АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 15. Дом ждет нас. Все собрались вокруг меня на подъездной дорожке и теперь боятся того, что находится внутри

Дом ждет нас. Все собрались вокруг меня на подъездной дорожке и теперь боятся того, что находится внутри, но я напуган этим домом больше всех. Знаю, это глупо, но ничего не могу с собой поделать, потому что чувствую, как он наблюдает, улыбается и скалит зубы от наших детских попыток остановить его, отшучивается, пока мы бросаем куриные ножки в его направлении.

Воздух здесь холодный. В нем появляется пар, как только Кармел выдыхает. На ней темно-серый вельветовый пиджак и красный свободносвязанный шарф, в который вплетены мешочки маминых трав. Уилл, конечно же, появляется в школьной куртке, а Томас выглядит как всегда неряшливым в своем поношенно-заезженном армейском пальто. Он и Уилл, вдыхая грязь, располагают камни из озера Верхнее вокруг наших ног, создавая при этом четырехфутовый круг. Кармел подходит и становится рядом со мной, пока я смотрю на дом. Мой атаме висит на плече, прикрепленный ремешком. Я положу его в карман чуть позже. Кармел принюхивается к мешочку трав.

- Пахнет лакричными конфетами, - говорит она и принюхивается к моему, убеждаясь, что запах один и тот же.

- Пахнет твоей мамой, - говорит Томас позади нас. – Зелье не входит в состав заклинания, а просто приносит удачу.

Кармел ясно улыбается в темноте.

– Откуда ты узнал обо всем этом?

- Это все мой дед, - с гордостью отвечает тот и протягивает ей свечу. Затем она передает её Уиллу, а он – мне.

- Готов? – спрашивает он.

Я смотрю на луну. Она яркая, холодная и, кажется, что уже почти полная. Но по календарю считается, что она убывает, люди платят за то, чтобы их такими выпускали, поэтому думаю, что мы готовы.

Круг с камнями находится на расстоянии двадцати футов от дома. Я занимаю место на западе, затем все следуют моему примеру. Томас пытается держать чашу ворожбы в одной руке, а свечу – в другой. Я замечаю бутылку воды Дасани, торчащую из его кармана.

- Почему ты не передашь куриные ножки Кармел? – предлагаю я, пока он пытается удержать их между мизинцем и безымянным пальцем. Она не слишком осторожно протягивает руку. Когда я встретил ее впервые, она была не такой, как сейчас.

- Ты чувствуешь? – спрашивает Томас с горящими глазами.

- Чувствуешь что?

- Как колышется энергия.

Уилл скептически смотрит по сторонам.

– Все, что я чувствую, это холод, - огрызается он.

- Зажгите свечи против часовой стрелки, начиная с востока.

Вспыхивают четыре свечи и освещают наши лица и грудь, обнажая перед всеми чувства: часть удивления, страха и глупости. Только Томас выглядит спокойно. Такое чувство, что он едва ли находится среди нас. Его глаза закрыты, и, когда он начинает говорить, его голос звучит на октаву ниже, чем обычно. Могу поклясться, что Кармел страшно, но она ничего не говорит.

- Начинаем ритуальное песнопение, - командует Томас, и мы повинуемся. Не могу поверить, но никто из нас не сбивается. Песнопение читается на латыни, мы повторяем раз за разом всего лишь четыре слова. Они звучат глупо в наших устах, но чем больше мы повторяем, тем меньше это кажется дурацкой задумкой. Даже Уилл поет в сердцах.

- Не останавливайтесь, - говорит Томас, открывая глаза. – Двигаемся теперь к дому, не разрывая круга.

Когда мы начинаем движение, в воздухе чувствуется действие заклинания. Я чувствую, как мы движемся, как мы переставляем ноги, связанные невидимой нитью. Пламя свеч горит ярче без мерцания, словно сплошной огонь. Не могу поверить, что это Томас тому причина – хрупкий, неуклюжий Томас, скрывающий такую силу в поношенной куртке.

Мы медленно поднимаемся вверх по ступенькам, и не успеваю я додумать, как уже оказываемся возле двери. Она открывается. Анна смотрит на нас.

- Ты все же пришёл сделать это, - печально говорит она. – Как и обещал, - она смотрит на остальных. – Ты знаешь, что случится, когда они войдут внутрь, - предупреждает она. – Я не могу себя контролировать.

Я хочу заверить ее, что все будет хорошо. Хочу попросить ее помощи. Но не могу остановиться читать заклинание.

- Он говорит, что все будет в порядке, - отвечает Томас позади меня, и мой голос немного дрожит. – Он хочет, чтобы ты помогла ему. Нам нужно завлечь тебя в круг. Не беспокойся насчет нас. Мы защищены.

На этот раз я рад, что Томас залез в мою голову. Анна переводит взгляд сначала на меня, затем обратно на Томаса, затем тихо отступает от двери. Я переступаю порог первым. Я замечаю, что мы уже внутри, и наши ноги движутся как одно целое, тогда Анна начинает меняться. Вены проступают на руках и шее, спиралью украшая лицо. Ее волосы становятся гладкими, отблескивая черноту. Масляная краска застилает пеленой глаза. Ярко-алая кровь насыщает белое платье, и при лунном свете оно отражается, словно сделано из пластика. Оно опускается по всей длине к ее ногам и начинает капать.

Позади, я знаю, круг не колеблется. Поэтому я горжусь друзьями; может быть, они и вовсе охотники за привидениями.

Руки Анны сжаты в кулаки так крепко, что черная кровь начинает просачиваться сквозь пальцы. Она делает так, как сказал Томас. Она пытается себя контролировать, пытается удержаться, чтобы не вырвать кожу из горла, поэтому опускает руки. Я веду круг вперед, а она сжимает глаза и держит их закрытыми. Наши ноги передвигаются быстрее. Я и Кармел поворачиваемся так, чтобы видеть друг друга в лицо. Круг приоткрывается, позволяя Анне войти внутрь. На минуту, Кармел замешкалась. Все, что я вижу теперь, это кровоточащее тело Анны. Затем она оказывается в круге, и он закрывается.

И, надо сказать, вовремя. Потому что она сделала все, чтобы сдержать себя, теперь ее глаза и рот широко открыты, и она заходится в оглушительном вое. Она разрезает воздух крючковатыми пальцами, и я чувствую, как нога Уилла соскальзывает, но Кармел быстро реагирует и выкладывает куриные ножки в том месте, где Анна парит. Призрак успокаивается, больше не двигаясь, но на каждого из нас она смотрит теперь с ненавистью, когда медленно кружится вокруг себя.

- Обряд проведен, - сообщает Томас. – Круг ее удерживает.

Он опускается на колени, и мы следуем его примеру. Странно ощущать, будто бы наши ноги – единое целое. Он ставит серебряную чашу ворожбы на пол и откупоривает крышку на бутылке Дасани.

- Все идет по плану, - убеждает он нас. – Все сделано чисто и ловко. Нам нужна была святая вода или почвенная…это просто снобизм.

Он выливает воду в кристаллическую чашу ворожбы, где поток сопровождается музыкальным звуком, и ждет, пока она полностью наполнится.

- Кас, - говорит Томас, и я смотрю на него. Затем я осознаю, что он вслух ничего не сказал. – Круг связывает нас. Мы теперь можем читать мысли друг друга. Скажи мне, что ты хочешь узнать. Что хочешь увидеть.

Все выглядит слишком жутко. Заклинание очень сильно – я чувствую себя соединенным с землей и в тоже время с воздушным змеем. Я укоренился и чувствую себя в безопасности.

«Покажи, что случилось с Анной», - я осторожно посылаю мысль Томасу. «Покажи, как ее убили, и кто наделил ее такой силой».

Томас опять закрывает глаза, а Анна начинает дрожать в воздухе, словно у нее горячка. Затем он опускает голову. На минуту у меня пролетает мысль, что он потерял сознание, и мы теперь в беде, но потом я осознаю, что он просто вглядывался в чашу ворожбы.

- Ох, - слышу я шепот Кармел.

Воздух вокруг нас меняется и дом тоже. Удивительно-серый свет медленно оживляется, а толстый слой пыли исчезает из мебели. Я моргаю. Теперь я смотрю на дом Анны, обновленный, вероятно, когда она была еще жива.

На полу гостиной лежит ковер, который за счет освещения керосиновой лампы выглядит желтее. Позади себя мы слышим, как открывается и закрывается дверь, но я все еще слишком занят, наблюдая за переменами: за фото, висящими на стене, за вышивкой цвета красной ржавчины, лежащей на диване. Когда я приглядываюсь повнимательней, все кажется не таким уж и обычным; на потолке висит заляпанная люстра, кое-где на ней не хватает кристаллов, и кресло-качалка, на котором порвана ткань.

Некая фигура движется по комнате, это девушка в темно-коричневой юбке и в простой серой блузке. Она несет школьные учебники. Ее волосы завязаны в длинный конский хвост, переплетенный голубой лентой. Когда она поворачивается на звук скрипа лестницы, я вижу ее лицо. Это Анна. Не могу описать словами свои ощущения, когда вижу ее живой. Я думал, что глубоко внутри Анны не могло остаться хотя бы частички живой души, но я ошибался. Когда она смотрит на мужчину, стоящего на лестнице, я узнаю ее выражение глаз. Ее взгляд становится жестким и осмысленным. Раздражительным. Не глядя на него, я догадываюсь, о ком она раньше рассказывала – это человек, который собирался жениться на ее матери.

- И что же вы сегодня в школе изучали, дорогая Анна? – его акцент настолько сильный, что я едва могу его понимать. Он спускается с лестницы, и его шаги выводят Анну из себя – твердые, ленивые и слишком уверенные в себе. На ходу он слегка прихрамывает, но не использует деревянную трость, хотя и держит ее в руках. Когда он обходит ее кругом, мне вспоминается акула, которая точно также кружит вокруг своей жертвы. Анна сжимает челюсть.

Его рука задевает ее плечо, и он проводит пальцем по обложке ее книги.

– Большинство вещей тебе просто не нужно.

- Мама желает, чтобы я старалась, - отвечает Анна.

Я слышу тот же голос с финским акцентом. Она поворачивается. Я не могу видеть, хотя предполагаю, что она смотрит на него.

- И ты выполнишь ее волю, - он улыбается. У него угловатое лицо и крепкие зубы. На щеках легкая щетина, и он кое-где начинает лысеть. Оставшиеся песчано-светлые волосы он носит зачесанными назад.

- Умная девочка, - шепчет он, проводя пальцем по ее лицу. Она отшатывается в сторону и взбегает по ступенькам, но это не похоже на бегство. Оно больше схоже с враждебным к нему отношением.

«Моя девочка» - думаю я и тут же вспоминаю, что я в кругу. Интересно, сколько моих чувств и мыслей проносятся в голове Томаса. Внутри круга я слышу, как капает платье Анны, и чувствую ее дрожь, когда сцена меняется.

Я фокусирую взгляд опять на мужчине: отчим мечтает о ней. Он ухмыляется про себя и, когда на втором этаже хлопает дверь, тянется к своей рубашки и достает пучок белой ткани.

Я не знаю, что это, пока он не подносит его к своему носу. Это платье, сшитое для танцев. Платье, в котором она умерла.

«Грёбаный извращенец», голос Томаса звучит в наших головах. Я сжимаю кулаки и подавляю желание урыть этого мужика, даже если знаю, что действие происходит шестьдесят лет назад. Я наблюдаю за ним, будто бы через проекционный аппарат, и не могу ничего изменить.

Время смещается, свет также меняется. Лампы, кажется, становятся ярче, и цифры вспыхивают в темном размытом сгустке. Я слышу приглушенный разговор, сопровождаемый спорами. Я борюсь со своими чувствами, чтобы поспевать за проносящимися событиями.

Теперь я вижу женщину у подножия лестницы. Она одета в строгое черное платье, словно оно колючее как сама преисподняя, а ее волосы убраны в тугой узел. Она смотрит на второй этаж, поэтому ее лица я не могу видеть. Зато я вижу, как она держит в одной руке платье Анны, раскачивая его вперед и назад. А в другой – она сжимает нитку «католических» четок.

Я чувствую намного больше, когда слышу, как принюхивается Томас. Его щеки подергиваются – он что-то унюхал.

«Сила», проносится в его голове. «Мощь из темноты».

Я не понимаю, что он имеет в виду, и к тому же нет времени думать об этом.

- Анна! – зовет женщина, и она тут же появляется из холла в верхней части лестницы.

- Да, мама.

Ее мать зажимает платье в кулаке.

– Что это?

Анна выглядит пораженной. Она хватается за перила.

– Где ты его взяла? Как его нашла?

- Оно было в ее комнате, - это опять он, выходящий из кухни. – Я слышал, как она говорила, что работала над ним. Я нашел его для твоего же блага.

- Это правда? – требовательно спрашивает мать. – Для чего оно нужно?

- Для танцев, мама, - сердито отвечает Анна. – Школьных танцев.

- Вот это? – мать держит платье, растягивая его обеими руками. – Для танцев? – она трясет им в воздухе. – Шлюха! Ты не пойдешь на танцы! Испорченная девчонка! Ты не покинешь этот дом!

Наверху лестницы, я слышу мягкий, мелодичный голос. Оливковой кожи женщина с длиной черной косой берет Анну за плечи. Это, скорее всего, Мария, швея, подруга Анны, которая оставила свою дочь в Испании.

- Не сердитесь, миссис Корлов, - поспешно говорит Мария. – Это я помогла ей. Это была моя идея. Сшить что-нибудь милое.

- Ты, - шипит миссис Корлов, - Ты сшила наихудшее платье. Нашептываешь свою испанскую дрянь на ушко моей дочери. Когда ты приехала, она стала слишком своевольной. Можешь этим гордиться. Я не позволю тебе больше шептать. Убирайся из моего дома!

- Нет, - кричит Анна.

Мужчина подходит к своей невесте.

– Мальвина, - произносит он. – Мы не должны переступать границы.

- Молчи, Элиас! – шипит Мальвина.

Теперь я начинаю понимать, почему Анна не могла рассказать матери о приставаниях Элиаса.

События этой сцены ускоряются. Я, скорее, больше чувствую, чем вижу, что происходит. Мальвина бросает платье Анне и приказывает сжечь его. Она бьет ее по лицу, когда Анна просит оставить Марию в доме. В прошлом она плачет, но реальная Анна шипит, когда наблюдает за нами с черной кипящей кровью, разгоняемой по венам.

Время мелькает перед глазами, и вот уже я пристально наблюдаю за Марией, как она оставляет дом с одним чемоданом в руках. Я слышу, как Анна спрашивает у подруги, что же ей дальше делать и просит не покидать ее. Затем за окном становится темно, кроме одной-единственной зажженной лампы.

Мальвина и Элиас находятся в гостиной. Мальвина что-то вяжет из черно-синей пряжи, а мужчина читает газету, покуривая трубку. Они жалко выглядят, даже при своем обычном укладе жизни. Их лица вялые и скучные, а губы сжаты в тонкие, жесткие линии. Не имею понятия, как происходило ухаживание за этой женщиной, но, вероятно, оно было таким же интересным, как просмотр игры в боулинг по телевизору.

Своим сознанием я тянусь к Анне, – все мы – и, когда взываем к ней, она появляется на лестнице. У меня появляется странное желание зажмурить глаза, пока я не окажусь в состоянии открыть их снова. На ней белое платье. Платье, в котором она умерла, но оно не выглядит таким, каким его видел я.

Девушка, находящаяся у подножия лестницы, держащая в руках матерчатый мешок и наблюдающая за удивленным возрастающим яростным выражением на лицах Мальвины и Элиаса, выглядит невероятно живой. Ее плечи выглядят ровными и сильными, а темные волосы спускаются волнами по спине. Она поднимает подбородок. Я бы хотел видеть ее глаза, потому что знаю, что они кажутся грустными и одновременно ликующими.

- Ты думаешь, что делаешь? – требовательно спрашивает Мальвина. Она с отвращением смотрит на свою дочь, будто не узнавая ее. Воздух вокруг нее дрожит, и я чувствую дуновение силы, о которой недавно упоминал Томас.

- Я собираюсь пойти на танцы, - спокойно отвечает Анна. – И не вернусь домой.

- Никаких танцев, - ледяным тоном говорит Мальвина, поднимаясь с кресла, будто собираясь преследовать добычу. – Ты никуда не пойдешь в этом отвратительном платье.

Она подходит к своей дочери, щурясь и тяжело глотая, словно больна.

- Ты одета в белое, как невеста. Скажи мне, какой мужчина женится на тебе после того, как ты позволяешь школьникам заглядывать под твою юбку, - она отклоняет голову назад, как змея, и плюет в лицо Анны. – Твой отец умер бы со стыда.

Анна не двигается. Единственное, что выдает ее эмоции, как грудь ее быстро поднимается и опускается.

- Папа любил меня, - мягко отвечает она. – А ты нет, и я не знаю почему.

- Испорченные девчонки такие же бесполезные, как и глупые, - говорит Мальвина при взмахе руки.

Я не понимаю, что она имеет в виду. У нее слабый английский. Или, может быть, она просто глухая. Предполагаю, что скорей всего так. В горле я ощущаю желчь, пока смотрю и наблюдаю за развернувшейся здесь сценой. Я никогда раньше не слышал, чтобы так разговаривали с ребенком. Я хочу протянуть и пожать ее руку, пока до нее не дойдет смысл сказанного. Или, по крайней мере, я не слышу, как что-то трещит.

- Отправляйся наверх и сними его, - приказывает Мальвина. – И принеси сюда, я сожгу его.

Я вижу, как рука Анны туго обхватывает сумку. Все, что у нее есть, спрятано в небольшом коричневом мешке и перевязано веревкой.

- Нет, - спокойно отвечает она. – Я ухожу отсюда.

Мальвина смеется. По дому разносится раздраженный, охрипший звук. Чернота наполняет ее глаза.

– Элиас, - говорит она. – Отведи мою дочь в комнату. И сними с нее это платье.

«О, Боже», - думает Томас. Уголком глаза я замечаю, как Кармел накрывает ладонью свой рот. Не хочу наблюдать за этим и не хочу знать. Если этот мужик дотронется до нее, я разорву круг. Не имеет значения, если это просто ее память; если мне нужно знать. Я просто сломаю ему шею.

- Нет, мама, - в ужасе проговаривает Анна, но когда Элиас приближается к ней, она старается держаться от него на расстоянии.

– Я не позволю ему приближаться ко мне.

- Я скоро стану твоим отцом, Анна, - сообщает Элиас.

Его слова вызывают в моем животе боль.

- Ты должна повиноваться мне, - его язык нетерпеливо облизывает губы.

Позади себя я слышу рык Анны, одетой в кровь.

Когда Элиас подходит ближе, Анна поворачивается и бежит к двери, но он ловит ее за руку и прижимает к себе так близко, что ее волосы касаются его, и чувствуется его учащенное дыхание. Его руки гладят и цепляются за ее платье, а я перевожу взгляд на Мальвину, на ее лицо, полное жутким, удовлетворенно-ненавидящим выражением. Анна вырывается и кричит сквозь зубы; она отшатывается головой назад и задевает нос Элиаса, недостаточно сильно, чтобы он кровоточил, но достаточно, чтобы уязвить мать. Ей удается освободиться, поэтому она бежит на кухню через черный ход.

- Ты не покинешь этот дом! – визжит Мальвина и следует за ней, затем тянется к волосам Анны и волочит ее назад. – Ты никогда, слышишь, никогда не покинешь этот дом!

- Я уйду! – кричит Анна, вырываясь из рук матери. Мальвина спотыкается и падает на большой деревянный комод. Анна тем временем кружится вокруг нее и не видит Элиаса, который принял исходное положение у подножия лестницы.

Я хочу закричать, чтобы она повернулась. Чтобы она бежала. Но не имеет значения, чего я хочу. Все это уже давно произошло.

- Сучка, - громко говорит он. Анна прыгает. Элиас удерживает свой нос пальцами и проверяет на наличие крови, пристально следя за Анной. – Мы кормили тебя. Одевали. И это твоя благодарность? – он протягивает ладонь, хотя на ней ничего нет.

Затем он сильно бьет ее по лицу и хватает за плечи, тряся ее и что-то горланя по-фински, что я не могу понять. Ее волосы разлетаются, и она начинает плакать. Мальвина с блеском в глазах взволновано наблюдает.

Но Анна не сдается. Она отбивается и бросается вперед, оттесняя Элиоса к стене напротив лестницы. На комоде рядом с ними стоит керамический кувшин. Она разбивает его об голову мужчины, вынуждая его взреветь и отпустить ее. Мальвина кричит, пока бежит к двери, и теперь здесь столько шума, что я с трудом могу разобрать дельнейшие действия. Элиас перехватывает Анну и бьет по спине ногой. Она падает в фойе на пол.

Я знаю, что это сейчас случится, прежде чем Мальвина выходит из кухни, удерживая нож. Мы все знаем. Я чувствую Томаса, Кармел и Уилла, неспособных к дыханию, и которые желают закрыть глаза, ничего не слыша, и закричать. Они никогда не видели ничего подобного. Они, вероятно, даже никогда не думали о подобном.

Я в ужасе смотрю на Анну, лежащую на полу, и мне становится страшно. Я наблюдаю за девушкой, которая пытается спастись не только от захвата Элиаса, но и от всего: от этого душного дома, от этой жизни, тяжестью опускающуюся на плечи, которая тянет на самый низ, чтобы посадить ее в грязь еще глубже. Я наблюдаю, как ее мать склоняется над ней с кухонным ножом в руке, и в глазах кроме гнева я ничего не вижу. Глупый, необоснованный гнев, а затем лезвие скользит по ее горлу, вскрывая глубокие красные линии.

«Слишком глубоко», думаю я. «Слишком глубоко»

Я слышу крик Анны, пока она не замолкает.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 408 | Нарушение авторских прав