АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 16. Шарпа привели в одно из зданий во дворе замка, который все еще ремонтировали, затем помогли подняться наверх

Шарпа привели в одно из зданий во дворе замка, который все еще ремонтировали, затем помогли подняться наверх, в комнату с побеленными известью стенами, с хорошей кроватью, столом и стульями, и с видом из зарешеченного окна на самый большой внутренний двор крепости. Глядя поверх приземистого здания и церкви замка, он мог видеть, что буквально каждый квадратный дюйм внутреннего двора забит фургонами с сокровищами.

Пришел врач. Раны Шарпа промыли и перевязали. Ему пустили кровь при помощи ланцета и чаши, а потом дали бренди.

В комнату втащили большую ванну, в которую вливали ведро за ведром, пока не заполнили, и он погрузился в нее. Его мундир унесли, выстирали, починили и вернули.

Он все еще был военнопленным. Двое часовых стояли у двери, выходящей на площадку лестницы, ведущей вниз во внутренний двор. Один из часовых, веселый молодой человек не старше Ангела, побрил его. Шарп не мог держать бритву в перевязанной правой руке.

Его палаш был прислонен к кровати. Он с трудом вычистил лезвие. В желобках деревянной рукояти, которая должна была быть обернута кожей и обмотана проволокой, осталась кровь, которую у него не было сил убрать. Вместо этого он уснул; ему снились дурные сны и даже во сне он иногда чувствовал боль.

Часовые принесли ему пищу — хорошую пищу и две бутылки красного вина. Они пытались что-то сказать ему и усмехались добродушно, видя, что он не понимает. Он услышал имя Вериньи и предположил, что это генерал послал пищу. Он улыбнулся, кивнул, чтобы показать, что он понял, и охранники оставили его наедине со свечами и его собственными мыслями. Он расхаживал взад-вперед, думая только о том, что скоро вся Испания будет знать, что Веллингтон освободил убийцу испанского маркиза. Он подвел Веллингтона, Хогана и себя самого.

Утром врач пришел снова, размотал бинты, что-то бормоча себе под нос. Он исследовал ночной горшок Шарпа, и, казалось, остался доволен содержимым, потом пустил Шарпу кровь из бедра и собрал ее в маленькую чашку. Он не стал снова перевязывать голову Шарпа, только раненную руку, которая все еще болела.

Его губы распухли. Изнутри они были покрыты запекшейся кровью. Лучше это, думал он, чем рана сержанта.

Он сидел у окна все утро, наблюдая, как выводят фургоны из внутреннего двора. Фургон за фургоном уезжали, погонщики подгоняли волов заостренными палками. Визг колесных осей не прекращался ни на минуту, и внутренний двор постепенно освобождался. Французское отступление, которое началось в Вальядолиде, продолжилось, и Шарп понимал, что британцы должны продолжать наступление, и что французы отсылают фургоны с сокровищами по Главной дороге во Францию. Он задавался вопросом, были ли шесть фургонов Элен среди тех, что уехали. Он задавался вопросом, почему Дюко принял меры, чтобы его обвинили в смерти маркиза, и почему Элен лгала об этом.

Церковь замка использовалась как склад боеприпасов. Когда фургоны освободили место в большом внутреннем дворе, команды пехотинцев начали носить снаряды и канистры с картечью из церкви к стенам цитадели. Шарп, не имея иных занятий, наблюдал.

Через час снаряды перестали носить к цитадели, но вместо этого складывали во внутреннем дворе. Куча за кучей вырастали, начинаясь у входа в цитадель и двигаясь в его сторону. Он задумался, не были ли это просто наказанные солдаты, которых заставляют делать одну из тех бессмысленных хозяйственных работ, на которые все армии отправляют нарушителей дисциплины, но к его удивлению он увидел, как французский офицер инженерных войск тянет белые зажигательные шнуры к каждой из конических куч — зажигательные шнуры, которые уходили внутрь цитадели.

Он внезапно понял, что французы собираются оставить Бургос, что они скорее взорвут замок, чем оставят такую крепость неповрежденной противнику, и все же ему казалось странным, что они тратят время на то, чтобы разложить снаряды во внутреннем дворе вместо того, чтобы взорвать их одной большой массой в арсенале. Тут он услышал шаги на лестнице, отвернулся от окна и забыл странные груды боеприпасов.

Он удостоверился, что палаш в пределах досягаемости. Он был наполовину уверен, что это Дюко возвращается, чтобы закончить то, что начал, но дверь открыл улыбающийся французский улан. На руке у него висела казавшаяся совершенно неуместной корзина, укрытая льняной салфеткой.

Потом пришло еще несколько человек, которые расставляли блюда и вино на столе в комнате Шарпа. Ни один не говорил по-английски. Они закончили свою работу, вышли, и Шарп услышал ее голос на лестнице. Это была маркиза — и она выглядела так, как будто купалась в росе и пила амброзию, ее глаза сияли, ее улыбка была очаровательной, а ее беспокойство о его разбитом, в кровавых ссадинах, лице — удивительно трогательным. Рядом с нею была высокая темная фигура генерала Вериньи, а следом за ними вошел другой французский офицер, полный майор по имени Монбран, который на беглом английском языке высказал надежду, что майор Шарп не испытывает сильной боли.

Шарп уверил его, что он не испытывает. Майор Монбран, однако, надеется, что майор Шарп понимает, что обращение с ним со стороны сержанта Лавиня не характерно для великой французской армии, и что майор Шарп простит это и доставит майору Монбран удовольствие присоединиться к нему за небольшим легким завтраком?

Майор Шарп доставит.

Майор Монбран знал, что майора Шарп уже имеет честь знать маркизу и генерала. Монбран объяснил, что он сам — помощник короля Жозефа, брата Наполеона, марионеточного короля рушащегося испанского трона. Монбран надеялся, что майор Шарп не поймет его превратно, если он скажет, что Его Королевскому Величеству Жозефу было приятно узнать, что захвачен столь грозный противник как майор Шарп. Шарп не отвечал. Маркиза улыбнулась и почистила покрытую коркой рану на голове Шарп кончиком пальца.

— Дюко — свинья.

Монбран нахмурился.

— Майор Дюко объяснил, что случилось, миледи. Я уверен, что мы должны верить ему.

— Что он сказал? — спросил Шарп.

Монбран отодвинул стул для маркизы, затем для Шарпа, потом уселся сам.

— Майор Дюко объяснил, что сержант Лавинь вышел из себя. Очень печально, конечно. Вы не против, если мы будем обслуживать себя сами, майор Шарп? Я думаю, что мы можем чувствовать себя свободнее без вестовых.

— Конечно. И как поживает сержант Лавинь?

Монбран нахмурился, как если бы предмет был ему очень неприятен.

— Его, разумеется, обвинят в нарушении дисциплины. Я могу предложить вам немного этого холодного супа? Это очень вкусно, уверяю вас. Окажите мне честь помочь вам?

Шарп оказал. Маркиза, одетая в сиреневое шелковое платье с низким, украшенным оборками, декольте улыбалась ему. Шарп согласился с Монбраном, что весна была влажной, и что в это лето дожди идут чаще, чем обычно бывает в Испании. Он согласился, что суп, гаспачо, восхитителен. Монбран спросил, не слишком ли много чеснока на его вкус, но Шарп уверил его, что на его вкус чеснока ни в чем не может быть слишком много, и Монбран признал, что это весьма мудро с его стороны.

Вериньи усмехался. Его усы были испачканы супом.

— Я думаю, вы почти убивать этого mignon Лавинь, да?

Он посмотрел на маркизу.

— Mignon?

— Педераст, любимый.

— Ах! Вы убиваете педераста Лавинь, да?

Шарп улыбнулся.

— Он пытался убить меня.

Вериньи пожал плечами.

— Вы должны были убить его. Я ненавижу педерастов.

Монбран поспешил с находчивостью придворного рекомендовать красное вино, которое, хотя оно и было испанским, имело определенный оттенок, который, как он думал, майор Шарп мог бы найти приятным. Майор Шарп, который хотел пить, нашел оттенок очень приятным. Он выпил.

Маркиза подняла стакан в его честь.

— Ты должен пить больше шампанского, Ричард.

— Я приберегу его.

— Зачем? Его много!

И его действительно было много. Бутылки вина и шампанского рядами громоздились на краю стола.

Монбран налил в чистый стакан шампанского для Шарпа.

— Я слышал, что из-за войны в вашей стране не хватает шампанского, майор.

Шарп, который никогда не пил шампанского в Англии, а только в Испании, когда был с маркизой, согласился, что шампанского явно недостаточно.

— В самом деле, — Монбран налил себе стакан. — Мне сказал англичанин, которого мы взяли в плен, что в Лондоне вы теперь платите двадцать три шиллинга за бутылку! Двадцать три шиллинга! Подумать только — почти тридцать франков за бутылку!

Маркиза казалась удивленной и спросила, как можно жить с такими ценами и почему на улицы не выходят бунтующие народные массы, оголодавшие без шампанского. Что пьют англичане вместо шампанского?

— Пиво, миледи.

Монбран наложил Шарп немного холодной ветчины и холодного цыпленка. Он принес извинения за такую простую пищу. Ветчина была запечена в глазури из меда и горчицы.

Маркиза хотела попробовать английского пива и высказала недовольство тем, что его нельзя немедленно достать в Бургосском замке. Генерал Вериньи обещал найти несколько бутылок. Он проворчал, вытаскивая пробки из еще двух бутылок красного вина:

— Мы должны выпить это. Мы не можем взять все это с этой проклятой армией.

Монбран нахмурился.

Шарп улыбнулся.

— Проклятая армия?

Вериньи хлопнул стакан вина и налил себе другой.

— Это не армия, майор, не настоящая армия. Мы… — он сделал паузу, нахмурился, — un horde ambulant.

— Я думаю, что вы найдете этот паштет особенно вкусным, майор. — Монбран улыбнулся. — Вы позволите мне отрезать вам немного хлеба?

— Кто? — спросил Шарп.

— Бродячий бордель, майор. — Маркиза весело улыбнулась. — Кажется, с нами идет слишком много дам. Тем более, что король Жозеф присоединился к нам.

— Позвольте мне, майор. — Монбран наложил Шарпу паштета. — Еще вина? Шампанского, может быть?

— Вина.

Когда с едой было покончено, и когда апельсиновые корки вместе с объеденными кистями винограда и корками от сыров завалили стол, майор Монбран заговорил о будущем Шарпа. Он вытащил из заднего кармана шитого золотом камзола свернутый листок бумаги.

— Мы были бы счастливы предложить вам дать честное слово. — Монбран улыбнулся и положил бумагу перед Шарпом. — Генерал Вериньи сочтет для себя честью, майор, если вы позволите ему обеспечить все ваши потребности. Лошадь, ваши расходы… — Монбран пожал плечами, как если бы это щедрое предложение ничего не стоило.

— Генерал и без того оказал мне большую честь. — Вериньи, кроме того, что обеспечил Шарпу комнату и еду, снабдил его новой бритвой, сменой белья, новыми носками, и даже целой коробкой нового трута — всем, что могло заменить вещи, украденные у Шарпа после того, как он попал в руки Дюко.

Шарп развернул бумагу, не понимая французских слов, но видя собственное имя, написанное с орфографическими ошибками в первой строке. Он посмотрел на Монбрана.

— Мое имя будет в списках для обмена?

Они, должно быть, ждали этого вопроса. Офицера редко держали в плену, если он был захвачен близко к месту сражения. Монбран нахмурился.

— Боюсь, что нет, майор.

— Я могу спросить почему?

— Вы обладаете определенной известностью, не так ли? — Монбран улыбнулся. — Было бы глупо с нашей стороны освободить столь сильного бойца, чтобы дать ему возможность и дальше причинять нам вред.

Это был достойный комплимент, но не тот ответ, который хотел услышать Шарп. Если он не может быть обменен, то ему придется отправиться через границу, где его освободят под честное слово, чтобы он мог без сопровождения ехать через всю Францию. Вериньи торопливо объяснял, что для него будет удовольствием предоставить Шарпу средства, чтобы тот мог останавливаться только в лучших гостиницах, что он снабдит его рекомендательными письмами, и майору будет позволено не спешить в его поездке на север, чтобы насладиться всеми радостями французского лета.

— Возьмите от лета все, майор. Там будет выпивка, будут женщины, будет еще больше выпивки! — Он продемонстрировал это, прикончив очередной стакан. Шарп отметил, что Вериньи уже нечетко выговаривает слова.

Но это еще не все. Даже когда он окажется в Вердене, большой северной крепости, где держат пленных офицеров, как объяснил Монбран, генерал гарантирует, что у Шарпа будут деньги, чтобы нанять квартиру в городе, слугу, приобрести членство во всех лучших клубах, организованных пленными британскими офицерами. Даже, сказал он, в литературно-философской ассоциация, которая и не литературная, и не философская вовсе, но предоставляет самым богатым британским военнопленным определенные удовольствия, в которых нуждается мужчина.

Шарп поблагодарил его.

Монбран достал из портфеля перо и пузырек с чернилами. Он пододвинул их к Шарпу.

— Вы подпишете, майор?

— Когда я уеду из Бургоса? — Шарп не прикоснулся к перу.

— Завтра, майор. Генерал идет с арьергардом. Вы можете путешествовать верхом или, если ваши раны причиняют страдания, в коляске маркизы. Наш отъезд назначен на девять часов.

Шарп смотрел на Элен и испытывал искушение уступить немедленно, подписать бумагу и отправиться в путешествие с нею.

Она улыбнулась.

— Подпишите, Ричард. — Она пожала плечами. — Мы не собираемся отпускать вас, вы ведь знаете это.

Вериньи рыгнул, Монбран нахмурился. Шарп улыбнулся.

— Тогда, наверное, мне придется бежать.

Это потрясло их. Несколько секунд все молчали, потом Вериньи разразился потоком слов — умоляющих слов. Если не будет честного слова, им придется оказать неуважение храброму человеку, который перенес достаточно страданий от рук французов, что будет позором для их страны, для их императора и для их священных знамен. Это просто невозможно, чтобы его отправили в тюрьму по этапу как уголовного преступника. Вериньи не хочет и слышать бы об этом! Он должен подписать!

Однако если он подпишет, то не сможет предпринять попытку к бегству.

Он снова посмотрел на бумагу.

— Я приму решение утром. Скажем, в восемь часов?

Это было самое большее, чего они могли добиться. Они попытались убедить его, но он не передумал.

— Утром. В восемь часов.

Были открыты еще две бутылки. Голова Шарпа уже чувствовала эффект от первых шести, но он позволял Монбрану наливать ему снова и снова. Они выпили за Элен, они выпили за возврат ее фургонов. Оказалось, сказала она, что их уже отправили в Виторию, но генерал Вериньи уверен, что добудет их для нее. Выпили еще вина. Майор Монбран, чье пухлое лицо блестело от пота, спросил разрешения Шарпа выпить за здоровье императора, которое было любезно дано, и они должным образом проделали это. Из любезности к гостю, было предложено выпить за здоровье короля Георга III, а затем — разных других королей, включая Артура, Альфреда, Карла Великого, Людовиков с I по XIV включительно, Цезаря Августа, старого короля Койла,[4]короля замка,[5]Небучеднеззэра,[6]Вилфреда Волосатого,[7]и заканчивая Тигларом Пильзером III,[8]имя которого они не могли к тому времени выговорить, но которому первому была оказана честь — выпить за него не вина, а бренди.

Генерал Вериньи спал. Он спал с тех пор, как предложил тост за Ричарда Львиное Сердце.

— Он был mignon, — сказал Монбран и покраснел, когда сказал это. Теперь, когда конических груды снарядов во внутреннем дворе замка отбрасывали в лучах заходящего солнца длинные тени, Монбран решил, что им надо уходить.

— Вы дадите нам свой ответ утром, майор? — Он с трудом выговаривал слова. Он постучал пальцем по листку с текстом честного слова.

— Утром.

— Хорошо. Я оставлю это вам, если не возражаете. — Он встал, и в его глазах отразилась тревога, вызванная тем, как сказалось вино на чувстве равновесия. — Всего наилучшего!

Двое улан были выделены, чтобы отнести генерала вниз, а один — чтобы помочь Монбрану. Маркиза, которая подала руку Шарпу для поцелуя, казалось, ничуть не опьянела. На столе все еще оставалось шесть нетронутых бутылок. Она улыбнулась ему.

— Не убегайте, Ричард.

Он улыбнулся.

— Спасибо, что пришли.

— Бедный, глупый Ричард. — Она коснулась его щеки и следом за офицерами вышла на лестницу.

Шарп сидел. Он слышал, как ноги генерала волочатся по лестнице, слышал, как невдалеке открылась дверь, слышал скрип рессор кареты, а затем удаляющийся стук копыт. Он уставился на бумагу с честным словом, на непонятные французские слова, и чувствовал искушение разделить коляску с Элен.

Дверь открылась.

Она улыбнулась:

— Я велела им вернуться за мной через три часа. — Она постучала в дверь, и Шарп услышал, как снаружи задвинули засов. Она посмотрела на него, склонив голову набок, подошла к кровати, села и подняла ногу, чтобы снять туфлю. — Иди в постель, Ричард, ради Христа, иди в постель!

Он прихватил бутылку шампанского, и она рассмеялась.

— Ты видишь, как хорошо быть военнопленным во Франции?

Он улыбнулся и поднял перевязанную правую руку.

— Тебе придется раздеть меня.

— Я готова на это, Ричард. Иди сюда.

Он подошел. Он видел, как был развязан белый шнурок, платье упало вниз, она стояла обнаженная в багровом солнечном свете. Ее руки добрались до его куртки, затем опрокинули его на кровать, в ее объятия…

***

Она курила сигару. Лежала на спине и пускала кольца дыма в потолок.

— Я тренировалась несколько месяцев.

— Ты очень хороша.

— И в том, чтобы пускать кольца дыма — тоже. — Она хихикнула. — А ты не так уж пьян.

— И ты. — Он наливал шампанское ей в пупок и пил. — Чувствуешь пузырьки?

— Да.

— Я тебе не верю.

Она ничего не говорила несколько секунд, а потом, внезапно изменившимся голосом, который заставил его оставить свою игру, чтобы посмотреть на нее, сказала ему, что это майор Дюко заставил ее написать письмо, которое вызвало поединок.

Шарп посмотрел в серые глаза.

— Я знаю.

— Иди сюда. — Она указала на подушку возле нее, а когда он лег рядом, она укрыла их обоих простыней и положила на него ногу. — Ты пьян?

— Нет.

— Тогда слушай.

И она стала рассказывать. Она рассказала о договоре между заключенным в тюрьму испанским королем и императором Наполеоном. Она рассказала об участии Дюко в подготовке договора, о статьях договора, которые, если он будет подписан, вынудят британцев уйти из Испании. — Ты понимаешь?

— Да. Но какое…

— …это имеет отношение к тому письму? — Закончила она его вопрос и пожала плечами. — Я не знаю. — Она бросила сигару на пол и обняла его за талию. — Я ничего не знаю, я только предполагаю, что инквизитор должен был помогать Дюко, и я предполагаю, что мои деньги — цена той помощи.

Он смотрел в ее сияющее, прекрасное лицо и пытался понять, было ли сказанное правдой. Он не мог решить. В этом было куда больше смысла, чем в ее прежнем рассказе, но он знал, что эта умная женщина была искусной лгуньей.

— Почему ты говоришь мне об этом?

Она не отвечала на вопрос, вместо этого она спросила, понравился ли ему майор Монбран. Шарп пожал плечами.

— Думаю, что да.

Она приподнялась, опершись на локоть, простыня соскользнула вниз. Было уже почти темно, и Шарп зажег свечу у кровати. Она перегнулась через него, чтобы прикурить новую сигару от ее пламени, и он прижался губами к ее груди.

— Ричард! Ты можешь быть серьезным?

— Я серьезен.

— Зачем, ты думаешь, Монбран был здесь?

— Я не знаю.

— Христос! Думай, ты, глупый педераст! — Она склонилась над ним. — Монбран — один из людей Жозефа, а Жозеф — король Испании! Ему это нравится, нравится называться «Вашим Величеством»! Он не хочет оставить Испанию. Даже если мы сможем удержать лишь часть Испании, у него есть свое королевство, но теперь его брат планирует вытащить трон из-под его задницы и отдать его Фердинанду. Ты понимаешь?

— Я понимаю. Но зачем говорить это мне?

— Потому что ты должен помешать этому. — Она сняла табачную крошку с губы и бросила ему на грудь. — Ты подпишешь бумагу с честным словом и поедешь со мной. Потом ты убежишь. Монбран поможет, он знает об этом. Весь это разговор о путешествии через Францию был для Рауля. Вместо этого мы хотим, чтобы ты убежал. — Ее пальцы поглаживали его грудь. — Ты пойдешь к Веллингтону. Я дам тебе письмо и Монбран подпишет его. — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Ты убежишь с нашей помощью, ты идешь к Веллингтону, и если он сделает публичное заявление, он помешает заключению договора. Никто не посмеет поддерживать его. Только Фердинанд может заставить глупых ублюдков принять договор, но если Артур заставит испанцев объявить об этом теперь, когда договор еще не принят, то тогда его никогда не подпишут. Таким образом, ты остановишь это, ты понимаешь?

Он нахмурился.

— Почему Жозеф не помешает договору?

— Потому что его брат уничтожит его! Они все боятся Наполеона. Но если ты скажешь Веллингтону, тогда никто не сможет обвинить Жозефа.

— Почему тогда вы не обменяете меня?

Казалось, вопрос ее рассердил.

— Мы не можем. Дюко не позволит этого. Он хочет выставить тебя в Париже как доказательство британского коварства. Кроме того, ты думаешь, что мы когда-нибудь обменяем такого как ты?

— Но вы позволите мне убежать.

— Потому что тогда Дюко проиграет. Потому что у Жозефа останется клочок Испании, и он отдаст мне мои фургоны! — Она подмигнула ему. — Монбран еще и заплатит тебе.

— Но разве ты не говорила, что договор спасет Францию?

— Христос и святое распятие! И я буду бедна, и половина людей Жозефа лишится всего! Нам нужно только это лето, Ричард, и это — все! Кроме того, это ведь ублюдок Дюко устроил так, что меня арестовали, а тебя почти повесили! Я хочу, чтобы Дюко поставили к стенке, я ужасно хочу этого, Ричард, у меня просто в кишках свербит. В следующем году они могут заключить свой проклятый договор, но не теперь, когда Пьер Дюко еще не умер.

— И ты хочешь свои деньги.

— Я хочу свой дом.

— Паштет из жаворонков и мед?

— И ты можешь приехать ко мне из Англии. Мы заплатим тебе, Ричард. Две тысячи гиней — золотом или ассигнациями, или чем-нибудь еще. Только подпиши бумагу, и мы сделаем остальное. — Она смотрела на него, когда он встал и, как был голый, отошел и сел у окна. — Хорошо?

— Если я нарушу честное слово, у меня не останется чести.

— Богу плевать на честь. Три тысячи!

Он обернулся к ней. Она тянулась к нему, обнаженная, ее лицо светилось ожиданием. Ее тело, такое красивое, было в пятнах света и тени от свечи. Он задавался вопросом, чувствовала ли она что-нибудь, когда он обнимал ее.

— Ты хочешь, чтобы я продал свою честь?

Она бросила в него сигару.

— Ради твоей страны. Ради меня! В любом случае, это не бесчестье!

— Как это?

— Монбран написал твое имя с орфографическими ошибками нарочно. Это не твое честное слово.

Он отвернулся от нее. Карета въехала во внутренний двор между странными кучами боеприпасов.

Она услышала это, выругалась и начала одеваться.

— Ты поможешь мне застегнуться?

— Попытаюсь. — Он повозился со своей перевязанной рукой с ее воротником, затем развернул ее. Он смотрел ей в глаза, а она приподнялась и поцеловала его.

— Сделай это для меня, Ричард. Прикончи Дюко и этого ублюдка инквизитора и верни себе свою карьеру. — Она положила его руку к себе на грудь и прижала ее. — Через два или три года война будет закончена! Приезжай ко мне тогда. Обещаешь мне?

Она была красивее, чем мечта, прекрасней, чем звезды зимой, мягче, чем дневной свет. Она поцеловала его теплыми губами.

— Приезжай ко мне, когда все будет кончено.

— Приехать к тебе?

Она чуть улыбнулась. Она была самой красивой сердцеедкой, и она шепнула ему на ухо, прижимаясь теплой щекой:

— Я люблю тебя, Ричард. Сделай это для меня и приезжай ко мне.

В дверь постучали. Она крикнула, чтобы подождали, и пригладила волосы.

— Ты приедешь ко мне?

— Ты знаешь, что приеду.

Она указала на бумагу.

— Тогда подпиши, Ричард. Ради нас обоих! Подпиши! — Она улыбнулась его наготе, показала жестом, чтобы он встал за дверью, и затем ушла в ночь.

***

Шарп упорно пил, и его настроение ухудшалось. Он думал о преданной чести, о женщине, которая обещала исполнить его самые заветные мечты, о договоре, который изгонит британскую армию из Испании. Он надел штаны и куртку, зажег больше свечей, и тем не менее он так и не подписал честное слово.

Он решил, что он слишком пьян, чтобы подписывать. После того, как Элен уехала, он прикончил две бутылки вина.

Он подошел к столу, удивляясь, что еще может стоять на ногах, и понес две бутылки к окну, рассуждая про себя, что, взяв сразу две, он уберегает себя от нового сложного похода через комнату, когда прикончит первую. Рассуждение казалось ему чрезвычайно умным. Он гордился им. Он прислонился головой к оконной раме. Где-то смеялась женщина — она явно испытывал удовольствие, и Шарп чувствовал, что ревнует.

— Элен. — Сказал он громко. — Элен, Элен, Элен.

Он пил, больше не беспокоясь о стакане. Если он подпишет честное слово, думал он, то он сможет быть с нею нескольких дней. Вериньи не может быть рядом все время. Они могут заняться любовью в ее карете, задернув занавески.

Он лишится чести. Он нарушит честное слово. Никакой чести не останется у него, если он сделает это, никакой.

И все же он спасет Великобританию от поражения ценой его чести. Он может сделать Элен богатой ценой его чести. И, добившись поражения Дюко, он может опозорить его, а возможно, как сказала Элен, добиться, что его поставят к стенке и расстреляют. И все ценой его чести.

Он думал о Дюко и поднял бутылку, салютуя ночи.

— Ублюдок!

Он широко зевал, пил снова и пытался сосредоточить взгляд на освещенном окне в цитадели, но взгляд скользил по диагонали вправо. Он задумался. Возможно, она подразумевала это, думал он, возможно она действительно любит его. Он иногда думал, что она была предательской сукой, красивой как черт — но даже предательские суки должны любить кого-то, не так ли? Он задавался вопросом, является ли любовь признаком слабости, затем он думал, что это не так, а затем он не помнил уже, о чем он думал, и снова пил из бутылки.

Он задавался вопросом, хотела ли бы Антония иметь французскую аристократку в качестве мачехи. Он выпил за эту мысль. Он пил за паштет из жаворонков и белое вино, за ее тело в его объятиях, за ее дыхание в его горле, и ему было жаль, что ее нет больше здесь, и он пил вино, потому что оно могло скрасить одиночество после ее ухода.

За окном, на северо-западе, как ему показалось, было какое-то свечение в небе. Он заметил его, задумчиво глядел на него и думал, что свечение в небе заслуживает, чтобы за него выпить. Он поднял бутылку и выпил. Он чувствовал, что его тошнит. Он думал, что ему было бы лучше, если бы он проблевался, но он не мог себя заставить дойти до ведра, которое ради приличия было спрятано за ширмой, сколоченной из старых ящиков. Они все смеялись, когда Монбран использовал ведро и, казалось, будет мочиться вечно. Он засмеялся снова. Она любит его. Она любит его. Она любит его.

Он закрыл глаза.

Потом он резко поднял голову, открыл глаза, и уставился на большое красное зарево в небе. Он знал, что это. Это костры военного лагеря, видные издалека, они отражаются от облаков, которые угрожают дождем. Британцы были на севере и на западе, достаточно близко, чтобы в облаках были видны отражения их костров, достаточно близко, чтобы заставить отступать французскую армию, этот бродячий бордель. Он засмеялся и выпил снова.

Он бросил пустую бутылку во внутренний двор и услышал, как она разбилась о камни и что-то закричал часовой. Шарп крикнул в ответ:

— Мignon! Mignon!

Он поднял следующую бутылку.

— Ты не должен пить ее, — сказал он себе, но затем решил, что будет ужасной потерей, если он не сделает этого. Он подумал, что может выпить ее в постели и встал.

Он держался за стену. Все внезапно казалось ясным и изумительно четким в свете выпитого. Король Жозеф и Монбран хотят, чтобы он убежал. Монбран — придворный. Монбран знает о чести больше, чем Шарп, таким образом, это будет хорошо, если он нарушит честное слово. Он убежит. Он вернется к британской армии, и он будет богат, и он женится на маркизе, когда война кончится, потому что даже предательские суки должны любить кого-то, и он не может вынести мысль, что она любит кого-то другого. Он выпил за эту мысль. Паштет из жаворонков и мед, думал он, и вино. Больше вина. Всегда больше вина — и тут он оттолкнулся от стены, устремился к кровати, и упал, не дойдя пару шагов. Ему удалось спасти бутылку.

Он сидел возле узкой кровати, на которой он любил ее в этот день.

— Я люблю тебя, — сказал он. Он натянул одеяло на плечи и выпил еще немного. Все было так просто. Спасение и победа, брак и богатство. Удача была с ним. Так было всегда. Он улыбнулся и поднял бутылку.

Он выпил еще вина, только чтобы доказать, что он может сделать это, и затем, когда он торжествуя думал, что ему осталось продумать пару мелочей, чтобы принять окончательное решение, его голова откинулась на кровать, бутылка покатилась, и он уснул пьяным сном.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 437 | Нарушение авторских прав