АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Массаж для ребенка (детей). Как правильно делать массаж детям (ребенку). Массаж грудным детям (грудному ребенку) 15 страница

Меня пронзает чувство вины, но я отгоняю его как могу. Я не собственность Линдена. И пусть я совсем не хочу его обидеть, другого выбора у меня нет.

— Все пройдет по плану, — убеждаю я Габриеля. — Никто нас не поймает. Не о чем больше говорить.

— Так уж и не о чем, — с недоверчивым смешком говорит он.

— Я же пообещала, что возьму тебя за шкирку и потащу за собой силком, и от своего слова не отступлюсь, — упорствую я. — Разве не видишь, что с тобой произошло? Ты так долго пробыл в заключении, что попросту забыл о желании быть свободным. И не говори мне, что здесь не так уж плохо. Не спрашивай, что особенного есть во внешнем мире, потому что ответ ты можешь увидеть только сам, собственными глазами. Тебе придется мне поверить. Пожалуйста, поверь мне.

Кожей чувствую его сомнения. Он накручивает на палец прядь моих волос.

— Я не надеялся тебя больше увидеть, — через некоторое время признаётся он.

— Ты меня и сейчас не видишь, — парирую я.

Мы позволяем себе негромко рассмеяться.

— Сумасшедшая.

— Да, мне говорили. Значит ли это, что ты готов рискнуть? — уточняю я.

— А что, если твой план не сработает?

— Тогда мы оба распрощаемся с жизнью, — отвечаю я если и не всерьез, то лишь полушутя.

В затянувшейся тишине он дотрагивается до моего лица.

— Ладно, — раздается спокойный ясный голос Габриеля.

Прижавшись друг к другу в темноте, обсуждаем детали побега полушепотом. Каждую последнюю пятницу месяца, ровно в 10 вечера к черному ходу подъезжает заказанный Воном мусоровоз, чтобы забрать медицинские отходы. Габриель должен будет пройти через заднюю дверь и закинуть мешки с отходами в машину. Увидев, в какую сторону направится мусоровоз, он последует за ним, прямо сквозь голограммы деревьев, и будет ждать меня там. По-моему, план у нас получился вполне надежным, но Габриелю этого мало. Он все спрашивает у меня, как мы пройдем через ворота и что будем делать, если они охраняются.

— Разберемся на месте, — отмахиваюсь я от его вопросов.

Сегодня вечером мы с Линденом идем на празднование дня зимнего солнцестояния.

— Когда мы окажемся в городе, я постараюсь запомнить, где что находится. Подумаю, куда можно будет пойти первым делом после побега.

— Это последняя неделя декабря, — говорит он, словно прощаясь. — Так что увидимся в следующем году.

Поцелуй напоследок, и я возвращаюсь в лифт.

От пожара, разыгравшегося на нашем этаже, остались лишь воспоминания и подпаленная тряпка, бывшая когда то невообразимо уродливыми розовыми шторами. Я вхожу в гостиную как раз в тот момент, когда Дженна описывает Вону происшедшее.

— …и увидела, что со свечи огонь уже перекинулся на шторы. Я пыталась его погасить, но пламя было слишком сильным.

— Тебя никто не винит, — успокаивает ее Линден, поглаживая по плечу.

— Купим новые занавески. Но на будущее — не стоит оставлять зажженные свечи без присмотра, — говорит Вон, не сводя почему то именно с меня пристального взгляда.

— Что у тебя с глазами? — спрашивает Сесилия, держа на руках капризничающего младенца.

— С глазами? — непонимающе переспрашиваю я.

Дженна похлопывает пальцем по нежной коже у себя под глазом, и я вдруг понимаю, что все еще в цветных линзах.

— Хотелось попробовать что-нибудь новое… для сегодняшней вечеринки, — придумываю я на ходу. — Предполагалось, что это будет сюрприз. Для Линдена. Когда сработала сигнализация, я их как раз и примеряла, а снять потом забыла.

Не знаю, убедила ли Вона моя история. К счастью, в эту секунду раздается детский крик, и все внимание присутствующих переключается на плачущего ребенка. Когда становится ясно, что Сесилии его не успокоить, Вон забирает у нее внука.

— Ну, ну, Боуэн, мой мальчик, — воркует Распорядитель, и младенец понемногу затихает.

В шаге от него неподвижно стоит Сесилия с таким видом, будто хочет что-то сказать или выхватить из его рук сына.

— Мне кажется, он проголодался, — говорит Вон.

— Я его покормлю, — тут же откликается Сесилия.

— Не стоит так себя утруждать, дорогая, — он легонько щелкает ее пальцем по носу, как маленькую девочку. — Это работа кормилицы.

Не успевает Сесилия открыть рот, как он разворачивается и с Боуэном на руках выходит из комнаты. Она так и остается стоять с насквозь промокшей спереди блузкой. Из ее маленьких набухших грудей сочится молоко.

На подготовку моей персоны к сегодняшней вечеринке уходит целый час. Я так рада, что нашла Габриеля и мы наконец распланировали побег, что стойко переношу пытку укладкой: волосы мне сначала вытягивают, а потом и чем то сбрызгивают с таким энтузиазмом, что я оказываюсь в центре удушающе ароматного облака. Меня уговаривают снять линзы, что я делаю с притворной неохотой.

— Поверь мне, все разговоры будут только о твоих глазах, — продолжает меня убеждать одна из женщин.

— Особенно если пригласили телевидение, — мечтательно вторит ей другая.

Телевидение. Замечательно. Не знаю, какова вероятность того, что Роуэн увидит съемку именно с этой вечеринки. Сегодня в новостях покажут репортажи с десятков подобных празднований. Обычно мой брат такие передачи не смотрит, но вдруг он до сих пор пытается меня разыскать? Времени уже прошло немало. Еще один месяц, и мы будем вместе. В глубине души я боюсь, что вернусь в пустой дом. Брат мог отправиться на мои поиски или, вконец отчаявшись, съехать, не в силах жить в окружении воспоминаний. Такое часто случается. Когда у близких родственников пропадает дочь или сестра, люди переезжают на новое место целыми семьями. А Роуэн не из тех, кто сидит сложа руки.

Мысленно обращаюсь к своему брату двойняшке. Дождись меня. Я скоро вернусь домой.

Снова тишина в ответ.

Когда Дейдре объявила, что сшила мне на вечер розовое платье, я была настроена скептически. Но стоило ей разложить его на кровати, я в очередной раз убеждаюсь, что в портняжном деле моей помощнице нет равных. На этот раз она выбрала для меня мерцающий материал приглушенного розового оттенка. По низу платья идет искусная отделка, благодаря которой оно будто утопает в снегу. Шаль расшита жемчугом. Дейдре делает мне идеально подходящий к наряду макияж.

— Готова поспорить, что все другие жёны будут в белом или голубом, — объясняет она свой выбор. — В честь зимнего праздника. Вот я и решила, что тебе захочется немного выделиться.

— Оно потрясающее. — Я не в силах скрыть свое восхищение.

Просияв от удовольствия, Дейдре подносит к моему рту бумажную салфетку, чтобы я промокнула губы.

Линден доволен, что я передумала надевать цветные линзы.

— Они на тебе жутковато смотрелись, — комментирует мое решение Сесилия.

Она стоит на пороге моей комнаты, сложив на груди руки, непричесанная, с припухшими глазами, под которыми залегли тени. Сквозь бледную кожу просвечивают все вены.

— Я уж было подумала, что тебя удар хватил или что-то вроде того. Не надевай их больше, ладно?

Нервно передернув плечами, она разворачивается и идет к себе в спальню.

После ее ухода позволяю себе обеспокоенно нахмуриться. Она совсем не похожа на энергичную, полную надежд невесту, какой была меньше года назад. Ей исполнилось четырнадцать незадолго до рождения ребенка, но в отличие от Дженны, чей день рождения прошел незаметно, Сесилия подняла вокруг своего четырнадцатилетия большой шум. У нее был торт, украшенный фигурками единорогов из сахарной глазури. Слуги должны были поднимать Сесилии настроение песнями, а Линден подарил ей роскошное бриллиантовое колье, которым бедняжке так и не представилось случая похвастаться на людях. Она какое то время ходила в нем по дому, но после родов не надевала ни разу.

— У нее усталый вид, — говорю я Линдену. — Ты помогаешь ей с ребенком?

— Так часто, как я только могу, — отвечает он, тоже хмурясь. — Но у меня не всегда получается забрать его у отца. Он так рад рождению внука.

Линден смотрит на меня так, словно вот вот признается в том, что я и без него уже знаю: у них с Роуз был ребенок, но он родился мертвым. Крошечная частичка Роуз, которую Линден должен был сохранить. Но он обходится лишь коротким:

— Выглядишь просто великолепно, — и берет меня за руку.

На улице стоит мороз, к счастью, шаль Дейдре оказывается довольно теплой. Линден шутит насчет того, стоит ли нам открывать сегодня люк. В ответ я прижимаюсь к мужу и говорю, что лучше оставить его закрытым. Все окна тонированы, да и на улице уже темно, поэтому понять, где именно расположены голограммы деревьев, мне не удается. Но едва мы пересекаем границу имения, я прижимаюсь лбом к стеклу, стараясь ничего не упустить из виду. Прежде всего ищу глазами какие-нибудь примечательные строения. По ним мы с Габриелем легко сориентируемся, когда окажемся за воротами.

Линден расплывается в довольной улыбке.

— Что?

— Ты так волнуешься, — объясняет он, убирая залакированный локон мне за ухо. — Выглядит очень мило.

Его замечание застает меня врасплох. Пока он мной восхищается, я думаю только об одном: как бы сбежать от него и никогда больше к нему не возвращаться. Чтобы немного загладить свою вину, когда он целует меня в щеку, широко улыбаюсь в ответ, не забывая при этом следить за дорогой.

Первым делом найдем кинотеатр. Это будет нетрудно — его яркую рекламу видно отовсюду, а неоновая вывеска на двери сообщает, что он открыт круглые сутки. Потом замечаю симпатичное местечко — столики, накрытые красными скатертями, и бумажные фонарики. Наверное, рыбный ресторанчик. Вспоминаю, что здесь совсем близко океан. Когда машина сворачивает за угол, мне удается хорошенько рассмотреть прибрежную полосу. Недалеко от берега на волнах покачиваются ярко освещенные яхты. Доносящаяся с них музыка слышна даже через закрытые окна лимузина.

— Они устраивают вечеринки на воде? — удивляюсь я.

— Это, должно быть, яхт клубы все организовали.

— Ты когда-нибудь бывал в море?

— Один раз, совсем ребенком, — отвечает он. — Я был таким маленьким, что ничего не помню. Отец сказал, меня тошнило несколько дней. Что-то с вестибулярным аппаратом. С тех пор держусь от воды подальше.

— Так вот почему ты никогда не купаешься в бассейне и плавать так и не научился, — догадываюсь я.

Он кивает. Я в ужасе, хотя стараюсь этого не показать. Вон установил над сыном настолько жесткий контроль, что ему нельзя окунуться даже в крошечный уголок ненастоящего океана, созданный в нашем бассейне. Сомневаюсь, что в этой истории про укачивание есть хоть крупица правды. Похоже, рассказы о тяжелых болезнях, которые Линден перенес в детстве, и его слабом здоровье были состряпаны Воном с целью удержать сына подле себя. Кладу руку на колено мужа и торжественно обещаю:

— Когда станет теплее, я научу тебя плавать. Это проще простого. Если умеешь держаться на воде, как бы ни старался, утонуть у тебя уже не получится.

— С радостью, — соглашается он.

Но тут меня осеняет: весной я буду уже очень далеко отсюда. Успеваю бросить еще один взгляд на воду до того, как она скрывается за домами. Волны перекатываются одна за другой мимо яхт и огней, погружаясь в глубокую ночь, в вечность. Это единственное место, куда Линден за мной не последует. И Габриель говорит, что ему нравятся лодки. Интересно, хватит ли нам его знаний для того, чтобы отправиться в одиночное плавание?

Вечеринка проходит на пятнадцатом этаже высоченного небоскреба. Парочки оставляют на танцплощадке следы, которые в течение нескольких секунд светятся неоном, а потом гаснут. Висящие в воздухе сосульки отражают их мерцание. Благодаря голограмме пол кажется заметенным снегом. Дейдре оказалась права: все жёны в белом и голубом.

Мы задерживаемся в дверях. Линден оглядывается несколько неуверенно.

— Знаешь здесь кого-нибудь? — спрашиваю я.

— Нескольких отцовских коллег.

Его силуэт дрожит в быстро мигающем свете, окрашиваясь во все цвета радуги. На ум приходят слова Роуз: он замечательно танцует, но на вечеринках сама застенчивость. Сейчас Линден выглядит так, словно его и впрямь одолел приступ морской болезни. Решаю начать с малого и пригласить Линдена на медленный танец чуть позже.

Мы подходим к буфетной стойке. Пробуем всего по чуть-чуть: филе миньон, супы, выпечку. От огромного выбора пирожных у меня разбегаются глаза, такое изобилие я видела только в булочной на Манхэттене, мимо которой ходила на работу. Говорю Линдену, что мы обязательно должны захватить парочку эклеров для Сесилии. Она будет рада чему угодно, если это покрыто шоколадной глазурью.

Звучит медленная музыка, и я вытаскиваю Линдена на танцпол. Справившись с удивлением, он очень быстро забывает о толпе вокруг. До этого я ни разу в жизни не танцевала, но он такой великолепный партнер, что мне не мешают даже мои убийственные каблуки. Мы кружимся. Он наклоняет меня в танце. Едва возвращаюсь в вертикальное положение, как замечаю направленную на нас камеру. Поворачиваю голову так, чтобы лицо попало в объектив. Распахиваю глаза.

Мы какое то время общаемся с другими гостями. Сегодня желающих поцеловать мне руку гораздо меньше. Большинство мужчин пришли в сопровождении жен, которые, кстати, тоже ведут себя вполне сносно. Присоединяюсь к разновозрастной группе женщин, беседующих о редких птицах восточной Калифорнии. И хотя я мало что могу сказать на данную тему, этот разговор нравится мне гораздо больше, чем расспросы о том, когда наконец муж сделает мне ребенка.

Линден, стоящий на другом конце комнаты в компании мужчин, время от времени встречается со мной взглядом и почти незаметно делает рукой ободряющий жест. Он, видимо, последовал моему примеру.

— Ты замужем за Линденом Эшби, так ведь? — интересуется одна из молодых девушек, наклоняясь ко мне поближе.

— Да, — с непривычной легкостью признаюсь я.

— Я очень расстроилась, когда узнала о смерти Роуз, — говорит она, прижимая руку к сердцу. — Мы были подругами.

— Мы тоже.

Мне кажется, Линден, все еще стоящий на противоположной от меня стороне комнаты, смеется чьей-то шутке.

— Он не выглядит подавленным, — замечает она с беззаботной улыбкой, которая напоминает мне о том, какой была Сесилия до рождения ребенка. — Я рада, что он не замкнулся в себе. Мы все… Муж работает в больнице с отцом Линдена. Мы слышали, что Роуз заболела. Линдена давно не было видно на вечеринках.

— Ему было непросто, но он справляется, — пространно отвечаю я.

— Ты, должно быть, волшебница.

Линден обнимает меня и, все еще посмеиваясь над только ему понятной шуткой, начинает представлять меня друзьям Вона, их женам и даже тем, с кем познакомился лишь сегодня вечером. Я никогда не видела его таким. Таким счастливым и… свободным.

Домой мы возвращаемся уже под утро. Линден позволил себе выпить вина и сейчас настолько расслаблен, что, пока мы поднимаемся в лифте на мой этаж, стоит, привалившись ко мне всем телом. Он решил проведать перед сном Боуэна, а его кроватка — в спальне Сесилии. Были разговоры о том, чтобы обустроить детскую на каком-нибудь другом этаже. Однако перевод Боуэна в отдельную комнату стал источником беспрерывных споров между Сесилией и Воном. Она наотрез отказывается расставаться с сыном, а Вон считает, что в доме неприлично много пустующих помещений. Спальня Роуз в конце коридора остается закрытой. Даже Сесилия не рискует предложить переделать ее в детскую.

Протягиваю Линдену коробку с эклерами, которую я захватила для Сесилии. Он бросает на меня долгий взгляд, говорит: «Какая же ты заботливая», — и, быстро поцеловав, исчезает за дверью ее спальни.

Вернувшись к себе, иду в ванную. Тщательно умываюсь, прополаскиваю в раковине волосы, переодеваюсь в ночную рубашку и тут же понимаю, что заснуть мне не удастся. Тело буквально ломит от желания танцевать, а в голове водоворот из огней, музыки и мыслей об океане. Если бы я на самом деле была сиротой, как думает Линден, и провела свое детство в специальной школе для невест, то, возможно, смогла бы полюбить такую жизнь. Сама вижу, как легко ею увлечься.

Подумываю, не вызвать ли мне Дейдре, чтобы она помассировала мне усталые ноги или налила ванну с ромашкой (науку приготовления которой мне, наверное, никогда не постичь), но, вспомнив, как уже поздно, решаю отказаться от этой затеи. Возникает новый план. Стучу в дверь Дженны и спрашиваю с трудом соображающую спросонья хозяйку комнаты, можно ли мне лечь с ней рядом. В ответ получаю едва различимый в темноте комнаты кивок.

— Передала вольной жизни от меня привет? — спрашивает она, поправляя на мне одеяло.

Обняв руками подушку, рассказываю Дженне о сосульках, голограмме, имитирующей сугробы, и угощениях.

— От клубники в шоколаде язык проглотить можно, — погружаюсь я в воспоминания. — А еще там был огромный шоколадный фонтан. Жаль, ты сама этого не видела.

— Звучит неплохо, — говорит она несколько сдавленно и закашливается.

Днем Дженна тоже кашляла, да и выглядит она в последнее время совсем не цветуще. Я придвигаюсь к ней поближе, пробую лоб. Но, поскольку на сегодняшней вечеринке с помощью алкоголя расслабился не только Линден, понять, есть ли у нее жар, у меня не выходит.— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.

— Просто устала. И дышать тяжеловато. Это из-за погоды.

Она снова кашляет, и я вдруг чувствую у себя на щеке что-то теплое. Все внутри холодеет.

— Дженна?

— Что?

Я хочу и дальше лежать вот так, в темноте, и не видеть, какое новое потрясение мне приготовила злая судьба. Хочу заснуть, а проснувшись утром, узнать, что волноваться не о чем.

Нет, это не для меня. Протягиваю руку и щелкаю выключателем. Дженна снова закашливается. На ее губах алеют капельки крови.

Ребенок плачет без остановки. Личико его раскраснелось. Прижав сына к плечу, Сесилия ходит по комнате взад и вперед. Она говорит ему успокаивающие слова, но все без толку, по его щекам, не иссякая, катятся крупные слезы. Сесилия даже не пытается их вытереть.

Вон внимательно осматривает Дженну, ощупывает ее шею под нижней челюстью, придерживая грубым шершавым пальцем язык, заглядывает в горло. Ослабевшая Дженна с явным трудом выносит его прикосновения.

Линден забирает у Сесилии ребенка. Малыш приветствует отца радостным гуканьем, но уже через секунду снова принимается плакать. Сжимаю виски ладонями.

— Ты не мог бы вынести его отсюда? — не выдерживаю я.

Вон в третий раз спрашивает Дженну, сколько ей лет. Она ему в третий раз отвечает, что ей девятнадцать. Да, она уверена.

Линден выходит в коридор с плачущим сыном на руках, но в комнате все равно слышны крики младенца.

— Так что с ней? — обращается к Вону Сесилия — Что?

— Вирус, — отвечает Вон с, как мне кажется, наигранным сочувствием.

Я вижу перед собой гигантского мультяшного змея. Для него жизнь Дженны гроша ломаного не стоит.

— Нет, — раздается чей то голос.

Мгновение спустя понимаю, что он принадлежит мне. Сесилия дотрагивается до моей руки, но я отмахиваюсь от нее.

— Такого просто не может быть. Это невозможно.

Дженна закрывает глаза. У нее нет сил даже на то, чтобы выслушать свой смертный приговор. Как же болезни удалось так быстро ее подкосить?

— Но вы ведь сможете ее вылечить, правда? — настаивает Сесилия. Слезы струятся по ее лицу, стекая за воротник блузки. — Вы же работаете над противоядием.

— Боюсь, оно еще не готово, — объясняет ей положение вещей Вон. — Но мы постараемся сделать так, чтобы она дожила до его изобретения.

Он легонько щелкает ее пальцем по носу, но сейчас на нее это не действует. Она делает шаг назад, тряся головой.

— И на что же вы угрохали такую уйму времени? — восклицает она. — Вы же целыми днями не вылезаете из подвала.

Губы ее дрожат, а дышит она частыми короткими вдохами всхлипами. Сесилия верит: он так усердно работает в подвале над созданием антидота, что скоро всех нас спасет. Жаль, я совсем не разделяю ее надежд.

— Дорогая, пора…

— Нет! Нет, сделайте же что-нибудь, и сделайте это прямо сейчас.

Они принимаются яростно спорить вполголоса. Я тону в водовороте их слов, рыдания Сесилии накрывают меня, будто волной. Становится трудно дышать. Хочу, чтобы они оба поскорее отсюда убрались. Вон и его домашняя любимица. Залезаю в постель к Дженне, вытираю кровь с ее губ. Она уже почти провалилась в забытье. «Пожалуйста», — шепчу я ей на ухо. О чем прошу — и сама не знаю. Как будто от нее хоть что-нибудь зависит.

Наконец Вон уходит, и Сесилия ложится к нам третьей. Она так безутешно рыдает, что под нами сотрясается кровать.

— Она заснула. Не смей ее будить.

— Прости, — шепотом отвечает она, кладет мне голову на плечо и затихает.

Дженна забывается глубоким сном, а нас с Сесилией преследуют кошмары. Слышу, как, бормоча себе что-то под нос, она ворочается рядом, но не могу дотянуться ни до одной из моих сестер. Я долго-долго бегу по лесу, но кованых ворот нигде не видно. Потом мне снится, что я тону. Волны кружат, вертят меня так, что я перестаю понимать, где верх, где низ.

Просыпаюсь, задыхаясь от ужаса. Притрагиваюсь к своей шее. Мокрая. Ко мне, вся в поту и слезах, тесно прижимается Сесилия. Из уголка ее рта вытекает тонкая струйка слюны. Губы двигаются в беззвучном монологе. Брови сведены к переносице.

С конца коридора доносится непрекращающийся детский плач. Блузка Сесилии намокла от сочащегося из ее груди молока, но Вон запрещает ей кормить сына. Он сам относит ребенка кормилице, когда тому пора есть. Так, по его словам, будет лучше для Сесилии, но она выглядит как человек, терзаемый непрекращающейся болью. Мои сестры увядают, как мамины лилии, и я не знаю способа вернуть их к жизни. У меня нет ни малейшего представления, что делать.

Дженна открывает глаза и окидывает меня испытующим взглядом.

— Выглядишь ужасно, — резюмирует она хрипло. — Чем это пахнет?

— Грудным молоком.

Звук моего голоса, должно быть, будит Сесилию. Она переворачивается на другой бок, жалуясь кому то на музыку. Ее глаза распахиваются, в них появляется осмысленное выражение. Она садится.

— Что происходит? Тебе лучше?

Ребенок продолжает надрываться в крике, и Сесилия переводит взгляд на дверь.

— Мне нужно его покормить, — бормочет она и, пошатываясь, выходит из комнаты, задев плечом дверной косяк.

— С ней что-то не то, — говорит Дженна.

— Только сейчас заметила? — в шутку спрашиваю я, и мы обе не можем сдержать улыбки.

Дженна с трудом садится на постели, и я уговариваю ее выпить немного воды. Думаю, она уступает, чтобы сделать мне приятно. На белом как бумага лице бледно фиолетовой кляксой выделяются губы. Невольно сравниваю ее с Роуз. Были дни, когда при взгляде на нее нельзя было даже заподозрить, что она смертельно больна. Вспоминаю, что Джун Бинз окрашивали ее губы в нелепые цвета. Сейчас задаюсь вопросом, не служила ли ее любовь к этим карамелькам частью маскировки. А здоровым румянцем она была обязана макияжу. Как же она ненавидела лекарства, которыми ее пичкали, как просила дать ей спокойно умереть.

— Тебе очень больно? — спрашиваю я.

— Я почти не чувствую рук и ног, — признается Дженна и с коротким смешком прибавляет: — Видимо, первой отсюда выберусь все же я.

— Пожалуйста, не говори так, — прошу я, отводя прядь волос, упавшую ей на лоб.

— Мне приснилось, что я опять в том фургоне со своими сестрами, — говорит она. — Но потом вдруг открывается задняя дверь, и я вижу, что на их месте сидите вы с Сесилией. Рейн, мне кажется, я начинаю забывать их лица. И голоса.

— Я тоже не помню голоса брата, — вырывается у меня внезапно, как бы само собой.

— Но ты не могла забыть, как он выглядит. Вы же двойняшки.

— Сообразила все-таки.

— Твои истории про двойняшек были такими яркими. Было совсем не похоже, что ты их выдумала.

— Но мы же не близнецы, а двойняшки, — объясняю я. — Понимаешь, мальчик и девочка не могут быть близнецами. Так что я тоже подзабыла его лицо.

— Вы друг друга обязательно найдете, — уверенно говорит она. — Ты мне так и не рассказала, удалось ли тебе спуститься в подвал.

Киваю и, не сдержавшись, шмыгаю носом. Чтобы скрыть звук, тут же делаю вид, что закашлялась.

— Мы все обсудили. Побег запланировали на следующий месяц. Но с этим, думаю, можно повременить.

— Я что, зря поджигала эти занавески? Ты отсюда выберешься, и все будет просто замечательно.

— Давай с нами.

— Рейн…

— Ты же этот дом терпеть не можешь. Тебе действительно хочется проваляться остаток своей жизни в этой кровати?

Не знаю, какой ей сейчас прок от свободы. Но ведь она сможет увидеть океан. Любоваться закатами, как свободный человек. Быть похороненной в море.

— Рейн, меня не станет раньше.

— Не смей так говорить!

Утыкаюсь лбом в ее плечо, она перебирает мне волосы. Мои губы подрагивают от с трудом сдерживаемых слез. Ради нее я пытаюсь казаться сильной, но она читает меня как открытую книгу:

— Все хорошо.

— Ты не в себе, если так говоришь.

— Совсем нет, — настаивает она и немного отодвигается, чтобы я могла поднять голову и заглянуть ей в глаза. — Только подумай о том, как близка ты наконец к своей цели.

— А как же ты? — восклицаю я, невольно повысив голос.

Теперь у меня трясутся руки, и я судорожно вцепляюсь пальцами в одеяло.

Ее лицо освещает прекрасная беззаботная улыбка:

— У меня тоже скоро будет все, чего я хочу.

Все последующие дни Линден много времени проводит с Дженной. Но с ней он ведет себя совсем иначе, чем со мной, когда я приходила в форму после неудавшегося побега, или с Сесилией во время родов. В эмоциональном отношении Дженна так и не стала его женой. Линден держится от нее на расстоянии: сидит на стуле или тахте; не ложится к ней в кровать, даже никогда до нее не дотрагивается. Не знаю, о чем они разговаривают, эти двое, муж и жена, которые так и остались друг другу чужими, но мне кажется, что их беседы похожи на тысячи других, ведущихся у постели умирающих. Словно он отдает ей последний долг и закрывает эту страницу своей жизни.

— Ты знала, что у Дженны были сестры? — спрашивает он меня за ужином.

Мы одни в обеденном зале. Сесилия наслаждается редкой для нее теперь возможностью поспать, а Вон вроде бы в подвале работает над своим волшебным противоядием.

— Да, — отвечаю я.

— Правда, она говорит, что они умерли. Несчастный случай.

Стараюсь сохранить невозмутимый вид и продолжать есть как ни в чем не бывало, но это дается мне непросто. Пища падает пудовым камнем на дно желудка. Я не чувствую ее вкуса. Почему же Дженна, хранящая в себе столько обиды, не рассказала Линдену, как на самом деле погибли ее сестры? Возможно, этот разговор не стоил бы затраченных на него усилий. Или сокрытие от него правды превратилось для нее в высшую степень протеста. Она умрет, а он о ней так ничего и не узнает.

— Я никогда ее толком не понимал, — роняет Линден, промакивая рот салфеткой. — Но ты, я знаю, ее очень любила.

— Любила? — переспрашиваю я. — Люблю. Она все еще здесь.

— Да, конечно. Извини.

Остаток ужина проходит в молчании, но сейчас меня выводит из себя даже стук приборов и звяканье тарелок. Линден ведь как слепой котенок. Могу поспорить, после того как я убегу, Вон вручит ему какой-нибудь пепел под видом моего праха. И Линден останется вдвоем с Сесилией, всегда мечтавшей о такой жизни. Чтобы заполнить гнетущую их пустоту, она, скорее всего, родит ему еще с полдюжины ребятишек. Когда не станет Линдена и Сесилии, Вон с легкостью подыщет им замену. Распорядитель из первого поколения, и неизвестно, сколько он еще проживет. Нас всех забудут, и наши спальни займут новые девушки.

Линден и Сесилия. Они очарованы своей маленькой жизнью и даже не догадываются о том, что теряют. Оно и к лучшему. Попрощавшись сначала с Дженной, потом со мной, они похоронят нас где-нибудь в дальнем уголке своего сердца и будут спокойно доживать свой недолгий век, обретя счастье в любовании голограммами и иллюзиями.

Кем бы они могли стать в другое время, в другом месте?

Появляются слуги, чтобы убрать со стола. Линден бросает хмурый взгляд на мою почти нетронутую тарелку.

— Так и заболеть недолго.

— Просто устала, — отвечаю я. — Пойду ка лягу.

Наверху дверь в спальню Сесилии открыта настежь. Боуэн тихонько гулит, перемежая свое гуканье ритмичным то ли посапыванием, то ли похрапыванием, как это часто делают новорожденные. В комнате темно, он, надо полагать, в своей кроватке не спит, а Сесилия в это время уже десятый сон досматривает. Знаю я, чем все это закончится. Если малыш просыпается, а рядом никого нет, то сразу в слезы. Ну а если уж он расплачется — пиши пропало.

Я собиралась немного поспать, но, похоже, мне придется забрать Боуэна к себе, пока он весь этаж не перебудил. Однако, зайдя в спальню к Сесилии, я нахожу там Дженну. Она сидит на краю кровати в полоске света, льющегося из коридора. Длинные волосы спадают на одно плечо, голова обращена к младенцу, лежащему у нее на руках. За ее спиной, прикрывшись одеялом, сладко спит Сесилия.

— Дженна? — шепотом окликаю я девушку.

Она улыбается, не поднимая головы.

— Он так похож на нашего мужа, — говорит она чуть слышно. — Но, судя по характеру, из него вырастет вторая Сесилия. Жаль, что никто из нас этого не увидит.

От нее сейчас не отвести глаз. Полумрак скрадывает бледность кожи и пурпур губ. Облако кружев. Темный водопад волос. Меня молнией пронзает мысль — она сама выглядит как молодая мать, внимательная, ласковая. Наблюдаю за тем, как нежно ее длинные чуткие пальцы касаются личика Боуэна, и задаюсь вопросом: о своих сестрах, пока их не убили, она заботилась так же, как сейчас печется о Сесилии? И обо мне?

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 576 | Нарушение авторских прав