АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Персонификация в детской игре

В одной из предыдущих статей я уже описывала отдельные механизмы, благодаря которым в результате проведенных с детьми психоанализов мне удалось обнаружить, чему принадлежит главенствующая роль в игре.[17]Я не раз отмечала, что специфическое содержание детской игры, которое вновь и вновь проявляется в самых разнообразных формах по своей сути идентично мастурбационным фантазиям, а одна из важнейших ее функций состоит в том чтобы проложить этим фантазиям путь, ведущий к разрядке. Помимо этой бросающейся в глаза аналогии которая разместилась в зазоре между галлюцинаторными, с одной стороны, а с другой, игровыми формами, я исследовала также важность исполнения желаний в этих двух формах психической активности. Мне бы хотелось сосредоточить особое внимание на одном из главных регулирующих механизмов детской игры, с чьей помощью ребенок придумывает различные «персонажи» и распределяет между ними соответствующие роли. В настоящей статье я задалась целью как можно ближе рассмотреть данный механизм, а также проиллюстрировать определенным набором примеров, характерных для разных типов заболеваний, взаимосвязь между природой этих «персонажей», иначе, персонификаций, и способом осуществления влечений.

На сегодняшний день мой опыт убедительно доказал мне, что дети‑шизофреники не способны играть в собственном, чистом смысле термина. Они используют некие монотонные действия, которые позволяют подобраться к «Икс» разве что ценой значительных усилий. Когда же все‑таки это удается, только лишний раз убеждаешься, что в этих действиях исполнение желаний приводит к отрицанию реальности и подавлению фантазирования. В подобных экстремальных случаях персонификация невозможна.

Одной из моих маленьких пациенток, Эрне, едва минуло шесть лет, когда началось ее лечение. Она страдала тяжелым неврозом навязчивых состояний, замаскированным паранойей, которую удалось разоблачить только по прошествии многочисленных сеансов. В своих играх Эрна нередко назначала меня на роль ребенка, тогда как сама она играла наставнические роли. Я подвергалась всяческим воображаемым истязаниям и унижениям. Если кто‑либо из взрослых персонажей в игре обращался со мной более милосердно, то его доброта все равно оставалась просто‑напросто притворством, если не ловушкой. Параноидальные черты также проявлялись в следующем: в игре за мной постоянно велась слежка, люди догадывались о моих мыслях, отец объединялся против меня с матерью, короче говоря, я была все время окружена преследователями. В роли ребенка уже я должна была также непрерывно выслеживать и третировать окружающих. Иногда Эрна, в свою очередь, сама исполняла роль ребенка. В этом случае игра заканчивалась таким образом: она избегала преследований (во всех этих случаях «ребенок» был очень мил), становилась богатой и могущественной, ее делали королевой, и она жестоко мстила своим гонителям. Когда ее садизм получал удовлетворение в этих фантазиях, совершенно освобожденных от любого вида подавления (все это имело место только после длительного аналитического периода), реакция проявилась в форме тревоги, глубокой депрессии и огромной психической усталости. Она показала в своей игре, что не в силах больше выносить столь ужасающее притеснение, что в свою очередь проявлялось в целом ряде тяжелых симптомов.[18]В фантазиях этого ребенка любые роли сводились к единой формуле, распадающейся на две антагонистичные части: на преследующее Супер‑Эго и, соответственно случаю. Оно или Эго, которые подвергалось одинаково серьезной опасности.

Во всех этих играх исполнение желаний воспроизводилось преимущественно в попытках Эрны самоиндетифицироваться с наиболее могущественными персонажами с целью обуздать собственный страх перед преследованием. Измученное Эго старалось переориентировать или заставить Супер‑Эго ошибиться, чтобы помешать ему осуществить свои угрозы и полностью раздавить Оно. Эго даже попыталось завербовать переполненное садизмом Оно и привлечь его на службу Супер‑Эго, ‑ все с целью объединиться с ним в борьбе против общего врага, что потребовало расширенного использования механизмов проекции и замещения. Когда Эрна играла роль жестокой матери, врагом был гадкий ребенок; когда она сама была преследуемым ребенком, вскоре обретавшим могущество, врага представляли злые родители. В каждом случае для Эго существовали веские причины прилагать заметные усилия к тому, чтобы оправдать в глазах Супер‑Эго использование оголтелого садизма, а затем под благовидным предлогом пуститься «во все тяжкие». Заключение такого «контракта» должно было позволить Супер‑Эго предпринять борьбу против врага, как будто речь шла об Оно. Тем не менее, Оно втихую продолжало преследовать цели в основном садистического удовлетворения, а объекты всегда оставались примитивными объектами. Нарциссическое удовлетворение, в равной мере означающее победу Эго как над внешними врагами, так и над внутренними, соответствовало также стремлению утихомирить Супер‑Эго, и, следовательно, снизить уровень тревоги, каковому действию придавалась особая ценность. В менее экстремальных случаях подобный пакт между двумя силами может сработать и привести к относительному успеху: например, можно было оставаться недоступным наблюдению внешнего мира или не переходить к патологическим манифестациям. Но в случае Эрны, провал был полный по причине двоякого чрезмерного садизма, исходящего и от Оно, и от Супер‑Эго. В последствии Эго добавило свои усилия к усилиям Супер‑Эго, и попыталось, наказывая Оно, достичь некоторого удовлетворения, но это привело лишь к еще более непереносимому поражению. Реакции мощной тревоги и раскаяния беспрерывно прорывались наружу, подтверждая, что никакое двойственное исполнение желаний не может поддерживаться длительное время.

Следующий пример показывает, что в случаях, аналогичных тому, что наблюдался у Эрны, возможны различные тактики поведения по отношению к трудностям.

Джордж, которому также исполнилось шесть лет, в течение нескольких месяцев рассказывал мне о своих фантазиях, в которых фигурировал могущественный главарь банды, состоящей из жестоких охотников и диких зверей. Он сражался против врагов, равным образом владевших дикими животными, которые им помогали, мальчик одерживал над ними победу, а затем убивал с жестокостью. Зверье потом пожиралось. Битва не прекращалась никогда, так как без конца возникали все новые и новые враги. Значительное число психоаналитических сеансов позволило выявить у этого ребенка помимо невротических черт, отчетливые паранойяльные характеристики. Джордж все время ощущал себя, причем вполне осознанно[19]загнанным в угол и беззащитным перед волшебниками, колдунами и воинами, но в противоположность Эрне он пытался защититься от них, прибегая к помощи других персонажей ‑ спасителей, творений, отметим особо, стопроцентно фантастических.

В этих фантазиях, исполнение желаний осуществлялось на манер до известной степени схожий с тем, что мы обнаруживаем в играх Эрны. У Джорджа Эго также изыскивало возможности отторгнуть тревогу, благодаря самоидентификации с наиболее сильной частью в своих фантазиях о могуществе. Джордж пытался также усмирить Супер‑Эго, превратив противника в «злого» врага. Тем не менее, садизм не был у него настолько подавляющим фактором, как у Эрны, так что даже первичный садизм, хотя и поддерживал его тревогу, все же оставался не так тщательно скрываемым. Эго наиболее полно идентифицировалось у него с Оно и в меньшей степени было расположено к объединению с Супер‑Эго. Столь явное исключение реальности устраняло тревогу.[20]Осуществление желаний однозначно восторжествовало у него над познаванием реальности ‑ тенденция, которая согласно Фрейду является одним из признаков психоза. В фантазиях Джорджа, выручающие персонажи играли вполне определенную роль, именно эта особенность отличала его тип персонификации от того, что представал в игре Эрны. Его игры позволяли ему вывести на сцену три главные силы: роль Оно, роль преследующего Супер‑Эго и роль спасающего Супер‑Эго.

Рита, еще одна моя маленькая пациентка в два года и девять месяцев от роду, применяла игру, которая может послужить прекрасным примером людической активности детей с тяжелым обсессивным неврозом. После откровенно навязчивого ритуала

закутывания она укладывала свою куклу в кроватку спать, а рядом с ней ставила слона. Слон должен был помешать ее «ребенку» проснуться, в противном случае он мог бы пробраться в спальню родителей и либо причинить им вред, либо украсть что‑нибудь. Слон (отцовское имаго) должен был исполнять роль «преграды». В сознании Риты, благодаря интроекции, отец уже исполнял эту преграждающую роль с того времени, как между пятнадцатью месяцами и двумя годами она захотела узурпировать место матери рядом с ним, похитить у нее ребенка, которым та была беременны, избить и кастрировать отца и мать. Реакции гнева и тревоги, которые последовали за наказанием «ребенка» в ходе данной игры, показывали, что мысленно Рита разыгрывала две возможных роли: власти, которая выносит приговор, и ребенка, который наказанию подвергается.

В данной игре осуществляется одно единственное желание: слону удается‑таки предусмотрительно помешать «ребенку» проснуться. В ней также можно усмотреть два основных «персонажа»: куклы, которая воплощает Оно, и персонаж устрашающего слона, который представляет Супер‑Эго. в данном случае исполнение желаний состоит в поражении, которое потерпело Оно под натиском Супер‑Эго. Такое осуществление желаний и разделение действий между двумя персонажами зависят одно от другого, поскольку игра представляет собой борьбу между Супер‑Эго и Оно, способную при тяжелых неврозах практически полностью подчинить себе все психические процессы. В игре Эрны мы встречали те же самые персонификации: в ней действовало доминирующее Супер‑Эго, и начисто отсутствовал образ помощника. Но если для Эрны исполнение желаний состояло в заключении пакта с Супер‑Эго, а для Джорджа, главным образом, в том вызове, который Оно бросало Супер‑Эго (тут же открещиваясь от реальности), у Риты это приводило к проигрышу Оно перед Супер‑Эго. Подобное господство Супер‑Эго поддерживалось весьма тщательно, и стало возможным только благодаря тому, что уже была проделана определенная аналитическая работа. Экстремальная жестокость Супер‑Эго изначально мешала любым проявлениям фантазии. Рита была не в силах воплотить свои фантазии в играх, сродни тем, что были описаны выше, прежде чем Супер‑Эго не умерило свою жестокость. По сравнению с предыдущим периодом, когда игра была подавлена полностью, это означало существенный прогресс, так как впредь Супер‑Эго перестало довольствоваться одними ужасающими и не воспринимаемыми угрозами, и была совершена попытка, хотя и по‑прежнему при помощи угроз, но все‑таки помешать исполнению запретных действий. Провал в отношениях между Супер‑Эго и Оно открыл возможность для усиленного уничтожения импульсов, которые прежде вбирали всю энергию субъекта без остатка, что так характерно для протекания тяжелого невроза навязчивых состояний у взрослых пациентов.[21]

Исследуем теперь игру, которая появилась в фазе ослабления невроза навязчивых состояний. Психоанализ Риты к тому времени значительно продвинулся, ей уже исполнилось три года, когда ребенок придумал «игру в путешествие», в которую она играла почти весь оставшийся период психоанализа. Эта игра обыкновенно принимала следующую форму: Рита и ее плюшевый медвежонок (который символизировал собой пенис) садились на поезд, чтобы поехать повидаться с милой женщиной, что должна была их встречать и одарять подарками. В начале этой фазы анализа, в чем и заключалась загвоздка, в игре все время должны были происходить какие‑то помехи, которые препятствовали благополучному исходу. Рита желала самостоятельно вести поезд и избавиться от кондуктора, но последний решительным образом отказывался уходить или возвращался и угрожал ей. Неоднократно возникал образ злой женщины, которая мешала путешествию состояться или прибыть к месту назначения, или пассажиры находили злую женщину вместо доброй, которую ожидали увидеть. Между исполнением желания в этой игре (если отклонение может выступать в роли игры) и приведенными выше примерами, разница вполне очевидна. В игре в путешествие либидное удовлетворение позитивно, а садизм занимает уже гораздо меньше места, чем в предыдущих примерах. В ней можно насчитать, как и в случае Джорджа, три главных роли: Эго или Оно, фигура помощника(‑цы) и фигура, которая угрожает или вызывает фрустрацию.

Большинство этих выдуманных персонажей‑помощников являются отражением самой высокой фантазии, чему примером может послужить игра Джорджа. Другой анализ, мальчика четырех с половиной лет от роду сподвиг его на то, чтобы выдумать маму‑фею, которая должна была приходить к нему по ночам, приносить что‑нибудь вкусненькое и делиться этим с малышом. Пища представляла собой пенис отца, который она втайне похищала у него. В анализе другого маленького мальчика мама‑фея излечивала с помощью волшебной палочки любые ранения, которые нанесли ему жестокие родители, а затем они сообща подвергали этих злобных родителей смертоносным пыткам.

Я была вынуждена признать, что все эти фантастические образы, будь они добрыми или злыми, действуют в психике взрослых и у детей совершенно идентичным образом, и речь идет об одном и том же универсальном механизме.[22]Все эти персонажи репрезентируют промежуточные этапы между жестоким и угрожающим Супер‑Эго, полностью отрезанным от реальности, и теми идентификациями, которые приближаются к ней. Прогрессивное видоизменение этих промежуточных персонажей в мать или отца, приходящих на выручку (что гораздо ближе к реальности) можно систематически наблюдать в ходе аналитической игры. Их тщательное изучение представляется мне весьма поучительным, особенно для нашего понимания процесса формирования Супер‑Эго. Мой опыт подсказывает, что одновременно с обозначением эдипального конфликта, зачинается и становление Супер‑Эго, которое первоначально имеет тираническую природу и формируется по образу и подобию прегенитальных стадий, которые к тому времени как раз достигают своего апогея. Генитальное влияние начинает сказываться, но поначалу оно слабо ощутимо. Последующая эволюция Супер‑Эго в направлении генитальности в конечном итоге будет зависеть от того, какая форма оральной фиксации одержит верх, а конкретно, на стадии сосания или кусания. Главенство генитальной фазы как в отношении сексуальности, так и по отношению к Супер‑Эго, зависит от достаточной силы фиксации на оральной стадии сосания. Чем дальше развитие Супер‑Эго, и, аналогично, либидное развитие отходит от прегенитальной фазы, чтобы подступиться к генитальной, тем сильнее фантастические идентификации, тяготеющие к исполнению желаний [идентификации, порожденные образом матери, доставляющей оральное удовлетворение][23]сближаются с образом реальных родителей.

Имаго, предпочитаемые в эту раннюю фазу развития Эго несут отпечаток прегенитальных импульсов несмотря на то, что в действительности они основываются на реальных эдиповских объектах. Именно на этих ранних стадиях появляются фантастические и сокрушаемые имаго, которых пожирают и раздирают на мелкие клочки, и в которых мы узнаем некую смесь различных прегенитальных влечений. В продолжение эволюции либидо, эти имаго интроецируются под воздействием либидных точек фиксации. Однако Супер‑Эго в своей совокупности содержит разнообразные идентификации, причисляемые к последующим стадиям развития, которыми оно отмечено. Когда вступает в силу латентный период, развитие Супер‑Эго также, как развитие либидо, подходит к концу.[24]В ходе дальнейшего развития, Эго использует уже тенденции к синтезу, чтобы усилить объединение в единое целое с этими различными идентификациями. Чем более экстремальный и отчетливо контрастный характер носят эти имаго, тем менее удастся этот синтез, и тем труднее его буде поддерживать. Слишком сильное действие, проявленное этим типом имаго, интенсивность потребности в создании доброжелательных персонажей, противостоящих угрожающим, быстрота, с которой союзники трансформируются во врагов (что служит, кстати, объяснением, почему в играх так часто избегается реализация желаний), ‑ все это показывает, что синтез идентификаций не удался. Этот провал объясняется амбивалентностью, тревожными тенденциями и недостатком стабильности или излишне скорой ее утратой, а как следствие, дефектным отношением с реальностью, столь характерной для детей‑невротиков.[25]Необходимость синтезирования Супер‑Эго вызывает трудности, с которыми сталкивается субъект, пытаясь договориться с Супер‑Эго, продуцирующим имаго с настолько оппозиционными характеристиками.[26]Как только стартует латентный период и возрастают требования реальности, Эго начинает прилагать все более заметные усилия, чтобы завершить этот синтез, с целью обрести благодаря ему некий баланс между Супер‑Эго, Оно и реальностью.

Я пришла к выводу, что расщепление Супер‑Эго на первичные идентификации, интроецированные на различных стадиях развития, представляет собой механизм, аналогичный и теснейшим образом связанный с проекцией. Думаю, эти механизмы (расщепление и проекция) являются главными факторами, организующими тенденции к игровой персонификации. Благодаря им, синтез Супер‑Эго, поддерживаемый в той или иной мере напряженными усилиями, может быть на какое‑то время отложен. Помимо прочего, напряжение, созданное наблюдаемым перемирием между Супер‑Эго, как единым целым, и Оно, уменьшается. Интрапсихический объект также оказывается менее жестоким и может перемещаться в направлении внешнего мира. Удовольствие, достигаемое таким способом, еще больше возрастает, когда Эго обнаруживает, что может различными способами добиться того, чтобы вклад тревоги и чувства вины сообщил психическим процессам способность находить благополучный исход, а следовательно, в значительной степени снижать тревогу как таковую.

Я уже упоминала, что игра раскрывает отношение ребенка к реальности. Далее постараюсь объяснить, почему это отношение столь тесно связано с условиями исполнения желаний и с персонификацией, которые до последнего служили нам критериями, позволяющими задавать основные характеристики психической ситуации.

В анализе Эрны долгое время никак не удавалось восстановить ее связь с реальностью. Казалось, не существует средства перекинуть мостик через пропасть, которая отделяла любимую и благожелательную мать от реальной жизни, и тех ужасающих преследований и унижений, которым та подвергала ребенка в играх. Но как только анализ вышел на уровень, на котором отчетливо проступили паранойяльные черты, все увеличивающееся количество деталей всплывало на поверхность, и в итоге из них предстала реальная мать, хотя и в деформированном и гротескном виде. В то же самое время проявилось отношение ребенка к подлинной реальности, то есть обнаружила себя та реальность, которая была подвержена явной деформации. С тонкой проницательностью внимательного наблюдателя, Эрна в мельчайших подробностях отмечала все действия и движения, которые предпринимали ее окружающие, но воспринимала их таким образом, который не имел ничего общего с реальностью, в той системе, где она подвергалась слежке и преследованию. Например, она пребывала в уверенности, что сексуальные отношения ее родителей (которые она, стоило ей остаться в одиночестве, воображала как бесконечно длящееся совокупление), и знаки внимания, которыми они обменивались, объясняются единственно желанием матери вызвать у нее ревность. Она приписывала тот же мотив любым материнским удовольствиям, и даже любому удовлетворению кого бы то ни было, а в особенности хорошо одетым женщинам, ‑ все для того, чтобы досадить ей, и тому подобное. При том, она явственно ощущала, насколько странно выглядят эти идеи, и прилагала массу усилий, чтобы сохранять их в секрете.

В игре Джорджа, как я уже говорила об этом, изоляция от реальности была весьма очевидна. Игра Риты на первой стадии анализа, когда угрожающие и наказывающие имаго достигли своего апогея, также в очень незначительной степени отражала ее отношения с реальностью. Теперь перейдем к тому, как это отношение было выявлено во второй фазе психоанализа. Мы можем рассматривать его, как типическое отношение с реальностью для невротизированных детей, даже если по возрасту они намного обогнали Риту. В противоположность тому, что можно обнаружить у паранойяльных детей в этот период, она продемонстрировала своей игрой стремление избегать встречи с реальностью ровно в той мере, в какой реальность соотносилась с фрустрациями, которые девочка испытала в недавнем прошлом, но так и не смогла изжить.

Подобное поведение сопоставимо с тем уходом от реальности, который манифестировался в игре Джорджа, предоставляя ему большую свободу фантазирования, избавленного от всякого чувства вины по той самой причине, что просто не имело никакой связи с реальностью. В его анализе каждый следующий шаг в сторону адаптации к реальности высвобождал необходимое количество тревоги и порождал все больший отказ от фантазий. Когда такой отказ в свою очередь выявлялся, психоанализ всегда приводил к значительному прогрессу, а освобожденное фантазирование получало возможность более полно соотноситься с реальностью.[27]

У невротизированных детей устанавливается некий «компромисс», то есть определенная, крайне ограниченная часть реальности осознается, остальное отрицается. Массированное отрицание распространяется в том числе на подавляемые чувством вины мастурбационные фантазии, что приводит, в свою очередь, к блокированию процессов игры и обучения ‑ общее место любого описания детского невроза. Навязчивые симптомы, в которых проявляется отказ (изначально это касается собственно игры), отражают этот компромисс между массированным подавлением фантазий и искаженными отношениями с реальностью. В таких обстоятельствах возможны только самые узкие компенсаторные формы.

Игра нормальных детей позволяет проявиться оптимальному балансу между фантазией и реальностью. Я бы хотела обрисовать различные отношения с реальностью, раскрывающиеся в детской игре в зависимости от того заболевания, которым страдает ребенок. Самый полный отказ от фантазирования и тотальное отсутствие отношений с реальностью мы обнаруживаем при парафрении. У детей‑параноиков отношения с реальностью подчиняются мощнейшим фантастическим воздействиям и именно ирреальное превалирует над ними. Представленные в играх детей‑невротиков переживания приобретают характерный оттенок навязчивости, сказывающийся на их потребности в наказании, согласованной с террором несчастливой развязки. Нормальные дети могут овладевать реальностью гораздо более эффективными способами, их игра демонстрирует, что способность адекватно реагировать и более комфортно проживать свои фантазии у них значительно выше. Кроме того, они способны переносить реальную ситуацию, даже когда не в силах ее изменить, потому что их более свободная фантазия легче обеспечивает им отказ от реальности, а также потому что более полное облегчение позволяет им в мастурбационных фантазиях в более «эгосинтонической» форме открыть для себя расширенные возможности для удовлетворения.

Теперь мы можем перейти к взаимосвязи между отношениями с реальностью и процессами персонификации и осуществления влечений. В играх нормальных детей эти процессы свидетельствуют о более сильном и длительном воздействии идентификаций, берущих свое начало на генитальном уровне. В той мере, в какой имаго приближаются к реальным объектам, отношения с реальностью улучшаются, причем у здоровых детей это характеризуется оптимальных принятием реальности. При наличии заболеваний (у психотиков или в случаях тяжелого обсессивного невроза), которые выделяются расстройством отношений или полным разрывом с реальностью, также наблюдается негативное исполнение желаний, когда в игре воплощаются экстремально жестокие персонажи. В данной статье я попыталась продемонстрировать на основе этих явлений, что Супер‑Эго, которое преобладает в них все еще находится на ранних стадиях своего формирования. Мои выводы сводятся к следующей мфсли: господство угрожающего Супер‑Эго, интроецированного в ходе первых стадий развития Эго является одним из основополагающих факторов психотических нарушений.

Настоящая статья содержит исследование важнейших функций механизма персонификации в играх детей. Мне бы хотелось далее подчеркнуть значимость этого механизма в психической жизни взрослых. Я пришла к заключению, что он отвечает за формирование одного из слоев феномена, который играет в ней существенную и универсальную роль, одного из важнейших явлений в психоанализе как детей, так и взрослых. Я имею в виду перенос. Когда деятельность фантазии ребенка полностью свободна, во время сеансов психоаналитической игры он приписывает психоаналитику самые разнообразные и противоречивые роли, например, мне приходилось, исполнять роль Оно. В такой проективной форме фантазии ребенка получают возможность пробиться к выходу с наименьшим ущербом в виде тревоги. Например, Джеральд, для которого я разыгрывала роль мамы‑феи, преподносившей ему в подарок пенис отца, нередко назначал меня играть роль мальчика, который проникал ночью в клетку к львице с детенышами, нападал на нее, похищал у нее львят, убивал и пожирал их. Затем он сам становился львицей, которая обнаруживала меня и убивала с максимально возможной жестокостью, на какую только была способна. Эти роли чередовались в зависимости от аналитической ситуации и количества латентной тревоги. Чуть позже, например, малыш сам исполнял роль негодяя, который пробирался в клетку, а меня назначал

играть жестокую львицу. Но вскоре львы были в одночасье заменены на игру в спасающую маму‑фею, чью роль я также должна была исполнять. Ребенок к этому времени уже был способен самостоятельно играть роль Оно (это был явный признак прогресса в его отношениях с реальностью), так как его тревога несколько пошла на спад, что доказывал возникший образ мамы‑феи.

Ослабление внутреннего конфликта или его перемещение во внешний мир посредством механизма расщепления и проекции является одним из главных стимулов переноса и движущей силой аналитической проработки. Более высокая активность фантазии и широкий диапазон позитивных персонификаций ‑ это плюс ко всему еще и предварительное условие для установления оптимального трансфера. Параноики и вправду обладают очень богатой фантазматической жизнью, но так как жестокие идентификации, порождаемые тревогой, преобладают в структуре их Супер‑Эго, сами персонажи, которых они выдумывают, по большей части носят негативный характер и, как правило, сводятся к ригидным типажам преследователей и преследуемых. Что же касается шизофреников, я думаю, что отношение к персонификации и переносу у них явно искажено, что помимо прочих причин объясняется также тем, что механизма проекции функционирует ущербным образом. Вот что действительно мешает установлению и поддержке адекватных отношений с реальностью и внешним миром.

Хотела бы подчеркнуть особо, что вывод о механизме персонификации как основе переноса навел меня на мысль о том, каков должен быть порядок применения моей техники. Я уже отмечала, с какой скоростью, зачастую, осуществляется переход от врага к союзнику и от «плохой» матери к «хорошей». В играх, которые задействуют идентификацию подобные изменения наблюдаются непрестанно, как только интерпретация высвобождает определенное количество тревоги. По мере как психоаналитик избавляется от жестоких ролей, принимаемых в ходе игры, и подвергает их анализу, вызывающие беспокойство имаго эволюционируют все дальше в направлении к благожелательным, а значит, более близким к реальности идентификациям. Иначе говоря, объективный принцип психоанализа ‑ последовательное уменьшение чрезмерной жестокости Супер‑Эго ‑ поддерживается за счет принятия психоаналитиком на себя ответственности за исполнение ролей, которые выпадают ему в соответствие с аналитической ситуацией. Это утверждение всего лишь отражает требование, которое известно нам по психоанализу взрослых: аналитик должен всегда оставаться не более чем поддержкой, благодаря которой различные имаго могут быть оживлены, а фантазии пережиты с целью их дальнейшего анализа. Как только ребенок в своей игре в открытую назначает психоаналитику определенную роль, задача последнего вполне четко обозначается. Естественно, он должен сыграть, или по крайней мере дать понять, что он играет заданную роль.[28]В противном случае он рискует помешать прогрессу аналитической работы. Но это касается только некоторых стадий детского психоанализа, а также тех отдельных случаев, когда мы сталкиваемся с персонификацией в чистом виде. Гораздо чаще, как с детьми, так и с взрослыми встречается вариант, когда мы сами должны вычленить из аналитической ситуации или представленного аналитического материала детали той жестокой роли, которую нам приписывают, в зависимости от того, что именно получает возможность проявиться благодаря негативному трансферу пациента. Однако, что верно для персонификации в ее очевидной форме, соответствует истине и тогда, могу это удостоверить, когда персонификация принимает и более скрытые и замаскированные формы, сопоставимые с переносом. Аналитик, который хочет добраться до первичных имаго, порождаемых тревогой, то есть хочет подавить жестокость Супер‑Эго в его зародыше, не должен отдавать особого предпочтения той или иной роли, но должен принимать ту роль, которую предлагает аналитическая ситуация.

В заключение я бы хотела остановиться на терапевтической проблеме и сказать несколько слов вот по какому поводу. Настоящая статья посвящена моей попытке показать, что самые болезненные и давящие переживания тревоги суть следствие влияния интроецированного Супер‑Эго на самой ранней стадии развития Эго, а господство этого раннего Супер‑Эго закладывает основу для зарождения и развития психоза.

Мой опыт вполне убедительно доказал мне, что благодаря игровой технике, можно анализировать ранние стадии формирования Супер‑Эго у самых маленьких детей или чуть более старшего возраста. Анализ таких глубоких слоев психики может существенно снизить сильнейшую, хотя и полностью вытесненную тревогу, и распахнуть, таким образом, двери для процесса развития доброжелательных имаго, чье происхождение относится к оральной стадии сосания. Этот путь облегчает в дальнейшем переход к утверждению генитальности как в сексуальной жизни, так и в формировании Супер‑Эго, что позволяет нам открыть захватывающие перспективы в диагностике и лечении психозов у детей.[29]

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 428 | Нарушение авторских прав