АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГОЛОС ТЕХ, КОГО НЕТ

Озеро было гладким и спокойным – ни волн, ни ряби. Два человека сидели рядом в креслах на причале. У самого конца пирса к балке был привязан маленький деревянный плотик. Графф зацепил ногой верёвку и подтянул его, затем отпустил и стал смотреть, как он отплывает, повинуясь невидимому течению, потом опять подтянул.

– Ты похудел.

– Нервное напряжение увеличивает вес, оно же его снимает. Я представляю собой сложное химическое соединение.

– Должно быть, тебе пришлось худо.

Графф вздохнул.

– Не особенно. Я знал, что меня оправдают.

– А мы не были уверены. Они там с ума посходили. Жестокое обращение с детьми, убийство, допущенное по небрежности. Видеозаписи гибели Стилсона и Бонзо Мадрида – довольно-таки жуткое зрелище. Когда один ребёнок убивает другого…

– Меня спасли именно видеозаписи. Обвинение манипулировало фрагментами, а мы показали всё подряд. И тогда стало ясно, что Эндер не зачинщик. Обвинения потеряли почву. Я заявил, что делал необходимое для сохранения человеческой расы и у меня получилось. Потом мы заставили судей согласиться с тем, что обвинение проиграет дело, если не докажет одно: Эндер смог бы выиграть войну без подготовки в нашей школе. Вот и всё. Списали на военное время.

– Знаешь, Графф, это большое облегчение для нас. Случалось, мы ссорились, и я знаю, что обвинение использовало записи наших разговоров против тебя. Но к тому времени я уже знал, что ты был прав с самого начала. Даже хотел выступить свидетелем защиты.

– Я знаю, Андерсон. Мои адвокаты рассказывали.

– И что ты будешь делать теперь?

– Понятия не имею. Прихожу в себя. За это время у меня накопилось несколько лет неиспользованных отпусков. Могу отдыхать, сколько заблагорассудится. А ещё у меня по разным банкам валяется чёртова уйма денег – жалованье. Могу жить на проценты. Подумываю, не стать ли бездельником. Звучит заманчиво. Однако я быстро устаю от безделья. Представь, мне предложили должность президента, три разных университета предложили! Они там считают, что я учитель. А когда я говорю, что в Боевой школе занимался только игрой, пожимают плечами и не верят. Но есть и другое предложение, поинтереснее.

– Посредник?

– Теперь, когда войнам пришёл конец, пора приниматься за прежние игры. Это будет не работа, а сплошные каникулы. В Лиге всего двадцать девять команд. Смешно. Вдобавок после стольких лет наблюдения за нашими летающими ребятишками футбол для меня выглядит, как первенство среди улиток.

Они рассмеялись. Графф снова вздохнул и подтянул ногой маленький плот.

– Этот плот. Ты, конечно, не можешь на нём плавать.

Графф покачал головой.

– Его построил Эндер.

– Ах да. Ты же его сюда привозил.

– Все это хозяйство переписано на его имя. Я проследил за тем, чтобы он получил награду. Он никогда не будет нуждаться в деньгах.

– Если они позволят ему вернуться, чтобы воспользоваться ими.

– Никогда не позволят.

– Несмотря на то что Демосфен требует его немедленного возвращения?

– Демосфен больше ничего не требует.

Андерсон поднял бровь.

– Что бы это значило?

– Демосфен ушёл в отставку. Навсегда.

– Ты что-то знаешь, старый хрыч. Пари держу, ты знаешь, кто Демосфен.

– Кто был Демосфеном.

– Расскажи.

– Нет.

– Графф, ты становишься неприятен.

– Я всегда таким был.

– Расскажи хотя бы почему. Многие из нас думали, что когда-нибудь Демосфен станет Гегемоном.

– У него никогда не было никаких шансов. Нет, толпа собранных Демосфеном кретинов-политиков никогда не убедит Гегемона вернуть Эндера на Землю. Никогда. Мальчик слишком опасен.

– Да ему же только одиннадцать. Нет, уже двенадцать.

– И потому он ещё более опасен. Его так легко контролировать. Во всём мире имя Эндера произносят с восхищением, страхом и любовью. Бог-ребёнок, чудотворец, мальчик, державший в руках судьбу человечества. Убийца. Любой кандидат в тираны, будет стремиться заполучить его, поставить во главе своей армии, чтобы все остальные либо перебежали на его сторону, либо в ужасе сдались. Если Эндер вернётся на Землю, он захочет отдохнуть, прожить мирно остаток своего детства. Но они не оставят его в покое.

– Понятно. Кто-то объяснил это Демосфену.

– Наоборот, – усмехнулся Графф. – Демосфен объяснил это одному человеку. Одному типу, который при помощи Эндера смог бы не только захватить власть над Землёй, но и примирить людей со своей властью.

– Кто это?

– Локи.

– Но именно Локи убедил всех, что Эндеру лучше пока оставаться на Эросе.

– Видимость всегда обманчива.

– Это слишком сложно для меня, Графф. Дайте мне игру. Хорошие честные правила. Судей. Старт и финиш. Победителей и проигравших. А потом пусть все идут по домам – к жёнам и детям.

– Слушай, подбрасывай мне время от времени пару билетиков на самые интересные матчи.

– Ты не собираешься уходить в отставку?

– Нет.

– Тебя переводят в аппарат Гегемонии, да?

– Я новый министр по делам колоний.

– Они таки начали.

– Начнём, как только получим доклады от разведчиков из бывших колоний жукеров. Придём на готовенькое; плодородная почва, дома, заводы – все на месте, только жукеры мертвы. Очень удобно. Мы отменяем законы, ограничивающие рост населения.

– Которые все ненавидят лютой ненавистью.

– А всех этих третьих, и четвёртых, и пятых мы посадим на корабли и отправим к известным и неизвестным мирам.

– Ты думаешь, люди поедут?

– Ещё как… Они всегда едут. Всегда находятся желающие. Те, кто хочет построить новую жизнь в новом мире. Лучшую.

– А почему, чёрт возьми, новой жизни не быть лучшей?

Сначала Эндер верил, что его привезут на Землю, как только всё немножечко успокоится. Но всё уже успокоилось, год назад как успокоилось, и теперь стало совершенно ясно, что никто не хочет его возвращения, что легче использовать в политических интересах имя и миф, чем живого, не очень уживчивого мальчика из плоти и крови.

И ещё был треклятый военный суд над полковником Граффом. Тщетно адмирал Чамраджнагар пытался помешать Эндеру смотреть. Эндер тоже получил чин адмирала, и это был один из редких случаев, когда он воспользовался новыми привилегиями. Так что он внимательно просмотрел видеозаписи драк со Стилсоном и Бонзо Мадридом, видел всё, включая фотографии трупов крупным планом, слышал, как психологи и юристы решают, убийство это или самозащита. Эндер составил своё мнение на этот счёт, но его никто не спрашивал. Процесс ставил под удар его самого. Обвинитель оказался слишком умён, чтобы напасть на Эндера открыто, но пытался выставить его извращенцем, мерзавцем, сумасшедшим убийцей.

– Не обращай внимания, – сказал Мэйзер Ракхейм. – Политиканы боятся тебя, но им не удастся запачкать твою репутацию. Это произойдёт только лет через тридцать, когда тобой займутся историки.

Эндеру была безразлична его политическая репутация. Внешне бесстрастный, он следил за процессом и забавлялся в душе. «Я убил во время войны десять миллиардов жукеров, таких же живых разумных существ, как люди, они и не думали начинать новую атаку… и никто не считает это преступлением».

Убийства висели на нём свинцовым грузом, и смерти Стилсона и Бонзо были не тяжелее и не легче прочих.

Итак, придавленный страшным бременем, Эндер тянул пустые месяцы, ждал, когда мир, который он спас, разрешит ему вернуться домой.

Один за другим друзья неохотно покидали его, улетали вниз, к домам и семьям, чтобы быть встреченными как герои в своих родных городах. Эндер всегда смотрел трансляции этих встреч: он был тронут похвалами Эндеру Виггину, который научил их всему, научил и привёл к победе. Но стоило им заикнуться о возвращении Эндера, как эту часть плёнки вырезали, чтобы просьба не была услышана.

Какое-то время единственным занятием на Эросе были уборка и ремонт после кровавой Войны Лиги и приём сообщений с бывших боевых, а теперь просто космических кораблей, исследовавших колонии жукеров.

Но сейчас на Эросе все по уши ушли в работу, а в тоннелях толпилось больше народу, чем во время войны. Эрос превратился в пункт сбора колонистов, готовых заселить опустевшие миры жукеров. Эндер помогал местному персоналу, насколько ему позволяли. Взрослые как-то упускали из виду, что этот двенадцатилетний мальчик и в мирное время может проявить себя с тем же блеском, что и на войне. Но Эндер был терпелив и не сердился, когда им пренебрегали, он научился вносить предложения и проталкивать свои планы через тех немногих взрослых, что прислушивались к нему. Его не интересовала слава, а только результат.

Единственное, чего он не мог выносить, это преклонения колонистов. Он научился избегать тех тоннелей, где они жили, потому что его всегда узнавали – весь мир теперь знал его в лицо, – и кричали от радости, и обнимали, и поздравляли, и показывали детей, названных в его честь, и говорили, что он так молод, даже сердце щемит, что они не винят его в убийствах, что это не его вина, что он ещё совсем ребёнок.

Он прятался от них как только мог.

Впрочем, от одного колониста ему не удалось скрыться.

В тот день он улетел с Эроса, отправился на челноке к новой станции межзвёздного запуска, где учился чинить корпуса кораблей в открытом космосе. Чамраджнагар выговаривал ему, что офицерам не подобает работать руками, но Эндер рассмеялся и сказал, что та профессия, которую он освоил, больше не пользуется спросом, пора осваивать новую.

Его вызвали через радиопередатчик в шлеме скафандра и сказали, что его хотят видеть, как только он вернётся на корабль. Эндер не хотел никого видеть, а потому не торопился. Он кончил монтировать щит для корабельного анзибля, вытащил свой крюк, пролетел вдоль борта корабля и нырнул в люк.

Она ждала его прямо у дверей раздевалки. Мгновение он злился, что эти мерзавцы впустили колонистку туда, где он надеялся быть один, потом поднял глаза и понял, что, стань эта молодая женщина девочкой, он бы узнал её.

– Валентина.

– Привет, Эндер.

– Что ты здесь делаешь?

– Демосфен вышел в отставку. Я улетаю с первым транспортом в колонию.

– Дорога займёт пятьдесят лет.

– Два года по корабельному времени.

– Но если ты захочешь вернуться, все, кого ты знаешь на Земле, давно уже будут мертвы.

– Я подумала об этом. Но надеялась, что кое-кто из знакомых на Эросе полетит со мной.

– Я не собираюсь жить на планете, которую мы украли у жукеров. Я хочу только вернуться домой.

– Эндер, ты никогда не вернёшься домой. Я позаботилась об этом, прежде чем улетела.

Он молча смотрел на неё.

– Я говорю это тебе сейчас. Если ты хочешь ненавидеть меня, будешь хотя бы знать почему.

В маленькой каюте, отведённой Эндеру на межзвёздной станции, она все объяснила. Питер хотел, чтобы брат вернулся на Землю, чтобы Совет Гегемонии гарантировал ему защиту.

– Видишь ли, Эндер, на сегодня дела обстоят так, что подобное решение отдало бы тебя полностью в руки Питера. Половина Совета, виляя хвостом, бросается исполнять его желания. А те, кто не превратился ещё в домашних зверюшек Локи, опасаются противоречить ему.

– Они знают, кто он?

– Да. Широкая публика не в курсе, но в верхах знают. Это больше не имеет значения. У него слишком много власти, чтобы кого-нибудь беспокоил его возраст. Он делал невероятные вещи, Эндер.

– Я заметил, что договор, который все подписали год назад, носит его имя. Договор Локи.

– Это был прорыв. Питер предложил свою идею через друзей-политиков, и Демосфен поддержал его. Этого-то он и ждал – возможности соединить влияние Демосфена на толпу и власть Локи над умами интеллигенции, чтобы сделать что-нибудь стоящее. Он предотвратил жестокую войну, которая могла тянуться десятилетиями.

– Он хочет стать государственным деятелем?

– Думаю, да. Однажды в припадке цинизма – они нередки – Питер сознался, что, позволь он Лиге развалиться, мир пришлось бы покорять по кусочкам. А пока существует Гегемония, он может добиться этого одним махом.

Эндер кивнул.

– Таким я его помню.

– Смешно, правда? Что Питер спас миллионы жизней?

– Тогда как я погубил десятки миллионов.

– Я не это имела в виду.

– Он хотел использовать меня?

– Да, у него были виды на тебя, Эндер. В день твоего прибытия он собирался выйти из подполья. Он встретил бы тебя на космодроме перед видеокамерами. Старший брат Эндера Виггина, великий Локи, созидатель мира. Рядом с тобой он казался бы совсем зрелым. И ваше внешнее сходство теперь велико как никогда. После этого ему было бы совсем нетрудно взять власть.

– Почему же ты остановила его, помешала?

– Эндер, ты не был бы счастлив прожить жизнь пешкой, орудием Питера.

– Я всегда был чьей-то пешкой.

– Я тоже. Я показала Питеру собранные мной доказательства, достаточные, чтобы в глазах общественности он выглядел психопатом и убийцей. Цветные фотографии замученных им белок и записи монитора – то, как он обращался с тобой. Потребовалось много времени и труда, чтобы собрать всё это, но зато, ознакомясь с документами, он был готов исполнить мои желания. А желала я свободы для тебя и для себя.

– Моё понимание свободы расходится с жизнью в доме убитых мной людей.

– Эндер, что сделано, то сделано. Их миры теперь пусты, а наш переполнен. И мы можем принести на эти планеты то, чего не знали жукеры. Там будут города, полные людей, людей, живущих собственной жизнью, по-своему любящих и ненавидящих. На всех планетах жукеров происходило одно и то же, одна незамысловатая история, а мы принесём множество историй и будем импровизировать, придумывая новый конец, день за днём. Эндер, Земля принадлежит Питеру. И если ты не пойдёшь со мной, он затянет тебя туда и будет использовать, пока ты не пожалеешь, что родился. Это твой единственный шанс убежать.

Эндер молчал.

– Я знаю, о чём ты думаешь, Эндер. Тебе кажется, что я пытаюсь управлять тобой. Как Питер, как Графф.

– Была такая мысль.

– Добро пожаловать в человеческую расу. Никто не управляет своей жизнью. Единственный выбор – отдать свою судьбу в руки хороших, любящих тебя людей. Я прилетела сюда не потому, что мечтаю о поприще колонистки. Я здесь потому, что провела всю жизнь рядом с братом, которого ненавидела. А теперь хочу узнать брата, которого люблю, пока не поздно, пока мы ещё дети.

– Мы уже не дети.

– Ты ошибаешься, Эндер. Думаешь, что вырос, устал, износился, но в глубине души ты такой же ребёнок, как и я. Мы будем держать это в секрете от всех остальных. Пока ты будешь управлять колонией, а я – писать книги по политической философии, никто и не догадается, что во мраке ночи мы пробираемся в комнату друг к другу, чтобы играть в фантики или драться подушками.

Эндер рассмеялся, но всё же успел поймать фразу, брошенную слишком небрежно, для того чтобы быть случайной.

– Управлять колонией?

– Я же Демосфен, Эндер. Я ушла, хлопнув дверью, оповестив публику, что вера в необходимость колонизации призывает меня улететь первым же кораблём. А министр по делам колоний, бывший полковник по фамилии Графф, объявил, что первый корабль поведёт великий Мэйзер Ракхейм, а губернатором колонии станет Эндер Виггин.

– Они бы хоть меня спросили.

– Вот я тебя и спрашиваю.

– Но объявление?

– Пока не было. Объявят завтра. Если ты примешь предложение. Мэйзер уже согласился.

– Расскажешь всем, что ты и есть Демосфен? Четырнадцатилетняя девочка?

– Будет известно только, что Демосфен улетел первым кораблём. И пусть они ещё пятьдесят лет роются в списке пассажиров, пытаясь докопаться, кто из колонистов был великим демагогом Века Локи.

Эндер рассмеялся и покачал головой.

– Ты развлекаешься вовсю, Вэл.

– А почему бы и нет?

– Ладно, – вздохнул Эндер. – Я еду. Даже согласен стать губернатором, если ты и Мэйзер будете мне помогать. Здесь меня, мягко говоря, недооценивают.

Валентина взвизгнула от удовольствия и обняла его. Типичная картинка: девочка-подросток получила от младшего брата долгожданный подарок.

– Вэл, – остановил её восторги Эндер. – Я хочу прояснить одну вещь. Я еду не из-за тебя. Не ради карьеры губернатора. И не от скуки. Я знаю о жукерах больше, чем кто-либо из живущих, и, если поеду с тобой, смогу узнать ещё. Я украл у них будущее и могу вернуть хотя бы часть долга, не дав умереть их прошлому.

Перелёт оказался долгим. К тому времени, как они достигли цели, Вэл уже окончила первый том «Истории Нашествий» и передала его на Землю по анзиблю от имени Демосфена. А Эндеру удалось завоевать кое-что получше слепого обожания пассажиров-колонистов. Когда они узнали его ближе, благоговейных страх сменился любовью и уважением.

Эндер действительно принял должность губернатора и управлял, чаще убеждая, чем приказывая. Там хватало тяжёлой работы: чтобы выжить, колония должна была перейти на самообеспечение. Но самым важным из всех его занятий – это признавалось всеми – оставались исследования. Он разбирался с наследством жукеров, искал среди чужих зданий, машин, полей то, что сейчас или со временем может пригодиться людям. Здесь не нашлось книг – жукеры в них не нуждались. Всё, что хранила вечно живая память, мысли, не облечённые в слова, знания, всё погибло вместе с ними. Но все ли?..

Мощные перекрытия сараев и загонов для скота подсказали Эндеру, что зимы будут суровыми, снежными. Высокие изгороди из заострённых кольев, ощетинившиеся шипами, навели на мысль, что здесь водятся крупные травоядные, которые могут расправиться с урожаем, и не менее крупные хищники, представляющие опасность для людей и скота. Осмотрев же развалины мельницы, Эндер понял, что отвратительного вкуса фрукты, растущие в уже одичавших садах, можно высушить, перемолоть – и получится прекрасная мука. А ещё он нашёл котомки, в которых носили детей с собой на поля. Пусть жукеры и не обладали индивидуальностью, они любили детей.

Годы шли, жизнь устраивалась. Люди жили и деревянных домах на поверхности планеты, а подземные города жукеров использовали под склады и фабрики. Колонией теперь управлял Совет, переизбиравшийся ежегодно, и Эндер, хотя люди все ещё называли его губернатором, на самом деле исполнял лишь функции судьи. Он сталкивался с преступлениями и ссорами, с людьми любящими и теми, кто не любит никого. Повседневная жизнь засасывала, и никто уже особенно не интересовался новостями, приносимыми анзиблем. Имена, популярные на Земле, ничего не значили для колонистов, за исключением имени Питера Виггина, Гегемона Земли. Анзибль извещал только о мире и процветании, о больших кораблях, покидавших границы Солнечной системы и уходивших за кометный щит, чтобы заполнить людьми оставленные жукерами миры. Скоро и на этой планете, планете Эндера, возникнет ещё одна новая колония, у первопроходцев появятся соседи, они уже на полпути сюда, но это никого не беспокоило. Старожилы помогут новеньким, когда они прилетят, научат их всему, что те должны знать. Впрочем, первопоселенцев теперь гораздо больше интересовало, кто на ком женится, кто болен и кто здоров, когда сеять и «почему это, спрашивается, я должен ему платить, если этот проклятущий телёнок издох через три недели после того, как я его получил».

– Они стали людьми земли, – говорила Валентина. – Здесь уже никого не интересует, что Демосфен отослал сегодня по анзиблю седьмой том своей «Истории». На этой планете никто его не прочтёт.

Эндер нажал кнопку, и компьютер вывел на экран следующую страницу.

– Очень прозорливо, Валентина. А сколько томов ещё осталось написать?

– Один. Историю Эндера Виггина.

– И что ты будешь делать? Подождёшь, пока я умру?

– Нет, буду писать и писать, а когда дойду до нынешнего времени, остановлюсь.

– У меня есть идея получше. Окончи книгу днём последнего боя. С тех пор я ничего не сделал для истории.

– Может быть, – сказала Валентина. – А может, и нет.

Анзибль принёс известие, что кораблю, несущему новую партию колонистов, осталось лететь только год. Эндера просили подыскать место, где новички могли бы поселиться. Не слишком далеко от старой колонии, чтобы можно было торговать, и не очень близко: у пришельцев было своё правительство. Эндер взял вертолёт и полетел осматривать окрестности. Он прихватил с собой одного из бойких мальчишек, одиннадцатилетнего паренька по имени Абра; мальчугану было всего три года, когда основали колонию, и он не помнил другого мира. Они с Эндером улетали так далеко, как позволял запас топлива, на ночь разбивали лагерь, а утром шли на разведку пешком.

На третье утро у Эндера возникло смутное подозрение, что он уже однажды побывал в этом месте. Он огляделся: ерунда, никогда он здесь не был и пейзаж этот видит впервые. Он позвал Абру.

– Эй, Эндер! – откликнулся мальчик, стоявший на вершине низкого холма. – Иди сюда!

Эндер вскарабкался на холм, песок и мелкие камешки летели из-под ног. Абра смотрел куда-то вниз.

– С ума сойти. Глазам своим не верю, – бормотал он.

Холм оказался полым. Внутри него лежала глубокая ложбина, наполненная водой; над ней опасно наклонялись крутые своды, чем-то напоминавшие ребра. В одну сторону от неё тянулись две гряды, образующие V-образную долину, с другой поднималась белая скала, напоминавшая череп, изо рта которого росло дерево.

– Как будто здесь умер великан, – заметил Абра, – и земля поднялась, чтобы укрыть его скелет.

Теперь Эндер знал, почему пейзаж показался ему знакомым. Тело Великана. Он слишком часто играл здесь ребёнком, чтобы не узнать место. Но всё равно, быть этого не может! Компьютер Боевой школы не мог видеть этого. Эндер поднял к глазам бинокль и устремил взгляд в известном ему направлении, одновременно боясь и надеясь, что увидит ещё одну принадлежность знакомого места.

Качели и горки. Трещотки. Карусель. Всё заросло травой, но очертания те же.

– Кто-то построил всё это, – прошептал Абра. – Посмотри на череп. Это же не скала, он из бетона.

– Знаю. Они построили его для меня, – ответил Эндер.

– Что?

– Я знаю это место, Абра. Жукеры построили его для меня.

– Когда мы прилетели сюда, все жукеры уже были пятьдесят лет как мертвы.

– Ты прав. Это невозможно. Но я знаю, что говорю. Абра, мне не следует брать тебя с собой. Это может быть опасно. Если они знают меня достаточно хорошо, чтобы построить такое, они могут…

– Может быть, они хотят рассчитаться с тобой?

– За то, что я убил их…

– Так не ходи туда, Эндер. Не делай того, что они хотят от тебя.

– Если они хотят отомстить, Абра, у меня нет возражений. Но, может, дело не в этом. Наверное, они пытались поговорить со мной. Написали мне записку.

– Они же не умеют писать. Не знают, что это такое.

– Наверное, научились, прежде чем умерли.

– Ладно, но я не собираюсь сидеть здесь и ждать у моря погоды. Я отправляюсь с тобой.

– Нет. Ты слишком мал, чтобы рисковать…

– Пошёл ты, Эндер Виггин. Не говори мне, что может одиннадцатилетний.

Они сели в вертолёт и полетели над детской площадкой, над синим лесом, над колодцем из нетёсаного камня, одиноко стоявшим на поляне. А потом перед ними возник утёс, на вершине его виднелся выход из пещеры и маленькая ровная площадка – смотровая площадка за Концом Мира. А вдалеке, точь-в-точь как в Игре Воображения, поднимались в небо лёгкие башни замка.

Он посадил вертолёт.

– Не ходи за мной. Если через час меня не будет – лети домой.

– Фиг тебе, Эндер, я иду с тобой.

– Сиди тихо, Абра, или я накормлю тебя грязью.

Абра понял, что, несмотря на весёлый тон, Эндер вовсе не шутит. И остался.

Стены башни были изъедены временем, местами камни вывалились из гнёзд, образуя уступы. Жукеры хотели, чтобы он попал внутрь.

Комната оказалась такой, какой ей полагалось быть. Эндер посмотрел на пол, рассчитывая увидеть змею, но там лежал только коврик с вышитой на нём змеиной головой. Имитация, а не дубликат; для народа, не знавшего даже понятия «искусство», жукеры справились замечательно. Они вытащили все эти образы из сознания Эндера, через пропасть в десятки световых лет они дотянулись до него и проникли в сны. Зачем? Конечно, чтобы привести в эту комнату. Чтобы оставить послание. Но где же послание и как Эндер сможет его прочесть?

На стене висело зеркало. Тусклый блеск полированного металла. В центре процарапаны контуры человеческого лица. «Это они пытались изобразить то, что я каждый раз видел в зеркале».

И, глядя в тусклое кривое зеркало, он вспоминал, сколько раз крушил его, сколько раз из потайной ниши на него бросались змеи, чтобы вонзить в тело ядовитые клыки.

«Как хорошо они меня знают, – удивился Эндер. – Достаточно хорошо, чтобы понимать: я не боюсь смерти, наоборот, часто думаю о ней. Достаточно хорошо, чтобы быть уверенными, что страх смерти не помешает мне снять зеркало со стены».

Он подошёл к зеркалу, ухватился и вынул лист из стены. Ничего не произошло. Никто и не думал атаковать его. В нише лежал белый шёлковый комок, из которого здесь и там торчали концы ниток. Яйцо? Нет. Куколка королевы жукеров, уже оплодотворённой самцами-личинками и готовой произвести на свет сто тысяч жукеров, рабочих-самцов и нескольких королев. Эндер почти видел тёмные тоннели, брачную комнату, где по стенам висят похожие на слизняков самцы, видел, как огромный взрослый жукер вносит на руках малютку королеву, как самцы по очереди касаются её, и бьются в экстазе, и падают, умирая, на гладкий каменный пол. А затем новую королеву приносят к ногам старой – прекрасного существа, завёрнутого в мягкие, шуршащие, сверкающие крылья, уже не годные для полёта, но ещё отмеченные печатью величия. И старая королева целует свою дочь на ночь, погружая её в сон нежнейшим на свете ядом, а затем одевает в шёлковый кокон и приказывает ждать, а когда исполнится срок, стать собой, королевой, новым городом, новым миром, даровать жизнь другим королевам и мирам…

«Откуда я знаю всё это? – удивился Эндер. – Ведь всё это проходит передо мной, как собственные воспоминания».

И, словно в ответ, перед его глазами встала картина первого сражения с флотом жукеров. Раньше он видел его на имитаторе, а теперь смотрел на сражение глазами сотен жукеров, глазами их королевы. Флот построился в шар, а затем из темноты космоса налетели вражеские истребители, и Маленький Доктор превратил всех жукеров во вспышку света. Он переживал чувства королевы. Смерть пришла слишком быстро, чтобы не только избежать, но даже понять её. В памяти не было ни боли, ни страха. В сознании королевы плыла печаль, нечто вроде тихого отчаяния. Её тоска не вылилась в слова, но эти слова чётко сложились в мозгу Эндера. Глядя на людей, пришедших убивать, королева думала: «Они не простили нас. Теперь, конечно, мы умрём».

– Как возвратить вас к жизни? – спросил он.

Королева из шёлкового кокона не могла ответить ему словами, но, когда он закрыл глаза и сосредоточился, откуда-то из глубины сознания пришли новые образы. Кокон нужно положить в прохладное место, тёмное и тихое. Там должна быть вода, чтобы куколка не пересохла. Нет, нет, не просто вода, а вода, смешанная со смолой одного дерева. Вода должна быть тёплой, чтобы внутри кокона началась реакция. Несколько недель куколка внутри кокона будет постепенно изменяться. А потом, когда кокон потемнеет и станет пыльно-коричневым, Эндер должен разрезать шёлк и помочь маленькой и хрупкой королеве появиться на свет. Он видел, как берет её за переднюю лапку и помогает перебраться из вод её рождения в гнездо, мягкое, устланное высохшими листьями. «И я оживу, – всплыло в мозгу. – Я проснусь. И дам жизнь тысячам и тысячам моих детей».

– Нет, – сказал Эндер. – Я не могу.

Он воспринял немой вопрос и ответил на него:

– Твои дети стали чудовищами наших кошмаров. Если я разбужу тебя, вас снова убьют.

В его мозгу пронеслись десятки картин того, как жукеры убивают людей, с ними пришло столько горя, такая боль, что он не смог вынести этого и заплакал.

– Если ты сможешь передать другим людям свои чувства, как передала их мне, может быть, они простят вас.

«Только я, – понял он. – Они отыскали меня по лучу анзибля, прошли по этому лучу и проникли в мозг. Агония мучительных снов открыла им мою суть, хотя днём я продолжал убивать их. Они поняли: я боюсь их и не знаю, что идёт настоящая война. За несколько последних недель они построили для меня это место – тело Великана, и детскую площадку, и утёс за Концом Мира, чтобы глаза и память привели меня в башню. Я единственный, кого они знают. Они могут говорить только со мной или через меня».

«Мы совсем как вы, – вспыхнуло в мозгу. – Мы не хотели убивать, а когда поняли, что убиваем, ушли навсегда. Мы считали себя единственной разумной расой во Вселенной, пока не встретили вас. Не ожидали встретить мыслящих среди одиноких животных, неспособных делить с другими свои сны. Как мы могли знать? Если бы мы знали, то пришли бы с миром. Верь нам, верь нам, верь нам…»

Эндер засунул руку в нишу и вытащил кокон. Он был слишком лёгок, чтобы хранить в себе надежду, всё будущее некогда великой расы.

– Я заберу тебя и унесу, – сказал Эндер. – Я полечу. Из мира в мир, с планеты на планету. Пока не найду время и место, где ты сможешь проснуться. Где никто не тронет тебя. И я расскажу людям историю твоего народа, чтобы они поняли и со временем простили вас, как вы простили меня.

Он завернул шёлковый кокон в куртку и выбрался из башни.

– Что там было? – спросил Абра.

– Ответ.

– На что?

– На мой вопрос. – Это было всё, что Эндер сказал ему. Они вели поиск ещё пять дней и наконец нашли подходящее место для новой колонии далеко на юго-восток от башни.

Через много недель Эндер пришёл к Валентине и попросил прочесть написанное им. Она вызвала из корабельного компьютера нужный файл и стала читать.

Повествование шло от лица королевы улья, которая рассказывала историю своего народа: чего хотели жукеры и что они сделали. «Вот наши ошибки и преступления, вот наше величие, мы не хотели вам зла и прощаем вам нашу смерть». Рассказ начинался с появления первой искры разума на планете и кончался пожаром последней войны, уничтожившей их родной дом. Он был скуп, как древнее сказание. Эндер поведал о великой матери, что первой решила растить и воспитывать новую королеву, вместо того чтобы убить или изгнать её. Сколько раз приходилось ей уничтожать плоть от плоти своей, частицу себя, пока наконец она не родила дочь, способную оценить её тягу к гармонии. Такого ещё не видел их мир: две королевы любили друг друга и помогали друг другу, вместо того чтобы сражаться. Их улей был сильнее любого другого. Они процветали и дали жизнь множеству дочерей, что разделили с ними новый мир. Это было начало мудрости.

«Если бы мы только могли объясниться с вами! – говорила устами Эндера королева. – Но этого не случилось, и мы просим только об одном: чтобы в вашей памяти мы остались не врагами, а родичами, с которыми столкнули вас Судьба, Эволюция, Бог… Если бы мы пришли друг к другу с добром, если бы не стали убивать… Но всё же мы приветствуем вас как друзей, как гостей. Придите в наш дом, дочери Земли, собирайте урожай с наших полей, живите в наших городах. Теперь вы – наши руки. Делайте то, что уже не можем делать мы. Живите за нас. Цветите, деревья, зеленейте, поля, даруйте им тепло, солнца, будьте плодородными, планеты. Люди, вы – это мы, мы удочерили вас, живите здесь, вы пришли домой».

Книга, которую написал Эндер, была короткой, но в неё вошло всё то зло и всё то добро, что знала королева жукеров. Эндер подписал её не своим именем, а псевдонимом: Голос Тех, Кого Нет.

Без излишней шумихи книгу опубликовали на Земле, и она переходила из рук в руки, пока не стало очевидным, что её прочитали все. Многие пытались жить заветами книги и, хороня близких, вставали у могилы, чтобы стать Голосом Тех, Кого Нет, исповедаться за ушедшего из жизни, не скрывая вины и не претендуя на добродетели. Люди, посещавшие эти службы, часто находили их слишком жестокими и растравляющими душу, но было множество других, кому казалось, что жизнь, несмотря на горе и ошибки, всё-таки стоящее дело, и, когда они умирали, Голос говорил за них правду.

На Земле просто стало одной религией больше. Но для тех, кто путешествовал по великой тёмной пещере космоса, кто жил в тоннелях королевы улья и собирал урожай с её полей, это была единственная вера. Ни одна колония не обходилась без своего Голоса.

Никто не знал, да и не хотел знать, кто был настоящим, первым Голосом. Да и сам Эндер не собирался никому раскрывать это.

Когда Валентине исполнилось двадцать четыре, она закончила последний том своей «Истории Нашествий». Она включила в приложение полный текст маленькой книжки Эндера, но не сообщала, кто её написал.

По анзиблю к ней дошли слова старого Гегемона: Питеру Виггину было уже семьдесят семь лет, и у него отказывало сердце.

– Я знаю, кто написал эту штуку, – сказал Питер. – Если он смог стать голосом жукеров, он сможет говорить и за меня.

Через пятьдесят световых лет по анзиблю говорили Эндер и Питер. И Питер выцеживал по капле истории своих дней и лет, доброты и жестокости. И когда он умер, Эндер написал вторую книгу и опубликовал под тем же псевдонимом. Книги назывались «Королева Улья» и «Гегемон» и, конечно, стали выполнять роль священного писания.

– Давай улетим, – сказал однажды Эндер Валентине, – и будем жить вечно.

– Так не бывает, – ответила она. – Есть чудеса, которые не может сотворить даже теория относительности.

– Нам нужно лететь. Я почти счастлив здесь.

– Так оставайся.

– Я так долго жил с моей болью, что теперь не могу без неё.

И они сели на космический корабль и полетели из мира в мир. И где бы ни останавливались, он всегда был Эндрю Виггином, бродячим Голосом Тех, Кого Нет, а она – его сестрой Валентиной, летописцем живущих. И всегда и всюду Эндер возил с собой маленький сухой шёлковый кокон. Он искал планету, где королева сможет проснуться и жить в мире. Поиск его был долог.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 502 | Нарушение авторских прав