АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Важность контекста (исторического, экономического, культурного)

Я говорила о важности контекста, в котором протекает жизнь.

К политико-историческому и социоэкотмическому контекстам можно добавить литературный, музыкальный и театральный.

Мы с Ариадной размышляли о тех временах, когда ее отец был молодым, и вдруг я вспомнила, что видела фильм с Морисом Шевалье и Одри Хепберн, который назывался «Ариадна». Этот фильм был снят по одноименной книге, которая появилась примерно в 1910-1930 гг., кажется, была и театральная постановка. Тогда я посоветовала своей клиентке продолжать поиски, расспросить родственников, двоюродных братьев, друзей детства отца, не напоминает ли им о чем-то имя русской девушки Ариадны. Одна из ее тетушек сказала: «Как же, я помню, что твой отец играл в театральной пьесе, которая называлась «Ариадна —русская девушка». И с этого момента Ариадна смогла начать поиск ответа на свой вопрос: «Что думал обо мне мой отец?» Очевидно, раз ее отец играл в спектакле о русской девушке Ариадне и захотел выбрать такое имя для своего ребенка, значит, этот персонаж чем-то его привлекал. В романе Ариадна была современной молодой девушкой, училась (до войны 19Д4 года)», была независимой, храброй, не вписывалась в общепринятые рамки, сама выбирала свою судьбу, жила одна и к тому же влюбилась в незаурядного мужчину, который много путешествовал и тоже любил ее. Моя клиентка смогла идентифицировать себя с героиней романа. Она начала много путешествовать по свету (на грани спортивного подвига), смогла найти себя и решить проблемы самоидентификации и идентичности.

Часто бывает сложно найти собственную идентичность.

Контекст, в котором люди рождаются, важен, а значит, важны и привычки, обычаи, нравы, кризисы, мода, эпоха: это их апологическая ниша в их экосистеме.

Контекст тоже влияет на выбор имени — имена могут быть связаны с семейными традициями или религией, а могут быть навеяны модой. (Жак Дюпекье изучал частотность имен3 во Франции XIX века по регионам и в 1987 г. опубликовал данные своих исследований в работе «Время Жюлей»).

Путеводную нить смысла имени для семьи следует «тянуть» с осторожностью: маленькая девочка Виктория, родившаяся в Париже в 1897 к, могла получить свое имя в связи с тем, что родители страстно желали победы и реванша после поражения 1871 г. (Франко-прусская война) или жаждали социальной победы (в борьбе против против нищеты) или политической победы (если отец ее отца был коммунаром). Она могла получить свое имя в честь королевы Виктории, игагв честь прабабушки, или «дамы сердца» отца.

3 Жан (7222), Пьер (3141), Луи (2969), Франсуа (2511), Жозеф (2279), Жюль (шестое место в 1860 г.) -сЖозефом и Марией во втором имени для мальчиков. Мария (12661), Жанна (2408), Луиза (1466), Анна (1434), Маргарита (1163) для девушек. Взято из исследования имен детей у 3000 супружеских пар, вступивших в брак между 1803 и 1832 гг., фамилии которых начинались на «Тра» (Траверс илиТрабю), и 92700 актов о рождении.

Важно взять за правило выдвигать только рабочие гипотезы, которые могут вызывать у субъекта аффективный отклик, а могут и не вызывать.

Жизненный контекст (учеба, путешествия, проживание в дальних краях).

Имя-код, имя-травести, имя-криптограмма

Несмотря на то, что я обычно работаю во Франции, мне случалось бывать на четырех из пяти континентов, с их различными культурами, поэтому я имею некоторое представление об универсальности семейных трансгенерационных проблем.;

Вот пример. Речь идет о внебрачном ребенке, девочке, и нашей единственной слабой путеводной нитью было ее имя. Она была американкой и звали ее Элен. Она все думала, кто же мог быть ее отцом и почему ее назвали Элен. Мы начали работать. Мы с ней реконструировали тот контекст, в котором жила ее мать, когда забеременела. Клиентка вспомнила, что в ту пору ее мать училась в колледже, вдали от семьи.

Я стала вместе с Элен искать смысл ее имени и предположила, что оно может быть сокращением — L.N., «эл», «эй» (американцы любят давать имена-инициалы). Я подумала, что речь идет о тайном напоминании, об имени-травести, о тайном смысле, который надо разгадать, об инициалах. Тогда я посоветовала ей посмотреть список профессоров и преподавателей, которые могли работать в том колледже во время учебы ее матери. Элен искала имена на L.N. и нашла некоего Луи Николя. Она поехала к нему и спросила, не был ли он знаком с ее матерью. Оказалось, что этот мужчина и в самом деле ее отец, он не знал, что студентка тогда забеременела от него, и был счастлив, что у него обнаружилась дочь.

Существует красная нить, за которую можно потянуть, а есть нити, которые надо вплетать, когда пытаешься восстановить события в их контексте. Это как игра в паззлы. Получается как при складывании паззлов или отгадывании кроссвордов: чем больше возишься, тем быстрее продвигаешься, обретая привычку, навык и даже изрядный опыт трансгенерационной психотерапии, — появляется картотека клинических случаев, а также и некоторые социоисторические точки отсчета.

Такая работа по реконструкции позволяет строить гипотезы (часто они оказываются верными), которые всегда следует проверять на месте.

У каждого из нас есть свой семейный роман, и каждая семья хранит истории, которые рассказывают и пересказывают — будь то мифическая история, сага или тайны.

Мы вее являемся наследниками этой традиции, точнее, наследниками части этой традиции, этой истории.

Мы все метисы? Наследники двух культур

Мы все — метисы. Мы произошли от смешения двух различных семей: семьи нашей матери и нашего отца. Даже если обе эти семьи живут по соседству на одной улице, если наши родители — дальние родственники или коллеги, принадлежащие к одной расе, к одной религии, имеют один цвет кожи, происходят из одной социальной среды, имеют равное социальное положение, одну национальность, принадлежат к одной культуре, у них не обязательно совпадают вкусы в области кулинарии, литературы, музыки, не одинаковы реакции на холод и жару, не одинаков образ жизни.

Обычно одна из двух семей в паре становится доминирующей, а вторая — как бы «приложением».

Очень часто мы наследуем одну культуру, а не две: есть доминирующая культура, а есть «изгнанная» и «затертая».

Это отнюдь не просто. Часто дело осложняется тем, что в смешанных браках проявляются проблемы столкновения культур.

Вспомним о том, как в великих государствах XIX века происходило собирание воедино различных культур (братоубийственные войны, религиозные и расовые войны), как в конце XX века пробуждался регионализм и национализм, повторялись «балканизация» и «межплеменные войны».

Отголоски этого взрывоопасного смешения культур (крос-скулыпурные явления) выявляются в процессе терапии и в трада-генерационных исследованиях.

Внебрачные дети, побочные дети. Примеры социального и семейного «стыда»

Часть человеческих проблем происходит из того факта, что люди могут принадлежать к семье «изгнанной», «отодвинутой» ца задний план, хотя внешне речь вроде бы идет о так называемых нормальных семьях.

Подобные примеры можно наблюдать в литературе. Что случается с потомками людей, которые были «изгнаны, задвинуты» (и что вызывает у них проблемы)?

В знаменитой пьесе «Дама с камелиями» Александр Дюма-сын изобразил драму, которая происходит тогда, когда молодой человек из хорошей семьи влюбляется в женщину из другого круга, которая добивается места под солнцем, становясь «содержанкой». Маргарита Готье благодаря любви Армана Дюваля как бы вновь становится девственницей, очищается и полностью меняется. Семья Дюваля вмешивается, он не женится на Маргарите, и она (от этого) умирает. Задумаемся над тем, почему Александр Дюма-сын написал такую историю. Это был порядочный молодой человек, сын известного писателя, его хорошо принимали в парижских кругах начала века. Если вы посмотрите на фотографии Александра Дюма-отца, то заметите, что у него были черные, немного курчавые волосы, которые он унаследовал от матери — уроженки одного из островов, а значит, от чернокожей бабушки. Он метис, цветной (квартерон). Иногда он страдал от того, что отличался от «других людей» в Париже, хоть и был модным писателем.

Можно сказать, что пьеса «Дама с камелиями» — свидетельство того, что отец Александра Дюма-сына страдал от того, что был вынужден скрывать историю своих цветных предков, хотя его привез в Париж настоящий отец, дворянин. Сын написал об этом страдании, которое отозвалось как эхо.

Напомним, что то же самое «литературное» явление встречается у Эрже: Серж Тиссерон, изучая капитана Хэддока, персонаж историй о приключениях ТЬнтена, выявил, что их автор, Эрже, страдал от двусмысленной генеалогии (якобы его отец был внебрачным сыном и, возможно, благородных или королевских кровей) и сам Жорж Реми (в школе он подписывался инициалами R.G. — «эр-же»: Эрже) якобы излечился в процессе сочинения историй.

Задачи геносоциограммы

• Ясно показать историю семьи4 — «нуклеарной» и изначальной, выявляя отношения между составляющими ее людьми.

• Обнаружить, что мир начался не с наших собственных родителей, что они происходят из мира, который начал свое существование задолго до них, т. е. определить свое место в трансгенерационной перспективе и начать поиск своих корней, своей идентичности.

• Выявить процессы трансгенерационной передачи и явления трансгенерационного повторения, например, «скрытую семейную лояльность», семейные тайны, мифы, совпадения, «синдромы годовщины».

• Понять последствия незавершенного траура, невысказан-ности, осознать такую ситуацию, как «замещающий ребенок», выявить работу «призрака» в семейном бессознательном, «мертвой матери».

• Выявить различные семейные роли и те правила, которые стоят за ними, чтобы понять, каким образом в семье проявляются трансактные модальности. Затем указать, как мог внутри семьи передаваться жизненный сценарий или «кто чьих детей воспитывает», рассмотреть «повторы» в выборе специальности, профессии, «убегании», болезнях.

• 1еносоциограмма, применяемая в основном в психотерапии, может также использоваться при подготовке профессионалов в области здравоохранения и социальной помощи.

'Тема моего курса лекций в университете Ниццы в 1986-1990 гг., а в 1991 г. — и о тайне.

• Наконец, геносоциограмму можно рассматривать как институциональный инструмент, используемый, например, в промышленности и в больницах, в школах (на уроках математики).

Понимая, каким образом строилось взаимодействие субъекта в группе, откуда он произошел, можно сделать ценные выводы о том, как он будет вести себя в институциональной группе: о его месте и роли в группе, запросах, реакции на проблемы других (больных), взаимодействии со специалистами из числа лечебного персонала, значимости вербального и невербального поведения и т. д.

Но чтобы пользоваться этим инструментом, важно иметь хорошую базовую подготовку — уметь слушать собеседника и работать над собой с учетом этой перспективы.

Наконец, геносоциограмма является орудием познания самого себя, своей семьи, невидимых семейных повторений.

Составив собственную геносоциограмму, терапевт или преподаватель лучше узнает историю собственной семьи, лучше осознает, что может передаваться от одного поколения к другому. Зная эти факты, он сумеет лучше понять свое собственное функционирование, а значит, прояснить некоторые свои поступки. Он лучше поймет, откуда ему что-то слышится и что он может не услышать (например, о самоубийстве, разводе, внебрачном ребенке, смерти от серьезной болезни или несчастного случая или ему слышатся разговоры о немцах, японцах, арабах, «иностранцах»...). Он может не доверять тому, что проецируется, продолжая прислушиваться к своим ассоциациям. Так он сможет лучше слушать, слышать, воспринимать.

МОЯ КЛИНИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА В ТРАНСГЕНЕРАЦИОННОМ МЕТОДЕ

Я редко занимаюсь индивидуальным консультированием — только в случае серьезных заболеваний (главным образом рак, иногда — СПИД), а чаще всего работаю в группе,

Я придерживаюсь мнения, что энергия, динамика, которые переходят от одного участника группы к другому, помогают людям уточнить, «вытащить», ухватить их проблему или даже выразить ее словами.

При работе в маленькой группе замечаешь, как жизненная история одних пробуждает воспоминания в других. Люди сравнивают себя друг с другом, подогревают друг друга, пробуждают воспоминания: человек вспоминает, вновь переживает, ви-дит и, наконец, высказывается. После двух-трех интенсивных сессий, посвященных работе с геносоциограммами (от двух до пяти дней), участникам этих групп удается лучше понять свою семью, ее мифы, системы, свою историю, идентичность и то, что мешает им быть самими собой.

Роберт Музиль так пишет о семье в «Человеке без качества»: «Конечно же нужно, чтобы каждый индивид уже представлял собой определенное архитектурное сооружение, а иначе тот ансамбль, который они составляют, будет абсурдной карикатурой».

Еще одно замечание, которое наводит на размышления. В группах, которые я веду, участвуют преимущественно женщины, как будто представительниц этого угнетаемого большинства гораздо сильнее заботит поиск собственной идентичности.

Эта групповая работа занимает около двадцати часов и укладывается в два с половиной дня, в «полумарафон» или в одну неделю.

Участвуют в ней люди из самых разных кругов. Среди них встречаются представительницы класса буржуа, чиновники, коммерсанты, врачи, социальные работники, медицинские сестры, психологи, преподаватели, изредка священники или пасторы, психотерапевты, неработающие жены-домохозяйки, иногда руководящие кадры промышленности. Нелегко объяснить простыми словами то, как людям, пришедшим с разными проблемами, имеющим различный кругозор, удается за короткий срок избавиться от запрета на высказывание того, что их мучает, того, о чем никто никогда бы не догадался. Они начинают рассказывать вещи, которыми никогда не делились с близкими (даже на сеансах психотерапии или психоанализа).

Нас больше всего поразило то, что во время работы в клинике складывались какие-то особые отношения, вырисовывалось сходство между различными семейными историями участников, иногда в рамках почти одной и той же общей темы.

Удивляло и то, как все хорошо слушали в группе, как быстро возникала доброжелательность и эмпатия.

Отклик группы позволяет человеку, составляющему свою ге-носоциограмму, продвигаться дальше в своих открытиях, и параллельно каждый из членов группы получает помощь от того, кто излагает свою семейную трансгенерационную историю, чтобы понять свою личную геносоциограмму.

Например, во многих семьях происходили похожие истории. Однако участники до начала групповой работы не были знакомы друг с другом, записались «случайно». И вот в других членах группы они вдруг находят отражения своих собственных семейных событий...

Например, в одной группе было много сирот военного времени, в другой — собрались молодые девушки и женщины, оказавшиеся жертвами инцеста и/или изнасилования (отцом, братом, дедом, другом отца, поденным рабочим, соседом), в третьей — было много детей моряков, погибших в море, отчего вновь всплывали названия потопленных кораблей («Руайяль»), морских битв, исторических событий.

Еще в одной группе было много случаев насильственной смерти: сестру одного из участников убили на автостоянке, двоюродный дедушка другой убил свою жену в приступе ревности, секретарша пострадала от взрыва бомбы в Париже во время покушения на улице Ренн (она была одной из двадцати раненых), самоубийством покончил жизнь дядя еще одной участницы, у другой — муж крестной...

Еще в одной группе многие дети, прошедшие через благотворительные заведения УССД*, имели опыт сильных переживаний из-за своего положения безотцовщины (дети, родившиеся у матерей-одиночек, или покинутые, или рожденные вне брака) или из-за того, что их бросила мать (они были усыновленными детьми)* Многих других участников воспитывали бабушка или тетя (хотя у них и были живы родители — мелкие коммерсанты, военные, странствующие актеры, дипломаты, отправленные за рубеж руководители предприятий) либо их помещали в интернаты, неважно, по какой причине.

Обычно им приходилось переживать печаль и отчасти стыд из-за того, что мать или оба родителя отказались от них, что усугублялось страданием из-за расставания, когда родители вновь брали своего ребенка (детей) от бабушки, тети, няни. Еще тяжелее было переносить ситуацию, когда единственный ребенок воспитывался не матерью, а другими людьми. Такой случай в семьях часто повторялся через определенное время.

Еще в одной группе были мигранты, эмигранты, перемещенные лица (внутри страны), изгнанники, и они, несмотря на различия расы, культуры, политических взглядов (отличающихся, а подчас и противоположных), осознавали себя «братьями».

Группа, Мари и другие

Однажды я проводила в одном большом западноевропейском городе семинар для нескольких человек. В нем участвовали дама из хорошей семьи, у которой были крупные неприятности с детьми и особенно с сыном; медсестра, у которой сначала был рак груди, а потом — костей; разведенная женщина, красивая и энергичная; преподавательница йоги; женщина-специалист в области генеалогии; психотерапевт.

* УССД — управление по санитарным и социальным делам во Франции.

Неважно, каковы были их семейное положение и профессия: у всех были проблемы, с которыми они уже не могли справляться, настолько тяжелым был этот груз. Все они на первый взгляд казались миролюбивыми женщинами, ответственными, занимающими высокое социальное положение, всем им было около сорока лет (это тоже имеет значение — в жизненном цикле это тот период, когда возникают вопросы, предстоит перешагнуть определенный рубеж, это время, когда выросшие дети уходят из дома), в их геносоциограммах обнаружились «дыры», пробелы, травмы, а иногда и «призраки».

У одной женщины и ее дочери оказались проблемы со зрением, несмотря на то, что она принадлежала к семье, где в трех поколениях были блестящие офтальмологи. По линии же мужа существовало как бы обязательство работать вместе со своим отцом, что, вероятно, сын бессознательно не принимал, отсюда проблема — подавленное состояние от «ощущения тяжести жизни» (наркотики, сигареты, алкоголь...). Это типичная семья, где для того, чтобы существовать, полагалось «внести залог». И все с улыбкой принимали то, что ради хорошего образования приходилось выносить этот гнет, это внутреннее обязательство подчиняться семейным правилам. Но иногда некоторым становилось невмоготу, тело бунтовало (в данной семье это проявлялось в виде косоглазия, приверженности к наркотикам).

Медсестра Клод, у которой был рак костей, развившийся после рака груди, носит то же имя, что и ее бабушка. Та тоже была медсестрой и умерла от лекарственного цирроза. И у нее была кома, которая произошла в 1944 г., когда поступило известие о смерти! отца, подпольщика1, в концентрационном лагере Маутхаузен (отец не был погребен в могиле, место его захоронения было неизвестно). Во сне ей всегда видится, как она едет в лагерь Маутхаузен, чтобы найти его могилу. По отцовской линии Клод — дочь героя, но один ее дядя по материнской линии, о котором никогда не говорят в семье, был коллаборационистом2. Она предчувствует, что в семье о чем-то умалчивают, и страдает от этого. В детстве Клод всегда ощущала себя лишней, думала, что не родная дочь, а усыновленная. Первое раковое заболевание появилось у нее вскоре после того, как она уз* нала, что ее дочь стала любовницей ее собственного любовника. Она сумела «это высказать» благодаря нашей общей поддержке. Клод явно стало легче, она сказала: «Когда все это видишь, то очень больно, но когда об этом можно поговорить, боль проходит, становится легче».

1 Участник Движения Сопротивления во время немецкой оккупации в период Второй мировой войны. Многие из них были арестованы, подвергнуты пыткам, угнаны, убиты Их считали героями.

Мари была любимым ребенком, веселым и беззаботным, как пташка. Но в семилетнем возрасте, когда умер ее дедушка по маминой линии (она присутствовала на похоронах), у нее начала болеть голова, главным образом по четвергам, воскресеньям и праздничным дням. Головные боли не утихали, хотя ее и водили на консультации ко многим врачам, и это несколько отравляло ее жизнь. В двадцать два года Мари выходит замуж за специалиста в области добычи нефти и более десяти раз переезжает с места на место. Семь лет тому назад она оказалась свидетелем очень серьезной дорожной катастрофы, случившейся с двумя ее братьями, и с этого дня ей все мерещится рука старшего брата в мозгу другого. Все это создает проблемы, страх, Мари старается справляться с ними, как может. В тридцать три года она разводится, начинает с легкостью зарабатывать деньги: «Тогда я впервые получила собственные деньги».

Двое ее детей живут у бывшего мужа, с которым Мари поддерживает дружеские отношения, но ее сын принимает наркотики. Внешне у нее все есть, но она говорит о том, что не живет своей жизнью, а скорее выживает. У Мари по-прежнему сохранилось выражение лица счастливого ребенка, это «ее социальная маска», однако вся ее жизнь подчинена ритму ее головных болей с их «любимыми» днями.

2 То есть он сотрудничал с немецкими оккупантами Франции во время войны (1940-1945), после перемирия, предложенного Петеном и правительством Виши. По иронии судьбы многие из сотрудничавших были найдены и привлечены к судебной ответственности после освобождения и окончания войны. Вспомним Нюрнбергский процесс (в октябре 1946 г.), когда проходил суд над нацистскими руководителями и были вынесены приговоры за преступления против человечества. Еще в 1990-х гг., пятьдесят лет спустя после самих событий (так как по этим преступлениям не имеется срока давности), дела заводятся и передаются в суд. Некоторые семьи сбросили с себя «ноеву мантию» по тем или иным фактам сотрудничества, рассматриваемого как позорное «пятно». Во Франции это внесло раскол в семьи, так же как и дело Дрейфуса (между 1894 и 1904-1906 гг.).

Мы с Мари работаем над историей ее семьи, вспоминаем, что могло ее травмировать и в детстве, и тогда, когда она стала взрослой женщиной, и выстраиваем ее геносоциограмму. Говори о деде и его смерти, которую мы проигрываем в психодраме, она испытывает сильное волнение (настоящий катарсис в психоаналитическом и психодраматическом значении этого слова); она разговаривает со своим дедом (вспомогательным «я») о том, как тяжело ей было и как сильно она испугалась в момент его похорон, объясняет ему И самой себе, что же произошло, вновь и вновь говорит ему о своей привязанности, затем у нее вырывается глубокий вздох облегчения.

После этих слов головные боли исчезают, и она начинает Наконец жить.

У Маргариты свой успешный путь: она несколько лет занимается йогой, приобщившись к ней из любви к дочери, которая долго жила в Индии. Затем изучает астрологию3, возможно, для того, чтобы понять, отчего в ее семье вот уже в трех поколениях кто-то уезжает очень далеко. Сначала бабушка, куда — неизвестно, затем ее брат — в Соединенные Штаты, наконец, ее дочь после долгих пяти лет скитаний в Азии окончательно осела в Новой Зеландии. А затем, по мере того, как пробуждаются семейные воспоминания, в ее генеалогическом древе по отцовской линии обнаруживается такой случай: двоюродная бабушка выходит замуж по очереди за трех братьев, первые два один за другим кончают жизнь самоубийством. Другая замужняя двоюродная бабушка кончает жизнь самоубийством, бросившись в колодец. И, наконец, муж той, которая бросилась в колодец, женился на женщине, чей отец тоже покончил жизнь самоубийством, бросившись в колодец. Вероятно, можно задать себе вопрос: «А не были ли эти случаи самоубийств в колодце, когда кто-то поддавался зову воды и миражей, первыми ласточками в этой серии путешественников в дальние края? (Конечно, это только гипотеза).

3 Я повторяю, что для меня астрология и искусство ясновидения, также как и Таро, являются искусством или времяпрепровождением, но не наукой, не психологией в академическом и научно-клиническом смысле термина.

Вероника — учительница начальных классов, она живет в служебной квартире, ее уважают на работе. Однако она испытывает почти непреодолимое желание все изменить: работу, жилище, спутника; она рассталась со своим другом, поскольку ей хотелось бы жить с кем-то, кого она еще не встретила. Генеалогическое древо, геносоциограмма Вероники являются иллюстрацией того, что мы, терапевты, работающие в рамках трансгенерационного метода, называем «непомышляемое генеалогическое».

Традиционно различают сознательное, бессознательное и предсознательное. Отличают то, что проговаривается и проду-мывается, от того, что продумываете* и осознается, не высказывается, скрывается, замалчивается и передается как тайна, от того, что так трудно выразить и признать (неуловимое), от того, что ужасно настолько, что мы не смеем даже думать об этом (немыслимое)*.

Альбертина «чувствует», что попадает в семейную ловушку: ей явствентьвидится, что она должна «нести» тайны других. Ее геносоциограмма — это целый роман с неожиданными поворотами, с тайнами, засевшими в каждой ветви семьи.

С материнской стороны в пяти поколениях женщины не воспитывают своих детей, по крайней мере, одного из детей. Началось все, кажется, в начале XIX века с девочки, которую усыновила и воспитала владелица замка, в семье про нее говорили, что

4 Говорят о передаче тайны или несказанного, того, что становится запретным, вытесняется, чего избегают упоминать и даже считают неуловимым или непомышляемым.

Обычно существует представление об аффектах и чувствах, когда есть возможность их психической проработки. Нов некоторых случаях событие рассматривается как столь серьезное и травмирующее или настолько преждевременное, что о нем не существует сколько-нибудь внятного умственного представления. Оно рассматривается как невозможное, немыслимое событие (непомысленное) и, таким образом, остается неотработанным, а Лишь оставляет сенсорные или моторные следы- телесные или психосоматические. Для многих современных аналитиков это скорее соответствовало бы преждевременному травматизму в возрасте, который не позволил бы психическую интеграцию. Напомним, что Франсуаза Дольто считала, что груднички, маленькие дети и собаки все воспринимают и интегрируют.

В самых общих чертах по отношению к событию, связанному с травмирующими переживаниями в прошлом, можно сказать, что бабушки и дедушки умалчивают и передают невысказанное, что будет предугадываться детьми и станет для них тайной {невысказанным, непроговариваемым, неуловимым), а для их собственных детей (то есть внуков тех, кто пережил событие) оно будет непомышляемым.

она якобы и была настоящей матерью ребенка. И вот снова речь заходит о владелице замка, которая дарила отцу и дяде Эржэ прекрасную одежду. Говорят также, будто у бабушки Альбертины был тайный незаконнорожденный ребенок. Внешне у нее с мужем был идеальный брак, но в их отношениях ощущалась напряженность. Он говорил ей: «Я физически воспрепятствую твоему Отъезду!» Она ему отвечала: «Тогда тебе придется меня убить». «У меня не было выбора, мне приходилось оставаться там, иначе он убил бы меня». Со стороны отца в давнем поколении якобы кто-то умер от желтой лихорадки, но в семье4 шептались о том, что он-де умер в психиатрической больнице (постыдные тайны такого рода в семьях скрывают, а от этой «невыеказанности» страдают потомки). Акушерка предсказала, что брат прадеда умрет новорожденным, у него были сросшиеся пальцы, и он уМер в полтора года. Альбертину, как и одну из ее сестер, воспитывал дедушка, учил их читать, писать, считать. Таким образом, здесь мы вновь встречаем ситуацию, когда по семейной «традиции» детей часто воспитывали другие люди, обычно бабушка с дедушкой (начало этому положил случай с неизвестной владелицей замка в начале XIX века, когда она удочерила девочку). Ее сестра была на третьем месяце беременности, когда воспитавший их обеих дедушка умер. Итак, роды сестры проходят в атмосфере траурной грусти. Она стала, по терминологии Андре Грина, мертвой матерью5, т. е. живой, но похожей на мертвую, погруженной в свои грустные мысли. Дочь ее страдает психотическим расстройством. У другой сестры, которая воспитывалась в пансионе с четырехлетнего возраста, случаются периоды бреда: она заявляет, что ее отец — немец.

Альбертина предчувствовала, чувствовала все эти тайны, теперь она терпеливо обнаруживает их и может, наконец, высказать неуловимое и непомышляемое. От этого она испытывает облегчение, но ей все еще не удается избавиться от пут «западни», которая хотела ее поглотить. Нужно еще раз поработать со всем этим.

Конечно, недостаточно выявить прошлую семейную травму, тайну или несправедливую смерть, чтобы радикально изменить жизнь или здоровье, но обнаружение проблемы, высказывание невысказанного, наконец, сама возможность высказаться приносят облегчение и становятся первым шагом на пути к изменению.

«Мертвая мать», см. Narcissisme de vie, narcissisme de mort, Paris, Minuit, 1983.

Можно было бы продолжать ворошить прошлое и находить тайны, невысказанное, «трудные» события, примечательные ситуации, которые в той или иной степени оказывают влияние на последующие поколения, особенно на некоторых потомков.

Напомним, что многие исследования и школы работают над проблемой передачи: как, по отношению к кому, почему она осуществляется?

Я в самом начале говорила о том, что жизнь каждого из нас — это роман. Когда несущее нас генеалогическое древо имеет много «пробелов», «пустот», «белых пятен», это так или иначе негативно влияет на нас, мы не знаем, кто же мы на самом деле.

Каждый ощущает эту потребность найти свое место, как персонаж с картины Гогена: «Откуда мы пришли? Где мы? Куда идем?». Другими словами, по высказыванию Музиля, мы можем являться лишь этакой «абсурдной карикатурой».

Вновь обрести свою идентичность. Передача

Клиника и научные исследования, посвященные «окинутым детям, которых собрали в приюте для детей-сирот, держали у себя сменяющие друг друга няни, а затем организация, занимающаяся социальной благотворительностью (раньше она называлась «Ассистанс Публик», теперь — УССД), показали наличие психологических или психотических проблем, трудность или невозможность влиться в школьную либо профессиональную жизнь, как описывает, в частности, Мартина Лани и как видно из многих научных работ, проведенных подч моим руководством.

Эти проблемы встречаются также у «детей улицы», у детей матерей-одиночек, сменивших несколько «пап» (или «дядей»), в расширенных восстановленных семьях, где «они не могут определить свое место». Но бывают исключения, таких детей американцы называют «несгибаемыми» (unbreakcable). Они обладают высоким запасом прочности, выдерживают все, даже концлагеря (см. Борис Цирюльник).

Запас прочности

«Несгибаемые дети», которые выдерживают все, и проблемы их потомков

Иногда кажется, что некоторые дети, не имеющие отца, а часто и матери, без семьи, без поддержки, выживают вопреки всему. Об этих успехах психоаналитики (особенно те, кто их популяризировал) «забыли», и работники социальных служб тоже. Они (ошибочно) продолжают говорить, что основа равновесия и идентичности создается с трех и до семи лет, И если этот период прошел неудачно, то возникнут проблемы. Но уже Дж. Боул-би видел исключение в своем знаменитом исследовании, посвященном покинутым детям, а недавно американские, а за ними и французские исследования (см. Борис Цирюльник) выявили случаи выдающихся семейных и профессиональных успехов детей, «воспитанных» на улице либо в концентрационных лагерях.

Базовая безопасность. Жизненный порыв

Возможно, этим детям удается выжить, потому что у них есть врожденный или скрытый стержень, связанный с огромной жизненной энергией, которая позволяет им быстро подняться, — иногда благодаря тому, что они сумели найти замещающих отцов или матерей или замену старшим братьям. Франсуа Тос-кель, кстати, говорил о полиотцах и полиматерях в нашей современной цивилизации.

Это основы безопасности, они даются родителями или теми, кто с любовью их заменил, в момент рождения или научения: как не упасть, делая свои первые шаги (у животных это происходит при вылизывании). В противном случае получаются «недолизан-ные» медведи или неудачники по жизни и даже «смертники».

Некоторые встречи не только помогают, но и позволяют выжить и почти нормально развиваться, «открывая путь в жизнь»: дед, бабушка или сосед (соседка), занимающийся воспитанием родственник, учитель в школе, великодушный начальник, кто-то, заслуживающий доверия, или иной «помощник» или «проводник», товарищ по несчастью или попутчик (везде, даже в концентрационном лагере, военном либо политическом). Этот «кто-то» является етоль необходимой палочкой-выручалочкой и позволяет поверить в жизнь.

Чтобы охарактеризовать таких несгибаемых детей, недавно придумали термин «запас прочности», который обозначает способность достичь успеха, жить, развиваться, несмотря на противодействие обстоятельств (несмотря на биологический отпечаток, который накладывает травма или рана).

Проблема проявляется у их потомства, поскольку травма, которая передается, намного сильнее той, которую получают, как это недавно обнаружили на примере дозировки кортизола. Исследовались рецепторы кортикоидов и секреций CRF (Cortico-Reliesing Factor), его уровень (как указано Цирюльником, 1999) в четыре раза выше у потомков тех, кто перенес травму, чем у самих травмированных. Так и дети выживших во время Холокоста в три раза чаще страдают от посттравматических синдромов, чем их родители, которые в реальной жизни страдали и боролись (cm.R. Yehuda, 1995).

Что нужно сделать, чтобы узнать о своем происхождении?

На первом этапе в начале работы в трансгенерационной терапии предполагается определить, откуда я пришел, найти себя, понять, что досталось в наследство (свою идентичность). Это осуществляется при поддержке, теплом участии со стороны как терапевта, так и группы.

Воспоминания, реальные или с долей фантазии, обнажаются, а затем, на втором этапе, мы свободно находим свое место в этом ряду, и тогда можно расширить горизонты, представить себя в будущем, начать испытывать желания, потребности, выстроить свой проект собственной жизни. Найти свою идентичность, свое «Я». По сути, всегда, с самого рождения стоит проблема — перерезать пуповину, отделить Себя от Другого (матери, семьи, как показывает Мюррей Боуэн). Подобное «рассоединение» приходится продолжать, чаще всего оно проходит' тяжело. В результате мы получаем свою собственную идентичность через долгое приобщение к родственным связям. Речь идет о зрелости, о взрослении после работы, связанной с саморазвитием, или после психотерапии. Американцы вслед за Карлом Роджерсом называют это личностным ростом (growth — вырасти, повзрослеть, раскрыться).

Трансгенерационную работу только начинают понимать, и научные исследования, особенно статистические, пока чрезвычайно редки или вовсе отсутствуют (не считая диссертационной работы Жозефины Хилгард 1953 г. на соискание ученой степени доктора психологии).

Как происходит передача?

Эта тема время от времени освещается, но еще далеко до объяснения того, как действует эта память, ее следы. Что это — генетическая память? Но как она функционирует?

Человек — единственное говорящее существо. Может быть, слово, высказанное или невысказанное, язык (вербальный или телесный) и являются теми передающими устройствами, которые еще предстоит открыть?

Напомним, что Фрейд интересовался семейным романом, который он описывал в 1909 г. как выражение фантазий субъекта по поводу его связей со своими родителями. Например, человек мог вообразить, что его нашли, или что он сын важной персоны, переданный на воспитание в другую семью, или что он сын знатной особы, или что его похитили цыгане (это близко к теории Отто Ранка О мифе рождения героя, 1909).

В наше время термин «семейный роман» иногда употребляют в расширенном значении — семейная сага, т. е. история, рассказываемая семьей о своей собственной истории, в которой перемешаны воспоминания, пропуски, умолчания, добавления, фантазии и реальность. Для детей, воспитанных в такой семье, все они имеют психическую реальность.

Большинство людей задаются вопросом о своем происхождении, что выводит их к первичной фантазии, обычно связанной с первичной сценой (т. е. с зачатием индивида, а также с наблюдением за сексуальными отношениями родителей, иногда через замочную скважину... Фантазия или реальность?).

Фрейд уже в своих первых работах уточняет, что в бессознательном и в памяти не бывает реальности фактов:

«В бессознательном отсутствуют какие-либо «указатели» на реальность, в том смысле, что невозможно отделить одно от другого — правду от вымысла, питаемого аффектами. Вероятно, речь идет о чувствах или о реальности, которая образуется на основе услышанного, они обретают значение в последействии; в них соединяется прожитое и услышанное, прошлое (по рассказам о родителях и предках) и то, что они видели сами» (Freud, Draff L). «Они соотносятся с услышанным так же, как сны соотносятся с увиденным» (Freud, Draff L). «Кроме того, фантазии возникают при бессознательном комбинировании увиденного и услышанного» (Freud, Draff M).

Вот уже несколько лет некоторые психоаналитики размышляют над проблемой первичного, первичной фантазии и передачи чего-то важного от одного поколения к другому. Когда я перечитывала Фрейда и тех, кто его комментировал, в частности, Лапланша и Понталиса, а также отчет о работе коллоквиума по психоанализу в Провансе (Монпелье, ноябрь 1983 г.), мне показалось, что проблема первичного вновь становится актуальной. Перечитав разные редакции фрейдовских текстов (в частности, Draft L и Ми его ссылки'на семейные «призраки»), я подумала, что Фрейда интересовала проблема психической передачи от одного поколения к другому, хоть он и не развил вглубь эту тему и не обсуждал ее в опубликованных работах.

Первичные фантазии можно определить, как это делает Ан-дре Грин, следующим образом: «Отношение субъекта с теми, кто его произвел на свет, с учетом двойного различия пола и поколений, о которых известно, что они оказывают основополагающее воздействие на структурирование всей личности и ее модальностей» (Donnet J. L. et Green A., Uenfant et le ca, Paris, Ed. de Minuit, 1973).

Интуиция Фрейда — это всего лишь интуиция и клиническая констатация; нам еще предстоит выполнить углубленное исследование эффекта трансгенерационной передачи как по отношению к человеку, так и к животным.

Трансгенерационное и интергенерационное. Память, к которой вновь обращаются: живая память или провалы памяти

Различают два типа семейной «передачи,» — осознанную или бессознательную, «метаболизированную» или нет:

— те виды межгенерационной передачи, о которых думают и которые обсуждают бабушки и дедушки, родители и дети, — это семейные привычки, сноровка, стиль жизни. От отца к сыну передаются профессии врача, учителя, фермера, нотариуса, моряка, военного. Мы работаем «на почте» или «на железной дороге»,^у кого-то «талант садовода и огородника», или «музыкальный слух», «кулинарные способности», кто-то «любитель поесть» (или наоборот).

— о трансгенерационой передаче не говорят, это тайна, не-проговариваемое, умалчиваемое, скрываемое, иногда об этом запрещено даже думать («непомышляемое»), все это входит в жизнь потомков, хотя об этом не думают, не «переваривают». Вот тогда появляются травмы, болезни, соматические либо психосоматические проблемы, которые часто исчезают, когда о них размышляют, говорят, оплакивают их, о них кричат, если над ними работают и «перерабатывают» их. Наблюдаются случаи ужасных кошмаров у некоторых внуков депортированных, участников Сопротивления, нацистов, погибших в море, умерших при разных обстоятельствах без погребения. Такое случается даже у потомков живых людей, перенесших травму из-за слишком тяжелого прошлого (о котором не говорили, умалчивали), это шок от «ветра пушечного ядра»*.

* N.B. Мы совершенно сознательно не цитируем работы Зонди (Szondi), так как, с одной стороны, я верю не в судьбу, а только в возможность делать выбор и изменять свою жизнь (поэтому я профессор, терапевт, учитель и провожу Исследование действием). А, с другой стороны, в ряде исследований, проведенных в Париже в 1950-1954 гг. с доктором Марселем-Полем Шутценбергером и повторенных в Соединенных Штатах Арди Любеном, мы показали, что Зонди ничто не доказал (cf. 1976 «Contributions d ietude de la communication поп verbale», статьи об Испании и США.).

КЛИНИЧЕСКИЕ ПРИМЕРЫ

С УПРОЩЕННЫМИ ГЕНОСОЦИОГРАММАМИ

Синдром годовщины и невидимая лояльность семье

Перейдем к рассмотрению нескольких клинических случаев. При этом я изложу свои объяснения, полученные мною лично и проверенные на практике.

В течение примерно двадцати лет я занималась тяжело больными людьми, страдающими раком в последней стадии, стараг лась помочь им облегчить жизнь. К своему большому удивлению, я обнаружила среди родственников этих людей повторяющиеся случаи тяжелых болезней (не передающихся по наследству)1.

Все происходит так, как если бы что-то проявлялось и передавалось от деда к внуку или внучке.

Можно сказать, что все происходит так, как если бы нечто, о чем нельзя забыть, передавалось из поколения в поколение (нельзя было забыть о каком-то событии в жизни — нельзя ни забыть, ни говорить о нем, а лишь молча передавать).

Шарль: синдром годовщины и невидимая лояльность семье

Рассмотрим клинический случай человека, больного раком. Я писала о нем в книге «Стремиться к исцелению» и опубликовала его упрощенную геносоциограмму.

Я хочу описать ситуацию этого человека. Его зовут, скажем, Шарль, он страдает раком яичек. Ему тридцать девять лет, он работает коммивояжером. Его оперируют, он чувствует себя хорошо. Все нормально, как обычно. Через шесть месяцев у него наступает ухудшение. В легких появляются метастазы. Так бывает. Но он отказывается от химиотерапии и от любого другого лечения. Его состояние ухудшается, без врачебного вмешательства он умрет.

Мы стараемся вместе с ним разобраться в его ситуации: он женат, у него девятилетняя дочь, он любит свою жену и свою профессию, он происходит из старинной семьи из Савойи. Возникает вопрос: почему он согласился на хирургическую операцию, а химиотерапию и любое другое лечение отвергает? Мы говорим с ним об этом, и то, что он сообщает о своей семье, записывается в его присутствии, вместе с ним и для него в виде генеалогического древа с комментариями (геносоциограм-мы).

Начинаем с него самого, его жены и их дочери, затем поднимаемся по восходящей линии генеалогического древа: его отцу семьдесят лет, матери — шестьдесят девять; его отец — мясник, он здоров. Здесь, если отметить, что отец Шарля мясник и что больной согласился на операцию, возможно, появится гипотеза: поскольку отец в совершенстве владеет ножом, Шарль верит в силу ножа: нож ему кажется знакомым предметом, и он согласился на хирургическую операцию. Но тогда почему он впоследствии отказывается от лечения? Все еще непонятно, почему Шарль отвергает химиотерапию.

Поднимаемся выше по генеалогическому древу: дед Шарля умер в тридцать девять лет от удара верблюда в пах (мы это не выдумали!). Удары ноги верблюда не наследуются! Вот почему я для иллюстрации своих рассуждений выбрала этот пример.

Итак, очевидно, что Шарль готов умереть в том же возрасте, что и его дед, и поражен у него тот же орган: можно даже сказать, что у него «случайно» оказалось заболевание яичек, т. е. в том же месте, что и у деда, умершего от этого («невидимая лояльность»?)!

Продолжаем изучать генеалогию Шарля по материнской линии: мать тоже рано осталась сиротой. Отец его матери, то есть дед, погиб на войне в тридцать девять с половиной лет во время газовой атаки, то есть от поражения легких.

Упрощенная геносоциограмма Шарля Двойной синдром годовщины; повторение одного и того же возраста отца (39) и ребенка (9).

Комментарий. Можно было бы сказать, что Шарль «вписывает» в свое тело болезнь и риск смерти, мои транстенеранньв связи идаячюсть по отношению к семье у него поражены яички, как и у его деда по линии отца (ДО), и осложнение с легкими, как у деда по линии матери (ДМ, оггравлен газом), которые проявились в том же возрасте (39 лет) Он соглашается на ифургичеосую операцию, 4вопазывается от других видов лечения химиотерапии, радиотералии,ло1апьной медицины), 1И(сшиасш(1(а,дс«вряятш1ысо ножу Все женщины семейства отличаются очень сильным характером, две бабушки рано стали вдовами Кроме того, отец Шарля остался без отца в 9 лет и дочь Шарля рискует остаться сиротой в 9 лет, так как он считает себя безнадежным, а его жена рискует остаться молодой вдовой В семье существует повторяющийся сценарий смерти отца в 39 явно отвергающего от себя девятилетнего ребенка. Обращает на себя внимание повторение имен женщин (Мари-Анн и Анн)

Проанализировав see это вместе с Шарлем, мы пытаемся помочь ему «обрести другие рамки» и перестроить жизненный сценарий неудачника (смерть в раннем возрасте) на сценарий победителя можно любить своего деда, но не обязательно умирать, как он, молодым

Здесь можно констатировать следующее (это будет встречаться и в других клинических случаях, поскольку моя картотека составляет примерно три-четыре сотни геносоциограмм): когда люди женятся, это происходит совсем не случайно; часто они находят себе супругов, имеющих ту же семейную конфигурацию, что и у них самих, или те же болезни, или даже те же имена, одинаковые детские травмы.

Две родительские семьи такой пары зеркально отражаются.

Рассмотрим историю родителей Шарля более детально. Его мать рано осталась сиротой, отец стал сиротой в девять лет, оба деда умерли в тридцать девять лет. Дед по материнской линии умер от поражения легких во время газовой атаки. Теперь нам не будет казаться странным, что, когда у Шарля выявилось поражение легких, он отказывается от химиотерапии: она, как известно, является производной от горчичного газа (который использовали немцы во время войны 1914-1918 гг. под Ипром и Верденом, а также в окопах в 1915 г.).

У Шарля оказались пораженными те же органы, что и у двух дедов (яички и легкие). Можно было бы сказать, что через «неосознанную и невидимую лояльность по отношению к семье»2 он выражает смерть обоих дедов, поскольку в том же возрасте у него оказались поражены те же органы, которые вызвали смерть дедов. Можно также заметить, что его жену зовут Мари, как и его сестру и бабушку (но это распространенное имя, следовательно, для статистики значимости не представляет).

Если проводить поиск еще выше по структуре семьи, мы увидим, что дед умер в 39 лет, оставив девятилетнего ребенка, и Шарль готовится к смерти в 39 лет, имея девятилетнего ребенка... Структура семьи идентична той, что была у деда3 „

Можно задать вопрос: почему он отказывается лечиться после повторного витка заболевания в том же возрасте, когда умер дед? Случайна ли эта смерть? Откуда берется такая невидимая лояльность семье? Уникален ли этот случай или же типичен среди большого числа других?

2 Используя и расширяя терминологию Бузормени-Надя.

3 Этот клинический случай типичен для сотен больных, у которых на семейном уровне я наблюдала повторение несчастных случаев (в связи с автокатастрофой) или тяжелых болезней и смертей по возрастам и даже датам и поражению частей тела в трех — десяти поколениях.

Именно это я называю теперь синдромом годовщины, развивая понятие Жозефины Хилгард о возрасте, датах, критических периодах или «годах уязвимости». Мы будем вновь к этому возвращаться.

Идет ли речь о многочисленных клинических случаях, которые многие из нас замечали? Напомним, что психоанализ родился из нескольких клинических случаев — хорошо описанных, ставших классикой.

Однако из работ Жозефины Хилгард по статистическому учету всех пациентов одной из американских больниц за четыре года мы знаем, что синдром годовщины или двойного1 повторения возраста (возраста пострадавшего родителя и возраста ребенка в момент этого травмирующего события) имеет статистическую значимость (см. примечание 3 на с. 76 и Приложение), что усиливает наши выводы по клиническим случаям повторения.

Марк: семейное повторение несчастных случаев

А сейчас рассмотрим психологическую наследственность, связанную с попаданием в дорожно-транспортные происшествия или авиакатастрофы. Здесь тоже встречаются «повторения».

Начнем с примера несчастного случая при взлете (дельтаплана).

В одной моей психодраматической группе участвовал молодой человек, обладающий всеми качествами, чтобы нравиться людям, — очаровательный, энергичный, раскованный, улыбчивый. Он очень быстро управлялся со своим маленьким инвалидным креслом. Марк приехал на машине один, проделав путь в 600 км. Возвращался он тоже один: подъезжал в кресле к машине, открывал дверцу, запрыгивал на переднее сиденье, складывал кресло и бросал его на заднее сиденье. Это было не просто спортивно, а совершенно потрясающе.

Я делаю «глупое» замечание:

— Мсье, вы так веселы и подвижны, наверняка вы здоровы и прикованы к креслу ненадолго?

— Ошибаетесь, мадам, это пожизненно, у меня паралич, я упал с дельтаплана и могу двигать только головой и руками! — отвечает он.

— Как это случилось?

— Если бы вы только знали! Это так глупо! Я люблю спорт. Обьино я тренировался в команде. В тот раз мои приятели из команды не смогли прийти. Я все же пошел на летное поле. Незнакомый человек сказал мне: «Если хочешь, я тебя отбуксирую». Я согласился. Он меня потянул. Товарищ, который обычно меня буксирует, всегда спрашивает, хорошо ли я пристегнут, я проверяю и отвечаю ему «да». Этот же ничего у меня не спросил, а я забыл пристегнуться. Дельтаплан взлетел, я же упал на спину и стал паралитиком. Это глупо. Я много занимался поиском причины, даже с помощью психоанализа, гештальт-психологии, биоэнергетики, и не понял, как и отчего я мог сделать такую глупость!

— Давайте попробуем составить то, что я называю геносо-циограммой, — предложила я.

Спрашиваю, сколько ему лет, он отвечает: «Мне 32 года».

—У вас есть дети?

-Нет!

— Вы женаты?

— Нет, но вроде того: я живу с подругой.

— Кто-нибудь в вашей семье был прикован к инвалидному креслу?

— Я долго вспоминал — никто! Меня это очень удивляет:

— Вспоминайте получше! У

— Ах да, правда, мой отец! (И он об этом забыл!)

— Почему ваш отец был в инвалидном кресле?

— Отец был сослан на принудительные работы в Германию, работал в литейном цехе вместе с группой французов. Однажды бригада, с которой он работал, не смогла выйти, и он пошел на завод один. Кто-то другой работал с ним в паре, этот человек забыл привязать ковш с чугуном, и ковш, полный кипящего чугуна, опрокинулся отцу на ноги. Это было ужасно, он не мог больше ходить...

Мы вместе вспоминаем д(тгы: это случилось с его отцом в том же возрасте — в 32 года, в том же месяце, в июле (день он не вспомнил).

Упрощенная геносоциограмма Марка. Случай повторяющегося тяжелого травматизма

Такой несчастный случай не может передаваться по наследству!

И все же это одна семейная история в двух поколениях (мы не смогли подняться выше): кто-то в рискованной ситуации делает что-то опасное, причем в присутствии товарищей опасности нет; а в их отсутствие меры безопасности не принимаются, и происходит глупый несчастный случай, в результате чего пострадавший лишается ног. Несчастный случай и с отцом, и с сыном происходит в том же возрасте, в том же месяце и при тех же психологических обстоятельствах.

То, что рабочий, угнанный в Германию, мог в какой-то момент забыть привязать ковш с чугуном, не кажется невероятным, но то, что можно забыть пристегнуться, занимаясь дельтапланеризмом, — это случай куда более редкий!

Здесь мы видим простой повтор или простую невидимую и неосознанную лояльность по отношению к семье, или синдром годовщины (повторение события в том же возрасте).

Мы много работали с Марком, он испытывал одновременно удивление от совпадения и облегчение от того, что найдена причина произошедшего, пусть неразумная и нелогичная. Сейчас он живет неплохо, работает, зарабатывает на жизнь, передвигается самостоятельно, они по-прежнему вместе с подругой. Марк снова занимается дельтапланеризмом; у него почти нормальная эмоциональная, семейная, социальная, профессиональная жизнь. Два года спустя после занятий в группе и отработки семейной ситуации у него родился ребенок.

Можно выдвинуть гипотезу о невидимой лояльности семье: произошло серьезное событие, о котором в семье не говорили, «это было несправедливо».

Произошло то, о чем нельзя было забыть, но и помнить запрещено1.

Не забыть... «Do remember to forget»

Когда я спросила у Марка: «В вашей семье кто-то был прикован к инвалидному креслу?» — его первый ответ был «Нет!»

Он забыл о том, что с его отцом случилось почти то же самое. И в то же время он ничего не забывает, поскольку он не забыл забыть пристегнуться в том же возрасте и в том же месяце, что и его отец, когда на его ноги упало то, что забыли привязать... Отчего он не смог больше ходить.

Кант говорил: «Напомним себе забыть».

Итак, важно не забывать забыть, не забывая и не имея права говорить об этом.

Это почти парадоксальное предписание (по терминологии группы Пало Альто) или же «двойное послание, накладывающее двойные обязательства», double-bind.

Не вполне ясно, что происходит и каким образом, отчего возникает такой повтор? Почему несчастный случай произошел именно с Марком, а не с его братом? То есть почему пострадал один из братьев, а не другой или не оба?

Можно утверждать, что прослеживается повторение событий в семье, можно почти предсказывать, что, если не «лечить» генеалогическое древо, то плохие события будут повторяться, но нельзя предсказать, кто из детей (братьев-сестер или группы двоюродных братьев-сестер) возьмет на себя невидимую лояльность по отношению к семье. При современном уровне знаний это повторение констатируют a posteriori.

И это мы тоже называем синдромом годовщины.

Жаклин: армянский геноцид

В одной из групп, которую я проводила во Франции, участвовала очаровательная молодая женщина. Она разрешила мне рассказать о своем случае. Ее зовут Жаклин. В ту пору она носила на шее специальную повязку, поддерживающую голову. Когда ее спросили почему, она сказала, что это результат дорожного происшествия. Когда это случилось? Вскоре после того, как она похоронила своего ребенка. Я стала расспрашивать ее об обстоятельствах: она была замужем (говорю в прошедшем времени, так как она развелась с мужем), у нее была дочь, которая умерла в десятилетнем возрасте. Ее дочка родилась, обвитая пуповиной вокруг шеи, долго была в коме, в реанимации, и стала инвалидом церебрально-двигательной системы; десять лет она находилась в специальном учреждении и умерла в апреле 1986 г.

Я спросила Жаклин, кто она по профессии, — оказалось, что парикмахер. Я спросила, были ли у нее другие дети, она ответила: «Нет, когда я увидела мою племянницу, мне не захотелось иметь других детей!»

— Вашу племянницу?

— Да, дочь моей сестры.

У ее сестры была дочь, родившаяся с цервикальной грыжей, Жаклин пояснила: мозг выходил наружу из головы. Каждая из сестер присутствовала при родах второй. У обеих были трудные роды. Жаклин не захотелось повторения.

Я стала расспрашивать о других деталях: в семье было две дочери (Жаклин и ее сестра), и у обеих дети имели серьезные проблемы, связанные с головой. Когда? При рождении. А браки? Обе сестры вышли замуж в один день. Я начала строить ге-носоциограмму: отец парикмахер, мать парикмахер. Поднимаемся выше, к бабушке — и она парикмахер, значит, эта семья занимается головами уже в третьем поколении.

Я спрашиваю, где они родились. Во Франции, в горах. А отец? В Бейруте. А бабушка и дедушка? Бабушка — в Турции. Я говорю: «Вот как, в Турции? Но почему ваши родители приехали во Францию?»

Упрощенная геносоциограмма Жаклин. Дети армянского геноцида

- Мы приехали во Францию после армянского геноцида. Это было ужасно. Турки убили тысячи людей. Моя бабушка видела, как мимо пронесли на пиках головы двух ее сестер и матери — много голов! Было более двух миллионов убитых.

Я спрашиваю дату армянского геноцида: 24 апреля 1915 г., дочь Жаклин умерла 24 апреля 1986 г.

Можно обсуждать вопросы наследственности в случае с раком, сердечными болезнями, но несчастные случаи за рулем, на дельтаплане или... отрезанные головы - это генетически не передается! Физически это не передается через гены.

Следует признать: для меня было шоком услышать, что все эти женщины работали парикмахерами. Бабушка видела отрезанные головы, с тех пор все дочери исправляют и улучшают головы, кроме одной: сестра Жаклин работает анестезиологом в реанимации. (Не «исправляет» ли она смерть?)

Выражать своим телом

Есть ощущение, что эти француженки армянского происхождения и их дети странным образом выражают своим телом и телами своих детей то, что произошло с их сообществом и семьей. Как будто надо было одновременно искупить геноцид и напомнить о нем, о несправедливости, о смерти несправедливой и преждевременной.

Не существует никакого объяснения: ни медицинского, ни парамедйцинского, ни психоаналитического, ни с помощью толкования сновидений — никаким способом невозможно объяснить, почему через три поколения после того, как отрезанные головы пронесли на пиках, две маленькие девочки родились с проблемами в области шеи и головы. И почему мать, рассказывающая об этом, должна носить вокруг шеи специальное ортопедическое приспособление, чтобы поддерживать собственную голову.

При более пристальном рассмотрении выясняется, что Жаклин хотела быть преподавателем гимнастики. Но накануне конкурса она вывихнула лодыжку. (Неудавшееся действие? Классовый невроз? Потребность в провале, чтобы затем продолжить семейную традицию?) Жаклин не прошла конкурс, стала парикмахером, как мать и бабушка. Ее мать (француженка) рано стала сиротой, потеряв мать, как и ее турецкая бабушка. -,

Дети, особенно дочери, с колыбели наслушались историй о турецком терроризме и ужасах.

Непонятный факт, но я констатирую: чем больше я веду поиск, строю геносоциограммы, тем больше вижу проявлений невидимой лояльности по отношению к семье и немыслимых повторений. Вероятно, можно сказать, что с научной точки зрения все это чистая случайность? Чистое совпадение? История этой армянской семьи поразительна, может \ быть, таинственна, поскольку совсем непонятно, как такое возможно.

Мой коллега и друг Пьер Вейль, преподаватель психологии в университете Бело Оризонте, провел три года, три месяца и три дня в монастыре тибетских монахов во Франции. Он полагает, что следовало бы говорить о возможной реинкарнации. Но это не мой путь и не мой ход мыслей.

Я констатирую факты, собираю клинические случаи и надеясь, что междисциплинарные исследования в области пси-хонейроиммунологии и трансгенерационного психоанализа дадут некоторые ответы.

Валери и Роже: существует ли «наследственная предрасположенность» к дорожно-транспортным происшествиям?

Сейчас я хочу коснуться вопроса о вероятной психологической наследственности дорожно-транспортных происшествий как неосознанной лояльности по отношению к семье и разновидности синдрома годовщины.

Время от времени я провожу в больницах семинары, обучая приемам работы с серьезными больными, в том числе онкологическими, а также подготовке больных к хирургическому вмешательству. Я даю персоналу практическое задание и, для того чтобы им было понятнее, что такое настоящий стресс, прошу их рассказать о последнем стрессе, который они сами пережили, и мы вместе его анализируем.

Очаровательная медсестра с севера Франции говорит:

— Со мной ничего серьезного не случалось, только маленькое дорожно-транспортное происшествие, но это не настоящий стресс!

— Как это произошло?

— Я везла на машине мою маленькую дочку, и на нас налетел другой шофер, кстати, он был виноват в столкновении.

— Сколько вам лет?

— Мне двадцать восемь, дочке четыре года.

— У вас уже были дорожные происшествия?

— Никогда!

— Подумайте хорошо! >

— О! Когда я была маленькой девочкой, мы попали в аварию с моим отцом, мне было четыре года. Действительно, у меня с дочкой авария произошла точно в том месте, на той же дороге; когда моей дочке было столько же лет, сколько мне тогда, когда я ехала с отцом. Странно, я никогда об этом не думала, я забыла.

Совпадали возраст, обстоятельства, был двойной повтор годовщины, а она об этом забыла.

Возьмем другой пример психологической «наследственности» дорожных происшествий. Речь пойдет о молодом человеке по имени Роже. Он врач, ему двадцать семь лет. Он рассказывает о небольшом дорожном происшествии, которое произошло в Париже на углу авеню Моцарта в день, когда он собирался в первый раз отправить своего ребенка в школу. Он женат, его ребенку шесть лет. Это случилось в сентябре, и происшествие было пустяковое — только вмятина на машине.

Я спрашиваю у него:

— А с кем-то в вашей семье или с вами прежде случались дорожные происшествия?

— Никогда!

— Подумайте хорошо.

— Ах, да, когда я был ребенком.

Потом я прошу его расспросить своего отца и бабушку с дедушкой. Он выясняет, что, когда ему было шесть лет и он в первый раз шел в школу со своим отцом (это было 1 октября), произошла авария. И у его отца случилось то же самое, когда он первый раз шел в школу с отцом (дедом Роже). У его деда происшествий по дороге в школу не было, так как он туда не ходил. Его отца убили под Верденом, семья была очень бедная (в те времена вдовы солдат не получали пенсии, по крайней мере^ сразу). Поэтому его отправили пасти коров, а он заглядывался на школу

С тех пор в каждом поколении начало учебного года омрачалось дорожным происшествием по пути в школу, когда ребенок ехал со своим отцом, вызывавшимся его проводить (заметим, что обычно матери отводят ребенка в школу в первый раз). Происходило это каждый раз в начале учебного года (иногда в октябре, иногда в сентябре, по-разному, в зависимости от начала учебы).

Почему происходит авария и только один раз?

Почему именно в день начала учебы, по дороге в школу?

Чистая случайность? Но правдоподобно ли это с точки зрения статистики?

И что, в самом деле случайно в четырех поколениях из пяти? Или же это вызвано какой-то внутренней потребностью?

Упрощенная геносоциограмма Роже.

Повторение несчастных случаев на дороге из поколения в поколение

Как? Почему? Что срабатывало в памяти? Что нельзя забывать, поскольку это как-то помечено: смертью в молодости во время войны, кажущейся несправедливой? У матери долго не было военной пенсии? Сын героя войны жил в бедности? Его лишили возможности учиться в школе? Окружающие — общество, семья — были безразличны к его судьбе? И чувство (обида) передается по наследству? Дата начала учебного года в пяти поколениях менялась (то сентябрь, то октябрь), но период тот же (начало учебного года, первый день, по дороге в школу), та же конфигурация (двойная годовщина) и тот же контекст с той же семейной ситуацией (отец вводит сына в жизнь через школу).

Итак, еще раз повторяется двойная годовщина при тех же обстоятельствах или, скорее, в той же конфигурации.

Семейная конфигурация

и синдром «двойной годовщины»

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 694 | Нарушение авторских прав