ПОРТРЕТ ЛИЗЫ ЛЮТЦЕ
Широкие плечи и тесные бедра
При гимнастических жестах и джемпере
Привили ей стиль, приподнятый и бодрый,
Юноши-боксера с маркою «Кембридж».
Как тело дыни, вкусна ее шея,
Глаза эмальированы кисточкой Лиможа.
Уж как хороша - а все хорошеет,
Хорошеет, ну просто уняться не может.
Такие — явление антисоциальное,
Осветив глазом в бликах стальных,
Они, запираясь на ночь в спальной,
Делают нищими всех остальных.
Она... Но передашь ее меркой ли
Милых слов — «подруга», «жена».
Она была похожа на
Собственное отражение в зеркале.
Это, читатель, не вычурность образа,
Не сальто, не ловкий трюк.
У меня были всякие: злые и добрые,
От комсомолок до юных старух.
Одни обижали, другие — не очень.
Но эта стервятина, трах ее так,
Любит эдак — между прочим...
Между прочим... Просто так...
Но, может быть, к сожалению некоторых ценителей, этот-то идеал как раз еще один из бесчисленных тупичков эволюции.
В переводе на обывательский язык, потомства, продолжения рода от Лизы Лютце ждать не приходится. «Любит эдак — просто так...»
От кого же, от чего же ждать потомства? Опять-таки поэтически Сельвинский понимает это так:
Мы начинаем с тобой стареть,
Спутница дорогая моя,—
В зеркало вглядываешься острей,
Боль от самой себя затая.
Ты еще вся в освещении сил,
В облаке женственного тепла,
Но уже рок изобразил
У губ и глаз пятилетний план.
Но ведь и эти морщинки твои
Очень тебе, дорогая, к лицу.
Нет, не расплющить нашей любви
Даже и времени колесу!
Меж задушевнейших дат и лиц
Ты — как червонец в куче пезет,
Как среди меха черных лисиц,
Свежий, как снег, белый песец.
Если захочешь меня проклясть,
Буду униженней всех людей,
Если ослепнет влюбленный глаз,)
Воспоминаньями буду глядеть.
Сколько измучено мук с тобой,
Сколько иссеяно смеха вдвоем,
Сколько знамен сквозь бой
Мы, брат, с тобой еще разовьем.
Радуйся ж каждому новому дню.
Пусть оплетает лукавая сеть,
В берлоге души тебя сохраню-
Мой драгоценный, мой Белый Песец.
Поэма верности. И именно Белые Песцы продолжают человеческий род.
Но ведь силы, смелости и верности мало. Нужен ум, мудрость, которые приходят с годами. И человеческая фантазия, синтезируя и здесь итоги опыта, творит идеал мудреца — верховного Бога, мудрого Зевса.
Как известно, именно живые существа являются живым опровержением закона энтропии, вопреки ему ведущими от хаоса к упорядоченности, и в рамках любого вида, от вируса до человека, всякое нарушение закономерности, не порождавшее новую закономерность, отметалось естественным отбором постоянно и обязательно. Любое живое существо выражает своим строением и функцией закономерность. Она не только анатомична и функциональна, но и эстетична, в чем можно убедиться, даже если взять в качестве объекта изучения то, что в силу ряда ассоциаций внушает нам сильнейшее отвращение, например, червь-паразит. Изучая этого червя, мы убедимся в наличии симметрии, целесообразности строения и т. д. Для нас здесь существен, однако, не факт эстетической восприимчивости человека, к которому красота живого в процессе его становления никак не адресовалась (исключая животных, полученных искусственным отбором), а восприимчивость к красоте партнера по виду — будь то оперение или пение птиц либо любое брачное одеяние. И с этой точки зрения можно утверждать, что естественный отбор на эстетическую восприимчивость, в частности на восприимчивость к общим принципам симметрии, пропорциональности, цветовым эффектам и контрастам, к звуковым сочетаниям, ритмам и аккордам, словом, отбор на чувствительность к наличию или отсутствию закономерности начался бесконечно давно. В природе человека эта восприимчивость к закономерности, антагонистичной хаосу, беспорядочности, энтропии, выражается, в частности, в вековечной приверженности к некоторым принципам архитектуры, скульптуры, живописи; приверженности к простым отношениям длин волн звуков.
Какие-то эмпирические, может быть достигаемые методом проб и ошибок, сначала подсознательные и лишь затем закрепляемые канонами элементарные общие принципы действуют в архитектуре. Они прочно удерживаются в ней не только в силу традиций и социальной преемственности, но и как правила, вызывающие стойкий и почти общеобязательный резонанс — в силу особенностей строения наших органов восприятия и отражения явлений внешнего мира. Тысячелетия отделяют нас от древнего Египта, и едва ли можно думать о массовом проникновении специфических египетских генов в генофонд североевропейских наций. Но египетская архитектура, построенная на «приземистом» египетском прямоугольнике с соотношением сторон 1: √1.41 = 1: 1,12 (1,41 = √2) производит подавляющее впечатление своей незыблемостью, весомостью, прочностью. Была ли обусловлена эта укрытость, замкнутость и связанные с ней приземистость, прочность, толщина стен необходимостью иметь на заре архитектуры громадный запас прочности или стремлением укрыться от жгучего солнца в долго хранящих ночную прохладу замкнутых камнями пространствах, в стремлении сделать храмы символами, хранилищами тайн, доступных лишь избранным, либо здесь действовали другие мотивы? Но что идея вечности действительно нашла свое выражение, ясно потому, что ответ задан простым вопросом: что осталось от одновременно создававшихся ассиро-вавилонских храмов? Совсем иной климат с несомненно менее разящими солнечными лучами, пронизываемый морскими ветрами, совсем иные общественные отношения, и в основе архитектуры Запада лежит совсем иной прямоугольник, гораздо более воздушный, легкий — прямоугольник с соотношением сторон 1: √.2 = 1; 1,41. По этому принципу строятся не только греческие храмы-с их ласкающей глаз пропорцией, но и живопись с типичным отношением ширины и высоты 1: 1,41, с композиционным центром в месте пересечения обеих диагоналей и обеих медиан. Разумеется, закономерности многочисленны и сложны, они меняются и творятся. Ho эстетическое чутье, притом не только специалистов, но и масс, сформировано тысячелетним отбором, и если нередки гибель, пропажа шедевров, то все же сохраняется преимущественно то, что соответствует биологической природе и избирательно воспринимается человечеством. Это вовсе не означает ненужности «измов» (если они не преследуют побочной цели — доказать, что злосчастный зритель мало что понимает в искусстве, что его можно провести на мякине и т. д.). Наоборот, история искусства постоянно доказывает неразвитость эстетической восприимчивости, и ленинские слова: что искусство должно быть понято народом, как нам кажется, означают лишь то, что человечество в сфере эстетики столь же мало мобилизует свою потенциальную восприимчивость, как и потенциальные творческие возможности своего мозга.[1]
Дата добавления: 2015-02-02 | Просмотры: 772 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 |
|