АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О терапевтической эффективности Театра

В содержательно-аналитической работе об оценке эффективности психотерапии в мировой медицине московский психиатр-психотерапевт Рашит Джаудатович Тукаев (2004) отмечает здесь серьезные «методические ограничения», поскольку «область медицинской психотерапии качественно отличается от фармакотерапии, физиотерапии максимальной представленностью "человеческого фактора"». Исключается «"ослепление" пациентов и психотерапевтов, хотя не исключается "слепое" сравнение эффектов терапии», «психотерапия не может ограничиваться использованием лишь основных, дихотомически подразделенных исходов» (с. 95). Неповторимость человеческого, личностного и в пациенте, и в психотерапевте, думается, и делает психотерапию научным искусством. Впрочем, петербургский психиатр-психотерапевт Виктор Давыдович Вид (2001), как я уже упоминал, с этим не согласен: «Об искусстве в психотерапии можно говорить только относительно эмпирически еще не операционализированной ее зоны» (с. 237).

Понятно, о терапевтической эффективности нашего Театра, в принятом, строгом смысле говорить особенно трудно, поскольку Театр у нас лишь часть лечения и контрольные группы на долгие годы не заводились. Не заводились прежде всего из нравственно-этических соображений. Пользу театрального психотерапевтического воздействия, конечно же, трудно отделить от пользы воздействия остальной ТТС (индивидуальные беседы, творческие домашние задания, группы творческого самовыражения). Однако, опираясь прежде всего на клинико-психотерапевтический опыт и беседы, письменные отчеты, откровенные письма пациентов, думается, все же возможно убедительно показать удельный вес той особенной помощи, которую приносит Театр-сообщество. Сразу же оговорюсь, что в связи с бесконечными понятными сложностями пишу здесь не о терапевтической эффективности Театра как таковой, в строгом смысле, а лишь об опыте работы с Театром, о своих, думается, достаточно трезвых наблюдениях, впечатлениях, размышлениях о том, как Театр помогает дефензивным пациентам.

Как и при изучении терапевтической эффективности долгосрочной ТТС (Бурно М.Е., 1989, с. 54-59), мы приглашали в Театр из потока пациентов, приходивших в нашу диспансерно-кафедральную амбулаторию, прежде всего всех тех, кому по нашему опыту (моему и моих коллег) это могло бы серьезно помочь.

Однако что значит «помочь» в нашем деле? Это значит, прежде всего способствовать усилению, обогащению нередко уже начавшейся или наступившей в процессе остальной ТТС глубинно-личностной ремиссии. Это «глубинное, достаточно стойкое улучшение состояния, несущее в себе новую, психотерапевтически воспитанную возможность сопротивляться трудностям жизни». Патологии, может быть, меньше не становится, но она как бы «растворяется» в творческом самовыражении, вдохновении, в новом нравственно-просветленном отношении к жизни с тяготением к общественной пользе (Бурно М.Е., 1989, с. 57; Бурно М.Е., 2000а, с. 412-413). Светлана Владимировна Некрасова (1999) в диссертационной работе стройно анализирует особенности этих ремиссий, достигаемых в результате ТТС. «Речь идет, — пишет Некрасова, — о как можно более полной и стойкой активизации личности (ее в той или иной степени целостных, сохранных компонентов), ее обогащении и дальнейшем развитии со снижением патологической зависимости больного от болезненного процесса на основе формирования сознательно опосредованных побуждений к творческой самоактуализации, навыков самопомощи в периоды обострений. Активизация душевной (духовной) сферы больного (интересы, потребности, смыслы) приводит к активизации деятельного компонента личности. Благодаря приобретенным знаниям и творческим навыкам больной становится более собранным, более активным, более заинтересованным в окружающей жизни, стремится к дальнейшему росту и саморазвитию. Вследствие этого существенно снижается степень дезадаптивности базовых эндогенно-процессуальных расстройств, аффективных колебаний, т. к. больной "защищен" приемами самопомощи, личностно значимой деятельностью. Возникающие обострения протекают мягче, снижается реагибельность больного. Он уже не столько охвачен болезненными переживаниями, сколько смыслообразующей деятельностью, которая имеет для него ценность, т. к. именно в ней больной видит выход к более здоровой жизни» (с. 236).

Возможно, во многих тяжелых хронических психиатрических случаях эти глубинно-личностные («экзистенциальные») ремиссии трудно назвать подлинными ремиссиями. Тогда это есть лишь повышение, посветление качества жизни, но и это неплохо. Да, болезнь (клиническая картина в своей структуре) осталась, но она наполнилась целительным светом, обрела творческий смысл (мое творчество есть лечение творчеством). И вообще с творчеством, смыслом в душе есть смысл выживать среди всех моих трудностей, патологических и житейских. Для большинства наших, как правило, небогатых дефензивно-шизотипических, дефензивно-шизофренических пациентов, мужчин и женщин с тревожно-депрессивными сложными личностными страданиями главнейшее в жизни — творческое вдохновение, душевный, духовный свет, смысл жизни в хотя бы малой, но ощутимой общественной пользе (даже на группе инвалидности). Этот свет-смысл смягчает страдание, запутанное, растерянное переживание своей неполноценности, чувством, пониманием собственной, хотя бы малой, ценности, нужности людям. Всему этому способствует природная готовность, способность большинства наших дефензивных пациентов довольствоваться житейски, материально небольшим в общепринятом смысле, предпочитая, например, потратить последние деньги на глубокую книгу, но не на модную одежду или нескромную еду. Впрочем, и сам психотерапевт для нашего дела в нашей дефензивной атмосфере не должен, думается, разительно отличаться от пациентов дорогой одеждой и другими признаками высокого материального достатка, так называемой «материальной независимости». При всей, разумеется, чистоте, аккуратности личных вещей. Одуванчики, чистяки, незабудки нам обычно дороже роскошных роз.

В таком духе приняты у нас и подарки друг другу — недорогая книга, открытка, картинка и т. п. Более или менее дорогой подарок психотерапевт может принять в исключительных случаях лишь втайне от других пациентов, неспособных так потратиться, и только тогда, когда совестью своей убежден в том, что это не помешает ему переживать за других пациентов неменьше, нежели за того, кто подарил этот дорогой подарок.

Указанная выше общественная ценность, нужность людям сказывается в том, что пациенты с душой ухаживают за больными, немощными близкими, помогают незнакомым людям на улице, в метро нести тяжелые вещи, посидят, поиграют с ребенком соседки, вытаскивают друг друга на лечебные прогулки. Или, даже будучи психиатрическими инвалидами, все же стараются подрабатывать на каких-то мелких работах (на рынке и т. д.). Или поиск в библиотеках с последующей публикацией сведений о каком-нибудь сравнительно малоизвестном художнике, писателе, поэте. Он может быть даже забытым, но вдруг в наших занятиях выясняется необыкновенное психотерапевтическое смягчающе-просветляющее действие его творений на дефензивную напряженную душу. Как это, например, обнаружилось у нас в группах в творческом общении со стихами Николая Мешкова[161] и картинами Юлия Клевера[162]. Тут неисчислимое количество возможностей, но главное, что привносит сюда ТТС (и в том числе Театр), — известная охваченность души светом полезности, нужности людям. Для всех нас удивительно и трогательно было, как вяловато-инертный, склонный к простоватому резонерству, душевно разлаженный ипохондрик, инвалид II группы, неспособный выполнять вовремя и самые простые работы, Игорь (48^м, 1а) с утра до вечера неустанно, тревожно, с энергичной кропотливостью в течение многих месяцев ухаживал дома и в больнице за своей старой матерью с тяжело обожженными дыхательными путями, пострадавшей в террористическом акте (взрыв в вагоне метро). Ночевал возле матери в больнице, в коридоре на жесткой кушетке, бережно промывал канюлю, терпеливо кормил мать с ложечки и ласково успокаивал. Только недавно Игорь объяснил мне, что все эти месяцы его поддерживали в душе слова его роли в пьесе «Поздняя весна» и его собственные чувства, которыми дышали эти слова. Вот это место из пьесы: «Жить остается меньше и меньше. Надо бы побольше друг друга беречь, какое-то добро друг другу делать. В могилах уже не сможем... Посильное, маленькое, будничное, но добро, да? <...> А то ведь умрешь — и ежели прожил без добра, любви, то будто бы и вовсе не рождался на свет» (Бурно М.Е., 1997б, с. 24). «Я прежде неясно знал, — сказал мне этот пациент, — что я могу, а что не могу; теперь же знаю: могу ухаживать за мамой». Мне трудно не назвать подобные перемены в жизни наших пациентов, в серьезной мере, хотя бы в духовном отношении, «возвращением их к полноценной жизни в обществе», то есть, как принято называть это в психиатрическом мире, реабилитацией (Шашкова Н.Г., 1993). Возвращением в жизнь из часто инвалидного осовелого бездействия.

Такого рода глубинно-личностные ремиссии, улучшения-посветления качества жизни, достигнутые нередко уже и в прежних занятиях в ТТС (индивидуальные встречи с психотерапевтом, творческие домашние задания, группа творческого самовыражения), усиливаются, обогащаются особенной психотерапевтической жизнью (продолжением ТТС) в нашем Театре. Театр дарит, таким образом, пациентам-актерам присущее именно клинической терапии театром, не пережитое прежде, новое, исполнительское, целительное творческое вдохновение и светлый уют дефензивного братства в одухотворенном оазисе-пристанище с тяготением к общественной пользе.

Больше или меньше наш Театр помог подавляющему большинству наших пациентов — даже тем, кто пребывал в нем лишь несколько недель-месяцев и оставил Театр по причине нехватки времени в нашей трудной своими заработками жизни. Однако эти пациенты, как правило, и были сравнительно здоровее других. Тяжелые же пациенты обычно годами живут Театром и нередко делятся своими тревогами: вдруг эта «чудесная поддержка» как-то закончится. Трудно, уточню, говорить здесь о выразительной терапевтической эффективности в строгом смысле. Но, во всяком случае, выразительное посветление душевного, духовного «качества жизни» у всех дефензивных пациентов именно по причине Театра, даже у тяжелых хронических тревожно-депрессивных пациентов, сомнений не вызывает. Эти тяжелые пациенты, в основном — инвалиды II группы по душевному заболеванию. Часто только Театр и может их вытащить из бесцельных блужданий в депрессивно-психотропном отупении или из нескончаемого лекарственного сна на диване. Именно Театр, — как убеждены многие наши шизотипические, шизофренические пациенты, — помогает выживать. Во всех случаях психопатии наступила компенсация. Душевное посветление наступало и у дебилов. Наконец, пациенты, тяжело злоупотреблявшие алкоголем, психотропными препаратами, употреблявшие наркотики, чаще отходили от всего этого — именно во время пребывания в Театре.

В заключение этой главы повторю, уточню, что лечение в нашей диспансерно-кафедральной амбулатории в денежном отношении бесплатное. Как это нередко принято в мире, пациенты «платят» кафедре и клинической базе кафедры (Наркологический диспансер № 1) за лечение — рассказами о себе на наших конференциях, лекциях, выступлениями в Театре перед психотерапевтами. И т. д. Кроме того, пациенты приносят и в группу творческого самовыражения и на наши репетиции-занятия печенье, чай и т. п.

Дата добавления: 2016-06-05 | Просмотры: 345 | Нарушение авторских прав