 |
|
АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология |
TOUR DE BABEL 6 страницаВозникла пауза тишины. И словно разгадав мои мысли, Жора вдруг произнес: - И пойми, это не месть, это… как бы тебе это поточнее сказать? - Злость, - сказал я. - Нет-нет, зла я тоже ни к кому не питаю. Ведь я понимаю устройство этого мира. Это, знаешь ли, пожалуй, рецепт. Диагноз ясен, нужно прописывать пилюли для выздоровления и излечения. Вот! На самом же деле я понимал: это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira (святой гнев, лат.). Как бы там он не нарек свои действия. Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая. - Они живут так, - продолжал он, - словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд – это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, то обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль… И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся… Вся эта пена схлынет как… И если мы не хотим… Он захлопал ладонью по карманам. - Спички дай... Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить. - Они в твоей левой руке. Он снова раскурил потухшую трубку. - …а главное – технология достижения совершенной жизни, - продолжал он,- она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген – это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами – край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра – Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества – Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum - нерв вещей! Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности. Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал: - Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног… Мы же ором орали… Отдали ему свое сердце… И что же?!. Он был и остается глух… Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы – вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее… - Что сделали? - Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто… Видно было, как тщательно Жора подбирал слова для характеристики своих соплеменников. - …испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты… От такого отчаяния Жора даже поморщился. - Все эти моллюски и членистоногие, гады и гадики, мокрицы и планарии… Мы живем в чреве греха… Провонялись… Это – чума… Для них люди – планктон, понимаешь меня? - Да-да, ты говорил. Я понимаю. - …все эти шариковы и швондеры, штепы и шапари, шпуи и швецы, все эти скрепки, булавки, кнопки… Засилие переметчиков и чергинцов!.. Ну и перематывали бы себе свои сопли, ну и шили бы себе свои гульфики и наволочки… Нет же – им подавай право править – власть! Но вы же – заики, вы же… О, ужье племя, жабьё!.. Эти пустоголовые ублюдки… Всевселенская вонь... Да, чума… Этот засаленный и задрипанный мир ваш должен быть разрушен, как тот Карфаген! - Ты так часто это повторяешь. - Не перестану! Это – молитва! Невыносимо видеть,- продолжал он,- как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни! Секунду длилось молчание, затем: - Или – или, - едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора,- или они нас, или… Его вид был красноречивее всех его слов. - И вот еще что, - Жора поднял вверх указательный палец правой руки, - у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня – это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг. Так что извини… Я не помню, чтобы Жора когда-либо извинялся. - И давай уже свою Тину, - мельком бросил он, - видишь: жизнь припёрла… Я видел…
Глава 20
Я вдруг открыл для себя: он зарос! И теперь был похож на состарившегося Робинзона Крузо. Казалось, что на голову ему надели соломенного цвета парик, а рыжая, с полосками проседей по щекам, борода прятала большую часть лица, оставляя лишь сухие губы, нос и глаза, и эти горящие страстью глаза, ставшие вдруг как два больших синих озера среди знойной пустыни. Я вдруг заметил: за последние дни Жора сильно сдал. Его шея с большой родинкой над сонной артерией казалась тоньше даже в не застегнутом вороте синей сорочки, а любимая, изношенная почти до дыр на локтях, джинсовая куртка болталась на нем, как с чужого плеча. Он и дышал, казалось, реже. «Я живу в полном чаду» - как-то произнёс он. И только руки, только его крепкие руки с крупными венами свидетельствовали о буре в жилах этого могучего тела. Всегда спокойные и уверенные пальцы были в постоянном поиске: они уже не могли жить без дела. Я знал: он уже закипал. Его кровь, разбавленная теперь не сладким вином, но крутым кипятком, может быть, даже царской водкой, уже проступала сквозь поры мятущегося нетерпения. Он пока еще тихо неистовствовал, но яростное влечение к почти осязаемой цели будило в нем неистощимые силы Молоха! Я сказал бы, что это была свирепость апостола, устремившегося на спасение самого Христа. О движениях его души можно было судить и по тому, как горели его глаза: этот взгляд прожигал насквозь! Я помню, как тогда Валерочка Ергинец, прослышав о решении Жоры, съежившись в ежевичку, словно прячась от удара молнии, произнес: - А я бы не стал рисковать, это вам не… - Ты и риск, - прервала его Ната, - это как «да» и «нет», как ночь и день, как небо и земля. Ты, рожденный ползать… Так ползай! Ты никогда не станешь лестницей в небо. У тебя даже язык длиннее, чтобы вылизывать задницы всех этих… - Перестань, - прервала ее Света, - тебе не следовало бы так… - Только так! – возразила Ната. – Иначе всё это ползучее гадьё укроет всю землю… Оливия только улыбалась, переводя взгляд то на Свету, то на Нату. Этот Валерочка, чересчур осторожничая, просто гирей висел на ногах! Мелкий, завистливый, совсем никчемный, но и движимый своей изворотливостью и угодничеством хоть чуточку подрасти в глазах сослуживцев, он настойчиво и не выбирая путей, лез и лез… - Убей гадёныша! – однажды взорвался Жора, когда речь зашла о Валерочке. - Как так «Убей»?.. Ты же понимаешь, что… - Не понимаю, - отрезал Жора. – И если я сказал: убей гада – убей гада! Этот Валерочка просто… - Мал золотник, да дорог, - говорит Лена. - Брось! Мал клоп, да вонюч! Так точнее. Но в конце концов и он праздновал свои маленькие победцы… Между тем, Жора упорно провозглашал свое стремление к решительным действиям: - Мы пережили с тобой беспощадный гнев нищеты, нас сжигала горечь непризнания, и вот теперь, когда мы в седле и с копьем наперевес ринулись в бой… Эти откровения приводили меня в ужас. Мне казалось, что Жора в такие минуты для достижения своей высокой цели готов разрушить не только этот обветшалый и трясущийся от страха мир, но и себя – царя мира. Да-да, думал я, нормальные люди так не рассуждают, и пускался наутек от этого, мне чудилось, чудовища, приравнявшего себя к богу. Ведь он был слеп ко всему человеческому. - Третьего – не дано! Пришло, знаешь ли, время ровнять траекторию жизни, выковывать ее, подобно мечу, сделать ее прямой, как солнечный луч, светлой, яркой, ослепляюще совершенной, да-да, как солнечный луч!.. Пробил час!.. Он снова посмотрел на меня, и выбил в пепельницу содержимое так и нераскуренной трубки. Глаза его снова сияли. Теперь он молчал, но я слышал его ровный спокойный голос: «Ты знаешь, я – сильный». Я знал этот его смелый взгляд. - Вот я и решил,- произнес он и добавил,- и решился. Наша задача оказалась серьезней, чем мы предполагали. И я был бы трижды дурак, если бы не сделал этого! Это и есть победа над самим собой, как думаешь? - Да уж, - сказал я, - veni, vidi, vici (Пришел, увидел, победил, лат.). Этим решением он не мог меня удивить. Я знал, что такие как Жора не гнутся, а ломаются. Но я не знал никого, кому хоть раз удалось бы его сломить. Его здоровая жадность ко всему совершенному не позволяла ему обуздать в себе страсть жить наперекор общепринятым правилам и законам. И если ему преподносили линованную бумагу, он только улыбался и писал поперек. К тому же, за все то, что он успел сделать, мне казалось, ему давалось право получить у Всевышнего свой паспорт на бессмертие. Он хлопнул ладонью меня по плечу. - Вот так-то… Ты бы не решился. Ты для этого чересчур осторожен. Это был не вопрос, но утверждение. Если не обвинение. Он как бы оправдывался передо мной в том, что сделал все это без моего участия. Но и обвинял меня в нерешительности. - Ты и сейчас, я вижу, коришь меня за это. Я не знал, как ему на это ответить. Он, я это уже говорил, весь соткан был из неординарных поступков, заставлявших сердца окружающих биться сильнее и чаще. Сюда примешивалось и смутное опасение нашего поражения, возможно, бесславия и бесчестья, которые заставили бы содрогнуться не только нас, но и мир. Ведь мир уже давно, затаившись, ждал от нас чуда! - Истинная цель истории, - заключил он, - это духовное совершенствование и развитие Человека. Это путь человека от зверя к Богу, и смысл ее состоит в реализации человека как богоподобного существа. Человек же нужен Богу для самореализации. - Значит?... - Да. Христианизация – вот путь! Только всеобщее преображение человека способно… - Стоп-стоп, - попытался я ему возразить, - неужели ты думаешь, что это духовенство и эти попы… - Какое духовенство, какие попы?! Жора сверкнул глазами. - Эти сытые заросшие рожи с золотыми крестами на жирных пузах только и знают, что… Нет-нет, нет, конечно! Эти – нет! Только Дух, только Дух животворит. Материя без Духа не творит историю. Без Духа мы обречены на одичание. И приговорены! Оглянись: мир уже жадно дичает… Он так и сказал: «жадно дичает». Его глаза снова блеснули. - …только Иисус мог добром и любовью так замахнуться на человечество! Замахнуться Духом Своим! И никто другой так, как Он! Понимаешь, как есть Бетховен и есть остальные, так есть и Иисус и есть остальные. Жора снова взял меня за рукав. - Я же сказал: здесь нужны гены Бога! А эти зазывалы… Жора посмотрем мне в глаза. - Разве ты сомневаешься? Нет! Я знаю: ты думаешь точно так! Но ты… Просто вы все – еще в прошлом. И сейчас уже не время отступать. А капитализм, которым сегодня дышит весь мир, скоро сдохнет. Ей же ей! Ведь в каждом капиталисте до сих пор живет азарт грабителя и насильника. Ей же ей! Это не может продолжаться бесконечно. И этот вот сегодняшний кризис – это и есть начало конца... Жора улыбнулся, заглянул мне в глаза и добавил: - … конца этой твоей так горячо любимой цивилизации. Как думаешь? И не заставляй меня ее жалеть. Кстати, создателю финансовой «пирамиды века» Бернарду Мэрдоффу грозит 150 лет тюремного заключения. Каких-то 150 лет. Сегодня ему уже за шестьдесят. Когда он выйдет на волю, наши пирамиды… Жора мечтательно прикрыл веки. Дожить до того времени, когда мир наполнится совершенством, было невероятным искушением, от которого мы не могли отказаться. И вот, кажется, мы нащупали этот путь: христианизация! - Кстати, слышал?!. – вдруг воскликнул он. Я только вопросительно взирал на него. - Лиза, Кэрол и Джон получили-таки нашу Нобелевскую. За свои теломеры. Я же говорил, что так будет! Это еще одно подтверждение того, что жизнь можно длить вечно! Как мы и предполагали, теперь наши хромосомы не будут стареть. А уж хромосомы Христа мы постараемся сохранить неприкосновенными! Надо только успеть… Да, надо спешить… - Спешите медленно, - сказала Оливия. Вот почему Жора так торопил события! Ему не терпелось посмотреть собственными глазами на свое творение – рукотворное совершенство. Не разрушение всего старого дотла, не дезинтеграция жизни до самого мельчайшего ее проявления, но ее созидание, слепка, спайка, сцеп… Скреп совершенства!.. - Да-да, - сказал я, - я тебя понимаю. Жора посмотрел на меня и улыбнулся. - Когда нам кажется, - сказал он, - что мы в этой жизни уже все понимаем, нас неожиданно приглашают на кладбище. Верно? Я ничего не ответил. - Надо вовремя менять свои цели, - сказал Жора и дружески обнял меня, - не так ли? Мог ли я тогда возражать этому, по сути, lato maestro (свободному художнику, лат.), этому, по сути, великому человеку, если хочешь, - матерому человечищу?!. Да, это было второе пришествие Христа. Чудо? Еще бы! Это и есть материализация Его божественной сути. Его можно было видеть, слышать, потрогать руками и даже поговорить с Ним. Он пришел в этот мир тихо, как тать, и Жора стал Его крестным отцом. Я слушал Жору и теперь видел, что в нем поселилась, наконец, поселилась уверенность в том, как преобразовать этот мир. Знать как – это ведь главное! Мы растягивали и теряли минуты, мы сутками не смыкали очей… И вдруг меня словно кипятком обдало: Жора примерял свой терновый венец! И тиара эта пришлась ему впору. Ей же ей! Его влек трон Иисуса. К сожалению, этого нельзя было избежать. И вскоре случилось то, что и должно было произойти. Не могу вспоминать без содрогания, что нам пришлось пережить. Это было мрачное и роковое воплощение неотвратимой и беспощадной судьбы. Но я и сейчас твердо уверен, что какая бы опасность нам ни грозила, Жора бы никогда не отступился от своего решения. Как сказано, он уже был заточен на совершенство. Ей же ей! Увы, пути назад не было. У меня до сих пор звучит в ушах та интонация, с которой он провозгласил свое решение: «Нам позарез нужен клон Христа!». - Что ты собираешься делать? – спросил я. - Медитировать. А что? Он секунду подумал и добавил с досадой: - А знаешь, ведь все против нас. Все! Но всем им мы повесим камень на шею, каждому! Мы похороним эту цивилизацию животной жадности и наживы. И этот Carthagenium esse delendam! (Карфаген должен быть разрушен! Лат.). И вот ещё что… Жора привычно потер указательным пальцем спинку носа. Затем: «Не надо песен. Нас нельзя вернуть. Как не бывает в мире чёрных чаек». Мы помолчали. Этой Тининой строчкой Жора подвёл черту нашему спору. Хотя какой же это спор: с этим не поспоришь! - А что, - спросил я тогда, - может, Юра и прав был со своим Гермесом? - Не думаю, - сказал Жора, - Гермес – это совсем другая планета. Мы же – живем на Земле! Никому еще не удалось разглядеть сквозь тьму веков наше прошлое. Хотя горшки иногда и рассказывают, как там все было. Было и прошло, быльем поросло… Кстати, та финтифлюшка, которую я купил в Стокгольме, помнишь?, так вот она… Да, как там дела с Тиной? – неожиданно спросил он. Я сказал. - Не тяни кота за хвост. - Не тяну, всё готово… Я понимал: искушение клонировать Иисуса у Жоры было неистово и уже непреодолимо. Мне хотелось притвориться слепонемоглухим, чтобы хоть как-то отложить это Жорино решение, но вдруг во весь голос воспротивился мой стыд: к чему это притворство? - Истина в том, - задумчиво произнес Жора, - что… Он вдруг замолчал, словно что-то вспоминая. - Однажды я был в какой-то церквушке, - продолжал он, - и там под стеклом на черном бархате увидел желтый-прежелтый человеческий череп. Он говорил всем, кто на него смотрел (надпись под ним, пояснил Жора): «Мы были такими как вы, и вы будете такими как мы». Что если это и есть та истина, которую так настырно и живо ищет люд людской, а? Я не знал, что на это ответить. Лена только качает головой. - Что? – спрашиваю я. - Невероятно, - только и произносит она, - вы просто… Невероятно!.. Заварили вы кашу-малашу… Я целую ее в щеку и она умолкает. - Да, - говорю я. - Ты думаешь, Страшный суд уже на пороге? – спрашивает Лена. - Прислушайся: Он уже стучит в нашу дверь. Нет, Он уже ее проломил… - Ей же ей? – спрашивает Лена, улыбнувшись. - Ты еще спрашиваешь? Лена думает. Спустя минуту говорит: - А скажи, это правда, что Лира в Лере подвегрлась атакам ваших… - Лера, - поправляю я, - Лера! В Лире! Лера в созвездии Лиры. - Да, - соглашается Лена. - Да, - говорю я, - правда. А что? - Нет-нет, - говорит Лена, - а ты бы смог? - Как Аллан? - Да. - Это не Алан, это Тина, - уточняю я, - это Тина решила! - А ты бы смог? Как Тина! Как Тина может только Тина. Неужели не ясно! Ведь только Тина и только она берёт на себя смелость и ответственность за то, что на этой самой Лере… И Аллан тут вообще сбоку-припёку… Аллан – кусок пластика с какими-то там железками… Он – не человек! И мне, собственно, до него нет никакого дела. Нет!.. - Да, - говорю я, - конечно! Запросто! Кажется, я это уже говорил. Лена смотрит на меня и молчит. «Не надо песен…».
Глава 21
И вот однажды, начиналось лето, Жора, что называется, просто наехал на меня! Что называется, - асфальтоукладочным катком: - И долго ты еще собираешься испытывать мое беспредельное терпение?! Я вылупился на него, мол, о чём ты, мой миленький, говоришь мне? - Ни совести у тебя, ни стыда! Если ты думаешь, что я способен терпеливо сидеть и ждать, когда вы тут все нанаслаждаетесь моей добротой, моей, так сказать, непритязательностью и беспримерной щедростью, то должен тебе заметить… - Ты можешь сказать… - Вот я и говорю… Мы сидели совсем голые (в новеньких плавках) в тени нашего любимого платана, был полдень, Жора лениво перебирал свои чётки, сандалии его валялись у воды, а белые ноги, были, как на витрине, выставлены на уже припекающее яркое солнышко… - Твой ход, - сказал он. Мы играли в шахматы. Я задумался над его вопросом, и проигрывать не собирался. Он вёл в нашем шахматном споре с большим отрывом, и я, собрав весь свой гроссмейстерский талант в кулак, жаждал реванша. - Что, - спросил я, - о чём ты говоришь? - Ты ходить собираешься? Ленивые чётки отвлекали моё внимание и раздражали меня. - Дай, - сказал я, протянув руку. - Ещё чего… - Шаг сказал я и подвинул пешку вперёд. Никакого шага не было, я просто хотел заставить его переключиться на шахматы. - Вот я и говорю, - повторил Жора, продолжая мучить свои беспомощные чётки, - вот я и спрашиваю… И съел мою белую пешку на правом фланге. - Ух, - сказал я, почесав затылок, - отдай… Я не заметил… - Ты вообще стал последнее время рассеянным, ты заметил? – спросил он. - Отдай, - снова попросил я. - Ничего себе, - возразил Жора, - с чего бы? Отдай! Ты выиграй и тогда забирай. Выиграть у него не только в шахматы, баскетбол или теннис мне давно уже не удавалось. А когда мы надевали боксерские перчатки, он по-настоящему меня не жалел – бил что есть силы, пока не обращал меня в настоящее бегство. Я неделю ходил в темных очках, а то и с липучками накрест. И вот я собрался побить его в шахматы, просто отмордовать хоть раз в жизни, как следует. Он это чувствовал, и чтобы я хоть немного притишил свой пыл, вероятно, и задал свой вопрос о терпимости. Он меня отвлекал. Эти его уловки я знал, и не собирался на них клевать. - Ладно, - сказал я, - подавись своей пешкой, - и сделал ход слоном. - Ты мне не ответил… Я вопросительно посмотрел на него, мол, что надо-то? Он, глядя в бесконечную океанскую даль, кашлянул. Чётки замерли. Сглотнув слюну, Жора сделал глоток пива из банки, как бы прочищая свою нелужёную глотку. - Тина, - мягко произнёс он, - ты думаешь, я отступлюсь? И чётки снова заговорили. Имя Тины, произнесенное почти неслышно, тотчас выветрило из головы все мысли о моём реванше. Я оторвал взгляд от доски, ладья моя, трепетно оторванная от поля боя большим и указательным пальцами так и повисла над местом своего сражения, так сказать, битвы за жизнь, я открыто смотрел на Жору, он тоже ел меня взглядом. Затем вдруг встал и прытью бросился в набегающую волну. Чайки, чайки… Они носились, как угорелые… Мне хотелось сгрести все эти ненавистные шахматные фигурки из слоновой кости и запустить ими в небо, в этих горланящих чаек, в Жору, в Жору… Пешками и слонами, и лошадьми (конями!), и ладьями и королями со своими королевами (ферзями!), и пешками, всей этой пешечной шрапнелью… В Жору!.. Я понимал, что вопрос о Тине когда-нибудь да всплывёт. Да не когда-нибудь! Мысль о том, что Тиной надо заниматься всерьёз и впритык, что любые отлагательства смерти подобны, что без Тины мы приговорены к поражению, и если хочешь, - даже к смерти… К смерти, не меньше!.. (Жора бы просто убил того, кто встал на его пути. К Тине). Этот вопрос жужжал у каждого нашего виска, и у моего – в первую очередь. Свистел! Как пули! На мне висела эта задачка – найти Тину! Но что значит найти? Она же не пряталась от нас как какой-то преступник, не скрывалась в каких-то дальних странах и континентах, не убегала от нас в горы или какие-то непроходимые джунгли, не улетала на другие планеты… Найти!.. Она даже не иголка в стоге сена! Найти… Это безысходное «Найти…» не давало дышать, перегрызало горло, киселило всё тело, сушило и выжигало мозг… - Знаешь, что я решил, - спросил Жора, когда я открыл глаза, - сделаем так… Он стоял передо мной на солнце, бисеринки воды серебрились на его плечах, на руках, на бедрах… Бог! Казалось, он осыпан бриллиантиками, весь сверкал… Как новая копейка! Как командор, почему-то подумалось мне, как… снежная королева (король!). Я даже вздрогнул от холода и покрылся мурашками. - … сделаем так, - повторил он и лег на песок. Я ждал. Почему нам нельзя обойтись без Тины, я спросить не осмелился. Да и сам прекрасно это понимал: Тина – ось! Да-да, это наш тот самый стержень, вокруг которого должна растанцеваться наша Пирамида. Если хочешь – наша кость, на которой должно взращиваться мясо живой жизни! Тина и Иисус – вот два имени, которые… Это ясно… Без которых… Это понятно… «Найти Тину» - стало моим заклинанием. О деталях я не рассказываю, но с чего начать? Все наши усилия, потуги и размышления… и машинный анализ Тининого досье свидетельствовали о… Вообще – муть какая-то! Наша «Шныра» выдала потрясающую информацию: «Восток… Вавилон… Ассирия… Семирамида… Хаммурапи…Абу-али-ибн-Сина…». Это была линия главного удара! Направление поиска! Там была ещё уйма всяких подробностей – «жречество… сила крови… ген власти… Ти… пирамида.. Междуречье… Тигр… Евфрат…», что-то ещё совсем незначительное, скажем, метание ножей (полный отпад!) или колесницы… Какие-то таблички и значки, цифры и символы, клинопись и языки, языки… Хрень какая-то! Разобраться во всём этом – значит сдуреть! - С ума сдуреть! – дополнила Лена. - Да-да, именно! «Шныра» сдалась, а вскоре – сгорела: пфшшш! Маленький пожарец в полтора миллиона! Евро! Немцы старались и – вот… И вот во всем этом нагромождении дел, во всей этой катавасии Жора предложил… - …так вот, - сказал он, - ты поедешь… - Я?!. Я поеду?!. Куда это? Куда ты меня засылаешь? - Сам знаешь… Куда!.. Куда надо!... Дня три я притворялся больным… На пятый день после этого разговора Жора спросил: - В четверг выезжаешь? - Завтра, - сказал я. Жора улыбнулся, одобрительно кивнув головой, мол, молодец! - Знаешь, сказал я, - мне твои похвалы – что перец в чай! - Я тоже люблю, - ответил Жора, - особенно в жару… На кончике ножа! Идём выпьем по чашечке! В тот вечер мы напились. - Желаю удачи, - сказал на прощанье Жора, - и без Тинки – не возвращайся. Он с добродушной улыбкой показал мне свой кулачище. Я знал цену этому кулаку, но ответную улыбку всё-таки продавил на лицо. - Прощай, - сказал Жора, словно посылая меня на верную смерть. Я тогда не придал значения этому «прощай». - Пока-пока… До скорого, - сказал я, помахав рукой. Мне тогда казалось, что мы расстаёмся на неделю-другую… До скорого. - А на самом деле? – спрашивает Лена. Так я оказался в Багдаде… К тому времени Хусейна уже повесили… А ведь он уже почти выстроил новую Вавилонскую башню! Камень на камень, кирпич на кирпич… О, варвары, варвары!.. О, недоумки!.. А что бы сказала Тина, за которой я приплёлся в эту злую страну? Это: «Покажи мне город твой без затей. Я уже хочу его полюбить…»? Дай мне сперва самому его полюбить. Может, и покажу…
Глава 22
Но прежде, чем я оказался в Багдаде… - Почему ты? - спрашивает Лена, - ты – как палочка-выручалочка?… - Как нюхач какой-то… Пёсик-ищейка… Хорошо отдрессированный. - Почему?.. - По… нарезу! – злюсь я. – А кому это ещё так надо – найти Тину? Жоре? Да он палец о палец… Юре? Он бы никогда не согласился! Вит? Ха-ха… Вит! Вит просто купил бы… Или Аня, или Юля… Ну, не бросать же женщин в пекло ада? Да и что с них взять-то! Лёсик? Но на нём, где сядешь, там и встанешь! - Могли бы организовать поисковую бригаду по информации вашей «Шныры». Мне кажется, что даже я смогла бы запросто найти вашу, прячущуюся в какой-то норе, затаённую Тину. Тоже мне дева-инкогнито! Мата Харри! Да у неё даже… - Горнакова, тебе рассказывать, или ты будешь… - Молчу, молчу! Ииии… - И!.. И прежде, чем… да!.. Мы все, естественно, ринулись к «Шныре». Она стояла всеми забытая и заброшенная, где-то взялась паутиной, по бокам ржавчина… Стас попытался запустить, но она, не успев раскрыть глазоньки, вдруг заорала – «Жрааааааать!». - Она же сгорела! - Та – да. Та – сгорела. А эта… - Другая? - Накормили! Потом она переваривала, томясь на правом боку… - Она у вас как бурёнка какая-то худобокая, - говорит Лена. - Как свинья – накормили ж, тотчас потолстела пустотелая… - Это ж кусок пластика с электронной требухой! – Лена искренне удивлена. – Чем вы её накормили? - Тиной… Чем же ещё? - Это ясно, - смеётся Лена, - я бы и сама её… - Что?.. - Но она же встала вам поперёк горла! - Итак, мы приступили… К пытке! Ой, ты не поверишь… Мы обступили «Шныру» как… Сбились плотным кольцом, взяли в плен… И началась длительная осада… Даже Вит протиснулся в первые ряды. Жора… Вот умора!.. Жора уселся прям на винчестер, и в ожидании ответов, грыз свои орешки. К четкам даже не притронулся. Трубка тоже лежала в паху не раскуренной. - Ты чё уселся своей задницей прям на… - Не твоей же, - сказал Жора. - Я её разогрею. Когда «Шныра» переварила нашу инфу, отлежалась и готова была нас выслушать, Стас задал свой первый вопрос: - Как дела? «Шныра» что-то там прошипела, затем проиграла музычка и раздался совсем человеческий кашель… Так всегда было: ей надо было взять, что называется, голос… И вот этот её не очень-то женский голос дал первый ответ: - Вы бы лучше дали вздохнуть. Воздуху, дайте воздуху… Расступитесь!.. Да! Так было всегда, когда мы оплетали её своим любопытством. Чересчур плотное кольцо наших теплых тел искажало работу её тепловизора, вот она и требовала воздуха! Ну и мы ещё там надышали углекислотой нетерпения, а как известно, любому нормальному человеку для работы ума требуется кислород. - Нашли человека! – улыбается Лена. - Она сама потребовала своей программой свободу дыханию! - Да, - соглашается Лена, - как «Свободу Ходорковскому!» - Мы расступились - Жора встань! – потребовала Кайли. - Обойдется, - сказал Жора. - Жора – встань! – это уже был голос «Шныры». - Чего эт? – возмутился Жора. - Твоя задница давит на горло, - сказала «Шныра» - Обойдешься, - сказал Жора, раскусывая очередной орешек. - Ясно, ясно, - сказала Лена, - Жора встал. Что дальше? И потом началось светопреставление! Потом мы подумали, что на таких «Шныра-шоу» можно зарабатывать неплохие деньги! Когда мы с её помощью искали Аню и Юру, ничего подобного не было. Вопрос – ответ, вопрос – ответ… Сейчас же… Ой!.. Андрюха Малахов со своим перетряхиванием нижнего белья не годится в подметки нашей «Шныре». Познер – отдыхает! Даже «Дежурный по стране» со своим Жванецким – просто детский лепет, не говоря уж о Ваньке Урганте со своим… Санчо Пансой – Цэ! Кал! О! И все Жиндарёвы, и Доренки, и Сванидзе с Киселёвыми, и Тины Канделаки со своими… Кстати, Тинка Канделаки… Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 316 | Нарушение авторских прав |