АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 10. Неожиданно Дюрана стали преследовать встречи выпускников: на кабельном телевидении Эйч‑би‑оу[10]

Неожиданно Дюрана стали преследовать встречи выпускников: на кабельном телевидении Эйч‑би‑оу[10], на Си‑би‑эс[11] и еще на паре его любимых каналов, вещавших днем и в ночное время. Все ездили на встречи — и Дюран не стал исключением. Приглашение лежало тут же, на холодильнике.

Подобные встречи относились к мероприятиям, которые Дюран, будучи психотерапевтом, просто не имел права пропускать. По роду своей профессиональной деятельности он помогал клиентам примиряться с прошлым и беспрестанно подчеркивал, что движение вперед невозможно, если не собрать в единое целое опыт прошлых лет.

Впрочем, сам он пользовался этим советом лишь с переменным успехом. Дело в том, что его выпускные классы школы походили на приятную интерлюдию — спокойное, ничем не примечательное время. Джефф принадлежал к тем парням, кто «забивает командные очки» не только в баскетболе, но и на «академических» площадках.

Так почему бы не пойти? Убить двух зайцев одним махом. Во‑первых, повод выбраться из квартиры — хотя подобная прогулка, несомненно, окажется сопряжена с определенным беспокойством. Тем не менее это единственный способ справиться с проблемой — перед фобиями, как и перед школьными задирами, нельзя робеть, иначе они превратят твою жизнь в ад.

Второе: если он пойдет на встречу одноклассников, то сможет решить кое‑какие проблемы с памятью. Одно дело — забыть Банни, как там ее фамилия, — такое случается со всеми. А другое… Временами Дюрану казалось, что его воспоминания «передержаны», точно фотографии, слишком долго пролежавшие в ванночке с проявителем.

Засвистел чайник, и Дюран заторопился на кухню выпить чашку кофе. В коридоре он уронил взгляд на тумбочку у стены, где в толстых серебряных рамах стояли фотографии его родителей.

Отца сняли крупным планом, только лицо. Он невозмутимо смотрел в камеру и улыбался, как умеют улыбаться только уверенные в себе люди. Мать Дюрана выглядела гораздо моложе отца — вероятно, из‑за того, что фотографии сделали с интервалом в несколько лет. Молодая женщина не просто улыбалась — она хохотала, сидя на перилах террасы в их пляжном домике в Делавэре, чуть откинув назад голову. Разомкнутые губы обнажали белые зубки, а глаза искрились от счастья.

Желая понять собственные чувства, Дюран подошел к фотографии, взял ее в руки и стал придирчиво рассматривать снимок: темные распущенные локоны матери, изящный изгиб бровей, платье по старой моде с квадратным вырезом. «Что я чувствовал, когда она держала меня на руках?» — задавался он вопросом.

Ответ не замедлил явиться: «Ничего». Казалось, еще довольно долго Джефф смотрел на лицо матери и безрезультатно ждал хоть какого‑нибудь отзвука в душе, где царила полная пустота. А это, как прекрасно знал сам психиатр, было одним из симптомов диссоциативного расстройства психики.

Может, его настолько потрясла трагическая гибель родителей, что он потерял связь со своим прошлым? Да, случилась страшная история: они отдыхали в Нантакете в коттедже одного друга, из‑за какой‑то неисправности в обогревателе в доме незаметно скопился угарный газ — и родителей не стало.

Их смерть обрушилась на Джеффа неожиданно, смяв его, точно лавина, — очевидно, от этого потрясения Дюран так до конца и не оправился. После похорон ему должно было стать легче. Но к сожалению, не стало. По правде говоря, он и службу‑то едва помнил, хотя это случилось всего семь или шесть лет назад. Мысль о похоронах родителей рождала в памяти лишь образы общего характера, точно в фильме, скудные, как сценарий. «Сцена. Дождливый день. Оплакивают покойных…» Дюран не мог вспомнить ни одной реалистичной детали. Он не знал, кто присутствовал на похоронах — кроме «плакальщиков». Должно быть, Джефф горевал. Наверное, был убит горем. И все‑таки…

Дюран поставил фотографию на тумбочку и направился в кухню, где пронзительный свист чайника успел перейти в утомленные завывания. Джефф задавался вопросом: о чем говорит тот факт, что он не может вспомнить похорон собственных родителей? Или еще хуже — если говорить начистоту, то и родителей своих он тоже как следует не помнит. Правильнее сказать, что Джеффри знает, как они выглядели, что говорили и делали. Но эти воспоминания по эмоциональной насыщенности можно сравнить разве что с делением столбиком, а это — Дюран знал как врач — очень нехороший признак.

А с другой стороны, что такое память? Возня плавающих в аминокислотах нейронов.

Сняв чайник с огня, доктор решил, что пора навести в собственной жизни порядок: выяснить побольше о себе и своем прошлом. Для этого же не придумаешь ничего лучше, чем встреча выпускников.

И вот наступил «День икс». Джефф не находил себе места от волнения. Он принял успокаивающее, но опасался, что этого недостаточно, а потому выпил еще таблетку «Юнисома» — снотворного, отпускающегося в аптеках без рецепта.

Стояла по‑осеннему приятная солнечная погода, бездонное синее небо над головой пересекал кристально чистый след самолета.

Такси, вызванное по телефону, пришло вовремя. Забравшись на заднее сиденье, Дюран заметил над зеркалом заднего обзора пару флагов Сальвадора и не задумываясь сказал шоферу по‑испански, куда ехать. (А ведь Джефф уже почти забыл, что знает этот язык…) Водитель озарил его улыбкой, обнажив два передних зуба с серебряными коронками.

— В школу квакеров? Я туда еще ни разу не возил, но знаю, где это находится — чуть севернее собора. Челси Клинтон там училась, верно? Потом она в Калифорнию уехала.

Дюран кивнул. По радио шла передача клуба по интересам «Буэна Виста», врач откинулся в кресле, закрыл глаза и подумал: «Все пройдет отлично». Так и случилось, если не считать пробок на дороге: Висконсин‑авеню забили грузовики, легковушки разворачивались в обратную сторону, сопровождаемые какофонией гудков, стадом перепуганных овечек толпились на краю тротуара пешеходы, а таксист верещал при каждом несостоявшемся столкновении, точно загоняющий быка ковбой.

Банкетный стол, накрытый в Художественном центре «Когод», обслуживала троица дружелюбных представительниц выпуска — по одной из каждого класса. Дюран не узнал их, но у каждой на блузке висела ламинированная полоска бумаги, где в красной рамке значилось имя. Джефф поприветствовал женщину у столика в фойе, казавшуюся его ровесницей, нацарапал свою фамилию на карточке с надписью «Выпускник‑86», сорвал защитную пленку и пришлепнул к лацкану пиджака.

Пройдя к столам с бумажной посудой, он налил в чашку на четыре пальца сильно разведенного пунша, откусил печенье с шоколадной стружкой и посмотрел на план мероприятий. В два часа — футбольный матч между спортивными командами разных школ, в четыре — американский футбол между выпускниками и учащимися, затем «Встреча почета», коллективная фотография и семинары на различные темы. В шесть — легкая трапеза а‑ля фуршет.

Поболтав с бодрым выпускником 56‑го года, Дюран постепенно отошел к задней части здания, где на улице располагались спортплощадки. Футбольный матч «Сидвелл против показательной школы для глухих» был уже в самом разгаре. День выдался ясный, и стояла прекрасная погода — как раз для подобных зрелищ. С запада порывами задувал легкий ветер, деревья пылали разноцветной листвой на фоне агатово‑синего неба, а на склоне холма расположились приветливые, стильно одетые люди, которые отдыхали, наблюдая за игрой. На Джеффа нашло радостное возбуждение. «Разгромим глухих», — подумал он, посмеиваясь про себя, и стал оглядываться в поисках старых приятелей.

Согласно табло глухие шли впереди на пару очков, но это не слишком его взволновало. У него было отличное настроение, а уж если начистоту, так Сидвелл никогда не блистал в футболе. Прислонившись к стволу высоченного каштана, Джеффри потягивал пунш и радовался типично американскому дню. «Да, совсем неплохо бывать на людях».

В конце периода игроки с болтающимися на шеях защитными масками потрусили к скамьям. Дюран грелся в лучах солнца и наблюдал, как один за другим кружатся, опадая на сочный зеленый газон, листья невероятных окрасок. Его охватил прилив радости: казалось, он принадлежит к кругу собравшихся здесь людей, и это место для него свое. И хотя сам он здесь скорее наблюдатель и не принимает участия в дружеских объятиях и счастливых возгласах узнавших друг друга однокашников, все с ним достаточно дружелюбны и на его долю выпало немало улыбок.

Ему нравилось чувствовать себя причастным, ощущать себя связанным с другими, принадлежать к их числу.

Раздался свисток, и футболисты вернулись на поле» где заняли позиции: бордовые против синих.

Студенты показательной школы, будучи глухи, не могли слышать ни счета ведущего игрока, ни свистка судьи. Поэтому специально для них на поле установили огромный барабан, вибрацию которого они каким‑то образом улавливали. Дюран давно заметил гигантский бочонок, напоминающий барабан из походного оркестра, но казался слишком большим, чтобы кто‑то решился играть на нем. Седовласый человек в бирюзовом тренировочном костюме встал на изготовку возле инструмента и воздел к небу деревянный молот, рабочая часть которого размером походила на грейпфрут.

Ведущий игрок глухих повернулся вокруг своей оси, указывая игрокам комбинацию. Те заняли позицию в три очка и стали наготове. Человек у барабана взмахнул молотом, и мир дрогнул. Сколь бы сильно ни были собравшиеся поглощены своими делами — кто‑то читал назидание ребенку, кто‑то говорил по сотовому телефону, — в этот момент аудитория единым существом обратилась к полю. Звук был громоподобный, раздался всесотрясающий гул. Дрожь пронзила Дюрана, метнувшись от стоп к мозгу, где отозвалась многократным эхом, точно камертон, по которому ударили молотком.

Противники кинулись друг на друга с взрывной мощью, зрители смеялись и подбадривали игроков — все, кроме Джеффа, у которого словно земля из‑под ног ушла. По какой‑то причине звуковая волна ударила его по нервам точно плетью, и в кровь хлынула волна адреналина. Он бросился к ближайшей двери, хотя и понимал, насколько нелепо его поведение: это же барабан, а не землетрясение. Однако от здравых мыслей пульс не замедлился, и сердце колотилось с бешеной скоростью.

Точно во сне нащупав дверь‑сетку в «Цартман‑Хаус», Дюран рванул ее на себя, чуть не сорвав с петель, нырнул в помещение и, дрожащий, повалился в черничного цвета кресло с подголовником.

«Господи Боже, — подумал он, — что происходит? Что на меня нашло?»

Судорожно хватая ртом воздух, психиатр закрыл глаза и начал выполнять упражнение на релаксацию. Прием очень скоро подействовал: через пару минут дыхание почти выровнялось.

Беглец неторопливо огляделся. «Цартман» был самым старым и наиболее типичным зданием Сидвеллской школы. Непритязательный каменный дом, в котором когда‑то размещалось все учебное заведение, теперь служил административным корпусом.

Осмотревшись, Джефф понял, что находится в большом просторном зале с бронзовыми лампами, антикварными вещицами и холстами. Неожиданно из‑за открытой двери послышались женские голоса, которые по мере приближения становились все громче. Дюран переместился в кресле, будто собирался встать и поздороваться, но передумал. Он пока не доверял своим ногам.

Сетчатая дверь захлопнулась, и одна из собеседниц сказала:

— И еще он кусается, как маленький людоедик!

Ее спутница засмеялась:

— Я ему говорю, что, если так будет продолжаться, грудь он больше не получит. Но что с него взять — ему всего восемь месяцев, угроз малыш не понимает. И, сказать по правде, — она вздохнула, — я и сама пока не готова отнимать его.

Из‑за подголовника кресла женщин не было видно даже боковым зрением, но не слышать их Дюран не мог. Правда, теперь ему показалось неловко выдать свое присутствие.

— Как я тебя понимаю. Мне никто раньше не говорил, что это будет так… Чувственно, что ли.

— Точно! И еще…

Одна из подруг пронзительно взвизгнула, заметив, что в комнате они находятся не одни. Мгновением позже Дюран стоял на ногах и виновато улыбался:

— Простите ради Бога! Я, наверное, заснул. Надеюсь, вы не испугались? Меня зовут Джефф Дюран. — Он быстро протянул руку попавшей в переплет блондинке, на нагрудном значке которой значилось «Белинда Картер, 86» — год его выпуска.

— Простите за сцену, — выпалила она, присмотревшись к карточке на лацкане его пиджака. — Господи, как неожиданно вы появились, Джеффри Дюран. — И тут же, не сбиваясь с ритма, добавила: — Что ж, приятно встретиться после стольких лет.

Белинда Картер просияла, рассмотрев собеседника, и вперед выступила ее спутница, хорошенькая брюнетка. Дюран прочел ее имя: «Джуди Бинней».

— Простите, что вторглись в ваше уединение, — стеснительно проговорила та. — Думаю, нас с вами просто посетила одна и та же мысль. — Джуди склонила голову набок и стала рассматривать Дюрана. — А вы, наверное, были тихоней в старших классах, — предположила она, и ее губы изогнулись в кокетливой улыбке.

Дюран пожал плечами:

— Ну…

— Просто я вас не помню, — объяснила представительница его выпуска. — Хотя, на мой взгляд, должна бы.

— Не думаю, что я тогда был столь же незаметен, как сейчас, — отшутился Дюран. — Видимо, задремал.

— И проснулись от наших с Джуди разговоров о грудном вскармливании!

— Нет, скорее, от вскрика.

Собеседники обратили неловкость в шутку и следующие несколько минут болтали о странностях подобных мероприятий, придя к общему мнению, что четырнадцать лет — срок немалый. Джуди сообщила, что мало с кем поддерживает отношения из одноклассников, хотя школа вроде бы не слишком большая, а юность бурная.

— Это Вашингтон. Здесь все скоротечно: приехал — уехал, — пояснила Белинда. — Да и мне уже пора. — Она поцеловала Джуди и похлопала Дюрана по руке. — До встречи.

— Невероятно, но я не помню вашего лица, — сказал Дюран бывшей однокласснице, когда Белинда ушла. — То есть вы из тех, кто поздно расцветает.

— Правда? Вы так считаете? Я наконец‑то расцвела? Погодите, я сообщу радостную весть мистеру М. Он так долго этого ждал.

Дюран решил, что она говорит о муже, но Джуди, как выяснилось, имела в виду своего наставника, неисправимо искреннего Нубаро Муссурлиана. Увидев старика сквозь сетку двери, женщина потянула собеседника на улицу, чтобы он поведал бывшему куратору о новообретенной цветистости его бывшей подопечной. Тот засмеялся и пожал Дюрану руку, полюбопытствовав, как у него дела.

— Спасибо, неплохо. Не жалуюсь.

— У меня совсем вылетело из головы, — сказал мистер М., — не напомните, где вы учились?

— В Брауне, — подсказал Дюран.

Мистер М. кивнул:

— Ах да, конечно.

— А потом уехал в Мэдисон, поступил в Висконсинский университет.

— Думаю, в этом есть и моя заслуга: я всегда был высокого мнения о Висконсине. Экономику изучали?

Джефф покачал головой:

— Клиническую психологию.

— Что ж, — улыбнулся мистер М., — для этого и нужны встречи однокашников: держать друг друга в курсе событий.

Остаток дня прошел в приятном ничегонеделании. На «Встрече почета» выпускники разных лет вставали с мест и делились своими мыслями на темы столь несоизмеримые, как проект генома человека, ответственность по отношению к своему сексуальному партнеру и попытки искоренить паразитирующий бильгарциоз в Египте.

Фотосъемка выпускников всех трех классов прошла быстро и профессионально. Деловитый фотограф удачно манипулировал сценками, и афроамериканцы не кучковались отдельными группками, как частенько происходит, а казались рассеянными в общей массе людей.

При встрече Дюран не узнал Банни — до развязной блондинки, что представилась ему после телефонного разговора, ей оказалось далеко. Банни Винкельман оказалась одной из наиболее хищных женщин, каких доводилось встречать Дюрану: на вытянутом лисьем лице сверкали острые желтые клыки.

— Дже‑ефф! — воскликнула Банни и, подхватив его под руку, потащила от одной компании к другой. — Помните Джеффа Дюрана?! Вот он!

А затем ему пылко трясли руку, дружески похлопывали по плечу и чмокали в щеку.

— Здесь есть кто‑нибудь из нашей баскетбольной команды?

— Не помню, кто играл в баскетбол, Джефф. Господи! Разве что Адам Бауман. Ну конечно, он здесь. — Лицо Банни просветлело, и с пылом знатока она поведала: — Ты слышал, Адаму ампутировали ногу — рак, представляешь?

Дюран покачал головой:

— Какое несчастье!

Спутница согласно кивнула.

— Думаю, ему сейчас нелегко. — Банни приподняла бровь. — Пришлось отказаться от поездки на Олимпиаду.

На стенах кафетерия, где проводился банкет, висели снимки из ежегодных журналов присутствующих классов. Дюран рассматривал фото школьной баскетбольной команды восемьдесят шестого, где были все присутствующие, кроме него самого (тогда ему как раз нездоровилось: острый фарингит или что‑то наподобие).

Под баскетбольным щитом в новом гимнастическом зале, под свисающими с потолка знаменами славных дней, стояли парни его выпуска: Сидро, Зальцберг, Вагнер, Макри и Ла Браска. И наконец, сам Адам Бауман с мячом. Вскоре после того, как сделали этот снимок, чернокожему спортсмену посчастливилось получить стипендию, по которой он отправился учиться в университет Райса.

В кафетерии Дюран выпил бокал вина и, заметив в дальнем конце комнаты угольно‑черного гиганта, который по всем признакам был Адамом Бауманом, стал пробираться среди собравшихся гостей к старинному приятелю.

— Здравствуй, — сказал Джефф, протягивая руку.

Бауман уставился на его нагрудный значок.

— Джефф! Рад тебя видеть, старина! — Яростное рукопожатие. — Эй, Рон, смотри‑ка, кто пожаловал — Джефф Дюран!

Еще одно мужественное приветствие и краткий обмен любезностями. Затем Рон Макри вернул свое внимание оставленной на миг блондинке, державшей его под локоток, а Бауман продолжил прерванный разговор с мистером М. Судя по всему, они обсуждали искусство выступления перед аудиторией. Через пару минут с чувством смутного разочарования в душе Дюран затерялся в толпе. Не то чтобы с ним нелюбезно обошлись, просто он ожидал другого. Духа товарищества? Наверное.

Пытаясь избавиться от неприятного осадка на душе, Джефф уселся рядом с Джуди, которая устроилась за банкетным столом. Соседка весь вечер флиртовала с ним и пила довольно много вина. Скоро подали кофе, и настал черед благостно коротких речей, напоминаний о предстоящих мероприятиях, в том числе и об осеннем сборе пожертвований под лозунгом «Квакеры, объединяйтесь!».

Наконец Джефф вышел в фойе «Цартман‑Хаус», где стал ждать такси. Рядом пристроилась Джуди Бинней — она смотрела в окно и ждала, когда за ней приедет муж. За окнами барабанил дождь, и сильно подвыпившая однокашница шепнула Дюрану на ушко — не хочет ли он попробовать чуть‑чуть грудного молока? Затем в поле зрения показался «БМВ» ее супруга, она рассмеялась, обратив предложение в шутку, чмокнула Дюрана в щечку и пообещала непременно быть на встрече в две тысячи пятом.

Пять минут спустя доктор уже сидел в такси, а за окнами проплывал лоснящийся от дождя город. Габаритные огни едущих впереди машин отбрасывали на мокрый асфальт блики, а вокруг уличных фонарей роились, точно стайка пчел, дождевые капли. Дюран откинулся на спинку сиденья: чувствовал он себя неважно. Встреча не принесла желанной уверенности, а происшествие с барабаном так и вовсе наводило на невеселые мысли. Одним словом, попытка воссоединиться с прошлым потерпела неудачу. И несмотря на то что на встрече с ним были любезны и приветливы, его самого не тронуло ни мероприятие, ни его участники. Так, наверное, чувствует себя дальний родственник из глубинки, которого хозяин дома пригласил на пикник с друзьями: чужой в посторонней компании. Те, кого он встретил, казались ему смутно знакомыми, но воспоминания о них расплывались, так же как и мутные ореолы вокруг фонарей над головой.

Положа руку на сердце Дюран не узнал никого.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 462 | Нарушение авторских прав