АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 23. Странно, думал Шарп, но в тот момент, когда он повел батальон вперед, ему было жаль, что маркиза не может видеть его

Странно, думал Шарп, но в тот момент, когда он повел батальон вперед, ему было жаль, что маркиза не может видеть его.

Он не любил ее. Он ревновал ее, он искал ее общества, но не любил ее. Он сказал так тем утром, когда думал, что идет умирать от руки El Matarife, но он знал, что это не так. Он хотел ее. Он стремился к ней, как мотылек к яркому пламени, но любить кого-то означает знать человека, а он не знал ее. Он задавался вопросом, знал ли ее хоть кто-нибудь.

Она сказала, что любит его, но он знал, что и она не любит. Она хотела, чтобы он пожертвовал честью ради нее, и она думала, что слова любви заставят его сделать это. Он знал, что она использует его и отбросит в сторону, но однако теперь он шел с мечом в руке навстречу ждущим мушкетам и он делал это ради нее.

Палаш был слишком тяжел для руки. Он спрашивал себя, почему каждое новое сражение кажется более трудным, чем предыдущее. Удача должна когда-нибудь изменить ему — и почему бы не здесь, где французы уже отразили одну атаку противника и ждали следующей? Он думал, когда приказывал колонне двигаться вперед, что живет у времени взаймы. Он задавался вопросом: если он умрет, узнает ли Элен, что он жил еще несколько дней после взрыва — жил ради нее и умер в глупой, тщетной, эгоистичной надежде увидеть ее снова.

Его сапоги со свистом рассекали луговую траву. Пчелы трудились в клевере. Он увидел улитку с черно-белым панцирем, раздавленным сапогом пехотинца. В траве валялись патроны, стреляные мушкетные пули, потерянные шомпола и упавшие кивера.

Он смотрел на деревню. Легкая рота спровоцировала мушкетный огонь, все заволокло едким густым дымом. Позади него колонна двигалась в ровном сомкнутом строю. Он глубоко вздохнул:

— Баталь-ооон! Бегом… марш!

Пули пронизывали воздух рядом с ним. Он слышал, как кто-то вскрикнул позади него, кто-то выругался, и он бежал изо всех сил к близкой деревне и сквозь дым наконец увидел вход в переулок. Он был забаррикадирован телегой и разной мебелью, из-за баррикады стреляли, и он приказал выделенному взводу выйти из строя и изготовиться для стрельбы.

Он услышал их залп. Он видел, как француз упал назад с вершины баррикады, и оставалось пройти лишь несколько ярдов, и хотя еще больше пуль летело из деревни, но вместо тонкой шеренги они атаковали колонной, достаточно плотной, чтобы французский огонь не мог пробить всю ее. Шарп приготовился к прыжку. Он не хотел ждать, пока разберут баррикаду.

— Прыгайте!

В воздухе гремели выстрелы мушкетов. Шарп вскочил на телегу, отбил палашом острие штыка, в то время как за ним британские солдаты карабкались на баррикаду, расталкивая мебель, лезли через наваленные деревья, криками пугая противника. Мушкет выстрелил у него над ухом, оглушив его, штык порвал рукав, и все больше солдат напирали сзади, толкали его, и он спрыгнул, размахивая палашом, упал, покатился уже на французской стороне баррикады, где его ждали нацеленные штыки.

Он пытался вывернуться в сторону, и внезапно солдаты Южного Эссекса начали перепрыгивать через него, отгоняя французов, и он поднялся и побежал, крича солдатам, чтобы не упускали из виду крыши. Но никто не слышал его. Солдаты обезумели от жажды битвы и страха, желая убить прежде, чем они сами будут убиты, и это безумие вело их к баррикаде и теперь вело в тесные узкие улочки Гамарра Майор.

Открылась дверь, и француз ткнул в него штыком, и Шарп уколол, повернул лезвие и почувствовал теплую кровь на руке, когда клинок проткнул шею противника. Он потянул палаш, освобождая от падающего тела.

— Убейте ублюдков!

Переулок был забит солдатами, которые толкались, орали, проклинали, резали друг друга и стонали. Раненых затаптывали. Передние шеренги вцепились в противника. Близкие стены домом, казалось, удваивали каждый крик и каждый выстрел.

Из дальнего конца переулка раздался залп мушкетов, и французы бросились в контратаку.

— Огонь!

Те немногие, кто успел зарядить, выстрелили. Двое французов упали, остальные надвигались, и Шарп выставил свой палаш и размахивал им как косой, отбивая штыки. Он выкрикивал свой военный клич, чтобы своей яростью запугать противника; он чувствовал, что штык задел его бедро, но палаш врезался в лицо врага; раздался крик, и британские штыки двинулись вперед, они кололи, рубили, они резали контратакующих в клочья.

Шарп шагал по телам, но не замечал этого. Он следил за крышами и за окнами и все время кричал на своих солдат, чтобы следовали за ним, продолжали продвигаться вперед.

Со штыками наперевес, крича как безумные, продвигались вперед британцы, зная, что лучший способ избавиться от страха — это делать свою проклятую работу. Они вцеплялись в противника, затаптывали его, кричали и били, резали, кололи, отгоняя прочь.

— В дома! В дома!

Не было никакого смысла рваться в центр деревни, чтобы там быть окруженным противником. Этот первый переулок должен быть очищен, здания освобождены от французов, и Шарп пнул дверь и нырнул внутрь.

Он был в пустой комнате. Солдаты теснились позади него с окровавленными штыками. Напротив них была закрытая дверь.

Шарп оглянулся.

— Кто зарядил?

Трое солдат кивнули в ответ. Их глаза ярко светились в темноте, на лицах в пятнах пороховых ожогов, застыли неподвижные угрюмые ухмылки виде. Шарп не мог позволять своим людям отдышаться или почувствовать себя в безопасности здесь. Он должен был заставить их двигаться дальше.

— Огонь в эту дверь. По моему приказу!

Они выстроились в линию, выровняли мушкеты.

— Огонь! Вперед! Вперед! Вперед!

Он все еще кричал, когда пинком открыл дверь и ворвался внутрь сквозь пороховой дым. Ему пришлось подавить дрожь, прежде чем открыть дверь — настолько сильна была его уверенность, что с той стороны его ждет залп.

Он обнаружил французского солдата, который валялся, дергаясь и истекая кровью, в маленьком дворике, усыпанном соломой. Другие французы отступили к дальней стороне двора, чтобы оборонять переулок, с другой стороны которого должны были наступать другие солдаты Южного Эссекса. Шарп с торжествующим криком кинулся вперед, размахивая палашом, по обе стороны от него бежали солдаты со штыками наперевес, и французы запросили пощады, бросили мушкеты, и Шарп закричал на своих солдат, чтобы не стреляли и брали пленных.

Соломенная крыша загорелась на доме через дорогу. Мимо него бежали солдаты, отгоняя французов, и Шарп присоединился к ним — его контролю над батальоном пришел конец. Они выгоняли обороняющихся из домов, стреляя сквозь закрытые двери из мушкетов, пинком открывая двери и обыскивая маленькие комнаты. Они делали это жестоко и быстро, мстя за мертвого американца, который так хотел победить.

Труба пропела, и Шарп, оглянувшись, увидел сквозь дым на деревенской улице флаг другого батальона. Остальная часть дивизии вошла в деревню, и он приказал своим людям отойти, освободить переулки. Дать возможность другим солдатам продолжать их дело.

Он поднял клочок соломы в фермерском дворе и очистил от крови лезвие палаша. Два военнопленных наблюдали за ним. По всей деревне вокруг слышались выстрелы мушкетов и крики. Французский гарнизон, изгнанный из домов, бежал через мост. Сержант подошел к Шарпу:

— Это вы, сэр?

Шарп попытался вспомнить имя человека и номер роты.

— Сержант Барретт, не так ли?

— Да, сэр. — Сержант улыбнулся, довольный, что его вспомнили. Солдаты его роты глазели на Шарп.

— Это я, — усмехнулся Шарп.

— Эти сволочи повесили вас, сэр.

— В этой армии ничего толком не могут сделать, сержант.

Солдаты засмеялись, слыша его слова. Барретт предложил ему воды, которую Шарп принял с благодарностью. Горящие пучки соломы, летевшие с крыши, угрожали пожарами. Шарп приказал найти грабли и заставить военнопленных сбрасывать горящую солому. Потом он пошел осматривать деревню, которую он захватил.

***

Маршалу Журдену оставалось только бояться и ждать. В донесении из Гамарра Майор говорилось, что британцы взяли деревню, но пока не могли пересечь реку. Он послал вестового с приказом удерживать мост любой ценой. Он чувствовал отчаяние из-за того, что его перехитрили, что он неправильно просчитал, как поведет себя синеглазый генерал с ястребиным носом, который выступал против него.

Журден видел Веллингтона: один раз он смог разглядеть его через рваную брешь в дымовой завесе и некоторое время наблюдал за своим противником, спокойно равняющим шеренгу британского батальона. Генерал не должен заниматься такими мелочами, подумал тогда Журден, и теперь был расстроен тем, что именно этот батальон отбросил французов с южного фланга холма Аринез.

Большие пушки маршала Журдена были обойдены с фланга, его побежденная пехота отброшена назад ко второй линии. Если эта новая линия и войска за рекой напротив Гамарра Майор удержатся, то не все еще потеряно. В конечном счете победа может быть на его стороне, но у него было неприятное чувство, что он постепенно теряет возможность контролировать ситуацию. Он требовал донесений, он хотел знать, где войска генерала Газана, но никто не мог сказать ему. Он посылал адъютантов сквозь дым, и они не возвращались или, если возвращались, не могли ничего сообщить, и у Журдена было ужасное ощущение, что его вторая линия недостаточно прочна и что то, что от нее осталось, истребляется артиллерией противника.

Истребляется — потому что Веллингтон сделал то, на что Веллингтона считали не способным. Он позаимствовал идею у французского императора и сконцентрировал свою артиллерию, и теперь британские, португальские и испанские пушки били с холма Аринез, били и били, не давая войскам двигаться, прорубая широкие кровавые борозды в ждущей приказа французской пехоте.

Король Жозеф на взмыленном коне подъехал к Журдену.

— Жан-Баптист!

Журден нахмурился. Он ненавидел, когда его называли по имени, ненавидел дружелюбие, которое, понимал он, используется, чтобы скрыть страх.

— Сир?

— Мы не должны атаковать?

«Христос и окровавленное распятие!» — чуть не зарычал Журден на своего монарха, но проглотил богохульство. Он заставил себя казаться спокойным, зная, что взгляды его штаба обращены на него.

— Мы позволим нашим пушкам немного ослабить его, сир.

Иисус рыдающий! Атаковать? Журден поскакал прочь от короля, отметив попутно, что королевская карета готова к бегству — кучер на козлах, форейторы сидят верхом. Правда была в том, что теперь Веллингтон дирижировал музыкой сражения, проклятый Веллингтон, и Журден молился, чтобы его люди продержались достаточно долго, чтобы он мог придумать ответный ход. Войска! Он нуждается в новых войсках.

— Моро! Моро! — позвал он адъютанта. Где-нибудь должны быть резервы! Должны быть!

Полдень наступил, а артиллерийская дуэль все продолжалась на равнине. Журден требовал новых войск, но знал, что его противник позади дымовой завесы перестраивается для новой атаки. Он требовал донесений, все новых донесений, хотел, чтобы штабные офицеры сообщили что-нибудь ободряющее, но они не могли сделать этого. Паника уже начала охватывать французскую сторону, в то время как позади своих пушек британцы готовили новую атаку. Пехота выстроена в шеренги, мушкеты заряжены — армия, готовая одержать победу.

***

С городской стены наблюдали дамы. Они хмурились, когда телеги везли мимо окровавленных раненных, но они верили щедрым заверениям кавалерийских офицеров, которые приносили им новости. Журден, утверждали офицеры, просто оттягивает назад линию обороны, чтобы дать пушкам больше места. Не стоит волноваться по этому поводу, не стоит. Одна женщина спросила, что происходит на севере, и офицер заверил ее, что просто небольшие силы противника подошли к в реке и французские пушки преподали им урок. Офицеры ловили цветы, брошенные им женщинами, галантно украшали им свои шлемы с яркими перьями и скакали прочь сквозь предместья Витории, заставляя трепетать женские сердца.

Капитан Сомье знал, что маршалы Франции не отводят войска, чтобы дать место пушка.

— Вы упаковали вещи, миледи? — спросил он негромко.

— Упаковала?

— На случай, если нам придется отступить.

Маркиза уставилась на уродливого человека.

— Вы серьезно?

— Да, миледи.

Она поняла, что это — поражение. Если бы Шарп все еще был жив, она подумала бы о том, чтобы остаться в Витории в уверенности, что Шарп посмеет сделать то, что не осмелился генерал Вериньи: отнять ее фургоны у инквизитора. Но Шарп был мертв, и она не осмеливалась остаться. Она утешала себя тем, что в ее карете, в разумно устроенном тайнике под сиденьем кучера спрятаны драгоценности — достаточно, чтобы спасти ее от крайней бедности во Франции. Она пожала плечами.

— Еще есть время, надеюсь?

— Надеюсь, что так, миледи.

Она улыбнулась печально.

— Вы все еще думаете, что Веллингтон не умеет атаковать, капитан?

Он насторожился — не из-за ее вопроса, но из-за выражения ее лица. Она отвернулась от него и теперь смотрела в ужасе и замешательстве в толпу, которая собралась у нижних скамеек. Сомье коснулся ее руки.

— Миледи?

Она убрала руку.

— Ничего, капитан.

И все же она готова была поклясться, что какое-то мгновение она видела бородатое лицо — лицо, настолько заросшее бородой, что напоминало морду животного; лицо, которое уставилось на нее и отвернулось и которое она видела холодным утром в горах. Палач. Она говорила себе, что ей показалось, потому что ни один партизан не посмеет показаться в самом сердце французской армии, и она оглядывалась назад на равнину, где все еще гремело сражение и где армия боролась за свое существование.

***

Главный полковой сержанта Маклэйд доложил, что горящая солома уничтожена.

— И у нас сорок один военнопленный, сэр. Половина педерастов тяжело ранена.

— Где хирург?

— Около деревни, сэр.

— Лейтенант Эндрюс!

— Сэр? — Лейтенант все еще, казалось, не верил, что Шарп жив.

— Мое почтение мистеру Эллису. Скажите ему, что есть работа в деревне, и я хочу его видеть здесь немедленно!

— Да, сэр.

Южному Эссексу приказали отдыхать, в то время как другие батальоны шагали через деревню, чтобы атаковать мост. Шарп думал о пушках на склоне. Его надежда добраться до Витории казалась призрачной, покуда французская батарея не уничтожена.

— Мистер Коллип!

— Сэр?

— Я хочу, чтобы во всех ротах проверили наличие боеприпасов.

— Мы потеряли передок орудия, сэр.

— Тогда, черт побери, найдите его! И если увидите моего коня, пошлите его сюда!

— Коня, сэр?

— Черный, с неподрезанным хвостом. — Шарп занял дом на деревенской площади. Мебель из него пошла на баррикады. Он слышал, как французские пушки снова открыли огонь, и знал, что атакующие будут умирать, пытаясь перейти мост. — Паддок!

Писарь батальона усмехался, стоя возле кухонной двери. Он не сказал ни слова, когда увидел Шарпа, только все усмехался как безумный.

— Сэр?

— У кого-то должен быть чертов чай.

— Да, сэр.

Шарп вышел на улицу. Собака бежала мимо с куском мяса в зубах. Он предпочел не задаваться вопросом, чье это было мясо. Дым французских орудий плыл над деревенскими крышами так низко, что цеплялся за колокольню. Время от времени колокол звенел, когда картечь, отрикошетив от моста, попадала в него.

— Сэр! Сэр! — Шарп глянул налево. Гарри Прайс бежал к нему.

— Мистер Шарп!

— Гарри. — Шарп усмехнулся.

Лейтенант Прайс, забыв формальности, хлопнул Шарпа по спине. Он был лейтенантом Шарпа в Легкой роте.

— Христос! Я думал, что педерасты повесили вас!

— В этой армия ничего не могут сделать толком, Гарри, — повторил он в двадцатый раз.

Прайс лучился от счастья.

— Что, черт побери, произошло?

— Долгая история.

— Вот. — Прайс протянул Шарпу бутылку бренди. — Нашел в их штабе.

Шарп улыбнулся.

— Позже, Гарри. Может быть, придется сделать еще кое-что.

— Боже, я надеюсь, что нет! Я хочу дожить до тридцати. — Прайс поднес бутылку ко рту. — Я полагаю, что вы теперь командир?

— Ты полагаешь правильно. — Тело Лероя было принесено в деревню. Его смерть по крайней мере была быстрой. Лерой ничего не почувствовал. Другим утешением было то, что он не оставил семьи — не надо писать никаких писем, чтобы утешить вдову.

Пушки все еще стреляли по мосту. Шарп нахмурился.

— Какого дьявола! Разве мы не получили пушки?

— Я слышал, что их потеряли, — усмехнулся Прайс. — В этой чертовой армия никогда ничего не делают толком. Иисус! Это замечательно — видеть вас, сэр!

И, как ни странно, казалось, что весь батальон думает то же самое. Офицеры хотели пожать ему руку, солдаты хотели смотреть на него, как будто чтобы доказать себе, что он все еще жив, и он усмехался застенчиво, глядя как они радуются. Ангел, который въехал в деревню на коне Шарпа, грелся в лучах отраженной славы. Множество бутылок тянулось к Шарпу, много раз, он утверждал, что армия не сможет повесить даже занавеску, сколько бы ни пыталась. Он знал, что глупо улыбается, но ничего не мог поделать с этим. Он избавился от Гарри Прайса, приказав ему расставить пикеты на северной окраине деревни, и нашел убежище от затруднений в своем временном штабе.

Где его и нашел кое-кто еще.

— Сэр?

Дверной проем заслонил огромный человек, весь обвешанный оружием. Шарп почувствовал, что снова расплывается в улыбке.

— Патрик!

— Христос! — Сержант нырнул под притолоку. В его глазах стояли слезы. — Я знал, что вы вернетесь.

— Не мог позволить вам, ублюдки, вести войну без меня.

— Нет конечно! — усмехался Харпер.

Наступила неловкая пауза, которую они сломали вместе. Шарп махнул ирландцу.

— Продолжай!

— Нет, вы, сэр!

— Скажу только, что это хорошо — вернуться.

— Да. — Харпер уставился на него. — Что случилось?

— Долгая история, Патрик.

— Это уже конечно.

Снова пауза. Шарп испытывал огромное облегчение, что сержант жив и все в порядке. Он знал, что должен сказать что-то по этому поводу, но был слишком смущен. Вместо этого он махнул в сторону подоконника.

— Паддок заварил немного чая.

— Здорово!

— Изабелла в порядке?

— Она очень в порядке, сэр. — Харпер взял кружку и осушил ее. — Мистер Лерой дал нам разрешение пожениться.

— Это замечательно!

— Да, хорошо. — Харпер пожал плечами. — У нас будет маленький, сэр. Я думаю, что мистер Лерой считал, что так будет лучше.

— Вероятно.

Харпер улыбнулся.

— У меня было пари с мистером Д’Алембором, что вы вернетесь, сэр.

Шарп рассмеялся.

— Тебе понадобятся деньги, если ты собираешься жениться, Патрик.

— Да, это правда. Никто лучше женщины не потратит деньги мужчины, а?

— Так когда свадьба?

— Так скоро, как я смогу найти священника. Она сшила себе платье — вроде свадебного. У него везде оборки. — Он сказал это уныло.

— Вы сообщите мне?

— Конечно! — Харпер был смущен. — Вы же знаете, какие они, эти женщины, сэр.

— Я видел одну-две, Патрик.

— Ну да. Им хочется выйти замуж, вот и все. — Он пожал плечами.

— Особенно, когда они беременны, да?

Харпер засмеялся. Снова наступила тишина. Огромный сержант поставил кружку.

— Это здорово, видеть вас, сэр.

— Ты выиграл свое пари, а?

— Только проклятый фунт.

— Ты так сильно верил в меня, а?

Они засмеялись снова.

Стук копыт раздался снаружи. Кто-то кричал: «Южный Эссекс!»

— Я здесь! — ответил Шарп, неожиданно довольный тем, что его отвлекли от всех этих переживаний.

Штабной офицер спешился и нырнул под притолоку.

— Полковник Лерой? — Он выпрямился.

Это был лейтенант Майкл Трампер-Джонс, в его руке — свернутый приказ для батальона. Он уставился на Шарпа, широко раскрыв рот, глаза задергались, и он упал, потеряв сознание. Цепочки, на которых были подвешены его ножны, зазвенели, когда он упал на пол. Шарп кивнул на неподвижное тело.

— Этот педераст защищал меня.

Харпер засмеялся, потом наклонил голову.

— Слушайте!

Французские пушки замолчали. Мост, наверное, был захвачен, и внезапно Шарп понял, что он должен сделать.

— Ангел!

— Senor?

— Лошадей! Патрик!

— Сэр?

— Возьми лошадь этого дурака. — Он указал на Трампер-Джонса. — Мы идем охотиться!

— На кого? — Харпер уже бежал.

— Свадебные подарки и женщина! — Шарп вслед за Харпером выскочил улицу, огляделся и увидел капитана Южного Эссекса. — Мистер Махоуни!

— Сэр?

— Вы найдете приказы в этом доме! Исполняйтесь их! Я вернусь! — Он отдал озадаченному Махоуни письмо для Хогана, вскочил в седло Карабина и поскакал к мосту.

***

К северу от Гамарра Майор, в деревне Дюрана, испанские войска перерезали Главную дорогу. Обороняющие Дюрану полки тоже были испанскими, лояльными к Франции.

Соотечественники дрались с соотечественниками — самая печальная битва, и испанцы Веллингтона, преданные Испании, захватили мост в пять часов. Главная дорога во Францию была перерезана.

Испанцы завалили баррикады мертвецами. Они стреляли, пока стволы их мушкетов не раскалились докрасна, а потом они атаковали обороняющихся и одержали большую победу. Они заблокировали Главную дорогу.

Французы еще могли прорваться. Они могли выставить заслон к западу от себя и бросить свои большие колонны на усталых, залитых кровью испанцев, но в клубах дыма, заполнивших равнину, никто не знал, как мало солдат прорвались в тыл. И все время, минута за минутой, британские батальоны наступали с запада, в то время как большие пушки, расставленные колесо к колесу Веллингтоном, пробивали широкие бреши в рядах французов.

Французы сломались.

Армия короля Жозефа, которая начинала день в уверенности, какой не было во французской армии в Испании за все шесть лет, развалилась.

Это происходило отчаянно быстро, и это происходило в разных местах. Одна бригада стояла насмерть, быстро заряжая и стреляя во врага, в то время как другая паниковала и бежала после первого британского залпа. Французские пушки замолкали одна за другой, их цепляли за передки и увозили к городу. Генералы теряли связь с войсками, они требовали донесений, кричали на солдат, чтобы те стояли, но постоянное стаккато залпов британских батальонов кромсало французские линии, в то время как над их головами разрывались британские снаряды, засыпая французов шрапнелью, и французы отступали, а затем до них дошли слухи, что Главная дорога перерезана и что противник наступает с севера. На самом же деле французские пушки все еще удерживали британцев в Гамарра Майор, и испанцы дальше к северу слишком устали и их было слишком мало, чтобы наступать на юг, но слухи окончательно сломили французскую армию. Она бежала.

Это было ранним вечером, когда форели всплыли, чтобы кормиться в реке под мостом в Гамарра Майор. Французы, которые надежно удерживали мост, увидели, что их товарищи бегут. Они присоединились к бегству.

Людям, которые наблюдали с западных холмов или с высот Пуэблы, представилась редкая возможность наблюдать великолепное зрелище с высоты орлиного полета.

Дым медленно рассеивался над равниной, открывая взгляду армию, двигающуюся вперед. Не в парадном строю, но в великолепном боевом порядке. От гор до реки, на всех двух милях опаленной и залитой кровью равнины, были рассеяны полки союзников. Они шагали под своими знаменами, и солнце пронзало дым, чтобы коснуться рваных флагов — красных, белых, синих, золотых и снова красных — там, где кровь пропитала их. Земля дрожала под ногами марширующих солдат. Полк за полком, бригада за бригадой поднимались на невысокие холмы, по которым проходила вторая линия французов. Их тени шагали впереди них, когда они приближались к городу золотых шпилей.

А в этом городе женщины видели бреши в рядах французской армии, видели, как войска побежали, видели, что кавалерия возглавила паническое бегство. Забитые скамьи опустели. Через весь город, от дома к дому, распространялись новости, и солдатские шлюхи и жены французов начали собственное паническое бегство из Витории. Их подгоняли последние приказы маршала Журдена, приказы, принесенные измотанными кавалеристами, которые кричали на французов, чтобы те двигались к Сальватерре.

Главная дорога была перерезана, и единственным путем для отступления была узкая грязная колея, проложенная к Сальватерре и оттуда к Памплоне. Из Памплоны извилистыми путями армия могла пробиться назад во Францию через высокие Пиренеи.

И хаос начался. Гражданские беженцы, кареты, фургоны и верховые лошади забили узкие улицы, в то время как с запада, под солнцем, потускневшим от дыма сражения, победоносные батальоны огромными шеренгами двигались к городу. Победители заполонили равнину, и их знамена реяли высоко.

***

В это время южнее три всадника пересекли мост у Гамарра Майор. Им пришлось прокладывать себе дорогу по засиженным мухами трупам, которыми был завален северный берег Задорры.

Шарп коснулся пятками боков Карабина. Он одержал свою победу и теперь с вместе с Харпером и Ангелом отправился в хаос поражения, чтобы найти Маркизу.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 436 | Нарушение авторских прав