АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Батальон был построен так, что роты образовы­вали три стороны квадрата. На четвертой стороне, вместо обычного треугольника для порки, оказа­лись два кривых тополя, растущие на берегу мел­кого пруда. Берега пруда были вытоптаны кавале­рией, грязь высохла и превратилась в бледно-ко­ричневые с зелеными прожилками комья земли. Между деревьями стоял большой полковой бара­бан, а на его серой натянутой поверхности лежали раскрытая Библия и молитвенник. Ветер не шеве­лил страницы, безжалостное солнце окатывало жа­ром долину и взмокших от пота людей, одетых в парадную форму и вытянувшихся по стойке «смирно».

Шарп стоял перед ротой легкой пехоты на ле­вом фланге и смотрел через головы роты гренадер на замок Оропезо. Тот возвышался над долиной, и его было видно на многие мили вокруг. Стены замка, словно исполинские каменные глыбы, под­нимались над покатыми крышами городка, и Шарп лениво подумал, что, наверное, здорово бы­ло прискакать сюда на роскошном коне и в насто­ящих рыцарских доспехах в те далекие дни, когда замок действительно являлся серьезной пре­градой для наступающего войска. Современная осадная артиллерия с легкостью пробьет кажущие­ся надежными стены, и камни лавиной покатятся по узким, извилистым улочкам.

Пот жег глаза, стекал по спине. Но Шарпу бы­ло на удивление хорошо —совсем неподходящее настроение для того, что вскоре должно произойти, однако, глядя на замок, Шарп думал о Жозефине, и почему-то, даже в холодном свете наступившего утра, ему казалось, что он заключил с ней совсем неплохую сделку. Девушка будет принадлежать ему, пока не перестанет в нем нуждаться, а вза­мен одарит его своей любовью и жизнерадостно­стью. Ну, а когда договору придет конец? Хоро­ший солдат, так считал Шарп, всегда планирует на несколько сражений вперед, однако сейчас он не знал, что станет делать, когда Жозефина его покинет.

Он бросил взгляд на Гиббонса. Тот гордо сидел на своей лошади возле роты легкой пехоты. Симмерсон восседал на коне в самом центре каре ря­дом с генералом, Папашей Хиллом, который в со­провождении штабных офицеров прибыл испол­нить свой долг — принять участие в казни. Гиб­бонс смотрел прямо перед собой, его лицо ничего не выражало. Как только все это закончится, он снова окажется в безопасности, под крылышком любимого дяди. Лейтенант не сказал Шарпу ни единого слова, просто подъехал на лошади туда, где стояла рота, развернул своего скакуна и молча замер на месте. В словах не было никакой необхо­димости. Шарп чувствовал, как от Гиббонса исхо­дят волны ненависти,— ведь он не только получил тот чин, на который нацелился Гиббонс, но и отнял у него женщину, чем нанес еще более серьез­ное оскорбление. Шарп знал, что точка в их отно­шениях еще не поставлена.

Четырнадцать человек, совершивших разного рода мелкие проступки, вышли на середину каре и встали лицом к деревьям. В качестве наказа­ния они должны будут расстрелять дезертиров; солдаты, словно завороженные, не могли отвести глаз от двух только что вырытых могил и грубо сколоченных гробов, поджидавших Мосса и Ибботсона. Двое других пленников умерли ночью. Шарп подозревал, что Партон, батальонный врач, помог этим несчастным отправиться к праотцам, чтобы не заставлять батальон смотреть на то, как двоих смертельно раненных солдат привяжут к де­ревьям, а потом выстрелами разнесут в клочья их тела.

Шарпу не раз доводилось быть свидетелем каз­ней. В детстве он наблюдал, как повесили какого-то преступника, и помнил взволнованные вопли толпы, когда жертва дергалась и извивалась в су­дорогах. Он видел, как людей расстреливали из де­коративных медных пушек, как их тела станови­лись частью индийской земли, видел своих товари­щей, которые умирали под пытками женщин Типпу, видел, как несчастных скармливали диким зверям, сам вешал преступников у проселочных до­рог, но чаще всего это были расстрелы, производи­мые с соблюдением военных ритуалов. Шарп счи­тал, что ни один разумный человек не может на­слаждаться подобным зрелищем, но был согласен: иначе нельзя.

Впрочем, эта казнь отличалась от всех осталь­ных. Ибботсон и Мосс конечно же заслуживали смерти, они дезертировали, собирались перейти на сторону врага — наказание было совершенно спра­ведливым. Но сражение на мосту, бесконечные, по­рки и проклятия, которыми Симмерсон осыпал своих людей за потерю знамени, а теперь еще и эта казнь — батальон считал ее демонстрацией пре­зрения и ненависти сэра Генри к Южному Эссек-скому. Шарп еще ни разу не видел, чтобы солдат переполняло столь сильное негодование.

Вдалеке, пробираясь сквозь толпу британских и испанских зевак, появился отряд военной полиции во главе с начальником, приговоренные к смерти дезертиры и охрана. Форрест подъехал на своей лошади и встал перед Симмерсоном.

— Батальон! Примкнуть штыки!

Из ножен появились штыки, послышался звон оружия, солнечные блики заиграли на клинках. Преступники должны умереть с соблюдением всех правил. Шарп наблюдал за тем, как Гиббонс на­клонился и сказал шестнадцатилетнему прапорщи­ку Денни:

— Это первая казнь, в которой вы принимаете участие, мистер Денни?

Юноша кивнул. Он был бледен и взволнован, как и все остальные молодые солдаты батальона.

Гиббонс хихикнул:

— Отличная практика в стрельбе по мишени! Лучше не придумаешь!

— Тише! — сердито крикнул Шарп. Гиббонс хитро улыбнулся.

— Батальон! — Лошадь Форреста шарахнулась в сторону. Майор быстро ее успокоил.— На плечо!

Ряды солдат ощетинились штыками. Наступила тишина.

На приговоренных были брюки и рубашки, все остальное у них отобрали; Шарп предполагал, что их как следует накачали паршивым бренди или ромом. Рядом с дезертирами шел капеллан, до Шар­па доносилось его неразборчивое бормотание, но пленники, которых подвели к деревьям, казалось, не обращали на священнослужителя ни малейшего внимания.

Драма близилась к финалу. Моссу и Ибботсону надели на глаза повязки, и солдаты, готовые при­вести приговор в исполнение, встали по стойке «смирно». Ибботсон, сын викария, оказался ближе к Шарпу, и тот видел, как быстро-быстро шеве­лятся его губы. Молится? С такого расстояния Шарп не мог разобрать ни слова.

Форрест не отдавал никаких приказов. Солда­там объяснили, что они должны действовать в со­ответствии с определенными сигналами, и теперь они повиновались движениям сабли майора.

Неожиданно четко и громко зазвучал голос Ибботсона, отчаяние наполняло каждое его слово:

— Мы ошибались, мы потеряли свое стадо, как заблудшие овцы...

Форрест резко опустил саблю, мушкеты грохну­ли, тела приговоренных к смерти дезертиров де­рнулись, а в небо с веток деревьев сорвалась с ди­кими воплями стая каких-то птиц. Вперед броси­лись два лейтенанта, держа наготове заряженное оружие, но мушкетные пули сделали свое дело, и развороченные ими тела повисли на веревках; дым от выстрелов начал постепенно рассеиваться.

И тут по рядам батальона пробежал едва замет­ный ропот. Шарп повернулся к своим солдатам:

— Молчать!

Рота легкой пехоты безмолвно стояла по стойке «смирно».

В воздухе пахло дымом, шум нарастал. Офице­ры и сержанты выкрикивали приказы, но Южный Эссекский не намеревался сдаваться, гудение ста­новилось все громче и настойчивее. Шарпу удалось заставить свою роту хранить молчание только си­лой — капитан вытащил саблю и не сводил с сол­дат гневного взгляда,— но он ничего не мог поде­лать с презрением и негодованием на лицах сол­дат. Эти чувства были направлены не на него, солдаты ненавидели Симмерсона, а полковник, находившийся в самом центре каре, резко дернул поводья и дико взревел, требуя тишины. Солдаты не подчинились. Сержанты принялись колотить тех, кто, по их мнению, издавал самые громкие звуки, офицеры отчаянно орали на свои роты, шум становился все сильнее, британские солдаты из других соединений, стоявшие за спиной баталь­она и пришедшие из города поглазеть на казнь, радостно вопили, поддерживая возмущение своих товарищей.

Постепенно стоны и ропот стихли, дым мушке­тов рассеялся, солдаты молча замерли на своих ме­стах. Папаша Хилл за все это время не пошеве­лился и не произнес ни слова. Теперь же он подал знак своим адъютантам, и вся компания скромно отправилась восвояси, мимо солдат, которые укла­дывали тела расстрелянных преступников в гробы. С совершенно непроницаемым лицом Хилл уска­кал в сторону Оропезо.

Шарпу еще не доводилось встречать Папашу Хилла, но он знал, как, впрочем, и все остальные в армии, что у него была репутация человека до­брого и сочувствующего солдатам. «Интересно,— подумал Шарп,— как генерал Хилл относится к Симмерсону и его методам?» Роланд Хилл коман­довал шестью батальонами, но Шарп был уверен, что проблемы у него возникнут только с Южным Эссекским.

Симмерсон подъехал на своей лошади к моги­лам, потом быстро развернулся и поднялся в стре­менах. Лицо полковника было налито кровью, ярость переполняла все его существо, в наступив­шей тишине голос звучал резко и пронзительно:

— В шесть часов вечера построение на плацу, строевая подготовка в качестве наказания. При пол­ной боевой выкладке! Вы мне заплатите за свою демонстрацию! — Все молчали. Симмерсон опустил­ся в седло.— Майор Форрест! Продолжайте!

Батальон, рота за ротой, проходил мимо рас­крытых гробов, и солдатам приходилось смотреть на безжизненные тела, дожидающиеся погребения. Вот, говорила армия, что случится с тобой, если ты сбежишь; мало того, имена этих людей сообщат на родину, напишут на столбах в приходах, где они родились, чтобы их семьи разделили с ними позор. Батальон молча шагал мимо.

Когда все роты покинули место казни и зеваки полюбовались на останки преступников, гробы опустили в ямы, засыпали землей, а сверху поло­жили дерн, чтобы и намека на могилы не оста­лось. И никаких знаков — намеренно. Однако, когда солдаты ушли, испанцы нашли могилы и поставили на них деревянные кресты. Вовсе не за­тем, чтобы продемонстрировать уважение к мерт­вым: всего лишь мера предосторожности со сторо­ны разумных людей. Эти мертвецы были проте­стантами, их похоронили в оскверненных могилах, грубо сколоченные кресты должны были удерживать неуспокоившиеся души глубоко под землей. У народа Испании хватало проблем с войной; фран­цузская, испанская, а теперь еще и английская армии наводнили их страну. Крестьяне были тут бессильны. Но призраки язычников-англичан — со­всем другое дело. Кому нужно, чтобы они пугали скот и бродили в полях по ночам?

Испанцы крепко-накрепко вбивали кресты на могилах, только после этого они могли спокойно отправляться спать.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 479 | Нарушение авторских прав