама слишком плохая девочка для того, чтобы чувствовать счастье. Поскольку иногда она, по-видимому, понимает, что другим нравится, когда она улыбается или смеется, то теперь она должна иметь дело с замешательством, вызванным получением смешанных посланий.

Гнев, по-видимому, коварнее всего воздействует на наше общество, возможно, потому что он наименее дозволенная эмоция. Большая часть требующих терапии симптомов у детей прямо связана с подавлением гнева.

Я думаю, из всех эмоций гнев понимают наименее правильно. Его представляют в образе вспыльчивого, неконтролируемого чудовища, которое будет рваться и уничтожать, если ему дать волю. В самом раннем детстве то, что считают гневом, - по сути своей забота о себе, сообщение о своих потребностях, заявление, установление своего места в мире. Так что, если ребенок делает попытки позаботится о себе, взрослые считают, что он гневается. Если он говорит "Нет! Не делай этого со мной!" или "Я не хочу этого!" с горячностью и энергией маленького ребенка, пытающегося мобилизовать некоторую силу и мощь, чтобы позаботиться о себе, считают, что он злой. (Часто попытки ребенка выразить какую-то силу кажутся гневом). Далее, поскольку его не услышали, ему приходится выкрикивать эти заявления, и тогда его, конечно, считают гневным. Если он усваивает, что должен сдерживать и свои заявления, и небольшой гнев, который он испытывает, то неизрасходованная энергия накопится и выстроит нечто неизмеримо большее, чем каждый инцидент сам по себе, и действительно может показаться чудовищной. Дети часто боятся накопления гнева, который они чувствуют в себе.

Вдобавок к замешательству дети получают двойное послание о гневе. Они узнают, что для них неприемлемо гневаться, в то время как они испытывают на себе вспышки гнева взрослых или очень прямо, или косвенно в виде холодного неодобрения.

Подавление эмоций, особенно гнева, по существу связано с поглощением негативных интроектов. Эмоции ребенка формируют саму его суть, само его существование. Когда его чувства не имеют права на существование, то и он его не имеет. Когда его чувства презирают, отделываются от них, высмеивают, сурово на них реагируют, он чувствует себя глубоко отвергнутым. Хотя он и его тело, стремясь к здоровью косвенными путями, могут найти какой-то способ выразить эмоцию, все же он затаивает чувство, что он плохой. Он не выбирает чувства сознательно - они просто вскипают. В смятении он чувствует, что не имеет права их иметь; он чувствует, что не имеет права быть, существовать, если они у него есть, особенно из-за того, что эти чувства и он сам вызывают у родителей так много тревоги, неодобрения и гнева на него. Кроме того, чтобы позаботиться о себе, он начинает себя вести так, что навлекает на себя еще больший гнев. Он не может победить. В глубине души он знает, что с ним что-то не так.

Когда ребенок начинает впитывать эти негативные послания о себе, он, как правило, чувствует актуальную потерю "Я". Он начинает прерывать и зажимать собственный рост, даже когда он растет. Он закрывает чувства, напрягает мышцы, отказывается от выражения, отключает ум. Его чувство "Я" может стать столь диффузным, что ему приходится вовлекаться в разные формы защитного поведения, чтобы сохранить какую-то видимость жизни. Одни дети становятся конфлуэнтными[1]: они должны слышать от других, кто они, или буквально держаться за других все время, чтобы испытывать чувство "Я". Вторые стараются как можно больше угождать, чтобы их хоть немного поняли, чтобы их самочувствие хоть чуть-чуть улучшилось. Третьи становятся робкими, осторожными или навязчивыми, чтобы сохранить чувство контроля и силы в мире, где они чувствуют себя слабыми и беспомощными. Четвертые воруют ради вызванной мимолетным достижением нервной дрожи, ради приступа возбуждения, которое заменяет собой чувство "Я". Некоторые избегают говорить правду о чем бы то ни было, поскольку справляться с правдой чересчур мучительно. Некоторые дети разражаются бранью или впадают в ярость, не только чтобы рассеять энергию гнева или фрустрацию от того, что их никогда не слушали, а как способ почувствовать некоторую силу и индивидуальность.

Само поведение, которое приводит детей к терапии, позволяет им в некоторой мере приобрести чувство "Я", почувствовать какую-то силу в мире, где они так бессильны, выразить, кто они и что чувствуют. Они ведут себя так, не соответствуя своим возможностям, чтобы вырасти, чтобы выжить, заполнить свои пустоты, вступить в контакт со средой, заявить о своих потребностях. Такое поведение - фактически кампания в защиту равновесия организма. Оно часто становится для детей способом бытия в этом мире - их образом жизни, их ходом развития. Они не просто составляют мнение о том, кто они, опираясь на то, как реагируют на саму их индивидуальность их родители и общество, а и определяют, как они должны жить в этом мире, чтобы выжить и вырасти. Если не прибегать к терапевтическому вмешательству, то этот способ бытия может преследовать их в течение всей взрослой жизни.

Когда ребенка приводят на терапию, я знаю, что я должна помогать ему в его поисках силы и самостоятельной поддержки. Мне нужно найти способ помочь ему вспомнить, восстановить, обновить и усилить то, что когда-то было у крохотного младенца, а сейчас кажется утерянным. Когда его чувства пробудятся, когда он снова начнет узнавать свое тело, когда он узнает, примет и выразит свои погребенные чувства, когда он научится использовать свой разум, чтобы выбирать, чтобы вербализовать свои желания, потребности, мысли и идеи, чтобы находить способы сообщить о своих потребностях, когда он узнает, кто он и примет свою личность, отличающуюся от вашей и моей, тогда он снова найдет себя на принадлежащем ему по праву пути роста. Мне нужно помочь ему узнать, что его поведение, направленное на выживание, непродуктивно и что можно выбрать другие формы поведения, удовлетворяющие его в большей мере. Мне нужно помочь ему осознать те неправильные послания о нем, которые он считает своими собственными, помочь понять, как он мог бы справляться с ними в своей жизни.

Прежде чем вдаваться в дальнейшее обсуждение интроектов, мне хотелось бы представить несколько примеров из моей практики, чтобы продемонстрировать актуальный терапевтический процесс, имеющий прямое отношение к выражению гнева.

Я различаю четыре стадии в работе с детским гневом:

1. Беседа с ним о гневе. Что это такое, что их гневит, как они его выражают, как он связан с телом.

2. Помочь им научиться узнавать и принимать свой гнев, потом выбирать способы его выражения; эксперименты с практическими способами выражения, ведь прямота не всегда удобна в детском мире.

3. Помочь детям продвигаться к актуальному чувству гнева, с которым они могут справиться, и представить им возможность эмоционально выразить его в совместной работе.

4. Давать детям опыт прямого словесного выражения своих чувств гнева: говорить то, что им нужно сказать; давать им опыт заботы о себе: отстаивать себя при необходимости.

Многие дети настолько далеки от контакта со своими чувствами, что нам приходится много о них беседовать. Им особенно неизвестны все тонкости и нюансы чувств, и чем больше опыта они приобретают, знакомясь с разными формами и описаниями чувств, тем лучше они способны сообщать о них. Гнев, например. можно проранжировать от слабого раздражения и досады до открытого бешенства, ярости и неистовства. Кроме просто беседы можно сделать следующее:

1. Рисовать картинки чувств гнева всех видов, иногда используя просто цвета, линии и формы.

2. Использовать барабанный бой, чтобы выразить разные формы гнева.

3. Применять музыку для иллюстрации разных чувств гнева.

4. Использовать творческие любительские спектакли, чтобы показать гнев - превосходный способ включить тело.

5. Рассказать истории и читать книги на тему гнева.

6. Играть с карточками, на которых написано "Что тебя злит?" или "Что тебя бесит?" и т.п.

7. Составить список того, что гневит вас.

Я просила группу детей назвать мне слова, которые они употребляли. или мысли, когда они гневаются. Я писала их на большой доске, в то время как они их выкрикивали. Составив длинный список, мы посмотрели на него и обнаружили, что некоторые из них как бы нападают, набрасываются с кулаками, в то время как другие выражают внутренние чувства. Мы побеседовали об этом и потом обсудили свои индивидуальные способы обращения с гневом - внутренние или внешние. Я попросила их закрыть глаза, пока я задавала им релаксационное упражнение. Я спросила:" Что вас гневит?", "Что вы делаете?", "Вы идете внутрь или наружу?". Все они рисовали картинки, на что похож их гнев внутри тела и что они делают, когда гневаются. Процесс гнева у каждого ребенка был ясно изображен. Один 11-летний мальчик нарисовал лабиринт с фигурами своих друзей в правом верхнем углу и изображением себя внизу слева. Он написал "Куда идти?" рядом с изображением себя и "Одиночество" вверху картинки. Он сказал, что когда он сердится, он просто не знает, как быть со своими друзьями, и чувствует себя отделенным и одиноким. Когда дети начинают понимать, как они обходятся со своим гневом, тогда мы можем заняться поиском более удовлетворительных способов.

Детям нужно много указаний о том, как освободиться от чувств гнева способами, не деструктивными для них. Как я отмечала выше, взрослые не позволяют детям гневаться; тем не менее гнев должен быть выражен. Но прежде чем дети смогут даже начать по здоровому выражать свои чувства, мы должны сделать несколько существенных шагов. Во-первых, я помогаю детям осознать свой гнев, узнать гнев. Это первый шаг в том, чтобы дети ощутили силу и целостность вместо того, чтобы в страхе убегать от гнева и избегать его или избавляться от него окольными путями, которые могут повредить им или отчуждать других. Во-вторых, я помогаю детям узнать, что гнев - это естественное, нормальное чувство, которое испытываем все мы, что гнев - это просто гнев, эмоция, ни плохая, ни хорошая. В-третьих, я поощряю детей принимать свои собственные чувства гнева. Тогда они могут совершить сознательный выбор, выразить гнев прямо или выразить его косвенно каким-то другим способом. Наконец, мы экспериментируем со многими отдушинами: колотим кулаками подушку, рвем газету, комкаем бумагу, пинаем подушку или банку, бегаем вокруг дома, бьем кровать теннисной ракеткой, кричим в душе или в подушку, пишем о гневе, рисуем гнев, сдавливаем, колотим глину.

Кевин, 6 лет, ретрофлексировал свой гнев буквально терзая себя и ломая свои вещи. Он никогда не позволил бы себе гневаться. В течение многих сеансов мы занимались особыми упражнениями, чтобы помочь ему усилить восприятие ощущений и тела. Однажды, когда мы играли с глиной, я спросила его о других детях в школе. Его тело, как и голос, напряглись, когда он упомянул имя одного мальчика. Очень мягко я спросила у него, выводил ли его иногда из себя этот мальчик. Кевин кивнул мне и рассказал, как этот мальчик дразнил его. Я спросила, а что он делал, когда гневался на него. Он опустил голову и сказал: "Я не знаю". Я поставила перед ним подушку, сказав: "Давай представим, что этот мальчик сидит на подушке. Что ты хотел бы ему сказать?".

Кевин: Я не знаю.

Вайолет: Хорошо. Я знаю, что мне хотелось бы ему сказать. МНЕ НЕ НРАВИТСЯ, КОГДА ТЫ ДРАЗНИШЬ МОЕГО ДРУГА КЕВИНА! МЕНЯ ЭТО БЕСИТ!

К.: (хихикает).

В.: Ты можешь сказать ему, что ты сердишься?

К.: (качает головой).

В.: (ударяя кулаком подушку). Мне хотелось бы ударить тебя за то, что ты дразнишь Кевина!

К.: (громко смеется).

В.: Попробуй ты.

К.: (для пробы бьет подушку).

В.: Давай вместе.

Мы начали вдвоем колотить подушку. Кевин все время смеялся и хихикал. Вскоре мы вдвоем беседовали с воображаемым врагом на подушке. Я сказала Кевину, что он может бить кулаком подушку или кровать, когда он на кого-то сердится. Воспитывающая его мать(четвертая в его юной жизни) сообщила, что он ежедневно занимался этим подолгу после школы и что он прекратил царапать себя.

В действительности история жизни Кевина очень сложна. В свои всего 6 лет он уже был вполне умудрен в тяжелой жизни. Жестокое физическое обращение и отвержение оставили его глубоко встревоженным. Разными способами он давал понять, что не хочет жить, что он чувствует, что не имеет права существовать. Выжившая его часть чувствовала глубокую ярость; ярость которая ужасала его. Я считала, что в нашей работе я смогу обеспечить его некоторыми необходимыми средствами обращения с чувствами, которые как малейший гнев, пугают его. Когда мы направили его гнев во вне, у него начало развиваться более сильное чувство "Я". В течение ряда сеансов он работал над развитием обращения с гневом в своей настоящей жизни. Он по-разному выражал небольшие кусочки гнева: с помощью кукол, глины, рассказывания историй, сцен на подносе с песком. Когда он выражал свой гнев, он в то же время чувствовал, что я принимаю такие его чувства. Каждое сделанное им утверждение о себе усиливало его чувство "Я". Вскоре он смог проигрывать с кукольными персонажами сцены, изображающие жестокое физическое обращение с ним и сцены одиночества. Появились многие другие чувства, связанные с этими эпизодами, при этом они нарастали. Наконец, Кевин почувствовал себя достаточно сильным, чтобы эффективно заняться своим плохим чувством "Я".

Выражение в малых дозах составляет сущность детской терапии. Дети попадают к терапевту с сопротивлением в качестве своего единственного союзника, единственного средства сохранить себя. Когда они начинают доверять, когда они начинают чувствовать поддержку в большей степени, они могут себе позволить открыться, рискнуть, стать немного уязвимыми. Мы снова и снова встречаемся с сопротивлением в процессе терапии. Ребенок немного приоткрывается, потом закрывается. Всякий раз, когда ребенок закрывается, указывает на прогресс, так как это способ ребенка сказать: "Вот сейчас с меня хватит! Остальное придет позже". И остальное действительно приходит позже, спустя немного времени.

Билли, 9 лет, дефлексировал свой гнев. Его направили ко мне из школы из-за непослушного поведения - он дрался, пинался, боролся. Из-за военной карьеры отца семья Билли за эти 9 лет много раз переезжала. С самого первого сеанса вместе с родителями было ясно, что вся семья в беде: мать Билли явно депрессивна, его отец отрицает существование всяких проблем, младшая сестра, не присутствовавшая на первом сеансе, страдала астмой, экземой и хроническим ночным недержанием мочи. Поскольку Билли привлекал наибольшее внимание именно его привели за помощью. Родители отказались от своей или семейной терапии и попросили меня "вылечить" только Билли.

Я не отказываюсь работать с ребенком, даже если очевидно, что вся семья нуждается в "лечении". Билли уже сформировал систему убеждений о себе и образ жизни, который подрывал его здоровье. Если его семья хотела отдать его на терапию, то я хотела помочь ему обрести как можно больше самостоятельной поддержки. На нашем первом сеансе Билли сжался в углу кушетки, когда его родители оттарабанивали список обвинений в его адрес.

Для меня важно устроить первый сеанс таким образом, чтобы ребенок слышал все, что говорят. Это мое время начать устанавливать некоторый контакт с ребенком и позволить ему узнать, что хотя я слушаю его родителей, я точно так же знаю и уважаю его точку зрения. Кроме того, это возможность для мня начать изменять его мнение о том, что его привели (может быть даже затащили) на терапию, на позицию выбора и ответственности за приход.

Когда родители говорили, я часто контактировала взглядом с Билли, спрашивая его, согласен ли он с тем, что они говорят. Он пожимал плечами и говорил: "Я не знаю". Я улыбалась ему, и мы все продолжали. В конце сеанса я провела 5 минут с Билли наедине, рассказывая ему, как я работаю с детьми, показывая ему свой кабинет, и он согласился с тем, что он захочет вернуться.

На следующий сеанс непослушный ребенок пришел тихий, не говоря ни слова, с напряженным телом и мучительным выражением на лице. Поскольку мне на первом сеансе показалось, что он особенно увлекается рисованием, я попросила Билли нарисовать картинку - все, что он хочет, и он неохотно согласился.

Билли: Что я должен нарисовать?

Вайолет: Все, что хочешь.

Б.: Я знаю, я нарисую что-нибудь, что мы учили в школе.

В.: Ты не возражаешь, если я буду наблюдать?

Б.: Ладно. (Он увлечено рисовал, когда я сидела и наблюдала).

Б.: Это вулкан.

В.: Расскажи мне о нем.

Б.: Это не действующий вулкан, это спящий вулкан. Это раскаленная лава(красные линии внутри коричневого вулкана с толстыми стенками), которая еще не изверглась. А это дым выходит из вулкана. Он должен выпустить немного пара.

В.: Билли, мне хотелось бы, чтобы ты еще раз рассказал мне о вулкане, мне хотелось бы, чтобы ты представил, что у вулкана есть голос. Он может говорить, а ты будешь его голосом, как голос куклы. Итак, расскажи мне о своем вулкане еще раз. Начни со слов: "Я вулкан".

Б.: Хорошо. Я вулкан. Внутри меня раскаленная лава. Я спящий вулкан, я еще не взорвался. Но взорвусь. Из меня выходит серый дым.

В.: Билли, встань и представь, что ты вулкан. (Билли встает). Если бы ты на самом деле был вулканом, если бы твое тело было вулканом, где бы была раскаленная лава?

Б.: (очень задумчив, наконец положил руку на живот). Вот здесь.

В.: Билли, что было бы, если бы раскаленная лава была тобой, а мальчик был бы вместо вулкана?

Б.: (немного подумал, глаза блестят). ГНЕВ!

Потом я попросила Билли нарисовать картинку о том, как по его мнению, выглядит его гнев, просто используя цвета, формы и линии. Он нарисовал большой жирный красный круг, внутри цветной. Я писала на его рисунке, когда он диктовал: "Это гнев Билли внутри его живота. Он желтый, красный и серый, и оранжевый. Из него вырывается дым". Потом мы составили список того, что гневите его: "Моя сестра приводит в беспорядок мою комнату. Когда я ввязываюсь в драку. Когда я падаю с велосипеда. Когда я сломал свой замок".

В этой точке Билли осознал, сколько он открыл о себе, и больше не стал говорить о гневе. Он открылся в этом сеансе настолько, насколько захотел, а затем укрылся за своей защитной стеной. Мы закончили сеанс игрой в шашки.

На сеансе, который только что закончился, Билли был не готов выразить свой гнев иначе, чем в рисунках. Кроме того, он видимо. признал только самый поверхностный гнев. В каждом последующем сеансе Билли хотел присвоить все больше и больше своих чувств гнева, работая с глиной, подносом и песком, рисуя. Когда он немного выразил гнев, стали появляться другие чувства: горе от утраты друзей при каждом переезде, страх приобретать новых друзей, потому что он знал. что может снова переехать, чувство отчаяния и одиночества, чувство беспомощности по отношению к депрессивной матери.

На одном сеансе Билли выстроил круг животных на подносе с песком. На сцену вышел лев и напал на удивленных зверей.

В.: Ты какое животное?

Б.: Я лев.

В.: Что во льве напоминает тебе тебя?

Б.: Я не знаю.

В.: Ты когда-нибудь испытывал желание атаковать?

Б.: Да!

В.: На кого бы ты нападал?

Б.: Ну, на ребят, которые докучают мне в школе.

В.: Что ты делаешь, когда злишься на своего папу?

Б.: Я не злюсь на него. Он бы высек меня!

В.: А на маму?

Б.: Иногда она кричит на меня, и я сержусь. Но она рассказывает отцу.

Потом мы немного поговорили о том, как находиться в состоянии гнева, и о потребности выражать его.

На более поздних сеансах у Билли ускорилось выражение гнева с помощью символических средств. Присвоение гнева у него было минимальным, но было. Однажды Билли создал две команды людей из песка.

Б.: Здесь две армии.

В.: Что происходит?

Б.: У них война.

В.: Проводи войну.

Б.: Хорошо.

Билли начал разыгрывать свою войну. К концу у одной стороны остался только один выживший воин, который печально хоронил своих товарищей (его собственные слова), в то время как другая сторона праздновала победу.

В.: Кто из них ты?

Б.: (немного подумав). Он. (командир выигравшей армии).

В.: Как это - выиграть в битве?.

Б.: Хорошо1

В.: Как ты думаешь, что он чувствует? (указываю на единственного выжившего из проигравшей команды).

Б.: (тихим голосом). Ему плохо. Он совсем один.

В.: (мягко). Ты когда-нибудь чувствовал себя, как он, Билли?

Б.: (очень тихо бормочет). Да, все время.

Мы немного обсудили это, потом Билли пожал плечами и снова облекся в свой защитный панцирь.

Я работала с Билли всего 4 месяца, потом его семья снова переехала, на этот раз в Окинаву. За 4 месяца Билли стал более спокойным, более довольным собой. Его хулиганство в школе прекратилось. Поняв свои собственные страхи и гнев, он начал немного понимать депрессию своей матери. Он стал для нее буквально чем-то вроде терапевта (очень обычное происшествие). Родители очень мало верили в то, что терапия изменит Билли. "Наверное, он перерос эту стадию", - говорили они. Билли знал лучше. В письме, которое я получила от него, он писал: "В этот раз я не боялся переезжать из-за всего того, о чем мы беседовали. Я также завожу друзей. Я знаю, что у меня везде будут друзья. Может быть, я снова вас увижу. С любовью, Билли".

Иногда дети дают волю своим чувствам гнева, родители выражают опасение, что я учу их детей, как быть злыми, жестокими людьми. Тогда я рассказываю следующую правдивую историю в качестве примера важности прохождения через чувство.

Вскоре после опубликования моей книги "Окно в мир наших детей"[2] в 1978 году у меня брали интервью о моей работе Новости 2 канал (Лос-Анжелес). Они хотели снять фильм об реальной работе с детьми. Джон, 10 лет, и его родители дали согласие на съемки. Вот сжатое содержание опыта.

Вайолет: Как прошла твоя неделя, Джон?

Джон: Ужасно.

В.: Как так?

Дж.: В школе со мной никто не играет, потому что я плохой спортсмен. И дома мне не с кем играть.

В.: Нарисуй, пожалуйста, картинку, как ты это чувствуешь, используя линии, цвета и формы.

Дж.: (рисует перекрещенные серые и синие линии). Это как в школе. Плохо.

В.: А дома?

Дж.: (он рисует похожую картинку). Здесь мне тоже плохо.

В.: А как тебе это - плохо чувствовать себя в школе, дома, плохо все время?

Дж.: Плохо. (рисует еще одну картинку тусклыми блеклыми красками. Мы разложили все картинки и стали их рассматривать).

В.: Когда ты смотришь на эти картинки и видишь, как ты все время себя чувствуешь, что ты об этом думаешь?

Дж.: Я думаю, что злюсь, что это я.

В.: Ты можешь нарисовать, как выглядит эта злость?

Джон начинал рисовать как-то апатично, затем все больше и больше увлекался. Он рисовал черные и красные завитки, пистолет с выстреливающими из него пулями, нож со стекающей с него кровью, боксерские перчатки. Камера снимала все это.

В.: Можешь мне рассказать об этом?

Дж.: (громко кричит). Я так зол, что мне хотелось бы прирезать кого-нибудь. Я так зол, что треснул бы кого-то кулаком (рассказывая, Джон рисовал по всей бумаге толстые черные закорючки).

В.: (Так как из-за всех этих публичных съемок я в панике растерялась и лихорадочно соображала, что делать, я заметила, что Джон неожиданно глубоко вздохнул). Как ты себя чувствуешь?

Дж.: Хорошо! Мне понравилось это делать!

В.: Ты можешь нарисовать, как ты себя сейчас чувствуешь? (Джон рисует чудесную картинку - розовое, желтое, радугу и солнце).

Дж.: (улыбаясь, расслаблено). Я и правда замечательно себя чувствую, не то, что раньше. Почему просто рисование этих картинок улучшило мое состояние?

В этом вопросе для ребенка нет ничего необычного. Джон злился на свое состояние, но ретрофлексировал гнев и в результате чувствовал себя плохо, обиженным (обида - намек на ретрофлексированный гнев). Он был апатичным, подавленным, лишенным энергии. Когда его гнев высвободился, плохое самочувствие сменилось хорошим. Тогда мы смогли начать заниматься проблемой приобретения друзей.

Как упоминалось раньше, существует тесная связь между подавлением чувств и образованием негативных интроектов. Когда дети начинают узнавать свои чувства, доверять им, принимать и выражать их, их чувство "Я" и осознание своих прав усиливаются. Именно тогда можно и начинать смотреть на какие-то из их ошибочных убеждений о себе. Все младенцы выражают чувства, не обращая внимания на культурное окружение. Подавление чувств - выученный опыт. Некоторые дети учатся подавлять чувства, чаще всего гнев, в таком юном возрасте, что у них нет навыков их выражения, они не помнят, чтобы они когда-нибудь их испытали, нет слов, чтобы их описать. Эти дети очень рано сделали вывод, что они постыдные существа.

У тревожных детей ослаблено чувство "Я", что в свою очередь мешает хорошему контакту с другими. Глубоко внутри они чувствуют, что что-то упущено, они чем-то отличаются, они одиноки, что-то не так. Они обвиняют себя, хотя внешне и в качестве защиты могут обвинять других, считают, что они плохие, что они сделали что-то неправильно, что они плохо выглядят или недостаточно способны.

Даже положительные интроекты могут быть вредными, ибо даже они не вошли в жизнь детей, как что-то их собственное. Ребенок сам часто не верит им, говоря: "На самом деле это неправда. Я не так уж хорош". И в этом случае тоже имеет место скорее фрагментация, чем интеграция. Только когда дети более полно переживают себя, положительные интроекты могут стать их собственностью. Подростки или взрослые, которые никогда не испытывали интеграцию положительного интроекта часто говорят: "Я чувствую себя фальшивым".

В работе с детьми я ставлю перед собой задачу предоставить им возможность вспомнить, восстановить, обновить и усилить то, что у них было, когда они были крохотными младенцами. Мне нужно провести много опытов, чтобы пробудить чувства детей, вернуть их к радости, телесным движениям и соединить их с чувствами. Мне нужно помочь им пользоваться своим разумом, чтобы объединив его с речью, они могли заявить о том, кто они (и кем они являются), что им нужно, что они хотят, что им нравится и не нравится, о чем они думают.

Когда в процессе терапевтических отношений чувство "Я" у ребенка усиливается, мы можем тогда взяться за задачу конфронтации с негативными интроектами. Ребенку очень трудно открыто сказать: "Я плохой", "Я дрянной человек", "Я себе не нравлюсь". Обычно дети энергично защищают тот малейший признак "Я", который они чувствуют.

Работа над интроектами проходит в несколько стадий:

1. Признание их существования.

2. Определение тех частей "Я", которые ребенок ненавидит, с помощью очень специфических примеров, а не фраз типа "Я себя ненавижу!".

3. Тщательная разработка и персонификация этих ненавистных частей.

4. Если ребенок достаточно большой, понимание, откуда проистекает первоначальное послание.

5. Отделение полярных противоположностей в каждом из негативных интроектов - выделение заботящейся, принимающей, любящей части.

6. Научить принимать себя и заботиться о себе.

В своей работе я использую творческие, экспрессивные и проективные техники, такие как направленная фантазия, графика, коллаж, глина, рассказ историй, игра с куклами, поднос с песком, творческие спектакли, сенсорная активность, телодвижения, музыка, камера. Эти техники существенно помогают выразить то, что было спрятано и закрыто, пережить и усилить потерянные части себя. Они особенно ценны для выделения негативных интроектов и работы с ними.

Девятилетняя девочка рассказывает мне историю о "девочке с неряшливыми волосами" с небрежно нарисованной картинки. Когда она закончила, я спрашиваю: "Эта история как-то подходит к твоей жизни?. Она отвечает: "Ну, мне не нравятся мои волосы".

Вайолет: Покажи мне, какими тебе кажутся твои волосы. (Она рисует лицо с очень неаккуратными волосами). А теперь покажи мне, какими ты хочешь их видеть. (Она рисует лицо с прекрасными длинными белыми волосами). Поговори со своими неряшливыми волосами. Что бы ты хотела им сказать?

Ребенок: Я ненавижу вас! Почему вы не можете быть как эти? (указывает на белокурые волосы).

На этом сеансе мы преувеличиваем и тщательно рассматриваем ее чувства. Она чувствует себя утвержденной и принятой. Если бы я сказала: "О, я думаю, у тебя замечательные волосы", я бы только проигнорировала ее чувства. Так что даже если я могу так думать, я в тот момент не высказываю свое мнение. Иногда источник интроектов проявляется даже на таком сеансе.

В.: Кому-нибудь еще нравятся твои волосы?

Р.: Нет, иногда маме.

В.: Кому-то, как и тебе, не нравятся твои волосы?

Р.: Да, папе.

В.: Как ты узнаешь об этом?

Р.: Он говорит (гнев в голосе): "Иди причешись!"- или что-то в этом роде. И он любит волосы моей сестры (начинает плакать).

Очевидно, что обсуждение волос символизировало более глубокое отвержение. Тема отвержения всплывает вновь. Если бы я задавала ей более определенные вопросы об отвержении в этот момент, она почти наверняка пожала бы плечами и сказала: "Я не знаю", сигнализируя о своем сопротивлении работать с таким тяжелым предметом именно в этот момент.

Даже у очень маленьких детей хорошо развита критичность. С критикой себя они зачастую справляются лучше, чем их родители. Эта осуждающая позиция чрезвычайно пагубна для здорового роста. Ребенок может сказать: "Я должен делать лучше", зная, что воплощение этого пожелания лежит за пределами его сил и понимания. Таким образом, само желание "быть лучше" или "делать лучше" может усилить отчаяние ребенка. Кроме того, любая травма, большая или маленькая, взымает с ребенка дань в виде "невыраженных чувств", "незавершенных дел" и особенно в виде самообвинений.

По-моему, негативные убеждения, которые дети развивают в себе, нельзя изменить с помощью внешнего агента. Принятие всех своих частей, даже самых ненавистных, - это жизненное слагаемое неповрежденного, здорового развития. Такое принятие себя происходит путем усиления и развития его любящей части, заботящейся части, которая должна появиться вместе с плохим "Я", чтобы принять, понять, утешить и любить его. Когда дети принимают и переживают все свои стороны, не осуждая их, они радостно растут и развиваются. Когда мы вытаскиваем эти более темные стороны, освещаем их и создаем контакт с заботящимся "Я", дети испытывают интеграцию.

Я читала историю о демонах 10-летнему Эндрю. Мы беседовали о демонах, представляющих те части нас, которые нам не нравятся, но стоят на нашем пути.

Вайолет: На минуту закрой глаза и подумай о тех частях тебя, которые тебе не нравятся. Выбери одну из этих частей и нарисуй ее, когда будешь готов. Назови ее.

Эндрю: (рисует мультяшную фигурку с большими руками и ногами, с бинтами, синяками, порезами и темными пятнами по всему телу). Я ненавижу вот эту часть себя. Я всегда падаю, ударяюсь о предметы, режусь.

В.: Будь этой частью и расскажи мне о себе.

Э.: Я Мистер Клац[3]. Я всегда налетаю на предметы. Я всегда режусь, у меня везде шрамы и синяки.

В.: (Я поговорила с Мистером Клацом, и он рассказал мне о каждом синяке и шраме, и где он их получил). Эндрю, что ты хотел бы сказать Мистеру Клацу?

Э.: Я тебя ненавижу! Я хотел бы, чтобы ты ушел. Ты стоишь на моем пути! Ты мне мешаешь. Из-за тебя мне плохо. (Эндрю корчит рожи Мистеру Клацу).

На предыдущем сеансе мы уже работали с очень высокими ожиданиями отца по поводу его высоких спортивных достижений, так что мы уже имели представление, откуда проистекает это чувство неуклюжести. Эндрю уже выражал грусть по поводу отцовских требований и отвержений, однако у него осталось плохое чувство "Я".

В.: Каким бы ты хотел быть?

Э.: (описывает гибкого, атлетичного, красивого воображаемого человека).

В.: Эндрю, представь себе, что у тебя есть крестная мать-волшебница, и как только ты, Мистер Клац, порежешься или налетишь на что-нибудь, или свалишься c велосипеда, она появляется на сцене. Что бы она могла тебе сказать?

Э.: О, я не знаю. (Я жду). Подумаем. Наверное, она сказала бы: "Не чувствуй себя плохо. Ты мне нравишься. Как ты собираешься научиться чему-то новому, не чувствуя себя сначала неловким?".

В.: Твоя крестная-волшебница будет тебя критиковать?

Э.: Думаю, нет. Она, наверное скажет: "Мне нравится, когда ты рискуешь" (его собственные слова). "Мне нравится, что ты пробуешь. Не волнуйся, что ты ранишь себя. Так ты узнаешь новое и я люблю тебя за это".

В.: А сейчас твоя крестная-волшебница исчезает, и здесь ты с Мистером Клацом. Ты мог бы сказать то же самое Мистеру Клацу?

Э.: (повторяет то, что сказал раньше).

В.: Как тебе говорить такие вещи?

Э.: Да! Это здорово! Я правда пробую новые вещи! (глубокое дыхание - часто признак завершенного гештальта - широкая улыбка).

Мы немного поговорили о том, что произошло в этой работе. Я уверена, сделано было много.

12-летняя Эллен вырывала себе волосы и носила головные уборы, чтобы спрятать лысое место. Она была милым ребенком, презирающим себя. Она родилась больной и первые 7 лет своей жизни плакала почти непрерывно, пока не начала чувствовать себя лучше. На одном из сеансов присутствовали оба родителя.

Вайолет: Эллен, видишь эту куклу? Давай представим, что она - это ты, когда ты была маленьким ребенком, и что она больна и плачет. Как ты думаешь, как она себя чувствует?

Эллен: Ужасно!

В.: (маме и папе). Что бы вы хотели ей сказать?

М.: (начинает плакать). Не плачь, дитя, я бы хотела, чтобы ты не плакала. Я хочу, чтобы ты не болела. Я так волнуюсь за тебя.

О.: Мы стараемся выяснить. что с тобой не так. Мы тебя любим.

В.: Эллен, представь, что ты маленькая и умеешь говорить, даже если на самом деле не умеешь. Что бы ты сказала?

Э.: У-а-а-аа!!! Помогите! Мне плохо! Мне плохо!

В.: Как ты думаешь. что эта малышка думает о себе? Вероятно. ты не помнишь.

Э.: Я не знаю.

Я объяснила Эллен и ее родителям, что когда ребенок слаб и болеет, как было с ней, он обвиняет себя, он считает себя плохим. В добавок его родители, вне себя от отчаяния, они ужасно себя чувствуют, когда слышат его плач, а ребенок, видя все это, обвиняет себя еще и за это.

Э.: Да! Я помню, как мне было плохо, когда мне было около четырех лет, как будто я плохая девочка.

В.: Точно! И наверное, ты начала себя чувствовать так еще совсем маленьким ребенком! Если бы ты могла вернуться туда на машине времени и поговорить с ней, что бы ты ей сказала?

Э.: Я могу взять ее на руки?

В.: Конечно!

Э.: (прижимает к себе младенца). Дитя, это не твоя вина. Ты замечательная малышка. Ты умница. Я люблю тебя. Ну, полно, полно (качает ребенка).

М.: (мне). Мы все время ей это говорили.

В.: Ей трудно было поверить вам. Сейчас она сама должна сказать себе это. (Эллен действительно вошла в роль, снова и снова повторяя младенцу, что он хороший и т.д.). Всегда, когда тебе плохо на душе, Эллен, помни, что так чувствует твое детское "Я". Ему нужно, чтобы ты поддерживала и любила его.

Э.: Да!

В этой работе Эллен начала учиться больше принимать себя и заботиться о себе.

В другой раз мы беседовали обо всем том хорошем, что Эллен может делать, чтобы иногда улучшать свое самочувствие. Я дала ей задание к следующему сеансу испробовать каждый из этих способов. Однажды в это время ее мать позвонила в панике, чтобы сказать мне, что у Эллен в школе были неприятности, и она безутешна. Я попросила дать мне поговорить с ней. Эллен истерично рыдала. Я твердо ей сказала: "Что ты могла бы сделать прямо сейчас, чтобы маленькая девочка в тебе, которая чувствует себя уязвленной, почувствовала себя лучше?". Сквозь слезы она промямлила: "Музыка". "Хорошо", - сказала я.

Позже Эллен сообщила, что прослушала несколько своих любимых записей, и ей стало намного лучше. Ни мать, ни отец не смогли бы никоим образом возместить Эллен то, что с ней произошло, когда она была маленькой. Только сама Эллен могла это сделать сейчас.

Помогая детям научиться принимать себя и заботиться о себе, по-видимому, следует придерживаться определенной последовательности. Когда у детей появляется ряд опытов в новом знакомстве со своими ощущениями, телом, эмоциями, разумом, другими словами, когда они испытывают свое "Я" во многих проявлениях, у них появляется достаточно самостоятельной поддержки, достаточная сила "Я", чтобы с некоторой объективностью исследовать свои самые ненавистные части, так же как и другие ошибочные послания "Я" и как существовать в этом мире. Тогда они могут почувствовать силу и полноту жизни, которые помогут им контактировать с этим заботящимся "Я". Цель - помогать детям осознанно сделать это заботящееся "Я" их настоящей собственностью, узнать, что это действительно их часть. Последовательность примерно такова:

1. Ребенок может представить, что крестная-волшебница или какая-нибудь другая любящая фигура, похожая на архетип хорошей матери, говорит с ненавистной частью ребенка или с младшим ребенком, или с младенцем, которые первоначально верили в испорченную идею "Я" и проглотили ее целиком.

2. Ребенок говорит с ненавистной частью или с маленьким ребенком в себе.

3. Ребенок говорит себе.

Когда дети проходят через этот процесс, важно, что я проверяю по ходу работы, чувствуют ли они, что то, что они говорят, правильно и правдиво. Часто дети могут говорить как крестная-волшебница, но все же не могут присвоить себе эту "хорошую мать". А иногда я сначала должна говорить за крестную-волшебницу, прежде чем они смогут попробовать это сами.

Впервые я попробовала этот вид работы с доктором Джеком Розенбергом (терапевт из Калифорнии, автор книги "Тело, "Я" и душа"). Именно он впервые подал мне идею крестной-волшебницы, и я использовала это мощное средство в работе со многими взрослыми и подростками. Вот маленький рассказ о том, как я использовала его в работе с 7-летней девочкой.

Энджи и я сидели на полу с несколькими игрушками.

Вайолет: Энджи, выбери куклу, которая больше всего напоминает тебе то, как ты себя сейчас чувствуешь. (Она выбирает грустную зеленую собаку. Я убираю другие игрушки и, как кукла, начинаю говорить с ее собакой). Привет!

Э.: Привет!

В.: Что с тобой сегодня было?

Э.: Да ничего.

В.: Мне интересно, что заставило Энджи выбрать тебя?

Э.: Потому что у меня грустный вид.

В.: О чем ты грустишь?

Э.: Ох, школа.

В.: У тебя неприятности в школе?

Э.: Да, чтение.

В.: Тебе из-за этого плохо?

Э.: Да.

В.: (самой Энджи). Что бы ты сказала своей собаке об этом?

Э.: Ты такая глупая!

В.: (собаке). Что ты на это скажешь?

Э.: (как собака). Ну, я стараюсь. (и как Энджи). Но ты дура!

В.: (Энджи). Я полагаю, ты чувствуешь себя глупой, когда у тебя проблемы с чтением.

Э.: (бормочет). Да.

В.: Твоя собака говорит, что она старается. Я думаю, ты стараешься, и все же не можешь справиться, тогда часть внутри тебя называет тебя дурой.

Э.: (кивает головой и гримасничает).

В.: Что выражает твое лицо?

Э.: Я думаю, что я дура.

В.: Энджи, возьми здесь еще одну куклу, которая может быть доброй к твоей собаке, которая старается и после этого чувствует себя дурой, может быть, куклу крестной-волшебницы, или другую куклу, которая была бы доброй. (Энджи выбирает крестную-волшебницу). Что она говорит?

Э.: (как крестная собаке). Ты много стараешься Я это знаю. И ты не дура, потому что другое у тебя получается. У тебя хорошо с математикой. Ты не можешь быть дурой и успевать в математике.

В.: (крестной). Ты могла бы сказать собаке, что ты любишь ее даже когда она дура?

Э.: Я люблю тебя даже когда ты дура.

В.: Как тебе говорить это?

Э.: Ну, я не думаю, что она дура. Я думаю, что она добьется успеха в чтении. Ей нужна помощь.

В.: Энджи, скажи это своей собаке. (Она говорит и горячо обнимает собаку).

Энджи страдала от тревоги перед чтением. На следующем сеансе она мне сказала: "Вчера пришел мой репетитор, а я ничего не могла делать. Тогда я мысленно обняла свою собаку, которая чувствует себя дурой, и мне стало хорошо!".

В своей работе с детьми я знаю, что однажды они станут взрослыми и захватят с собой все свои ранние подавления, прерывания и ошибочные интроекты. В своей работе со взрослыми я знаю. что они носят в себе те самые детские модели, травмы и интроекты. Так что когда я работаю с детьми, я считаю, что нахожусь в начале континуума.

ССЫЛКИ

1. La Chapelle, R. (1975). Demons. Pure Diamond Press.

2. Ouklander, V (1978). Windows to our children. A Gestalt therapy approach to children and adolescents, Highland, New York: The Gestalt Journal, 1988.

3. Perls, F.S. (1969). Ego, hunger and aggresion. New York: Vintage Books.

4. Piaget, J. (1962). Play, dreams and imitation in childhood. New York: W.W. Norton.

5. Polster, E. & Polster, M (1973). gestalt therapy intergrated: Contours of theory and practice. New York: Brumer/Mazel.

6. Rosenberg, Jack Lee and others: Body, Self and Soul: Sustaiming intergation. Atlanta, Georgia: Humanics Limited, 1985.

[1] Конфлуэнция - невротический механизм, который на русский язык часто переводят как слияние.

[2] "Windows to Our Children", 1978

[3] klutz (англ.) -неряха, недотепа, увалень. Ребенок называет свою часть что-то вроде мистер Недотепа, имя этой части говорит само за себя. Далее можно заменить мистер Клатц на мистер Недотепа.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 533 | Нарушение авторских прав