АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Введение. Эта книга о внутреннем мире психической травмы, каким этот мир открылся мне в сновидениях, фантазиях и внутренних конфликтах пациентов

Прочитайте:
  1. A) введение антигистаминных препаратов
  2. I. Введение в анатомию.
  3. I.Введение
  4. II. Внутривенное высокодозное введение иммуноглобулина гамма.
  5. IV. Введение вакцин
  6. IV. Введение системных антидотов
  7. V 1: Введение в клиническую генетику.
  8. V1: Введение в медицинскую генетику. Наследственность и патология.
  9. А) введение ложек
  10. А) прекратить введение препарата

Эта книга о внутреннем мире психической травмы, каким этот мир открылся мне в сновидениях, фантазиях и внутренних конфликтах пациентов, проходящих психоаналитическое лечение. Сосредотачиваясь на описании "внутреннего мира" травмы, я преследовал цель показать, каким образом психика изнутри реагирует на чрезвычайные жизненные обстоятельства, с которыми приходится порой сталкиваться человеку. Что происходит во внутреннем мире в то время, когда жизнь во внешнем мире становится непереносимой? Что в действительности говорят нам сны о внутренних "объектных образах" психики? Каким именно образом эти внутренние объекты компенсируют катастрофические переживания, обусловленные "внешними объектами"? Какие элементы бессознательных фантазий жертв травмы создают внутренний смысл в ситуации, когда события, угрожающие жизни, всецело разрушают внешний смысл? И, наконец, что именно говорят нам эти структуры внутренних образов и фантазий об удивительных защитах, которые позволяют обеспечить выживание человеческого духа, когда он подвергается угрозе со стороны сокрушительного удара психической травмы? Это только некоторые из тех вопросов, на которые я попытался ответить на страницах этой книги.

Дальше я буду использовать слово "травма" для обозначения всякого переживания, которое вызывает непереносимые душевные страдания или тревогу у ребенка. Переживание является "непереносимым" в том случае, когда обычных защитных мер психики, которые Фрейд обозначил как "защитный экран от стимулов", оказывается недостаточно. Травма в таком понимании — это и острое разрушительное переживание детского абьюза, о котором так часто упоминается в современной литературе, и "кумулятивная" травма, вызванная неудовлетворенными потребностями в зависимости. Такого рода неудовлетворенные потребности, к которым относятся и состояния сильной депривации, названные Винникотом "примитивными агониями", переживание которых является "немыслимым" (1963: 90), порой наносят серьезный ущерб развитию ребенка (Khan, 1963). Отличительной чертой такой травмы является переживание невыразимого ужаса перед угрозой растворения "связного Я" — то, что Хайнц Кохут (1977: 104) назвал "тревогой дезинтеграции".

Тревога дезинтеграции, угрожающая полной аннигиляцией личности, может привести к разрушению человеческого духа. Такой исход должен быть предотвращен любой ценой. Однако поскольку такого рода травма, как правило, имеет место в период раннего детства, когда еще не сформировано связное эго (и его защиты), в игру вступает вторая линия защит, назначение которых состоит в том, чтобы "немыслимое" не было пережито. Эти защиты и их действие в бессознательных фантазиях находятся в центре внимания моего исследования. В рамках психоаналитического подхода эти защиты обозначаются как "примитивные" или "диссоциативные", например, расщепление (splitting), проективная идентификация, идеализация и обесценивание, трансовые состояния, переключения между множественными центрами идентичности, деперсонализация, психическое оцепенение (намбинг— "nambing") и т.д. Психоанализ проделал долгий путь к пониманию того, что эти примитивные защиты не только служат отличительным признаком тяжелых форм психопатологии, но и являются их причиной. Однако в современной литературе не получила достаточного освещения тема важнейшей роли этих защит в, так сказать, сохранении жизни индивида, чье сердце разбито травмой. Несмотря на то, что большинство авторов согласно с тем, в какой степени эти защиты являются препятствием нормальной адаптации в дальнейшей жизни пациента, лишь немногие из них признали удивительную природу этих защит — их жизнеохранную мудрость или, иначе говоря, их архетипическую природу и значение.

Для раскрытия этой темы мы обратимся к Юнгу и к сновидениям, но не к классической интерпретации работ Юнга и не к современному клиническому истолкованию образов снов. Вместо этого в главе 3 мы вернемся к раннему диалогу между Фрейдом и Юнгом, в котором они прилагали значительные усилия для того, чтобы понять "мифопоэтические"1* образы фантазии, которые продуцируются психикой в ответ на травматическое переживание. В течение этого плодотворного периода до их трагического разрыва, после которого каждый из них занялся разработкой своей собственной теории, Фрейд и Юнг подходили к изучению тайн психики с истинной непредубежденностью; и нам также следует попытаться придерживаться этой непредубежденности, если мы хотим понять травму и ее значение. В третьей главе мы последуем за их диалогом до того момента, когда пути их разошлись, и увидим, что этот диалог велся вокруг вопроса о понимании "демонических" и "сверхъестественных" образов в сновидениях и фантазиях, связанных с травмой.

Если, изучая воздействие травмы на психику, мы, с одной стороны, будем уделять внимание внешним травматическим событиям, а с другой — сновидениям и другим продуктам спонтанной деятельности фантазии, то откроем замечательный мир мифопоэтических образов, составляющих "внутренний мир" травмы, который вызывал неподдельный интерес у Фрейда и у Юнга. Тем не менее интерпретации этих образов у Фрейда и Юнга не могут быть признаны вполне удовлетворительными с точки зрения современных клиницистов, к которым относит себя и автор. Исходя из этих соображений, на нижеследующих страницах будет изложена новая интерпретация образов фантазии, связанных с травмой, которая включает элементы, заимствованные как у Фрейда, так и у Юнга. Эта "новая" интерпретация в большой степени касается образов снов, которые возникают сразу после того, как в жизни пациента произошло травматическое событие. Внимательное изучение таких сновидений в клинических ситуациях привело нас к формулированию нашей основной гипотезы, согласно которой архаичные защиты, связанные с травмой, персонифицированы в архетипических демонических ** образах. Другими словами, образы снов, связанных с травмой, представляют собой автопортрет архаичных защитных действий психики.

* Авторские примечания, помеченные цифрами, см. стр. 342—346.

** Демон (daimon) — концептуальное понятие в книге Д. Калшеда. Нужно подчеркнуть амбивалентность этого понятия, лаконично выраженную М. Агбуновым: "Демон — божественная сила, как правило, злая, иногда — благодетельная, которая молниеносно влияет на человека, на те или иные неожиданные мысли и поступки человека, влияет на конкретные события и его судьбу. У римлян демон назывался гением (Агбунов М. Античные мифы и легенды. Мифологический словарь. М.: МИКИС, 1994, с. 123). См. также с. 27 и предисловие.

В клиническом материале, изложенном на страницах этой книги, читатель найдет примеры этих образов в сновидениях современных пациентов, которые выдержали борьбу с разрушительным ударом травматического события. Мы увидим, каким именно образом, в определенные моменты работы клинициста с травмой, сновидения дают нам спонтанную картину "второй линии защит" психики, которые призваны предотвратить аннигиляцию человеческого духа. Создавая эти "автопортреты" защитных действий психики, сновидения участвуют в процессе исцеления, продуцируя символы аффектов и тех фрагментов личностного переживания травмы, которые иначе не могут быть представлены в сознании.

Идея относительно того, что сны, должно быть, таким образом способны репрезентировать диссоциативную активность психики и удерживать ее раздробленные фрагменты в рамках единого драматического сюжета,— отражает чудесный факт психической жизни, который мы слишком легко принимаем как само собой разумеющийся. Обычно сны выполняют эту работу тогда, когда некому выслушать пострадавшего. В глубинной психотерапии мы стараемся слушать.

Изучение содержания сновидений и последние клинические исследования показали нам, что при воздействии травмы на развивающуюся психику ребенка происходит фрагментация сознания, при этом разные "кусочки" (Юнг называл их отщепленными частями психики или комплексами) организуют себя в соответствии с определенными архаичными и типичными (архетипическими) паттернами, обычно диадами или сизигиями, состоящими из персонифицированных "существ". Наиболее типичной картиной является регрессия одной части эго к инфантильному периоду и, одновременно, прогрессия другой части эго, т. е. слишком быстрое взросление, которое приводит к преждевременному становлению способности к адаптации во внешнем мире,— часто в качестве "ложного я" (Winnicot, 1960а). Вслед за этим прогрессировавшая часть личности начинает опекать другую, регрессировавшую, часть. То, что эта диадическая структура была независимо открыта клиницистами, которые придерживались различных теоретических подходов,— факт, косвенно подтверждающий ее архетипический базис. Мы изучим работы этих клиницистов в главах 5 и 6.

Регрессировавшая часть личности обычно представлена в сновидениях в образах уязвимых, юных, невинных (часто женского рода) созданий — ребенка или животного (child or animal-self), которые, как правило, прячутся или испытывают стыд. Порой эта часть бывает представлена в образе домашнего животного: котенка, щенка или птицы. Каким бы ни было конкретное воплощение этого "невинного", напоминающего целостное "я", по-видимому, именно эта часть репрезентирует ядро неразрушимого личностного духа — того, что древние египтяне называли "душа Ба", а алхимики — "крылатым живительным духом процесса трансформации", т. е. Гермесом/Меркурием. Этот дух, являясь сущностью индивидуальности (selfhood), всегда представлял тайну и никогда не был полностью понят. Это неразрушимое ядро личности Винникотт обозначил как "Истинное Я" (Winnicott, 1960 а), а Юнг, подыскивая понятие, которое отражало бы его трансперсональное происхождение, назвал Самостью 2. Повреждение этого внутреннего ядра личности является немыслимым. Когда другие защитные механизмы не справляются со своей задачей, архетипические защиты делают все возможное для того, чтобы защитить Самость, вплоть до убийства той личности, в которой заключен этот дух (самоубийства).

В то же время прогрессировавшая часть личности представлена в сновидениях образами могущественных благодетелей или злобных существ, которые защищают или преследуют, а иногда удерживают в пределах какого-то замкнутого пространства другую, уязвимую часть. Иногда, в своей ипостаси защитника, это доброжелательное/злобное существо имеет вид ангела или чудесного дикого животного, например, необычного коня или дельфина. Но чаще всего такая фигура является демонической и ужасающей для сновидческого эго. В клиническом материале, изложенном в главах 1 и 2, мы будем исследовать случаи, в которых эта часть презентирует себя в образах дьявольских фигур; мужчины с топором, убийцы, сумасшедшего доктора; угрожающего "облака", совращающего "демона обжорства" или в виде самого дьявола. Порой злобный мучитель оборачивается другой стороной и открывает другой, более доброжелательный аспект своего существа, таким образом демонстрируя свою двойственность: защитник и преследователь в одном лице. Примеры, подтверждающие вышесказанное, можно найти в главе 2.

В целом, мифологизированные образы (как "прогрессировавшей", так и "регрессировавшей"частей "я")составляют то, что я назвал архетипической системой самосохранения психики. Эта система является архетипической, так как те меры, которые психика принимает по обеспечению самосохранения, являются архаичными и в то же время типичными, а кроме того, они появляются на более ранних этапах развития и более примитивны, чем обычные защиты эго. В силу того, что эти защиты, по-видимому, координируются центром, находящимся в более глубоких слоях личности, чем эго, их называют "защитами Самости" (Stein, 1967). Мы увидим, что такое название является весьма подходящим, поскольку оно подчеркивает "нуминозный"3, устрашающий характер этих "мифопоэтических" структур. Злобная фигура, представляющая одну из частей системы самосохранения, соответствует образу того, что Юнг назвал темной стороной амбивалентной Самости. Исследуя то, как эти образы проявляются в сновидениях, реакциях переноса и мифах, мы увидим, что исходная концепция Самости Юнга (как центрального управляющего и руководящего принципа бессознательной части души) требует пересмотра в свете представлений о тяжелой психической травме.

Система самосохранения наделена как функцией саморегуляции, так и функцией медиатора между внутренним и внешним миром; обычно, при нормальных условиях, эти функции представлены эго. Здесь-то и возникает проблема. Если травматическая защита однажды возникла, все отношения с внешним миром переходят в ведение системы самосохранения. То, чему предполагалось быть защитой против дальнейшей или повторной травматизации, становится основным камнем преткновения, сопротивлением для любых спонтанных проявлений "я", направленных во внешний мир. Личность выживает, но не может жить творчески: ее креативность блокирована. Становится необходимой психотерапия.

Однако психотерапия пациентов, перенесших раннюю травму, является непростым делом как для пациента, так и для терапевта. Сопротивление, возводимое системой самосохранения в процессе психотерапии пациентов, перенесших травму,— поистине легендарно. Еще в 1920 году Фрейд был потрясен тем, с какой интенсивностью "демоническая" сила некоторых пациентов оказывала сопротивление изменениям, делая обычную работу в анализе невозможной (Freud, 1920 b:35). Пессимизм Фрейда по отношению к этим явлениям "навязчивого повторения" патологических паттернов зашел так далеко, что он был склонен усматривать источник этих феноменов в инстинктивном стремлении всего живого к смерти (Freud 1920 b:38-41). Впоследствии клиницисты, работавшие с жертвами травмы или абьюза, легко распознавали "демонические" фигуры или силы, о которых упоминал Фрейд. Так, Фэйрберн (Fairbairn, 1981) назвал их "Внутренним вредителем", а Гантрип (Guntrip, 1969) — "антилибидознымэго", атакующим "либидозное эго". Мелани Кляйн (Klein, 1934) исследовала детские фантазии жестокой, атакующей, "плохой груди". Юнг (1951) говорил о "негативном Анимусе", и совсем недавно Джефри Сейнфилд (Seinfild, 1990) в своей работе представил внутреннюю структуру, которую он назвал "Плохой объект".

Большинство современных авторов-аналитиков склонны видеть в этой атакующей фигуре интернализованную версию действительного виновника травмы, который "овладел" внутренним миром жертвы. Однако эта популярная точка зрения верна лишь отчасти. То, что дьявольская внутренняя фигура является гораздо более садистской и жестокой, чем любой насильник, принадлежащий внешнему миру, указывает на то, что мы имеем здесь дело с психологическим фактором, который оказался высвобожденным посредством травматического переживания, а именно — с архетипическим травматогенным фактором внутри самой психики.

Независимо от того, насколько страшна его или ее жестокость, задачей этого амбивалентного стража, по-видимому, всегда является как защита уцелевшего после травмы личностного духа, так и его изоляция от реальности. Он действует, если мы попытаемся представить себе его внутренние мотивы, наподобие "Лиги защиты евреев"(лозунг этой организации после событий Холокоста гласил: "Это никогда не повторится!"). "Никогда не повторится,— говорит наш тиранствующий надсмотрщик,— ситуация, в которой дух этого травмированного ребенка так тяжело пострадал. Никогда больше не будет этой беспомощности перед лицом суровой реальности... раньше, чем это случится, я разделю страдающий дух на фрагменты [диссоциация] или укрою и утешу его фантазиями [шизоидное дистанцирование], или оглушу его при помощи наркотиков и алкоголя [аддиктивное поведение], или буду докучать ему для того, чтобы отнять надежду на жизнь в этом мире [депрессия]... Так я сохраню то, что уцелело от этого столь рано прервавшегося детства — невинность, которая страдала так много и так рано!"

Несмотря на такую благонамеренную, в других отношениях, природу нашего Защитника/Преследователя, за архетипическими защитами скрывается трагедия. Здесь мы подходим к самой сути проблемы как пережившего травму индивида, так и психотерапевта, пытающегося оказать помощь. Зерно трагедии кроется в том факте, что Защитник/ Преследователь не поддается обучению. Ребенок взрослеет, но примитивные защиты так ничего и не узнают о реальных угрозах окружающего мира. Эти защиты функционируют на магическом уровне сознания — том самом уровне осознавания, который был на момент травматического события. Каждая новая жизненная ситуация ошибочно априорно воспринимается как опасность, как угроза повторного переживания травмы и, вследствие этого, подвергается атаке. Таким образом, архаичные защиты становятся силами, направленными против жизни, которые Фрейд вполне резонно считал составляющей частью инстинкта смерти.

То, что мы обнаружили, изучая внутренний мир людей, переживших травму, дает нам возможность объяснить два наиболее волнующих вывода, встречающихся в литературе, посвященной травме. Первый из этих выводов касается того, что т равмированная психика продолжает травмировать саму себя. Травматический процесс не заканчивается с прекращением внешнего акта насилия, но продолжается с неослабевающей интенсивностью во внутреннем мире жертвы насилия, чьи фантазии часто населены образами преследующих фигур. Второй вывод относится к странному, на первый взгляд, факту, что люди, перенесшие психическую травму, постоянно обнаруживают себя в жизненных ситуациях, в которых они подвергаются повторной травматизации. Как бы сильно он или она ни желали измениться, как бы настойчиво ни пытались улучшить свою жизнь или отношения, нечто более могущественное, чем эго, постоянно подрывает прогресс и разрушает надежду. Как будто бы внутренний преследующий мир находит свое внешнее отражение, проявляясь в повторяющихся утверждениях саморазрушительного предписания, почти как если бы индивид был одержим некой дьявольской силой или преследуем злым роком.

В главе 1 мы закрепим вышеизложенные идеи, приведя три клинических случая и примеры нескольких важных сновидений, которые проиллюстрируют дьявольский аспект Самости в случае ранней травмы. Другие примеры, приведенные в главе 2, дополнят общую картину системы самосохранения, обозначив ее самоублажающий аспект, существующий наряду с дьявольским аспектом. В главе 3 мы проследим за ранними исследованиями внутреннего мира травмы Юнгом и Фрейдом, а также покажем, что уже в 1910 году Юнг независимо "открыл" то, что мы назвали диади-ческой защитной структурой, хотя он и не пользовался этой терминологией. В главе 4 мы приведем компиляцию взглядов Юнга на природу травмы, начиная с описания личной травмы Юнга, которую он пережил в детстве, и влияния, которое это переживание оказало на его более поздние концепции. В главе 5 мы проведем обзор и критический разбор клинических теорий травмы; в главе 6 рассмотрим психоаналитические теории, останавливаясь на тех, в которых имеется описание и теоретическое осмысление природы защитных механизмов, сходное с нашей концепцией защитных механизмов при травме.

К концу первой части читатель получит не только достаточно полное представление о том, каким образом функционирует диадическая защита во внутреннем мире,— рассмотрев это с точек зрения разнообразных теоретических подходов,— но и понимание ее постоянных, универсальных черт. Для тех, кто познакомится с мифопоэтическими чертами первичных защит Самости, описанными в первой части, не будет сюрпризом то, что эти защиты часто появляются в мифологическом материале,— иллюстрации этого факта посвящена вторая часть книги. В главах второй части мы будем интерпретировать сюжеты некоторых сказок и мифа об Эросе и Психее (глава 8), демонстрируя конкретные персонифицированные образы системы самосохранения на мифологическом материале. Читатели, не знакомые с юнгианским подходом, могут найти такое внимание к фольклору и мифологии в психологическом исследовании довольно странным, но мы должны помнить, что, как неоднократно указывал Юнг, мифология — это то место, где "располагалась" психика до того, как психология сделала ее объектом научного исследования. Привлекая внимание к параллелям между находками клинического психоанализа и древним религиозным образом мышления, мы показываем, что психологические страдания и борьба с ними современных пациентов (а также тех из нас, кто пытается им помочь) ведут гораздо глубже в постижении символической феноменологии человеческой души, чем последние психоаналитические дискуссии о травме или получающая все большее признание диагностическая категория "диссоциативных расстройств". Понимание этих параллелей поможет далеко не каждому, но кое-кому, несомненно, поможет — для них такого рода "бинокулярное" видение одновременно психических и религиозных феноменов может стать равнозначным обнаружению более глубокого смысла их страданий, и это само по себе может оказать целительное действие. Не случайно наша дисциплина называется "глубинной психологией", и для того, чтобы психология оставалась глубинной, она не должна упускать из виду жизнь человеческого духа со всеми ее превратностями, включая и темные ее проявления. А жизнь человеческого духа нигде так хорошо не отражена, как в великих символических системах религий, мифов и фольклора. Таким образом, психология и религия, так сказать, разделяют общий интерес к динамическим процессам, происходящим внутри психики.

В седьмой главе мы встретим нашу систему самосохранения в образе невинной Рапунцель из сказки братьев Гримм, которая находится под охраной защищающей, но в то же время и преследующей ее ведьмы; мы постараемся понять клиническое значение вызволения этого "ребенка" психики из ее башни. В главе 8 приводится похожая история "с заточением" — история Эроса и Психеи, и, наконец, в главе 9 мы исследуем особенно жестокие проявления темного аспекта Самости, красочно выраженные в образах сказки о Птице Фица, одной из распространенных сказок типа "Синей Бороды". Глава 10 завершает книгу анализом скандинавской сказки о принце Линдворме; в этой главе делается акцент на значении жертвования и выбора в "демонтаже" (resolution) травматической защиты. В этих последних главах, помимо мифопоэтического материала, приведены рекомендации по лечению пациентов, перенесших травму.

Сосредоточив наше внимание на исследовании внутреннего мира травмы, в особенности на бессознательных фантазиях, проявляющихся в сновидениях, переносе и мифологии, мы постараемся воздать должное реальности психики, чему в современной литературе либо не уделяется внимания совсем, либо отводится лишь второстепенная роль. Под реальностью психики я подразумеваю некую переходную сферу опыта, которая служит связующим звеном между внутренним "я" и внешним миром, придающим ощущение "смысла" посредством процессов символизации (symbolic processes). По моему опыту, чувство реальности психики в крайней степени зыбко и его трудно поддерживать постоянно даже опытному психотерапевту, потому что это означает оставаться открытым неизвестному — тайне, составляющей существо нашей работы, а это очень сложно, особенно в области травмы, где так легко переступаются границы морали и требуются простые ответы.

Пытаясь оценить положение настоящего исследования в общем контексте, мы считаем необходимым отметить, что психоанализ начинал с изучения травмы почти 100 лет назад, однако впоследствии страдал своего рода профессиональной амнезией относительно этого предмета. В последние годы появились некоторые признаки того, что профессионалы снова возвращаются к "парадигме травмы". Это возрождение интереса к травме обусловлено как "открытием заново" явления детского опыта сексуального и физического насилия в современной культуре, так и возобновившимся интересом психиатров к диссоциативным расстройствам, а особенно к расстройству множественной личности и посттравматическому стрессовому расстройству. К сожалению, за весьма малым исключением, юнгианские авторы не уделили внимания этим работам4. Такое положение дел особенно удивительно потому, что Юнгом была предложена релевантная модель диссоциативности психики, в которой он подчеркивал роль "неделимости" системыэго-Самость (индиви-дуации). Я убежден, что инсайты Юнга относительно внутреннего мира травмированной души имеют особенное значение для современного психоанализа,— и в то же время я полагаю, что работа с травмой сейчас требует пересмотра теории Юнга. Настоящее исследование представляет собой попытку, с одной стороны, демонстрации ценности вклада Юнга, а с другой стороны, попытку предложить определенную ревизию теоретических положений, продиктованную, с моей точки зрения, новыми открытиями исследователей и клиницистов, работающих в области травмы, и в особенности тех, кто придерживается подходов объектных отношений и психологии "я".

Полагаю, что читателю следует иметь в виду, что термины, используемые в настоящем исследовании, заимствованы, по крайней мере, из двух психоаналитических "диалектов", и дискуссия разворачивается в русле, очерченном этими дискурсами. С одной стороны — это британская школа объектных отношений, особенно Винникотт, вместе с психологией "я", разработанной Хайнцом Кохутом, а с другой стороны — мифопоэтический язык К.Г. Юнга и его последователей. Я счел средства выражения, присущие обоим этим подходам, существенными для понимания травмы и ее лечения.

Некоторые из приведенных в этой книге наблюдений были опубликованы в других моих работах (Kalsched, 1980, 1981, 1985, 1991), некоторые были включены в курс лекций, прочитанных автором в Институте К.Г. Юнга в Цюрихе и в Центре глубинной психологии и юнгианских исследований в Катоне, штат Нью-Йорк. Однако мои ранние идеи относительно теории и лечения травмы нигде не были полностью изложены до недавнего времени. Несмотря на это, предлагаемая книга должна быть принята как нечто большее, чем просто предварительная попытка пролить некоторый свет на темные основания бессознательных образов, составляющих "внутренний мир травмы".


Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 528 | Нарушение авторских прав



1 | 2 |



При использовании материала ссылка на сайт medlec.org обязательна! (0.005 сек.)