АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

И. В. сталин (джугашвили)

как пример паранойяльного развития на почве шизоидной акцентуации характера

Был ли Сталин шизоидом? Судя по воспоминаниям тех, кто знал его с детства, он до 14 лет отчетливых шизоидных черт не обнаруживал. Coco, как звали Сталина в детстве, был развитым мальчиком, энер­гичным, активным, живым, охотно принимавшим участие в общих играх, певшим в церковном хоре. Но был сдержан в проявлении чувств. Его никто не видел плачущим. В те годы он был очень привя­зан к матери, отца же ненавидел — тот часто напивался и его избивал. На родине в Гори в духовном училище (вид начальной школы) он пре­успевал, был лучшим, всегда хорошо подготовленным к урокам. Учи­лище окончил с особой похвалой. Веру в бога он отбросил еще в 13 лет, самостоятельно прочитав что-то об учении Ч. Дарвина. Был увлечен романом грузинского писателя А. Казбеги и восхищался его героем Кобой — немногословным бесстрашным мстителем. Его имя он взял впоследствии как партийный псевдоним.

Но после 14 лет характер Сталина круто изменился. По свиде­тельству того же И. Иремашвили и другого соученика по Тифлисской семинарии Вано Кецховели, Coco в семинарии быстро потерял интерес к учебе и увлекался только историей и логикой. Стал замкну­тым, сдержанным, серьезным, задумчивым, погруженным в себя. Его уже не влекли игры и развлечения ровесников. Он предпочитал уеди­няться с книгой. Отмечалась также его обидчивость. Он совершенно не понимал шуток. В старших классах он сблизился с революционе­рами-марксистами и затем сам организовал социал-демократический кружок, где занял позицию ментора, нетерпимого к возражениям и несогласием с его мнением. Восхищен он был теперь Ладо Кацхо-вели (старшим братом его соученика Вано) — профессиональным революционером-подпольщиком, которого вскоре стража застрелила в тюрьме. Сталин был исключен из духовной семинарии официально «без указания причины» (Духовный Вестник Грузинского Экзархата, 1899, 15 июня — 1 июля, стр. 8) — очевидно действительно за революционную деятельность, а не за кражу сапог или за неуплату за учебу (ходили такие слухи) или по болезни, как утверждала его мать.

Юный Джугашвили стал профессионалом-революционером. Жизнь подпольщика переносилась им довольно легко. Его замкну­тость, сдержанность, несклонность к широким контактам способст­вовали конспирации. Его внутренний мир целиком был заполнен ре­волюционной борьбой. Возможно он нашел свою «психологическую нишу». С 1902 по 1913 гг. его 8 раз арестовывали, 7 раз отправляли в ссылку и 6 раз он оттуда бежал. Теперь его идеалом становится В. Ленин — особенно с появлением газеты «Искра». Его привлекает построение партии как централизованной военизированной по духу организации. Р. Такер посчитал, что недаром он сменил любимую кличку Коба на «Сталин» — фамилию, созвучную Ленину, а не про­сто как символизирующую свою твердость как сталь. Что там Л. Ка­менев (Розенфельд), а тем более Л. Троцкий (Бронштейн) или Г. Зи­новьев (Радомысльский)! Одновременно появляется несвойственная большинству грузин черта — не подчеркивать свою национальность, несмотря на акцент и явно нерусскую внешность, подложный паспорт оформляется на «Ивановича».

Отмечается, что в те годы Сталин труден в общении с товарища­ми, неуживчив, но осторожен. В «эксах», т. е. в грабежах банков, поч­ты и т. п. с целью пополнения партийной кассы, он непосредственно­го участия не принимал, хотя не исключено, что участвовал в их планировании и организации. Сталин очень не любил выезжать за рубеж. Скорее всего, из-за незнания языков. Он участвовал в пар­тийных съездах в 1906—1907 гг. в Стокгольме и Лондоне и в 1913 г. провел полтора месяца в Вене и Кракове. С тех пор до 1943 г. — до встречи с Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем в Тегеране он за границей не бывал.

Все же после исключения из семинарии в последующие годы осо­бенно ярких шизоидных черт не выступало. Но все круто изменилось, когда Сталин оказался в далекой и трудной Туруханской ссылке. Там, в селе Монастырском, на берегу Енисея, жила небольшая группа по­литических ссыльных, включая большевиков. Сосланный туда ранее Яков Свердлов встречает Сталина, устраивает на свою квартиру. Ссыльные ждут рассказов о новостях с «воли». Но Сталин сразу от­чуждается, проявляет необщительность, на собраниях отмалчивается. В одиночестве занимается охотой и рыбной ловлей. Правда, по само­учителю начинает изучать эсперанто (другие ссыльные владеют кто немецким, кто французским, а кто и тем, и другим), но вскоре забра­сывает это занятие. Свердлов в письмах характеризует Сталина как крайнего индивидуалиста в повседневной жизни. Вскоре их двоих переводят в деревню Курейка за Полярный круг. Отношения между ними все более натягиваются — Сталин буквально выживает Сверд­лова с квартиры. Свою охотничью собаку он приучает к кличке «Яш­ка». Со Свердловым они по очереди готовят обед, и в свой день Сталин старается состряпать что-либо мало съедобное. Он изводит Свердлова тем, что после обеда не моет свою тарелку, а дает ее вы­лизать собаке. Здесь проявилась еще одна черта, которую нам прихо­дилось наблюдать у шизоидных подростков — они не брезгливы (в отличие, например, от чистюль эпилептоидных акцентуантов). В конце концов, Свердлов перебрался на другую квартиру.

Сталин общался с местными жителями: пьянствовал вместе со стражником, сожительствовал с одной крестьянкой, у которой от не­го родился сын. Но впоследствии к их судьбе никакого интереса не проявлял. Видимо контакты не были достаточно эмоциональными. Шизоидам особенно трудны неформальные эмоциональные контакты. Именно такими они должны быть в уединении с товарищами по пар­тии. Другие контакты могут быть достаточно формальны. Стражник добывал Сталину водку. На его же имя (чтобы не вызвать подозрений) приходили довольно крупные переводы из партийной кассы, которые и уходили на совместные выпивки. Слова его квартирной хозяйки, что «Есиф был веселым, любил петь и плясать», скорее всего, относятся к состояниям алкогольного опьянения.

Таким образом, в юности и в молодые годы можно увидеть два периода, когда шизоидные черты заострялись. Первый из них падает на подростковый возраст, когда проявления шизоидности обостряют­ся. К тому же добавилось поступление в духовную семинарию, труд­ная для шизоида жизнь в условиях интерната под неусыпным и отнюдь не формальным надзором духовных наставников, которые не только следили за поведением, но явно лезли в душу воспитанников, чего ши­зоиды также не выносят. Порядки в семинарии сам Сталин назвал иезуитскими.

Другой пример — Туруханская ссылка (в предыдущих ссылках Сталин долго не задерживался). Шизоиды нередко мечтают о жизни в изолятах, вдали от городов. Они не учитывают того, что можно оставаться независимым одиночкой в толпе, но в условиях изоляции невозможно избежать неформальных контактов с теми, кого послала судьба.

Таким образом, речь может идти только о шизоидной акцентуа­ции характера, т. е. о варианте нормы, но не о шизоидной психопа­тии — расстройстве личности. Отсутствовала присущая психопатиям стабильность и тотальность проявлений характера и более-менее по­стоянная социальная дезадаптация. Можно даже говорить о скрытой шизоидной акцентуации характера, так как шизоидные черты выявля­лись лишь в определенных психотравмирующих условиях; Постоян­ными все же оставались холодность и сухость, выдержка и невозму­тимость. По словам Д. Волкогонова, Сталин «мог спать среди шума, хладнокровно воспринять приговор, не возмутиться жандармскими порядками на этапе. До двадцатых годов его знал только узкий круг партийцев — популярности у него тогда не было. Он не умел и не лю­бил выступать перед людьми и предпочитал писать».

В последующие годы шизоидные черты особенно были видны при общении с близкими или их подмечали очень наблюдательные люди. «Невозможный человек, — говорила о Сталине его вторая жена Н. Аллилуева, — ему говоришь, а он молчит, его спрашиваешь, а он не отвечает!». Американский посол в СССР в годы войны А. Гарри-ман, не раз встречавшийся со Сталиным, писал: «Для меня Сталин остается самой непостижимой, противоречивой и загадочной личнос­тью, которую я знал». О его эмоциональной холодности говорит то, что своих внуков одних он видел очень редко, а других не желал ни ра­зу увидеть вообще. Между ним и старшим сыном Яковом была духов­ная стена. Тот, кстати, унаследовал от отца шизоидные черты. Его также характеризовали как замкнутого, молчаливого, задумчивого, погруженного в свои мысли настолько, что нередко он не слышал об­ращенных к нему вопросов. К матери Сталин охладел еще будучи в духовной семинарии. После 1903 г. видел ее лишь несколько раз.

Еще один косвенный довод в пользу шизоидности Сталина в том, что многие шизоиды относятся к «совам» в отличие от «жаворон­ков»-циклоидов. Сталин работал ночами — до 3 — 4 час утра и вста­вал после 11 час дня.

Д. Волкогонов подчеркивал, что Сталин умел прятать свои чув­ства очень глубоко. Даже гнев его видели немногие. Только в старо­сти, когда развился склероз, он стал вспыльчивым. Самые жестокие решения он принимал невозмутимо. Жалость, сострадание ему были не свойственны. Он не любил публичных выступлений. С годами его явления народу делались все более редкими. Вольно ли, невольно вождь следовал завету А. С. Пушкина: «Будь молчалив; не должен царский глас на воздухе теряться по-пустому; как звон святой он дол­жен лишь вещать велику скорбь или великий праздник».

Отдыхал Сталин один. В одиночестве делал круги по саду на даче или слушал шум морского прибоя в Сочи. Театр любил, особенно классику и оперу. Опять же в одиночестве усаживался в глубине осо­бой ложь, невидимый для зала. Быт его был непритязателен. Спал под солдатским одеялом. Одевался скромно, лишь в последние годы жиз­ни завел пышный шитый золотом мундир генералиссимуса.

Доведенный до отчаяния холодностью отца его сын Яков стре­лялся, но пуля пробила грудную клетку, не задев сердца. Сталин, уви­дев раненого сына, издевательски бросил: «Ха! Не попал!».

В чем были проявления паранойяльного развития (формирования паранойяльной психопатии)? До 39 лет у Сталина трудно найти явные признаки паранойяльности. Лишь в 1918 г. он оказался в ситуации, способной провоцировать выявление этих черт. Ленин отправил его в Царицын (ныне Волгоград) — житницу на юге России — с заданием добыть хлеб для Москвы, которой грозил голод. Сталина наделили широкими полномочиями, его сопровождала отборная сотня латыш­ских стрелков. Но Царицыну грозил захват белыми. Туда отступала группа красных войск под командованием К. Ворошилова, который сразу во всем подчинился Сталину, превратившегося в абсолютного диктатора. Отход войск Сталин остановил расстрелом тех, кто отсту­пал. Здесь он не был оригинален, а следовал завету своего врага Л. Троцкого — ставить солдат между возможной смертью-впереди и неизбежной позади. Всюду Сталину казалась измена. Неграмотный в военном искусстве он жестоко расправлялся с «военспецами» — выходцами из офицеров царской армии, за спиной каждого из которых стоял красный комиссар. Одного подозрения без всяких доказательств было достаточно для ареста. По приказу Сталина арестованных воен­спецов погрузили на баржу, которая при невыясненных обстоятельст­вах затонула в Волге. Сталин полностью игнорировал главное воен­ное руководство — Реввоенсовет, председателем которого был Троцкий. Рапортовал он только лично Ленину. Но Москва получила реквизированный хлеб, и Ленин смотрел сквозь пальцы на самоволь­ство Сталина.

В дальнейшем, до 1929 г., пока не оказались разбитыми и троц­кисты, и левая (Г. Зиновьев, Л. Каменев) и правая (Н. Бухарин, А. Рыков) оппозиции, такой беспредельной власти у Сталина не было. Он хитрил, изворачивался, по очереди натравливал своих противников одного на другого. Но и переоценку своей личности, и подозритель­ность, и жестокость, и ненависть ко всем, кто осмелился ему проти­воречить, он еще умело маскировал.

Впрочем, в 1927 г., когда он расправился со своим главным со­перником — Л. Троцким, что-то произошло. Простор для власти открылся еще и потому, что после смерти М. Фрунзе армия оказалась в руках послушного ему К. Ворошилова, а после смерти Ф. Дзержин­ского ГПУ (предшественника НКВД — МВД — КГБ) фактически возглавил его ставленник Г. Ягода (В. Менжинский тяжело болел). Именно в конце 1927 г. внезапно от отравления умирает В. Бехтерев, по слухам после осмотра Сталина назвавший его «сухоруким парано­иком».

Наступил 1929 г., названный Сталиным «годом великого перело­ма». Вся оппозиция была уже растоптана и унижена, вся власть ока­залась в руках Сталина. Тогда выступило свойство паранойяльных личностей, которое в МКБ-10 перечисляется первым — непереноси­мость препятствий и отказов в том, на что эта личность считает себя вправе претендовать. Крестьяне отказались за бесценок отдавать хлеб государству. Сталин ответил массовым «раскулачиванием» и стреми­тельной всеобщей насильственной коллективизацией (у колхоза хлеб отнять легче, чем у единоличника). Около 3 млн. семей трудолюбивых и зажиточных крестьян посреди зимы выгоняли из дома, лишали ско­та и всего имущества и ссылали в Сибирь, Казахстан и на Дальний Север. Их перевозили как скот — в мороз в неотапливаемых товар­ных вагонах и вышвыривали в пустых необжитых местах. Настоящих кулаков (т. е. богатеев, живших чужим наемным трудом) было не бо­лее 3 %. Сопротивлявшихся расстреливали. Это Сталин назвал «лик­видацией кулачества как класса». Российское крестьянство было обескровлено, лишено лучших тружеников.

С этого года паранойяльные черты стали все более развиваться и заостряться.

Об одной из важных черт — болезненной подозрительности — не раз ведет речь Н. Хрущев в своих «Воспоминаниях». Сталин любил внезапно пристально посмотреть на своего собеседника и вдруг спро­сить: «Почему ты сегодня не смотришь прямо? Избегаешь мне глядеть в глаза?». О патологической подозрительности говорил Е. Смирнов — бывший министр здравоохранения (а во время войны Начальник Главного Военно-Медицинского управления), когда-то окончивший Военно-медицинскую академию и слушавший лекции В. П. Осипова. Он рассказывал, что осенью 1952 г. Сталин вызвал его на дачу в Сочи, беседовал о разных посторонних вещах и вдруг нео­жиданно спросил: «Кто лечил Жданова?» — «Профессор Коган». «А Димитрова?» «Тоже он». «Обоих лечил и оба умерли!». Никаких доводов Е. И. Смирнова, что у обоих были тяжелые сердечные ин­фаркты (а Жданов к тому же в последние годы сильно пил), Сталин слушать не хотел, многозначительно повторял: «Обоих лечил и оба умерли!»

сталинская дача под Москвой была окружена двойным забором с натянутой проволокой, через которую пропускали электроток. Между заборами бегали специально обученные овчарки. Замки в его комнатах постоянно менялись. От охранника требовалось сопровож­дать Сталина даже в туалет. Когда ехал из Кремля на дачу. Сталин по дороге непрерывно сам менял маршрут — машина под его командой петляла по переулкам. Охрана Сталина насчитывала несколько тысяч. Около его резиденций стояли специальные воинские части в полной боевой готовности.

Сталин не верил даже своим безропотным и покладистым при­ближенным, целиком от него зависящим. Прибегал к жестокой систе­ме проверки на преданность. У В. Молотова и М. Калинина в лагерях сидели жены, у его личного секретаря А. Поскребышева жена была расстреляна (она была сестрой жены сына Троцкого, который, кста­ти, отвернулся от отца). У В. Куйбышева и Л. Кагановича были репрессированы и иогибли их родные братья. Все приближенные без­ропотно перенесли удары. Только Молотов, когда его жену П. Жем­чужину исключили из ЦК партии, при голосовании осмелился воздер­жаться и с тех пор впал в немилость. Г. Орджоникидзе протестовал против репрессий его ближайших помощников (в том числе Л. Пята­кова). После визита к нему Сталина его нашли с пулей в сердце. Счи­тается, что он покончил с собой. Объявлено было, что он умер от «паралича сердца».

Сталин был убежден в существовании массы вредителей и шпионов. Нелепость обвинения была в том, что уже в 30-е годы к «шпионам» и «вредителям» добавлялся эпитет «агент царской ох­ранки» (это через 20 лет после ее ликвидации). Г. Ягоде было предъ-явлено обвинение, что он стал таким агентом с 1907 г., т. е. в возрас­те 10 лет!

Самой популярной темой большевистской печати с 30-х годов стала «бдительность» — по сути дела насаждение всеобщей подозри -тельности. Говорят, что когда после смерти чешского писателя-ком-муниста Ю. Фучика, погибшего в застенках гестапо, издавалась его книга, ее последние слова «Люди, я любил вас. Будьте счастливы!» Сталин собственноручно заменил на «Будьте бдительны!»

Еще с 30-х годов Сталин резко ограничил поездки в другие горо­да, на предприятия, в воинские части. У него было постоянное пред­чувствие, что на него готовится покушение. Подозрительность Сталина подогревалась не только молчаливым согласием его окружения, но и намеренно с целью завоевать его до­верие и расположение. Особенно преуспевали в этом Лев Мехлис и Лаврентий Берия. Мехлис, например, доносил Сталину, что в «Ан­самбле краснознаменной песни»(!) орудует шпионско-террористиче-ская группа — бывшие офицеры, дети кулаков, антисоветские эле­менты. Удивительно, что уцелел руководитель этого ансамбля А. Александров (бывший дьякон собора Христа Спасителя в Москве, взорванного по приказу Кагановича). Да и Троцкий со своими зару­бежными публикациями и выступлениями создавал впечатление, что «завтра Сталин может стать обременительным для правящей про­слойки». Правда, в 1938 г. он выступил со статьей, где вопрошал: «Если мои наймиты занимали все ключевые посты... почему Сталин сидит в Кремле, а я в ссылке?» Прочтя это, Сталин обозвал кретином Н Ежова, всюду видевшего троцкистов — видимо в тот момент судь­ба того была решена — в конце того же года Ежова расстреляли. От Л. Берии Сталин требовал особой проверки своей охраны и «обслу­ги», и тот время от времени «находил» очередного «шпиона» или «террориста», которого тут же расстреливали.

Зависть и злопамятность в отношении оскорблений и обид в МКБ-10 приводятся как другой признак паранойяльного расстрой­ства. Этих качеств у Сталина было в. достатке. Он жгуче завидовал красноречию Л. Троцкого, образованности Н. Бухарина, популярнос­ти С. Кирова. Когда последний появился на трибуне XVII съезда пар­тии, ему устроили овацию: все встали, пришлось встать и Сталину. Этого он уже не мог простить. Перед съездом он намеревался пере­вести Кирова в Москву, но передумал. С тех пор подобные овации устраивались только Сталину. Он завидовал Зиновьеву, которого считали ближайшим помощником Ленина, и был уязвлен снисходи­тельным отношением того к себе. Сам маленький (его рост был 163 см), он завидовал высоким, предпочитал тех, на кого не надо бы­ло смотреть снизу вверх — рядом с низкорослыми К. Ворошиловым, Н. Ежовым, Г. Жуковым он явно чувствовал себя лучше, чем около долговязого С. Тимошенко. Одно время носил специально изготов­ленные сапоги с высокими каблуками, искусно упрятанными внутри.

Он не мог простить того, что в пылу внутрипартийных дискуссий Л. Троцкий назвал его «выдающейся посредственностью», А. Ры­ков — «нулем в экономике», а Н. Бухарин — «Чингисханом». На том же XVII съезде во время тайного голосования на выборах ЦК Киров получил только 3 голоса против, а Сталин почти 300. Но результаты выборов были фальсифицированы председателем счетной комиссии Л. Кагановичем объявлено было, что против Сталина также только 3 голоса, Впоследствии более тысячи из 1225 делегатов съезда были репрессированы и большинство погибло. Так он отомстил голосую­щим «против». С теми, с кем у Сталина были конфликты во время Гражданской войны, он расправился через 20 лет!

Еще одна черта — патологическая ревность — для Сталина, по­жалуй, наименее характерна. Ни первая, ни вторая жена поводов не давали. Высказанные в одном литературном сочинении суждения о связи Н. Аллилуевой со своим пасынком Яковом — старшим сыном Сталина, ни на чем не основаны, кроме близости их возраста и того, что Сталин был старше своей жены на два десятка лет. Якобы млад­ший сын Сталина Василий застал свою мать с пасынком и «настучал» отцу. Потому, мол, Аллилуева и погибла от ревнивой руки Сталина, а Василий спился от горя, что погубил свою мать. Все это скорее по­хоже на вымыслы. Те, кто знал Аллилуеву, характеризовали ее как прямодушную, честную, неспособную на обман. Не исключено, что она дружески и с сочувствием относилась к своему пасынку, которо­го отец обижал и третировал. Такое ее отношение к нелюбимому сыну могло раздражать Сталина. Но не менее мог раздражать независимый нрав жены. Она укоряла его в репрессиях, в том числе ее сокурсников по Промакадемии.

О гибели Н. Аллилуевой Н. Хрущев рассказывал следующее. 7 ноября после парада и демонстрации Сталин с ближайшим окруже­нием по традиции обедал у К. Ворошилова. После обеда Сталин увез на дачу красивую жену одного из военных В. Гусева. Ночевать не вер­нулся. Аллилуева позвонила на дачу дежурному, и тот ей ответил, что Сталин здесь и с женой Гусева. Наутро Аллилуеву нашли в спальне мертвой с огнестрельной раной в виске. Ходили слухи, что Сталин сам ее убил. «Я и сейчас не могу сказать, где правда» — заключал Хру­щев. По другим сведениям Аллилуева сама была на этом обеде. На нем якобы Сталин поднял тост за разгром оппозиции, а она не стала пить. Тогда он при всех плеснул ей в лицо вином из фужера. Впрочем, обе версии вполне совместимы. Около мертвой Н. Аллилуевой в спальне валялся рядом револьвер «Вальтер», который принадлежал брату первой жены Сталина — А. Сванидзе (впоследствии расстрелянному). Известно, что ревность параноика может обернуться убийством же­ны. Когда хоронили Аллилуеву, Сталин на похороны не пришел. Те, кто ее знал, обратили внимание, что волосы были зачесаны так, что­бы закрыть левый висок, а Аллилуева всегда носила прямой пробор. Явно прикрывали рану (официально было объявлено, что она умерла от аппендицита). Вообще, женщины редко стреляются, когда кончают с собой Нет также сведений, что Аллилуева была левшой, а правши стреляются правой рукой в правый висок. Наоборот, когда убивают спящего, то, подойдя к нему, револьвер своей правой рукой пристав­ляют к левому виску. Но дело еще в том, что «Вальтер» обладает очень большой убойной силой и ранение могло быть сквозным. Но тогда выходное отверстие гораздо больше входного. Если сами стре­ляют себе в правый висок, то рана справа может быть как точка, а слева величиной с ладонь. Тогда это, скорее всего, самоубийство.

С ревностью можно связать один феномен, наблюдаемый при па­ранойяльном развитии, который я бы назвал «комплексом ненависти к собственному сыну». Что проделал Иван Грозный со своим старшим сыном Иваном, хорошо видно на известной картине И. Репина. Сталин своего старшего сына третировал, издевался над ним. Серьезную суи­цидную попытку Яков предпринял из-за отношения к нему отща. Когда Яков в августе 1941 г., будучи командиром артиллерийской ба­тареи, под Витебском попал в окружение, а затем в плен, шведский посол в Москве предложил посредничество в обмене пленными, что­бы освободить Якова. Можно читать, что отказ Сталина был связан с нежеланием предстать в невыгодном свете перед терпящим лишения народом. Но зачем же было клеймить сына предателем, а его жену репрессировать? С точки зрения фрейдовского психоанализа, нена­висть к сыну можно рассматривать как реакцию на подросшего сексуального соперника. Но к другому сыну — Василию — Сталин относился с любовью, баловал его — тот обожал отца, гордился им. Эпилептоид с детства Иван Грозный также благодушно относился к младшему сыну Федору — тихому и слабовольному. Возможно, не­нависть обращается на того сына, который обладает тем же складом характера, что сам отец. Иван (сын Грозного) был эпилептоидом, а Яков шизоидом, как и его отец в молодые годы. Это создает плохую психологическую совместимость.

«Ощущение чрезвычайной важности своей особы» как признак расстройства личности паранойяльного типа было расценено П. Ган-нушкиным как сверхценная идея. До 1929 г. Сталин это качество уме­ло скрывал. Оно проявлялось только в постоянной убежденности в своей правоте. Когда он был в чем-то уверен, его трудно было по­колебать. Он не верил в нападение гитлеровской Германии в 1941 г. Разумные доводы на него не действовали. Например, в первый год войны, когда полчища немецких танков рвались вглубь страны, Сталин решил создавать легкие кавалерийские дивизии для рейдов в тыл врага и его дезорганизации. Его сведущие помощники пытались указать на необходимость авиационного прикрытия, которого тогда не было. Немцы действительно бросили против этих всадников авиацию, что вызвало среди них огромные потери. Сталин безапелляционно су­дил обо всех сферах знания — от военного искусства до языкознания, от сельского хозяйства до литературы. В области философии вообще никто из ученых не смел сказать ничего нового, разрешалось только комментировать, пересказывать и прославлять вождя.

С начала 30-х годов начался безудержный рост возвеличивания Сталина. Ущемленный маленьким ростом Сталин заполнил страну своими величественными монументами. Его некрасивое рябое лицо (в детстве он перенес натуральную оспу) заслонили иконописные изображения вождя в каждом официальном зале, кабинете, конторе по всему государству. Немецкий писатель Лион Фейхтвангер в 1937 г. в Москве на выставке картин Рембрандта столкнулся с огромным бю­стом «вождя всех народов».

Еще в 1925 г. Царицын был переименован в Сталинград (в отме­стку Л. Троцкому, именем которого была названа только Гатчина — городок под Санкт-Петербургом, где под руководством Троцкого были разбиты белогвардейские войска Юденича). Но в 30-х годах к Сталинграду присоединились Сталинск (Новокузнецк), Сталине (Донецк), Сталинобад (Душанбе), Сталиниси в Грузии, Сталинири (Цхинвали). Почему из всех автономных областей и республик толь­ко столица Южной Осетии удостоилась такой чести? Не потому ли, что Сталин по отцу действительно был осетином? Высочайшая гора в стране на Памире была названа пиком Сталина. Рядом появился и пик Ленина, но он был на 400 метров пониже.

Приближенные Сталина, кто из страха, кто из угодничества, из­рядно потрудились в сотворении кумира. На XVII съезде Н. Бухарин называет Сталина «воплощением ума и воли партии» (это-то после Чингисхана!), Г. Зиновьев первым строит цепочку «Маркс — Эн­гельс — Ленин — Сталин», Л. Каменев сказал, что эпоха Ленина сме­нилась эпохой Сталина, А. Рыков назвал Сталина «организатором по­бед», К. Радек — «зодчим социалистического общества», Л. Мехлис — «великим кормчим», К. Ворошилов — «другом и оруженосцем Ле­нина», Долорес Ибаррури и Бела Кун — «вождем мирового пролета­риата», да и С. Киров доклад Сталина на XVII съезде назвал «самым ярким и самым полным документом, который нарисовал перед нами всю картину нашей великой социалистической стройки».

Не стало в стране не только области, но и района, где бы какому-либо предприятию, колхозу или иному наиболее видному учреждению ни было бы присвоено имя Сталина. Тогда же была введена система верноподданнических писем-рапортов любимому вождю от коллек­тивов трудящихся, докладывающих о трудовых победах.

Пропаганда была нацелена на воспитание слепого поклонения и любви. Все, что сказал и сделал Сталин, безусловно, верно, не требу­ет никаких доказательств, всеми успехами все обязаны только ему, а все провалы — дело рук вредителей и диверсантов.

С годами в своем прославлении Сталин все более терял чувство меры. При произнесении его имени оратором на любом собрании все должны были вставать и устраивать овацию в его честь. Его имя было включено в текст государственного гимна («Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиг он нас вдохновил»), учреждены Сталинские премии и стипендии (именные премии, как правило, уч­реждались после смерти великих людей). Изданный в 1938 г. «Краткий курс истории ВКП(б)» заменил советским людям учебники современ­ной истории и стал подобным библии, а «краткая биография» Стали­на — Жития святых. До войны сообщалось, что «Краткий курс», на всех страницах прославлявший Сталина, был написан «группой авто­ров». Но после войны ее автором единолично был объявлен Сталин. Получалось, что книга, славословившая Сталина, написана им самим!

Культ Сталина был поддержан и развит учеными. Его «избрали» Почетным членом Академии наук СССР. В 1949 г. к его 70-летию был издан толстый фолиант панегириков, где не только такие «акаде­мики», как Т. Лысенко, А. Вышинский, М. Митин, но и физик А. Иоффе, биохимик А. Опарин, геолог В. Обручев и другие бессчетное число раз величали Сталина «гениальным ученым», «величайшим мыслителем», «корифеем науки» и т. п.

Естественно после победы над фашистской Германией Сталин был объявлен «великим полководцем» и присвоил себе титул генера­лиссимуса (до этого в России его имел А. В. Суворов). Одна из при­чин опалы маршала Г. Жукова — нежелание Сталина делить с ним славу. По мере роста популярности Жукова Сталин все хуже относил­ся к нему.

Последний из признаков паранойяльного расстройства личнос­ти — «озабоченность заговорческим истолкованием событий» — вряд ли нуждается в обширных иллюстрациях.

Чем большая власть оказывалась в руках Сталина, тем больше заговоров ему мерещилось. Началось еще в 1918 г. с «заговора военспецов» и закончилось «делом врачей» в последние месяцы его жизни. Думается, что страшный репрессиями 1937 г. был следствием того, что в конце 1936 г. Сталин мог уверовать в абсолютную полно­ту его власти. 12 декабря 1936 г. состоялись первые при большевист­ском режиме всеобщие (разумеется, без участия репрессированных) к прямые выборы в только что созданный Верховный Совет СССР при тайном голосовании. Вступила в силу «самая демократическая» ста­линская конституция. Однако, формально ей не противореча, под неусыпным контролем партии и НКВД была введена система выборов без выбора — всюду только один кандидат на одно место. Эту систе­му позаимствовали у Б. Муссолини — он был ее автором и успешно испробовал в Италии, когда к власти пришли фашисты. Никого вы­черкивать в бюллетенях нужды не было, а за голосующими понятно следили агенты НКВД. И более 99% опустило в урны бюллетени, не вычеркнув предложенного кандидата от «блока коммунистов и бес­партийных». По сути дела многомиллионная страна безропотно согласилась на сталинскую тиранию. После этого, в 1937—1938 гг., когда уже ощущалось приближение войны, Сталину померещился за­говор военных.

Было репрессировано около 40 тысяч командиров армии и флота. Вооруженные силы были фактически обезглавлены. Расстреляны 3 из 5 маршалов. Оставлены только недалекие и во всем послушные К. Ворошилов и С. Буденный, оказавшиеся совершенно несостоя­тельными во время Великой Отечественной войны. Из 19 командар­мов и флагманов флота (звания, аналогичные современным высшим генеральским и адмиральским) расстреляно 17, из 67 командиров корпусов репрессировано 60, из 199 командиров дивизий 136.

Поводом для расправы послужил полученный от чехословацкого президента Э. Бенеша документ, где говорилось, что маршал М. Ту­хачевский — агент немецкой разведки. Документ этот был фальши­вый, изготовленный в Берлине и подкинутый Бенешу. Его цель была устранить самого талантливого полководца в Красной армии. Через наркома внутренних дел Н. Ежова из Парижа от Русского общевоин­ского союза (одной из организаций белоэмигрантов) также была подброшена ложная информация, что готовится заговор военных во главе с Тухачевским. Масло в огонь сталинской «озабоченности заго­ворами» подлил и Троцкий, заявив, что недовольство военных дикта­том Сталина ставит на повестку дня их возможное выступление.

Подозрительный Сталин, неприязненно относившийся к Тухачев­скому, всему охотно поверил. Были доносы, затем было полученное под пытками признание — других доказательств ему не требовалось. В качестве вредительства Тухачевскому предъявлялось обвинение, что он требовал ускоренного формирования танковых и механизиро­ванных соединений за счет сокращения кавалерии. В 1926 г. он ездил в Берлин, возглавляя военную делегацию, а его сподвижники И. Якир учился на военных курсах в Германии, А. Корк был там же военным атташе.

Именно в 1937 г. ЦК партии, т. е. Сталин, официально разреша­ет применять методы физического воздействия (т. е. пытки) для по­лучения признания. Маршал В. Блюхер был забит до смерти, но было объявлено, что он во всем признался и посмертно он был приговорен к расстрелу. Ранее признаний добивались обещаниями сохранить жизнь (и после этого расстреливали) или не трогать жену и детей (и тех арестовывали, ссылали и даже расстреливали). Для запугива­ния в камеры подсаживали детей других арестованных.

Для Сталина, конечно, было крайне подозрительно, что в жилах М. Тухачевского течет кровь потомственного дворянина, что В. Блю­хер был из семьи обрусевших немцев, а маршал А. Егоров служил под­полковником в дореволюционной армии. Впрочем, расстреляли и ко­мандарма П. Дыбенко — бывшего матроса и героя гражданской войны. Объявили, что он — американский шпион, так как однажды сопровож­дал какую-то американскую делегацию. Бедный «шпион» в письме Сталину оправдывался, что «американским языком он не владеет».

Но зачем же было репрессировать 40 тыс. командиров? Не могли же десятки тысяч состоять в тайном заговоре! В итоге перед войной полками командовали майоры, батальонами — старшие лейтенанты, а ротами — поспешно подготовленные на краткосрочных курсах младшие лейтенанты. В канун войны Сталин явно наносил ущерб са­мому себе. Не обернулась ли уже тогда паранойяльная подозритель­ность психотическим эпизодом — бредом преследования и расправой с мнимыми врагами? Д. Волкогонов назвал действия Сталина в этот период «нелепыми и алогичными». Террор был развязан, когда ника­кой непосредственной угрозы советскому строю и самому Сталину уже не было. Считается, что репрессировано в эти годы было более 3 млн., из них расстреляно более 600 тыс. При этом террор обрушил­ся не только на военных, но и на партийные кадры. В некоторых обкомах и райкомах оставалось по 2—3 сотрудника, а ведь именно эти органы управляли страной на местах.

В разгар репрессий 1937—1938 гг. Сталин каждодневно подпи­сывал смертные приговоры людям, которых хорошо знал. 12 декабря 1938 г. (это был выходной день при бывшей тогда «шестидневке») оь с В. Молотовым сразу подписал список, утверждающий расстрел бо­лее 3 тыс. человек. Публично же он сам ни устно, ни письменно не выступал за ужесточение репрессий — он как бы стоял в стороне Тогда же он подверг репрессиям родственников обеих своих жен. Был расстрелян брат его первой жены и соученик по семинарии А. Сва­нидзе, репрессирована его жена, сестра его жены, сестра второй же­ны и ее муж и другие. Какое они имели отношение к заговору воен­ных? Сам же Сталин в эти дни преспокойно бывал в театре, по ночам смотрел кинофильмы, устраивал полуночные застолья с приближен­ными.

В 1939 г. наступило какое-то относительное успокоение. Ежов был не только отстранен, но и расстрелян. Сталин говорил об этом возвращенному из лагерей авиаконструктору Яковлеву. Из тюрем и ссылок выпустили видных военных, в том числе Н. Мерецкова, кото­рый в 1940 г. был назначен начальником Генштаба, и И. Тюленева — тот стал командующим Московским округом. Сталин выступает перед выпускниками военных академий с заявлением, что надо научиться ценить кадры, ценить людей. В беседе с В. Чкаловым он поучает, что человек дороже любой машины. Не миновала ли тяжелая декомпен­сация паранойяльной психопатии, достигавшая психотического уров­ня? Зимой 1939/40 гг. война с Финляндией обнаружила крайне низкую боеспособность армии, но массовых репрессий не последовало. Лишь бездарного К. Ворошилова Сталин перевел на почетную синекуру и поставил во главе Наркомата обороны С. Тимошенко. у Другой знаменитый «заговор» был «раскрыт» незадолго до смер­ти Сталина. Осенью 1952 г. у Сталина развилась сердечная недоста­точность — одышка, отеки. С 30-х годов у него был постоянный лечащий врач Владимир Николаевич Виноградов, известный профес­сор-терапевт. После того как Виноградов осмотрел Сталина, Берия потребовал дать ему заключение о здоровье. Виноградов честно ска­зал, что больному нужен полный покой, сердечные средства и никаких волнений. Берия эти рекомендации пересказал Сталину, но так, что тот решил, что это — заговор, чтобы под видом болезни отстранить его от власти. Разъяренный Сталин закричал: «В кандалы этого про­фессора!».

Но вслед за этим арестовывают не только русского В. Виногра­дова, но и ряд видных московских медиков — профессоров евреев: М. Вовси (главного терапевта Советской армии во время войны), В. Зеленина, А. Гринштейна, Г. Этингера, Б. и М. Коганов и других. Все они кого-то лечили из членов правительства, начиная от В. Куй­бышева в 30-х годах до А. Жданова, А. Щербакова (начальника Глав­ного политуправления армии) и Г. Димитрова — последние умерли незадолго до 1952 г. Всем арестованным предъявляется одно и то же обвинение — того, кого они лечили — умерли, следовательно, лечи­ли неправильно, отравляли, убивали.

Почему же Сталину кажется, что заговор против него еврейский, организован сионистской организацией «Джойнт»?

С дореволюционных времен в партии Сталин был окружен евреями. В первом ленинском совнаркоме их было немало. Самому Сталину с евреями пришлось не раз породниться. Не только старший нелюбимый сын Яков во втором браке был женат на еврейке, но и младший Василий взял еврейку в жены. Первой любовью его дочери Светланы был киносценарист А. Каплер, а замуж она вышла за Г. Мороза. Среди ближайших сподвижников, готовых выполнять любые поручения, были Генрих Ягода, руками которого Сталин рас­правился с «левой оппозицией» — тоже евреями Г. Зиновьевым (Радомысльским) и Л. Каменевым (Розенфельдом), затем Лазарь Ка- -ганович и Лев Мехлис. Внешняя политика ряда лет была в руках искусного дипломата Макса Валлаха (он же М. М. Литвинов), кото­рым Сталин заменил русского Г. Чичерина. Фальсификация истории была доверена Исааку Минцу, за что тот стал академиком и дважды лауреатом Сталинской премии. На еврейках были женаты В. Моло­тов, член политбюро А. Андреев, личный секретарь Сталина — А. Поскребышев. Был слух, что даже Л. Берия — «полуеврей». Но к 1952 г. приближенные евреи или связанные с ними брачными узами были либо репрессированы, либо подвергнуты опале и остракизму. Даже Светлану Сталин развел с мужем и выдал замуж за сына А. Жданова — Юрия.

Толчком для вспыхнувшей у Сталина юдофобии возможно послу­жило следующее событие. После того как в конце войны татар депор­тировали из Крыма, Еврейский антифашистский комитет предложил сделать из Крыма еврейскую советскую республику. В комитет этот, в частности, входили жена Молотова (партийный псевдоним Жемчу­жина) и известный режиссер С. Михоэлс. Сталин это предложение расценил как происки мирового сионизма. Весь комитет был репрес­сирован.

Жену Молотова отправили в лагерь, а с Михоэлсом обошлись бо­лее жестоко: его убили, объявлено было, что его раздавила автома­шина, а затем устроены торжественные похороны. Еще один слух распространялся в то время. В конце 40-х "годов Израиль был провозглашен самостоятельным государством. СССР его признал. В Москву прибыла его посол Голда Мейер, впоследствии премьер-министр. Среди евреев в СССР она быстро собрала огром­ную сумму обесцененных советских денег с целью помощи евреям, пострадавшим от немецкого фашизма. Эти деньги она предъявила советскому правительству с намерением обменять их по официально­му баснословно завышенному курсу на валюту и золото. Получила ли она их неизвестно, но многие участники этих сборов были репресси­рованы.

Арестованных «врачей-вредителей», которым Сталин приклеил ярлык «убийцы в белых халатах», пытками заставили признаться в «злодеяниях». Со слов Н. Хрущева, Сталин сказал министру госу­дарственной безопасности С. Игнатьеву: «Если ты не добьешься при­знания врачей, мы тебя укоротим на голову». Но основой для обвине­ний служило заявление врача Кремлевской больницы и ассистента М. Вовси — Лидии Тимашук. Было объявлено, что она «разоблачила убийц», за что она была награждена орденом Ленина. По словам Н. Хрущева, Сталин зачитывал приближенным ее письмо. Она писа­ла, что Жданов умер потому, что его неправильно лечили. Сталин сказал, что если в доносе есть десять процентов правды, то это уже факт. Он знал, что А. Жданов последнее время сильно пил. На за­стольях Сталин даже сам прикрикивал на него, чтобы тот остановил­ся. Этот же порок сгубил и А. Щербакова. Но масла в огонь подлил еще маршал И. Конев, он прислал Сталину письмо, где утверждал, что его тоже травили врачи. Н. Хрущев назвал Л. Тимашук в своих «Воспоминаниях» «бериевской сексоткой». После смерти Сталина и реабилитации репресси­рованных врачей (одного из них посмертно — не выдержал пыток),Тимашук была громогласно лишена ордена Ленина. Был пущен слух,что на улице ее задавила автомашина. На самом же деле она продол­жала работать в прежней клинике до пенсии и даже оставалась асси­стентом М. Вовси, на которого же наклеветала. Мне довелось оказаться свидетелем истории, проливающей свет на «доносительство» Л. Тимашук. В 1958 г. умирал от сердечной не­достаточности известный физиолог акад. Л. Орбели. Я был ученым секретарем только что созданного им института и навещал его с де­лами. Однажды я столкнулся у него с М. Вовси, приехавшим из Моск­вы на консультацию. Орбели представил меня ему и тот на меня как-то пристально и мне показалось не слишком доброжелательно посмотрел. Чтобы разрядить неловкую паузу, я сказал Вовси, что он стал героем народного фольклора. Недавно в электричке в Петергоф я слышал как пьяненький инвалид, собирая милостыню, пел под

«Дорогой профессор Вовси,

Весь народ был очень рад,

Как узнал, что вовсе,

Ты не виноват.

Ты себе попортил нервы,

Много принял мук

От одной проклятой стервы

Лидки Тимашук».

Тяжело больной Орбели рассмеялся, а Вовси вдруг помрачнел. Как рассказала мне впоследствии Г. Цуринова (секретарь Орбели), после моего ухода Вовси поведал, что доктора Тимашук вызвали «ку­да надо» и предложили подписать заготовленный донос. При отказе пригрозили ее саму присоединить к «вредителям». «Я ее не осуж­даю,— сказал Вовси. — Не знаю, как бы я сам смог поступить на ее месте!» Может быть, эта фраза была его раскаянием.

В 30-х годах выдающийся и широко известный терапевт профес­сор Д. Плетнев и профессор Л. Левин — оба из «Кремлевки» — бы­ли вызваны к телу мертвой Н. Аллилуевой, увидели рану на виске, но им было предложено подписать заключение о смерти от аппендицита. Оба отказались. Впоследствии Плетнева снова пригласили к мертво­му Орджоникидзе (он его лечил) и предложили засвидетельствовать смерть от паралича сердца (при наличии огнестрельной раны груди). Он снова отказался. Прежде чем расправиться с непослушным про­фессором Сталин решил подготовить общественное мнение. Плетне­ва подвергли публичному оплевыванию. В «Правде» появилась статья «Профессор — насильник, садист». Будто Плетнев во время осмотра одной пациентки (конечно, агента НКВД) укусил ее в грудь. Началась его травля в печати и на собраниях медиков. В хоре осуждающих Во­вси был одним из первых, где выделялись также А. Богомолец, Д. Бурмин — «лечивший»(?) Бехтерева в день его смерти от отравле­ния, Р. Лурия (автор известной книги о внутренней картине болезни, которую сейчас нередко цитируют медицински* психологи). Устояли немногие — психиатр Ю. Каннабих, терапевты москвич А. Мясников и ленинградец Г. Ланг. Как мне рассказывали, Ланга чуть ли не сил­ком вытянули на трибуну общего собрания 1-го медицинского инсти­тута им. Павлова и предложили «заклеймить насильника». Ланг, оглядев аудиторию, медленно произнес: Нехорошо кусать женщин в грудь и сошел с трибуны. В начале 1953 г. готовился публичный процесс над «врачами-убийцами». Говорили, что их повесят на Красной площади, одев в бе­лые халаты. На глазах толпы после войны не раз вешали видных эсэсовцев и их сподручных. Для публичного процесса нужна была идеологическая подготовка населения. Ее Сталин поручил недавно включенному в Президиум ЦК ВКП(б) (так с 1952 г. было названо политбюро) молодому идеологу М. Суслову. Сталин хотел убрать «старую гвардию», прежде всего, еврея Кагановича и женатого на ев­рейке Молотова и выдвигал таких, как С. Игнатьев и М. Суслов. Не­даром после смерти Сталина «старая гвардия» именно их сразу удали­ла из Президиума ЦК.

В Москве всех евреев — видных деятелей науки, искусства, куль­туры заставляли подписывать письмо с призывом казнить «врачей-извергов», именно повесив их на Красной площади в белых халатах. Многие из страха это письмо подписывали. Мужественно отказались его подписать, рискуя жизнью,— писатель Илья Эренбург и певец из Большого театра — Марк Рейзен. Во всей стране нагнеталась анти­еврейская атмосфера — одна за другой следовали соответствующие статьи в газетах. Ждали еврейских погромов. Страх «врачей-отрави­телей» охватил множество невежественных и фанатичных людей. Они отказывались лечиться у врачей-евреев; да и на неевреев смотрели с подозрением. Опустели поликлиники, особенно зубоврачебные, где большинство врачей было евреями. Именно этой атмосферой можно объяснить, что когда Сталин умер, его вечно пьяный сынок Василий метался с криками: «Сталина отравили! Сталина убили!». Автор одной из биографий Сталина А. Авторханов посчитал, что это не могло быть «бредом пьяного» и увидел в этом доказательство, что Сталина действительно отравил Берия. Интересно, каким ядом мож­но безотказно вызвать именно тяжелый инсульт?

Над Кагановичем и Молотовым еще сгущались тучи, а с Л. Мех-лисом Сталин успел расправиться. Плоская логика ему подсказала, что если Мехлис еврей, то он должен быть сионистом и мог умертвить своего соперника и приемника на посту начальника Главного полити­ческого управления армии Щербакова. Мехлиса отправили в команди­ровку в Саратов, там тихо арестовали, Он вскоре, подписав все при­знания, умер в Лефортовской тюрьме. Зато 13 февраля 1953 г. его торжественно похоронили — замуровав прах в кремлевскую стену, но Сталин на церемонии не присутствовал. Вслед за казнью врачей должны были вспыхнуть еврейские по­громы, а за ними последовать всеобщая депортация евреев в Сибирь и на Крайний Север. Был слух, что даже передовая «Правда» уже была заготовлена с заголовком в сталинском стиле: «Спасти еврейское на­селение от справедливого гнева русского народа». Лишь смерть Ста­лина прервала все это.

В итоге, все сказанное позволяет диагностировать у Сталина па­ранойяльное развитие — параноидное расстройство личности по МКБ-Ю, опираясь именно на принятые в ней критерии. Налицо и не­переносимость отказа в своих притязаниях, и злопамятность, и подо­зрительность, и воинственное отстаивание своих прав, не считаясь ни с чем, чувство собственной важности, и озабоченность заговорческой деятельностью вокруг, т. е. 6 из 7 признаков, хотя для диагностики считается достаточным уже четырех.

Но достигло ли паранойяльное развитие психотического уровня? Переросли ли сверхценные идеи в бредовые и если переросли, то ког­да?

Был ли у Сталина паранойяльный психоз? Речь, конечно, не мо­жет идти о паранойяльной форме шизофрении. Для этого нет никаких оснований. Однако и при паранойяльной психопатии возможны де­компенсации, достигающие психотического уровня. Именно тогда сверхценные идеи превращаются в бредовые. Каково же различие между ними? К сожалению, в советской психиатрии в последнее деся­тилетие определение бредовых идей было довольно нечетким. «Идею считают бредовой,— писал А. Снежневский,— тогда, когда она не со­ответствует действительности, искаженно ее отражает и, полностью овладевая сознанием, становится, несмотря на явное противоречие с действительностью, недоступной исправлению. Она приобретает свойство априорной данности, не нуждающейся в обосновании». Со­гласно этому определению, бредом могла бы быть признана и вера в чертовщину и нечистую силу, и фанатичная убежденность ортодок­сальных марксистов-ленинцев. В «Руководстве по психиатрии» под ред. Г. Морозова определение бредовым идеям вообще не дается. Наиболее четко они характеризуются в современной американской психиатрии: «Бред — ложное непоколебимое убеждение, несмотря на неоспоримое и явное доказательство и очевидность противного — убеждение, которое необычно и не принято в культуре и субкультуре, к которой принадлежит данное лицо».

Однако параноик у власти сам в значительной мере создает окру­жающую его культуру и субкультуру. Например, под видом «бдительности» насаждает всеобщую подозрительность, шпиономанию, уве­ренность в том, что все плохое — дело рук «врагов народа».

Однако параноик у власти сам в значительной мере создает свой культ, веру в собственное величие, фактически обожествление само­го себя. Тем не менее, когда паранойяльное развитие достигает бре­дового уровня, железная формальная логика параноика начинает ему изменять. Его заявления и поступки начинают вызывать недоумение, а затем и подозрение в их болезненности среди ближайшего окруже­ния, казалось бы, раболепного, целиком зависимого и неспособного противостоять воле своего вождя. Н. Хрущев в «Воспоминаниях» неоднократно упоминает, когда речь идет о последнем этапе жизни Сталина, что в его действиях было «что-то болезненное». Последние месяцы Сталин на своих застольях почти перестал говорить по-рус­ски, общался с Берией по-грузински. С Молотовым и Ворошиловым вообще перестал разговаривать. Будто бы стал спать в бункере под землей, разделенном на три секции (никто не знал, в которой он спит), и сам изнутри запирал стальные двери. Когда с ним случился инсульт, все двери эти пришлось электросварщикам разрезать.

Берия удалось отстранить от Сталина и арестовать самых пре­данных ему личного секретаря А. Поскребышева и начальника охра­ны П. Власика, не говоря уже о личном враче В. Виноградове. У По­скребышева был выкран «секретный документ». Что это был за доку­мент, трудно сказать. Можно лишь сказать, что Сталин относил его к государственным секретам. Сталину показалось, что крадут его ге­ниальные мысли, которые он излагал в последнем своем сочинении «Экономические проблемы социализма». В каком-то журнале он на­шел, что некто в своей статье написал слово в слово то, что он сам в своей рукописи, еще не изданной и хранившейся у Поскребышева. Случайного совпадения он не допускал.

Сталин решил, что Молотов — американский шпион. Доказа­тельство он увидел в том, что когда Молотов был в США на ассамб­лее ООН, из Нью-Йорка в Вашингтон он ехал поездом. Следователь­но, полагал Сталин, у Молотова в Америке был собственный вагон. А как он мог его заиметь? Был послан телеграфный запрос А. Вы­шинскому в Нью-Йорк. Тот ответил, что собственного вагона в США у Молотова нет, но Сталина это не успокоило. Дело дошло до того, что Сталин К. Ворошилова стал считать английским шпионом, пере­стал ему доверять, не допускал на заседания Политбюро. Почему именно английским? Не потому лишь только, что летом 1939 г. Воро­шилов в Москве вел переговоры с английской военной делегацией. Переговоры ни к чему не привели. Последовал наш известный пакт Рибентропа — Молотова с фашистской Германией.

Н. Хрущев писал еще резче, что Сталин был уже «безусловно тронут», «у него психика была как-то нарушена». Поэтому в послед­ние месяцы Сталин во время застолий не ел и не пил, пока кто-либо другой из сотрапезников не попробует из этого же блюда или из той же бутылки. «Он выжидал... смотрит, ничего человек, тогда он не­множко выпьет, смакует, а потом начинает пить». Каждое блюдо про­ходило такую дегустацию. Только Берия, даже когда обедали у Стали­на, получал еду из кухни со своей дачи. Неужели в представлении Сталина все яды должны были действовать почти мгновенно? И эти «пробы» действительно могли оградить от отравления? Понятно, что специалисты подвергали химическому анализу на яды все съедобное, что доставлялось на сталинскую кухню. Но С. Аллилуева вспомина­ет, что у Сталина «брали пробы воздуха изо всех комнат». Другие предосторожности Сталина также были довольно примитивны. Ему на ночь стелили в двух-трех комнатах и «никто не знал», где он спит. Гардины на полметра были подрезаны от пола, чтобы за ними никто не мог спрятаться.

По словам весьма осведомленного И. Эренбурга, после XIX съезда у Сталина была «мания преследования». Он считал, что Ворошилов, Молотов, Каганович и Микоян хотят его убить.

В 1952 г. декомпенсация, достигшая бредового уровня, развилась уже на фоне атеросклеротического поражения мозга. Появились вы­падения памяти. Однажды Сталин не мог вспомнить фамилию сидев­шего перед ним Н. Булганина. Когда-то немногословный, стал болтливым, появилась глупая хвастливость. Например, во время одного из застолий рассказал, что когда был в ссылке в Сибири, пошел на охоту. Увидел 24 куропатки, но с собой было только 12 зарядов. Половину убил, затем вернулся 12 верст домой, взял еще заряды, снова пришел на то же место и застрелил дожидавшихся его остальных 12 куропа­ток. Следовательно, только за день ему пришлось пройти 48 верст! Именно в этот период Сталин, прежде сдержанный, стал крайне вспыльчивым.

Инсульт в 1953 г. не был первым. Проф. А. Мясников, присутст­вовавший на вскрытии, писал впоследствии, что в мозгу было несколько размягчений — следов от ранее перенесенных легких ин­сультов.

Но не только недоумение и догадки о болезненной природе вы­сказываний и поступков у ближайшего окружения параноика у власти могут быть признаком трансформации сверхценных идей в бредовые.
Еще один признак в том, что действия параноика начинают наносить явный, очевидный ущерб ему самому. Самого себя он ставит в опас­ное положение. Отстранив от себя В. Виноградова, Сталин не взял никакого дру­гого врача. Его лечил майор из его охраны — бывший ветеринарный фельдшер. Больше он никому не доверял. Никто не измерял ему кро­вяного давления, не осматривал, не давал лекарств. Он принимал какие-то настойки из своей собственной аптечки. Когда Сталин по­терял сознание, он много часов пролежал безо всякой помощи. Охра­на не могла узнать в чем дело из-за сложности системы внутренних сообщений между тремя отдельными помещениями, в одном из кото­рых мог быть Сталин. Открыть дверь он мог только сам с помощью специального электрического механизма. Пришлось взламывать все двери подряд. За одной из них Сталин без сознания лежал на полу.

Сказанное позволяет придти к заключению, что в последний год жизни паранойяльное развитие у Сталина достигло психотического уровня: сверхценные идеи трансформировались в бредовые.

Можно лишь предположить психотический эпизод в 1937— 1938 гг., когда Сталин опять же нанес себе самому, своей личной вла­сти тяжкий урон, лишив армию и флот накануне войны 40 тысяч ко­мандиров — очевидно, что заговора такого масштаба быть не могло. Д. Волкогонов высказал предположение: «Не была ли рядом с жесто­костью и никогда не распознанная душевная болезнь Сталина? Иначе трудно объяснить, зачем ему, устранившему всех соперников, продол­жать вырубать лучших людей... в канун грозных испытаний».

Суждения о развитии паранойяльного психоза у Сталина вызвало весьма резкие возражения. С одной стороны, от ярых защитников Сталина и сталинизма. Сталин для них — святыня, и сказать, что у него был психоз — это оскорбить божество. Но возражали и те, кто пострадал от сталинских репрессий. Для них сказать, что у Сталина когда-то мог развиться психоз — это освободить его от ответствен­ности, При этом не учитывается другое — то, что в настоящую эпоху гораздо важнее — ответственность перекладывается на его ближай­шее окружение, на всю партийную систему, которая его вознесла и потом своими руками творила то, на что толкала его больная воля.

Примером суждений подобного рода неспециалистов может по­служить весьма безапелляционное заявление автора одной из опубли­кованных за рубежом биографий Сталина — А. Авторханова. «Наив­но думать... или объяснять кажущийся бессмысленным жестокий террор Сталина результатом паранойи, — писал он....Все поступки, действия, преступления Сталина целеустремленны, логичны и строго принципиальны. У него нет зигзагов душевно больного человека: помрачение ума, а потом просветление, восторг сейчас, меланхолия через час, злодеяния сегодня и раскаяния завтра, как бывало с дейст­вительно больным Иваном Грозным». Как видно, представления Авторханова о душевнобольном человеке сами по себе достаточно наивны.

Среди высказываний специалистов-психиатров преобладало отрицание не только психоза, но и паранойяльного развития вообще. А. Портнов оценил Сталина как «крайний вариант нормы», видимо, • избегая использовать термин «акцентуированная личность». К сожа-» лению, не высказали своего мнения известные специалисты по пара- i нойе — авторы монографии о ней А. Смулевич и М. Щирина, а также < сотрудники института им. Сербского, обладающие большим опытом г экспертиз при паранойяльном развитии. По мнению психоэндокрино- t лога А. Белкина, при паранойе болезнь должна бросаться в глаза, s должна снижаться критика, падать реальная работоспособность, де- с градировать прогностическая функция мышления. Ничего не замети- j ли встречавшиеся в 30 — 40-х годах со Сталиным писатели Андре i Жид и Лион Фейхтвангер (тот вообще ничего не заметил в СССР — ³ его «Москва 1937 года» представляла страну в эпоху страшного тер­рора как идиллию), Ф. Рузвельт, У. Черчилль. Здесь А. Белкин про­тиворечил самому себе: он начинал статью с замечания, что при одно­кратной беседе без специально поставленных вопросов паранойю обнаружить невозможно. Все упомянутые писатели и государствен­ные деятели имели со Сталиным краткие встречи, да еще беседы че­рез переводчика. Но мнения постоянно общавшегося со Сталиным а Хрущева А. Белкин не привел, а последние месяцы жизни вообще не и принял во внимание, заключив свои рассуждения эмоциональным за- и явлением, что «психиатрия не может оправдать жестокость Сталина», к Но смысл психиатрической диагностики заключается не в оправдании или обвинении, а в объективной оценке психического состояния. Ес­ли отступить от этого принципа, легко скатиться на путь политичес­кой психиатрии.

Конечно, различные точки зрения возможны и естественны. Мы Постарались привести максимально возможный из доступного факти- я ческого материала в пользу предположения: шизоидная акцентуация -' — паранойяльное развитие (формирование паранойяльной психопа-— tmi), достигшее в конце жизни психотического уровня.

В чем особенности паранойяльного развития на фоне шизоидной акцентуации характера? Сопоставление с житием Ивана Грозного — эпилептоида в преморбиде — позволяет, прежде всего, увидеть много общего, присущего параноикам, оказавшимся на вершине власти. У одного опричина, у другого ту же роль играют ГПУ — НКВД — МГБ. Оба живут доносами, у обоих признание вины под пытками — единственно необходимое доказательство вины. Обоим видятся мни­мые заговоры, у обоих идеи преследования оборачиваются массовыми репрессиями, которые со временем обращаются на ближних — родст­венников, послушных и преданных сподвижников. Круг ненависти все расширяется, охватывая целые города, сословия, национальности. Эта ненависть зиждется на ущемленном самолюбии. Сталин ненавидел Ленинград — во время Октябрьского переворота, будучи в этом горо­де, он оказался на задних ролях. В 1927 г. в Ленинграде прошла де­монстрация в защиту Троцкого. Здесь же вознесся Киров — соперник, показавшийся Сталину опасным. Неприязненно Сталин относился и к Тбилиси — о семинарии остались унижающие воспоминания, а в 1921 г., когда он решился выступить в этом городе на митинге железнодорожников, его освистали. Роль ненавистных сословий сыг­рали «военспецы», «кулаки», «старая большевистская гвардия», от­носившаяся к нему без должного пиетета, а затем все, кто побывал в немецком плену — живые свидетели поражения «гениального пол­ководца».

И у Ивана Грозного, и у Сталина были идеи отношения — по взглядам собеседников оба отгадывали их мысли. Оба постоянно страшились отравления. Наконец, обоим были присущи идеи величия. Божественное происхождение власти атеисту-Сталину заменило полное убеждение, что он единственный продолжатель марксизма-ленинизма, новый мессия для всего человечества. Один считал себя непревзойденным авторитетом в богословии, другой — корифеем науки — поучал несмысшленных специалистов всему — от языкозна­ния до военного искусства. Отдавал и медицинские распоряжения. Во время войны Сталин запретил применить только что полученный из США пенициллин тяжело раненому командующему 1-м Украинским фронтом генералу Н. Ватутину, чем не оставил никаких надежд на спасение (что за лекарство из плесени? а вдруг диверсия?). Знамени­тый покоритель Северного полюса И. Папанин, будучи на отдыхе в Кисловодске, получил телеграмму с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) за подписью Сталина, где запрещалось врачам курорта отпу­скать Папанину нарзанные ванны. И Грозный и Сталин испытывали постоянную потребность чувствовать, как их все любят и уважают («дорогой», «любимый вождь», «отец и учитель» — были постоянными эпитетами в речах и писаниях о Сталине). Обоим было присуще страстное желание оправдаться перед историей. Все беззаконные репрессии Сталин оправдывал «борьбой за дело рабочего класса», за «торжество социализма», за «светлое будущее». Каждое преступление он любил обосновывать идеологически: ссылкой на Ленина, если была подходящая цитата, или сочинением новой догмы, если цитаты не находилось.

Обоим было присуще ханжество. «Любимый вождь» долго не за­нимал никаких государственных постов. Формально во главе государ­ства стоял М. Калинин, никакой властью не обладавший (как не вспомнить «царя» Едигера-Симеона при Иване Грозном). Во главе правительства почти до самой войны был В. Молотов. Именно в раз­гар репрессий Сталин провозгласил: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее!». Объявив, что «дети за родителей не отвечают», Сталин тут же создал специальные детдома для перевоспитания «де­тей врагов народа», да еще ввел закон, по которому арестовывать и судить можно было уже с 12-летнего возраста.

Однако шизоидно-паранойяльный вариант имеет свои особенно­сти, отличающие его от эпилептоидно-паранойяльного.

Во-первых, отсутствуют внезапно наступающие дисфории — внезапные вспышки ярости, проявляющиеся в виде приступов особой жестокости. Шизоидам свойственна сдержанность в проявлении чувств и до появления атеросклеротических изменений личности у Сталина, эта сдержанность была ему присуща.

Во-вторых, нет проявлений садизма в принятом физическом по­нимании этого слова. Сталин сам никого не убивал — во всяком слу­чае, свидетельств этому нет. Он лишь подписывал длинные списки со смертными приговорами. Нет никаких данных, чтобы он присутство­вал на пытках, а тем более сам пытал. Он лишь разрешил пытки и иногда давал советы, кого и как пытать. Подсунутый на стул спелый помидор, когда туда на него усаживался в белом костюме грузный Хрущев, в глазах Сталина было милой шуткой. Правда, имеется рас­сказ об еще одной забаве. Как будто однажды Сталин одел на пальцы А. Поскребышева бумажные трубочки и поджег их. Тот корчился от боли, а Сталин хохотал. Во время войны Сталин поощрял и провоци­ровал насилие над подчиненными среди военных: «Надо бить мор­ду!» — было его излюбленным заявлением. И били, особенно отли­чался будущий маршал С. Захаров. Э Фромм полагал, что Сталину был присущ особый «несексуаль­ный ментальный садизм» Предсмертные письма осужденных к расст­релу крупных партийных функционеров Сталин пускал по кругу среди своих приближенных и наблюдал за их реакцией Проявлением подоб­ного же садизма была его «игра с жертвами» Например, С Кавтарад-зе — соратника по дореволюционному подполью — долго держали в камере смертников как приговоренного к расстрелу Затем внезап­но выпустили на свободу Через некоторое время вместе с женой от­правили в ссылку и столь же неожиданно вернули в Москву Сталин сам навестил его, пригласил к себе на обед, благожелательно беседо­вал и вдруг заявил «И все же ты хотел убить меня¹», повернулся и ушел Перед арестом некоторых проявлял к ним особую благожела­тельность, усыплял страх За несколько дней до уничтожения В Блюхера тепло говорил о нем на каком-то собрании Арестовывал жен, детей и братьев своих приближенных, которые продолжали работать с ним бок о бок И опять же наблюдал, как они ведут себя Насколько это было «ментальным садизмом», насколько способом проверки на «верность и послушание» — трудно сказать Одно время начальником охраны Кремля был А Паукер, наделенный клоунским талантом На застольях у Сталина он изображал Г Зиновьева, кото­рого ведут на расстрел — Сталин заливался от смеха

Следователям из НКВД Сталин внушал, что на арестованных сильнее всего действуют признания их родных и близких — это их де­морализует Велел сказать Л Каменеву, что если тот не признается то ему найдут подходящую замену — его любимого сына («Лютика») избалованного и безвольного, который признается, что он готовил террористический акт по заданию отца Посоветовал Зиновьева в жа­ру держать в камере с невыключенным центральным отоплением, тот мучался от приступа астмы

Дата добавления: 2015-02-06 | Просмотры: 1127 | Нарушение авторских прав