АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Поучительная история про Чикаго, Мика Джаггера и сухое вино

Поверьте, я рассказываю эту историю совсем не ради вздорного бахвальства – типа «ах, с какими людьми связала меня жизнь». Напротив, если есть возможность не знакомиться со всякими западными звёздами, я её использую. Просто очень хорошо представляю себе, как где-нибудь в Луганске ко мне подводят робеющих ребят из местной группы, я улыбаюсь, жму им руки, слушаю их рассказ про то, как они росли на наших песнях, испытывая внутри мучительное безразличие и к ним и к тому, что они там делают, – голова занята собственным сегодняшним концертом и кучей своих проблем. Знакомиться надо на равных. Но дело в том, что история эта здорово вписывается в контекст нашего повествования. В общем, после 25-летия «Машины», которое прошло в виде мощного семичасового сейшена на Красной площади, мы ощутили крылья за спиной и решили в следующем году дать новый виток этому делу. Происходило это, стало быть, в девяносто четвёртом. Мне позвонил Тёма Троицкий и сказал, что его приятель, английский режиссёр, дружен с Роллингами, и есть возможность вытащить их на Красную площадь. Мало того – мы должны с ним и с этим режиссёром на днях лететь в Чикаго, чтобы встретиться с Джаггером и обсудить всё с глазу на глаз. "Хороший может получиться день рождения «Машины»! – подумал я и с радостью согласился. Этим же вечером мы встретились с Тёминым англичанином – его звали Джо Дорден-Смит, и он в своё время снял ставший культовым фильм-концерт «Роллинг Стоунз» в Гайд-Парке – памяти Брайана Джонса. У Джо оказалась милейшая русская жена, что сильно облегчало общение. Было очень странное ощущение – когда явная сказка вдруг начинает вторгаться в реальность. С завистью гляжу я на молодое поколение – они напрочь лишены всяческих пиететов, и им что Ван Хален, что Рома Зверь, да последний, может быть, и полюбимее. Они не жили за ржавой железной стеной, не проводили ночи, пытаясь расслышать далёкий голос Джаггера через монотонный хрип советских глушилок – дай им Бог здоровья. Для нас же (для меня, во всяком случае) Битлы и Роллинги всё равно остались немножко жителями какой-то волшебной планеты, на которой нам никогда не побывать, и ничего с этим чувством уже не поделать. И вот через два дня мы летим к Роллингам! Нам заказаны билеты и забронированы номера в знаменитом отеле «Риц Карлтон», где живут «Роллинг Стоунз»! Не помню уже, как получилось, что Троицкий летел сам по себе, а я – с Джо. Кажется, из-за наших гастролей. Я встретился с Джо в Шереметьево, на нём не было лица. «Всё отменяется!» – с ужасом подумал я. Нет, ничего не отменяется, просто вчера у Джо украли пиджак вместе с паспортом, он сделал невероятное – за один день выправил в посольстве новый документ, но в нём отсутствует российская въездная виза – а значит, и выпустить его из России никак невозможно. Я упал на колени перед самым главным пограничником и – Джо выпустили. Ну где ещё, в какой другой стране? Всю дорогу до Чикаго я не спал. И так и сяк представляя себе предстоящую беседу с Роллингами, к тому же по пути выяснилось, что мы ещё и приглашены на концерт – он как раз будет в Чикаго завтра в рамках тура «Woodoo Lounge». В общем, в «Риц Карлтон» я приехал в состоянии крайнего нервного истощения. Мы встретились с Тёмой, и Джо повёл нас в чей-то номер – по-моему, концертного менеджера «Роллинг Стоунз». Я прижимал к груди видеокассету со съёмкой нашего концерта на Красной площади – чтобы дать какое-то представление о том, как всё это выглядит и что мы вообще не врём. Из разговоров с Джо получалось, что Роллинги клюнут на такое престижное место, он, Джо, снимет про это фильм, а у нас получится отличный день рождения, так что все оказывались при своём интересе. Накануне в Москве я с диким трудом перевёл видеозапись из PALa в американский NTSC, из-за чего она потеряла процентов 70 качества, но выхода не было – я очень на эту кассету надеялся. В комнате сидело несколько человек, мы вежливо поговорили ни о чём, и вдруг вошёл Мик Джаггер – точно такой, как на картинках. Если посмотреть сбоку – совсем плоский. Он даже не вошёл, а как-то втанцевал в комнату – грациозно и стремительно. Я понял, что мы пожали друг другу руки, и с ужасом осознал, что не понимаю ни слова из того, что Мик говорит, – я не мог пробиться через его акцент. Троицкому это как-то удавалось, а Джо вообще спасал ситуацию – его английский я понимал как русский. Ещё минут двадцать мы безуспешно пытались включить видик – похоже, с момента открытия гостиницы им никто не пользовался. И вот на экране появился родной силуэт Исторического музея, наша сцена и море народа. Звука мы так и не добились, но это было не важно – Джаггера интересовали не мы, а Красная площадь и зрители на ней. «Сколько народу там было?» – спросил он. «Около трёхсот тысяч», – ответил я. (До сих пор точное количество неизвестно, так как билетов не продавали – вход был свободный, но эту цифру мне назвали милиционеры – они разбивали собой зрителей на квадраты и знали, сколько было квадратов и сколько в среднем людей в каждом). «Больше, чем в Вудстоке!» – восхитился Джаггер. «Билеты были дорогие?» Узнав, что концерт был бесплатный, он сказал: «Ну, и мы тогда сыграем бесплатно». Ух, какое у меня было хорошее настроение! Потом Джаггер предложил спуститься в ресторан поужинать. Почему бы и нет, чёрт возьми? Мы вышли из номера, дошли до лифта – по дороге попалась молодая горничная, которая, увидев Мика, чуть не упала в обморок – видимо, не вся гостиница была в курсе, кто у них там живёт, – и спустились в ресторан, где Мику Джаггеру и Артёму Троицкому в вежливой форме сказали, что мы, конечно, всё понимаем и преклоняемся перед вашим талантом, но в ресторане отеля «Риц Карлтон» следует появляться в пиджаке и ботинках, и никак иначе. Мик был в майке и кроссовках, а Тёма в каком-то свитерочке. Я по наитию надел в Москве пиджак – совершенно непонятно с чего. Надо сказать, что Джаггер не стал закатывать истерику на манер наших звёзд – «Да вы знаете, кто я такой? А ну, директора гостиницы сюда!», а, напротив, мило посмеялся, мы поднялись в номер, и он достал из шкафа два пиджака, один из которых надел на себя, а другой – на Тёму, и, убедившись, что пиджак впору, тут же его ему и подарил. Не буду вас донимать деталями – рассказ этот, повторяю, не про знакомство с Миком Джаггером. В общем, за столом нас было шесть человек. Было заказано – салат из свежих овощей с креветками, баранина на рёбрышках и – бутылка хорошего белого вина. Ужин прошёл весело – мы обменивались смешными гастрольными историями и удивлялись, насколько какие-то вещи похожи. Остальные Роллинги были тут же в ресторане, но сидели за разными столами – каждый со своей компанией. Они производили впечатление сухоньких старичков, а Кейт Ричард – ещё и мёртвого сухонького старичка. Когда меня подвели к нему, и я пожал ему руку, было ощущение, что в этой руке вообще нет костей. «Как он будет играть завтра?» – подумал я. На их фоне Джаггер выглядел просто орлом. В общем, ужин закончился, мы получили жёлтые бэджики с пятнистым чучелом, дающие право на проход всюду, а также билеты на завтрашний концерт с местами в центре, и Джаггер попросил после концерта зайти к нему в номер. С головой, полной счастливой ерунды, я добрёл до своей комнаты, зарылся в перины и проспал почти сутки – проснулся практически к концерту. Концерт происходил на стадионе. Город Чикаго вообще напоминает мне по архитектуре Выставку Достижений Народного Хозяйства, а стадион был просто оттуда – абсолютное торжество сталинизма, с какими-то статуями невероятно мясистых быков и мощными фигурами колхозников, то есть, видимо, ковбоев, героев капиталистического труда. Впрочем, был этот стадион в меру велик и потому уютен, а на поле, между прочим, располагался партер – никакой стоячки. Было страшно интересно ходить за кулисами и смотреть за приготовлениями к концерту – там существовало несколько концентрических кругов допуска, шатёр с выпивкой и закуской для журналистов, целая столовая для обслуживающего персонала – сотни полторы людей сновали туда-сюда, каждый был занят чем-то своим, и в воздухе висело нервно-торжественное ожидание – как перед запуском космического корабля. Самих Роллингов видно не было – только маленький седой Билл Уайман курил с кем-то около урны. В качестве разогревающей команды играл не кто-нибудь, а Ленни Кравиц. Он отлично отработал где-то час, правда, явно не на полной мощности звука и при довольно скромном освещении, и, закончив, демонстративно прошёл через весь партер к пульту звукорежиссёра – слушать Роллингов. Яне буду описывать вам концерт. Зачем вам это? Прошло десять лет, и все, кому было интересно, это уже видели. Могу только сказать, что последнюю песню, конечно, «Satisfaction», я досматривал из-за кулис, и длиннющий лимузин стоял с заведённым мотором прямо у спуска со сцены, и в какой-то момент живая музыка незаметно перешла в фонограмму, и мокрые Роллинги кубарем скатились со сцены прямо в машину, она рванула с места и вылетела в открытые ворота. А в зале ещё никто не понял, что произошло. После концерта Джаггер нас не принял. Нам сказали, что он неважно себя чувствует, и просил зайти завтра. Назавтра мы улетали и зашли к нему перед самым отъездом. Я поблагодарил его за концерт. «Это был самый худший концерт за весь тур», – огорошил меня Мик. Я начал возражать (мне, правда, очень понравилось), но Мик сказал, что я не видел других концертов и не могу сравнивать. «Я не мог бегать!» – сокрушался он. «Я приказываю ногам – бегите! – а они не бегут! Зачем я только пил накануне вино!» Я не сразу понял, что он имеет в виду полтора бокала белого сухого, которые он выпил с нами накануне вечером.

Милостивые государи! Господа и дамы, поклонники и поклонницы! Вы, уверяющие себя и друг друга, что тамошние рок-н-ролльщики (уж «Роллинг Стоунз»-то!) сначала упьются, обдолбаются в дым, а потом уже выходят дарить своё искусство людям! За всех в мире не поручусь, но рассказ мой – чистая правда от слова до слова. И не надо путать имиджевые штучки и действительное положение вещей. Вообще степень ответственности за своё дело у тамошних звёзд прямо пропорциональна их энергетике на сцене – в этом я убеждался многократно. Кто-нибудь скажет, что она прямо пропорциональна их гонорарам. Не думаю – во всяком случае, если провести финансовый чудо-эксперимент с нашими артистами, лучше попадать в фонограмму они не станут. Может быть, Мик Джаггер и работает лучше всех в мире, потому что даже три глотка сухаря за сутки до концерта могут ему помешать? Остальные события не имеют отношения к нашей теме и малоинтересны. Мик своей рукой написал нам бумагу, из которой следовало, что «Роллинг Стоунз» обещают приехать к нам с концертом на Красную площадь будущей весной. Храню эту записку как память – аукционная, между прочим, вещь. Мы улетели, потом выяснилось, что ничего Мик не решает, а решает его менеджер, всплыл малоприятный мистер по имени Майк Коул и сообщил, что концерт, конечно, может быть и бесплатный – для зрителей, но миллион долларов придётся заплатить. Причём вперёд. Мы вывернулись наизнанку и нашли-таки сумасшедшего бизнесмена, готового потратить свой миллион на такое дело (были же люди в девяносто четвёртом!), но переговоры затянулись, и Роллинги всё равно не приехали, найдя какое-то идиотское объяснение – у вас, дескать, война в Чечне. Приехали они через несколько лет по другому приглашению и не на Красную площадь, а в Лужники, и никакая Чечня им не помешала. Бог с ними. Я не об этом. Я о бокальчике сухого вина накануне концерта. А? Что касается «Машины» – у нас была своя алкогольная история. В давние годы, в нелегальные времена любой сейшн был праздником. Поэтому, естественно, выпивалось, но основная часть выпивалась всё же после сейшена, а перед концертом – чуть-чуть, для куража, или, как говорили, «для завода». С семьдесят девятого года мы отправились в бесконечные гастроли, и сейшены превратились в концерты – приятную, но всё-таки работу. Наши глотки не выдерживали гастрольного графика (понедельник-пятница по два концерта в день, суббота-воскресенье – иногда по три). Я ещё не имел никакого авторитета и не мог запретить продавать третий концерт – публика ломилась, а директора программы изумлялись – мы ж для вас стараемся, вам бабки не нужны, что ли? Так вот, глотки садились, и коньяк в небольших количествах был просто необходим (рюмка перед первым концертом, ещё одна перед вторым). Коньяк – грузинский или армянский – три звёздочки – повсеместно продавался в артистическом буфете за кулисами дворцов спорта. Я настолько насобачился, что замечал недолив в два-три грамма и выигрывал все споры с барменами, какими бы честными у них ни были глаза. Однажды в городе Волгограде за три минуты до третьего звонка, покупая в буфете две по пятьдесят себе и Кутикову, я заметил вслух, что уже пятый раз оплачиваю это удовольствие, а то, что у Кутикова в концертных штанах нет кармана для денег, так это не причина. Гордый Кутиков, опорожнив рюмку, повернулся к буфетчице и произнёс: «Будьте добры, сто пятьдесят лучшего коньяку для моего друга!» Впечатлённая буфетчица подала мне почти полный стакан. Я принял его залпом и сообщил, что не могу уйти, не ответив другу. Пришлось и Сане махнуть сто пятьдесят. К этому моменту звонки уже отзвенели, в зале сняли свет, и публика послушно заревела. На сцену я вышел легко – как обычно. Первая песня называлась «Возникает из недопетости…», и я пел её один под гитару в луче пушки. Ко второму куплету случилось страшное – я понял, что не могу координировать все свои действия, потому что приходится одновременно делать массу вещей – зажимать аккорды левой рукой (в нужной последовательности!), правой – перебирать струны в строго определённом порядке и при этом петь, попадая в ноты и не путая слова. Я покрылся холодным потом. От ужаса я, кажется, выдавил весь коньяк через поры, и к последнему куплету стало легче. Не люблю коньяк до сих пор.

Ну вот, яркое подтверждение известной присказки: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Конечно, держать спортивную форму и быть готовым выложиться на сцене – непросто, и требует соблюдения спортивного режима. Здесь мы затрагиваем важный вопрос индивидуальной толерантности – то есть способности пере-работать определённый объем алкоголя без существенного вреда для поведения и здоровья. Даже не представляю себе, что может один бокал сухого вина сделать с человеком, чтобы на следующий день страдать от него. Можно предположить, что кумир автора и миллионов в юности страдал запоями. В этом случае и одной рюмки достаточно, чтобы «запустить процесс». Организм требует продолжения банкета, и отказ от этого предложения вызывает встречные забастовочные действия: сегодня бегать не хочу. Алкоголиком человек не перестает быть, даже если не пил 30 лет – биохимия изменена. И это не вина, а беда. Надеюсь всё же, что описанный эпизод – проявление индивидуальной непереносимости – когда в организме отсутствует или снижено содержание алко-гольдегидрогеназы. В этом случае даже небольшая доза алкоголя вызывает неадекватные последствия. Что касается коньяка, выпитого с Кутиковым, – случай обычный. К слову – о коньяке. В городе Коньяк, на реке Шарант, недалеко от Бордо, в XV веке шла активная торговля белым вином, которое покупали большей частью голландцы для дальнейшей перепродажи. При хранении и транспортировке вино портилось, и голландцы, которые производили «aqua vitae» – водку, – привезли в Коньяк перегонные аппараты, чтобы делать винный концентрат. Он не портился, его потом можно было разбавлять водой. Так получали бренди – от голландского «branwin» – жженое вино. Бренди хранилось и перевозилось в дубовых бочках. Одна из партий особо долго не востребоваласъ. Когда попробовали хранившийся в них напиток, оказалось, что он приобрел отличные вкусовые качества. Так родился коньяк, который обязан быть родом только из одного из 6 районов вокруг города Коньяк. Всё остальное – бренди. Коньяк – коварный напиток, расширяющий сосуды и быстро достигающий мозга. Расширенные мозговые капилляры повышают внутричерепное давление, алкоголь, попавший в клетки мозга с примесью сопутствующих ароматических углеводородов, нарушает текущие процессы и восприятие. Если в это время не петь, то все «нормально». Петь лучше до «удара» или после него, когда мозг адаптируется к новой реалии. Знаю, что таких случаев было много, но они просто не запоминаются, потому что все «отлично прошло».

Дата добавления: 2015-02-06 | Просмотры: 546 | Нарушение авторских прав