АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Лечение. Я описал основной подход к проблеме депрессии как с физической, так и с психической стороны

Я описал основной подход к проблеме депрессии как с физической, так и с психической стороны. Физическая работа включает в себя мобилизацию чувств при помощи дыхания, движения и голоса. Психологическая работа направлена на развитие инсайта у человека о своем состоянии, что оно означает и какова его причина.

Работа непосредственно с телом открывает большое количество глубоких конфликтов, вращающихся вокруг отношения человека к своему телу и к своим чувствам. Первый же конфликт появляется между эго и телом. Человек в депрессии не доверяет своему телу. Он научился контролировать его и подчинять своей воле. Он не может поверить в то, что оно будет нормально функционировать и без понуканий со стороны его воли. И нужно признать, что в его депрессивном состоянии оно, кажется, действительно не может этого делать. Он не понимает, что его тело истощилось из-за своего длительного услужения требованиям раздутого эго. Он рассматривает свою депрессию как крушение своей воли, а не как физическое истощение. Поэтому он больше всего озабочен тем, чтобы вернуть себе эту силу воли; и он будет пытаться достичь этой цели даже за счет потребности тела поправиться и восстановить свой энергетический запас. Такое отношение отложит его выздоровление на неопределенный срок. Но в этом-то и заключается суть всей проблемы.

Второй конфликт связан с чувством беспомощности, которую человек, находящийся в депрессии, не может принять. Он уже испытывал беспомощность до этого, будучи младенцем или ребенком, в ситуации, которую он воспринимал как угрозу своему существованию. Он выжил и преодолел свое чувство беспомощности ценой огромных усилий воли. Крушение воли создает у него ощущение полного бессилия, против которого он, по его мнению, должен продолжать бороться. Эта борьба усиливается чувством вины, происходящей от подавленного чувства беспомощности. Его неудача вытащить себя из уныния становится поводом для самоосуждения, которое еще глубже роет яму, в которой он сидит. В депрессивном состоянии можно обнаружить следы саморазрушительных сил, действующих внутри личности.

Воля — это механизм, предназначенный для чрезвычайных обстоятельств, обладающий огромной ценностью для выживания, но не для удовольствия[4]. Тело в своем естественном состоянии функционирует не через силу воли, а через врожденную жизненную силу. У человека, находящегося в состоянии депрессии, эта сила была истощена подчинением тела власти воли и подавлением чувств в интересах образов, которые создает эго. Высвобождение этих чувств нельзя осуществить безболезненно, что еще более усугубляет конфликт между эго и телом. Однако в начале терапии, прежде чем эти конфликты станут осознанными, работа с телом оказывает быстрый, положительный эффект. Пациент испытывает чувство облегчения, когда приходит к пониманию, что существует новый выход из его трудного положения.

Именно так случилось с Джоан. На нашем первом сеансе она с энтузиазмом отреагировала на первые упражнения по работе с телом. И действительно, ничего не могло быть более эффективным в преодолении неподвижности тела, чем непроизвольные движения, вызванные глубоким дыханием, вибрацией мускулов, а также пинками и криками. Но конфликт между волей и чувствами уходит своими корнями в более ранний конфликт между стремлением протянуть руки навстречу родителю, которого нет рядом, и болью от этого действия. Джоан не осознавала боли и отчаяния, связанных с этими ранними травмами. Все, что она чувствовала вначале, это радостное возбуждение от того, что сейчас, возможно, ее положение коренным образом изменится к лучшему. Но боль не замедлила прийти, а с ней пришли и чувства, которые она подавляла в течение долгого времени.

Я посоветовал Джоан выполнять наши упражнения регулярно у себя дома. Затем, через шесть недель после начала терапии, я ушел в летний отпуск. За время отпуска я получил от нее два письма, в которых она рассказывала о возникших у нее проблемах. Она ненадолго уехала на один из Карибских островов. Она написала, что чудесно провела там несколько дней, однако в конце с ней произошел довольно странный случай: «Я проснулась ночью — это было накануне отъезда — от боли, которая пробивалась сквозь мышцы поясницы и таза. У меня было такое ощущение, будто в моих мышцах развязываются какие-то узлы. Я закричала от боли, но сквозь нее почувствовалось какое-то сладостное чувство, от которого я стала вскрикивать «Да! Да!». Удивленная и заинтригованная всем произошедшим, я вскоре опять заснула. На утро проснулась с ужасной головной болью в затылке и шее. Я вернулась домой и в течение почти пяти дней лежала неподвижно, чувствуя себя настолько слабой и разбитой, что даже не хотела отвечать на телефонные звонки. Сейчас я снова в порядке и возобновила упражнения».

Я объясняю такие страдания «растущей болью», то есть болью, которая вызвана чувствами или энергией, пробивающими себе дорогу сквозь жесткие, захваченные спазмом мышцы. Похожую боль человек чувствует, когда он подносит обмороженные пальцы к теплу. Поток крови в обмороженных конечностях вызывает очень сильную боль. Таким образом, процесс «оттаивания» должен происходить медленно, чтобы дать тканям время расслабиться. Боль Джоан в голове и шее можно было объяснить этими же процессами. Жизненные потоки, пробиваясь через ее тело, встречали на своем пути сильное сопротивление. Эта была слишком сильная нагрузка для ее тела, которое, не выдержав ее, упало, чтобы получить необходимую передышку.

В другом письме, написанном тем же летом, Джоан сообщила: «Бывают времена, когда я чувствую, будто рушится весь мой костяк. Мои плечи кажутся более расслабленными и свободными, то же самое могу сказать о мышцах таза, спины и даже об икрах ног. Кажется, что мое тело раздирается муками конфликта, подобно тому, который был между Люцифером и Гавриилом. Я стону от ужаса и одновременно от сладостного удовольствия, смутно ощущая какие-то потоки внутри своего тела, но еще более смутно — непонятный страх». Вплоть до этого упоминания о своем страхе Джоан никогда не ощущала, что была напугана. Ее страх, как и гнев, был сильно подавлен; но оба эти чувства нужно было вызвать и выразить, прежде чем она могла поправиться. Мы не привыкли думать, что человек в депрессии может быть напуган. Он очень редко проявляет какие-либо признаки такого состояния. Страх очень эффективно сдерживается ролью, которую принимает на себя пациент. Разве может статуя чего-то бояться? Она ведь сама никому не угрожает. Но когда роль рушится и потребность в ней исчезает, человек впадает в сильнейшую депрессию, не в силах осознать свой страх. Каждый, кто принимал ту или иную позу, был чрезвычайно напуган, когда сталкивался со своей подлинной самостью, своей эмоциональной самостью. В этом и заключается функция терапии — сделать этот страх осознанным, чтобы его можно было понять и высвободить.

Некий намек на скрытый в душе Джоан страх поступил из ее сна. Вот что она вспомнила: «Я проснулась, вся встревоженная, с каким-то гнетущим чувством. Это был очень живой сон, и мне хотелось поскорее забыть его». Вот как она его описала: «Кто-то сейчас будет мучить ребенка (я чувствую, что ребенок — это я, но он одет как мой младший брат). Чтобы спасти его, я краду его и спасаюсь бегством на машине с каким-то мужчиной. Сырая, темная ночь. Мы сворачиваем в какую-то лесистую местность, незнакомую, но в чем-то напоминающую места моего детства. Ребенок теперь в безопасности, но нас продолжают преследовать. Наши преследователи видят нас. Я иду за моим спутником в дом без дверей, забираюсь под стол, чтобы меня не нашли, и сижу там, глядя на дверь.

Преследователи сначала проходят мимо, но потом возвращаются в дом и находят нас. Пока ничего страшного они с нами не делают. Нас заставляют сесть за стол, а сами в это время отдыхают, едят и пьют. Кажется, я сильно напугана, но надеюсь, что они не сделают мне больно. Наконец они закончили. Один из них приближается ко мне и говорит: «Сейчас ты лишишься своей функции» (этот человек, по ее словам, очень похож на меня). «Он немного сочувствует, но в то же время остается непреклонным и беспощадным. Один из его сообщников протягивает мне какое-то месиво, от которого меня тошнит, и предлагает это выпить. Это, очевидно, является орудием их пытки. Я проснулась в три часа утра».

С этим сном у нее возникла следующая ассоциация: «Моя бабушка рассердилась на меня, за то что я подло вела себя по отношению к своему младшему брату. Сцена из сна напоминает мне сервированный стол, я, маленькая девочка, прячусь под ним, боясь наказания». Этот сон сочетает в себе детские страхи и ее невыраженный страх перед терапией.

Детский страх в нашем случае — это страх наказания за то, что она обижала своего младшего брата. Наказание принимает форму принуждения выпить «тошнотворный напиток», под которым можно подразумевать проглоченное унижение или который можно соотнести с ситуацией, когда ребенка заставляют съесть что-то против его воли, что является оскорблением его личности. Позу статуи с намеком на превосходство можно рассматривать как компенсацию этих чувств унижения. Или как форму самонаказания за подлость по отношению к брату. Много лет тому назад детей часто заставляли стоять неподвижно в углу классной комнаты в наказание за нарушение. Поведение, которое проявлялось в образе статуи, также является защитой от каких-либо негативных качеств личности. Статуя не может совершить что-то дурное. Если же отбросить эту позу, то все эти низкие качества могут выйти наружу. Поэтому Джоан боялась, что терапевтический процесс окажет на нее разрушительное воздействие. Именно это означала реплика одного из мучителей в ее сне: «Сейчас ты лишишься своей функции». Потеря защитной функции, которая выражалась в ее телесной позе, открыла бы доступ ко всем плохим качествам и подвергло бы ее истязанию.

Фритц Перлз, основатель гештальттерапии, говорит нам, что все образы и персонажи наших снов — это мы сами. С точки зрения этой теории, Джоан сама истязала себя во сне, наказывая себя таким образом за нехорошие поступки. Сон показывает степень ее вины.

Джоан снились и другие сны, где ее пытали, что указывает на сильнейшее состояние страха, в котором она находилась.

«Высокий человек держит меня с другой женщиной в каком-то подземелье. Она почти обезумела от боли и страха. Наконец нас привели в другую камеру: в ней грязь и каменные стены. Наш охранник садится, ему подают напиток. Я знаю, что, когда он напьется, он будет мучить нас. Он приказывает другой женщине, молодой и красивой, съехать с горки из грязи — это такая форма пытки. Ей очень плохо, она, будучи не в состоянии сопротивляться, идет к горке, съезжает по грязи, исчезая где-то там внизу. Я в это время забираюсь на более отдаленное место, усаживаюсь там и украдкой наблюдаю за нашим мучителем. Он не заметил моих передвижений. Когда я проходила мимо него, он показал на горку и улыбнулся по-садистски. «Это я наказал ее немного», — сказал он. Оставшись, к своему удивлению, незамеченной, я смогла продвинуться дальше и, постоянно испытывая страх, убежала, с легкостью спустившись вниз по темному, грязному и каменистому ландшафту».

Мучитель, о котором рассказала мне Джоан, был многообразной фигурой. Но она сама сказала: «Все три фигуры из моего сна — это я сама». Какой же аспект ее личности представляет каждый из этих людей? Ее мучитель — лицо мужского пола, поэтому я бы идентифицировал его с ее отцом и рассматривал бы его как представляющего эго Джоан. Другая женщина напомнила мне ее мать, которая много болела и умерла. Больная женщина из сна также в конце исчезает. Поэтому я бы соотнес этот образ с ее телом. Джоан удается бежать, но на самом деле спасается только ее душа. Она, покинув свое тело, вынуждена была странствовать по земле, не имея собственного дома. Все ее поиски любви являются в действительности обходными путями по восстановлению связи со своим телом; она хотела вернуть себе свою личность, иными словами, найти саму себя.

Диссоциация Джоан между ее душой и телом или между эго и чувствами проявляется и в другом сне: «Идет забастовка. Машины, включая и мою, направлены для транспортировки рабочих. Мой старый автомобиль, вмещающий пять пассажиров, битком набит черными и белыми рабочими. Дело происходит очень холодным солнечным днем. Снаружи, каким-то образом уцепившись за кузов и с трудом удерживая ноги на весу, едет человек, который является сторонником расовой дискриминации. Роль расиста (меня) играет комедийная актриса Барбара Стрейзанд».

Комментируя этот сон, Джоан заметила: «Меня занимает вопрос — действительно ли бессознательное иногда подсмеивается над нами или оно слишком прямолинейно, что не в состоянии понять, насколько забавно выглядит этот сон?» Забавным Джоан нашла свою идентификацию с расистом и комедийной актрисой. Тому, кто хорошо знает Джоан, будет трудно представить ее в одной из этих ролей. На протяжении всей своей взрослой жизни она рьяно поддерживала чуть ли не каждое либеральное движение. Предубеждения против черных были совсем чужды ее уму. Но так ли уж чужды они были ее телу или, если быть более точным, ее чувствам, которые она пыталась «исключить из своей машины»?

Чтобы дать Джоан возможность увидеть себя такой, какая она есть на самом деле, нужно было помочь ей почувствовать ее истинное тело, которое было жестким, оцепеневшим от страха, застывшим в неподвижности. Работа с ее телом выполняла эту задачу постепенно. Вот что она заметила по этому поводу: «Я все больше и больше ощущаю, как рассасывается жесткость моей мышечной системы. Я чувствую, что осознание этого, а также мой упадок сил идут мне на пользу. Но я еще боюсь, что у меня может наступить тяжелая депрессия. Сейчас я менее вынослива, чем раньше. Единственный вывод, который я сделала из сложившейся ситуации, — это никогда не покидать свой дом (тело)». На психологическом уровне ее проблема заключалась в том, чтобы принять свой страх, свою грусть и свое одиночество. На физическом уровне — принять жесткость своего тела и его истощение. Если она не могла принять эти реалии своего существования, ее охватывала еще более сильная депрессия. Истощение связало Джоан с ее телом и обеспечило таким образом средство для ее выздоровления. Только поддавшись истощению, можно преодолеть его.

Еще один сон дал ей возможность соприкоснуться со своим одиночеством. «Я сижу в комнате, смотрю на равнинный однообразный пейзаж, единственная достопримечательность которого — нечто вроде башни, расположенной поблизости. Неожиданно входит мой отец и его вторая жена. Я вынуждена объяснять им, что я делаю здесь одна. И вдруг, в сильном порыве, я признаюсь, что мне ужасно одиноко.

Чтобы развеять мою грусть, отец и его жена, Флоренс, покупают билеты в театр. Я осознаю, что он не может приблизиться ко мне или взять на себя долю ответственности за мою тоску или за меня. В театре мы спускаемся по боковому проходу, и я, нисколько не удивляясь, вижу других членов семьи Флоренс, которые тоже сидят там. Это заставляет меня изображать любезность и вежливость, роль, принимать которую у меня нет ни сил, ни желания.

Я ухожу по тому же самому ландшафту, Флоренс идет рядом со мной, держа в руках билеты. Я говорю ей: «Наверно, мое одиночество носит патологический характер».

Под словом «патологический» Джоан имела в виду то, что она сама себе его навязала. Почему? Очевидно, потому, что не могла сблизиться с отцом. Он был той башней, которая, дразня ее своей близостью, тем не менее оставалась недоступной. Это был очень важный инсайт, потому что он помог Джоан понять и признать один из психологических механизмов ее депрессивной тенденции. Если бы она оставила попытки получить отцовскую любовь и признала бы факт, что это был сон, который никогда нельзя осуществить в реальности, она бы сама свободно избавилась от своего одиночества. После анализа этого сна в поведении Джоан произошла значительная перемена. Она стала более общительной, дружелюбной; она замечательно провела несколько дней, несмотря на то что временами ее охватывали тяжелые приступы депрессивного настроения.

Постепенно проявлялись и другие механизмы, лежащие в основе ее депрессивной тенденции. Следующий инцидент вскрыл важный физический механизм болезни Джоан.

«Может быть, вы помните, что несколько недель назад я стала вдруг терять сознание за ужином во время вечеринки. Я объяснила себе этот и другие подобные случаи тем, что просто не могу пить алкоголь — даже в небольших количествах. Иначе как алкогольной интоксикацией, я никак по-другому не могла объяснить свое поведение.

То же самое со мной началось вчера вечером на коктейльной вечеринке, которую я нашла замечательной во всех отношениях. В течение часа я расслаблялась. Но в следующие два часа, я поняла это только сейчас, мое тело вдруг стало коченеть. Хорошо знакомое ощущение удушающей тошноты охватило меня. Я едва могла говорить. С трудом, пошатываясь, я смогла выбраться на воздух, где мне немного полегчало. Затем я поймала такси и уехала. Дома почувствовала себя совершенно пьяной, хотя за три с половиной часа на вечеринке выпила лишь бокал вермута, и то не до конца, а позже немного виски с содовой. Сбросив на пол одежду, я рухнула в кровать и отключилась. В два тридцать утра проснулась в сильнейшей депрессии и застонала оттого, что придется пережить это все снова. Я выпила стакан молока, приняла горячую ванну и стала размышлять, как это могло со мной случиться. Я стала перебирать в памяти события вечера, и вдруг я вспомнила, что задерживала свое дыхание. Меня осенило, что мое опьянение было результатом кислородного голодания, а недомогания с приступами удушья — следствием абсолютно минимального поступления энергии.

Этим утром, в свете всего, чему вы учили меня, я лучше осознала механизм, с помощью которого пыталась убить себя. Естественно, у меня возник вопрос — зачем я делаю это? Откуда взялся этот необычный бессознательный страх? Я вспомнила, что в возрасте пяти или шести лет у меня уже было подобное переживание страха и задержки дыхания. Я все еще страдаю от «похмелья», и мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы вдыхать воздух. Я не хотела дышать. Теперь я поняла это».

Фактически затрудненное дыхание Джоан можно было в равной степени выразить фразами «Я не могу» и «Я не буду». Жесткость ее тела сделала естественное и легкое дыхание почти невозможным. Только после того как эта жесткость немного ослабла, Джоан смогла идентифицировать свою задержку дыхания с сознательным усилием воли. Первый час покоя и расслабления позволил ей осознать нарушение в своей дыхательной системе, которое привело затем к страху, утомлению и депрессии. Чтобы привести ее к такому глубокому осознанию, потребовалось несколько месяцев терапии, в которой ее учили кричать, дышать и бить ногами.

Но на вопрос Джоан «Зачем я это делаю?» все еще нужно было дать ответ. И этот ответ не может быть простым, иначе мне бы не пришлось писать книгу о депрессии. Модель поведения, которая с возрастом оказывается саморазрушительной, первоначально была средством выживания, способом справиться с трудной ситуацией, вероятно, наилучшим способом справиться именно с этой конкретной ситуацией. Но модель поведения человеческой психики структурируется в его телесное поведение, потому что сама ситуация, для разрешения которой она предназначалась, — а именно взаимоотношения между ребенком и его родителями — также становится частью этой структуры через жесткие отношения со стороны родителей. В случае с Джоан, например, тот факт, что ее мать была недоступна, а отец держал ее от себя на расстоянии, ввергал ее в состояние изоляции и одиночества. Ее первоначальные попытки завоевать внимание и любовь принимали форму крика, вспышек гнева, порывов мятежа и неповиновения, к которым стали примешиваться и черты подлости, но все это «бунтарство» постоянно подавлялось и терпело поражение. У Джоан не сохранилось осознанных воспоминаний такого поведения. Память, как и само поведение, уже давно была вытеснена.

В какие-то моменты своей жизни она подавляла каждый импульс, выражавший ее враждебность и злость, из-за глубокого страха, что продолжение такого поведения привело бы к ее полному отторжению и уничтожению. Ее охватил ужас, она замкнулась в себе, отделив от себя все свои агрессивные чувства, и приняла ту позу, которая бы обеспечивала ей всеобщее одобрение. Я думаю, у нее не было выбора, она не видела другой альтернативы. Отказ от своей спонтанности и подвижности был последним отчаянным усилием приобрести любовь и признание, в которых она так нуждалась. Случись что, и этот шаг окончится неудачей — тогда уже, кажется, ничего не останется, кроме глубокого отчаяния и смерти.

Однако Джоан уже больше не ребенок и поэтому больше не зависит от родительской любви; она не нуждается в их одобрении. Почему же тогда она продолжает задерживать дыхание, делать неподвижным свое тело и блокировать свою спонтанность? Фактически у нее произошла фиксация на той ранней стадии развития, когда это впервые с ней случилось, после чего она была не в состоянии расти и взаимодействовать с миром как зрелая женщина. Ее последующее развитие происходило на сознательном и поверхностном уровне. Суть ее бытия — ее эмоциональная жизнь — оказалась запертой в ребенке. Ассоциация с ребенком создает ощущение беспомощности, отчаяния, ведущего к смерти. Ее осознанная позиция крепко была связана с убеждением, что сдержанное поведение, элегантные манеры и отказ от самоутверждения — это единственные условия стать любимой.

Нам не следует недооценивать силу этого убеждения. Сам пациент может на сознательном уровне признавать, что оно необоснованно и недейственно, что на самом деле оно является иллюзией. Но это признание фальшиво; цель его — доставить удовольствие терапевту и получить его одобрение. Привязанность к иллюзии может быть такой же глубокой, как и отчаяние и безысходность, которые обусловили ее возникновение. Джоан упорно цеплялась за свою иллюзию, так как она не видела другого способа своего существования. Мое нападение на ее позицию рассматривалось как проявление враждебности. Ее депрессия, по словам Люси Фриман, — крик о любви. Я же, однако, предлагаю лишь сочувствующее понимание ее трудностей.

Кризис у Джоан обычно развивался в компании или на вечеринке. Она заметила, что когда принимала спиртные напитки, то прилагала все усилия, чтобы подавить их стимулирующее воздействие. Она даже пыталась перестать дышать. Что бы произошло, если бы она не препятствовала нарастанию возбуждения? Я допускаю, что, возбуждаясь все больше, она бы стала выделяться, пытаясь привлечь к себе внимание окружающих, и ей бы захотелось доминировать над другими людьми. Для нас это может показаться не такими уж страшными качествами, но для Джоан они представляли угрозу возможного унижения и отторжения. Она никак не могла вырваться из этого порочного круга: если она падала в обморок и вынуждена была покинуть вечеринку, она чувствовала себя униженной; а если оставалась дома, отказываясь от всех приглашений, результат был таким же.

Пока Джоан не могла выражать себя и свои чувства легко и спонтанно, она чувствовала себя неадекватно. И поскольку это угнетало ее, она страдала. Неистовая ярость, возникшая от ощущения предательства, неповиновение требованию подчиниться и глубокая печаль от потери любви и отказа от своего тела — вот те ее чувства, которые нуждались в выражении. Она не могла позволить развиваться какой-либо спонтанности, так как это могло открыть ящик Пандоры, где скрывались враждебность, грусть и другие негативные чувства. Но все же ящик пришлось открыть — чувства получили выход, но только в пределах контролируемой и защищенной обстановки в кабинете терапевта.

В течение следующих месяцев терапии Джоан пришла к пониманию того, что не является тем человеком, каким она представляла себя миру. Она имела определенные предубеждения, ей также были свойственны некоторая хитрость, подлость, и, конечно же, она была не лишена чувств. Отчасти это понимание было достигнуто при помощи тщательного анализа ее снов и поведения, а отчасти — мобилизацией ее тела путем движений и использования голоса. Она научилась не бояться кричать; у нее часто возникали конфликты с другой женщиной. Крик, потребность в котором она ощущала, спас бы ее, но Джоан не могла произнести ни звука. Другой женщиной была она сама, а также ее мать и бабушка.

Она использовала теннисную ракетку, чтобы бить по кушетке — сначала без особо сильных чувств, но потом с огромной злостью, вызванной болью лечения. Она била ногами по кровати, выражая свое неповиновение и другие негативные чувства. Это было проделано неоднократно, с использованием разнообразных методик, чтобы вытащить наружу подавленное «нет». Через какое-то время Джоан смогла понять, что ее депрессия и последовавшая за ней неспособность свободно двигаться были своеобразным способом выражения через тело слов: «Нет, я не буду больше пытаться». Позволив этому неосознанному ответу проявляться открыто, она постепенно победила свою склонность к депрессии. Она также научилась не бояться протягивать вверх руки и вытягивать губы, как это делает младенец навстречу матери. Этот жест или выражение, которое с большим трудом давалось Джоан, разжали ее горло и выпустили наружу скованное желание с плачем. Если депрессия — это мольба о любви, то плач о любви — это противоядие от депрессии. Но чтобы достичь эффективных результатов, плач должен исходить из самых сокровенных глубин человеческой души.

Очень важной стадией в лечении депрессии является установление связи с реальностью, с телом и с сексуальностью. В предшествующих главах я уже описывал в некоторых деталях первые два аспекта этого процесса. Сексуальный же аспект самый сложный, потому что он глубже всех подавляется и потому что беспокойство, связанное с эдиповым комплексом, часто принимает очень тяжелый характер. Если этот аспект проблемы не разрешен, то ощущение безопасности, которое обеспечивается нижней частью тела, остается шатким, и человек не может стоять прочно на своих ногах. Когда ощущения перетекают в ноги, они также перетекают в область таза и половых органов. Если любая из этих систем блокируется, поток разрушается.

Отношение Джоан к ее отцу сочетало в себе как оральные, так и сексуальные потребности. Она хотела, чтобы он защищал и поддерживал ее, то есть сделал то, чего не сделала ее мать. Она также хотела, чтобы он воспринимал ее как будущую женщину, то есть проявлял интерес и восхищался ее женственностью. Но, кроме всего этого, она хотела быть близкой к нему, находиться рядом, притрагиваться к нему и чувствовать его мужественность. Эти сексуальные чувства исходят из таза, а не из половых органов, они имеют своей целью возбуждение, но не разрядку его. Удовлетворение оральных потребностей ребенка помогает ему тянуться к миру с уверенностью. Удовлетворение сексуальных потребностей девочки позволяет ей принять свою сексуальность как естественное явление и, взрослея, тянуться к миру как полноценная женщина.

Для отца чрезвычайно трудно отвечать как на оральные, так и на сексуальные потребности ребенка. Отвечая на первые, он принимает на себя роль матери и теряет мужской образ. Но если он игнорирует оральные запросы, реагируя только на сексуальные потребности дочери, то такое его поведение будет переживаться дочерью как соблазняющее, так как оно выделяет из всей личности только ее сексуальную сторону. Проблему можно полностью решить, только если ребенок получает удовлетворение своим потребностям как со стороны матери, так и со стороны отца. Это дает ребенку ощущение, что он или она может встать на обе ноги, опереться на мать и на отца.

Однако есть также случаи, когда дети, воспитанные одним родителем, получили чувство уверенности, безопасности и самоуважения. Насколько мне известно, во всех этих случаях единственным родителем была мать. Отсутствие отца не является невосполнимой потерей, потому что его роль могут взять на себя родственники мужского пола или другие мужчины в сообществе. Мужчины могут признать и похвалить расцветающую женственность юной девочки. Но в то же время я не думаю, что мужчина сможет заменить женщину в воспитании ребенка, особенно на протяжении самых ранних лет его жизни. Заменой матери в этом отношении должна быть только женщина.

Как мы уже видели, мать Джоан была недоступна для нее, а с отцом нельзя было сблизиться ни на каком уровне. Это не оставило ей никакого другого выбора, кроме как замкнуться в себе, превратиться в мечтательницу и страстно искать мужчину, способного восполнить ей то, что она не смогла получить от своих родителей. Однако она не могла полностью отдаться этому человеку, потому что отдалила от себя все свои сексуальные чувства, чтобы снизить боль отторжения. Все, что у нее осталось, — это генитальные ощущения, которые служили ее оральным потребностям, но она была не способна испытать удовлетворяющий ее оргазм. Она так и осталась отвергнутым ребенком, настолько униженным, что, защищая себя, превратилась в статую.

Статуя холодна и бесстрастна. В ребенке есть тепло, но нет способности для сексуального удовлетворения. Ни ребенком, ни статуей Джоан не могла реализовать себя как женщина. Когда статуя разбилась, появился ребенок. Но терапия не должна останавливаться на этой стадии. Очень важно помочь пациенту достичь зрелости, чтобы он смог получать удовлетворение от полноценной взрослой жизни. Это можно сделать, лишь открыв сексуальность пациента, которая помещается в животе и ощущается в области таза.

Работа с нижней частью тела включает в себя специальные упражнения, направленные на возвращение тазу его естественной подвижности. Когда вибрирующие движения в ногах достигают таза, он начинает дрожать. Это означает начало. По мере уменьшения напряжения в тазе он начинает совершать колебательные движения в такт с дыханием: назад — при вдохе, вперед — при выдохе. Райх назвал эти движения рефлексом оргазма, потому что они также происходят непроизвольно при кульминации полового акта. Когда такие движения происходят свободно, дыхательная волна проходит через таз в ноги. Процесс заземления завершен. Чтобы открыть живот и освободить таз, необходимо тщательно проанализировать эдипов комплекс, а также уменьшить мышечное напряжение в нижней части спины и в бедрах, которое блокирует приток ощущений и через эту область.

Работа с телом Джоан, оживившая ее дыхание и сделавшая ее более подвижной, имела и другие положительные последствия. Ее жесткость значительно ослабла, и через тело стали проходить потоки приятных ощущений. Она стала испытывать удовольствие от того, что вновь ожила в своем теле. С усилением всех этих чувств она в какой-то степени смогла полюбить себя. Временами она чувствовала себя любящей, что делало ее очень привлекательной и милой. Теперь она смогла дарить любовь другим, вместо того чтобы искать или требовать ее от них. В конце концов, она решила уехать из Нью-Йорка, который ненавидела, и построить дом в сельской местности, в окрестностях, похожих на те, которые она помнила еще ребенком.

Терапия Джоан продолжалась около двух с половиной лет. Я встретился с ней снова, когда приехал ее навестить спустя два года после нашей последней встречи. Я застал ее в очень хорошем настроении. Она сказала мне, что больше не впадает в депрессию. Я также заметил, что в ее глазах появился живой огонек, а манеры поведения стали более оживленными. Даже находясь в большой, шумной компании, она чувствовала себя комфортно и расслабленно. Мы с ней немного выпили, что практически никак не отразилось на ее самочувствии. Она помнила о важности упражнений, которые мы с ней проделывали, и продолжала регулярно выполнять их. Я знал, что, пока она находится в контакте со своим телом и осознает свои чувства, ей не страшна никакая сильная депрессивная реакция.

В последующих главах я опишу случаи с другими депрессивными пациентами, которых мне довелось лечить. Случай с Джоан был описан так подробно, потому что в нем проявились все динамические механизмы развития депрессии. Каждый из них следует изучить более тщательно, так как каждый механизм присутствует в большей или меньшей степени во всех людях, страдающих от этого недуга.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 458 | Нарушение авторских прав