 |
|
АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология |
Ирина АРБЕНИНА
ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ
Анонс В доме погибшего врача Геннадия Геца частный детектив Анна Светлова находит в камине обгоревший конверт с адресом некой Марион Крам Что связывало этих людей? Поехав в Амстердам, чтобы встретиться с Марион, Анна уже не застает ее в живых Крам зверски убита, а орудие преступления так и осталось ненайденным. Все свое имущество Марион оставила русскому генералу в отставке Тагишеву. А генерал уверяет, что никогда в глаза не видел эту женщину. У Анны остается единственная зацепка – перед самой смертью Геца навестила таинственная женщина в белом. Русский фотограф Локтев разложил перед ней содержимое заказанного ею портфолио… Юлсу ахнула. Неужели это она?! В таинственных черных глазах девушки на фотоснимках была такая манящая глубина… Прекрасное лицо… Удивительное тело… А эти оголенные плечи принадлежали, пожалуй, самой соблазнительной красавице в мире, а вовсе не обиженной девочке, которую еще недавно наказывала миссис Дэвиде, учительница физкультуры школы в Милфилде. – Вы засияете, как солнце, – очень серьезно сказал ей Локтев. – Можете поверить моему чутью. Причем очень скоро. Он сказал это без обычных льстивых улыбочек, подобающих фотографу, торгующему продуктом своего труда. – Как солнце, – повторил он.
***
– Элизабет, погляди! Черепаха выползла из воды и медленно, оставляя за собой борозду от многопудового туловища, двинулась к камням. – Какая прелесть! Настоящая гигантская черепаха! Майкл и Элизабет принялись разглядывать гостью. Черепахи водились на этом острове, но никогда не появлялись в восточной его части, где обычно Стрэндлсеры останавливались перекусить. – Ого, смотри, еще одна! Ночью к привычному шуму прибоя, плеску и шороху набегающих на камни волн прибавились какие-то новые звуки, похожие на тяжелую возню. Элизабет показалось во сне, что палатка вздрагивает, словно от порывов ветра или толчков волны. Майклу ничего такого не казалось, потому что, в отличие от жены, он спал как убитый… Зато обычно просыпался первым… Утром, когда Стрэнджер расстегнул палатку и высунул голову, его взору предстало фантастическое зрелище. Все пространство между скалами, где супруги, как всегда, поставили палатку, было заполнено черепахами. Они давили, налезали друг на друга тяжелыми панцирями… – Куча-мала! – пробормотал растерянный Майкл. К полудню дело стало совсем плохо. Солнце разогрело каменистый остров. Камни раскалились, и черепахи, которые уползли далеко от воды, уже не могли к ней вернуться, потому что путь преграждали тела их собратьев. Черепахи высыхали и поджаривались прямо на глазах. – Откуда они? Зачем лезут на берег?! – в недоумении восклицала Элизабет. Майкл только пожал плечами. Весь день, пока солнце не село, дав наконец спасительную возможность передохнуть от жестокого жара, Стрэнджеры носили воду в пластиковых бутылках из-под минеральной воды и поливали самых ослабевших животных. Черепахи вытягивали головы из-под панцирей, жадно ловя спасительные капли. Морщинистая их кожа казалась потрескавшейся от солнца. Считается, что пресмыкающиеся не ведают эмоций… Но тут Стрэнджерам почудилось, что в мучениях бессловесных тварей есть что-то от страданий разумного существа, против воли запрограммированного на какую-то неотвратимо мученическую миссию: существа, которые, предчувствуя заведомую гибель, тем не менее не могли отклониться от намеченного курса. Будто что-то их гнало на эту верную смерть, и они не могли не подчиниться… Ползли и ползли! Стрэнджеры смотрели на гибель черепах и понимали, что они, помогая, лишь продлевают агонию несчастных. К ночи Майкл и Элизабет Стрэнджер совсем сбились с ног… А черепахи все прибывали… Маленький островок, на котором Стрэнджеры обычно проводили свои уик-энды, напоминал уже место съемок фильма-катастрофы.
***
Посреди ночи в одной из обшарпанных серых пятиэтажек поселка Октябрьский-27 зажегся свет. Глава семьи ворочался, стонал во сне, и женщина, проснувшись, включила ночник. Очевидно, у мужчины был жар… Тело его извивалось в судорогах, лицо потемнело и блестело от пота. – Да что же это? Горе ты мое луковое, что же это такое ты сотворил с собой? В озере, что ли, перекупался спьяну? Застудился? В соответствии с обычной простонародной манерой, первое чувство жалости и сострадания в таких семьях всегда принимает форму ругани. – Ах, чтоб тебя! Ирод ты этакий!.. Без твоих болячек забот, что ли, у меня мало?.. Разбуженная шумом, в дверь заглянула свекровь: – Может, грибы были.., того? Плохие?.. Или рыба? – Ай, отстаньте, мама!.. Грибы как грибы! Все их ели – и ничего. Октябрьский-27, когда-то закрытый, режимный и хорошо снабжаемый населенный пункт, затерявшийся в дремучей глубине северного полуострова, последние годы был открыт всем ветрам перемен и жил, по существу, на подножном корме. Питался грибами, олениной, рыбой – словом, дарами природы. – Ой, не знаю, прямо, как корежит его! Даже смотреть страшно! А вспотел-то как! Женщина наклонилась к мужу и провела ладонью по влажному лбу. И вдруг в ужасе закричала. От этого страшного крика даже свекор в соседней комнате мигом выпрыгнул из теплой постели, откуда ему так не хотелось выбираться, несмотря на поднявшийся переполох, и тоже прибежал следом за женой. – Даш, ты чего?! Женщина с искаженным от ужаса лицом протягивала перед собой ладонь. – Ах ты, блин!.. У пожилого мужчины, взглянувшего на руку невестки, перехватило дыхание. А его жена схватилась за сердце. Они оба были уже далеко не молодыми, но никогда раньше не знали, что «кровавый пот» – это не только слова. И не преувеличение…. Старики и не ведали, что они могут быть реальностью! Пальцы невестки, которыми она только что погладила лоб больного, были красными от крови. Глава 1 «Поражение блондинок» – таков был заголовок на первой странице таблоида. «Маленькое солнце», «восходящая звезда» – иначе эту девушку папарацци и не называли… Черные глаза… Ослепительная брюнетка… Волосы, как ночь… Суть новости заключалась в том, что начинающая модель – молодая девушка из России, почти девочка – затмила и Шиффер, и других признанных блондинок подиума… Ей пророчили сногсшибательную карьеру. Конечно, вера в таблоид невелика: все, о чем пишется, следует поделить на сто. Но девушка и впрямь была прелестна, чудо как хороша на фотографиях, сделанных папарацци. Очевидно, он не отставал от нее ни на шаг. Вот моделька мило, по-детски улыбается в объектив. Вот она на улице. Вот на подиуме. А вот – с отцом, преуспевающим бизнесменом. Жительница Амстердама, Марион Крам, долго разглядывала на газетном снимке девочку-красавицу, которая стояла, склонив голову на плечо улыбающемуся осанистому мужчине… Марион, усмехнувшись, шариковой ручкой задумчиво разрисовала мужчине седые усы. Полюбовалась на свою работу и, бросив газету на журнальный стол, подошла к окну своего домика-баржи. Достала, как обычно, крекер и принялась кормить уток. Мимо проплывал обычный прогулочный кораблик. Тут же защелкали фотоаппараты. Марион Крам подняла голову и улыбнулась. Она всегда приветливо улыбалась фотографирующим ее туристам, проплывающим мимо по каналу… Прогулочные кораблики проплывали мимо домабаржи много раз в день. Кому-то это могло и надоесть, но не Марион. Если Марион Крам, случалось, попадала в кадр, она все равно всегда улыбалась… В этот момент – момент фотографирования – она как бы видела себя со стороны. Камеры и фотоаппараты незнакомых людей, любующихся ее домом и картиной ее жизни, как бы фиксировали ее счастье, делали его осязаемым. Ведь пока человек не расскажет другим, как он хорошо живет, или пока – и это особенно важно! – другие не объяснят ему, как он замечательно живет – «Повезло же тебе!» – человек, существо вечно капризное и недовольное достигнутым, своего счастья не понимает. Уточки опять в изобилии сплывались к ней под окно домика-баржи. Марион кормила их раскрошенным крекером и улыбалась… Туристы особенно любили такие сентиментальные кадры. Из раскрытого окошка полуигрушечного домика-баржи белокурая славная фрау кормит милых маленьких уточек. Щелкнул ли чей-то фотоаппарат и в тот момент, когда Марион Крам, улыбаясь и кроша крекер, обдумывала свои дальнейшие действия?
***
– Откуда столько ос? Любимая свекровь Ани Светловой, Стелла Леонидовна Старикова, натягивала на окна свежую марлю и громко возмущалась: – Просто ненормальное количество! – Не «ненормальное», а аномальное! – уточнил Федор Андреевич, приятель Стеллы Леонидовны и дачный сосед Стариковых-Светловых. Федор Андреевич появился на ведущей от калитки дорожке точно в назначенное время. Поскольку именно в это время Петя Стариков, Анин муж, уезжал на работу в Москву и частенько прихватывал его с собой. Подвозил вечно рвущегося «по делам» в душную летнюю столицу старого ученого Соколовского. – Ну, ладно, пусть аномальное! – согласилась с поправкой Стелла Леонидовна. – Но просто, как перед концом света, эта осиная «аномалия»! – Может быть, мы их вареньем привадили? – заметила Аня. – Да нет, они всюду, эти осы. И в магазине, и на станции, и в лесу. – А на высокотравье вы, Анечка, обратили внимание? – поинтересовался у Светловой Федор Андреевич. – Как тут не обратишь! Травы в это лето, действительно, были нечеловечески высоки. То есть выражение «трава по пояс» тут явно не подходило. Какой там пояс! Это был бы уже пояс не человека, а великана. И это простая трава! А чертополох, а репейник? Борщовники высились, словно деревья в гигантском доисторическом лесу, где вот-вот должны были появиться динозавры… – Да что мы знаем, собственно, о земном шарике, на котором обретаемся? – заметил даже на пенсии склонный к научному анализу Федор Андреевич. – Знаем мы, по сути, не больше мошки, которая уселась на спину могучему зверю. Зверь этот гигантский только вздохнул во сне. Даже не рыкнул, не потянулся, не пошевелился, а только поглубже вздохнул – и уже целые города взлетают вместе с выдохом вулкана. – Точно! Точно! – поддакнула Стелла Леонидовна. – Чудненькая тема! – Анин супруг допил в беседке кофе, приложил к губам салфетку и встал из-за стола. – Вкусно? – Аня и Стелла Леонидовна хором намекнули на блинчики. – Очень! – А чего молчишь?! Слова восхищения и признательности просто клещами из тебя приходится вытаскивать! – Неблагодарный, невнимательный, невоспитанный… Каюсь, каюсь и припадаю в раскаянии к коленам… – А еще говорят, например, что земное ядро продолжает расти. Растет себе да растет… – Федор Андреевич был не очень доволен, что все стремились отвлечься от столь важной темы. – Станет большим, и кожица – поверхность земли! – лопнет. – И, если соберетесь варенье варить, обязательно абрикосового сварите! – попросил своих женщин Стариков. Петя собирался на работу и был занят лишь тем, как бы не опоздать, а не какими-то там катаклизмами, появлением динозавров и ростом земного ядра. – А вы, Петя, согласны с такой постановкой вопроса? – Федор Андреевич все же не мог не попытаться вовлечь в дискуссию и зятя. – Извините, Федор Андреевич, но я как-то не люблю о катаклизмах. – Фу, какой вы скучный! – Гнев начальства, милый Федор Андреевич, – когда опаздываешь, – близок и осязаем… Реален! А земная кора когда-то еще лопнет! Да и лопнет ли вообще?! Может быть, уже в отсутствие всех здесь присутствующих. Так вы едете, Федор Андреевич? – Да, да, разумеется! – Тогда по коням! Старик засеменил вслед за Петей, на ходу приговаривая: – Как же не ехать! У меня же сегодня консультации в фонде «Экологическая защита»! Уважают старика. Даже машину хотели прислать, да отказался я. Зачем? Если вы, Петя, все равно едете. – В общем, все как всегда… – заметила Стелла Леонидовна, когда они удалились. – Мужчины ушли на охоту, женщины остались у очага. Впрочем, какой там очаг! Солнце жарит так, что лень пошевельнуться. И это еще только утро. Уж какое тут может быть абрикосовое варенье – даже страшно подумать. Солнце, и вправду, жарило, как сумасшедшее. «Да, сравнение «как сумасшедшее», – подумала Светлова, – было бы здесь более чем уместно». Последнее время все вокруг только и говорили, что о солнечной активности. Но активность – это слишком интеллигентное определение… Какая там активность! Солнце будто и правда сошло с ума. От него невозможно скрыться. Оно казалось настигающим, злым и опасным. Хотелось обзавестись, как в старину, зонтиком-парасолькой, таким маленьким, изящным, с рюшечками и кружевами, чтобы только пройти от калитки до крыльца… – Ань, кто-то идет! – громко возвестила Стелла Леонидовна. – К вам? Ко мне? К нам? – Мне незнакома эта дама. Может, к тебе? – Вряд ли. – Встретишь? – Встречу. – Аня вышла из беседки. Интересно, кто это отважился в такую жару? – Здравствуй, Аня! – Здравствуйте… – Вы меня не узнаете? – поинтересовалась гостья. – Нет, – честно призналась Светлова. – Ну как же, Светлова! «Опять ловите норой на уроке?» – Ох! – Аня всплеснула руками. – Инна Петровна! Меньше всего Аня рассчитывала увидеть в разгар лета на даче свою давно и благополучно забытую учительницу Инну Петровну Гец. Во времена Аниной учебы в школе Инна была у них самой молодой и продвинутой среди учителей. В общем, что называется, не самый худший вариант. Но и только. Светлова никогда не любила школу и не страдала ностальгией по ней. И просветленных нежных чувств к своим педагогам тоже не испытывала. «Школа – тюрьма народов!» – в этом убеждении ее было не поколебать. – А мне, Аня, рассказали, как вас найти, наши общие знакомые, – поспешила объяснить свое появление гостья. – Но, ведь вы… Инна Петровна… – Аня достала минеральную воду и усадила Гец в тень. – Вы же как будто… – Да именно так! Мы уехали в Германию восемь лет назад. – Я помню! Вся школа это обсуждала… – Даже так? – И.., вы приехали проведать родину? – Аня ожидала, что услышит сейчас что-то вроде старой шутки: «Хотела побывать в России, испытывала ностальгию…» – «А почему обратно возвращаетесь?» – «Побывала. Хочу испытывать ностальгию!» Но вместо этого Инна Гец очень ровным и спокойным голосом сказала: – Нет, не проведать. Я приехала хоронить мужа. Геннадий Олегович пожелал, чтобы его прах вернулся на родину. – Мне очень жаль… Наступила тягостная пауза. – Я принимаю ваши соболезнования, Аня… Но к вам я, собственно, по делу. – Вот как? – Да. – Я слушаю. – Видите ли, смерть Геннадия была довольно странной. У Светловой екнуло сердце. Неужели? Кажется, она снова попала в переплет. Неужели это уже накатанная колея? Когда колеса крутятся и вертятся сами собой и тянут тележку помимо воли сидящего в ней пассажира. Два расследованных преступления и некоторая сомнительная, связанная с этим известность, кажется, сделали свое дело. – Неужели? – Да, Аня, и я бы хотела просить вас о помощи… – Но… – Я хочу заказать вам расследование. – Заказать? – Почему нет? – Да, действительно, почему… Аня задумалась. – Я могу продолжать? – поинтересовалась вежливо, но очень настойчиво Инна Гец. – Пожалуйста, да… – так ни до чего и не додумавшись, кивнула Светлова. – Вы только сначала меня выслушайте. Я могла бы, например, сделать вам приглашение в Германию. Но это долго и ни к чему. Ненужная морока. Я предлагаю другой вариант. Вы берете тур в Германию – за мой счет, разумеется – и вылетаете с группой. Это быстро и, в общем, без проблем. А я приезжаю за вами в Берлин, и Через час мы с вами в нашем Линибурге. Вы посмотрите все на месте… – Инна Петровна неловко замолчала. – На месте преступления…. А потом я вас отвезу обратно. Вы присоединитесь к своей группе: посмотрите достопримечательности, попьете пива, съедите сосиску и вернетесь в Москву…. Никаких обязательств. Если вы скажете «нет», значит, нет. Светлова отрицательно качала головой, а сама смотрела на зеленые листики, обвивающие беседку, и думала: как же она уже обалдела от этой дачи! Стоит только появиться человеку, даже вот с таким сверхсомнительным предложением, и сердце ее забилось. Живешь и не понимаешь, насколько все скучно, когда сидишь без дела. И только когда отворяют дверцу клетки и говорят: ну давай, лети отсюда! – сердце екает. И нет никаких сил, чтобы удержаться и не воспользоваться предоставившейся возможностью свободы. Только-только потянуло сладким воздухом Европы, перспективой побродить по ее городам, раствориться в безопасности, комфорте и прелестях высококультурной цивилизации, чуточку передохнуть от совковости, побывать в мире, который не держит тебя в вечной готовности к обороне, – и уже, пожалуйста. Конечно, если бы она захотела, она бы и сама могла собраться и поехать. Но у них с Петром не такие возможности, чтобы разъезжать то и дело. Весь их отдых и вылазки строго запланированы. И вроде бы их вполне достаточно, но Европы много не бывает. А тут еще на халяву… А почему, собственно, на халяву?! Если она, Светлова, что-то и умеет, если всякий труд обязательно должен чего-то стоить.., иначе, в противном случае, начинается «дикий социализм»… То почему бы и нет?
И впервые в Анютиной душе проклюнулся профессионал. А, действительно, почему бы и нет? Взяться за это расследование. Скатать в Европу. Заработать денег – собственных денег – в конце концов! Почему бы и нет?
– Я, Аня, хочу сказать о серьезности моих сомнений. Я, например, даже оставила все в комнате мужа как было, – продолжала между тем Инна Гец. – Ничего не трогала! Даже ни разу не разводила огонь в камине.., после… – И в эту комнату никто не заходил? – Последним, кто там побывал, был сам Геннадий. – А полиция? – Нет. Ведь его смерть признана несчастным случаем. – Ну, вот видите! – Но я уверена, что это не так. – Почему же? – Понимаете, обстоятельства стремительного заболевания мужа и столь же скоротечной смерти настолько странны, что… В общем, в таких сомнениях можно признаться только, что называется, в разговоре по душам. А отнюдь не говорить о них, заявляя в полицию или во время визита в официальную инстанцию. – А что за несчастный случай? – Да, в общем, случай редчайший. Понимаете, Аня, у нас жила чудная крыска… Белое ласковое и умнейшее существо, Микки. Знаете, сейчас многие держат таких вместо кошки или собаки. – Крыс?! – Ну да! Милые, симпатичные и ручные. Они, понимаете ли, очень умные. – Понимаю. И что же? – Так вот, врачи утверждают, что заболевание Геннадия было вызвано укусом грызуна. – И вы в это не верите? – Не верю. – А.., может быть, так оно и есть? И вам просто не хочется в это верить? – Если бы это было так, я бы к вам не обратилась за помощью… Понимаете, Микки в шутку покусывал, конечно. Да, он делал это и раньше. Меня, например, неоднократно…. Но ведь, видите, со мной ничего не случилось! Крыска была такая чистенькая, здоровенькая, умненькая и ласковая… – А что, кстати, стало с Микки? – Аня, не дослушав, прервала поток дифирамбов. К тому же Светлова не очень верила, что крысы могут кусать «в шутку»… – Ее пришлось после смерти Геннадия усыпить. – Ну вот, видите. – Вы хотите сказать, что я любила Микки больше, чем мужа?! – Да нет… Светлова попыталась возражать, но делала это как-то вяло и неубедительно. Про себя же Анна подумала, что случаи, когда домашних питомцев любят больше, чем супругов, не так уж редки, как может на первый взгляд показаться. Ей, во всяком случае, такие известны. «Милейшее существо Микки. Души не чаю», «Рикки – славная собачка…», «На все готова… Пукки – чудесная кошечка…» И так далее, и тому подобное… Разумеется, Светловой не хотелось ни в чем подозревать свою учительницу Инну Петровну. Хотя, ради справедливости, следовало признать: педагоги, особенно почему-то начальных классов, – не такой уж редкий персонаж в криминальных сводках. Как ни откроешь криминальную колонку в газете, так непременно какая-нибудь бытовуха с их участием… Одна замочила пару-тройку сотрапезников сковородкой. Другая бегала по улице с кухонным ножом… Ну и все в том же роде. Загадочная все-таки профессия! Что-то в ней есть такое, почему человек ищет возможности раскрыться, реализоваться таким вот нетрадиционным способом… – Поверьте, Анечка, я не сумасшедшая… Инна Гец вдруг наклонилась и закрыла лицо ладонями. Когда Инна Петровна отняла их наконец от лица, на ресницах ее блестели слезы. – Да-да, конечно! Помилуйте! Разве я.. «Хотелось бы, чтобы это было так на самом деле…» – вздохнула про себя Светлова… Последние две «истории», в которых Анне пришлось принимать участие, так или иначе были связаны именно с такими персонажами… И Светлова дала себе клятву, что больше никогда она и близко не подступится к чему-то подобному… Но Инна Гец производила впечатление разумной, здравомыслящей и очень спокойной дамы, разве что только слишком грустной… И это было главным, отчего Светлова согласилась. Но согласилась только попробовать, не без цинизма, правда, подумав: никогда не следует забывать, что в случае смерти одного из супругов первым подозреваемым оказывается оставшийся в живых. Хотя, впрочем, следовало признать, что затея Инны Гец насчет собственного расследования никоим образом с таким подозрением не увязывалась… Скорее всего, врачи правы и никакого преступления за смертью Геннадия Геца не скрывается… Просто Инна Гец после смерти мужа, по-видимому, находилась в состоянии стресса и была не совсем адекватна…. И одно из проявлений этого состояния – подсознательное желание добиться «посмертного оправдания» милейшего и умнейшего Микки. Доказать, по мере возможности, непричастность любимца-крыски к гибели супруга. Все-таки бедная женщина потеряла сразу двоих… За собой же Светлова оставила право в любой момент отказаться от расследования этого дела.
***
Анины спутники и сотоварищи по туристической группе уехали, увозя с собой тот привычный гам, шум и бурное размахивание руками, которые всегда сопровождают российских туристов, если они собираются группой больше двух. Нет, даже одного. И хотя кругом жил своей жизнью большой город, Ане показалось, что наступила блаженная тишина. Светлова – наконец-то! – осталась одна. Она нашла недалеко от Рейхстага кафе, в котором они договорились встретиться с Гец, и поскольку Инна Петровна еще не появилась, выбрала на улице столик поуютнее, уселась… С абсолютным ощущением счастья и покоя заказала свой любимый томатный суп. Счастье – это плетеный стул, ветерок со Шпрее, плошечка с томатным супчиком и косая солнечная августовская полоса на столе, поперек салфетки и плетеной корзиночки с хлебом. В Рейхстаг стояла очередь, не меньше той, что вереницей тянется в Мавзолей. Светлова тоже была не прочь полюбоваться на архитектурное чудо… Новый отреставрированный Рейхстаг со стеклянным куполом освещался системой зеркал, которыми управляли компьютеры. Зеркала все время поворачивались, улавливая свет… Но – некогда! Аня уплела дивный густой ароматный супчик и блаженно вздохнула. Вдох получился глубоким! Говорили, будто берлинцы последнее время больше испытывают тягу жить за городом. Им, помешанным на экологии, электронное табло в городе постоянно выдает показатели загрязненности воздуха, как москвичам показывает температуру градусник на Тверской. И берлинцы этими показателями недовольны! Но Ане показалось, что, в сравнении с летней Москвой, воздух здесь, в Берлине, как на курорте, несмотря на то, что это – тоже большой город и лето в нем тоже очень и очень жаркое. «Просто таких чудовищных мегаполисов, как Москва, – подумала Светлова, – наверное, вообще мало на земле…» Во всяком случае, в Европе их не было точно. Все нормальные европейские города, разрастаясь до определенной черты, – а это шесть-семь миллионов жителей, – ставили себе предел и начинали интенсивно разгружаться. А Москва все росла и росла, достигая чудовищных, несообразных размеров. Берлин был похож на огромную стройку, Светлову он поразил и покорил. Кажется, перестраивающийся город уже давным-давно перешагнул отметку миллениума – весь устремленный в будущее. В нем были свои особая энергетика и движение, которые подпитывают вливание свежей крови. Возможно, ее роль тут играли большие деньги. Современнейшие архитектурные чудеса, появившиеся за последнее время в столице Германии, заставляли голову Светловой кружиться и убеждали: нет ничего невозможного для человека. – Привет! – послышалось вдруг почти рядом. Из маленькой, похожей на игрушку автомашины, остановившейся неподалеку, Ане махала рукой Инна Гец.
***
– Так что вам все-таки не дает покоя, Инна Петровна? – спросила Аня, пока за окошком машины однообразно тянулись стенки-отбойники автобана, загораживая собой живописные пейзажи и давая возможность – не на что отвлечься! – сосредоточиться собственно на деле, ради которого Аня и приехала «погостить». – Покоя?! – Инна саркастически хмыкнула. – Какой уж тут покой! Вы вообще-то представляете, что такое своим трудом, без помощи денег, закрепиться здесь? – Гец кивнула на окно машины, скорее на то, что открывалось за ним. – Да еще не на пособии, не на чистке рыбы или уборке мусора, а на достойной ступени социальной лестницы?! Да еще русским!.. Какой это должен быть труд? – Могу только попробовать представить. – Попробуйте! Все равно не получится, пока на себе не испытаете! Вот именно так мы с Геной и работали – до изнеможения, до сверхусталости. Я все время давала уроки музыки. Гена – в клинике. У него был безупречный немецкий, квалификация вне всяких сомнений, даже малейших… И вот, когда он уже почти достиг того, о чем мечтал… Когда уже занял в клинике настоящую должность и стал высокооплачиваемым – даже по здешним меркам! – специалистом…. Когда мы подумали – все, наконец-то мы выбрались из дерьма! Вот тогда-то все это и случилось. – Что именно, Инна? – По-моему, все началось с того, что его посетила эта женщина. – Какая женщина, Инна? – Понятия не имею! – Ничего себе информация! – Я, разумеется, тоже попыталась это выяснить. «Кто это?» – спросила я Геннадия в тот день. Вполне естественный вопрос, когда видишь незнакомую женщину, выходящую из твоего дома, не так ли? – Согласна. – Но Гена только улыбнулся… Знаете, натянуто так… Словно хотел успокоить: ну, не волнуйся, мол. – Неужели ничего не сказал? – Сказал только: «Гостья из прошлого. Не о чем тревожиться. Мы ее больше не увидим». К вечеру он почувствовал себя плохо. Он умирал три дня. Первый еще был в сознании, но говорил уже с трудом. Обратите внимание, он почти сразу же, как заболел, отдал необходимые распоряжения насчет своих похорон. Чтобы я перевезла его на родину. Словно определенно знал, что не выздоровеет! Я тогда почему-то сразу подумала, что это как-то связано с тем давешним визитом. – А… – Аня замялась. – С мужем об этой женщине вам еще удалось поговорить? – Да. Ведь все-таки его смерть произошла… В общем, это случилось не мгновенно. Помню, я все выспрашивала его, повторяя как заведенная, в нервном шоке: «Она тебя отравила? Отравила?» – И что же? Ваш муж что-нибудь ответил на это? – Да. Он сказал мне: «Исключено. Я ни на секунду, пока она была в доме, не упускал ее из поля зрения…» – Именно так и сказал? – Да. – И вы все равно думаете, что она его отравила? – Да нет… Не думаю. Как бы она могла это сделать? Насколько я поняла, ее визит был очень кратким. Они не пили и не ели. Судя по всему, муж не предложил ей даже выпить. Не могла она его отравить! Ума не приложу, что случилось! Что она с ним сделала? Но что она с ним что-то сделала – в этом я уверена на сто процентов. Пока Аня и Гец разговаривали, машина между тем съехала с автобана и покатила среди желтеющих полей, по столь же идеально ровной, без изъянов, как и автобан, проселочной дороге. – Так что же все-таки с вашим первым предположением – насчет отравления? Его кто-нибудь проверял? – Знаете, здесь полиция работает крайне тщательно… И вообще – знает свое дело. Не было зафиксировано никаких признаков отравления. Но его болезнь! Аня, голубушка, это выглядело как библейское наказание… Температура, озноб, лихорадка…. На третий день отказали почки… «Что она сделала с тобой?» – кричала я. «Я не знаю, – сказал он. – Если только…» Инна замолчала. – Если только – что? – спросила Аня. – Это были его последние слова, которые он смог произнести, пока был в сознании. Он не закончил фразы. Гене было всего сорок пять лет… – Я сожалею, Инна… – Диагноз – Микки! – Да?.. Это удивительно. – Еще бы! Мы ведь живем не в глухомани какой-нибудь, сами понимаете, а Микки – не заразный суслик… Это исключается. Линибург – стерильный город, а человек умирает. – Непостижимо! – В стерильной цивилизованной среде! Да, на ровном месте, ни с того ни с сего… Инна остановила машину возле своего дома. – Если не считать появления гостьи… – уточнила Светлова. – Да… – Вам удалось ее рассмотреть? – спросила Аня. – В светлой.., почти белой куртке с капюшоном…. Довольно бесформенной… Словом, толком я ее и не видела… Только со спины, когда она уже вышла из наших дверей и уходила по улице… Вон туда… И Инна Гец показала рукой вдоль тихой, нарядной, словно «пряничной», улицы Линибурга.
***
Аня раздвинула тяжелые шторы в домашнем кабинете врача Геннадия Геца и стала бродить по комнате, рассматривая книги, картины, бумаги на столе… Во всем здесь чувствовалась благоприобретенная немецкая точность и любовь к порядку, супераккуратность, что ли. Светлова заглянула в темное нутро камина и поняла, почему Инна Петровна так настоятельно подчеркивала, что она ни разу со дня смерти мужа не разводила здесь огонь… Среди хлопьев пепла были различимы какие-то обгоревшие листки… И Анна сделала все так, как советовал ей делать друг, капитан Дубовиков, обучивший ее когда-то из сострадания к юношескому дилетантизму нехитрым криминалистическим приемам. Впрочем, особого искусства тут и не понадобилось. Конверт, который швырнули в камин, когда огонь уже, по всей видимости, погас, почти не обгорел. Может быть, его бросили в пламя потом – вдогонку письму? Оно сгорело, а конверт не успел, не хватило огня… Конверт был цел. Но пуст. И он был из Амстердама, помеченный датой – кануном смерти Геца. Разумеется, Инна могла бы и сама извлечь его из камина. Но, очевидно, поначалу, когда на нее свалилось неожиданное горе и хлопоты о похоронах, ей было не до того. А потом, отойдя от первого шока, она после долгих размышлений и сомнений все же решила заказать расследование. Стало быть, все должно быть честь по чести… Как это обычно бывает: «Вы ничего не трогали на месте преступления?» – «Что вы, что вы! Мы в курсе… Мы – ничего, все как было, так и осталось». Кроме этого конверта и рассказа Инны Петровны о визите некоей странной дамы в белой куртке – больше ничего. Дама в белом… Считай, женщина в белом! Просто Уилки Коллинз, да и только! Так вот, кроме этого визита и конверта, собственно говоря, больше никаких зацепок. Но конверт – с адресом. И, значит, есть куда двигаться. Возможно, адрес не имеет никакого отношения к смерти Геннадия Геца. А возможно… В любом случае, не побывать в Амстердаме, имея шенгенскую визу, невозможно.
***
Аня вышла на ночную улицу Линибурга подышать. Пряничный городок, как и полагается порядочному немцу, в одиннадцать вечера уже исправно спал. Аня прошла по безмолвной улице и, вдруг улыбнувшись, замедлила шаги. Из пряничного домика с опущенными ставнями, возле которого она остановилась, доносилось могучее бюргерское похрапывание… Город Гаммельн, славный город Гаммельн… Ну в точности! Цветаевский!.. Крепкий сон, как признак чистой совести…. И такая вот тишина, что редкий прохожий слышит храп честного бюргера… Тишина. Звездное небо… Аня решила присесть за стол уютного ресторанчика рядом с отелем. Терраса ресторанчика была пустынна и темна. Но стоило Светловой пристроиться на уютной скамеечке, как в ту же секунду вспыхнули фонари, ярко и внезапно осветив припозднившуюся гостью, зажурчал фонтан. Посмотрела на звездное небо, называется!
***
За завтраком Аня постаралась расспросить Инну по программе-максимум. – Рассказать о муже? Ну что ж… Инна Петровна вдруг застыла с половинкой грейпфрута над соковыжималкой. – А ведь вы знаете, Аня.., пожалуй… Пожалуй, что я не так уж много о Геннадии и знаю. – То есть? – удивилась Светлова. – То есть я, конечно, знаю о нем очень много. Можно даже сказать, что – все. Ведь мы жили душа в душу, ничего не скрывая друг от друга. Но, видите ли, все эти знания относятся к нашей совместной жизни последних лет. То есть я знаю о нем все, но только с того момента, как мы познакомились и поженились. – Это был первый брак? – Нет… Собственно, и познакомились мы с ним в такой момент, когда каждый из нас как бы зачеркнул то, что произошло с ним раньше, и готовился начать новую жизнь. – Он что, развелся? – Да, Геннадий был разведен… И собрался уезжать из России. Предложил мне выйти за него замуж и поехать в Германию. – И вы сразу согласились? – Мы оба уже были не молоденькими и оба понимали, чего хотим. Долгого периода ухаживаний не было. Но, понимаете, именно потому, что у него это был не первый брак и у меня тоже, у нас возникла некая джентльменская договоренность, что мы начинаем все с нуля. И, стало быть, о предыдущей жизни – ни слова, ни воспоминаний, ни вопросов. Как будто прежде ничего не было. Чтобы, знаете, не беспокоили тени прошлого, не бродили по ночам… – Тем не менее получается, что они побеспокоили. – Кто? – Тени… – Да, пожалуй. Эта женщина, когда я вспоминаю ее силуэт, удаляющийся по улице, больше всего похожа именно на такую тень, явившуюся словно из небытия. Да, этот странный, тающий в сумерках силуэт выглядел пугающе. Или это мне уже сейчас так кажется, после того, что случилось потом. – Что же в нем было странного? – Не знаю… – Гец задумалась. – И все-таки? – Да ничего… Вроде бы самый обычный… Ничего странного! А я все-таки почему-то подумала тогда: странный. Может быть… – Да? – Может быть, решительная походка, напоминающая мужскую… Так что даже можно ошибиться, женщина это или мужчина. – Но вы все-таки сразу решили, что женщина… – Да нет… Если вспомнить поточнее… Сначала я просто спросила Геннадия: кто она? А он ответил: гостья. – Вы думаете, что это была какая-то его прежняя женщина? И она – если, разумеется, предположить, что действительно совершено преступление, – явилась, чтобы отомстить, разрушить его новую счастливую жизнь? Жизнь, в которой ей, так сказать, не было места? – Э-э.., не думаю! – Инна Петровна решительно нажала половинкой грейпфрута на соковыжималку. – Видите ли, Геннадий Олегович был человеком, словно созданным для этой страны. Инна Петровна кивнула за окно, на благополучный Линибург. – Его первый брак мог оказаться неудачным… Но не мог же он быть безумным. – Вот как? Даже в юности? Неужели такое не случается? – Да, представьте! У Геннадия, полагаю, не могло быть никакого романтического бреда. И такое предположение – ревнивая мстительная женщина.., этакая, знаете, мексиканская страсть.., как-то несовместима с характером моего мужа. А уж со здешним пейзажем и подавно. Представить, что сюда явится безумная ревнивица и начнет разыгрывать бразильские страсти… Он что же, с ней переписывался? Как она сюда попала? Ну, нет… Знаете, здесь стиль жизни совсем иной. У меня одна приятельница вышла замуж за немца.., живет тут, неподалеку. Так вот представьте… Она как-то раз раскапризничалась и решила повыяснять супружеские отношения. Ну, знаете, как это у нас принято… «Может быть, мы ошиблись, дорогой… Может быть, я напрасно вышла за тебя замуж… Может, мы поторопились и, может быть, нам следует расстаться?..» Вечное наше «может быть»… Но она забыла, что он немец и что для него одно из двух: или может, или не может! Знаете, что он сделал?! На следующее утро после этого разговора отправился в официальные инстанции выяснять, каков порядок расторжения отношений. И что нужно сделать, чтобы расстаться. Дама струхнула. Она-то надеялась, что супруг станет разубеждать, уговаривать: «Как же так, дорогая? Ну что ты, разве так можно?» – и тому подобное… Так вот, Геннадий очень подходил для этой жизни. Вокруг него не было никогда никаких недоговоренностей, неопределенности… Все очень четко. Посмотрите, как расставлена эта посуда! Словно по пунктиру… Видите, как расположены эти коттеджи в городке? В идеальном порядке. Если вы открываете кран, из него льется вода. Всегда! Потому что это кран. И другого не дано. А если вода не полилась, значит, это не кран, а крючок для шляпы. – Да, но эта женщина.., со своей мексиканской страстью.., она могла не знать.., и она сама, может быть, совсем иная… – О, я думаю, что даже в юношеском пылком угаре он не выбрал бы ничего подобного! С определенного сорта людьми определенного сорта вещи просто никогда не могут случиться. Вся эта романтика и страсти происходят с другими. – Вот как? Ну что ж… Нам только остается выяснить: относится ли все вышесказанное к той женщине, которая написала ему письмо из Амстердама? – Аня протянула собеседнице чуть обгоревший конверт. – И не есть ли это одно и то же лицо? Как, вы думаете, туда удобнее добраться? – В Амстердам? – Именно.
***
После страшной жары, как и полагается, разразилась гроза. Анна и Инна Гец мчались в маленьком Иннином автомобильчике по автобану. А справа и впереди сверкали молнии. Кроме того, молниями же проносились, параллельно, справа, по железной дороге скоростные серебристые, как молния, поезда. Десять секунд – и вот он исчез из виду! Задерживаясь в поле зрения чуть дольше блеска молнии… В сочетании с грозой – зрелище феерическое! Разразившаяся по дороге из Берлина в Амстердам гроза заставила даже водителя большегрузного рефрижератора, всю дорогу ехавшего параллельно, спрятать высунутую из окна ногу в белоснежном – по-немецки! – носочке. Видно было, что идеальные дороги вообще расслабили европейских дальнобойщиков донельзя. Чего они только не делали! Разве что не спали и не читали за рулем. Самый забавный из них ехал, пока не начался дождь, вот так – высунув из окна машины ногу. «Да, это тебе не родная сторона, – думала Светлова, – где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…» «Ожидание подвоха – вообще отличительная сторона нашей жизни», – с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке… Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?
***
– У вас есть зонт? – волновалась Инна Гец. – Увы… – Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей. – Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.
***
Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка. – У меня тут живет хороший приятель, – предупредила Гец. – Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но – ирония судьбы – без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили. И Аня быстро поняла чем. В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи. Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…» Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл – как в том анекдоте – «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича. Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так: – Знаете, мы, голландцы, живем в тисках своей религии. Протестанты! Это значит, что нужно много работать и мало тратить. Считается, купил «Мерседес» – дьявол уже близко! – Карл, не отвлекайся! – прервала его словесный поток Инна. – У нас важное дело! – О! – Карл мельком взглянул на адрес, списанный Светловой с обгоревшего конверта. – Это домбаржа. Очень изысканное место!
***
Домики-баржи, которыми были уставлены тесно, один к одному, каналы Амстердама, придавали городу удивительное очарование. Баржу Марион Крам они отыскали быстро, ловко лавируя на крошечной Инниной машинке, идеально подходящей для тесноты амстердамских улиц. Но им никто не открыл – скромный домик-баржа не подавал признаков жизни. Зато на соседней кто-то упражнялся на саксофоне. Они долго пытались привлечь к себе внимание. Наконец этот «кто-то» недовольно прервал свои занятия. И, оказавшись при ближайшем рассмотрении довольно мрачным молодым человеком, хмуро ответил, что не интересуется жизнью своих соседей и потому полезным быть никак не может. – Знаете, творческие люди, особенно музыканты, именно потому и выбирают баржи, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали; выбирают такое жилье именно из-за уединенности… – извиняющимся тоном попытался объяснить свою нелюбезность саксофонист. – Понимаю! – Аня кивнула. И вправду, мрачно-тоскливый его взгляд явно давал понять: «Уже и тут достали! С суши на воду перебрался – и тут покоя не дают!» Саксофонист – понятно. Но почему такое место для жительства выбрала та, которую они намеревались проведать? Вряд ли они узнают об этом, не повидав ее. – Может быть, она уехала и скоро вернется? – Может быть. Но вечером, когда они, погуляв по городу, вернулись к дому-барже, им опять никто не открыл. На следующий день повторилась та же история. Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла. – Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время… – Возможно. – Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, – пообещал на прощание Карл. И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.
***
Ночью город Амстердам освобождался от грязи. А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города – означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться. Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все. Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем. И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую. Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины. Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость – лишь маска молодости. Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво. К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера. От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.
***
Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры. – Есть новости! – сообщил он с места в карьер. Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам. Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти. Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву. К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления. Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую – предположительно туристку, – посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды… Близкие соседи – очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, – сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски – это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном. – Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? – спросила Анна. И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку: – Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке: – Идиотка!
***
– Ну, как поездка? – поинтересовался у жены Петя Стариков. – Замечательно! Германия – прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы – это просто хорошие люди. – Хорошие – это какие? – Хорошие – это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек. – Ну, я рад за европейцев. – А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города. Петя с нескрываемым интересом взглянул на жену: – А ты и в Амстердаме успела побывать? – Нет! Мне рассказывали, – спохватилась Светлова. – Я только хотела туда попасть! Ну, там ведь рукой подать… Аня малодушно опустила подлинные, не экскурсионные цели своей поездки. Откуда все-таки в ней этот ужасный авантюризм и неприличный азарт? Анна даже пыталась как-то найти этому объяснение… Корни искала, как и полагается, в своем детстве. Некоторые эпизоды и впрямь тянули на объяснения. Особенно с игрушечным кроликом. Однажды в одном из автоматов, перед сеансом в кино, она выиграла кролика. Никому из столпившихся вокруг, жарко дышащих и ревниво наблюдающих за происходящим дошколят микрорайона не удалось… А ей, Светловой, удалось. При этом было понятно, что это фантастическая, ничем не объяснимая «просто удача». Обыкновенное, так сказать, чудо. Кролик уже почти сорвался с крючка и полетел вниз, обратно, в кучу никому никогда не достающихся призов, но в последний момент каким-то невероятным образом изменил траекторию полета и попал точно в желоб, выкидывающий выигрыши наружу. А уж оттуда прямо в руки счастливице. Аудитория ахнула. Анна схватила кролика за уши, прижала к груди и почему-то побежала. Хотя была «домашней» девочкой, у которой никогда никто ничего не отнимал – ни одноклассники, ни дворовые недоброжелатели, ни уличные, специализирующиеся на карманных деньгах малолетние ровесники-рэкетиры. Но тут она схватила и побежала. Наверное, таково инстинктивное отношение к удаче – уберечь ее. Кролик был, в общем-то, никудышным: розовым, трехкопеечным, но Анна не расставалась с ним ни на минуту дня три. Потому что кролик – это и было материализовавшееся везение. Розовое трехкопеечное, но везение. И Анна просто еще не знала, что полагается делать, когда на тебя сваливается розовый нежданный, негаданный кролик, то бишь Госпожа Удача… «Тебя ждет судьба героев Достоевского, – прокомментировала событие бабушка. – С этого все и начинается: азарт, игральные автоматы, сумасшедшая, ничем не заслуженная удача, желание повторить легкий успех, опасное представление, что в жизни можно достичь чего-то без труда…» Бабушка была сторонницей строгих правил в жизни и воспитании и ни в каких рыбок, вытащенных из пруда без труда, тем более золотых, не верила. Другие родственники, представлявшие более легкое, «метафизическое» отношение к жизни и считавшие, что не все поддается логическому объяснению, заметили по поводу кролика: «Может, ребенок одарен способностью выигрывать в лотерею? Это ведь тоже природный дар…» Позже, повзрослев, Анна поняла: это неплохо, когда каждый говорит свое… Хорошо, когда человек может услышать разные мнения. Но бабушка, очевидно, была права насчет азарта… Сейчас, разговаривая с мужем, Светлова поймала себя на укоренившемся в ней за последнее время двоедушии. Очевидно, это можно было уже квалифицировать даже как сознательную – ну, ладно, пусть полусознательную! – коварную тактику. Она сообщала Петру о том, что ввязалась в расследование на той стадии, когда уже извлечь ее из «процесса» было практически невозможно. К тому времени, когда она поставила мужа в известность, развитие событий дошло уже до необратимого состояния – до того «интересного» момента, когда Анна вынуждена была защищаться, убегать или нападать. То есть у нее уже не оставалось выбора, действовать или отойти в сторону. Однако удивительно, что обычно бдительный Петр теперь вовсе не выказывал желания ловить жену на слове и вообще – вникать в подробности. Он больше помалкивал, помалкивал и выглядел опасно задумчивым. Наконец этому нашлось объяснение. – Вот, Аня. А я тоже собрался в дорогу… – Это как?! – Да, и скажу сразу и честно… Отказаться от предложения у меня не хватит духу. Я очень хочу поехать и очень хочу этой работы. А ехать нужно пока одному. – Понятно! Если не секрет, куда? Впрочем, что было спрашивать: на земном шаре была только одна страна, от поездки в которую Стариков не смог бы отказаться даже под угрозой развода. Компания, в российском филиале которой Петя работал, наконец построила в Южной Африке свой автомобильный завод, и Старикову открылся шанс – участвовать в продвижении продукции на рынке, давно захваченном конкурентами компании. Это было почти что дохлым номером в стране, традиционно ориентирующейся на «БМВ»… Ну да, чем трудней задача, тем почетнее! Петя не мог отказаться от шанса. Эта страна притягивала его как магнит, несмотря на все сложности текущего политического момента и страдания белого населения. Ну, впрочем, это для тех, кто понимает. Что делать, Стариков никогда не мог устоять перед красотой. А от мужа Аня знала, что, например, в бурском языке «африкаанс» слов, предназначенных для описания красоты пейзажа, реки, неба, восхода, заката, океана, больше, чем даже в «великом и могучем» русском. Так много, как в ни каком другом языке! Потому что и красоты эти южноафриканские пейзажи такой невероятной, какой больше нигде, наверное, нет на свете. И Петя уезжал жить и работать среди этих пейзажей. А Светлова оставалась. Глава 2 Адвокаты инюрколлегии славились тем, что помогали родственникам представителей криминалитета без особых проблем добраться до счетов, которые погибшие в разборках бандиты оставляли в зарубежных банках. Адвокаты действовали умело и довольно быстро. Говорили, что для них почти не существует ничего невозможного. Об этом слагались легенды, что и подвигло Светлову на визит к господину Фонвизину. Леонтий Фонвизин пристально, но вполне деликатно оглядел посетительницу: – Вы что же, ее дочка? – Нет. – Внучка? – Нет. – Близкая родственница? – Нет. – Очень-очень дальняя родственница? – Нет! – Трудно доказываемая степень родства? – Нет. – А кто же? –?! Леонтий лишь приподнял краешек брови, что свидетельствовало о высшей степени невозмутимого адвокатского удивления.
***
И Аня принялась объяснять свою необычную просьбу. – Я ведь не претендую на наследство Марион Крам. Но, представляя меня как наследницу со спорными, не доказанными правами, вы могли бы раздобыть необходимые мне сведения об этой самой Марион Крам. Кто она? Откуда родом? – Назовите хоть одну причину, которая могла бы подвигнуть меня взяться за это сомнительное поручение. – Пожалуйста! Это гонорар. Назначенный вами гонорар, разумеется. – Ну что ж… Они расстались с Фонвизиным – пока! – обоюдно довольные друг другом. Светлова хотела выяснить, каким образом была связана с Марион Крам «женщина в белом»? За что убила ее? Но для этого, как минимум, не мешало выяснить, кто была сама эта Марион Крам. Получить сведения из Голландии иначе чем через адвоката инюрколлегии не представлялось возможным.
***
– Кофе? Чай? – Кофе и чай. И что-нибудь поесть. Молодой человек, которого Анне порекомендовал капитан Дубовиков, так стремительно проглотил изящные бутербродики с бужениной и карбонатом, что Светлова и мигнуть не успела. «Отлично! – вздохнула Анна. – С такими сотрудниками я, пожалуй, разорюсь, а не заработаю». – Может, вам и картошки пожарить? – на всякий случай поинтересовалась Анна. – Можно, – с готовностью согласился протеже капитана Дубовикова. – Но чуть позже, хорошо? – с надеждой спросила Аня. – Сначала поговорим? – Валяйте! – Ее собеседник оказался покладистым.
***
Молодого человека звали Егор Ладушкин. Обстоятельства, в результате которых сей субъект возник на пороге ее квартиры, были следующие. За то время, пока Светлова вернулась в Москву, произошло не так уж и мало. Инна Гец, например, очень тщательно выполнила ее поручение. Дело в том, что перед расставанием в Германии Аня попросила ее очень внимательно пересмотреть и разобрать все бумаги Геннадия Олеговича. И если вдруг случится так, что Инна наткнется на какие-то записи, которые поставят ее в тупик… – То есть я не буду понимать, о чем идет речь, так? – уточнила Инна Петровна. – Да. – И что тогда? – Тогда вы обязательно сообщите об этом мне. – Значит, вы не отказываетесь от расследования, Аня? – обрадовалась Гец. – Посмотрим, посмотрим! – уклонилась тогда от прямого ответа Светлова. Даже если Инна ничего не найдет, это как-то отвлечет ее. Кропотливая работа и какая-то цель, в данном случае – самая оптимальная: «она помогает найти убийцу мужа». А сама Инна переживет период стресса. «Без длительного промежутка времени тут не обойтись, есть вещи, которые лечит только время» – так решила тогда Светлова. И вот недавно Инна Гец позвонила Ане и продиктовала записи, которые ее «поставили в тупик». – Я не могу понять, кто они, эти люди? Это не клиенты. Не пациенты. Не соседи, не друзья, не сотрудники, не знакомые… Я их не знаю… По сути же, это было не что иное, как список из трех фамилий и трех адресов. Этот список, возникший в поле зрения благодаря разысканиям Инны Гец, не оставлял сомнений: коли хочешь разобраться, все эти адреса придется объехать… Если Светлова будет это делать одна – уйдет уйма времени! Да к тому же там были обозначены такие медвежьи углы, в которые – Аня это понимала! – и добраться-то будет непросто. Не говоря уже о том, что список в основном состоял из мужских имен. А с мужчиной потолковать, в общем-то, кто может лучше всего? Конечно же, мужчина, а не какая-то там особа женского пола, возникшая внезапно на пороге. Но главное – объем работы. Конечно, Светлова займется этим, но нужны еще люди. Ее телефонный разговор со старым приятелем, капитаном Дубовиковым, в общем-то, сводился к тому, что Аня попросила его поучаствовать в общем деле. – Понимаете, товарищ капитан, нужны крепкие мужские плечи для исключительно оперативной, чисто сыскной работы. Но капитан оказался страшно занятым. – Вам что же, помощник нужен? – Получается, что так. Помощник или сотрудник. Назовите, как хотите, но одной мне не справиться. – Вот как?! – И желательно, чтобы этот человек был с чисто ментовским взглядом на жизнь, – попросила Светлова. – Мне самой этого качества явно не хватает. А иногда это бывает очень полезно для работы. – «Чисто ментовский» – это, разрешите уточнить, что означает? – осторожно поинтересовался капитан Дубовиков. – А то я вдруг подумаю, что вы мне льстите. – Ну, это когда у индивидуума такая перед глазами картина мира, что все, кто не в погонах, – потенциальные подследственные. А если кто-то еще не задержан, то это исключительно временное состояние. – Ну-ну! Умеете вы, Анна Владимировна, сказать человеку приятное. Спасибо. – Да не за что. – То есть если Шекспир сказал, что «весь мир – театр», то милиционер Дубовиков, вы полагаете, должен выдать нечто вроде: «Весь мир – изолятор временного содержания…»? – Умри, лучше не скажешь! И, заметьте, не я озвучила эту интересную мысль. – Значит, в одиночку силенок не хватает?! Спасовала?! Кишка тонка?! – тут же отплатил ехидно капитан. – Фу! Какая еще «кишка»? О чем это вы? Оставьте эти свои народные прибаутки. Просто, увы, я не обладаю свойством без раздумий, на уровне инстинкта, вцепляться в загривок. Мешает свойственная нормальному человеку вера в презумпцию нсвиновности. Это не значит, что я не справлюсь с расследованием, – нахально блефуя, возразила Светлова. – Понимаете, как говорил один мой знакомый, интеллигентный человек может все, если обстоятельства потребуют. Построить дом, подоить козу… Он решит проблему с помощью интеллекта. Может, он сделает все не так быстро, как тот, кто всю жизнь возится с пилой и рубанком и доит козу, но все-таки в итоге сделает. – Ваш знакомый имел в виду Робинзона Крузо? – Нет, он имел в виду себя.
***
Следствием этой словесной перепалки с капитаном Дубовиковым и стало появление в Анином доме Гоши Ладушкина, детектива агентства «Неверные супруги». Капитан, как это уже не раз бывало, помог Светловой и прислал человека, которого – это можно было и не уточнять! – он явно считал подходящим и, разумеется, надежным. Гоша явился на переговоры со Светловой и готов был с ней сотрудничать. Дело в том, что слежка за неверными супругами, как объяснил Гоша Анне, стала его порядком доставать: Егору хотелось, и это естественно, профессионального роста. Однако от перспективы роста, которую предложила ему Светлова, детектив Ладушкин, несмотря на то что работа в агентстве приучила его ничему не удивляться, немного опешил. – То есть… Если я правильно понял то, как вы описали ситуацию… Вы хотите сказать, что некая женщина в белом пришла, поговорила – очень недолго! – с мужем вашей клиентки и человек умер?! – Да. Все было именно так. – То есть можно даже считать – пришла, посмотрела – и клиент готов? – Совершенно верно! – Тогда… Тогда вопрос: как она это сделала? – Вся загвоздка именно в этом вопросе. – Но она должна была хоть что-то сделать. – А она ничего не сделала. – И Гец просто заболел и умер?! – Ну да… Если не считать того обстоятельства, что она ничего и в самом деле не сделала. – Но чудес не бывает. Дама случайно не угостила его отравленной конфеткой? – Нет. – Но она все-таки вошла в дом и… – Ну и что? – Куча вариантов! – Ну, ну… Слушаем! – Аэрозоль… – Дама была – извините, что цепляюсь к мелочам! – не в противогазе. И находилась с Гецем в одной комнате. – Может быть, она его просто заразила? – Ну да! Какая-нибудь мстительная пациентка, умирающая от неизлечимой болезни.., своим тлетворным дыханием! – Вот именно! Может, она его и вправду просто заразила. Не будем забывать, ведь Гец был по профессии врач. – А может, какое-то кодирование? То есть, я хочу сказать, вываливайте все, что приходит в голову. Но поскольку в голову ничего путного все равно не приходит… – А что? Давайте, валяйте! Когда нет никаких версий, это бывает иногда продуктивно. Например, условные слова. – И запускается какой-то процесс, ведущий к летальному исходу? – уточнила Светлова. – Например, как это часто бывает в таких случаях, человек выпрыгивает из окна.. – У Гецев одноэтажный коттедж. – Хм… – Да, проблема… Человека кодируют на выпрыгивание из многоэтажки, а он переезжает в сельский домик… – И тем, кто кодировал, надо на ходу перестраиваться. – Все? – поинтересовалась Светлова. – Что «все»? – Я имею в виду вашу «кучу вариантов»? – Ну, пожалуй, все. – Н-да, кучей это вряд ли назовешь. – Тогда, если нет никаких разумных объяснений случившемуся, ничего другого не остается… Эту женщину надо найти! – Отличная идея! Мне бы тоже хотелось. Ничего проще: найти и просто спросить: мадам, как вам это удалось? Остается пустяк: найти! – Все-таки в этом ее посещении есть что-то в высшей степени странное. – В «высшей»? В смысле, потустороннее? Женщина-зомби? – Ой, ой, ой! – Ладушкин сморщился. – Ну, это уж слишком! Это уже даже не кодирование… Это вообще полная чушь! – Не верите? – Не верю. – Ладно, Константин Сергеевич Станиславский. Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 327 | Нарушение авторских прав |