АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Поколение обиды и потребности в любви

Прочитайте:
  1. III поколение
  2. А. Восполнение потребности в глюкозе
  3. Алгоритм обоснования энергетической ценности и нутриентного состава рациона питания на основе определения физиологической потребности организма в энергии и пищевых веществах.
  4. Амигдала – влияет на личность чела, выделение доминирующей потребности.
  5. АНГЕЛЫ ЛЮБВИ И СВЕТА
  6. Блокированные потребности. Социализация.
  7. Быстродействующие В2 – агонисти по потребности
  8. Взгляд в окошко травмопункта любви
  9. Внутренние потребности
  10. Воспитание культа здоровья населения и формирование потребности в закаливании организма с использованием природных факторов (солнца, воздуха и воды).

Настанет время, и сам этот ребёнок создаст семью, родит детей. Годах примерно так в 60-х. Кто-то так был “прокатан” железной матерью, что оказывался способен лишь воспроизводить её стиль поведения. Надо ещё не забывать, что матерей-то многие дети не очень сильно и видели, в два месяца — ясли, потом пятидневка, все лето — с садом на даче и т.д. То есть “прокатывала” не только семья, но и учреждения, в которых “Страшных баб” завсегда хватало.

Но рассмотрим вариант более благополучный. Ребёнок был травмирован горем матери, но вовсе душу ему не отморозило. А тут вообще мир и оттепель, и в космос полетели, и так хочется жить, и любить, и быть любимым. Впервые взяв на руки собственного, маленького и тёплого ребёнка, молодая мама вдруг понимает: вот он. Вот тот, кто наконец-то полюбит её по-настоящему, кому она действительно нужна. С этого момента её жизнь обретает новый смысл. Она живёт ради детей. Или ради одного ребёнка, которого она любит так страстно, что и помыслить не может разделить эту любовь ещё на кого-то. Она ссорится с собственной матерью, которая пытается отстегать внука крапивой — так нельзя. Она обнимает и целует своё дитя, и спит с ним вместе, и не надышится на него, и только сейчас, задним числом осознает, как многого она сама была лишена в детстве. Она поглощена этим новым чувством полностью, все её надежды, чаяния — все в этом ребёнке. Она “живёт его жизнью”, его чувствами, интересами, тревогами. У них нет секретов друг о друга. С ним ей лучше, чем с кем бы то ни было другим. И только одно плохо — он растёт. Стремительно растёт, и что же потом? Неужто снова одиночество? Неужто снова — пустая постель? Психоаналитики тут бы много чего сказали, про перемещённый эротизм и все такое, но мне сдаётся, что нет тут никакого эротизма особого. Лишь ребёнок, который натерпелся одиноких ночей и больше не хочет. Настолько сильно не хочет, что у него разум отшибает. “Я не могу уснуть, пока ты не придёшь”. Мне кажется, у нас в 60-70-е эту фразу чаще говорили мамы детям, а не наоборот.

Что происходит с ребёнком? Он не может не откликнуться на страстный запрос его матери о любви. Это вывшее его сил. Он счастливо сливается с ней, он заботится, он боится за её здоровье. Самое ужасное — когда мама плачет, или когда у неё болит сердце. Только не это. “Хорошо, я останусь, мама. Конечно, мама, мне совсем не хочется на эти танцы”. Но на самом деле хочется, ведь там любовь, самостоятельная жизнь, свобода, и обычно ребёнок все-таки рвёт связь, рвёт больно, жёстко, с кровью, потому что добровольно никто не отпустит. И уходит, унося с собой вину, а матери оставляя обиду. Ведь она “всю жизнь отдала, ночей не спала”. Она вложила всю себя, без остатка, а теперь предъявляет вексель, а ребёнок не желает платить. Где справедливость? Тут и наследство “железной” женщины пригождается, в ход идут скандалы, угрозы, давление. Как ни странно, это не худший вариант. Насилие порождает отпор и позволяет-таки отделиться, хоть и понеся потери. Некоторые ведут свою роль так искусно, что ребёнок просто не в силах уйти. Зависимость, вина, страх за здоровье матери привязывают тысячами прочнейших нитей, про это есть пьеса Птушкиной “Пока она умирала”, по которой гораздо более лёгкий фильм снят, там Васильева маму играет, а Янковский — претендента на дочь. Каждый Новый год показывают, наверное, видели все. А лучший — с точки зрения матери — вариант, если дочь все же сходит ненадолго замуж и останется с ребёнком. И тогда сладкое единение можно перенести на внука и длить дальше, и, если повезёт, хватит до самой смерти. И часто хватает, поскольку это поколение женщин гораздо менее здорово, они часто умирают намного раньше, чем их матери, прошедшие войну. Потому что стальной брони нет, а удары обиды разрушают сердце, ослабляют защиту от самых страшных болезней. Часто свои неполадки со здоровьем начинают использовать как неосознанную манипуляцию, а потом трудно не заиграться, и вдруг все оказывается по настоящему плохо. При этом сами они выросли без материнской внимательной нежной заботы, а значит, заботиться о себе не привыкли и не умеют, не лечатся, не умеют себя баловать, да, по большому счету, не считают себя такой уж большой ценностью, особенно если заболели и стали “бесполезны”.

Но что-то мы все о женщинах, а где же мужчины? Где отцы? От кого-то же надо было детей родить? С этим сложно. Девочка и мальчик, выросшие без отцов, создают семью. Они оба голодны на любовь и заботу. Она оба надеются получить их от партнёра. Но единственная модель семьи, известная им — самодостаточная “баба с яйцами”, которой, по большому счету, мужик не нужен. То есть классно, если есть, она его любит и все такое. Но по-настоящему он ни к чему, не пришей кобыле хвост, розочка на торте. “Посиди, дорогой, в сторонке, футбол посмотри, а то мешаешь полы мыть. Не играй с ребёнком, ты его разгуливаешь, потом не уснёт. Не трогай, ты все испортишь. Отойди, я сама”. И все в таком духе. А мальчики-то тоже мамами выращены. Слушаться привыкли. Психоаналитики бы отметили ещё, что с отцом за маму не конкурировали и потому мужчинами себя не почувствовали. Ну, и чисто физически в том же доме нередко присутствовала мать жены или мужа, а то и обе. А куда деваться? Поди тут побудь мужчиной… Некоторые мужчины находили выход, становясь “второй мамой”. А то и единственной, потому что сама мама-то, как мы помним, “с яйцами” и железом погромыхивает. В самом хорошем варианте получалось что-то вроде папы дяди Федора: мягкий, заботливый, чуткий, все разрешающий. В промежуточном — трудоголик, который просто сбегал на работу от всего от этого. В плохом —- алкоголик. Потому что мужчине, который даром не нужен своей женщине, который все время слышит только “отойди, не мешай”, а через запятую “что ты за отец, ты совершенно не занимаешься детьми” (читай “не занимаешься так, как Я считаю нужным”), остаётся или поменять женщину — а на кого, если все вокруг примерно такие? — или уйти в забытье. С другой стороны, сам мужчина не имеет никакой внятной модели ответственного отцовства. На их глазах или в рассказах старших множество отцов просто встали однажды утром и ушли — и больше не вернулись. Вот так вот просто. И ничего, нормально. Поэтому многие мужчины считали совершенно естественным, что, уходя из семьи, они переставали иметь к ней отношение, не общались с детьми, не помогали. Искренне считали, что ничего не должны “этой истеричке”, которая осталась с их ребёнком, и на каком-то глубинном уровне, может, были и правы, потому что нередко женщины просто юзали их, как осеменителей, и дети были им нужнее, чем мужики. Так что ещё вопрос, кто кому должен. Обида, которую чувствовал мужчина, позволяла легко договориться с совестью и забить, а если этого не хватало, так вот ведь водка всюду продается.

Ох, эти разводы семидесятых — болезненные, жестокие, с запретом видеться с детьми, с разрывом всех отношений, с оскорблениями и обвинениями. Мучительное разочарование двух недолюбленных детей, которые так хотели любви и счастья, столько надежд возлагали друг на друга, а он/она — обманул/а, все не так, сволочь, сука, мразь… Они не умели налаживать в семье круговорот любви, каждый был голоден и хотел получать, или хотел только отдавать, но за это — власти. Они страшно боялись одиночества, но именно к нему шли, просто потому, что, кроме одиночества никогда ничего не видели. В результате — обиды, душевные раны, ещё больше разрушенное здоровье, женщины ещё больше зацикливаются на детях, мужчины ещё больше пьют.

У мужчин на все это накладывалась идентификация с погибшими и исчезнувшими отцами. Потому что мальчику надо, жизненно необходимо походить на отца. А что делать, если единственное, что о нем известно — что он погиб? Был очень смелым, дрался с врагами — и погиб? Или того хуже — известно только, что умер? И о нем в доме не говорят, потому что он пропал без вести, или был репрессирован? Сгинул — вот и вся информация? Что остаётся молодому парню, кроме суицидального поведения? Выпивка, драки, сигареты по три пачки в день, гонки на мотоциклах, работа до инфаркта. Мой отец был в молодости монтажник-высотник. Любимая фишка была — работать на высоте без страховки. Ну, и все остальное тоже, выпивка, курение, язва. Развод, конечно, и не один. В 50 лет инфаркт и смерть. Его отец пропал без вести, ушёл на фронт ещё до рождения сына. Неизвестно ничего, кроме имени, ни одной фотографии, ничего.

Вот в таком примерно антураже растут детки, третье уже поколение. В моем классе больше, чем у половины детей родители были в разводе, а из тех, кто жил вместе, может быть, только в двух или трёх семьях было похоже на супружеское счастье. Помню, как моя институтская подруга рассказывала, что её родители в обнимку смотрят телевизор и целуются при этом. Ей было 18, родили её рано, то есть родителям было 36–37. Мы все были изумлены. Ненормальные, что ли? Так не бывает! Естественно, соответствующий набор слоганов: “Все мужики — сволочи”, “Все бабы — суки”, “Хорошее дело браком не назовут”. А что, жизнь подтверждала. Куда ни глянь…

Но случилось и хорошее. В конце 60-х матери получили возможность сидеть с детьми до года. Они больше не считались при этом тунеядками. Вот кому бы памятник поставить, так автору этого нововведения. Не знаю только, кто он. Конечно, в год все равно приходилось отдавать, и это травмировало, но это уже несопоставимо, и об этой травме в следующий раз. А так-то дети счастливо миновали самую страшную угрозу депривации, самую калечащую — до года. Ну, и обычно народ крутился ещё потом, то мама отпуск возьмёт, то бабушки по очереди, ещё выигрывали чуток. Такая вот игра постоянная была — семья против “подступающей ночи”, против “Страшной бабы”, против железной пятки Родины-матери. Такие кошки-мышки.

А ещё случилось хорошее — отдельно жилье стало появляться. Хрущёбы пресловутые. Тоже поставим когда-нибудь памятник этим хлипким бетонным стеночкам, которые огромную роль выполнили — прикрыли наконец семью от всевидящего ока государства и общества. Хоть и слышно было все сквозь них, а все ж какая-никакая — автономия. Граница. Защита. Берлога. Шанс на восстановление.

Третье поколение начинает свою взрослую жизнь со своим набором травм, но и со своим довольно большим ресурсом. Нас любили. Пусть не так, как велят психологи, но искренне и много. У нас были отцы. Пусть пьющие и/или “подкаблучники” и/или “бросившие мать козлы” в большинстве, но у них было имя, лицо и они нас тоже по своему любили. Наши родители не были жестоки. У нас был дом, родные стены. Не у все все одинаково, конечно, были семье более и менее счастливые и благополучные. Но в общем и целом.


Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 403 | Нарушение авторских прав



1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |



При использовании материала ссылка на сайт medlec.org обязательна! (0.004 сек.)