АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 13. Маркиза стонала с закрытыми глазами

Маркиза стонала с закрытыми глазами. Она повернула голову на подушке и приоткрыла губы, так что Шарп видел ее белые зубы. Очаг дымил. Дождь рисовал расплывчатые узоры на крошечном окне, сквозь которое, Шарп мог видеть свечу в доме напротив, огонь которой тускло мерцал через грязное стекло.

— О, Боже! О, Боже! О, Боже! — Она сделала паузу, ее голова в золотых волосах снова дернулась на подушке. — О, Боже!

Шарп засмеялся. Он налил ей вина и поставил около кровати. Над фитилем, тускло горевшим в железной плошке с маслом, поднималась струйка дыма.

— Вино для мадам.

— О, Боже.

Они скакали так долго, что одну лошадь пришлось бросить, и даже две хорошие английские лошади не могли пошевелиться от усталости, и бедра маркизы, не защищенные седлом, были натерты до сырого мяса. Она с трудом открыла глаза.

— Разве тебе не больно?

— Немного.

— Я не хочу видеть проклятых лошадей никогда больше. О, Христос! — Она почесала поясницу. — Проклятое место! Проклятая Испания! Проклятая погода! Что это?

Шарп поставил чугунный горшок на грубо сколоченный стол.

— Жир.

— Ради Бога, зачем?

— Для ран. Смажь их этим.

Она наморщила нос и почесалась снова. Она лежала на кровати — слишком усталая, чтобы пошевелиться, слишком усталая, чтобы заметить, как Шарп приказал развести огонь, приготовить пищу и принести вино.

Они приехали в этот город, крошечное местечко, стиснутое горами, где были церковь, рынок, гостиница, и мэр, который был потрясен тем, что британский офицер добрался до их городишки. Шарп, опасаясь El Matarife, предпочел бы ехать дальше, найти место в глубине страны, где они, возможно, укрылись бы на ночь, но понимал, что маркиза не выдержит больше. Пришлось рискнуть воспользоваться городской гостиницей и надеяться, что если El Matarife заберется так далеко, присутствие горожан помешает ему попытаться снова захватить маркизу. Сейчас неподходящее время, думал Шарп, говорить ей, что он планирует отъезд на раннее утро.

Она приподнялась, опершись на локоть, и хмуро разглядывала комнату.

— Я не думаю, что когда-либо останавливалась в столь ужасном месте.

— По мне так оно вполне удобное.

— Ты никогда не отличался возвышенным вкусом, Ричард. Только по части женщин. — Она шлепнулась назад. — Я предполагаю, что надеяться на ванну здесь бесполезно?

— Скоро будет.

— В самом деле? — Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. — Боже, ты великолепен. — Она нахмурилась снова и почесалась. — Проклятое облачение! Терпеть не могу носить шерсть.

Шарп развесил одежду, которую она забрала в женском монастыре у огня. Ее драгоценности лежали на столе. Она посмотрела на платье.

— Не очень подходит для бегства, не так ли? — Она рассмеялась, глядя, как Шарп снимает мокрую куртку. — Это рубашка, которую я тебе подарила?

— Да.

— А разве у вас нет прачечной в британской армии?

— Я не мог взять прачечную с собой.

— Бедный Ричард. — Она попробовала вино и поморщилась. — Когда-нибудь, Ричард, у меня будет дом на Луаре. У меня будет остров посреди реки, и молодые люди будут приплывать ко мне на лодках, мы будем есть пирог с жаворонками и мед, пить холодное, холодное вино в жаркие, жаркие дни.

Он улыбнулся.

— И вот почему ты хочешь получить свои фургоны?

— Вот почему я хочу свои фургоны.

— И именно поэтому церковь арестовала тебя?

Она кивнула и снова закрыла глаза.

— Они подстроили все это. У Луиса не было никого, чтобы оставить деньги, кроме меня, и они нашли проклятое завещание и в нем пункт, где говорится, что они получат все, если я стану монахиней. Просто. — Она слабо улыбнулась. — Это довольно умно с их стороны.

— И все же, почему ты написала письмо?

Она небрежно махнула рукой.

— О, Ричард! — Она посмотрела на него и вздохнула нетерпеливо. — Им нужен был мертвый Луис, не так ли? Они сказали мне, что они хотят его наказать, уж не знаю за что. Я не знала, что будет потом, и я думала, что ты будешь не против убить его. От него никогда не было никакой пользы. — Она улыбнулась ему. — Я никогда не думала, что это причинит тебе такие неприятности. Честное слово! Я напишу письмо для Артура, объясню, что ты невиновен. Сколько всего пришлось тебе перенести! — Она нахмурилась снова, царапая под серым одеянием.

— Элен.

Она смотрела на него, испуганная серьезностью его тона. Она надеялась, что он не собирается подвергать сомнению ее ложь — она слишком устала.

— Ричард?

— Это не шерсть.

— Какая шерсть?

— То, что ты чешешься.

— О чем, спрашивается, ты говоришь?

Он показал на брошенный на пол меховой плащ, который она сняла с мертвого партизана.

— У тебя гости.

Она уставилась на него с подозрением.

— Гости?

— Блохи.

— Христос! — Она села с внезапно вернувшейся энергией и задрала одеяние выше колен. Она нахмурившись глядела на свою обнаженную кожу. — Блохи?

— Вероятно. — Он смотрел на ее бедра, задаваясь вопросом, почему она лжет ему. Он был уверен, что она лжет, уверен, что было нечто большее, связанное с письмом, которое она написала мужу, чем простое желание церкви заполучить ее богатство, но он чувствовал, что ему придется принять ее объяснение, потому что он был не настолько умен, чтобы добиться от нее настоящей правды.

Она задрала одеяние еще выше, изучая свои ноги.

— Бог, ад и проклятие! Блохи? Я не вижу ничего.

— И не увидишь.

Она опустила подол.

— Я никогда не избавлюсь от них!

— Избавишься.

— Как?

— То же, как и все мы. Мылом.

— Просто смыть их?

Он усмехнулся.

— Нет.

Кто-то стучал в люк, который вел снизу в комнату. Шарп отпер его, поднял крышку, и жена владельца гостиницы втолкнула большую оловянную ванну. Он втащил ванну и увидел ведра воды, испускающие пар у подножья лестницы.

— У вас есть полотенца?

— Si, señor.

Шарп увидел Ангела возле очага в конце главной комнаты гостиницы. Мальчишка казался несчастным, он явно завидовал офицеру стрелков, который был в комнате маркизы.

— И мне надо мыло.

— Si, señor.

Маркиза сидела, поджав ноги, на краю кровати.

— Что я буду делать с мылом?

— Ты берешь кусок, ищешь блох и давишь их углом. Они прилипают к мылу. Это в двадцать раз быстрее чем пытаться ловить их пальцами.

Он втащил первое ведро и вылил его в оловянную ванну.

Она уставилась на него недоверчиво.

— А что, если они переберутся мне на спину?

Шарп рассмеялся.

— Жена владельца гостиницы поможет тебе. Она не захочет иметь блох в кровати. — На самом деле он был бы удивлен, если бы блох уже не было в кровати, хотя и такое было возможно, поскольку это была единственная по-настоящему чистая спальня в гостинице.

— Эта женщина?

— Почему нет?

— Христос, Ричард! Я не хочу, чтобы она знала, что у меня есть блохи! Тебе придется сделать это. — Она пожала плечами. — Ты уже видел меня достаточно часто прежде.

Он вылил другое ведро.

— Да, госпожа.

— Это то, что ты хотел, не так ли? Награда спасателя? Разве не ради этого рыцари мчались спасать дев? Только они назвали это Святой Грааль — куда лучшее имя, чем некоторые, которые я слышала.

— Да, госпожа.

Она рассмеялась в ответ на его улыбку.

— Я скучала по тебе. Я часто задавалась вопросом, что ты делаешь. Я воображала, что ты всю жизнь будешь ходить мрачный, пугая богатеньких молодых офицеров. — Она состроила гримаску. — У меня даже нет гребенки, не говоря уж о щетке! Это — вся вода, которую они дали мне?

— Сейчас будет еще.

— Слава Богу. — Она откинулась назад на кровати. — Я могу спать целый месяц. Я не хочу видеть проклятых лошадей снова.

Шарп втащил новые ведра в комнату.

— Завтра тебе придется ехать верхом.

— Нет, я не поеду!

— Я могу оставить тебя El Matarife.

— Он не сможет заставить меня страдать больше, чем сейчас. — Она повернула голову, наблюдала за ним через лавины пара. — Я сожалею о твоей жене, Ричард.

— Да. — Он не знал, что еще можно сказать в ответ на выражение сочувствия.

Она пожала плечами.

— Я не могу сказать, что я сожалею о Луисе. Это кажется каким-то нереальным, однако, — быть вдовой. — Она тихо рассмеялась. — Богатой вдовой, если этот ублюдок не украдет все.

— Инквизитор?

— Проклятый инквизитор. Отец Ача. У тебя все готово?

— Только полотенца.

Он взял тонкие льняные полотенца у женщины внизу и закрыл лаз.

— Ваша ванна, госпожа.

— Из тебя чертовски ужасная горничная, Ричард.

— Я думаю, что меня успокаивает слышать это.

— Пусть остынет немного. Я не хочу еще и ошпариться, после того, как меня искусали блохи и я натерла ноги. — Она сидела на кровати, оперев подбородок на ладони, и смотрела на него. — Что мы будем делать теперь, Ричард?

— Это зависит от того, что ты хочешь сделать.

— Я хочу поехать в Бургос.

Он почувствовал себя разочарованным. Он догадывался об этом и знал, что глупо надеться, что она возвратится к армии вместе с ним.

— Если французы все еще там, — сказал он с сомнением.

Она пожала плечами.

— Где бы они ни были, я хочу быть там же. Потому что там, где они, там и фургоны.

— Разве они не арестуют тебя снова?

Она покачала головой.

— Церковь не может сделать это дважды. — Она думала о генерале Вериньи. — Я не позволю ублюдкам сделать это во второй раз. — Она потянулась и сунула руку в воду. — У тебя есть мыло?

— Готово и ждет вас, госпожа.

Она усмехнулась, затем скрестила руки, чтобы снять одеяние через голову. Она засмеялась, видя выражение его лица, и потянула серую шерсть кверху.

— Мне холодно.

— Ерунда. Просто лезь в ванну.

В течение десяти минут под ее непристойный смех он обследовал ее кожу. Она жаловалась, что это щекотно, в то время как он находил блох, прижимал мыло, затем давил блох ногтями, и к тому времени, когда последняя блоха была найдена, она настаивала на том, чтобы искать его блох, а когда и с этим было покончено, она была на кровати, проклиная ободранную кожу бедер, и его лицо было в ее волосах, а ее руки были на его шрамах на спине, оставшихся после давней порки. Она поцеловала его в щеку.

— Бедный Ричард, бедный Ричард.

— Бедный?

— Бедный Ричард. — Она поцеловала его снова. — Я забыла.

— Забыла что?

— Не имеет значения. Ты думаешь, проклятая ванна совсем остыла?

Ванна была еще достаточно теплой, и она намылила себя, вымыла волосы, затем села, откинувшись головой к стене. Она смотрела на него, как он лежит голый на кровати.

— Ты выглядишь счастливым.

— Я счастлив.

Она улыбнулась печально.

— Тебе немного надо для счастья, не так ли?

— Я думал, что получил немало.

Позже, когда они поели и когда каждый выпил по бутылке вина, они лежали в кровати. Огонь пылал, от дымохода веяло теплом, тяга была отличной, и маркиза курила дешевую сигару, которую она купила у владельца гостиницы. Шарп забыл, что ей нравится курить. Ее рука лежала у него на животе, и она дергала там его волосы.

— Этот человек придет в город?

— Не думаю. Alcalde сказал, что нет. — Мэр сказал, что город находится под охраной другого вожака партизан, который не любит El Matarife.

Она смотрела на него. Ее волосы высохли, стали мягкими и золотыми и рассыпались по лицу.

— Ты когда-нибудь думал, что увидишь меня снова?

— Нет.

— Я думала, что я увижу тебя.

— Ты думала?

— Я думала так. — Она выпустила кольцо дыма и смотрела на него критически. — Но не в женском монастыре. — Она рассмеялась. — Я не могла представить, что это ты! Я думала, что ты мертв, прежде всего, но даже не в этом дело! Я думаю, что это — самое лучшее, что кто-нибудь сделал для меня.

Они говорили о том, что произошло с ним после лета в Саламанке, и он слушал недовольно, как она описывает дворцы, в которых побывала, балы, на которых она танцевала, и скрывал ревность, которую он испытывал, когда воображал ее в окружении других мужчин. Он пытался убедить себя, что это бесполезно, что ревновать маркизу — все равно что жаловаться на переменчивость ветра.

Он говорил о своей дочери. Он рассказал ей о зиме в Воротах Бога, сражении, смерти Терезы. Она сидела и пила вино.

— Ты не очень популярен у наших.

— Из-за сражения?

Она рассмеялась.

— Я очень гордилась тобой, но я не смела говорить об этом. — Она передала ему бутылку. — Значит, ты отдал все свои деньги дочери?

— Да.

— Ричард Шарп, ты — дурак. Когда-нибудь я должна буду преподать тебе урок выживания. Значит, ты снова беден?

— Да.

Она засмеялась. Она рассказала ему о деньгах, которые были в обозе отступающей французской армией — не ее собственных деньгах, но о сотнях фургонов, которые были собраны в Бургосе.

— Ты не поверишь этому, Ричард! Они ограбили каждый монастырь, каждый дворец, каждый проклятый дом отсюда до Мадрида! Там золото, серебро, картины, посуда, еще больше золота, больше картин, драгоценностей, шелков, монет… — Она покачала головой в изумлении. — Это — достояние испанской империи, Ричард, и это все уходит во Францию. Они знают, что проигрывают, поэтому они берут с собой все.

— Сколько?

Она задумалась.

— Пять миллионов?

— Франков?

— Фунтов, любимый. Английских фунтов. — Она засмеялась над выражением его лица. — Самое меньшее.

— Этого не может быть.

— Может. — Она бросила сигару в огонь. — Я видела это! — Она улыбнулась ему. — Ваш дорогой Артур хотел бы дотянуться до всего этого, не так ли? — Несомненно, думал Шарп, Веллингтон от всего сердца хотел бы захватить французский вещевой обоз. Она засмеялась. — Но он не сможет. Это все охраняется нашей армией. — Она подняла бокал. — Все для нас, дорогой. Проигравший забирает все.

— Ты вернешь свои фургоны?

— Я верну свои фургоны. — Она сказала это мрачно. — И я напишу письмо, которое вернет тебе твою службу. А что я напишу? Что инквизитор убил Луиса? — Она хихикнула. — Возможно, он это сделал! Или его брат.

— Его брат?

Она обернулась к нему.

— El Matarife, — объяснила она ему как ребенку.

— Они — братья!

— Да. Он приехал и разглядывал меня в карете. — Она задрожала. — Ублюдок.

Шарп предположил, что это имело смысл. Зачем еще партизан забрался бы в эти далекие, неприветливые горы, кроме как для выгоды своего брата? Но даже при этом он был удивлен, что бородатый зверь в облике человеческом был братом священника. Он посмотрел на красавицу, лежащую рядом.

— Ради Бога, напиши, что то другое письмо не было неправдой.

— Конечно, я напишу. Я скажу, что монашки угрожала изнасиловать меня, если я не напишу его. — Она улыбнулась. — Я сожалею об этом, Ричард. Это было легкомысленно с моей стороны.

— Это не имеет значения.

— На самом деле имеет. Это причинило тебе неприятности, не так ли? Я думаю, что ты все-таки это переживешь. — Она улыбнулась счастливо. — И если бы не было того письма, то мы не были бы здесь, не так ли?

— Да.

— И ты не смог бы намазать жиром мои бедра, не так ли?

Она вручила ему горшок, и Шарп, послушный как всегда этой золотой женщине, повиновался.

Ночью он лежал с открытыми глазами, обнимая ее за талию одной рукой, и задавался вопросом, будет ли письма, которое она напишет, достаточно. Вернет ли оно ему его чин и восстановит ли его честь?

Отблески огня играли на пожелтевшем потолке. Дождь все еще стучал в окно и шипел в дымоходе. Элен прижалась к нему, перекинула через него ногу, положила голову и руку ему на грудь. Она пробормотала чье-то имя в полусне: «Рауль…» Шарп почувствовал, что ревность просыпается снова.

Он провел рукой вдоль ее спины, погладил ее, и она снова забормотала и крепче прижала голову к его груди. Ее волосы щекотали его щеку. Он думал, как часто в прошлом году он мечтал об этом, хотел этого, и он провел рукой вниз по ее боку, как если бы он мог запечатлеть это ощущение прикосновения в памяти навсегда.

Она лгала ему. Он ни на миг не поверил, что церковь убила ее мужа и спланировала, как забрать ее деньги. Что-то другое стояло за всем этим, но она никогда не скажет ему, что это. Она сделает все, что может, чтобы спасти его карьеру, и хотя бы за это, думал он, надо ее поблагодарить. Он смотрел в крошечное окно и видел только тусклое отражение комнаты, ни намека на рассвет. Он сказал себе, что должен проснуться через час, прижался к ее теплому мягкому телу, коснулся губами ее волос и уснул, крепко держа ее в объятиях.

***

Он проснулся внезапно, когда небо за маленьким окном стало серым, зная, что спал дольше, чем должен был. Он задавался вопросом, почему Ангел не постучал в люк.

Он перекатился по кровати, обеспокоив Элен, и увидел, что дождь кончился. Огонь в очаге угас.

И тут он похолодел от внезапного приступа страха, пронзившего его до кишок, и понял, что потерпел окончательную неудачу. Его разбудил шум — и теперь он слышал его снова. Это был шум, производимый лошадьми — множеством лошадей, но не лошадей, проезжающих мимо. Он слышал, как они дышат, как перебирают на месте копытами, как позвякивают цепи, которыми они привязаны. Он взял винтовку, взвел курок и подошел к окошку.

Слабо освещенная улица была заполнена всадниками. Там был El Matarife, а вокруг него — его люди, в блестящих от росы косматых плащах. Рядом с El Matarife на превосходной лошади сидел высокий человек в серебристом плаще с саблей на боку. Рядом с этими двумя мужчинами было по крайней мере двести всадников, заполонивших узкую улочку.

— Ричард? — Ее голос был сонным.

— Оденься.

— Что это?

— Просто оденься!

El Matarife пришпорил уродливую чалую лошадь. Он смотрел на окна гостиницы.

— Вонн!

— Иисус! — Маркиза села. — Что это, Ричард?

— El Matarife.

— Иисус.

— Вонн!

Шарп открыл окно. Воздух холодил его голую кожу.

— Matarife?

Он увидел городского Alcalde позади всадников, а рядом с ним был священник. Он внезапно понял, что случилось.

Вожак партизан подъехал ближе. Он смотрел снизу вверх. Его огромная борода была в бисере росы. На спине рядом с мушкетом на перевязи висела секира, оружие палача. Он усмехнулся.

— Ты видишь человека в серебряном плаще, майор Вонн?

— Я вижу его.

— Это — Педро Пелера, мой противник. Ты знаешь, почему сегодня мы — друзья, майор Вонн?

Шарп догадывался. Он слышал, как маркиза одевается, тихо ругаясь про себя.

— Скажи мне, Matarife.

— Потому что ты осквернил наше святое место, майор Вонн. Дерешься с монахинями, а? — El Matarife засмеялся. — У тебя десять минут, майор Вонн, чтобы привести сюда La Puta Dorada.

— А если не приведу?

— Ты умрешь в любом случае. Если приведешь ее, майор, я убью тебя быстро. Если не приведешь? Мы придем за вами! — Он показал на своих людей. Шарп знал, что не сможет драться со всеми этими людьми, даже оставаясь наверху. Они просто разобьют люк мушкетными выстрелами. El Matarife сделал последнее уточнение. — Не будет никакой подмоги, майор. Твой мальчишка сбежал. У тебя есть десять минут!

Шарп захлопнул окно.

— Иисус Христос!

Маркиза надела платье, которое она забрала из женского монастыря — великолепный наряд из синего шелка, обшитого белым кружевом. На шее у нее было бриллиантовое ожерелье.

— Если я должна умереть, то я умру в проклятых драгоценностях.

— Я сожалею, Элен.

— Христос с тобой, Ричард, не будь таким проклятым идиотом! — сказала она во внезапном приступе гнева.

Он подошел к стене и ударил по ней, будто она была настолько тонкой, что он мог бы пробить ее — хотя и понимал, что партизаны все равно окружили гостиницу. Он выругался.

— Ты собираешься умереть голым? — В ее голосе слышалась горечь. — Как, черт возьми, этот ублюдок нашел меня?

Шарп проклинал себя. Он должен был знать! Он должен был предполагать, что, ворвавшись в женский монастырь, он настроил против себя все окрестное население, но он так хотел разделить с нею постель, что даже не подумал об опасности.

Он одевался стремительно, как будто готовился к сражению, однако понимал, что все кончено. Эта безумная авантюра, начатая в горах, закончится в луже крови на грязной улице, закончится его смертью. Его должны были повесить четыре недели назад, а вместо этого он умрет теперь. По крайней мере он умрет с мечом в руке.

— Я выйду и поговорю с ними.

— Ради Христа — зачем?

— Чтобы получить гарантию твоей безопасности.

Она покачала головой.

— Ты — дурак. Ты действительно веришь, что в мире осталось благородство, не так ли?

— Я могу попробовать. — Он открыл люк. Комната внизу была пуста. Он обернулся, чтобы посмотреть на нее еще раз, и подумал, как она роскошна, как прекрасна она даже в гневе. — Хочешь мою винтовку?

— Чтобы застрелиться?

— Да.

— Чаша Грааля не так совершенна, как ты. — Она посмотрела ему в глаза и покачала головой. — Я сожалею, Ричард, я опять забыла, какой ты на самом деле. Что ты собираешься делать?

— Драться с ними, конечно.

Она засмеялась, хотя это был смех сквозь слезы.

— Бог да поможет тебе в мирное время, Ричард!

Он сжал эфес палаша, колеблясь. Он знал, что не должен говорить этого, но через десять минут он будет мертв, забит Палачом и его людьми. Он прихватит с собой нескольких из них, чтобы они помнили, каково это драться с одним-единственным стрелком.

— Элен?

Она смотрела на него с раздражением.

— Не говори этого, Ричард.

— Я люблю тебя.

— Так и знала, что ты скажешь это. — Она вдевала брильянтовые сережки в уши. — Но тогда ты — дурак. — Она улыбнулась печально. — Иди и сражайся за меня, дурак.

Он спустился по лестнице, вытащил свой тяжелый палаш и открыл дверь на улицу, где его враги собрались в ожидании его смерти.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 459 | Нарушение авторских прав