АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Сентябрь 2005

По приезду из лагеря меня сразу же отправили в больницу. Врачи суетились вокруг меня и не знали, какой же диагноз поставить. То ли артрит, то ли что-то ещё. Мнения расходились. Все спорили и кричали друг на друга, говоря, что мне надо вскрыть ногу, чтобы установить точный диагноз.

Я рыдала не от осознания того, что меня хотят порезать, как какой-то кусок мяса, а от того, что больше не могла терпеть. Я орала на врачей, что они нихера не помогают мне. Если не хотят дать мне таблеток, которые мне помогут, то пусть хоть сделают мне укол, от которого я просто засну и никогда не проснусь.

Моя мама рыдала на плече у папы, который просто смотрел в одну точку. Родители стояли в самом тёмном углу огромного кабинета и не смели подойти ко мне. Потому что рядом вертелись долбаные врачи, которые больно тыркали своими пальцами мне в ногу, от чего я визжала, словно меня уже режут и без наркоза. Они все говорили мне успокоится и перестать плакать, мол так я делаю себе только хуже. Но от всего, что я пережила за те три недели, я так осмелела, что посыла врачей на хер прямым текстом, не стесняясь, что меня могут отругать.

Я помню, как ворвался в кабинет врач, он сразу же приказал медсёстрам отвезти меня на рентген. Но была одна загвоздка: никто меня не мог переложить на каталку. Я вцепилась в кушетку и отказывалась её отпускать. Врачи уговаривали меня как могли, но их слова влетали в одно ухо, а вылетали через другое.

В итоге Рене отцепила мои руки от кушетки, а Чарли поднял меня на руки и сам понёс в рентген кабинет. Я искала для себя опору, потому что боль стала настолько невыносимой, что я материлась на всю больницу. Представляете, девчонка, которая ни разу ни кого не обидела, ни разу ни кому не сказала плохого слова – орала матом на всю больницу, обзывая всех суками и падлами, а так же посылала на очень популярные буквы всех, кто попадался на пути ей и её отцу.

Папа плакал, когда вместе с врачом мне разгибал ногу, ну а я же всё повторялась и орала, что пусть меня лучше усыпят, а потом делают всё что хотят.

Я слышала мамины всхлипы, которые доносились из-за двери, она разговаривала ещё с каким-то доктором. Он ничего, по всей видимости, ей хорошего не говорил, лишь только из редка кивал на меня головой.

Потом были капельницы, после которых очень хотелось в туалет, но вот только снять штаны было для меня проблематично, именно поэтому я терпела. Уж когда мне совсем стало невтерпёж, то мама попросила у одной из дежурных медсестёр ножницы и разрезала мне брюки.

Облегчение было не долгим, меня опять стали перекладывать на каталку, что бы отвезти в операционную. Водолазку с меня снимать уже никто не стал, доктор приказал меня не трогать до тех пор, пока мне не дадут наркоз.

Надели мне маску уже тогда, когда я почти потеряла сознание от боли. Не знаю почему, но запах из маски мне показался «розовым». Серьёзно, я не знаю почему, но вот только эта ассоциация у меня возникает с масочным наркозом.

Пробуждение было не из приятных. По ходу меня со всей силы били по щекам, что бы привести в чувство. Какая-то рыжая медсестра мне что-то пыталась сказать, но я вертела головой из стороны в сторону, попутно мыча какие-то проклятия и посылая эту рыжую на фиг.

В конце-концов мне вкололи какое-то лекарство и я провалилась в темноту.

Затем были отвратительные восемь дней в реанимации. Там я закатывала ужасные истерики по поводу того, что ко мне не пускают маму.

Мне как никогда нужна была её поддержка, но мамы не было, а врачи обходили меня стороной, словно я чума. Медсёстры заглядывали в палату лишь тогда, когда мне надо было поменять капельницу или сделать укол.

Я тайком приподнималась на локти, что бы выглянуть в окно. Нога лежала на шине, которая была привязана к кровати, здоровая нога тоже была привязана, но мне это и не мешало, главное, что руками могу шевелить, ведь катетер был у меня подключичный. Он мне не мешал, я вообще его не чувствовала.

Раз в день мне делали перевязки. После которых я час кусала себе руку, думая что отвлекусь от боли в ноге и переключусь на боль в руке. Да как бы не так! Боль в прооперированной ноге заглушала боль в покусанной руке.

Я перечитывала одну и ту же книгу, которую мне мама передала в реанимацию – какая то детская сказка, но заняться мне же надо было чем то. А книги, которые были у медсестёр явно превышали рейтинг NC-17. В тот момент для меня это было отвратительно. Я помню строки про «пульсирующий член Джона, который так и просился вырваться из штанов». Так же что то было про «Марию, которая ласкала свой клитор и сосала член Джона, стоя перед ним на коленях и плакала». На второй странице я закрыла книгу и отшвырнула её к сестринскому столу.

В один из тихих вечеров ко мне зашёл врач - видимо не побоялся, что я его обругаю. Он задавал мне какие-то тупые вопросы, на которые я давала простые ответы. Но в конце нашей «милой беседы» я осмелела и попросила у него телефон. Доктор минут пять ломался, но он, по видимому, не хотел что бы я устроила очередную истерику, поэтому сдался и протянул мне свой мобильный.

- Алло, - я даже по началу не узнала голос мамы. У мамы всегда был милый нежный голос, пропитанный добротой, а это было что-то схожее с алкоголиком, которого разбудили.

- Это я, - как то произнесла я, не уверенная, что набрала тот номер.

- Кто я? – спросил меня проснувшийся алкоголик не добрым голосом, в котором сквозило отвращение к происходящему.

Я уже хотела сбросить вызов и заново набрать номер, а то вдруг и правда ошиблась номером. Но потом почему то решила ответить.

- Мам, это я.

- Беллз, солнышко! Как ты? – вот теперь это был голос мамы. На том конце послышались слабые всхлипы, но я точно знала – мама была рада меня слышать, раз уж не дают меня увидеть.

- Да нормально, лежу.

Дальше уже разговора нашего не помню, потому что в тот момент мною овладевали сильные эмоции. После разговора с матерью я долгое время плакала, поэтому мне дали успокоительное, после которого я уснула.

Меня перевели в палату тогда, когда состояние стабилизировалось, хотя доктора и не давали ни каких прогнозов выживу я или нет. Как говориться – всё зависело от меня. Не захочу – то организм просто перестанет бороться, захочу – то буду бороться до победного конца.

Моя подруга Элис, из другого города, прислала мне письмо, в котором пожелала мне скорейшего выздоровления и сказала, что летом ждёт в гости. Я ей написала ответное письмо и попросила маму его отправить.

В палате я лежала одна, за исключением мамы, которая при первой нашей встрече, после моего перевода с реанимации, перепутала меня с одеялом! На самом деле! Она просто меня не заметила, когда вносила вещи в палату.

- Мам, - еле-еле выговорила, после того, как меня перекладывали с каталки на кровать. У меня не было сил что-то делать, даже говорить.

Мама оглядела всю палату и нахмурилась, явно не понимая откуда исходит звук.

- Белла? – спросила она с удивлённым лицом. Она ещё раз обвела палату взглядом, но так меня и не обнаружила. – Ты где?

- На кровати.

Мама вскинула руками и мило улыбнулась мне.

- Я тебя не видела, ты сливаешься с одеялом, блондиночка моя!

Я через силу рассмеялась, это на самом деле для меня было смешно. И это было вне моего понимания – как можно перепутать меня с одеялом, неужели я настолько похудела?

Я отдыхала от капельниц только три-четыре часа ночью. Даже не замечала как меняют бутылочки с различными антибиотиками, хотя в принципе мне было на это плевать, главное чтобы не мешал никто спать. Я всегда так уставала, хотя и не делал ничего такого – смотрела телевизор и играла со своим маленьким медведем, которого мне принёс Чарли.

Однажды у меня засорился подключичный катетер. Было уже за полночь. Врачи пытались промыть этот грёбаный катетер, чтобы не вынимать его и не вставлять новый, но во время промывки я орала как резаная, боль распространялась в голову и в руку.

Мама сидела на кровати, которую ей предоставили, и говорила мне успокоится, но её бы слова мне в уши. Она что-то шептала успокаивающе, пока врачи суетились вокруг меня.

Не знаю когда этот кошмар закончился, но помню точно, что на утро у меня стоял локтевой катетер, а рука была привязана к лангете.

Меня выписали через месяц после поступления в больницу. Тогда уже вытек весь гной из ноги, а раны затянулись. Мне наложили корсетный гипс, из-за которого я не могла сидеть, но это и не было большой бедой, ведь я уже и не сидела месяц, а только лежала на спине и что-то могла делать руками.

Дата добавления: 2015-02-02 | Просмотры: 692 | Нарушение авторских прав