АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

РАЗВИТИЕ ПСИХОГЕНЕТИКИ В МИРОВОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ

Начало психогенетики как науки об этиологии индивидуальных различий больше всего связано с именем английского ученого Ф. Галь-тона, о котором К.А. Тимирязев писал как об «одном из оригиналь­нейших ученых исследователей и мыслителей современной Англии» [148; с. 406].

Ф. Гальтон был двоюродным братом* Ч. Дарвина, разносторонне образованным и одаренным человеком. В молодости он очень много путешествовал, увлекался географией и этнографией. За исследование тропической Южной Африки был награжден золотой медалью Гео­графического общества, избран в Королевское общество (что было равносильно избранию в Академию наук). Он занимался топографи­ей, метеорологией, антропологией, а в 1865 г. опубликовал статью «Наследственный талант и характер», положившую начало серии ра­бот по наследственности у человека. И.И. Канаев отмечает почти сим­волическое обстоятельство: эта статья появилась в том же году, когда Г. Мендель в Брюннском обществе естествоиспытателей доложил об открытых им законах наследственности. А в 1869 г. вышла в свет книга Гальтона «Наследственный гений: исследование его законов и по­следствий». (На русском языке она впервые была издана в 1875 г., правда, в несколько сокращенном варианте, под названием «Наслед­ственность таланта, ее законы и последствия», и теперь, в 1996 г. переиздана вновь.) В этой книге Ф. Гальтон пытался решить проблему наследуемости одаренности, анализируя родословные выдающихся деятелей науки, юриспруденции, спорта, военного дела, искусства,

* Точнее, полукузеном, так как у них был один дед, но разные бабки.

«государственных людей» и многих других с помощью, как мы те­перь сказали бы, генеалогического метода психогенетики (см. о нем в гл. VII, VIII).

Выделив три степени даровитости и одновременно использовав экзаменационные оценки, полученные поступавшими в Королевс­кую военную коллегию, он применил к этому материалу уже суще­ствовавший тогда закон Кетле (1796-1874) — «закон уклонения от средних величии». По аналогии с распределением роста людей он пред­положил «существование некоторого постоянного среднего уровня умственных способностей, отклонение от которого как в сторону ге­ниальности, так и в сторону идиотизма должно следовать закону, уп­равляющему уклонением от всякого рода средних величин» [35; с. 29]. Результаты он резюмировал так: «...мы приходим к неоспоримому, хотя, быть может, и неожиданному для нас заключению, что люди выдаю­щейся даровитости по отношению к посредственности стоят настолько же высоко, насколько идиоты стоят ниже ее» [35; с. 33] (т.е. намечено Гауссово распределение людей по «умственным дарованиям»).

Затем Ф. Гальтон перешел к анализу родословных трехсот семейств, насчитывавших до 1000 выдающихся людей, в числе которых 415 зна­менитых. «Если только существует нечто вроде положительного зако­на о распределении гения в семействах, — писал Гальтон, — то он, очевидно, должен обнаружиться при статистическом изучении тако­го значительного числа примеров» [35; с. 208]. И статистика показала, что в 300 семьях, давших более одного «замечательного человека», таковых насчитывалось 977, и они пo-разному распределялись между областями деятельности и разными степенями родства. Первому фак­ту Ф. Гальтон не придал большого значения, поскольку либо видел различные объективные причины, мешавшие, например, полковод­цам иметь детей, либо считал, что некоторые группы, например поэтов, слишком малы. Второй же факт — снижение числа даровитых людей со снижением степени родства — он констатировал вполне отчетливо, как доказательство наследственной природы таланта.

Биологической теорией для объяснения полученных свидетельств наследуемости послужила теория пангенезиса Ч. Дарвина. Согласно дайной теории, человек, как и любой живой организм, состоит из бесчисленного количества независимых частиц — «геммул», которые «управляются исключительно естественным сродством» друг с дру­гом, что и определяет «дивное строение живущей формы» [35; с. 243]. Ф. Гальтон понимал, что эта теория — лишь гипотеза, но считал, что она, тем не менее, «оказывает огромную услугу для всех изучающих законы наследственности», поскольку создает единую базу для объясне­ния многочисленных форм воспроизведения. Эта теоретическая база позволяла ему считать, что «в каждом живом существе находится боль­шее количество задатков, чем мы можем определить, и на каждый яв­ный элемент приходится бесчисленное множество скрытых» [там же;

с. 246], т.е. таких, геммулы которых пока вытеснены их антагонистами в борьбе за «точки прикрепления». Она же подвела Ф. Гальтона к мыс­лям о существовании неизменной части наследственности, обеспечи­вающей устойчивое равновесие в органическом мире, и — на этом фоне — «индивидуальной изменчивости». Более того, он в метафори­ческой форме описал и тот феномен, который впоследствии был на­зван в генетике «нормой реакции». В заключительной части книги Ф. Галь-тон поэтически писал: «Мы можем смотреть на каждого индивида как на нечто, не вполне отделившееся от своего источника, как на вол­ну, которая поднялась и приняла известную форму вследствие нор­мальных условий в неизвестном, безграничном океане» [там же; с. 252].

По словам И.И. Канаева, выдающийся английский математик, глава биометрической школы в статистике, ученик и друг Ф. Гальто­на К. Пирсон оценил эту книгу как одну из великих «не столько тем, что она доказывает, сколько тем, к чему она побуждает» [71].

С тех пор проблема наследственности стала центральной в науч­ных интересах Ф. Гальтона. В 1876 г. появилась его статьи «История близнецов как критерий относительной силы природы и воспитания»*, утверждавшая, говоря современным языком, метод близнецов в пси­хогенетике. (На русский язык она не переводилась, но довольно под­робное изложение ее дано в книге И.И. Канаева «Френсис Гальтон».) В статье обсуждаются и вопросы биологии многоплодия, и близнецо­вый метод генетики, и полученные с его помощью данные о роли «природы» и «воспитания» в формировании индивидуальных особен­ностей людей.

К тому времени уже существовали гипотетические представления о том, что близнецы бывают двух типов (в современной терминоло­гии — моно- и дизиготные); эти представления основывались глав­ным образом на изучении эмбриогенеза при многоплодной беремен­ности. Было установлено, что пары близнецов различаются по коли­честву околоплодных оболочек: пары с одним хорионом стали считать однояйцевыми (ОБ), с разными — разнояйцевыми (РБ). Эту точку зрения подтверждали и начавшиеся микроскопические исследования половых клеток и оплодотворения. Однако Ф. Гальтону эти работы были, очевидно, неизвестны, и он самостоятельно сформулировал гипотезу о том, что «туманное слово» «близнецы» объединяет два со­всем разных феномена: развитие детей из разных или из одного яйца. В последнем случае они однополы и имеют одну оболочку. В однопо­лых парах близнецы могут быть очень похожими, мало похожими или

* В некоторых отечественных изданиях использованный Ф. Гальтоном термин nurture переводится как «питание» [напр., 71]. Такой перевод допустим, но в дан­ном контексте более адекватно другое (тоже имеющееся в словарях) значение этого термина — «воспитание», «обучение» и т.п. Поэтому далее будет использо­ваться именно такое его значение.

совсем непохожими. Совершенно ясно, что речь идет о современных монозиготных («однояйцевых», МЗ) и дизиготных («разнояйцевых», ДЗ) близнецах. Факт их существования Ф. Гальтон и использовал, впер­вые в науке, как метод для оценки влияния «природы» и «воспитания».

Он разослал определенное количество анкет с просьбой сообщить некоторые сведения о близнецах: их внешнем сходстве, почерке, ха­рактерах, способностях, манере общаться и т.д. Полученные ответы показали, что 35 пар внешне практически неразличимы, 20 — внут-рипарно непохожи и что первая из этих групп (т.е. МЗ) по психологи­ческим характеристикам имеет значительно большее внутрипарное сходство, чем вторая (т.е. ДЗ).

Очень интересно наблюдение Гальтона об увеличении с возрас­том различий в некоторых близнецовых парах, а также его гипотеза, объясняющая этот феномен тем, что не все унаследованные свойства проявляются сразу, многие из них в молодости «спят», Это вполне соответствует современным представлениям о неодновременной ак­тивности всех частей генома, об их последовательном «включении» и «выключении». «Единственный элемент, который варьирует в различ­ных индивидуумах, но постоянен в каждом из них, это природная тенденция» — таков первый в психогенетике вывод, сделанный Галь-тоном по результатам исследования близнецов [цит. по: 71].

Все это позволило В. Томпсону и Г. Уайльду [425] утверждать, что Ф. Гальтон с большим правом, чем кто-либо другой, может быть на­зван основателем генетики поведения, а его работы вместе с работой Ч. Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных» отнесены ими к I фазе истории генетики поведения.

II фаза — до конца 30-х годов нашего столетия — замечательна успехами в методологии психогенетического исследования. Главное здесь: во-первых, появление надежных способов диагностики зигот-ности близнецов, благодаря чему стало возможным оформление современного близнецового метода как сопоставления моно- и дизи­готных пар [404], и, во-вторых, развитие статистических способов оценки сходства между родственниками, в частности появление про­дукт-момент корреляции К. Пирсона. Дело в том, что, когда речь идет не об альтернативном признаке (например, шестипалости у людей), а о количественном, т.е. о таком, который присущ всем членам популя­ции, только с разной степенью выраженности (например, баллы IQ), возможность количественно оценить сходство и различие в парах лю­дей с разной степенью родства приобретает решающее значение. Кор­реляции К. Пирсона, а затем работы Р. Фишера и С. Райта обеспечили решение этой задачи.

Их работы вместе с работами Ф. Гальтона положили начало гене­тике количественных признаков (иногда ее называют биометричес­кой генетикой), предполагающей решение генетических проблем ва­риационно-статистическими методами (см. гл. VIII). Это был очень важ-

ный момент в истории генетики поведения, ибо нормальные пове­денческие признаки, контролируемые большим числом генов, про­сто не могли изучаться в рамках менделевской генетики, имевшей дело с качественными, альтернативными признаками.

В те же десятилетия появилась и стала развиваться психологичес­кая диагностика. Начало ей положил опять-таки Ф. Гальтон, кото­рый, изучая наследственность таланта, естественно пришел к необ­ходимости измерения психических качеств людей — от сенсорных (в теперешней терминологии) функций до типов мыслительной де­ятельности и характера. Однако основополагающие для психометри­ки понятия «надежность», «валидность» и «шкалирование» были раз­работаны позже, в первые десятилетия нашего века Бине, Спирме-ном, Тестоном и др.

Немецкий психогенетик X. фон Браккен отметил еще один мето­дический успех того периода — появление метода сравнения раздель­но выросших монозиготных близнецов (своеобразного «критического экперимента» психогенетики) [209].

Таким образом, на втором этапе развития психогенетики объеди­нились основные методологические подходы: генетические, психо­метрические и статистические.

В то же время, согласно В. Томпсону и Г. Уайльду, интенсивно шли работы по генетике поведения животных (в том числе лаборатор­ных «чистых линий», специально выведенных по тому или иному по­веденческому признаку). Правда, в основном они преследовали един­ственную цель — установить степень генетической детерминации раз­ных поведенческих признаков (скорости лабиринтного научения, уровня активности, эмоциональности) и мало пытались проникнуть глубже, например, изучить путь от генов к поведению.

В 1958 г. вышла работа «Среда, наследственность и вопрос "как"» американской исследовательницы А. Анастази. Она сыграла важную роль в оформлении самой постановки вопроса: от бытовавшего ранее стремления (хотя не всегда четко формулируемого) выяснить, что в психике человека от наследственности, а что — от среды, А. Анаста­зи предложила перейти к вопросу о том, как взаимодействуют эти два фактора в формировании тех или иных психологических функ­ций [181].

В 1969 г. X. фон Браккен писал: «Прошло время, когда считалось, что индивидуальное «Я» человека определяется исключительно гене­тическими факторами. Чем глубже изучалась проблематика этой обла­сти, тем яснее становилось, что дальнейшее развитие генетической психологии невозможно, если не уделять серьезного внимания усло­виям внешней среды и ее многообразным столкновениям с генети­ческими факторами (то же можно сказать и об изучении воздействий внешней среды)» [209;с. 41]. См. также [30].

Как будет показано дальше, нынешняя генетика подтверждает

справедливость такого подхода: сложных психологических признаков, зависящих только от генетических факторов, нет; все они формиру­ются именно во взаимодействии данного генотипа с данной средой — и общей, и индивидуальной, и именно это взаимодействие должно стать основным предметом изучения.

На третьем этапе — до 60-х годов — проводились генетические исследования интеллекта и разных форм умственных дефектов и пси­хиатрических заболеваний, интенсивно изучалась генетика поведе­ния животных. Вышли четыре больших публикации, в том числе уже упоминавшаяся первая сводка работ — книга Фаллера и Томпсона «Генетика поведения» (I960), во многих странах возникли центры, сконцентрировавшие исследования в этой области, психогенетика «стала хорошо определившейся частью биологической психологии» [с. 207].

Работа В. Томпсона и Г. Уайльда, в которой предложена данная периодизация истории психогенетики, была опубликована в 1973 г. [425].

Что же произошло в психогенетике за последние 25 лет? Каково ее состояние сегодня?

Прежде всего, отметим такие тенденции. Как обычно бывает в развитии любой науки, по мере интенсификации исследований не только накапливаются позитивные знания, но и обнаруживаются ограничения экспериментальных и математических методов, проти­воречия в эмпирическом материале, появляются новые объекты изу­чения. Последние десятилетия в психогенетике ознаменовались и стро­гим выявлением дефектов некоторых методов (например, близнецо­вого, так как получены данные, опровергающие постулат о равенстве средовых воздействий в моно- и дизиготных парах, что, в случае подтверждения, делает невозможным само использование метода), и серьезной экспериментальной проверкой этих сомнений (подроб­нее об этом — в гл. VII). Безусловно доминировавший интерес к пси­хогенетическому исследованию интеллекта, измеряемого различны­ми тестами IQ, постепенно вытесняется изучением изменчивости других характеристик индивидуальности: когнитивных стилей, осо­бенностей темперамента и личности, психофизиологических призна­ков, а главное — генетических и средовых детерминант индивиду­ального развития.

Появляются новые генетико-математические методы (метод пу­тей, структурный анализ), которые позволяют объединить в одной модели результаты, полученные у людей разной степени родства и благодаря этому дающие более точные оценки наследуемости. Особое внимание стали уделять средовому компоненту изменчивости, в час­тности, возрастной динамике генотип-средовых соотношений, гене­тической преемственности последовательных этапов онтогенеза, де­терминантам индивидуальных траекторий развития. Продолжаются, и

более успешно, чем прежде, давно начавшиеся, но бывшие малопро­дуктивными поиски генетических маркёров* — необходимого усло­вия для перехода от популяционных к индивидуальным оценкам.

В разных странах осуществляются многолетние исследовательские программы, включающие диагностику широкого спектра индивиду­альных особенностей, разные возрасты и разные уровни в структуре индивидуальности.

Существуют два международных научных общества, объединяю­щих исследователей в этой области: Международная ассоциация ге­нетики поведения и Ассоциация близнецовых исследований. Они вы­пускают свои журналы: «Генетика поведения» («Behavior genetics») и «Журнал медицинской генетики и гемеллологии»* * («Acta genetica medica et gemellologia»), проводят международные конгрессы, симпо­зиумы, заседания рабочих групп.

Регулярно, начиная с 1960 г., в одном из наиболее серьезных пе­риодических изданий — «Annual Review of Psychology» — публикуют­ся обзоры психогенетических работ. Интенсивность и широта иссле­дований таковы, что еще в 1978 г. ведущие в этой области исследова­тели Дж. де Фриз и Р. Пломин начали свой очередной обзор примерно такими словами: если успешно развивающиеся области науки — это те, где количество публикаций так велико, что один человек не в состоянии их охватить, то генетика поведения развивается все успеш­нее (еще в 1969 г. в обзорной работе X. фон Браккена библиография насчитывала более 1100 названий).

Так обстоит дело в западной науке. Какова история этой области знаний в нашей стране?

Судьба проблемы наследуемости психологических черт здорового человека в отечественной науке драматична. Как и любая междисцип­линарная область знаний, она зависела и от успехов «материнских» наук, и от их заблуждений, и — в данном случае — от их трагической судьбы.

Согласно А.Е. Гайсиновичу, первое в России исследование на­следуемости психологических качеств принадлежит академику Пе­тербургской Академии наук К.Ф. Вольфу (1834-1894). Он занимался «теорией уродов», в частности, вопросом о передаче дефектов по­томству, но писал и о возможности наследования других особеннос­тей, прежде всего темперамента, который «зависит от раздражимос­ти мышечных волокон... крепости или слабости твердых частей... чув­ствительности нервной системы... правильного или затруднительного

* Маркёром называется полиморфный участок ДНК, координаты которого известны, а функции могут быть как известны, так и неизвестны (подробнее о полиморфизме ДНК — в гл. IV).

** Гемеллология — наука о многоплодии.

3*

кровообращения». Более того, «также и добродетели и интеллектуаль­ные качества часто являются наследственными и передаются потом­ству» [34; с. 10*].

Интерес к этой проблеме не угасал в течение всего XIX в., и российская наука активно ассимилировала все, что появлялось в ми­ровой генетике относительно исследования психологических призна­ков. Как уже отмечалось, работа Ф. Гальтона «Наследственность та­ланта» вышла в свет в русском переводе уже в 1875 г.; в 1884 г. была издана книга Т. Рибо «Наследственность душевных свойств», а в 1894 г. в Харькове — его же книга «Различные формы характера», в которой обсуждается дилемма «врожден или приобретен» характер. 1891 г. был отмечен публикациями книги Ф. Гюйо «Воспитание и наследствен­ность» и первой русской работы о близнецах, которая принадлежала перу приват-доцента педиатрии Московского университета Н.Ф. Мил­лера; она так и называлась «О гомологических близнецах».

Одновременно появились переведенные на русский язык работы, положившие начало измерению межиндивидуальной вариативности. В 1869 г. был издан перевод «Социальной физики» А. Кетле, которого наш выдающийся генетик Ю.А. Филипченко [158] считал основате­лем и современной статистики (ему принадлежит учение о средней величине и «уклонениях» от нее, т.е. о распределении величины в вариационном ряду), и учения об индивидуальной изменчивости. А через несколько лет вышла книга ученика Ф. Гальтона, одного из основателей биометрической генетики К. Пирсона «Грамматика на­уки» (к сожалению, в русском издании не обозначен год; второе анг­лийское издание вышло в 1890 г.).

Происхождение индивидуальных особенностей интересовало не только биологов, но и крупных российских антропологов и педагогов. В двухтомнике К.Д. Ушинского [155] есть специальная глава «Наслед­ственность привычек и развитие инстинктов». Он признавал возмож­ность наследования приобретенных «привычек» («особенное значе­ние придается привычке возможностью ее наследственной переда­чи»), под которыми он понимал очень широкий спектр психических явлений [155; с. 215]. Ушинский писал, что «только наследственнос­тью нервных привычек мы и можем сколько-нибудь уяснить себе на­следственность человеческих характеров — факт, который кажется нам совершенно несомненным, хотя, к сожалению, и мало исследован­ным» [там же; с. 220]. К характеру же К.Д. Ушинский относил инди­видуальные особенности «в мыслях, наклонностях, желаниях и по­ступках человека» и считал, что среди них есть и «продукты его соб­ственной жизни», и «продукты наследственных наклонностей и

* Рукопись К. Вольфа «Предметы размышлений в связи с теорией уродов» осталась незавершенной, в таком виде была издана на латинском языке и только в 1973 г. — на русском.

особенностей». Эти последние и могут быть переданы только «через унаследование детьми нервной системы родителей со многими ее как наследственными, так и приобретенными посредством привычки на­клонностями» [там же; с. 220]. И далее он отмечал: «Душа беспрестан­но ищет деятельности, и из двух представляющихся ей деятельностей избирает ту, которая легче для организма, к которой организм более подготовлен наследственно». Именно такая деятельность и будет, как полагал автор, сформировать закрепляемые нервные привычки, пере­даваемые затем потомкам, — этим и определяется, очевидно, семей­ное сходство.

Правда, затем К.Д. Ушинский пришел к выводу, что «наследствен­но передается не самая привычка, а нервные задатки привычки», которые могут впоследствии, в зависимости от обстоятельств, либо развиться, либо заглохнуть. Причем эти житейские обстоятельства оказывают «решительное влияние» на обнаружение наследственных задатков, поскольку в сознании последние не представлены и могут выразиться «только в своих действиях, оставаясь сами вне области сознания». Это рождало у автора аналогию с темными представления­ми, или идеями, Лейбница, которые он (К.Д. Ушинский) предлагал называть лучше «скрытыми идеями», т.е. скрытыми за пределами со­знания (хотя не все они относятся к унаследованным).

Если же иметь в виду, что понятием «привычка» К.Д. Ушинский охватывал весьма широкий спектр психических явлений, что он раз­делял привычку-навык и привычку-наклонность, привычку пассив­ную и привычку как принцип действий и согласно именно этой логи­ке анализировал и онтогенез психики, и становление нравственнос­ти, усвоение знаний и т.д., то придется признать, что за всем этим лежит некоторая наследственно заданная «наклонность». Однако фор­мируется она благодаря наследственному закреплению приобретен­ных «привычек».

В знаменитом «Энциклопедическом словаре» Ф.А. Брокгауза и И. А, Ефрона, в большой статье «Психология», написанной проф. Н.Я. Гротом [23. Т. 50; с. 677-683], говорится о наследственности как «родовой памяти, являющейся основой индивидуального опыта: она есть «готовый для индивидуального опыта запас потенциальных пси­хических состояний и их связей» [23; с. 682]. Способности, таланты, гениальность «рассматриваются как продукты родового накопления опытов и потенциальных запасов психической энергии, развивающи­еся и обнаруживающиеся при благоприятных условиях индивидуаль­ной психической и физиологической жизни» [там же]. Кроме того, в этой статье явления памяти и наследственности связываются с воп­росами о соотношении сознательной и бессознательной душевной де­ятельности, о «наследственных задатках», в форме которых живут в человеке психические состояния.

В том же словаре, в статье «Наследственность» есть отдельная часть

о наследственности психической. Автор статьи проф. Ф.Ф. Петрушевс-кий констатирует, что физиологическая наследуемость «в известных пределах не подлежит сомнению», что же касается психической, то, в силу трудностей ее доказательства, «мнения о ней еще до сих пор не имеют полной определенности» [23; с. 647]. Однако автор признает вполне убедительными статистические доказательства Гальтона и, вслед за ним, Декандоля во Франции, доказавшего, тоже статистическим путем, существование психической наследственности.

Энциклопедическая статья, по определению, отражает наиболее устоявшиеся в данной области взгляды; это максимально справедливо для такого авторитетного издания, каким стала для своего времени 80-томная энциклопедия Брокгауза и Ефрона. Вместе с изложенными выше работами конца XIX в., типичными для рассматриваемой темы, эти энциклопедические статьи говорят о том, что проблема наследу­емости психологических черт была одной из тех, на которых фикси­ровалось внимание российских исследователей. Однако, в соответствии с состоянием современной им генетики, когда экспериментальных доказательств «за» и «против» практически не было, ученые опира­лись на сформировавшиеся к этому времени гипотетические пред­ставления о существовании неких материальных частиц, передающих признаки из поколения в поколение, и на жизненные наблюдения, главным образом, семейного сходства.

Как самостоятельная экспериментальная научная дисциплина ге­нетика в России стала развиваться после 1917 г., когда появились первые научные учреждения, специализированные журналы, фунда­ментальные труды российских генетиков [34]. К 1919 г. в Петроградс­ком университете была создана первая в России кафедра эксперимен­тальной зоологии и генетики, руководителем которой стал Ю.А. Фи-липченко (1882-1930) — один из основоположников отечественной генетики.

Изучение наследственности психологических особенностей чело­века проводилось в двух исследовательских учреждениях: в созданном в 1921 г. Бюро по евгенике* (Петроград) и в Медико-биологическом институте, организованном в Москве в 1924 г. Руководителем Бюро по евгенике также был Ю.А. Филипченко.

В 1922 г. вышел первый номер «Известий Бюро по евгенике», по­священный 100-летию Ф. Гальтона. В нем Ю.А. Филипченко сформули­ровал следующие задачи Бюро: изучение вопросов наследственности

* Представители евгеники, начало которой положил Ф. Гальтон, полагали, что при «правильном» подборе супружеских пар и ограничении воспроизводства больных, умственно отсталых и т.п. людей можно «улучшить» всю человеческую популяцию. Евгеника послужила «научной» основой расизма. Но одновременно в ее рамках развивались и медицинская генетика и генетика человека. (Об этом см. [34, 159] и мн. др.)

(специально в приложении к человеку) с помощью анкет, обследо­ваний, экспедиций; распространение в широких народных массах све­дений о законах наследственности у человека и о целях и задачах евге­ники; советы евгенического характера желающим вступить в брак и вообще всем интересующимся своей наследственностью. Сотрудники Бюро разработали анкеты для сбора генеалогических сведений у раз­ных групп населения.

Статистические результаты анкетирования ученых Петербурга, данные о распределении у них специальных способностей и о сочета­нии последних, математические приемы оценки корреляции между альтернативными признаками, отдельное описание генеалогии 50 выдающихся ученых и даже несколько генеалогических древ — вот общее содержание первого выпуска журнала. Кроме того, в нем дано распределение специальных способностей у ученых разных областей знания; отмечена связь музыкальных способностей с полом при на­следовании и многое другое.

Во втором номере журнала (1924 г.) содержатся результаты такого же анкетирования ленинградских представителей искусства и студен­тов; проанализирована (тоже генеалогическим методом) наследуемость роста и телосложения, близорукости; опубликована и генетико-мате-матическая работа.

В 1925 г. в третьем, и последнем, выпуске журнала с этим названи­ем в статье Т.К. Лепина и соавторов анализируются генеалогия, гео­графия, СЭС и т.д. ста действительных членов Российской Академии наук за 80 лет (1846-1924). В этом же номере опубликована работа Ю.А. Филипченко «Интеллигенция и таланты», смысл которой зак­лючается в следующем. Со времени появления работ Ф. Гальтона не может быть сомнения в том, что таланты не «делаются», а родятся, т.е. в процессе их возникновения «наследственность важнее среды...» [с. 85]. «Пирамида» классов одаренности Гальтона, к сожалению, час­то воспринимается как классовая структура общества, что неверно. Причина одаренности — наследственность. Так называемые «одно­значные» факторы (наследственные), накапливаясь у одной особи, усиливают эффект каждого из них — так наследуются некоторые при­знаки, в том числе и одаренность, разные степени которой обуслов­ливаются количеством «скопившихся» в зародыше подобных одно­значных факторов. Распределение же последних в популяции подчи­няется закону Кетле, т.е. нормальному распределению, поэтому «поставщиками» одаренности являются все классы общества, и, сле­довательно, интеллигенция есть производное всех классов «прежде всего благодаря счастливому сочетанию наследственных зачатков» [там же; с. 95]. Но она слабо размножается и потому нуждается в притоке извне, благодаря чему далее возможен и возврат в положение пред­ков, и сохранение существующего положения. Вероятность того, что «факторы» совпадут второй раз (у потомков), очень низка, поэтому

«выдающиеся таланты ценны для государства сами по себе, а отнюдь не как производители» [там же; с. 94]. Соответственно, считал Ю.А. Фи-липченко, необходимы государственные меры для формирования и поддержания слоя интеллигенции.

Как видим, в те годы деятельность Бюро по евгенике реально представляла собой исследования наследственности психологических признаков, выполненные с использованием генеалогического метода. Вероятно, эти работы могли стать весьма плодотворным руслом, не­избежно войдя в контакт с психологией (возрастной, познавательных процессов и т.д., которые в то время развивались вполне успешно). Однако уже в конце 20-х годов Бюро было преобразовано в Бюро по генетике и переключилось на исследование генетики сельскохозяй­ственных животных и растений. Евгеника как наука скомпрометиро­вала себя из-за экстремизма отдельных ее последователей, и эта ли­ния исследований, по-видимому, прекратилась.

Второе дыхание психогенетика* получила в Медико-биологичес­ком (позднее — Медико-генетическом) институте, но, несмотря на некоторые весьма интересные направления исследований, судьба этого учреждения, а вместе с ним и этой науки в целом сложилась тогда трагически.

В 1928 г. в Медико-биологическом институте была организована Кабинет-лаборатория наследственности и конституции человека, ко­торую возглавил С.Г. Левит. В 1935 г. институт был преобразован в Медико-генетический институт им. A.M. Горького, С.Г. Левит стал его директором, но в 1937 г. был арестован, а институт расформирован (подробно об этом см. [34, 140]).

За время существования лаборатории в институте были выпуще­ны четыре сборника трудов. Первый из них вышел в виде выпуска «Медико-биологического журнала» в 1930 г. с программной статьей С.Г. Левита «Человек как генетический объект и изучение близнецов как метод антропогенетики» [92]. Практически в институте был разра­ботан, на наш взгляд, совершенно новый и впервые истинно науч­ный подход к генетике человека вообще и его психологических осо­бенностей в частности.

С.Г. Левит начал с утверждения о том, что антропогенетику не­правильно отождествлять с евгеникой, а равно неверно считать ее лишь прикладной областью, т.е. наукой «питаемой», основывающей­ся на теоретических предпосылках, которые установлены «экспери­ментальной генетикой», и не способной быть «питающей». Наоборот, генетика человека, как и другие частные главы генетики, способна обогатить общую генетику.

* Термина «психогенетика» еще не существовало, но, думается, то русло работ, о котором пойдет речь, вполне может быть названо именно так.

Достоинства человека как генетического объекта автор усматри­вал в следующем:

— в почти полном отсутствии естественного отбора, что должно привести к «огромному накоплению» менделирующих признаков;

— в возможности относительно точно изучать генетику психичес­ких особенностей, главным образом психических аномалий;

— в гораздо большей изученности физиологии и морфологии; поскольку даже «идеальное фенотипическое сходство признаков не гарантирует их генетической идентичности», такая изученность по­зволяет более надежно идентифицировать изучаемые признаки. Более того, «физиологические и морфологические различия могут получить подтверждение со стороны этого (генетического. — И. Р.-Щ.) анали­за, и таким образом дифференциация признаков в значительной мере облегчается» [92; с. 275]*. Хорошее знание физиологии объекта «под­сказывает и курс искания механики развития признака, его феноге-неза», т.е. решается «проблема осуществления признака» [там же].

Помимо всего этого, такие исследования имеют большое значе­ние для новой главы биологии — геногеографии. Есть и многие другие преимущества антропогенетики, но особо автор остановился на од­ном, а именно на «тех возможностях, которые доставляет изучение близнячества» [92; с. 277].

Далее С.Г. Левит проанализировал преимущества близнецового метода по сравнению с генеалогическим и статистическим. Они зак­лючаются, в частности, в том, что близнецы — своего рода «чистая линия»**, и потому исследование их имеет «чрезвычайно важное» зна­чение при изучении характера реакции организма на внешние воз­действия (т.е. намечен метод контрольного близнеца). Понятно, что генеалогический метод для таких задач непригоден.

Дальнейшие исследования, по мнению автора, могут касаться та­ких кардинальной важности проблем, как воспитание, психогенети­ка и т.д. «В первую очередь, — подчеркивает он, — надлежит при этом поставить вопрос о соотносительной роли в соответствующей реак­ции организма генотипа и среды и о тех воздействиях, которые по­требуется применить для получения желательного эффекта» [92; с. 280]. Примером таких задач может служить тестирование в психотехнике: что оно вскрывает — природную одаренность или приобретенный опыт испытуемого? Другой пример. Испытание разных педагогических при­емов: если обучать близнецов разными методами, то можно узнать,

* Здесь впервые высказана мысль о том, что генетическое исследование мо­жет стать инструментом анализа структуры изучаемого признака. Для психологии это особенно продуктивный, а иногда и единственный способ познания некото­рых психологических закономерностей.

** Линии лабораторных животных, получаемые путем скрещивания близко­родственных особей.

какой из них эффективнее. Поэтому одну из задач института С. Г. Ле­вит видел во всестороннем развитии близнецового метода, предпола­гая при этом, что работа с близнецами будет «бессрочной» — от рож­дения до смерти, и изучаться будут все доступные исследованию при­знаки. Согласно С.Г. Левиту, такая работа началась в 1929 г.*.

К моменту написания статьи «в активе» были 124 пары близне­цов**, работал коллектив из врачей всех специальностей; в перспек­тиве имелось в виду включение в работу психологов, антропологов, психотехников, педагогов, педологов, создание близнецовых ясель и детского сада. Была разработана регистрационная карта, которая рас­сылалась по роддомам (она приведена в статье). Отмечался и недоста­ток близнецового метода — трудность накопления большого материала.

Близнецовым исследованиям анатомии, физиологии, патологии и — меньше — психологии полностью посвящен том III «Трудов» института (1934). К тому времени обследованием было охвачено около 700 пар близнецов. Возник вопрос: как должно развиваться исследова­ние дальше, после того как установлена соотносительная роль на­следственности и среды в изменчивости признака? Данному вопросу была посвящена статья С.Г. Левита, открывавшая том [93]. Ее основ­ной смысл заключался в следующем.

Первое, чего не хватает существующим исследованиям, — это учета возрастных различий, поскольку одна и та же внутрипарная раз­ность в различных возрастах должна расцениваться по-разному. Реше­ние данной проблемы может быть статистическим (но с довольно большой ошибкой) и экспериментальным, при котором один и тот же признак изучается для каждой возрастной группы отдельно. Разли­чия возрастов по соотношению гено- и паратипических факторов могут определяться двумя причинами: различиями в генном комплексе, обусловливающем данный признак, и большими возможностями па­ратипических воздействий в более старшем возрасте. Поэтому в ин-

* Первое в России исследование методом близнецов провел д-р В.Н. Вайн-берг в Детской профилактической амбулатории Московско-Курской железной дороги в 1927/28 и 1928/29 учебных годах. Оно было посвящено поиску причин именно индивидуальных различий (а не родовых характеристик) интеллекта, содержало достаточно полный и детальный разбор зарубежных исследований и отражало вполне соответствующий сегодняшним воззрениям взгляд на механиз­мы передачи генетических влияний на поведение (только через субстратный, морфофункциональный уровень). Однако собственно экспериментальная часть базировалась на изучении всего 2 пар близнецов — сирот из детских домов, причем за первой из них наблюдения велись в течение 3 лет (6-7—8 лет), за второй — 2 года (8-9 лет). Вызывает удивление результат наблюдений — абсо­лютное внутрипарное тождество всех полученных величин. В перспективе, по словам автора, предполагалось исследование разлученных близнецов, но даль­нейших публикаций, очевидно, не было.

* * В 1936 г. изучались уже 1350 пар; как заметил С.Г. Левит, «это, по-видимо­му, рекордное число».

ституте были начаты исследования близнецов двух возрастных групп — 1-3 года и 8—10 лет.

Второе, на что следует обратить внимание, — это фактор среды, т.е. необходимо учитывать конкретные среды, социальный статус, суб­культуру и т.д., поскольку соотносительная роль двух факторов в этих случаях может быть различной. Кроме того, близнецовый метод по­зволяет установить, какие именно факторы среды ответственны за появление того или иного признака.

Наконец, близнецовый метод может быть использован «и для диф­ференциации внешне сходных, но биологически различно детерми­нированных признаков» [с. 9]. Применительно к качественным, аль­тернативным признакам эту задачу успешно решает генеалогический метод; близнецовый дает возможность изучать и количественные при­знаки. По признанию С.Г. Левита, особенно многообещающими по­добного рода исследования должны были стать для психологии [с. 10], и тогда же по инициативе А. Р. Лурия такие исследования начались (работа А.Н. Миреновой в том же томе).

Но и этим не исчерпываются возможности близнецового метода. Он позволяет экономно изучить корреляцию признаков и функций, получить сведения о сравнительной эффективности разных типов воз­действий (в том числе педагогических) и, что особенно ценно, о длительности эффекта того или иного воздействия.

В институте к тому времени была начата работа по всем этим на­правлениям. Основные ее результаты были опубликованы в 1936 г. в четвертом, последнем томе «Трудов», теперь уже Медико-генетичес­кого института им. A.M. Горького. Судя по данным, содержащимся, в частности, в статье С.Г. Левита, исследованиями, проводившимися в институте, были охвачены уже 1350 пар близнецов; использовались и развивались три основных метода: клинико-генеалогический, патоло­гический, близнецовый, и соответственно три основных области ис­следований: патология, биология и психология. Близнецы использо­вались — «впервые в науке» — для изучения физиологической корре­ляции признаков у человека и для оценки целесообразности того или иного терапевтического или педагогического воздействия.

Но одновременно, по мере накопления экспериментальных дан­ных, использования новых генетико-статистических методов*, росло

* Правда, С.Г. Левит одновременно отметил отставание «по линии математи­ческой генетики». В какой-то степени это замечание было правильным, а в какой-то — нет. Действительно, работы Р. Фишера, оказавшие огромное влияние па развитие генетики, у нас не были достаточно ассимилированы (во всяком случае, в исследованиях психологических признаков). Но вместе с тем разработанный в том же институте М.В. Игнатьевым (с учетом работ Р. Фишера) статистический аппарат для оценки доли наследственности и двух типов средовых воздействий используется в почти неизменном виде и по сей день. В частности, он предложил различать «сводящую» и «разводящую» среду вместо терминологически неудачных

и понимание ограничений этого метода (и способов обработки полу­чаемых результатов), преодолеть которые можно привлечением дру­гих категорий родственников, каких-либо групп населения, живущих в одних и тех же условиях, и т.д. Эти суммировавшие и обозначавшие перспективу работы С.Г. Левита существенно отличны от всего пре­дыдущего. Думается, не будет преувеличением сказать, что именно они, вместе с экспериментальными исследованиями этого институ­та, положили начало науки психогенетики в России.

Обратимся к экспериментальным исследованиям. Наиболее систе­матических и психологически содержательных исследований было два: одно — начатое по инициативе А.Р. Лурия (о чем писал С.Г. Левит) и представленное в то время четырьмя публикациями — А.Н. Миреновой; ее и В.Н. Колбановского [116], А.Р. Лурия и А.Н. Миреновой [100, 101], а также примыкавшей к ним по общей исследовательской идеологии работой А.Н. Миреновой [115], и еще одной поздней публикацией А.Р. Лурия [99]; второе — работой М.С. Лебединского [91], тоже вы­полненной в кабинете психологии Медико-биологического института.

Целью первой группы работ было выяснение тренируемости ком­бинаторных функций ребенка, влияние их тренировки на другие пси­хические процессы, устойчивость полученных эффектов.

В экспериментах участвовали 5 пар МЗ близнецов 5-5,5 лет. Использо­вался метод контрольного близнеца, при котором близнецы одной пары ре­шали одну и ту же задачу в несколько разных условиях. Конкретно детям предлагалось воспроизвести постройку из кубиков, сделанную эксперимен­татором, но одному из них эта постройка предъявлялась, оклеенная бумагой. В результате один близнец видел все кубики, из которых состоит образец, и мог просто копировать его (элементный метод), второй же должен был сам понять, из каких частей состоит заданная постройка, и методом проб и оши­бок воспроизвести ее (метод моделей).

Каждому ребенку давалось 12 заданий возрастающей сложности, трени­ровка длилась 2 месяца. Затем экспериментаторы проверяли, насколько и как меняются и сама конструктивная (точнее, «конструкторская») деятель­ность ребенка, и стоящие за ней перцептивные и мыслительные (сейчас мы бы сказали — регуляторные) функции, и, кроме того, насколько стабильны полученные изменения. Повторная диагностика производилась дважды — через 3 месяца после конца обучения и через 1,5 года (в этом контроле участвовали только три пары).

К сожалению, здесь нет возможности детально пересказывать со­держание этих работ, хотя они заслуживают большого внимания имен-

«внутрисемейных» и «межсемейных» факторов среды [64]. Однако в литературе, в том числе психогенетической, надолго укоренилась именно вторая пара понятий, психологически бессодержательная. И только в последние годы появились терми­ны «общая» и «индивидуальная» среда, «разделенная» и «неразделенная» и т.д., по смыслу идентичные предложенным М.В. Игнатьевым. К сожалению, все это происходит фактически без упоминания его имени.

но потому, что они очень психологичны: речь в них идет не просто о констатации генетических и средовых влияний в отдельном признаке (не это было основной задачей), а обо всей психологической структу­ре некоторой деятельности и даже о поведении ребенка [напр., 115]. Общие же результаты суммированы в последнем сообщении [101] и сводятся к следующему:

— тренировка методом поэлементного копирования не давала за­метного развития конструктивной деятельности ребенка и мало пере­страивала его перцептивные процессы;

— противоположный метод, метод моделей, наоборот, существен­но менял и конструктивные операции, и воспринимающую деятель­ность. При этом шла перестройка не только тех перцептивных дей­ствий, которые были включены в тренируемую деятельность, но и тех, которым дети непосредственно не обучались;

— изменилось даже понимание «речевых и логических отноше­ний».

Иначе говоря, «в результате обучения у детей был вызван не толь­ко навык к конструктивной деятельности, но и глубокая перестройка лежащих за этим навыком психологических функций» [101; с. 488].

Контроль, проводившийся через 1,5 года, дал особенно интерес­ные результаты.

Сами по себе конструктивные навыки обнаружили тенденцию к угасанию, различие же в «скрытых за этим навыком психологических операциях обнаруживает значительно большую устойчивость» [с. 504]*. Отсюда следовал практический вывод о необходимости изменения существовавших в детских садах того времени конструктивных игр.

Дополнительно к этому в работе А.Н. Миреновой [115] было пока­зано, что элементарные двигательные действия и более сложные, име­ющие дело со сложными координациями, протекающими либо в на­глядном поле, либо по внутренней схеме, имеют и разную степень гено- и паратипической обусловленности, и разную податливость тре­нировке**.

Последняя работа (хронологически одна из первых, 1932), на ко­торой необходимо остановиться, — работа М.С. Лебединского [91], сопровожденная комментарием редакции журнала о том, что ряд его положений и выводов она считает спорными. По существу же это, по-видимому, первая отечественная работа с определенным психологи­ческим контекстом, содержащая анализ и общей методологии, и конк-

* Интересно, что одна пара, которая квалифицировалась как особо одарен­ная и для которой все обучение было слишком легким, не дала заметных разли­чий нигде.

** В этой работе использован обычный вариант близнецового метода — срав­нение внутрипарного сходства ОБ (4 пары) и ДБ (6 пар) 4-4,5 лет.

ретных методов психологического исследования. Только в ней мы нахо­дим и обзор проведенных к тому времени близнецовых исследований.

Эта работа имеет вполне очевидную направленность, ибо в ней продемонстрированы все ограничения близнецового метода вообще и применительно к психологическим признакам в частности. Автор дей­ствительно подметил многие существенные моменты, обсуждаемые и сейчас.

В первом же параграфе статьи «Наследственность в психологии» автор пишет, что это — один из наиболее серьезных вопросов науч­ной психологии и, не имея четкого ответа на него, «нельзя всерьез решать многих других вопросов теоретической или прикладной пси­хологии»; что «редко можно встретить работу, более или менее широ­ко ставящую проблемы идеологии, где мельком, походя, не встреча­лась бы и попытка ответа на вопрос, которому посвящена настоя­щая... статья» [91; с. 163].

Его собственное исследование охватывает довольно большую вы­борку — 52 пары ОБ и 38 пар ДБ; возрастной диапазон, по-видимо­му, — от 6 до 47 лет*. Диагностировался очень широкий спектр психо­логических признаков — интеллектуальных, характерологических, дви­гательных, непосредственных и опосредованных. Среди методик есть и стандартизованные тесты, и клиническое наблюдение. Не все 90 пар изучались с помощью всех методик — в каждой возрастной подгруппе использовались диагностические приемы, адекватные возрасту,

Общие выводы делятся на две части; одна — о разрешающей спо­собности близнецового метода, другая — о гено- и паратипической обусловленности психологических признаков. Коротко эти выводы таковы:

□ при использовании близнецового метода надо иметь в виду, что внутриутробное развитие может создать различия у ОБ**. Впро­чем, то же справедливо и для ДЗ близнецов;

□ обстоятельства внутриутробной жизни отражаются и на после­дующем развитии, что осложняет использование метода;

□ для членов одной пары, особенно ДБ, средовые влияния не настолько одинаковы, как постулируется методом, что осложняет его применение еще больше;

□ однако все это не означает, что для психологии исследования близнецов нецелесообразны; возникают новые задачи: задача иссле-

* Автор не сообщает формальные характеристики выборки; возрастной диа­пазон «вычисляется» по описанным случаям и субгруппам.

* * М.С. Лебединский противопоставляет это обычным утверждениям об иден­тичности ОБ, что неправильно, так как в последнем случае речь идет о генетичес­кой идентичности, которую внутриутробная (и любая другая обычная) среда не изменяет. Неравные условия эмбрионального развития могут создавать у МЗ близ­нецов физиологическое, но не генетическое несходство.

дования гено- и паратипических влияний остается, только в несколь­ко иной постановке. Эта постановка заключается в переходе к вопросу «о роли биологического (в более широком смысле слова) вообще в развитии психики и его взаимоотношениях с социальным» [91; с. 202]. Изучение наследственных влияний возможно «при правильном пони­мании генотипа» [там же]. В некоторых случаях полезно объединение с другими методами, прежде всего — с семейным;

□ для генетического исследования целесообразно брать наиболее четко очерченные индивидуальные черты, в частности специальную одаренность;

□ вместе с тем исследование близнецов дает исключительно бла­гоприятную возможность для изучения других важных психологичес­ких проблем.

Относительно же гено- и паратипических влияний на признаки, исследованных в данной работе, выводы, как пишет автор, лишь «скромные и предварительные»:

□ в целом сходство ОБ выше, чем ДБ, но не настолько, как во многих других исследованиях;

□ близнецы (и ОБ, и ДБ) вообще внутрипарно очень похожи, что говорит в основном о решающей роли социальной среды в фор­мировании психики;

□ исследование, не охватывающее широкий спектр психических функций, в частности тех, которые возникают лишь в процессе раз­вития, «не обнаруживает и вовсе» большего сходства ОБ*, что в свою очередь «показывает, как вооружает социальная среда психику чело­века» [91; с. 204];

□ с возрастом по одним функциям близнецы сближаются, по другим их различие увеличивается. Более благоприятные условия спо­собствуют повышению сходства близнецов, особенно по интеллекту, по которому меняется и сравнительное сходство ОБ и РБ: у малень­ких (особенно трехлетних) различия между ними выражены сильнее;

□ по соотношению гено- и паратипических влияний характер и историка не отличаются от интеллекта. Двигательный тренаж под­твердил эффективность даже кратковременного педагогического вме­шательства.

И, наконец, общий вывод о том, что все сказанное «полезно для научной критики тех заблуждений и извращений», которые есть в научной литературе.

Вероятно, правильно будет сказать, что эта работа М.С. Лебединс­кого вместе с другими, упоминавшимися нами ранее исследованиями Медико-генетического института были очень хорошим началом со­держательных психогенетических исследований в России. Трагические

* Вывод сформулирован нечетко и в принципе даже противоречит подходу автора.

30-е годы оборвали их на много лет, и второе дыхание генетика поведе­ния получила в нашей стране только в конце 60-х — начале 70-х годов,

Однако нельзя не обратить внимание и на своеобразные ограни­ченности научного мировоззрения исследователей того времени. В этом смысле бросаются в глаза две особенности: во-первых, не рефлекси-ровалось различие двух проблем — причин межиндивидуальной вари­ативности и формирования функции как таковой, и, во-вторых, им­плицитно предполагалось, что изменяемость функции (особенно в результате целенаправленных педагогических воздействий) свидетель­ствует в пользу ее средового происхождения. С этим связано и убежде­ние в том, что функции более высокого (по психологической струк­туре) порядка, появляющиеся в онтогенезе относительно поздно, должны сильнее зависеть от средовых влияний, т.е. опять-таки лучше поддаваться тренировке, изменению, чем более «простые» функции.

Очень четко это обнаруживается, например, даже в позиции Л.С. Выготского, который в 1931 г. писал: «Самые высокие моторные функции наиболее воспитуемые, потому что (курсив наш. — И. Р.-Щ.) они не являются филогенетическими, а приобретаются в онтогенезе» [31. Т. V; с. 133], «... функции «А» (высшие психические функции)... мало зависят от наследственности, а, следовательно, зависят от опре­деленных условий воспитания, от социальной среды». Они же оказы­ваются и «более воспитуемыми» по сравнению с функциями «В», т.е. элементарными, которые «наследственно более обусловлены» [там же]. Или: «...чем элементарнее и, следовательно, биологически более не­посредственно обусловлена данная функция, тем больше она усколь­зает от направляющего воздействия воспитания» [там же; с. 291].

Однако у Л.С. Выготского мы находим и мысли, весьма созвучные современным, относящимся, в частности, к проблеме темперамента и характера [там же; с. 137-150] и, главное, к индивидуальному раз­витию. «Развитие — не простая функция, полностью определяемая икс-единицами наследственности плюс игрек-единицами среды. Это исторический комплекс, отображающий на каждой данной ступени заключенное в нем прошлое. Другими словами, искусственный дуа­лизм среды и наследственности уводит нас на ложный путь, он засло­няет от нас тот факт, что развитие есть непрерывный самообусловли­вающий процесс, а не марионетка, управляемая дерганием двух ни­ток» [там же; с. 308]. При этом он подчеркивал, что генотипические факторы должны исследоваться в единстве со средовыми, но после­дние «не могут быть просто свалены в кучу путем беспорядочного перечисления, исследователь должен представить их как структурное целое, сконструированное с точки зрения развития ребенка» [там же; с. 307-308].

Трагические события 30-х годов — ликвидация педологии, прида­вавшей наследственности немалое значение, разгром генетики — пре­рвали в нашей стране так интересно начинавшиеся психогенетичес-

кие исследования. Сама постановка вопроса о генетическом контроле высших психических функций стала считаться не только неверной, но и «реакционной». На несколько десятилетий отечественная психо­генетика практически перестала существовать [125; 170; 280]. Правда, появлялись отдельные работы, посвященные либо соматическим и физиологическим признакам, либо патологии, либо самим близне­цам. Среди них выделяется серия работ И.И. Канаева по генетике выс­шей нервной деятельности, завершившаяся книгой «Близнецы» [69], которая, как пишет в предисловии сам автор, явилась первой попыт­кой «составить на русском языке краткий обзор огромного материала по изучению близнецов»; книга А.Р. Лурия и Ф.Я. Юдович «Речь и развитие психических процессов у ребенка» [102]. В 1962 г. в журнале «Вопросы психологии» была опубликована статья А.Р. Лурия «Об из­менчивости психических функций в процессе развития ребенка», на­писанная по материалам, полученным им еще в 30-х годах в Медико-генетическом институте. Опираясь на концепцию Л.С. Выготского, он формулировал эвристичную гипотезу о том, что по мере развития психические функции меняют механизмы своей реализации и тем самым — свою связь с генотипом.

Этим почти исчерпывается перечень работ, посвященных генети­ке индивидуально-психологических особенностей человека и опубли­кованных у нас с конца 30-х до начала 70-х годов. Восстановление систематических исследований по психогенетике можно датировать концом 1972 г. Тогда в Институте общей и педагогической психоло­гии Академии педагогических наук СССР на базе лаборатории диф­ференциальной психофизиологии, которой многие годы руководил выдающийся отечественный ученый Б.М. Теплов, а после его смер­ти — его талантливый ученик В.Д. Небылицын, была создана первая лаборатория, специальной задачей которой стало изучение наслед­ственных основ индивидуально-психологических и психофизиологи­ческих различий (до 1993 г. ею заведовала И.В. Равич-Щербо)*. В пер­вые годы в центре внимания лаборатории находилась проблема этио­логии свойств нервной системы [97], в дальнейшем основными объектами исследования стали психофизиологические признаки (ЭЭГ, ВП разных модальностей) и психогенетика индивидуального разви­тия. Этим коллективом была издана, впервые на русском языке, дос­таточно полная сводка современных работ по психогенетике [132], опубликовано много статей в ведущих научных журналах, издан но­вый сборник экспериментальных работ под названием «Генетика по­ведения: количественный анализ психологических и психофизиоло­гических признаков в онтогенезе» (ред. С.Б. Малых, 1995), вышла книга

* Название лаборатории, как и название института, менялось. Сейчас это лаборатория возрастной психогенетики Психологического института Российской Академии Образования.

4-1432

М.С. Егоровой «Генетика поведения: психологический аспект» [57], в которой, тоже впервые на русском языке, дан анализ современных подходов к исследованию среды; недавно вышел труд С.Б. Малыха, М.С. Егоровой, Т.А. Мешковой «Основы психогенетики» [106).

Ассимилируя содержательные подходы, которые, как уже отме­чалось, сложились в отечественной науке в 30-х годах, эта группа исследователей старается не просто регистрировать те или иные ста­тичные феномены и затем выяснять причины их вариативности, а пытается вскрыть те общие закономерности, которым подчиняется динамика генотип-средовых соотношений. Выясняется это и в лабо­раторном эксперименте (регистрируются, главным образом, психо­физиологические характеристики), и в лонгитюдном исследовании когнитивных и динамических характеристик. Оказалось, что межин­дивидуальная вариативность фенотипически одного и того же при­знака (например, одного и того же движения) может, как и предпо­лагал А.Р. Лурия, иметь разные детерминанты при разных психологи­ческих механизмах реализации признака. Очевидно, этот феномен проявляется даже в признаках, принадлежащих к так называемому биологическому уровню в структуре индивидуальности, который ап­риорно полагается весьма ригидным, генетически заданным: гено-тип-средовые соотношения в изменчивости зрительных ВП существен­но меняются в зависимости от семантической структуры стимулов (при равенстве физических характеристик!). Вероятно, смена механиз­мов реализации «одноименных» функций, происходящая в онтогене­зе, ответственна и за возрастную динамику генотип-средовых соотно­шений (речь об этом пойдет далее).

Все это ставит очень существенный для психогенетики вопрос: что же представляет собой психологический «признак» как объект генетического изучения? Очевидно, психолог не может ограничиться регистрацией только его фенотипического значения (например, ско­рости реакции), но должен включить в это понятие и те механизмы, при помощи которых данный «признак» реализуется. Иными слова­ми, психологический признак — это «событие, а не структура», «опе­рация, а не свойство». Понимание данной стороны дела необходимо прежде всего в исследованиях по возрастной психогенетике, посколь­ку именно с возрастом связано естественное изменение психологи­ческих механизмов фенотипически неизменной функции. И, кроме того, может быть, связанные с этим трудности являются причиной многих расхождений в результатах психогенетических работ?

Вероятно, многое помогли бы понять психогенетические иссле­дования, выполненные в русле определенной психологической кон­цепции, которая позволяет содержательно интерпретировать изучае­мый признак. Одна из очень немногих работ такого рода принадлежит Н.Ф. Талызиной с сотрудниками [144]. Объектом их исследования стал внутренний план мыслительной деятельности по П.Я. Гальперину.

Наиболее отчетливо генетические детерминанты выявились в нагляд­но-действенном плане, преобладание средовых факторов — в словес­но-логическом. Хотя из-за малого количества близнецовых пар эти результаты могут приниматься только как «разведка», она, по-види­мому, показала перспективность такого пути, поскольку опирается на определенное понимание содержания признака, его возрастных качественных преобразований и т.д.

В эти же годы с близнецами начал работать еще один коллектив, руководимый докторами медицинских наук Т.К. Ушаковым и Д.Н. Кры­ловым (Институт гигиены детей и подростков Министерства здраво­охранения СССР). Главное направление его работ — скорее медико-биологическое, связанное с проблемами многоплодия, физического и психологического развития близнецов, их нейрофизиологических особенностей, — в сравнении их развития с развитием одиночнорож-денных детей [154]. По характеристикам биоэлектрической мозговой активности, кожно-гальванической реакции у близнецов констатиру­ется некоторая задержка функционального созревания, которая, прав­да, с возрастом сглаживается (по разным показателям в разном возра­сте). Это — важные результаты, так как для того, чтобы переносить данные, полученные при исследовании близнецов, на популяцию оди-ночнорожденных, необходима проверка принадлежности этих двух групп к одной генеральной совокупности, т.е. доказательство того, что близнецы репрезентативны всей популяции своих сверстников.

Единственные в отечественной психогенетике популяционные исследования (на изолятах Дагестана и в аулах Туркмении) проведе­ны под руководством академика Н.П. Дубинина. К.Б. Булаева [24, 51] исследовала широкий спектр признаков (соматических, психофизио­логических и т.д.) в девяти селениях Дагестана, принадлежащих к пяти этническим группам с разной степенью изолированности, раз­ной этнокультурной и эколого-географической средой. Наиболее су­щественны, очевидно, два полученных ею факта: а) повышение и фенотипической, и генетической изменчивости в наиболее изолиро­ванных и аутбредных* популяциях и снижение того и другого в уме­ренно изолированных; б) в общей дисперсии всех исследованных признаков доля внутрипопуляционной изменчивости существенно выше, чем межпопуляционной.

Популяционный метод был использован и А.П. Анохиным для исследования электроэнцефалограммы (подробнее об этом — в гл. XIII).

В необычайно интересных работах Ю.Г. Рычкова [135, 136] показа­но, как в генофонде популяции отражается ее история, т.е. фактичес­ки сформулирована оригинальная генетико-историческая концепция

* Аутбредными называют популяции, в которых отсутствуют браки между родственниками.

4* 51

формирования генетического полиморфизма населения. Единство био­логического и социального реализуется в этом подходе на уровне по­пуляций, а не индивидуумов. «В интердисциплинарной проблеме че­ловека, — резюмировал автор, — обозначился таким образом новый, до сего времени скрытый аспект генетических последствий для чело­века общественно-исторического процесса» [136; с. 170].

Перечень психогенетических работ последних 10-15 лет можно продолжить; среди них есть и экспериментальные, и генетико-мате-матические, в некоторых рассматриваются и важные методологичес­кие проблемы [50; 161; 12].

Совсем недавно (1995), к сожалению, уже после смерти автора, вышла книга В.П. Эфроимсона «Генетика этики и эстетики», напи­санная в конце 70-х годов и явившаяся своеобразным продолжением его статьи «Родословная альтруизма», которая была опубликована в «Новом мире» еще в 1971 г. (№ 2) и вызвала тогда бурный интерес. Он был оправдан, поскольку автор доказывал, что в генофонде челове­чества кодируются не только «биологические», но и такие «соци­альные» признаки, как доброта, альтруизм, нравственное чувство, В том же номере журнала позицию В.П. Эфроимсона поддержал один из ведущих отечественных биологов Б.Л. Астауров, а ее критический разбор, «размышления по поводу», дан в статье другого яркого био­лога А.А. Любищева «Генетика и этика», включенной в упомянутую книгу В.П. Эфроимсона.

Этот беглый обзор психогенетического поля, конечно, говорит о возрождении и строгих исследований, и живой мысли, и полемики вокруг одной из вечных проблем человечества — соотношения на­следственности и среды.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 708 | Нарушение авторских прав