АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Массаж для ребенка (детей). Как правильно делать массаж детям (ребенку). Массаж грудным детям (грудному ребенку) 12 страница

— Готова? — спрашивает он.

Я беру его под руку, и мы незаметно покидаем выставку.

Оказавшись на улице, сразу замечаю, что почти весь снег растаял. До меня доходит, что солнечный полдень, стоящий в выставочном зале, был лишь иллюзией. Порыв холодного ветра чуть не сбивает с ног. Мы направляемся к лимузину, а в моей голове пульсирует мысль: сейчас я могу убежать. Охранники остались внутри здания. А с одним Линденом я бы справилась без труда. Он довольно тщедушен. Оттолкну его хорошенько, и путь свободен. Делов-то. Я бы наверняка справилась. И мне бы не пришлось возвращаться за эти ненавистные кованые ворота.

Но Линден открывает дверь лимузина, и я забираюсь в теплый и светлый салон автомобиля. Он отвезет нас домой. Надо же, домой. Меня охватывает странное, но не слишком уж неприятное чувство. Напряженные плечи устало опускаются. Принимаюсь высвобождать ноющие ноги из черных туфель на высоченных каблуках, но задача оказывается мне не по силам. В этот момент лимузин трогается с места, и я начинаю заваливаться вперед, но Линден успевает вовремя меня подхватить. Меня почему то разбирает смех.

Он снимает с меня туфли и получает в награду удовлетворенный вздох.

— Ну, как я справилась?

— Ты была великолепна, — отвечает он.

Щеки и нос его заметно порозовели. Он медленно проводит пальцем по моей щеке.

Улыбаюсь ему. Это первая искренняя улыбка за сегодняшний вечер.

В особняк мы приезжаем уже ночью. На кухне и в коридорах ни души. Линден идет проведать Сесилию, в ее комнате все еще горит свет. Его, поди, дожидается. Любопытно, заметит ли она, что он слегка нетрезв? Тут, наверное, я виновата: подала дурной пример. Хотелось бы узнать, как было заведено у Роуз: она забирала у него бокал, говоря, что он позволил себе лишнего? Как же она все это выдерживала, на трезвую то голову?

Отправляюсь в свою спальню. Стащив с себя мокрое от пота красное платье, переодеваюсь в сорочку. Затем собираю волосы в небрежный хвост, отметив, что даже спустя столько времени локоны ничуть не потеряли свою упругость, и распахиваю окно. Холодный воздух обжигает легкие. Оставив окно открытым, залезаю в кровать. Медленно погружаюсь в сон. Перед глазами, будто в калейдоскопе, мелькают вращающиеся дома, огромные животы беременных женщин и летящие ко мне по воздуху подносы с бокалами вина.

Где-то посреди ночи в комнате становится ощутимо теплее. Раздается тихий скрип закрываемого окна, за которым следуют осторожные шаги, скрадываемые густым ворсом ковра.

— Ты спишь, милая? — доносится до меня голос Линдена.

Он запомнил, как я обратилась к нему на выставке. Милая. Звучит неплохо. Ласково. Пусть останется.

— Угу, — отзываюсь я.

В плывущей темноте комнаты мне мерещатся блестящие рыбьи тельца и неудержимо разрастающийся плющ.

Он вроде бы спрашивает, можно ли ему лечь рядом. Я как будто бормочу что-то утвердительно, и вот уже матрас слегка прогибается под его весом. Я словно планета, купающаяся в жарких лучах солнца. От него пахнет вином и праздником. Он пододвигается ближе, и моя голова оказывается рядом с его.

Мы лежим в темном, теплом коконе тишины. Следую за причудливыми завитками плюща в волшебное сонное царство.

— Останься, пожалуйста, — вдруг говорит Линден.

— М-м? — мычу я в ответ.

Он осыпает мою шею легкими поцелуями, согревая ее своим дыханием.

— Пожалуйста, не убегай от меня.

Я на полпути между бодрствованием и сном. Он аккуратно берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе. Открываю глаза. Взгляд его неподвижен, словно стеклянный. На мою щеку падает маленькая капелька. Он сказал что-то буквально секунду назад, что-то очень важное, но я так устала, что не могу ничего вспомнить. В голове лишь звенящая пустота. Он все ждет моего ответа.

— Что такое? Что случилось? — спрашиваю я.

И тут он меня целует. Мягко. Нежно. Осторожно посасывая мою нижнюю губу. Его вкус наполняет мой рот. А это довольно приятно. На пару мгновений. Все сегодня вечером кажется довольно приятным. Благодаря тонкой алкогольно виртуальной завесе. Из моего горла вырывается глухой, булькающий хрип, похожий на гуканье младенца. Он отстраняется и вопросительно на меня смотрит.

— Линден… — начинаю я, не открывая глаз.

— Да, да, я здесь, — бормочет он и тянется меня поцеловать.

Уклоняюсь от поцелуя. Упершись руками в плечи Линдена, хочу его оттолкнуть, но вдруг замечаю боль, тенью промелькнувшую в глазах мужа. Не меня он целовал, а свою покойную жену. Это о ней он только что грезил наяву.

— Я не Роуз, — говорю я. — Линден, ее больше нет, она умерла.

— Знаю, — слышу в ответ.

Линден больше не предпринимает попыток меня поцеловать, и я отпускаю его плечи. Он ложится рядом.

— Просто иногда ты…

— Но я — не она, — настаиваю я. — И мы оба выпили чуть больше, чем надо.

— Я понимаю, что ты не она, — объясняет он. — Но я совсем ничего не знаю о тебе, твоей прежней жизни.

— Разве не ты заказал тот фургон с девушками? — уточняю я.

— Это отец постарался, — отвечает он. — Почему ты решила стать невестой?

Его слова комом встают у меня в горле. Почему я решила стать невестой? В памяти всплывает то, каким удивленным он выглядел сегодня на выставке, когда меня спросили, откуда у меня такие глаза.

Он действительно ни о чем не догадывается.

Зато я знакома с тем, кто знает обо всем. Вон. Что он наплел своему сыну? Что есть специальные школы для желающих удачно выйти замуж, где девушек с детства учат угождать мужчинам? Или что он спас нас от прозябания в сиротском приюте? Последнее, если взять Сесилию, может быть недалеко от истины, но даже она совершенно не готова к той жизни, что ей придется вести после рождения ребенка.

Я могла бы рассказать ему обо всем прямо сейчас. Могла бы сообщить, что сестер Дженны расстреляли в том фургоне, что последнее, чего я хотела в этой жизни, так это выйти замуж. Но разве он мне поверит?

А если даже и поверит, отпустит ли?

— Что, по-твоему, случилось с девушками, которых ты отверг? — интересуюсь я. — С теми, другими.

— Наверное, вернулись обратно, кто в приют, кто к себе домой.

Потрясенная услышанным, лежу неподвижно, уставившись в потолок. Меня слегка подташнивает. Линден кладет мне на плечо руку.

— Что такое? Тебе нехорошо?

Мотаю головой.

Власти у Вона на порядок больше, чем я думала. Он держит сына взаперти, в полной изоляции от внешних влияний, создав для него в стенах этого особняка собственный иллюзорный мир. Отец складирует в подвале мертвые тела, пока сын развевает подсунутый ему пепел. Еще бы я не хотела отсюда сбежать. Любой, кто познал свободу, захочет к ней вернуться. Но Линден никогда не был свободным. Он даже не знает, что это такое, поэтому и стремление к свободе ему неизвестно.

Габриель и тот столько лет провел на положении заключенного, что начал забывать, как же хорошо там, снаружи.

Там же хорошо, ведь так? Лежу тихо, сравниваю про себя нью йоркскую гавань с полноводным океаном плавательного бассейна, Центральный парк с бескрайними полями для гольфа и теннисными кортами, маяк на Манхэттене с его уменьшенной копией у девятой лунки, окруженной гигантскими леденцами. Потом ищу сходство между родным братом Роуэном и назваными сестрами Дженной и Сесилией. В моем замутненном от выпитого сознании будто бы проясняется смысл брошенных мне Габриелем слов — «что такого особенного может предложить тебе внешний мир, чего ты не могла бы получить здесь?».

Но это лишь секундная слабость.

Легонько, сомкнутыми губами целую Линдена.

— Милый, я тут подумала, — начинаю я. — Не очень-то из меня хорошая первая жена вышла, да? Постараюсь исправиться.

— Значит, ты не пыталась от меня убежать тогда, под прикрытием урагана?

— Не говори глупостей, — увещеваю его я. — Разумеется, нет.

Он со счастливым вздохом обнимает меня за талию и засыпает.

Свобода, Габриель. Здесь ты ее никогда не получишь.

Весь следующий день пытаюсь увидеться с Габриелем, но все безуспешно. Проснувшись поздно, после двенадцати, обнаруживаю, что на прикроватном столике меня уже ждет поднос с завтраком. Но ни Джун Бинз, ни каких либо других свидетельств посещения Габриеля мне найти не удается. Прошу прислать кого-нибудь из слуг, чтобы я могла воспользоваться лифтом. Но вместо Габриеля моим сопровождающим оказывается совсем другой человек.

Распорядитель Вон.

— Добрый день, дорогая, — приветствует он меня, улыбаясь. — Немного растрепана, но, как всегда, очаровательна. Поздно легла вчера?

Выдавливаю из себя самую что ни на есть обворожительную улыбку. Роуз была права, скулы действительно сводит. Называется, убедил Линден своего папеньку предоставить нам побольше свободы. Что бы мой муж о себе ни думал, последнее слово в этом доме всегда остается за Воном.

— Все прошло замечательно, — отвечаю я. — Мне совершенно непонятно, почему Линден называет эти выставки скучными.

Я захожу в лифт и встаю позади Распорядителя. Двери закрываются, и у меня перехватывает дыхание. От него пахнет подвалом. Кого это он вскрывал сегодня с утра пораньше?

— Куда планируешь отправиться? — интересуется он.

Я надела пальто. Хотя от выпавшего вчера снега не осталось и следа, мне помнится, как холодно было прошлым вечером. Воспаление легких никак не вписывается в мои планы.

— Да вот, не хотела провести такой чудесный день в четырех стенах.

— Ты уже видела, как починили площадку для мини гольфа? — спрашивает Вон, нажимая на кнопку первого этажа. — Обязательно посмотри. Ремонтники проделали изумительную работу.

В его устах такие слова, как «изумительный», звучат предостережением. Но я улыбаюсь, несмотря ни на что. Я само очарование. Мне неведом страх. Я первая жена Линдена Эшби. Это ко мне он приходит среди ночи, меня просит сопровождать его на вечеринках. И я души не чаю в своем свекре.

— Еще не видела, — признаюсь я. — Пока только прихожу в себя после несчастного случая и, боюсь, не в курсе недавних событий.

— Ну, ладно.

Вон собственническим жестом берет меня под руку. Мне неприятно. У Линдена это выходит совсем иначе.

— Тогда, может, помашем клюшками?

— Я не сильна в гольфе, — уклончиво отвечаю я, с притворной скромностью потупив глаза.

— Такая умничка, как ты? Ни за что не поверю.

Похоже, на сей раз он говорит правду.

Вон ведет счет на протяжении всей игры. Он высоко отзывается о моем замахе, стоит мне загнать мяч в лунку с одной попытки, и терпеливо меня инструктирует, если удар выходит неуклюжим. Мне неприятно, когда он кладет свои шершавые руки поверх моих, корректируя их положение на клюшке. Противно ощущать его горячее дыхание на своей шее.

И мне совсем не по душе, что он становится рядом, когда мы подходим к маяку — последней лунке на площадке, который все еще освещает мне путь к свободе. Пока Вон разоряется о замечательном новом травяном покрытии, пытаюсь определить, в какой стороне среди всех этих деревьев расположена дорога, ведущая к кованым воротам. Уверена, что лимузин проезжал где-то недалеко отсюда.

Моя очередь наносить удар.

— Так расскажи мне, что ты думаешь о нашем городе после вчерашней поездки, — просит меня Вон.

— Я в восторге от всех проектов. Столько талантливых…

— Дорогая, я не о проектах спрашиваю. — Чересчур близко он ко мне стоит. — Меня интересует сам город. Какое у тебя сложилось о нем первое впечатление?

— Я ничего не успела рассмотреть, — отвечаю я немного сухо. К чему он клонит?

— Еще успеется, — уверяет он со своей кроткой старческой улыбкой и легонько стучит мне по носу пальцем. — Линден уже вовсю рассуждает о предстоящих мероприятиях. Дорогая, у тебя все получается.

Согревая руки дыханием, наблюдаю, как он точным ударом загоняет мяч в лунку.

— И что, собственно, у меня получилось?

— Вернуть моего сына к жизни.

Обняв меня за плечи, Вон прикладывается губами к моему виску. В это же самое место меня прошлым вечером поцеловал Линден. Но в то время как поцелуй Линдена дарил тепло, а в его объятиях я находила покой, от прикосновения Вона у меня по спине бегут мурашки. Между отцом и сыном есть поразительное сходство, вместе с тем мне сложно представить двух более непохожих друг на друга людей.

Однако я хорошая жена и добропорядочная невестка, поэтому незамедлительно покрываюсь румянцем.

— Я просто хочу, чтобы он был счастлив, — говорю я.

— Вот и правильно, — одобрительно отвечает Вон. — Сделаешь его счастливым, и он положит весь мир к твоим ногам.

Ключевая фраза «к ногам». Особняк можно будет не покидать.

Вон выигрывает, правда, совсем с небольшим перевесом. Я ему ничуть не поддавалась. Это честно заработанная победа.

— У тебя неплохо получается, хоть ты в себе и сомневаешься, — посмеиваясь, комментирует он мои способности, пока мы возвращаемся к дому. — Недостаточно сильна, чтобы меня обыграть. Но соперник достойный.

Ищу глазами дорогу, по которой меня вчера вез лимузин, но все без толку.

Ясно осознав, что прогулки, по крайней мере на сегодня, возможны только в сопровождении Вона, отправляюсь на поиски Дженны. Нахожу ее в библиотеке, свернувшуюся калачиком в кресле. На мягкой обложке любовного романа, который она увлеченно читает, изображена полуголая пара — мужчина спасает тонущую женщину.

— Габриеля не видела, — сообщает она, едва меня завидев.

— Не думаешь, что это как то подозрительно? — интересуюсь я, пододвигая себе стул.

Поджав губы, сочувственно кивает, смотря на меня поверх книги. Дженна не из тех, кто приукрашивает действительность.

— Вы уже обедали?

— Нет…

— Ну тогда, может, он зайдет попозже.

Обычно подносы с едой к нам на этаж носит Габриель. Помощь ему нужна только в тех случаях, когда Сесилия закатывает очередную истерику, требуя особого к себе отношения.

Но Габриель так и не появляется. Обед приносит незнакомый нам слуга из первого поколения. Он даже не догадывается поискать нас в библиотеке, и ему приходится спросить о нашем местонахождении Сесилию. Настроение у разбуженной девушки преотвратное. Ругательства, сыплющиеся в адрес бедняги, слышны с другого конца коридора.

— Ты уймешься или нет? — спрашиваю я с порога разбушевавшуюся Сесилию. Дженна молча стоит рядом.

Слуга здорово перетрусил. Ну и страху нагнала на него эта беременная фурия! Но стоит мне на нее взглянуть, невольно замечаю мешки под глазами и отекшие лодыжки синюшного цвета, которые покоятся на двух подушках.

— Будешь так нервничать, повредишь ребенку.

— Не меня надо отчитывать, — раздраженно ворчит она и указывает на слугу, — а этого разгильдяя…

— Сесилия… — начинаю я.

— Да нет, она права, — перебивает меня Дженна и, сняв крышку с одной из тарелок, морщится с видимым отвращением. — Гадость редкая. Этим только свиней кормить.

Я смотрю на нее в совершеннейшем изумлении, она же отвечает мне долгим взглядом.

— Думаю, тебе следует спуститься на кухню и пожаловаться.

Ах, вот оно что!

— Приношу свои извинения, леди Дженна, — встревает слуга.

— Не стоит извиняться, — говорю я. — Это не твое упущение. За наше питание отвечает старшая на кухне, и она прекрасно знает, что мы терпеть не можем картофельное пюре, — снимаю еще одну крышку и, сморщив нос, продолжаю: –И свинину. Дженна от одного ее запаха покрывается красными пятнами. Пойду ка я на кухню и сама все улажу.

— Да, конечно, — подхватывает слуга.

Мне кажется, его слегка трясет, пока он идет к лифту, толкая перед собой тележку, груженную подносами с нашим обедом. Не отстаю от него ни на шаг.

— Не обижайся на них, — ободряюще улыбаюсь я, как только за нами закрываются двери лифта. — Дело не в тебе. Честно.

Отвлекшись на мгновение от разглядывания своих туфель, он улыбается мне в ответ.

— Мне сказали, ты из них самая хорошая.

На кухне царит привычное оживление — верный знак того, что Вона нет поблизости. Останавливаемся в дверях.

— Извините, — подает голос сопровождающий меня слуга. — Здесь леди Рейн, чтобы выразить свое недовольство сегодняшним обедом.

Все оборачиваются в нашу сторону. Старшая повариха реагирует мгновенно.

— Эта никогда не жалуется, — фыркает она.

Пока я благодарю за помощь слугу, который меня сюда привел, тележку быстро разгружают. Жалко смотреть на то, как в мусорный бак отправляются вполне съедобные блюда, но у меня есть дела поважнее, чем переживать об этом. Пробираюсь мимо дымящихся кастрюль и занятых разговорами слуг к кухонному столу, у которого, склонившись над огромным кипящим котлом, стоит старшая повариха. Она единственная, кто во всей этой суматохе сможет мне помочь.

— Что случилось с Габриелем?

— Тебе не следует приходить сюда и расспрашивать о нем, — говорит она. — Ему и без того хватит неприятностей. Распорядитель Вон со дня твоего провального побега с парня глаз не спускает.

От этих слов у меня холодеет спина.

— С ним все в порядке?

— Я его не видела, — она смотрит на меня с выражением грусти на лице, — с того самого утра, когда Распорядитель Вон вызвал его к себе в подвал.

До самого вечера мучаюсь сухой рвотой. Дженна придерживает мне волосы, пока я, склонившись над унитазом, корчусь от рвотных спазмов. Тошнота не отступает.

— Может, выпила вчера лишнего, — мягко предполагает она.

Но дело не в этом. Уверена, что не в этом. Отодвигаюсь от унитаза и сажусь прямо на пол, сложив безвольные руки на коленях. Глаза наполняются слезами, но я не даю им воли. Не доставлю Вону такого удовольствия.

— Нам нужно поговорить, — объявляю я.

Рассказываю обо всем без утайки: о теле Роуз в подвале, о поцелуе Габриеля, о полном неведении Линдена относительно истории нашего здесь появления и о неограниченной власти Вона над нашими жизнями. Упоминаю даже о мертворожденном ребенке Линдена и Роуз.

Дженна опускается рядом на колени и обтирает мне лоб и шею куском влажной ткани. Ощущение настолько приятное, что я, позабыв обо всем, кладу голову ей на плечо и закрываю глаза.

— Это не дом, а оживший ночной кошмар, — объясняю я. — Только я думаю, что все не так уж плохо, обязательно происходит что-нибудь ужасное. Как будто мне снится ужасный сон и я никак не могу проснуться. Распорядитель Вон — просто чудовище.

— Сомневаюсь, что Распорядитель Вон мог убить собственного внука или внучку, — возражает Дженна. — Если то, что ты рассказала, правда и он использует тело Роуз, чтобы найти противоядие, то какой ему смысл избавляться от ребенка Линдена?

Я не нарушаю данное Дейдре обещание и умалчиваю о том, что младенец, якобы родившийся мертвым, был вполне живым. Но ее слова не идут у меня из головы. Так хочется верить, что Дженна права. Зачем Вону убивать собственную плоть и кровь? У него самого были только сыновья, но, даже если предположить, что девочки ему не по душе, от внучки все равно была бы польза: она могла бы выносить следующее поколение Эшби. Девушкам из богатых семей иногда позволяется самим выбирать себе мужей, и в новых семьях они часто оказываются в более выигрышном положении, чем их «сестры по браку». В характере Вона все пускать в дело, людей или их мертвые тела, неважно, расточительства он не приемлет.

Но я все-таки уверена, что Дейдре и Роуз не ошиблись: они действительно слышали детский плач. И меня ни на секунду не удивляет, что Линдена в тот момент не было дома. От этих размышлений к горлу опять подкатывает тошнота. До меня словно издалека доносится голос Дженны. Она спрашивает, все ли со мной в порядке, потому что я вдруг побелела как простыня.

— Если что-нибудь случится с Сесилией или ее ребенком, я этого не переживу, — говорю я.

— Все обойдется, — ободряюще похлопывает меня по руке Дженна.

Сидим в тишине. Думаю обо всех мучениях, которые могут ожидать Габриеля в подвале. Представляю его избитым, всего в синяках, валяющегося там без сознания. Гоню от себя страх за его жизнь. Вспоминаю, что наш поцелуй прервал какой-то подозрительный шум в коридоре. Угораздило же нас оставить дверь в комнату открытой! На моем туалетном столике все еще лежит атлас, который Габриель стащил из библиотеки. Я одна виновница всех его несчастий. Все это только из-за меня! Пока я здесь не появилась, он пребывал в счастливом забытьи и даже не задумывался о мире за пределами этого имения. Такой жизни не позавидуешь, но она все же лучше, чем смерть. И уж конечно, не идет ни в какое сравнение с глухим подвалом Вона, обителью всех мыслимых ужасов.

На ум приходит книга, которую мне читал Линден, пока я выздоравливала. Это был «Франкенштейн», роман о безумце, создавшем человека из частей умерших людей. Перед глазами мелькает холодная рука Роуз с розовыми наманикюренными ногтями, голубые глаза Габриеля, крошечное сердечко мертвого младенца, и внезапно — я даже не успеваю ничего сообразить — меня сотрясает приступ рвоты. Дженна отводит от моего лица волосы. Мир крутится с головокружительной скоростью. Но это лишь очередная иллюзия Вона.

На пороге объявляется Сесилия, бледная, с затуманенными глазами.

— Что такое? — спрашивает она. — Тебе плохо?

— С ней все будет в порядке, — отвечает Дженна, откидывая мне волосы за спину. — Выпила лишнего.

Причина вовсе не в этом, но я решаю промолчать. Спускаю в унитазе воду. Сесилия дает мне стаканчик с водой прополоскать рот и с протяжным стоном садится на край ванны.

— Похоже, вечеринка была что надо, — замечает она.

— Да какая там вечеринка, — прополоскав рот, сплевываю. — Так, группка архитекторов решила продемонстрировать свои проекты всем желающим.

— Требую детального отчета, — настаивает Сесилия со внезапно вспыхнувшим интересом.

— Мне и сказать то нечего, — пытаюсь я уйти от ответа.

Ни к чему ей знать об удивительных голограммах, восхитительных десертах и шумном, полном людей городе, где я подумывала о побеге. Ей лучше даже не подозревать о тех вещах, которых она лишена.

— Вы двое мне больше ни о чем не рассказываете. — Похоже, она опять распаляется. С наступлением каждого триместра ей все труднее сдерживать свои эмоции. — Это нечестно. Я же целыми днями торчу в своей комнате.

— Там и вправду была скукотища, — упорствую я. — Архитекторы почти все из первого поколения. Показывали мне свои эскизы, а я делала вид, что мне это все очень интересно. Один даже выступил с длиннющей лекцией о значении торговых центров. Мы час просидели на жутко неудобных раскладных стульях, выслушивая эту мутотень. От нечего делать пришлось напиться.

Сесилия бросает на меня полный сомнений взгляд, но уже через секунду настроение у нее улучшается — она все-таки решает, что я ее не обманываю.

— Ну да ладно. Тогда как насчет одной из твоих историй? Может, о тех двойняшках, с которыми ты была знакома?

Дженна удивленно вскидывает бровь. Я никогда не рассказывала ей о своем брате, но интуиция у нее развита на порядок лучше, чем у Сесилии, не удивлюсь, если она уже обо всем догадалась.

В моей истории двойняшки шли из школы домой, когда раздался оглушительный взрыв. Он был такой силы, что под их ногами задрожала земля. На воздух взлетел центр генетических исследований. Его взорвали те, из первого поколения, в знак протеста против экспериментов, направленных на изучение способов продления жизни собственных потомков. На улицах раздавались выкрики «Хватит!» и «Человеческий род спасти нельзя!». В результате взрыва погибли десятки ученых, инженеров и лаборантов.

В тот день двойняшки потеряли обоих родителей.

Просыпаюсь от бряцающего звука — кто-то опускает поднос на столик у кровати. Под боком, свернувшись калачиком, спит Сесилия. Она тихонько похрапывает — еще один подарок третьего триместра. Быстро оборачиваюсь к столику. Передо мной новый слуга, тот самый, которого сегодня утром до смерти перепугала Сесилия. Мое разочарование, должно быть, видно невооруженным глазом, потому что перед тем, как направиться к двери, он делает слабую попытку улыбнуться.

— Спасибо, — благодарю я его с убитым видом.

— Посмотри в салфетке, — роняет он и покидает комнату.

Медленно, стараясь не потревожить Сесилию, приподнимаюсь и сажусь на кровати. Пробормотав что-то невнятное в озерцо слюней на подушке, девушка вздыхает.

Снимаю полотняную салфетку с серебряного подноса, разворачиваю. Мне на ладонь падает синий леденец.

В течение двух следующих дней Габриель так и не объявляется.

За окном лежит снег. Я составляю компанию разобиженной Сесилии: ее не пустили на улицу, где она могла бы лепить снеговиков. В приюте, когда выпадал снег, прогулки тоже были запрещены. Дети на холоде легко заболевают, а персонал с эпидемией не справился бы.

Дуется она недолго и вскоре забывается сном. Быстрей бы она уже родила. Мой страх за ребенка и его будущее перевешивают опасения о ее теперешнем самочувствии. Она без конца плачет, ее мучает одышка и жуткие отеки.

Пока Сесилия спит, я сижу на подоконнике в ее комнате и листаю атлас, который мне принес Габриель. Выясняется, что, если меня назвали в честь реки в Европе, то имя моего брата носит невысокое дерево с красными ягодами, которое произрастало в Азии, в Гималаях. Не знаю, есть ли у наших имен двойной смысл, и если да, то что именно они означают. Но очередная головоломка — это последнее, что мне сейчас нужно, поэтому я просто наблюдаю за падающим снегом. Из окон Сесилии открывается чудесный вид, в основном на деревья. Легко представить, что это вовсе не парк, а обычный лес где-нибудь далеко отсюда, в реальном мире.

Но вот в поле моего зрения появляется черный лимузин, едущий по заснеженной дороге, он грубо напоминает мне о том, где я нахожусь в действительности. Обогнув кусты, машина направляется прямо в заросли.

Прямо в заросли! И ни во что не врезается. Лимузин проезжает их насквозь, как если бы их там не было.

И тут меня озаряет. Там в самом деле ничего нет. Вот почему я не смогла отыскать дорогу к воротам ни из многочисленных садов, ни из апельсиновой рощи. Дорога скрыта от любопытных глаз при помощи хитрого зрительного обмана, иллюзии вроде тех домов голограмм с выставки. Ну конечно же. Все очень просто. Почему я раньше до этого не додумалась? В том, что я разгадываю эту головоломку сейчас, когда не могу выйти из дома без сопровождения Вона, присутствует злая ирония.

Весь остаток дня пытаюсь сообразить, как бы мне выбраться на улицу и получше рассмотреть голограмму деревьев, но все мои мысли упорно возвращаются к Габриелю. Даже если мне удастся разыскать дорогу, без него о побеге не может быть и речи. Хотя он с самого начала был не в восторге от моей задумки, я дала ему слово, что без него не убегу. Если он попал в неприятности по моей вине, то вполне может передумать и бросить всю нашу затею на полпути.

Мне просто необходимо убедиться, что он в порядке. Я не могу даже думать о побеге, пока ничего не знаю о Габриеле.

Подают ужин, но мне кусок в горло не лезет. Сижу за столом в библиотеке и, опустив руки в карманы, верчу в пальцах леденец. Чтобы как то меня отвлечь, Дженна рассказывает мне о любопытных вещах, вычитанных в библиотечных книгах. Понимаю, она старается исключительно ради меня, обычно ее за уши не оттащить от любовных романов, но я просто не в состоянии сосредоточиться на ее словах. Поддавшись на уговоры Дженны, пробую домашний шоколадный пудинг. Все равно что клейстер жуешь.

В ту ночь я никак не могу уснуть. Дейдре набирает мне ванну и добавляет в воду жидкое мыло с экстрактом ромашки. Оно пузырится, превращаясь в зеленоватую пену. Ароматная мыльная вода обычно производит на мою кожу массажный эффект, но сегодня расслабления так и не наступает. Пока я отмокаю в ванне, Дейдре заплетает мне волосы и рассуждает о том, какие чудесные многоярусные юбки она сошьет мне на лето из тех отрезов ткани, которые заказала из Лос Анджелеса. От мысли, что эти юбки я буду носить здесь следующим летом, мне становится еще хуже. Видя крепнущее во мне равнодушие, она предпринимает все более отчаянные попытки поддержать разговор. Ей никак не понять, отчего могу грустить я, балованная жена отличающегося мягким нравом Коменданта, который готов бросить к моим ногам весь мир. Неисправимая маленькая оптимистка, она постоянно интересуется, все ли у меня хорошо, не нужно ли чего, в общем, делает все, чтобы как то расцветить мою жизнь. Мне вдруг приходит в голову, что она никогда не рассказывает о себе.

— Дейдре? — Она добавляет в ванну еще мыла и доливает немного горячей воды. — Ты упомянула, что твой отец был художником. Какие картины он писал?

Ее рука, лежащая на кране, на мгновение замирает.

— В основном портреты, — отвечает она.

— Скучаешь по нему?

Сразу видно, что с отцом у нее связано много переживаний, но присутствующей в ней силой и внутренним спокойствием девушка напоминает мне Роуз. Знаю, плакать она не будет.

— Каждый день, — признается она.

Дейдре складывает ладони то ли в молитвенном жесте, то ли в замедленном хлопке.

— Но теперь это мой дом, и я могу заниматься здесь любимым делом. Мне очень повезло.

— Если бы ты могла сбежать, куда бы направилась?

— Сбежать? — недоумевает она, перебирая в шкафчике бутылочки с ароматическими маслами. — И зачем мне сбегать?

— Я просто так спрашиваю. Если бы ты могла выбрать любое место в стране, куда бы ты поехала?

Легко рассмеявшись, она добавляет в воду капельку ванильного масла. Искрясь и переливаясь, пузырится шапка мыльной пены.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 528 | Нарушение авторских прав