 |
|
АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология |
АПОСТОЛЫ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Сейчас человечество просыпается в политическом плане, что угрожает процессу продвижения к единому мировому правительству Збышек Бжезинский
Глава 1
Как уже было сказано мы, так сказать, для пробы, сперва купили маленький неприметный остров в Индийском океане, а затем, присмотревшись, прибавили еще набольшую группку совершенно безлюдных островов. И еще два года тому назад вычистили эти необитаемые авгиевы конюшни, вымели мусор, выскребли и вымыли полы, подстригли и причесали траву, проветрили пространства… - Зря стараемся,- сказала Наталья,- лучше, чем сама природа вряд ли мы обустроим. Мы обустроили лучше. Потом это признала и Наталья. - Я и представить себе не могла, какие вы волшебники! – хвалила она. Для вечернего освещения улиц мы выбрали желтые светильники. - Я готова за каждого из вас выйти замуж!- призналась Инна. (Вскоре она вышла замуж за какого-то волейболиста, красивого высокого парня с ежиком на голове и в очках). Инфраструктура города тоже отвечала последнему слову науки и техники. Мы поставили все необходимое оборудование, установили ветряки, парники и насосные станции... Стадионы, театры, музеи… Да!.. И завезли первую партию клонов. Теперь мы на них просто молились. Вся забота о самочувствии будущих Адамов и Ев была возложена на Наталью, и она была этим очень горда. А контроль их жизнестойкости – конечно, на Юру. Вскоре все мы стали ладонями Самого Бога, а глиной служили гены, из которых мы хотели лепить новый мир. Каждый делал свое дело, делал его хорошо, но никто из них не представлял себе всей грандиозности нашей задумки. Только мы, посвященные и продвинутые, варились в этом кипящем творческом котле и варили до умопомрачения свой сок Совершенства. Только нам было решать, как, чего и сколько всыпать в этот котел, чтобы похлебка оказалась приятной, сытной и вкусной для каждого, кто стремиться к Небу. Это был невообразимый творческий поиск, невероятные фантазии плескались в наших мозгах, мы ходили черные и счастливые, до смерти выхолощенные собственной идеей и перспективами ее воплощения, просто ополоумевшие. Наша Пирамида грезилась нам, грани ее сверкали золотом всеединства, а вершину венчал сияющий крест. Крест! Символ Неба и Совершенства. Ведь сила Креста – в совершенстве! Были, конечно, и минуты прострации, абсолютной пустоты. Случалось, нас сковывал страх: вдруг все это зря! Но мы стойко держались своей идеи и, одержимые непоколебимым желанием достичь своей цели, терпеливо и настойчиво двигались вперед. Мы были неутомимы в своих поисках. - Иногда мне кажется, что я Бог,- признался я Жоре. - В каждом из нас теперь живет комплекс Бога,- сказал он,- но ты же знаешь, что мы даже не ангелы. У нас в руках был проект нового мира, но только сегодня, когда гены можно ощутить кожей собственных пальцев, как клавиши рояля, извлекая созидательные аккорды, только сегодня мы могли бы наслаждаться музыкой совершенства. Нам казалось, что время холостых выстрелов кончилось. Мы сгорали от нетерпения, как можно быстрее увидеть плоды своей изнуряющей работы. Но известный факт, что вода в чайнике не закипит быстрее, сколько бы ты, приоткрывая крышечку, в него не заглядывал, этот горячий факт охлаждал наши нетерпеливые порывы и заставлял задуматься над дальнейшей судьбой младенцев. - Мы наверняка использовали не все возможности для ускорения их роста,- торопила Ната,- давайте попробуем еще что-нибудь. Жора улыбнулся. - Натуля,- сказал он,- нельзя, чтобы трава росла быстрее, тянуть ее за стебли из земли. Терпение – это признак не только понимания сути дела, но и достижения цели. Как лучшее – враг хорошего, так и нетерпение – враг успеха. - Ух, ты! Запишу эту мудрость сегодня в дневник. - Запиши и запомни,- сказал Жора, не переставая улыбаться,- и всех своих детей надоумь. Кажется, все давно было продумано и решено. Но как в любом большом деле, когда речь идет о переустройстве, переделке мира, оказавшегося на разломе эпох, когда в процесс вовлечены не только судьбы отдельных людей и целых народов, но судьба цивилизации и, возможно, планеты, в этом вареве жизни, ясное дело, всегда что-нибудь окажется недосчитанным, забытым или неучтенным. История не помнит такого, чтобы какая-то жалкая случайность (недогоревшая спичка, неверно взятая нота или, скажем, гололед на дороге) не стала в ее повороте благодетельной или роковой. - Мы так бережно и старательно вынашиваем наш плод, - сказала Юлия, - что сотворить очередного уродца просто не имеем права! Она стояла у открытого окна в своих белых шортах и, высвеченная солнцем, напоминала мне какую-то греческую богиню. Или римскую… Ах, какие у нее безукоризненно смелые ноги! - Смелые? – спрашивает Лена! - Как порыв ветра! Как выстрел! Как крик!.. - Мунка? - А кто так смело мог ещё прокричать?! (Я помню, как Тина отозвалась об этом крике – «Ненавижу твоего уродливого Мунка! Он омерзителен!». Я хотел спорить с ней, но она просто вышвырнула меня из спора: «…ибо порождение Иродово, и от гармонии далёк как любое осознанное уродство!». Я не знал тогда, чем крыть). Окончательно покоренный их красотой, я поймал себя на мысли, что завидую сам себе. - Да-да, - поддакнул Юле Жора, - нельзя допустить ни одной ошибки. Чтобы «угениалить» наших первенцев, надо хорошенько унавозить их геномы самыми изысканными добродетелями. - Что ты такое говоришь? - Разве я не прав? На многих островах нашего архипелага завершалось строительство наших городов. Мы объехали почти все острова и были поражены успехами наших подрядчиков. Аня была в восторге от садов Семирамиды, а Юре захотелось стать Аменхотепом, чтобы, когда придет его скорбный час, занять место в своей пирамиде. Его маленький Египет был почти готов. Мы радовались успехам. - Я, наконец, понял, в чем твое счастье,- сказал мне Жора,- ты знаешь, чего ты хочешь. Это была правда. Уничтожить мечту о строительстве Пирамиды теперь, я был в этом твердо уверен, никому не по силам. Я знал: зерно совершенства посеяно… - Но Тинку найди! - Угу, - сказал я, - а как же! Я уже стал сомневаться, нужна ли нам эта Тина! Наломает дров! На одном из островов мы создали искусственную пустыню. Сколько мог видеть глаз по всем сторонам света царил белый песок, вздымались палевые барханы, иногда, пройдя суток трое на север, можно было встретить оазис, как награду за испытание, которое ты сам себе придумал, редкие пальмы, чахлая растительность, ключ пресной чистой холодной воды… Как награда… А вдали – едва различимая тёмно-серая ниточка каравана верблюдов… Как награда… Иногда мы устраивали себе такие побеги. Как тест на стойкость духа, как испытание… Зачем? Мы подражали тем, кто испытал на себе благотворное действие одиночества, искушений, мы подражали Иисусу, Иоанну Крестителю, жили впроголодь, долго постились, иногда радуя себя акридами, которых завезли и разводили в округе, акридами и росой, каплями росы, которую собирали по утрам со стеблей редких растений, жевали колючие кактусы, как верблюды, какой-то чертополох, который выискивали, скитаясь до изнеможения… От усталости и самобичевания мы даже теряли сознание, сознание покорителя и царя природы, венца Творения, чтобы потом, придя в обновленное сознание, осознать единение с ней и величие пустоты… - Ты куда собрался? - К Нему… - Будь осторожен… - С Ним нечего опасаться… Мы бредили пустыней. Ее мир хрупок и бесконечно богат. И если ты знаешь, что болен болезнями цивилизации, попытайся проникнуться его заботами, изучить и понять его, и слиться с ним, если сумеешь. Первый же опыт отшельничества преображает тебя, призывает к ревизии ценностей, утверждая в тебе добродетели, ранее тебе неведомые и неподвластные. Мы стремились в эту удивительную белую пустоту, чтобы победить в себе раба скверных привычек и навала болезней. Только здесь можно поправить свое здоровье, принимая сладкие таблетки поста и тишины… - Да вы просто с жиру бесились, - говорит Лена. - Не скажи… Было не до жиру… - Быть бы живым? - Да, мы цеплялись за пустыню, как за спасительную соломинку… Тинкой и не пахло… Даже клон её клана не прорисовывался… - Клон клана? Какого клана? - Ну, привет! Тинкиного! Тинкин – Ого! Лена не понимает: - Рестик, ты в себе? Клан-то откуда? Да мне-то откуда знать?!. - Оттуда! А на Цейлоне как раз начинался сбор чая.
Глава 3
Я убедительно просил Юлю уехать на пару недель хоть на юг, хоть на север, хоть в свою любимую деревню на берегу самой чистой в России реки, в любой конец света, только бы не видеть ее перед глазами. - Хорошо!... Это «Хорошо!» ничего не меняло: Юля со всеми моими доводами соглашалась, даже убеждала меня в том, что без нее я смогу, наконец, смогу, дописать свои тезисы. Она мне - не помощник! Вот так!.. Эта мысль открывает новое (или давно забытое) чувство – чувство удивления. Сегодня меня трудно чем-либо удивить! Оказалось вот что: Юля… С Юлей… Без нее.. Она… Я затрудняюсь даже сформулировать причину своего отношения к Юлии – удивительного, на мой взгляд, отношения! И это меня тоже удивляет. - А помнишь,- спрашивает она,- помнишь?.. И читает: «Да, совершенству не нужна хвала. Но ты ни слов, ни красок не жалей, Чтоб в славе красота пережила…». Она смотрит на меня в ожидании. Я говорю: «Свой золотом покрытый мавзолей». - Конечно,- говорю я,- конечно, помню. Она - совершенна, думаю я. Целыми днями мы просто валялись на пляже… Я ловлю себя на мысли: в жизни я не видел таких смелых ног! - Ты прям запутался в этих смелых ногах, - говорит Лена. – Поясни: это твой бзик? - De l’audase, encore de l’audase, toujours de l’audase (Смелость, еще смелость, всегда смелость. Фр.), - это про Юлю, - говорю я, - про её ноги! - Она у тебя – воплощённое совершенство! - Её мир полон гармонии… - Да-да… Но везде только люди, только люди... И твоя Юля… А что Тина? - Тина… - Она как-то выпала из игры. - Тина… Это всё, что я мог сказать. Почему я признаю себя причастным к нарушению порядка вещей во всей Вселенной? Я, что называется, попался и начинаю злиться от того, что чувствую себя беспомощным противостоять такому жаркому натиску справедливости и простоты. - О чём ты? – спрашивает Лена. Я знаю, что еще несколько Юлиных поучительных слов и мое беспримерное терпение меня подведет. Я даже могу сорваться на крик, одинокий крик в сосновой тишине ночного леса. Так кричат только сычи. Я сравниваю себя с ними - похож! Еще секунда и я буду ослеплен собственным безумством… Хватит! - Ты смеешься надо мной. - Ничуть. Единство всего и всех, и любовь во всем. От этого не спрячешься, не отмахнешься, понимаешь... Когда, стараясь удержать себя в руках, призывая на помощь выдержку и самообладание, я представляю себе, что творится в моей душе, в теле, пронизанном жилами, по которым бешено журча и смеясь катятся, как с высокой горы, красные шарики крови, эти злые эритроциты и белые - лейкоциты, и разные другие - и голубые, и розовые, и синие от натуги и усердия, омытые кипящей соленой плазмой, пересыщенной всякими там простагландинами и гормонами, ферментами и витаминами… Я просто пугаюсь! А что говорить о катехоламинах! Они словно взбесились от злости! Адреналин! Адреналин!.. Он пропитывает даже поры! На основе знаний о действии адреналина я мог бы создать теорию человеческой злости, если не теорию зла, да земного зла. Зло исходит от человека, в этом нет никаких сомнений, и адреналину принадлежит здесь не последняя роль. Можно притянуть за уши и другие катехоламины и другие гормоны стресса, разные там кортизоны и ксенобиотики, в общем-то все, что известно науке, притянуть и создать стройную теорию зла. Было бы красиво! Но я предпочитаю заниматься добром, разложить по полочкам человеческие добродетели, каждую назвать своим именем (называют же хлеб хлебом, а золото золотом, и каждый знает им цену и применение, и толк, и пользу), обозначить их класс, вес, рецепты применения. Сегодня это под силу каждому… Теория добра! Было бы брависсимо! Как тепло и необычно это звучит! И как величественно! Эти явления тонкого мира рассыпаны везде. Люди просто слепы. Нам нельзя уставать распознавать эти россыпи! Ведь крылья, несущие нас к Небу, сотканы нашими устремлениями. Юля просто поражена моим невежеством: - Как так?!! Разве ты этого не знал?!! Ведь Лукоморье… У Пушкина же! Вспомни: «У Лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том…». - Что такое «надубетом»? – спрашиваю я. Ёрничаю… Юля вне себя: она поражена не только моим невежеством, но и моей распущенностью: - Перестань, наконец! Ты меня убиваешь! И моим вульгарным воспитанием: - Ты можешь убрать свои ноги со стола?! И не подумаю! - Рест, да ты хам!.. А что: ничто человеческое мне ведь тоже не чуждо! - Смелые? – спрашивает Лена. Ничто!.. Вот только как быть с добром? Польза, правда, добро… ППД!.. С Тиной не соскучишься… «Тинннн…». Слышали звонннн?..
Глава 4
Наступил январь. Для европейца январи здесь такие же, как и июли. Здесь вообще не заметно течение времени. Если бы не телефонные звонки, не теленовости, не вдруг откуда-то взявшиеся на левом виске новые сединки, мы бы совсем забыли о времени. Но оно-то помнит о нас, и каждый день дает о себе знать. Кто его выдумал?.. В суете прошли праздники. Мы считали дни. Мы ждали рождения Ленина, как в засуху ждут дождя. За неделю до назначенного времени у Стаса случилась истерика: - Кто, кто внес изменения в режим инкубации?!. - Я хотела,- оправдывалась Люся,- снизить потребление кислорода... Мы прекрасно понимали, что все эти долгие дни, пока наши апостолы пребывали в утробах искусственных маток, мы не должны были сидеть сложа руки в ожидании тех долгожданных минут, когда они, наконец, осчастливят мир своим ором. Забота о ребенке начинается задолго до его появления. Эта яркая истина была знакома нам, медикам, со студенческой скамьи. Конечно, хорошо много знать и применять эти знания в повседневной жизни с пользой для дела. Хорошо, когда перед тобой будущая разумная и прислушивающаяся к твоим советам молодая мама, когда она готова ради будущего своего ребенка идти не только на уступки, но и на жертвы, отказывать себе в сладостях и не избегать физических нагрузок, с удовольствием резво броситься в набегающую морскую волну жарким летом или пробежаться по зимнему лесу на лыжах… Сидя у камина, она читает своему пузцу сказки Андерсена или Братьев Гримм, или ласкает его слух Моцартом или Бахом. Пузо слушает и внемлет… Но как быть, какую воспитательную работу проводить с нашими гениями, помещенными в искусственные утробы и качающимися в питательных средах, как … как… Какую? Как?.. - Поставь им своего Паганини,- предложил Жора,- и следи за приборами. Да, так и сделали. Вся лаборатория наполнилась звуками скрипки. - Они слышат, слышат! Так Аня выразила свой восторг. Они слышали музыку все по-разному. Особенно возбужден был Эйнштейн. Он терпеть не мог почему-то Лундстрема, Ленин требовал Аппассионату, а Эхнатон морщился от Генделя. Они реагировали и на свет. «Света, больше красного!..» – мы не слышали этого крика Наполеона, так кричали приборы. Особенно ему нравились вспышки молний и раскаты грома. А Мао орал: «Монада, монада!..». И Ушков не мог скрыть своей радости. - Он-то здесь при чем? - Не знаю. Успех, казалось, пришел и к нам. - У Эйнштейна есть прекрасная формула успеха: работа до седьмого пота и умение держать язык за зубами, - говорит Лена. - Вот-вот! Мы и работали, не покладая рук с зашитыми напрочь ртами. Не покладая ног!... Потому и успех… - А как вел себя Далай-лама? – интересуется Лена. - Спал, просто спал. Как сурок! - А Юра? Он больше не насиловал вас своим Гермесом? - Да. Нет. Он в нас разочаровался. - Извини, пожалуйста, - говорит Лена, - но я не могу не спросить… - Нет, - твёрдо говорю я и повторяю, - нет! Я же знаю, о ком она спрашивает: о Тине! Как же мне от неё избавиться?!. И по ком звонит этот колокол: «Тинннн…»?
Глава 5
Как только мы убедились, что все наши двенадцать апостолов стали уверенно набирать вес и подвластны нашим командам, мы тотчас поспешили перейти к решению следующей проблемы: женщины! - Cherchez la femme! (Ищите женщину, фр.) - провозгласила Тая. – Шаганэ ты моя, Шаганэ… - При чём тут Есенин? – спрашивает Зоя. - Скоро поймёшь. - Вы же уже их нашли! – восклицает Лена. - Ты же знаешь этих женщин, - говорю я. В самом деле: ни один правитель, ни один ваятель или поэт, полководец или ученый, ни одна творческая личность не способна активно творить и создавать шедевры без участия муз. В мире нет исключений. - А кто твоя муза? – спрашивает Лена. - Ты же знаешь – ты! - Сегодня. А вчера? - Лен… - А Тина? Ты как-то обмолвился… - Лен, ты же знаешь… Даже если бы мы с огромной натяжкой попытались установить, что, скажем, тот же Диоген, сиднем сидя в своей утлой вонючей бочке и изрекая свои гениальные перлы, не помышлял о женщине, мы бы покривили душой. Бочка бочкой, но мысли наши далеко за ее пределами. Мы ведь никогда не сидим у себя дома. Наши мысли (а вместе с ними и мы) шумно бродят по странам и континентам и, надо признать, часто с женщиной, которой мы и посвящаем большую часть наших творческих потуг. И наш необоримый воинствующий мужской шовинизм лопается как мыльный пузырь как только мы слышим знакомый стук ее каблучков: наконец-то! Так что – cherchez la femme… И мы искали… Мы решили: ни один Библейский персонаж не найдет себе пока места в нашем Новом Свете. Почему? Потому что мы еще не сотворили свой рай, свой Эдем! Мы, конечно, мечтали о нем, мечтали и понимали: рай – это рай. Трудно было вот так с наскока, так сказать, с кондачка взять и высыпать на голый песок какого-нибудь острова все прелести того далекого мира, о котором имеешь весьма смутное представление. Библия очень скупа на исторические райские подробности. Что ж до сказочно-экзальтированных райских картин, то их же не намажешь на хлеб. Невозможно создать биополе объекта, не располагая его точными характеристиками, как невозможно изваять мальчика, вынимающего занозу, не представляя себе, какие неудобства эта самая заноза доставляет нетерпеливому телу. Поэтому никакого Адама, никакой Евы! «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». Это была бы прекрасная, образцовая пара. Лена согласно кивает, затем: - Говорят, что Адам… Я не даю ей договорить: - Мы участвовали во всемирной программе «Эдем». И знаешь, что мы открыли? - Интересно!.. - Нам удалось, так сказать, разрулить цепи генов современного человека в глубь веков, к началу начал. - Что же оказалось? – спрашивает Лена, - вы добрались до Тины? Кто она? - Нет, пока нет. Библия свидетельствует: «Все вы – дети одного Отца». Мы это подкрепили наукой. Так что призыв Иисуса любить ближнего, как самого себя небезоснователен. Иисус знал родство генов. - А Адам? - Что касается Адама… Нужно было ждать, когда ему исполнилось бы 130 лет, чтобы Ева родила ему Сифа. Хотя можно было бы и ускорить его рост стимуляторами. Правда, это стоило бы наших усилий и тревог, поскольку семя Сифа было бы великим семенем: родословная Самого Иисуса Христа ведь восходит к линии этого самого Сифа. - А Ева? - Сотворение Евы – такое же чудо, как сотворение всей Вселенной, и солнц и лун, и песчинок, и рос… Ева божественна, истинная и вечная мисс Вселенная. Она вышла из ребра Адама, как прекрасная статуя из паросского мрамора под резцом гения. Мы могли бы найти и резец, и мрамор, создать молодого Фидия, Праксителя, Лисиппа или Микельанджело, или, на худой конец, того же Родена, и уж на самый худой - Церетели… Чтобы кто-нибудь из них взялся изваять каменную Еву. Мы бы ее потом оживили, как Пигмалион оживил Галатею. - Пигмалион? Галатею? - Ну, грек там какой-то! Мы бы сумели одухотворить ее каменную плоть. Но кто бы из них осмелился взять на себя труд спорить с Богом? Сотворить чудо! Золотой дурманящий шелк волос, чарующая прохлада атласной кожи, родниковая свежесть губ, филигранная точеность шеи, плеч, рук, хрупкие пальчики с розовыми ноготками… - Смелые ноги?.. - Ага… Смелые!.. Ты видела ноги Тины? - Рестик, милый, мне её ноги, знаешь… То Юлины, теперь Тинины. - Знаю, - говорю я, - знаю… Ты не сердись, но… - С чего ты взял? Зря, зря я, конечно, завел этот разговор с Леной о ногах Тины, которых и представить себе не мог. Какая женщина может равнодушно выслушивать восторженные похвалы в адрес какой-то иллюзорной Тины, которая, по мнению Лены, только и знает, что время от времени напоминает о себе своими вторжениями в мою, довольно размеренную и, так сказать, устаканившуюся жизнь. Жизнь человека, твёрдо знающего, чего он хочет и шагающему семимильными шагами к поставленной цели! Да, твёрдо, да знающего! И вот какая-то Тина, какие-то ноги… - Я же вижу, - говорю я. Что это – ревность? Я никогда за Леной этого не замечал. Да и повода не было. И вот… Я же вижу. Скрыть, утаить, спрятать, укрыть…От этого не спрячешься! На это способны не многие… Многие, даже артистки, чья жизнь большей частью подавляется и прячется ролью, даже им не всегда удаётся… Лена – не актриса! - Ещё чего! – возмущается Лена. Я её поддержу! - Ты права, - говорю я, - ревность к тебе просто не прилипает. Лена улыбается: само собой… Тем не менее, ноги Тины… Раз уж речь о её ногах… Дело в том, что её ноги… Я думаю… Я их в глаза не видел! Но я, врач, знаю физиологию кожи, я, архитектор, знаю архитектонику колен и подколенных ямок, я, художник, знаю блеск голеней и изумительно прекрасную линию бедер, знаю пропорции и золотое сечение, которые так глубоко продуманы и беспрекословно соблюдены и исполнены при строительстве, а точнее – при сотворении этих ног, и, конечно, мне, учёному, известно даже значение числа n (пи) для этих ног, именно для этих и именно этого числа, да, числа пи, которое среди чисел Фибоначчи или рядом с ними, диктует законы строительства этих ног… Законы, не меньше! а ещё я, ваятель, удивительно точно знаю радиус и округлость коленок, их излом и крен, и, само собой разумеется, от моего глаза ваятеля не ускользнут и угловатые пирамидки как безупречной филигранности щиколоток, так и беспощадной прецизионности лодыжек (ведь выверенность и точность при строительстве Пирамид – мой хлеб!), а я ещё и спортсмен, и тут уж, некуда деться, я просто не могу себе позволить не знать, как эти ноги… Это надо видеть! их стремительную смелость и упругость, когда они берут версту за верстой или ров, наполненный чёрной водой, или стену, высотой с Китай, или, скажем, бьют подъемом тонкоточно в скулу нападающего, или пяткой в дых, или в пах… А как звучит музыка этих славных ног, когда они мчат тебя… Я, музыкант, я знаю… Я, ученый, я точно знаю: их строил Бог! По законам божьим… Генофонд этих ног селекторно высчитан, выверен веками и предъявлен миру именно таким! В такой вот форме и с такой энергетикой! Даже музыка хруста коленей – божественна! Их кошачьи повадки – умопомрачительно прекрасны и верны! Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! Лат.) – это не для них! Они не умеют убегать и скрываться! Они не умеют молчать! Ну и покой, известное дело, - покой им только снится! Наконец, я – мужчина!.. Я просто не имею права молчать, немо давясь восторгами и восклицаниями в их адрес! Вы же все хором объявите меня трусом и ханжой, полным невеждой и слепой серостью… И, главное, - слепцом. Трусом и слепцом! Ведь nil medium est! (Середины нет, лат.). И я, жалкий собиратель камней, по сути, угрюмый арифметик и алчный, натоптанный мыслями о прибылях, капиталист, знаю цену этих ног: у них её просто нет! Её ноги – как произведение искусства, как высверк мастера, как шедевр… Вы видели холодные мраморные ноги Афродит и Венер, всяких там Ник и Менад, Клеопатр и Арсиной... Вы прикасались к их ледяной мраморности и вечной мерзлоте… Никакой Лисипп, никакой Пракситель, Скопас или тот же Лиохар со всеми этими Микельанджелами и Роденами… Вам хоть ясно, о чём это я! Вот хоть теперь вы понимаете, что все эти напрочь мертвые ноги со всеми их красивостями и не то что в подмётки, в упор! не годятся… В упор!.. В упор не годятся моим Тининым ногам… Понимаете? Теперь-то хоть… Это – красиво! И это прекраснее даже, чем ваша Песнь песней! Это та Красота, от которой слепнут! И тут никуда не денешься: Богу – богово! Богине – божественность! - Шаганэ, ты моя Шаганэ? – спрашивает Лена. Тинка… Тинико ты моя Тинико!.. Меня могут упрекнуть в излишней предвзятости, или даже пособничестве самому себе в выборе объекта для любования, нашёл, мол, себе в угоду какие-то ноги, ноги как ноги, как руки или плечи, или как глаза или губы, как волосы или даже пупки, все женские пупки человечества вместе взятые, да как те же розовые-прерозовые пятки, как шеи фламинго… Меня могут упрекнуть… Или обозвать любителем дешёвой клубнички… Или прямо сказать: «…если ты всякий раз мои слова будешь переводить в плоскость… повторяю – переводить в плоскость комплиментов и воображать при этом, что именно этого я завуалировано хочу и жду от тебя и на это напрашиваюсь, я буду вынуждена…». Да чихать я хотел на вашу нужду! И поймите же вы, наконец: красота – беспрецедентная штука! А моя красота – это только моя красота! Она не имеет ни границ, ни прокрустовых лож, ни религий, ни рас… И я никому не позволю укладывать меня в саркофаг фараона, бальзамировать и пеленать, приковывать, путать путами или треножить… Или сажать даже на цепь золотую, как того кота на том дубе у того Лукоморья!.. Или на кол! Или на кол! Никому!.. Я не Хеопс и не Хефрен! Мне не нужны ваши гробы – пирамиды! Мне не нужны ваши Мавзолеи! Милые мои… И скажите мне все вы, пожалуйста: почему все, кому не лень могут и стихами, и музыкой, и живописью и даже глиной и камнем… железом и золотом… просто кто во что горазд! могут высказывать, выписывать, выковывать, выдалбливать, вырезать или вызвучивать глаза женщины? Или губы? Или шею? Или её плечи и ключицы, ровно как и пястья и запястья, как и кожу, и волосы, как и… Да всё, что ей, женщине, по праву принадлежит, и что делает её женщиной, женственной и желанной, героиней, царицей, богиней… Почему? Почему не ноги? Тоже мне нашли – запретный плод!.. Я – кусаю!.. Чем я, собственно, хуже Адама?! Вы видели мои зубы – чистый алмаз! Не платина, не золото, - повторяю: сапфир! У Мунка свой «Крик» красоты, а у меня свой. А у Босха – свой! Как и у Гойи, как и ваш «гений чистой красоты»! Так что сидите и помалкивайте себе в свои тряпочки! И какой землянин смог бы отважиться на создание такой небесной красоты? Здесь ведь недостаточно взять мраморную глыбу и с помощью молотка и резца просто отбросить лишнее. Излишнее, на наш приземленный взгляд, на поверку оказывается тоже божественным, вот ведь в чем дело. И чудо, и чудо!.. - Да, на земле нет ничего лишнего, - соглашается Лена. – Но тут песню такую поёшь… - Да, - говорю я, - песню. И после паузы продолжаю: - Каждая песчинка в норе крота и каждый жучок в навозной куче так же божественны, как Пьета Микельанджело или улыбка твоей Джоконды, или крылышки за плечами толстопузых амурчиков. А сколько было бы возни с Адамом! Пришлось бы сломать ему не одно ребро, пока Ева не заблистала бы перед миром во всей своей красе. Чего стоил бы только змей со своим искушением. И запретный плод. Яблоко? Мы не были уверены, что это было бы яблоко. Почему не ананас или авокадо? Почему не тот же банан? Ты можешь представить себе Еву, кусающую банан?.. Вкушающую! «Змей обольстил меня, и я ела». Как же, как же!.. - А Лилит? – спрашивает Лена. - Лилит, - говорю я, - не из ребра. Не из глины, и даже не из… - А твоя Тина? – спрашивает Лена. - Из света, – не задумываясь, уверяю я, - из волшебного света!.. И киваю в подтверждение своей уверенности. Удивляясь самому себе: откуда такая безапелляционность? - Надо же! – восторгается Лена. - Без всяких сомнений! – говорю я. И вытираю ладошкой со лба несуществующий пот. Тинико ты моя, Тинико!... - Затем, - говорю я, - ее сыновья. За что Каин убил Авеля? Чтобы мир потом каялся? Братоубийственная вражда до сих пор еще жива среди нас. Мы ведь все, все-все на земле – братья, братья… По крови. Мы ягоды одного поля, яблоки одной яблони. Гем он и в Африке гем. Не говоря уж о генах. Не родился еще на земле человек с генотипом крота или гада, хотя многие из людей этим гадам и кротам и в подметки не годятся. Жаба, она и в человеческом облике жаба. Возьми хоть своего Переметчика… Человек-крот, человек-гад, гаденыш, человек-жаба… Я знал одну такую жабу… - Назови ее! - Да мало ли их рябых, надутых, ползающих, блеющих и шипящих. - Фамилия, - настаивает Лена, - назови фамилию! Мир должен знать своих жаб! - Я же говорил – Переметчик! У меня просто… Перехватило дыхание… - На, выпей, - предлагает Лена. – Вода… Просто вода. Я бы хлебнул даже коньячку!
Глава 6
Нельзя не упомянуть и о Сарре, жене Авраама, жизнь которой была переполнена верой в обещание Бога сделать ее Матерью всех народов земли. Вообще история восхождения человеческого духа помнит многих удивительных и прекрасных женщин, но все они оказались, не то что не по зубам нашим технологиям, нет. Для наших технологий возрождения прошлого нет невозможного. Они ведь даны нам Самим Богом, поэтому всемогущи. Но нельзя требовать от них воссоздания условий земного рая, как невозможно пытаться заменить свет солнца множеством электрических лампочек Ильича. Итак, мы не стали клонировать ни Ави – мать Езекии, царя Иудеи, ни Авигею – единоутробную сестру Давида, ни Агарь – служанку Сарры, которая в свои 76 лет не смогла зачать Аврааму наследника и дала ему в наложницы эту самую Агарь, чтобы та родила от него Измаила (таков был обычай времени), ставшего прародителем Мухаммеда, ни Аду – олицетворение довольства и красоты, первую после Евы женщину, названную по имени, ни даже Анну – первой прославившую Христа. Мы едва сдерживали себя от соблазна клонировать и Вирсавию – жену Давида и мать Соломона, и дочь Соломона Васемафу. На всех жен Соломона и 600 его наложниц у нас просто бы не хватило искусственных маток. Елисавету же – мать Иоанна Крестителя и двоюродную сестру Марии, матери Иисуса – мы запланировали клонировать в третьем эшелоне вместе с Иохаведой – матерью Моисея, Мариам и Аарона. Что же касается Есфири, Ефрафы, Зебудды, Иаили, Иегоддани, Иегудифы, Иезавели, Иехолии, Иоанны, Кандакии, Керенгаппухи, Клавдии, Лидии, Лоиды, Лорухамы, шести Маах, двух Мариам и трех Марий, а также Марфы, которой Иисус сказал: «Я есмь воскресение и жизнь», то они были первыми претендентками для клонирования в третьем эшелоне. А Мария Магдалина, объявившая миру первой о Воскрешении Христа, уже ждала своей очереди в соседнем боксе. По нашей задумке она должна была объявить и о втором Его пришествии. Ведь никто из нас ни на йоту не сомневался в том, что Иисус и Мария были супругами и на момент Его распятия, она носила под сердцем плод этой любви, который, сбежав со своим дядей, Иосифом Аримафейским, в Египет, назвала Сарой, значит, Принцессой. Это и был тот Священный Грааль – Кровь Иисуса, но не в какой-то там чаше, а Кровь во Плоти, Грааль, который до сих пор сводит с ума всех настоятелей церкви. Имени Иродиады, потребовавшей от Ирода обезглавить Иоанна Крестителя, мы просто не произносили вслух. Никто о ней даже не заикнулся. Были и другие женщины мира, всей своей жизнью требовавшие и заслужившие воскрешения. Мешуллемеф и Милка, и Наама, и Наара, и Нехушта, ставшая свидетельницей покорения Иерусалима в 598 году до рождения Христа вавилонским царем Навуходоносором, генофонд которого тоже ждал своего часа. Нельзя не упомянуть о Ноеме, брат которой Тувалкаин подарил человечеству кузнечное ремесло. Без кузницы мы бы все еще ходили по земле с дубинкой и камнем в руках. Жены Иакова и Исаака Рахиль и Ревекка, и Рицпа, наложница Саула, и Руфь – моавитянка, родившая от землевладельца Вооза Овида, одного из предков Христа, и Саломия, жена Заведея и мать апостолов Иакова и Иоанна, и, конечно же, Сарра, жена Авраама и мать Исаака, которую Бог благословил, сказав ей, что «произойдут от нее народы», все они разве не достойны воскрешения? Хотя Саломею, дочь той же Иродиады, мы и не думали клонировать. В Пирамиде ей не нашлось бы места. А вот Фуа и Шивра, повивальные бабки, под началом которых находилось множество повитух, споспешествовавших ураганному росту численности еврейского населения, что обеспокоило даже египетского фараона, мы предоставили зеленую улицу. Ну и другим женщинам тех времен: Хлое, Хогле, Хушиме, Церуа, Цивье и Цилле, Шеере, Шеломиф, Шуе, Эгле, одной из восьми жен Давида и Юлии, одной их первых христианок в Риме. Воссоздать стремящуюся вперед с оглядкой назад жену Лота, так и не сумевшую набраться смелости оставить земные радости Содома и Гоморры ради жертвы, труда и одиночества, мы тоже не могли. Она без всяких колебаний отдала свою жизнь за единственный последний завистливый взгляд на тех, кто остался там в городе уюта и утех, на людей, которые по словам Иисуса «ели, пили, покупали, продавали, садили, строили». А ведь мы от тех ничем не отличаемся. Так разве нам недостаточно этих слов, чтобы не превратиться в такие же соляные столпы и горы, как до сих пор высятся на южном побережье Мертвого моря на месте этих нечестивых городов? Неподалеку от Вифлеема есть старейший отдельный памятник женщине, упомянутый в Библии. Это памятник Рахили – матери двенадцати колен Израилевых. Как же нам обойти и ее своим вниманием? А Мариам, сестра Моисея, чьи личные интересы были полностью подчинены национальным и чья миссия, надо сказать, абсолютно патриотична: «Пойте Господу!». Это был первый национальный гимн, который пели женщины Израиля, сплотивши весь его народ на борьбу против четырехвекового египетского рабства. Мы не забыли и Иохаведу, наверное, одну из самых великих матерей Израиля, подарившей народу Моисея, величайшего законодателя и вождя евреев, и Сепфору, его жену, и Девору, пробудившую свой народ от летаргического сна и взявшую на себя смелость поднять его на борьбу с армией Иавина. Вполне вероятно, что она, перевоплотившись через 27 столетий в Жанну д’Арк, помогла и французам одержать победу над врагом. Но вот что делать с Далилой, переполненной злой мужской силой, мы так и не решили, хотя мужественные женщины, как считал Юра, обязательно должны быть в нашей пирамиде. И, конечно же, Руфь! О, Руфь!.. Это одна из самых нежных и трогательных женщин! Скромная, учтивая, верная, ответственная, добросердечная и при всем этом несказанно красивая и бесконечно решительная – это самый короткий перечень добродетелей, которые возникают в памяти, когда произносится ее имя. Как же, как же?! Как же нам не включить ее в число небожителей? Теперь Анна – идеал материнства, мать Самуила, величайшего пророка, отдавшая, как Мария Иисуса, своего ребенка исполнять простые обязанности в храме и тем самым приблизиться к Богу. Так и случилось. Теперь – Вирсавия, жена Давида и мать Соломона, женщина мудрая, ловкая, учтивая и дальновидная, приложившая немало усилий, чтобы Соломон стал царем. Давид увидел ее случайно, купающейся. Он узнает, что Вирсавия - жена Урии, который служит в его войске. Тем не менее, «И она пришла к нему, и он спал с нею». Давид отправляет Урию на войну, где тот погибает. Вирсавия, конечно же, по погибшему плачет, затем становится женой Давида, но ребенок умирает. Давид же, в попытке отвести беду, постится, спит на земле, но узнав о том, что ребенок умер, встает, омывается, натирается маслами, надевает новые одежды и идет в дом Господень. «И молился». А затем идет к Вирсавии. «И утешил ее, и зачала она». Так явился на свет Соломон… Изобилие жен и наложниц Соломона (говорят, что всего их было больше тысячи вместе взятых), не позволило нам роскошествовать их генотипами. Ну и, конечно же, царица Савская, пришедшая к Соломону, чтобы испытать его славу. Женщина, противопоставившая собственную мудрость и богатство самому Соломону. Она не посылала к нему никаких послов, а приехала сама. «…я не верила словам, доколе не пришла, и не увидели глаза мои; и вот, мне и вполовину не сказано». На все ее вопросы Соломон ответ дал, но даже для него эти вопросы оказались трудными. Известно, что «полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Сидонянок, Хеттеянок», но царицы Савской среди них нет. Может быть, наш Соломон добьется-таки ее в нашей Пирамиде? Ведь говорят, что ее пытливый ум и находчивость, храбрость и любознательность даже тридцать веков спустя не были превзойдены ни одной царицей. - А ты можешь, - говорит Лена, - себе такое представить: вдруг… - Да ладно, - говорю я, - конечно нет! - Ну а вдруг!.. - Что? - Вдруг твой Соломон… Ой!.. Ну, а вдруг… - Что, что?!.. - А что если бы твой Соломон, - говорит Лена, - был прапрапра… ну самым далёким прапрапра… пращуром твоей Тины!.. Что тогда?. А?!. - Ну, ты, мать, и нырнула!.. - Ты не ответил – что тогда? - Слышь, остынь, а? Лен, ну ты-то хоть… Тебе мало меня, ныряльщика в глубины истории. - Мало! Мне тебя всегда мало! Она это уже говорила. - Так что же? – не унимается Лена. - Ты сперва найди её, - говорю я. - А потом спроси у неё! Вот так!.. - Не густо, - говорит Лена, - я думала… - Вот так! – обрываю я. – А как ты хотела? Я знаю, как она на это может ответить. Но она не отвечает. - Иезавель, - продолжаю я, – женщина, имя которой жестокость. Мы от нее отказались. Алдама – воплощенное благочестие и дар пророчесва. Только женщина, постигшая вечные духовные истины и умевшая самоотверженно молиться, могла получить великий дар прозрения мистерии будущего. И Алдама смогла приподнять завесу над будущим Израиля ибо она жила так близко к Господу. Добродетельная женщина Книги Притч, цена которой выше жемчугов – движущая сила в очищении и просветлении современного ей общества. Это зеркало, в которое может заглянуть любая женщина и проверить насколько она схожа с образцом, с совершенством. - Послушайте,- сказал Стас,- но ведь тут только одни еврейские женщины. Мы не можем… - Верно,- сказал Жора,- если бы не они, мир до сих пор жил бы по волчьим законам. Это они, евреи, раскрыли миру глаза на ее величество Нравственность. Именно Ее принесли они нам, темным и злым, как дар Божий. И эти женщины непременно должны стать первыми среди первых. Определенно!.. - И ты думаешь… - Все они, все до единой заслуживают быть воскрешенными и поселиться в нашем светлом городе. - И ты думаешь, что?… - Да,- сказал Жора,- именно этим женщинам мы обязаны множеством добродетелей, которыми сегодня так бравирует человечество, чего нельзя сказать о женщинах Греции и особенно Рима, прославивших этот великий город своими плотскими наслаждениями и завоевавших право называть его Великой блудницей. Что миру дали наши женщины, честно говоря, я не думал, но мне кажется - ничего выдающегося, ничего такого, что могло бы сжать судорогой горло, запасть в душу… Разве что плач… Плач Ярославны. Да и нам ли давать оценку? Об этом скажут потом. Потомки. - И если кто-то еще сомневается в том, что все эти великие женщины когда-то существовали на свете, так мы готовы их показать, чтобы этот неверующий Фома мог прикоснуться к ним кончиками собственных пальцев, разглядеть их божественную красоту, вдохнуть запахи их белых одежд… Я не часто слышал от Жоры спичи в пользу женщин, сегодня же он был в ударе: - Слепой да прозреет, зрячий да увидит!.. Неверующий - да уверует!.. Вы даже представить себе не можете… Мы не знали, как наши апостолы будут выбирать себе жен и не могли строить на этот счет никаких планов. Как Бог пошлет. Никакая программа не дала нам удобоваримого ответа. - Слушай, а Тина… Вы её… Лена только смотрит на меня и молчит. - Нет. Пока нет. Пусто!.. Наступил август и промчался незамеченным. 28 числа мы праздновали Праздник успения Богородицы, умершей в 48 году. Жора молился. Все молились. Свое тело Мария завещала похоронить в Гефсиманской пещере. Говорят, что во время похорон появился светозарный облачный круг наподобие венца, и к лику апостольскому присоединился лик ангельский. Слышалось пение Небесных Сил, прославлявших Божью Матерь. По прошествии трех дней Богородица воскресла и вознеслась на Небо. - Мы едем в поле и в сад,- скомандовал Жора. И всей гурьбой мы устремились за город. Успение Богородицы – весьма чтимый в народе праздник, поскольку совпадает с окончанием жатвы. Мы нашли свое пшеничное поле (проросшие пшеничные зерна пользовались у нас заслуженной славой) и каждый, упав на колени, прикоснулся к спелости еще не срезанных колосков. Так мы благодарили плодородную землю. А потом, в саду, мы отдали дань благодарности каждому яблоку, оставшемуся на дереве. Вот какими мы стали… - Слушай, - поражается Лена, - как ты мог упомнить все эти имена? Ха! А как же я мог их забыть? Я помнил не только их имена, я помнил каждую клеточку, из которой эти имена родились, каждый геном, если хочешь – каждую хромосому! - Так же, - говорю я, - как книги в собственной библиотеке. - Хорошо! Ну, а Соломон? - Что «Соломон»? - А Тина? На этот счёт у меня есть надёжный приём: - О, кей, - говорю я, - плесни чуток… И подаю ей пустой стакан.
Глава 7
А для Эхнатона мы готовили Нефертити. - Вы же их уже поженили! - И да, и нет… - Как это? - Ты же знаешь Жору… Он увазался за Нефи… Они с Эхнатоном чуть не… Нашла тут на камень коса. Ой, целая умора была… Все, казалось, было понятно и просто. Непросто было только с самим Эхнатоном… Пришлось прятать его. От Жоры! Мы ведь дорожили его всевселенской идеей единобожия, которая тысячи лет была не востребована, а сам фараон после смерти забыт и проклят своими последователями. - Этого же вы не убили! - До сих пор, кстати, не найдена и его усыпальница. А ведь идея единобожия, выхваченная Эхнатоном из небесных мыслей, по сути своей самая сильная из тех, что когда-либо приходили в голову землянам. - Но своего-то вы еще не похоронили? – спрашивает Лена. - Где-то живёт… Или не живёт… Не возникло сложностей и с Сократом. Говорят, у него было две жены: Мирто и Ксантиппа, причем одновременно. А лет в двадцать он был безумно влюблен в гетеру Аспазию, которую всю жизнь считал своим учителем. Перикл увел ее от него. Это был, конечно, удар для бедняги. Наверняка у Сократа на нее были виды. Может быть, поэтому, когда он стал признан и славен, когда у него спросили, следует ли жениться, он ответил, что как бы не поступил, все равно будешь раскаиваться. Но, возможно, поэтому он и завел двух жен. Мы оставили ему одну – Ксантиппу, поскольку о второй не могли собрать достаточно сведений, чтобы создать ее полноценное биополе. К тому же, Ксантиппа своей сварливостью и докучливостью должна была помочь нам вылепить именно такого Сократа, каким он был две тысячи лет тому назад – подчеркнуто терпимым и миролюбивым. Мы считали, что именно такими качествами и должен обладать кто-нибудь из наших апостолов. Почему не Сократ? - Не забывайте, что сейчас самым признанным из философов всех времен и народов мир признал дедушку Маркса, - заметила Инна,- а мы о нем даже не вспомнили. - Мы это исправим,- пообещал Юра. Тут Лена только кивает и молчит. - Что, - спрашиваю я, - о чём ты хочешь спросить? - А что, если… - У тебя навязчивая идея? Лена улыбается и снова кивает: да. - Что, - говорю я, - если Тина потомок Сократа? Ты об этом хотела спросить? Лена снова кивает: верно! И улыбается. - Ты теперь свою Тину, - говорю я, - будешь лепить к каждому нашему Гильгамешу или Навуходоносору? - Вы же не взяли Гильгамеша, - говорит Лена, - как к нему Тину прилепишь? - Мы, конечно, сравним их геномы и обязательно выясним, чья твоя Тина родственница. И на каком киселе! - Да! - А то! Но сначала ты дай нам её! - Я?! - Ну, тебе ж это надо! - Мне?!. - Сначала её надо найти! - Так чего же вы ждали?! – возмущается Лена. - Мать, не пудри мне м о зги, - прошу я. – Слушай дальше… Лена даже рот приоткрыла, делая вид, что продолжает внимательно слушать. - Выбор жены Цезаря, - продолжаю я, - внес некоторую разноголосицу в наши дебаты. И хотя все было давным-давно решено, мы все же спорили до хрипоты, кого можно было назвать настоящей женой Цезаря – Помпею (племянницу или внучку Суллы) или Кальпурнию (дочь Пизона), или Клеопатру (египетскую царицу), родившей ему Цезариона. - Ей приснилось, что… - Да-да,- сказала Инна,- она не поверила. Как хорошо, сказала она, что я не верю снам… - А через несколько часов,- сказал Стас,- Цезаря убили… Поскольку клон Цезаря уже болтался на пуповине в околоплодной жидкости, и не было никаких оснований опасаться за его дальнейшую судьбу, вопрос о подборе ему будущей жены уже не стоял. Хотя к самому Цезарю не все относились с благоговением. Жора, например, был к нему абсолютно равнодушен, а Юра выказывал явные признаки недоброжелательства. Он выучил наизусть расхожую фразу, кажется, Куриона Старшего о том, что этот лысый диктатор, является одновременно «мужем всех жен и женой всех мужей». - А вы послушайте, что сказал о нем Цицерон. Юра добывал из своего разбухшего кожаного портфеля какую-то потрепанную книжицу в обветшавшей обложке, находил нужную страницу по засаленной закладке и читал нам тихим голосом: «Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя». И вот за такие слова Цезарь и выгнал Цицерона из Италии. Наступала тишина, которую Юра тотчас же сам и нарушал. - А, каково?! Аня,- обратился он к Ане,- как ты могла выбрать этого старикашку с безобразной лысиной и бледно-розовой кожей? А вы?.. Юра переводил взгляд на Наташу и Инну и кривился, как от кислого. - Говорят, у него было золотое кресло в сенате и суде. Да он был просто стяжатель, вор и Гобсек. - Хорошо, что не золотой унитаз, - говорит Лена, - нынешние правители всё больше норовят оставить свой след в истории на золоте унитаза. Надо же! До чего же убогий народ! Алхимики современности, они хотят своим, пардон, дерьмом покрыть золото, так сказать, продерьмить его! И не только унитазы – весь мир обгадить… До чего же… Лена просто негодует. - Мы, - продолжаю я, - негодовали вместе с Катоном: «Не было сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывали высшую власть в государстве». Но что бы мы не говорили, Цезарь оставался Цезарем, он числился среди нашей, так сказать, обязательной дюжины апостолов и все разговоры, характеризующие его с отрицательной стороны были просто бессмысленны. Поэтому Жора так и сказал: - Хватит вам мыть ему кости. Вопрос ведь давно решен. - Хм! Конечно… Вы тут без нас,- возмутилась было Ната,- как захотели, так и решили. Могли бы прислушаться к мнению женщин. Никто ее не поддержал, а Юра сказал: - Этому лысому больше подошла бы не Кальпурния и даже не Клеопатра, а Наполеоновская Жозефина. Та быстро наставила бы ему рога. Пусть тогда и заявлял бы, что «Жена Цезаря вне подозрений!». - Или… - Или… - Или… Как из рога изобилия посыпались имена возможных жен Цезаря, но как раз пришел Вит: - Вы все еще гадаете? Он уселся в свободное кресло, и Ната тут же его атаковала. - Вит, кого бы ты сосватал Цезарю в жены? - Жа-аклин,- не задумываясь, выпалил Вит. - Кеннеди-Онасис? - А-а-то! За каждой красивой и успешной женщиной,- сказал он,- всегда стоит умный и сильный мужчина. Он развернулся лицом к Жоре и произнес: - Жор, там я-аа-понцы требуют бонус. Помнишь те нанотехнологии с вытяжками же-еньшеня? Жора только молча смотрел на Вита. - Помнишь? - Ну?.. - Они хотят, чтобы мы… - Пошли ты их в ж…,- сказал Жора. - Я бы ра-ад, но… - Меня радует то, что ты рад,- сказал Жора,- определенно. И стал набивать свою трубку.
Глава 8
Из мести, из какой-то там жалкой мести я как-то бросил ей свое холодное «Не твое дело». И случилось это как раз в тот самый вечер, когда Юля испытывала трудности со здоровьем, попросту приболела, что, собственно, случается с каждым, и не смогла выполнить мою какую-то просьбу. Зачем же мстить? Я открываю себя себе: я по-прежнему мстителен. Какая досада! Я считал, что с этим давно покончено. Мстить – значит жить прошлым, тем, что ушло навсегда, значит терять и без того недостающее время. Какая досада!.. - Прости,- говорю я,- прости, пожалуйста. Юля ошеломлена. Еще бы! «Не твое дело» - для нее, как выстрел! Что, собственно, ты хотел этим сказать? - Как ты? – спрашиваю я. - Хм! Спасибо, что спросил. - Знаешь,- говорю я в свое оправдание,- это зависть, да зависть. Я просто завидую тебе: ты можешь позволить себе заболеть. Какая собачья чушь! От мести я пытаюсь прикрыться завистью: зависть не так убийственна. - Ты жалеешь себя,- говорит Юля. Жалею?! Верно. Мне жаль себя: мне хочется абсолютной свободы. - Чудак! Абсолютным может быть только ноль. Ты же – не ноль?!. Чудак? Чудик!.. - Слушай, столько книг!.. Столько написано!.. Столько слов, столько шума!.. В самом деле! Сколько высказано концепций, гипотез, теорий, сколько разных там догм и учений!... А Жизнь ни на гран не стала лучше. Более того – Жизнь трещит по швам, рушится, умирает. Это заметно невооруженным глазом. Почему?!! Правда, почему?.. - Потому что все, что было сказано – пар, пена, пыль, чердачная пыль… Потому что нет единого взгляда на жизнь. Потому что все написанное – молекулы жизни. Человечеству не предложено разом увидеть всю Жизнь. Вот оно и мыкается, не находя себе места. Мы живем каждый в своей скорлупе. А ведь давно сказано: sigillatim mortales, cunctim perpetui (Порознь люди смертны, в совокупности – вечны, лат.). Отсюда – все беды… Перевернут не мир, а жизнь в мире... Знать свое место в жизни – вот что важно. Предназначение! И разве можно выстроить храм, не представляя себе его план, проект? Разве можно наслаждаться улыбкой Моны Лизы, рассматривая лишь ее губы? - А что ты можешь сказать о «Двойнике» Дюрренматта? – неожиданно спрашивает Юля. - Все мы живем в плену иллюзий, - говорю я, и пытаюсь вспомнить, о чём эта пьеска. Но помню только то, что она – маленький шедевр. Однажды ей кажется, что я обвиняю ее во лжи. - Разве я лгу?! - ее щеки просто пылают, - ты несправедлив ко мне!.. Я и сам это знаю. И не собираюсь оправдываться. Это требует много слов. Они - кончились… - А знаешь,- говорит Юля,- вот что удивительно: ты, я заметила, всегда прав. Даже когда неправ. - Знаю. - Слушай, - вдруг взрывается она, - не делай вид, что ты работаешь! Вполне естественно, что я прикрываю голову правой рукой, как от удара. - Это меня бесит, - зло добавляет она. Не понимаю, чем я мог ее так разозлить. - Юпитер, - мирно произношу я, - ты злишься, значит, ты неправ. - Да нет, уверяю тебя… Мы миримся? Но разве был повод для ссоры? Юля приболела да и я не совсем здоров. - Выпьем? – предлагаю я. - Охотно!.. Потом мы в один голос признаем: бывает, что и усталость сближает. И вот что меня ещё радует: ни слова о Тине! Никаких звонов, звонков и звоночков… Тишь… Тссс… Не… не… не… Вы только представьте себе – ни гу-гу… Невероятно!
Глава 9
Вот какие планировались пары: Навуходоносор и Семирамида, Эхнатон и Нефертити, Леонардо да Винчи и Джоконда, Ромео и Джульетта… Лена недоумевает: - Джоконда?!. - Ну да! - Джульетта? - Ага, Джульетта. Цезарь и Клеопатра, Наполеон и Жозефина, Шурик ваш… Македонский и Таис Афинская… Классика истории земли… - Тебя же просили не называть Шурика Шуриком. - Да-да, просили-просили… Кто просил? – я округляю глаза. - Конь в пальто! И при чем тут Таис? – спрашивает Лена. - При том. Что же касается Сократа и Соломона, и Коперника с Иоаном Павлом Вторым… А кого взять в жены Николо Тесле? - Но зачем вы приплели сюда Таис, эту… - Так. История человечества просто кишмя кишит знаменитыми парами. Выбор был огромен, начиная с тех же самых простых и вполне доступных Адама и Евы. Самая открытая и незащищенная пара на Земле! Прикрытая разве что лишь, размером с ладонь, фиговым листиком. Следуя логике, новый род можно было бы начать с них. С них или с Ноя и Лотты. Да мало ли с кого? Пар этих предостаточно! Соломон и Суламифь, Сократ и Ксантиппа, Тристан и Изольда, Данте и Беатриче, Лаура и Петрарка, Жозефина и Наполеон…Пушкин и Керн (или Натали?), Тургенев и Виардо, Толстой и Соня, Роден и Камилла, Бернард Шоу и его мраморная фея, Бальзак и его панночка… Да те же Ленин и Инесса Армандт, Гитлер и Браун, Маяковский и Брик… Наконец, Авось и Юнона… И еще пара пар. Если хорошенько поскрести по сусекам истории… - Ну а Тине… Тине вы пару нашли? – спрашивает Лена. - А как же! Мы перемыли косточки всех знаменитых пар… Наконец, Христос с Магдалиной! Идеальная Пара!.. Правда, можно было бы… Да, я мог бы начать с себя, с каждого из нас. В самом деле: прежде, чем ввергать мир в пропасть неизвестности и, согласуясь с правилами драматической медицины, мы должны были провести испытания на себе - клонировать самое себя! Вот мужество! Вот подвиг! Слава Богу никто из нас лысиной не страдал, и свежие клетки волосяных луковиц давали прекрасный рост без всякой коррекции биополем. Зачем далеко ходить? Достаточно было выдернуть волос со своей седеющей головы… Мы не стали так рисковать. Ведь самая ничтожная ошибка, самый маленький сбой могли стать причиной огромных разочарований. Ни я, ни Юра, ни Аня, ни Жора, никто из нас не считали себя совершенными и готовыми положить начало новой эпохи. Стас? Ушков, Лесик, Вит? Смешно даже думать! Аленков? Вот уж нет! Тамара? Мы думали. Юля? Мы не были настолько уверенны. Совершенство! Никто из нас не смел даже мыслить об этом. Для нас, грешных, Оно было уже недосягаемым. В том то и дело, что свое несовершенство мы хотели хоть как-то компенсировать строительством Пирамиды. Никто, конечно, об этом не заикался, но каждый из нас втайне от другого жил надеждой, что Бог увидит наши стремления, оценит по достоинству наши усилия и согреет в Своих ладонях наши смятенные души. Ладони Бога! Кто из нас не желал бы ощутить Их тепло! Мы начали с царя, с мужчины. Мощное, сильное, светлое начало. Янь! Na4alo-na4al! Царь все-таки наместник Бога на Земле и поэтому куда совершеннее каждого из наших современников. И чем более древний, чем более отдаленный стеной веков от нашей цивилизации царь, тем больше у него шансов стать новым Адамом. Я ратовал за Александра. Мне казалось, из всех царей он самый достойный. Македонский и Таис – чем не пара? Мои предпочтения и симпатии не принимались в расчет, поскольку они не совпадали с тем, что предлагала машина. Мало что кому вздумается!.. - А Тине.. Нашли? – снова спрашивает Лена. - Я же сказал! - Дон Кихот и Санчо Панса? Это пара, это как раз та пара... - Голубые что ли? - Принцесса Диана и Чарльз… - Гала и Дали… - Гете со своей… Как там ее?.. - Ульрикой фон Левецов,- сказал Юра. - Вот-вот… - И Бернард Шоу со своей… - Камалией… - Галатеей,- подсказал Юра. - Пигмалион! Это он оживил камень… - А с кем Мерилин Монро? - Я бы,- вызвался Стас,- я бы не против… Если вы не против… - Слушайте, вы их что, солить собираетесь?! – воскликнула Ната. - Тише ты! – воскликнула Света Ильюшина, - а мне Колика, - она посмотрела на Альку Дубницкого, - Колика мне сделаете? Будто бы Алька мог тут же родить ей этого Переметчика. - Колика, – улыбнулась Инна. – Да у тебя, милая, колика в твоей голове! На кой он тебе, этот скряжничающий заморыш? - Ты что, с ним спишь? – спросила Лиля. Света вся просто засветилась, залилась румянцем. Даже спина в вырезе платья порозовела. - Дался он тебе, - сказала Людмила. - Дададада, - протарахтела Светлана, - сплю! Сплю, сплю! А что? - Но он же даже зубы не чистит! Как это «что»?!. Светлана, казалось, вот-вот лопнет от злости. - А вы… Она судорожно искала слова. - Зато вас… Вы же… А я вас… А у тебя, - глаза ее сузились и побелели, - а у тебя, - она просто пронзила взглядом Людочку насквозь, - ноги такие же тонкие как у Вальки, такие же кривые как у Зойки и такие же волосатые как у Райки… Вдруг резко повернулась и выскочила из комнаты. Это была неправда: ноги у Людочки всегда были восхитительны! - Алька, - обратился Жора к Дубницкому, - сделай ты ей этого Переметчика. Жалко что ли? С тюбиком зубной пасты в его жабьей пасти! А? - Ага, разбежался, - сказал Алька, - щаз!!! - Зачем же вы так безжалостно нападаете на Светлану, – возмутился было Валерочка, - ведь она… - Придержи язык, - зыркнул на него Жора, - а то и тебе достанется. Валерочка прикрыл голову рукой, словно опасаясь удара, втянул голову в плечи и, казалось, вот-вот вильнет хвостиком. Он Жору боялся, но и боготворил. Тайно. - Мне кажется, - сказала Ирина, - ты просто мстишь таким как эти ваши Валерочки и Переметчики, как… Жора оборвл ее: - Я не мщу, я лечу, милая. Я же доктор! Я лечу этот мир от жадных жлобов! Всего только! Только и всего! Цари и царицы, короли и королевы, их любовницы и любовники, жрецы и полководцы, величественные князья, графы, дворяне и масоны, принцы и принцессы, выдающиеся актеры и музыканты, писатели и поэты, художники и скульпторы… Неповторимая плеяда… Сливки всех времен и народов… Нам невероятно трудно было удержаться от того, чтобы не перемыть им все кости. Их гениальные гены не могли не сработать на совершенство! Разве не об этом мечтали народы мира миллионолетиями, ожидая мессию?! - Мессию? – спрашивает Лена. - Конечно! Пришло время новых мессий, - говорю я. - «Какое время на дворе, - говорит Лена, - таков мессия». - Время «Ч», - говорю я и добавляю: - na-4-a-lo-na-4-al. По слогам. Разве мы не могли рассчитывать на успех?! - Ты мне так и не ответил, - говорит Лена. Она спросила, не могла ли наша Тина стать новым мессией. - А как же, - говорю я, - конечно, едем! Идём… Мы спешили на последнюю электричку. Тинка – мессия?!! Это ж сколько дури может быть в светлой голове?! Или что?.. Или… А что!.. Вова! Wow!.. Вот это – да!
Глава 10
Итак, споря до хрипоты, мы выбрали самые бесспорные пары. Я хочу их назвать. Первая: Эхнатон – Нефертити. - Ты уже их называл, - говорит Лена. - Да. Против них никаких возражений не было, и машина тоже дала им зеленый свет. Надо сказать, что несмотря на то, что программа выбора пар была давно нами принята, мы, тем не менее, давали себе право оспаривать действия машины. Все-таки мы – люди! Мы ведь творцы не только будущего, но и самих этих самых умных машин! Так неужели мы не можем позволить себе то, что принадлежит нам по праву? И мы позволяли. Споры были по каждому поводу, по каждому пуку. Так мы заменили Хаммурапи на Македонского, почти без спора. Так каждый из нас – творцов – пытался вставить в число первых пар своего любимчика. Жора, как всегда, носился со своей Нефертити, которая шла вне всяких конкурсов. Поэтому он был абсолютно спокоен. Правда, когда ему стало не о чем беспокоится, время от времени он произносил свое: - Не забудьте мою Наталью… Моих Наталий, - добавил он. - Какую?- спрашивали все хором. - Портман, какую же еще?- смеясь, отвечал Жора. Помолчал и затем добавил: - Уитни… И Уитни… И, конечно, Уитни… Затем Тэтчер… Все, кто был рядом с Жорой, скандировали имена его предполагаемых пассий. - Да,- соглашался Жора,- и Гончарову, и Милу Йовович. Вы видели ее губы! А ноги?! Мы же с ней одной крови… - Лучшие мужчины Вселенной,- произнесла Рада,- предлагали ей… - Вы же знаете, что лучший из лучших – это я,- перебил ее Жора. - Да уж… - Вы забыли еще и Наталью Кемпбелл, - подсказал Жора. - Наоми, - поправил Стас. - Наоми или Натали – не все ли равно, - улыбнулся Жора, - и еще, пожалуйста, Диану принцессу, если можно… И Леночку Великанову. Пожалуйста. Да! И Настю, и Настю! - Заворотнюк? Жора поморщился. - Почему нет? У нее же… - Нет, - отрезал Жора. – Ну, понимаешь, нет в ней… Ну, знаешь, пустышка… Не бриллиант, подделка, даже не хрусталь, бутылочное стекло… - Значит, Вертинскую? - И Волочкову! Без Насти наш мир будет не полон. Мы поймали ее... - У меня уже есть мой маленький клон,- улыбнулась она. Я не видел такой обворожительной улыбки. - Дочь – это дочь,- сказал Жора,- но миру нужен твой клон. Пойми, без тебя будущее не может быть совершенным. Мы сидели в гримерке театра и Жора читал Насте лекцию о Пирамиде. Я не слышал ничего интереснее!.. - Это будет мир без бед и тупиц, без власти денег и голода. И твои гены, как Аполлоны, будут держать Небо, пришедшее к нам на землю… Цветов было столько, что гримерка казалась клумбой. - Красивая сказка,- сказала Настя и поведала нам историю борьбы за совершенство. Мы знали эту историю из газет: Москва, Большой театр, балет, засилие зависти… Ее разочаровали мужчины. - Знаете,- сказала Настя,- среди них я не встретила ни одного, кто мог бы достойно нести звание мужчины. Ни одного, представляете! Все они были мущинами через «щ», да – морщинами. Даже стоя передо мной во весь рост на мешках с деньгами и даже встав на цыпочки, чтобы выглядеть знатными и могучими, они едва доставали мне до щиколоток. И чтобы заглянуть мне в глаза, им приходилось надувать свои щеки и пуза и надутыми прыгать передо мной, как воздушным шарикам, в попытке подняться до моей высоты. Это было жалкое зрелище, отвратительное… Щемящее чувство досады долго не покидало меня. После общения с такими хотелось побыстрей принять душ… Соскрести с себя их липкое присутствие, отмыться… Я сожалела и о том, что разговаривая с ними, не надевала противогаз. - Я тебя понимаю,- сказал Жора. - Мне трудно это понять,- сказала Настя,- ведь этому нет объяснения… Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 426 | Нарушение авторских прав |