АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Некоторые эмоции, вызываемые цветом и симметрией

Если хищники необычайно остро распознают движущиеся предметы, то зрение приматов специализировано на распознавание самых слабых различий в форме и строении.

В поисках пищи важно распознавание цвета, и в отличии от хищных плотоядных у приматов развилось хорошее цветовое зрение.

Д. Моррис в книге под названием «Биология искусства» (Morris D., 1962), посвященной картинам, нарисованным обезьянами, пришел к некоторым небезынтересным выводам. Были получены рисунки и картины от двадцати трех шимпанзе, двух горилл, трех орангутангов и четырех капуцинов. Обезьянам предоставлялся столик с листом бумаги, набор различных красок и кистей, и они могли делать, что им вздумается. Несмотря на значительные различия в степени при­верженности к «выделыванию» рисунков, в большинстве случаев они обрабатывали бумагу красками довольно усердно и очень продуктивно, «выдавая» по нескольку картин за часовой сеанс. Любопытно, что все попытки побудить обезьян к имитации чужих рисунков оказались безуспешными. Однако, не получая никакого вознаграждения за свои произведения, обезьяны занимались своими картинами чрезвычайно интенсивно, в особенности два шимпанзе (один из них, Конго, научился даже рисовать серии правильных овалов). При этом они предпочитали изготовление рисунков пище и озлоблялись, если им • начинали мешать, так что автор назвал эту их направленную активность «самовознаграждающей», или «активностью ради самой активности», дающей выход избыточной энергии. (К такого рода деятельности относится игра, удовлетворение любознательности, самовыражение.) При этом у обезьян, находящихся в неволе и тем самым избавленных от добывания пищи, наблюдается ритмическое повторение самовознаграждающей деятельности. Эта ритмика у шимпанзе периодически меняется и постепенно совершенствуется, что в особенности наблюдается при создании цветных картин.

В опытах с Конго повторно выяснилось, что он совершенно точно представлял себе, когда рисунок или картина закончена. Попытки побудить его работать над картиной, которую он считал законченной, вместо того чтобы дать ему новый лист, приводили к неизменному результату: он терял спокойствие, визжал, выл и, если его все же убеждали продолжать, начинал портить картину бессмысленными или замазывающими полосами.

Любопытно, что обезьяны стараются использовать максимальное разнообразие цветов.

Моррис утверждает, что самовознаграждающая активность абсолютно необходима, иначе эстетическая ценность пострадает, и в подтверждение приводит наблюдение, которое лучше изложить его собственными словами: «Для того, чтобы проверить значение этого принципа, одного из шимпанзе однажды стали подкупать пищей, чтобы заставить побольше рисовать. Результат опыта оказался весьма информативным. Обезьяна быстро научилась связывать рисование с получением награды, но как только эта связь была установлена, животное стало все меньше и меньше интересоваться рисуемыми мазками. Достаточно было какой-нибудь мазни, и затем сразу протягивалась рука за подачкой. Внимание и тщательность, которые прежде животное уделяло дизайну, ритму, равновесию и композиции, исчезли, и появился на свет божий самый худший вид коммерческого искусства!»

Комментировать это наблюдение и вывод Морриса, а также проводить аналогии мы считаем излишним.

Моррис замечает, что повышенный интерес к различным деталям может мешать правильному компонированию, причем даже капуцины обладают чувством ритма и равновесия. Опыты Ренша показали, что при выборе карт с рисунком «непрерывность линии, радиальная или двусторонняя симметрия, повторение одинаковых компонентов в рисунке (ритм) играли решающую роль в выборе карт в ходе вышеописанного опыта».

Каллиграфическую дифференциацию Моррис понимает в самом широком смысле, подразумевая все стороны природы и деталей отдельных компонентов картины в противоположность взаимоотношению этих компонентов. Существенно, что переход от мазков и линий к определенным формам как у детей, так и у обезьян является медленным процессом «пикториального роста, а не серией внезапных скачков» (с. 162).

Что касается тематической вариации, то можно отчетливо видеть, с одной стороны, нахождение темы, например, веерного рисунка, а затем варьирование этой темы.

Принцип оптимальной гетерогенности заключается в том, что работа над картиной медленно движется от крайней гомогенности ко все возрастающей гетерогенности. Но при этом вовсе нет стремления к осложнению картин мелкими деталями, а устанавливается какой-то оптимум, при котором нет ни недостающих, ни лишних мазков.

Мы позволим себе несколько подробнее остановиться на упомянутых выше опытах Б. Ренша (Rensch В., 1958). Он предлагал обезьянам двух видов (Cebus, Cercopithecus), а также птицам двух видов наборы белых карточек с черными линиями. В каждом тесте половина карточек имела правильный ритмичный рисунок, половина — сходный, но неправильный.

Представители всех четырех видов оказались достаточно любопытными и начали поднимать карточки для рассмотрения. Экспериментатор каждый раз регистрировал, какая карточка, с правильным или неправильным рисунком, была поднята первой. В результате многих сотен опытов выяснилось, что особи всех четырех видов значительно чаще поднимали карточки с правильным рисунком. Почти всегда хватали первой карточку с правильным рисунком представители эволюционно высшего вида — капуцинов.

В этой связи стоит упомянуть и об опыте М. Бориссавлевича (Borissavlievitch M., 1959). Тестируемым людям предлагалось выбрать одну карточку из 10 карточек набора прямоугольников с различным соотношением длины к ширине в пределах от 1: 1 (квадрат) до 2: 5. 35 % тестируемых выбрало прямоугольник с отношением 1: 1.618, т. е. прямоугольник с золотым сечением; немногим большая часть тестируемых выбрала прямоугольники с соотношением сторон, близким к этому же сечению. Это объясняется, по автору, тем, что золотое сечение связано с пространственным размещением наших глаз и размерами нашего визуального поля.

Рассматривая этот вывод, нельзя не вспомнить о том, что в консонирующем аккорде все ноты связаны друг с другом очень простыми соотношениями длины волны, тогда как в аккорде диссонирующем или в случайном звукосочетании (режущем ухо даже нетренированному слушателю) эти простые соотношения нарушены.

Однако необходимо вернуться к проблеме существования несомненного эстетического чувства у обезьян. Автор, которому цветные рисунки шимпанзе, воспроизведенные в книге Морриса, очень понравились, решил проверить, насколько его ощущение субъективно, и показал их случайно выбранным читателям Ленинской библиотеки, не объясняя, разумеется, кто же создатель этих картин. Подавляющему большинству они понравились.

Дж. Гексли по поводу выставки рисунков двух шимпанзе написал в предисловии к книге Морриса: «Результаты ясно показывают, что шимпанзе обладают потенциальными художественными способностями, которые могут проявляться при создании подходящих условий. Одной из великих загадок эволюции человека является внезапная вспышка очень высококачественного искусства в период верхнего палеолита. Она становится понятнее, если наши обезьяноподобные предки уже обладали примитивными эстетическими потенциями, к которым позднее добавилась свойственная лишь человеку способность создания символов».

Моррис отмечает (с. 148): «...именно эстетическая оценка картин, общая и человеку и обезьянам, обусловила тот поразительный факт, что картины, созданные парой шимпанзе, можно было выставить в лондонской картинной галерее. Ведь, как мы видели, и человек, и обезьяны обладают чувством дизайна в композиции, хотя только человеку-охотнику нужно применить свой талант и ввести рисование в активный фонд своего естественного состояния. Но почему же после столь поразительного исторического развития человека такие простые рисунки, как показанные в нашей книге, возбуждают интерес, достаточный для их показа на художественной выставке?»

Как полагает Моррис, «переход от древесного к наземному охотничьему образу жизни потребовал не только создания орудий и организации, но и совершенствования средств общения; это привело и к изображению различных предметов в виде рисунков. Конечно, описание и обучение охоте посредством рисунков имело важное значение; это видно хотя бы по почти монопольному господству охотничьих сцен среди доисторических рисунков. Имеются, впрочем, многочисленные данные об их магически-религиозном значении. Но весьма вероятно, что рисунки чисто утилитарного значения делались на песке или другом удобном, но недолговечном материале, вследствие чего и не дошли до нас. Общеизвестно, что в рисунках, сделанных в пещерах, выявляется необычайно резкое наличие элементов эстетики».

Из тройного значения картин (по Моррису): магически-религиозного, утилитарного и эстетического — именно утилитарное должно было развиваться, усложняться и расширяться по мере развития социальной структуры. С переходом же к оседлости произошел переход от изготовления рисунков к письменности. После этого, утратив значительную долю утилитарности, рисование сохранило свою эстетическую и магически-религиозную ценность. Затем, когда резко снизилось религиозное значение живописи, за ней осталась, по Моррису, чисто эстетическая роль; но поскольку эстетическая восприимчивость свойственна и обезьянам, их продукция, естественно, оказывается вполне конкурентноспособной. Дальнейшие рассуждения Морриса, на наш взгляд, любопытны лишь тем, что он просто умалчивает об эстетическом значении графики и живописи и приходит к выводу о неизбежном вырождении искусства, которое, по его мнению, теряет всякое значение. Опровергать этот вывод Морриса специально нет смысла, поскольку ясно, что свои самые важные функции изобразительное искусство будет сохранять.

Примитивное огородное чучело успешно отпугивает птиц от садов и огородов. Живущие набегами на плантации павианы отличают на расстоянии почти безопасных женщин от мужчин, а мужчин «без палки» от очень опасных мужчин с «палкой» (ружьем). Начальная или самая примитивная стадия мышления, экстраполяционные рефлексы возникли у животных с гораздо менее, чем у приматов, развитым мозгом. Потенциальная способность к самым сложным формам чувства справедливости, чувства красоты и различным видам мыслительной деятельности, несомненно, заложена в генотипе человека почти с неандертальца. Что из этого видового генотипа будет реализовано в ходе индивидуального развития в этических оценках и поступках, в эстетических эмоциях, в художественной восприимчивости или творчестве, в любых других видах деятельности — в огромной мере зависит от социальных условий. Не повторяя здесь множества бесспорных истин, сказанных о значении социальных условий (в частности, воспитания) в формировании личности, напомним об антитезе: человек XX в., даже не имеющий художественной подготовки, с большой остротой ощущает прелесть древней скульптуры и архитектуры. А если эстетическое восприятие греческой скульптуры несколько притуплено, то только из-за того, что не сохранилась раскраска статуй, которая производилась живописцами, по таланту не уступавшими скульпторам. Отдавая себе ясный отчет в существовании временных и классовых аспектов восприимчивости к красоте, не следует упускать из виду значения общечеловеческого компонента.

Чрезвычайный интерес представляет вопрос об эмоциональном воздействии различных окрасок и их комбинаций. В самой краткой форме итог предшествовавшей эволюции, т. е. восприятия цвета современным человеком, показан у М. Делибера (Delibere M., 1959). Мы попытаемся объяснить происхождение эмоций.

Черный цвет у большинства народов — цвет траура, печали, и в первую очередь цвет страха. Но ведь черный цвет — этот цвет темной, безлунной, беззвездной ночи, когда бродят, выискивая добычу, хорошо видящие и ночью хищники, к тому же издалека вынюхивающие добычу. Много столетий никто не воспитывает у маленьких детей чувства страха перед черным, перед темнотой, перед ночью. Если что-то воспитывается, так это преодоление этого страха. Уже тысячелетие или два прошло с тех пор, как человечество перестало проходить жестокий естественный отбор на боязливое отношение к черной темноте, черной ночи. Но страх, угнетающее действие остались.

Раз возникнув, эмоции на окраску оказывают сильное действие.

Известно, что окрашенный в черный цвет Блекфрейеровский moct в Лондоне был местом частых самоубийств. Число совершаемых на нем самоубийств уменьшилось втрое после перекраски моста в зеленый цвет (Delibere M., 1959).

Инстинктивна никем не. воспитываемая любовь к огню, из-за которой дети тянутся к спичкам, любовь, от которой обычно излечиваются ценой ожога. Праздники огня, поклонение огню. Религия? Не ведь это не наследуется. Зато в доисторические времена, 300 тыс. лет назад, ведь именно огонь стал главным средством безопасности орды и рода, почти безоружных против массы хищников. Почти 300 тыс. лет назад начался интенсивный отбор на эмоции стремления к огню, хранения огня, поддержания огня. Теплые цвета привлекательны для человека...

Откуда могли возникнуть эмоции, вызываемые зеленым цветом? Человек вместе с немногими другими видами животных характеризуется особым наследственным дефектом: неспособностью синтезировать аскорбиновую кислоту. Отсюда возникает не только его склонность заболевать цингой (скорбутом), но и неспособность самостоятельно справиться с множеством подавляемых аскорбиновой кислотой микробов и токсинов, безвредных для многих животных.

Лайнус Полинг остроумными расчетами показал, что господствующее представление, по которому человеку нужно лишь 50 мг аскорбиновой кислоты в сутки, неправильно и рассчитано лишь на предупреждение цинги. В действительности же человеку требуется около 2 и даже 10 г аскорбиновой кислоты в сутки, что он подтвердил в 1978 г. Если эта цифра и преувеличена, то все же становится понятна интенсивная тяга к источникам витамина С, к зелени. Не исключено, что необходимость добывать витамин С извне явилась тем фактором естественного отбора, который заставил человека так полюбить зеленые растения — постоянный источник этого витамина, и зеленый же стал цветом надежды.

Почему у художников и психологов считается, что успокаивающее действие оказывает именно голубой цвет? Этот цвет представлен в природе лишь небом, безоблачным или имеющим голубые просветы, т. е. небом, которое не угрожает грозой и ливнями или холодом, столь опасным для вечно голодной орды.

Среди покровительственных окрасок, играющих в природе столь важную роль для выживания, выделяются два противоположных типа: один — маскирующий, направленный на максимальную незаметность, и другой — предостерегающий. Этот тип окраски рассчитан на быстрое опознавание животного хищником и на предостережение его: предостерегающе окрашенное животное либо совершенно несъедобно, ядовито, либо агрессивно и опасно. Хищник, однажды напав на предостерегающе окрашенное животное, быстро убеждается в том, что нападение ничего, кроме опасности, не принесет, и предостерегающе окрашенное животное оказывается в столь безопасном положении, что под этой же общей предостерегающей окраской иногда укрываются виды, которые в действительности оказались бы безопасной и лакомой добычей для хищника. Но если бы предостерегающая окраска у каждого вида развивалась независимо, то она не достигала бы защитной цели. Общность же предостерегающей окраски у многих видов очень ускоряет не только обучение хищников, но и выработку у них наследственного инстинкта избегания всего живого, обладающего предостерегающей окраской. Окраски, приковывающие внимание, легко изучаются и ассоциируются у хищника с несъедобностью. «Формы, принадлежащие к очень отдаленным друг от друга семействам и отрядам, в качестве внешнего, броского признака опасности или несъедобности обладают все теми же окрасками — черной, красной, оранжевой, комбинации черного и желтого цветов, которые используются в качестве предостерегающих или ложно предостерегающих; сигналов совершенно различными животными, например саламандрами, древесными и морскими змеями, пилильщиками, наездниками,. осами, пчелами, бабочками, усачами, божьими коровками, долгоносиками, мухами, клопами и цикадами... Узоры и окраски брачного периода обычно нежны и красивы, тогда как расцветки отпугивающий или предостерегающие — ярки и броски» (Котт X., 1950, с. 223-226).

«Едва ли можно сомневаться, что многие животные способны ценить красивые краски и даже формы, как видно из старания обеих полов выказать свою красоту друг перед другом...» (Дарвин Ч., 1927a).

Но предостерегающие яркие окраски различнейших насекомых рыб, амфибий, пресмыкающихся — это сочетание ярко-красных черных и желтых окрасок, т. е. именно комбинации цветов, сочетанием которых художники и театральные режиссеры создают у зрителей зловещее чувство тревоги, угрозы, опасности. Может показаться, что это лишь случайно утвердившийся условный язык, трафарет европейских художников. Ничего подобного. В индийском кукольном театре злые духи тоже изображаются сочетанием черных и красных красок. Это поразительное совпадение предостерегающих окрасок; животных с предостерегающей палитрой режиссера, вероятно, не случайно: наши цветовые эмоции созданы тысячами поколений гибели тех, у кого предостерегающие окраски не вызывали инстинктивного чувства настороженности, страха, тревоги.

Проблему красоты сочетаний цвета и формы экспериментально изучал знаменитый химик В. Оствальд. Выводы: «В результате мы получим в награду, как спелый плод этой работы, столь же неожиданный, как и обрадовавший нас, — гармонию. Это явилось следствием того общего закона, который сказывается во всех областях искусства: закономерность, гармония. В области цветоведения закон прежде всего выставлен теоретически, а затем уже проверен практически». «По образцу точной науки, где закон природы выступает (если только он действительно заслуживает этого названия) с претензией на общезначимость». «Я утверждаю, что каждый закон природы существует для предсказания». Оствальд пишет: «Я тщательно провел этот эксперимент. При этом подтвердились не только все законы орнаментики или учения о красивых формах, как они были установлены художниками еще тысячи лет назад, но помимо этого открылось непредвиденное множество новых красивых форм, которых творческая фантазия всех времен и народов до сих пор не была в состоянии выработать. И среди всех этих форм не было ни одной уродливой» (Оствальд В., 1926, с. 177-179).

Мы особенно обращаем внимание читателей на эту книгу не только потому, что новое окажется и здесь хорошо забытым старым, но и для сокращения анализа эстетики цвета: «...гениальный Леонардо да Винчи. Как прирожденный экспериментатор, он ответил на вопрос: как я оттеняю данный цвет? — следующим указанием: набрось на данный цвет действительную тень и срисуй ее так, чтобы он выглядел так же, как подлинно затененное место» (там же, с. 181). Остается добавить, что естественный отбор с незапамятных времен пользовался принципом противотени, придавал животным незаметность тем, что неосвещенная поверхность тела имела естественный более светлый цвет, чем освещенная.

Упорядоченность, красота, жизнь, как и знание, являются своеобразной противоположностью закону всеразрушающей энтропии. Отбор быстро сметает все неустойчивое, и, в частности, если можно видеть в красоте упорядоченность как результат естественного отбора, то ведь и неживая природа без конца создавала и создает незакономерные, а потому быстро, может быть молниеносно, распадающиеся неустойчивые системы. Если бы распад их удалось искусственно удержать, наш глаз и мышление усмотрели бы в них только уродство.

Мы не будем останавливаться на проблеме симметрии как одного из компонентов прекрасного в природе, живописи, скульптуре, архитектуре, поскольку эта проблема рассмотрена в богатой мыслями и иллюстрациями книге Г. Вейля (1968). Ограничимся лишь некоторыми выписками. «Может возникнуть вопрос, зависит ли эстетическое значение симметрии от ее значения в жизни. Иначе говоря, в природе ли художник открывает симметрию — ту симметрию, которой творения природы наделены в силу каких-то ее внутренних законов, и затем лишь копирует и доводит до совершенства то, что природа дала в незавершенном виде; или же эстетическое значение симметрии имеет независимый источник? Вместе с Платоном я склонен думать, что в обоих случаях общим источником является математическая идея; математические законы, управляющие природой, являются источником симметрии в природе, а интуитивная реализация этой идеи в творческом духе художника служит источником симметрии в искусстве, хотя я готов допустить, что в искусстве дополнительно сказывается факт зеркальной симметрии человеческого тела в ее внешнем проявлении» (с. 38).

Рассматривая самые различные варианты симметрии, Вейль цитирует между прочим В. Людвига: «Человеческое тело, так же как и тело других позвоночных, в основе своей построено зеркально симметрично. Все встречающиеся нарушения симметрии носят вторичный характер; более важные из них, затрагивающие внутренние органы, обусловлены главным образом необходимостью увеличения поверхности кишечника, непропорционального развития всего тела; это привело к асимметричным складкам кишок и их закручиванию. В процессе филогенетической эволюции эти первичные нарушения симметрии, относящиеся к пищеварительной системе и связанным с ней органам, вызвали асимметрию других систем органов» (с. 56). Вейль далее рассматривает «переносную, поворотную и связанную с ними симметрии» (лекция вторая) с множеством ботанических, зоологических, скульптурных и архитектурных иллюстраций. Далее рассматривается орнаментальная симметрия. Труд заканчивается лекцией о кристаллах и общей математической идее симметрии. «Я ставил перед собой две задачи: с одной стороны, я стремился к тому, чтобы постепенно, шаг за шагом, раскрыть философско-математическое значение идеи симметрии. Для достижения последней цели оказалось необходимым сопоставить понятия и теории симметрии и относительности» (с. 39). Для нас существенна роль естественного отбора и в создании самой симметрии, и в нашей восприимчивости к ней.

Дата добавления: 2015-02-02 | Просмотры: 678 | Нарушение авторских прав