АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология
|
Иваны Ивановичи и Иваны Никифоровичи
За последние годы в центральных и местных газетах появился ряд гневных статей и фельетонов, ярко живописующих деятельность су тяг. Перед некоторыми из приведенных историй меркнет гоголевская повесть о том. как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоро- вичем. Вот одна из современных историй. <
История глазами психиатра
На тихой улице небольшого среднерусского городка проживает некий гражданин. Между его домом и домами соседки стоит старый, полувековой давности покосившийся забор. Как говорится, в один прекрасный день районный суд получает заявление от гражданина с требованием признать на этот забор его имущественное право. Суд счел претензию необоснованной. И тут от истца последовал неудержимый поток жалоб и заявлений. Их последовательно рассматривали областной суд, лично председатель областного суда, трижды — Верховный Суд Российской Федерации. Претензию сочли не только несостоятельной, но даже нелепой. Получив третий отказ Верховного Суда РСФСР и поняв, что по пути обычного судоразбирательства его «дело» окончательно прогорело, сутяжник решил обратить свою кипучую энергию на прокурорский надзор. Дважды в его домогательствах отказывал начальник отдела областной прокуратуры, затем заместитель областного прокурора. Вот поток заявлений идет уже в Прокуратуру РСФСР. И отсюда отказ. Тогда петиция летит еще выше. Покосившимся забором занимаются Прокуратура СССР и лично заместитель прокурора Российской Федерации. В течение года многие ответственные работники Прокуратуры СССР ведут переписку с истцом».
Все расходы при этом несло государство. Если подсчитать рабочее время и средства, затраченные на переписку, ведение дел, командировки, заседания и расследования, то получится немалая сумма.
Еще раз повторим, как и в отношении дел об «открытиях» и «изобретениях», что сами по себе заявление или жалоба любого гражданина не должны быть оставлены без внимания — это высоко гуманный и высоко демократичный принцип. Дело заключается в том, чтобы сделать невозможной злостную спекуляцию этим принципом.
Современная психиатрия признает душевнобольными и невменяемыми лишь очень небольшой круг сутяжников. Это — сутяжная форма паранойи. Но есть среди сутяжников люди, стоящие где-то на грани между психическим здоровьем и явной психической болезнью. В быту их обычно считают людьми с тяжелым характером. Психопаты, как правило, признаются вменяемыми и дееспособными. От лечения в психиатрических диспансерах они обычно уклоняются, если только не преследуют какую-либо личную цель, например получение пенсии по инвалидности.
Около ста лет по проблеме психопатий ведутся жаркие дискуссии. Многие важные вопросы здесь еще не решены, на некоторые из них существуют диаметрально противоположные точки зрения.
Душа, сознание, разум Щ
Психопатии весьма разнообразны. Остановимся только на одной форме, имеющей непосредственное отношение к затронутой нами теме — на паранойяльной психопатии. Наглядное представление о ней можно получить, если представить человека с характером параноика,
но без его бреда.
* ад ~4
'; Преследуемые >-«л.,.
' -• ':; преследователи
Лучше всего подобных лиц описали два французских психиатра — Фальрэ и Барюк. Барюк опубликовал свои труды в наши дни, а Фаль-рэ — еще в 1871 году. Он образно назвал подобных психопатов «преследуемыми преследователями». Вот картина, представленная в книгах этих психиатров.
Диагноз очень труден. На первый взгляд подобные лица нередко оставляют приятное впечатление культурных и образованных людей. Только при постоянном общении обнаруживается злобное, вечно недовольное и жалующееся существо. Собственно говоря, эти люди никогда не высказывают истинного бреда, а лишь жадно собирают ложь, клевету, досужие вымыслы, умело используют мелкие недоразумения. Их высказывания всегда кажутся правдоподобными. Они легко обманывают доверчивых людей. Лишь самая тщательная проверка позволяет обнаружить ложь и клевету.
Этих людей характеризует бесплодная и беспорядочная деятельность. Они любят толкаться в приемных высокопоставленных лиц, ничего не делая по службе. Их отличает болезненное недоверие, жестокий эгоизм, неизмеримая гордость, часто хорошо скрываемая, суетное тщеславие, ложные суждения, отказ признать самое очевидное, бесчеловечность, использование постыдных методов в борьбе со всеми, кто становится у них на пути. Они пишут массу жалоб и доносов властям, умело истолковывая мелкие оплошности обвиняемых ими лиц. Любят писать анонимные письма, раздувать недовольство, вызвать скандал, мастерски натравливая одних людей на других. Посулами и обещаниями они собирают около себя группу из нескольких недовольных, используя их в своих целях и стараясь действовать руками этих людей, которых они удерживают около себя намеками на свою близость к высоким властям. В методах действия таких лиц бросается в глаза стремление извлечь выгоду из морали современного им
112 История глазами психиатра
общества (французские авторы назвали это «эксплуатацией морали»). Другой их метод — стремление к скандалам, особенно с использованием печати.
<! Обратимся теперь к нескольким историям, рассказанным московскими и ленинградскими газетами за последние два-три года. Об одном таком сутяжнике сообщается, что он «...рассылает жалобы только доплатными письмами в самодельных конвертах-треугольниках... Пишет он невероятно много. Если бы на каждую доплатную жалобу он получал доплатной ответ, то давно бы вылетел в трубу».
Много лет назад наш герой работал в одном из институтов и попался на нечестном поступке. Он собрал со своих сослуживцев деньги на подписку газет и присвоил их себе. Чтобы обезопасить себя, он сразу же обвинил подписчиков: кого в пьянстве и прелюбодеянии, кого в краже общественных средств, а кого в лжесвидетельстве и космополитизме. И все же его осудили... Но жалуется он не только на это.
В самые различные инстанции идут его письма по самым разным поводам. Однажды он даже обратился к министру иностранных дел с просьбой информировать международные организации о проявленном и нему «вопиющем беззаконии». Впрочем, уровень затеваемых им конфликтов не всегда столь высок. Один раз он затеял свару с соседкой из-за того, что она, уходя из уборной, не погасила свет. Но во всех его жалобах можно увидеть определенную цель — прямое или косвенное требование удовлетворить его быстро растущие материальные потребности.
«И что вы думаете, — пишет корреспондент, — ему везет. То попадается ротозей, то удастся, прикинувшись несчастненьким, обвести простака вокруг пальца. А тот, кому надоест возиться с сутягой, возьмет да и уступит.
Этот жалобщик уже добился: а) отдельной квартиры на Ленинском проспекте в Москве, б) установки телефона вне всякой очереди, в) денежных авансов за ненаписанные литературные труды, г) бесплатных путевок в санатории юга для себя, жены и дочери, ц) денежных пособий для себя и жены, е) закрепления за собой земельного участка для строительства дачи».
Вот другой пример, где ярко выступает профессиональная непригодность и стремление упрочить свое положение «намеками на близость к высоким властям». В один из главков был принят на должность эксперта новый сотрудник. На работе он сразу стал
Душа, сознание, разум • 113
вести себя загадочно: все время куда-то уходил, время от времени сообщая по телефону, что находится в приемной у... — тут называлось какое-нибудь известное имя. Вскоре по учреждению поползли слухи, что он коротко знаком с людьми, занимающими высокие посты. В действительности это знакомство сводилось только к потоку «разоблачительных» заявлений, которые он подавал в руководящие органы. Чтобы попасть на прием к видному работнику с очередным заявлением, он не брезгал прямым шантажом: посылал записки, что у него «важная государственная тайна», — авось примут.
Следствием каждого его заявления было, как правило, длительное разбирательство солидной комиссией. На заводе, где он прежде работал, на проверки его кляуз было истрачено 10000 рабочих часов. Это два с половиной года работы одного человека!
Основной метод всякого преследуемого преследователя — шантаж тех, кто в чем-либо ему отказывал.
В статьях о склочниках и кляузниках профессиональная бесплодность как истинный побудительный мотив их деятельности часто стоит на заднем плане, однако при внимательном рассмотрении она обычно обнаруживается.
Другой базой, на которой развертывается деятельность преследуемого преследователя, может являться какое-либо темное пятно, которое он пытается скрыть, подымая склоку.
«В один старый московский дом въехал новый квартирант... и с того самого дня на жильцов начали сваливаться какие-то таинственные неприятности. Сначала соседа справа пригласили к председателю товарищеского суда и попросили объяснить, сколько раз он женат и почему он не платит алименты детям от своих ранних браков. Потом у соседки внизу, работавшей кассиром, на работе была произведена внезапная ревизия. Старику, живущему слева, пришлось объяснять, что у него действительно иногда ночует молодая девица, но она приходится ему родной внучкой, которая приезжает... ухаживать за ним во время приступов астмы. Сыновья профессора, проживающего напротив, были обвинены в том, что являются стилягами, твис-тующими с вечера до утра.
Все обвинения ввиду явной несостоятельности отпадали... В дальнейшем оказалось, что рассылал во все концы анонимные жалобы тот самый приветливый бухгалтер... Разгаданный клеветник принялся доказывать, что писал свои жалобы из лучших гражданских побуждений и что, по его мнению, нет ничего худого в том, если
114 История глазами психиатра
человека лишний раз проверят со всех сторон — Это только должно пойти им на пользу, — сказал он
Тогда «проверили» самого бухгалтера Оказалось, что он нечист на руку, за что уже дважды привлекался к ответственности»
Преследуемые преследователи всегда тонко учитывают политический момент Их заявления содержат нередко пространные цитаты из важных государственных и партийных документов. Один мастер был уволен за пьянство. Уволен после неоднократных предупреждений, выговоров и снижений в должности. «Это — голое администрирование», возмутился бывший мастер и начал свое письмо с большой цитаты из важного партийного документа. «О чем говорит партия? — потрясает он цитатой — О воспитании. А меня уволили за пьянство. Значит, что? Значит, недовоспитали. Так как же это согласуется? Разве руководители треста не читают решений партии? Разве им разрешено их нарушать?»
Причем демагогия преследуемых преследователей не всегда груба и прямолинейна Чаще спекуляция на лозунгах осуществляется более гибко и ловко
Что же все-таки делать с такими личностями? В нескольких газетных статьях предлагалось привлекать склочников и клеветников к уголовной ответственности за клевету. Но подобная мера применяется редко Кроме того, она обычно не успокаивает паранойяльных психопатов, а только подталкивает их
Неоднократно предлагалось ввести за правило не разбирать никаких заявлений заведомых клеветников и склочников, в какие бы инстанции они ни подавались Эта мера кажется единственно правильной, но она вряд ли может быть эффективно осуществлена, если психопаты типа преследуемых преследователей не будут взяты на учет психоневрологическими диспансерами
В отношении таких субъектов и в среде психиатров существуют различные точки зрения Небольшое число психиатров, преимущест венно французской школы, считают их психическими больными, страдающими психозом в виде разновидности паранойи («паранойя без бреда»). Соответственно рекомендуется оградить от них общест во путем принудительной госпитализации в психиатрические больни цы. Однако эта мера практически нигде, даже в самой Франции, не применяется Большинство же психиатров рассматривают преследуе мых преследователей как психопатов, то есть лиц, не страдающих психозом, а отличающихся от нормальных субъектов неправильным, дисгармоничным развитием психики,
Душа, сознание, разум 115
Ь ' $4- м
Сейчас диспансеры берут на учет лишь случаи крайне тяжелых форм психопатий. Еще реже дело доходит до кратковременной госпитализации тяжелых психопатов.
Все же взаимоотношение между паранойей, то есть настоящим психозом, и психопатией типа преследуемых преследователей весьма сложно. Нередко можно видеть, что больной паранойей многие годы отличался тяжелым характером, в котором отчетливо выступали черты, свойственные преследуемым преследователям Психоз в форме паранойи начинался на фоне описанной психопатии под влиянием особых условий, например, когда в руках такого человека оказывалась большая власть
Заканчивая свой очерк, оговорюсь еще раз, что я не стремился, да и не мог здесь более или менее полно осветить затронутые вопросы психопатологии. Задача, которую я ставил перед собой была более скромной, привлечь к проблемам психиатрии и психопатологии внимание широких кругов нашей общественности, всех людей, интересующихся этими вопросами. И не только привлечь внимание, но и постараться показать, что какой-то минимум знаний в этой области совершенно необходим для современного культурного человека.
Как умер Гоголь1
первенствующая роль в этой компании принадлежала известной светской даме и меценатке А. О. Смирновой, приехавшей из России в Италию в начале сороковых годов.
Александра Осиповна Смирнова, в девичестве Россет, была до замужества фрейлиной царицы Марии Федоровны — жены Николая I. И не просто фрейлиной, а пользовавшейся особым вниманием царя. Оно простиралось, видимо, весьма далеко, иначе бы писатель Аксаков, человек весьма добродушный, честный и ьысоко нравственный, не назвал бы ее впоследствии «кающейся Марией Магдалиной», поэт Языков — «сиреной, плавающей в прозрачных водах соблазна»,2 а известный биограф Гоголя Шенрок не заметил бы, что ее прошлое «тяжело ложилось на ее репутации. И не случайно, видимо, в письме к Гоголю Смирнова пишет такую фразу: «Душа моя едва ли кому открыта как вам... Вы ее видели в такой черноте и наготе, в какой Боже сохрани показать ее другим»3. Дочь знатного французского дворянина, эмигрировавшего в Россию во время революции, и грузинской княжны Россет была очень красива, по тому времени для женщины образованна и довольно умна. Но — крайне тщеславна. И это тщеславие, вероятно, толкнуло ее на роль хозяйки самого модного петербургского литературного салона. Психиатр В. Ф. Чиж впоследствии беседовал с ее близкими родственниками и вынес впечатление, что Смирнова страдала тяжелой истерией. По их словам, ее нервные расстройства временами достигали степени «полного сумасшествия».
Оказавшись с мужем в Италии, Смирнова скучала. Она привыкла к высшему свету, к знакам внимания и преклонению, привыкла играть роль хозяйки литературного салона. Теперь же истеричная натура обрекла ее на томление. Она радостно встретила Гоголя, дружба с ним ей льстила. Истеричная натура всю жизнь стремится играть какую-нибудь роль — не важно какую, лишь бы главную. Акт в Петергофе и Зимнем дворце уже был сыгран. Теперь на итальянской вилле, где все дышало легендами католицизма, можно было на худой конец побыть и кающейся Марией Магдалиной при знаменитом пророке. Тем более, что оказалось свободным место для первой женской роли. Со свойственной истеричкам интуицией Смирнова быстро уловила,
Как умер Гоголь чл i,«v*i»H 117
чем может покорить Гоголя. Она стала его преданнейшей и послуш-нейшей ученицей.
Смирнова окружила Гоголя сонмом почитателей и, главное, почитательниц. Все эти знатные дамы сделали из него нечто вроде своего духовника, в один голос «пели» ему, что его наставления возвращают их на путь истины и добродетели.
Гоголь попробовал было обратить в своих учеников и московских приятелей-славянофилов. В 1844 году он пишет С. Т. Аксакову, профессору истории М. П. Погодину и литературному деятелю С. П. Ше-выреву, что скоро обрадует их подарком.
Те с нетерпением ждут второй том «Мертвых душ», а получают по экземпляру книжки Фомы Кемпийского «Подражание Христу» с наставлением каждый день после утреннего кофия читать по одной главе и потом час размышлять над прочитанным. Умеренная религиозность московских славянофилов не требовала таких ежедневных духовных жертв. Покладистый Шевырев на все готов был закрыть глаза, но Погодин и Аксаков рассердились не на шутку. Последний даже напомнил Гоголю о «гордыне в рубище смирения»4.
В этот период пророчеств и болезненно горделивых замыслов Гоголь и готовит к печати «Выбранные места из переписки с друзьями». Книге этой он придает невероятное значение, видя в ней чуть ли не божье откровение, рассчитывает, что она нравственно преобразует русское общество, внесет в души порядок, мир, благоговение... А получается грандиозный скандал. Не только передовая русская мысль устами Белинского выносит суровый приговор этому творению. Возмущены и добропорядочные московские славянофилы (в книге Гоголь трижды обругал их видного деятеля М. П. Погодина). Даже архиепископ Иннокентий осуждает «Выбранные места» за неимоверную гордость автора. А фанатик-священник Матвей, под влияние которого все более подпадает Гоголь, говорит о вредности и греховном соблазне этой книги. Впрочем, для него всякая светская литература была кознями дьявола.
Только группа «просвещенных» мистиков и ханжей была в вос торге. Гоголь был ошарашен. Хоть он и писал, что судить его за эту книгу «справедливо может один Тот, Кто ведает помышления и мыс ли наши в их полноте»5, но удрученность чувствуется в каждом его слове. f '
В этот момент новый духовный пастырь Гоголя Матвей Констан-тиновский усиленно наводит его на мысль об отказе от всякой писательской деятельности и этим вносит страшную сумятицу в душу
118 • История глазами психиатра
Гоголя. Ведь он смотрел на свое литературное творчество последних лет как на богоугодное дело, а встретил суровое осуждение. Отказаться от любимого дела было для Гоголя страшным лишением. В «Авторской исповеди» он писал: «Жизнь потеряла бы для меня вдруг тогда всю цену, и не писать для меня совершенно значило бы то же, что не жить».
Письма Матвея к Гоголю не сохранились, но характер его поучений становится ясным из ответов писателя: '«Я уже согласился... чтобы не оправдываться перед миром. В самом деле, ведь судить нас будет Бог, а не мир. Не знаю, сброшу ли я имя литератора, потому что не знаю, есть ли на это воля Божья, но, во всяком случае, рассудок мой говорит мне не выдавать ничего в свет в продолжение долгого времени, покуда не созрею лучше сам внутренне и душевно». «...Со дня получения вашего письма я положил себе удвоить ежедневные молитвы, отдать больше времени на чтение книг духовного содержания»'.
Где святые наставления, там рядом и деньги. Гоголь велит Плетневу, ведавшему изданием его сочинений, все вырученное за их продажу переслать отцу Матвею для «раздачи страждущим». В другой раз посылает Матвею 100 рублей серебром на молебны и на покрытие почтовых расходов в их переписке(!).
В конце 40-х годов идеи величия начали тускнеть. Все большее место в думах Гоголя занимают идеи греховности и самообвинения. Такой смене, видимо, способствовало раннее старение. Всегда моложавый, сорокалетний Гоголь вдруг начал быстро стареть. Период старения при психических заболеваниях нередко откладывает свой отпечаток в виде усиления депрессии и идей самообвинения. В каких грехах обвинял себя Гоголь — никто не знает. Но все возрастающая жажда искупить свою вину, очиститься от душевной скверны говорит за то, что грехи эти казались ему невероятными. Со страхом ждал он ужасного возмездия. Белинский живо подметил этот страх по «Выбранным местам»: «Болезненной боязнью смерти, черта и ада веет от вашей книги».
Современники, наблюдавшие за происходившей в Гоголе переменой, недоумевали по поводу противоречий в его поведении. С одной стороны — религиозный, призывающий к смирению, ведущий очень скромный образ жизни, ищущий упреков и просящий друзей изъявлять ему свои и собирать чужие замечания, недовольства, всякого рода нелестные суждения, касающиеся его самого или его произведений. С другой стороны — высокомерный, с пренебрежением относящийся
Как умер Гоголь in^or»,-Н 119
к окружающим, безапелляционный в суждениях, стремящийся поучать всех и вся, уверенный в «высшей силе» своего слова. Действительно, больной Гоголь был и тем, и другим. Если помнить о двух диаметрально противоположных системах бреда, оставшихся от двух полярных по качеству настроений, — приступов тоски и восторженного экстаза, — то эти противоречия не покажутся такими неожиданными.
Сохранившаяся переписка Гоголя позволяет думать, что ему были свойственны не только депрессивный бред и бредовая переоценка своей личности, но и совершенно другие виды бредовых идей, которые нельзя связать ни с приступами тоски, ни с состояниями болезненного экстаза. Есть одна форма бреда, когда больной полагает, что к нему все относятся как-то по-особому, следят за ним, подглядывают, перетолковывают его слова, в чем-то нехорошем подозревают. Разве не веет подобным от следующих двух писем?
«Я уверен, — писал Гоголь в 1843 г. Погодину, — что я тебе казался тоже одержимым нечистою силою, ибо то, что ты приписывал мне в уединенные минуты размышлений (чего, может быть, не сказывал никому), то можно приписать только одному подлейшему лицемеру, если не самому дьяволу. Надобно тебе сказать, что все это слышала душа моя...»7.
«...Знаю только, что меня подозревают в двуличности или какой-то макиавелевской штуке...» — пишет он в 1844 году Смирновой. — Вот уже два года я получаю такие странные и неудовлетворительные намеки и так противуречащие друг другу, что у меня просто голова идет кругом. Все точно боятся меня. Никто не имеет духу сказать мне, что я сделал подлое дело и в чем состоит именно его подлость»8.
Надо заметить, что последнее письмо написано задолго до выхо да в свет «Выбранных мест», которые действительно могли вызвать нечто подобное. "(.«^ •• и
Если нет оснований говорить о существовании у Гоголя сформированного бреда отравления, то нельзя не обратить внимания на то, что в последние годы он, до этого много лечившийся, стал говорить об аптечных лекарствах как о ядах и решительно отказывался от них. Как свидетельствовал доктор А. Т. Тарасенков, Гоголь принимал лишь готовые пилюли, которые покупал сам по чьему-либо совету, но только не по предписанию врачей. Покупал то, о чем где-то нечаянно услышал, будто эти пилюли кому-то помогли.
У Гоголя появилась также склонность к символическому толкованию случайных событий, несчастий, невинных поступков, слов
120 История глазами психиатра
и действий окружающих. Однажды в Дармштадте в православной церкви он ожидал исповеди после говения. Неожиданно в церковь во шел его знакомый Перовский. Гоголь вспомнил, что год назад то же случилось в Риме — он так же после говенья ждал исповеди и так же вдруг вошел Перовский, — и придал этому совпадению какое-то осо бое символическое значение. ^ф!>}Ш^^Л^й'1"'Я,-*'ОТ!«л»
По непонятным причинам Гоголь избегал известного московского доктора Ф. П. Гааза, славившегося своей добротой и бескорыстным служением делу. Тот, встретив писателя в новогоднюю ночь, на ломаном русском языке поздравил его. В неудачно построенной фразе доброго пожелания Гоголь, вероятно, усмотрел дурное предзнаменование.
Религиозные переживания в равной степени были проникнуты этим же стремлением увидеть тайный, скрытый смысл событий, людских поступков и обычных человеческих слов. «Нет, ты не слышал еще значения тайного и страшного слова «Христос»... Может быть, кое-что и слышит твой ум, но еще не слышит твое сердце, а ум наш дрянь...»9 — пишет Гоголь в 1843 году Данилевскому. «Мы должны бы просить не об отвращении от нас несчастий, но о прозрении тайного их смысла»10.
Гоголь дополняет свою гениальную комедию «Развязкой Ревизора», где аллегорически перетолковывает ее содержание, намекая на то, что комедия была не окончена, что упоминание о настоящем ревизоре в конце нее имеет таинственный смысл, говорит о «ревизоре, стоящем у дверей гроба», о ревизии «нашего душевного города» и т. п. О чем-то таинственно символическом упоминает он, работая над вторым томом «Мертвых душ», уверяя Смирнову, что истинный предмет его творения еще скрыт от всех, покамест еще тайна, которая вдруг ко всеобщему изумлению раскроется в последующих томах. Ключ от этой тайны пока «в душе одного автора»".
В последний год жизни Гоголь, часто безразличный к тому, что говорилось вокруг, начинал с интересом слушать, когда речь заходила о необыкновенных случаях, касающихся предчувствий и чудесных знамений, выспрашивал о них подробности12. Видимо, в какие-то моменты душевного страдания у него возникали галлюцинации. И не только во время предшествовавшего смерти голодного поста, бессонницы и фанатической экзальтации, когда они могли быть всем этим обусловлены.
Возможно, какие-то галлюцинаторные переживания были и во время тяжелого приступа в Вене в 1840 году. «Я слышал, что Гоголь
Как умер Гоголь ' 121
во время болезни имел какие-то видения, — писал об этом Аксаков, — о которых он тогда же рассказал ходившему за ним с братской нежностью и заботою купцу Н. П. Боткину»13. Гоголь не говорил, что за «глупости» ему «чудились», а только упоминал об этом в нескольких письмах.
С годами исчезли приступы, а вместе с ними и светлые промежутки относительного душевного здоровья. Болезнь стала развиваться медленно, но неуклонно, обкрадывая душу постепенно и малозаметно, как домашний вор. Наибольший ущерб она нанесла сфере эмоций. Год за годом эта болезнь делала Гоголя все более холодным, равнодушным, бесчувственным, безразличным к людским горестям и печалям, отняла у него живость интереса к событиям.
В чем все это проявилось? Гоголь очень любил свою мать. Его письма к ней до конца 30-х годов могут быть образцом нежной сыновней привязанности и дружеского откровения. «Никого я особенно не любил, выключая только вас», — признался Гоголь в одном из этих писем. Но с 1839 года отношение к матери круто меняется. Гоголь стал писать ей реже и короче, а письма сделались сухими и холодными. В том же 1839 году, вернувшись из Рима в Москву, он не только не поехал в родную Васильевку навестить мать, но даже некоторое время, живя в Москве, скрывал от нее, что уже вернулся в Россию. Когда же Гоголь приехал в свой дом в 1848 году, то поразил своих сестер, таким он стал к ним «холодным и равнодушным». А раньше он очень о них заботился и нежно опекал, когда они учились в Петербурге, буквально заменял им мать".
Не устояла и сердечная привязанность Гоголя к его ближайшему другу — Александру Семеновичу Данилевскому. Раньше он боготворил своего веселого, красивого, немного легкомысленного, но доброго, «самого ближайшего», «ненаглядного», «дорогого брата и племянника», как он то в шутку, то полусерьезно называл его. Они были ровесниками и познакомились, когда обоим было по 7 лет. Их отцы тоже были приятелями, а поместья стояли в 30 верстах. Вместе они учились в Нежинской гимназии, вместе кончили ее и отправились в Петербург служить, а в 1836 году вдвоем пустились в заграничное путешествие. Когда им доводилось расставаться, Гоголь скучал без своего друга и без его писем, если они задерживались.
После 1839 года их дружба начинает остывать. Письма Гоголя, до этого такие эмоциональные, теперь превращаются в сухие нравоуче ния. В 1842 году, побывав в России, он так и не собрался навестить Данилевского. ',$.
А
J22 История глазами психиатра
• • Бездушным холодом повеяло и на других друзей. Аксакова по стигло г-jpe — он стал быстро слепнуть. Излил свою душу в письме Гоголю, а в ответ получил несколько сухих нравоучительных строк. В 1846 году Гоголь равнодушно встретил кончину своего друга поэта Н. М. Языкова. «Самая смерть, — писал он Толстому, — не произве ла во мне тревожных чувств печали, но что-то неопределенное и как бы светлое»15. л\-.* „о
,:. § Дело дошло до того, что, узнав о смерти своей сестры Марии, Гоголь пишет матери: «Счастлив еще бывает тот, которому Бог пошлет какое-нибудь страшное несчастье и несчастием заставит пробудиться и оглянуться на себя»16.
Чем далее, тем все отчетливее становилось для самого Гоголя его эмоциональное отупение. Вот фразы из его писем: «Я равнодушен теперь ко всему»17. «Я нахожусь в каком-то нравственном бессилии»18. «Никогда еще так ощутительно не виделась мне моя бесчувственность, черствость и деревянность»".
«Оскудение эмоциональной сферы приводило к обеднению благодатного огня вдохновения. С 1849 года Гоголь особенно начинает жаловаться на вялость творчества: «Мне нужно большое усилие, чтобы написать не только письмо, но даже короткую записку. Что это? Старость или временное оцепенение сил? Сплю ли я или так сонно бодрствую, что бодрствование хуже сна?.. Творчество мое лениво. Стараюсь не пропустить и минуты времени, не отхожу от стола, не отодвигаю бумаги... но строки лепятся вяло, а время летит незаметно»28.
Болезнь лишала Гоголя интереса и к общественной жизни: «Не могу понять, отчего не пишется и отчего не хочется говорить ни о чем... не стало наконец ничего любопытного на свете. Нет извес тий», — пишет он в то время, когда Европа сотрясается от революции 1848 года21. В Риме Гоголь просто не заметил душной атмосферы дик таторского режима, установленного папой Григорием XVI и его спод ручным Ламбрускини, подавившими всякую живую мысль. В Неаполе он оказался свидетелем революции, вспыхнувшей против жестокого короля Фердинанда II! («короля-бомбы»), но не сочувствовал ей. Не потому, что был реакционером. Королю 6н тоже не сочувствовал. Просто болезнь лишила его этой способности. Революция ему только досаждала шумом и беспорядками на улицах, и он поспешил уехать из Неаполя. '"
Болезнь вносила в характер Гоголя также другую черту: все большую замкнутость, необщительность. Окружающее стало его тяготить, рождало желание отгородиться от мира прочной стеной.
Как умер Гоголь,,.':'• 123
Первый отзвук такого настроения появляется в письме 12 апреля 1840 года: «Моя бедная душа: ей нет здесь приюта... я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской»22.
Дальше хуже: «Я чувствую, что разорвалися последние узы, связывавшие меня со светом. Мне нужно уединение, решительное уединение... Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем и часом, что нет выше удела на свете, как звание монаха»23.
В обществе он теперь держался в стороне. Если к нему подсаживались, то делал вид, что дремлет, глядел в сторону или просто вставал и уходил. А ведь когда-то он любил шум, суету, кипение жизни вокруг. Он сам рассказывал, как написал лучшую из глав первого тома «Мертвых душ», сидя в шумной итальянской траттории, под гром биллиардных шаров, разговоры соседей, в духоте кухонного дыма. И вот как теперь, в 1851 году, он работает на даче у преданного ему С. П. Шевырева над вторым томом «Мертвых душ». Ему отвели отдельный уединенный флигель, где он жил анахоретом. Прислуге было запрещено заходить туда без зова и вообще вертеться около. Шевырев ходил к Гоголю в определенные часы, и они вместе перечитывали написанное. Все это обставлялось такой таинственностью, как будто во флигеле под сенью старых сосен сходились заговорщики'14.
Своеобразному изменению подвергалось и мышление писателя. Лишенное своей эмоциональной основы, оно утратило свою неповторимую яркость, красочность, живость. Катастрофически скудело словарное богатство языка. Мысль стала подолгу топтаться вокруг одного и того же по сложной сети рассуждения. Эти изменения мышления проявлялись в патологическом резонерстве, в стереотипном повторении одних и тех же слов, оборотов речи, фраз.
Когда-то гоголевские письма по художественности своей не уступали его литературным творениям, но потом... Трудно поверить, что автор бесподобных описаний чудного Днепра, украинской ночи и птицы-тройки написал такие слова:
«Вы человек — небаба. Человек — небаба верит более самому человеку, чем слуху о человеке, а человек — баба верит более слуху о человеке, чем самому человеку... Впрочем, вы не загордитесь тем, что вы человек — небаба... так Бог велел, чтобы вы были человек — небаба. Не унижайте также человека — бабу, потому что человек — баба может быть, кроме этого свойства, даже совершеннейшем человеком и иметь много таких свойств, которых не удастся приобрести человеку — небабе. Друг наш Погодин есть человек — баба... Если немец, например, человек — баба, то он останется человек — баба
I
114 История глазами психиатра
на веки веков. Но русский человек может иногда вдруг превратиться в человека — небабу...»25 (1844 г.)
Наплывы бесчувственного и бесплодного резонерства сочетались со странными ощущениями пустоты в голове, каких-то провалов в мышлении, как будто утратилась способность произвольно управлять течением мыслей. А те мысли, что приходили на ум, казались «чужими», «пришлыми», «не своими», кем-то внушенными.
В 1839 году он пишет: «Чувствую, что на мозг мой как будто надвинулся какой-то колпак, который препятствует мне думать, — душит мои мысли»26. В последующие годы он говорит о своей голове, что она «одеревенела и ошеломлена так, что я ничего не в состоянии делать», «но что ужасно — что в этой голове нет ни одной мысли»", «ничего не мыслится и не пишется; голова тупа...»2*. В одном из писем 1848 года особенно ярко выступает ощущение утраты производительности мышления: «Далее мои мысли расхищаются, приходят в голову незванные и уносят помышления Бог знает куда... когда хочу думать об одном, думается о другом; когда думаю о другом, думается о третьем».
С 1839 года Гоголь стал поражать своих собеседников тем, что посреди разговора на него находил какой-то столбняк: вдруг он смолкал, и слова от него нельзя было добиться. Иногда в обществе как бы отключался от окружающего: низко опускал голову и выстукивал дробь по колену; потом вдруг конфузился и озирался вокруг. Стал обнаруживать непонятную застенчивость: не хотел входить в комнату, если там был кто-то незнакомый.
si. Сухая выхолощенная рассудительность на словах представляла резкий контраст с вычурностью одежды и манер, нелепостью и необъяснимостью поступков, неожиданностью действий. Одежда Гоголя нередко удивляла его современников своей несуразностью. С годам его одеяние все более становилось, по меткому выражению одного из современников, странным сочетанием щегольства и неряшества.
В последние годы, он, казалось, вообще не заботился о своей одежде. Ходил в одном и том же черном сюртуке и шароварах. Часто даже не причесывался. Зато иной раз надевал на себя что-нибудь совершенно невообразимое. Вдруг явится к обеду в ярких желтых панталонах и в жилете небесно-голубого цвета, развесит по груди золотую цепь.
ь. г j \ • • J; >• ч! ' ftf j,
> I,Ч\ i • '!"»<,!• VT*J И tf!V '4
L'Ktti.,'}• R У rJrtV и }
Как умер Гоголь "<*w >Н 125
Если обратиться к письмам Гоголя и к воспоминаниям его современников, то можно заметить, что с 1839 года появляются признаки не только душевного расстройства, но и определенного телесного неблагополучия. Они весьма своеобразны и довольно характерны для последствий поражения мозга какой-либо тяжелой инфекцией, отравлением, травмой.
Ни Гоголь, ни его знакомые не могли знать о существовании подобных симптомов поражения мозга. Поэтому их вряд ли можно заподозрить в предвзятости. И если они кое-что отметили, то это, очевидно, достаточно бросалось в глаза.
В возрасте 30 лет (около 1839 г.) в Риме Гоголь заболел малярией. Психиатр Баженов считал, что малярия случилась в 1845 году. Возможно, это был уже повторный приступ. Сам Гоголь не упоминал о малярии ни в одном из писем. Но, по словам очевидцев, заболевание было тяжелым. После него Гоголь стал быстро стареть и физически, и морально. Судя по последствиям, я решаюсь высказать предположение, что Гоголь перенес особо тяжелую форму малярии, связанную с поражением мозга, — малярийный энцефалит. Последствия дают право на подобное предположение. После 1839 года Гоголь стал подвержен обморочным состояниям, они случались не раз. Например, в январе 1842 года, когда он жил в Москве у одного из друзей, с ним случился сильный обморок. Долго лежал он без чувств и без всякой помощи, так как потерял сознание в мезонине, где уединялся для работы и куда без его зова старались не ходить.
«Болезнь моя, — пишет Гоголь в 1842 году, — выражается такими страшными припадками, каких никогда со мною еще не было; потом следовали обмороки; наконец, совершенно сомнамбулическое состояние»29. Видимо, эти нередкие обмороки пробудили в его болезненном сознании страх быть принятым за умершего и оказаться заживо погребенным. Зловещими словами начинает он первую главу «Выбранных мест из переписки с друзьями»:
«Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю.
Завещаю тела мого не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения... Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться...».
При внимательном рассмотрении его писем можно отметить нередко свойственное перенесшим энцефалит нарушение способности поддерживать нормальную температуру тела:
История глазами психиатра
«Если в комнате холодно, мои мозговые нервы ноют и стынут... если же комната натоплена, тогда этот искусственный жар меня душит совершенно»30 (1842 г.). «Тело мое дошло до страшных охлаждеваний: ни днем, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо мое все пожелтело, а руки распухли и почернели и были ничем не согреваемый лед, так что прикосновение их ко мне пугало меня самого»31 (1845 г.).
Зябкость и «водянисто-опухолевое состояние» рук сохранялись и в летнее время. С наступлением осенних холодов становилось много хуже. Те же жалобы повторяются и в последующие годы.
Страдал Гоголь и бессонницами. «Неужели ваши бессонницы продолжаются до сих пор?» — писал ему Вьельгорский32. Об упорных бессонницах у Гоголя в Риме рассказывал и другой очевидец — Анненков33. Он же отметил странную причуду Гоголя: проводить добрую часть ночи, сидя в дремоте на диване. Поводом этого он считал «опасную болезнь», недавно Гоголем перенесенную и сильно напугавшую его, и боязнь обморока и «замирания», которым он, говорят, действительно был подвержен.
После болезни в Риме у Гоголя чрезмерно увеличился аппетит. Только что плотно пообедав в траттории, но видя, как новый посетитель принялся за обед, Гоголь вдруг снова чувствовал голод и заказывал какое-нибудь сытное кушанье. Тем не менее, он временами быстро и сильно худел. Особенно резкое похудение было в 1845 году. «Я худею теперь не по дням, а по часам», — писал он Языкову. «По моему телу можно изучать полный курс анатомии: до такой степени оно высохло и сделалось кожа да кость».
Гоголь советовался с известными врачами. Его болезнь нашли чисто нервной, но кто-то из них обнаружил и поражение печени, что также встречается среди осложнений малярии.
После энцефалита нередко наблюдается своеобразное изменение мимики: лицо делается маловыразительным, как бы застывшим. Движения становятся неуклюжими, то порывистыми, то замедленными. Мы не располагаем данными неврологического осмотра больного Гоголя. Да такого и не было. Однако то, что пишут современники, проливает кое-какой свет и на этот симптом. О «тупом» выражении лица в последние годы жизни упоминалось не раз. Весьма примечательны также описания движений и походки. Походка стала мелкой, неровной, как будто одна нога старалась заскочить вперед, отчего один шаг выходил шире другого. Во всей фигуре было что-то сжатое, несвободное, скомканное.
Как умер Гоголь iitf-ivs* 'JBJ7
А ведь именно с 1839 года стало ухудшаться психическое состояние Гоголя. Такое совпадение вряд ли случайно. Очевидно, перенесенное тяжелое инфекционное заболевание явилось немаловажной причиной психического расстройства.
Это дает нам право с еще большей уверенностью разделить жизнь Гоголя на два периода. Первый — светлый, до 1839 года. Тогда он создал все лучшие произведения, в том числе вчерне написал большую часть первого тома «Мертвых душ». Второй период омрачен прогрессирующим душевным расстройством. Тогда творческое начало его постепенно принимает патологический характер, а затем и вовсе угасает.
как же в свете всего сказанного быть со слухами о «религиозном помешательстве» Гоголя? Ведь именно ими долгие годы питались многие источники.
Прежде всего, нужно напомнить, что такого специального заболевания — «религиозного помешательства» — не существует. Религиозное содержание могут принять болезненные переживания при самых различных психозах. Оно — только материал, который чаще всего дает окружающая больного среда.
В противовес распространенному мнению, я осмелюсь утверждать, что у Гоголя не было «религиозного помешательства»; он, в сущности, не был глубоко религиозным человеком в обычном понимании этого слова. Случай толкнул его в начале болезни на религиозные размышления, а окружение, в котором он оказался, подогревало и поддерживало их.
В детстве из-за религиозности матери в сознании Гоголя угнездился только подсознательный страх перед адом и страшным судом. Мать Гоголя была религиозна. Ее судьба немало способствовала формированию ее набожного и мистического характера. Сиротой она воспитывалась у родственников. Ей было лишь 14 лет, когда 27-летний Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский женился на ней. Супруги нежно и преданно любили друг друга. Но сколько несчастий выпало на долю бедной Марии Ивановны! Впоследствии она вспоминала:
«Характер и у меня и у мужа был веселый... но иногда на меня находили мрачные мысли. Я предчувствовала несчастья, верила снам. Сначала меня беспокоила болезнь мужа... Потом он был здоров, но
История глазами психиатра
мнителен. У нас было двенадцать детей, из которых более половины мы потеряли. Тяжело было это переносить, но я, щадя мужа, подавляла горе и старалась быть спокойной. Из шести сыновей остался один...»34.
Естественно, что Мария Ивановна боготворила своего единственного, своего ненаглядного Никошу. Он был ее первенцем. До этого две беременности были неудачны. Удрученная этими несчастьями, молоденькая женщина, почти девочка, дала обет построить в своем селе церковь, если бог сохранит ей ребенка. Рожать она поехала в Со-рочинцы. Видимо, не только для того, чтобы быть поближе к чудотворному образу Николая Диканьского, в честь которого обещала назвать сына, если родится мальчик. В Сорочинцах жил врач Трохи-мовский, которому Мария Ивановна очень верила: он излечил ее мужа от «двухлетней лихорадки».
Мария Ивановна выполнила свое обещание, хотя небогатым помещикам пришлось залезть в немалые долги, чтобы построить церковь. Добрый Василий Афанасьевич в таком начинании ей не перечил. Она же и любви своей придавала даже какую-то религиозно-мистическую окраску. Она верила, что царица небесная указала Василию Афанасьевичу на нее, когда она была еще совсем ребенком. И он ждал, пока она подрастет и ни на ком не женился.
Но тяжкие удары падали на нее один за одним. Когда Гоголю исполнилось 16 лет, неожиданно скончался его отец. Поехал лечиться к Трохимовскому, но там у него вдруг горлом хлынула кровь. Мария Ивановна только разрешилась от бремени. На второй неделе после родов ждала она мужа, чтобы крестить ребенка, а встретила подъехавший к дому гроб...
Никоша стал ее единственной радостью. Обожала она его страстно и ласкала до излишества, стараясь во всем опекать сына, даже в мелочах.
Естественно, она стремилась дать религиозное воспитание свое му ребенку. Отличаясь живой фантазией, она приводила в ужас и запугивала малыша рассказами об аде и страшном суде. По его сло вам, этими рассказами она потрясла и разбудила в нем «всю чувстви тельность». Страх ада, воспринятый чуткой ребячьей душой, видимо, подсознательно затаился и через много лет вспльш в картине душев ного страдания. Jjf "
В остальном ребенком Гоголь ничего не позаимствовал от религиозности своей матери. «На все глядел я бесстрастными глазами, — вспоминал он уже взрослым. — Я ходил в церковь потому, что мне
Как умер Гоголь 129
приказывали... но стоя в ней, я ничего не видел, кроме риз, попа и противного ревения дьячков. Я крестился потому, что видел, что все крестятся» м.
Молодой Гоголь весьма любил рассказывать анекдоты о попах. На опасения действительно религиозной матери, что сын ее, прожив долго в Риме, заразится католицизмом, Гоголь в 1837 году отвечает: «Я не переменю обрядов своей религии... Потому что как религия наша, так и католическая, совершенно одно и то же, и потому нет надобности переменять одну на другую...»*. Вряд ли твердый в православии смог бы написать такие «кощунственные» слова. А может ли верующий человек даже в шутку в письме своему другу храмами называть трактиры, а монмартрскими богомольцами — посетителей парижских кафе?37. В первом издании гоголевских писем цензура так сократила это «безбожное» письмо, что уловить, о чем идет речь, стало совершенно невозможно. От этого письмо приобрело еще более еретический вид и дало даже основание говорить о религиозном вольнодумстве Гоголя.
Но все меняется после «венско-римского» приступа.
Если пристально рассмотреть дальнейшие религиозные переживания Гоголя и обусловленные ими поступки, то все они будут только частными проявлениями тех психических нарушений, которые появлялись у него и нарастали из года в год. Отнимите то, что связано с психозом, и от фанатичной набожности ничего не останется.
Приступы депрессии с тоской и дуплами о тяжкой неизлечимой болезни, о содеянных грехах, с укорами совести и страхом кары временами придавали религиозности Гоголя строго великопостный характер. Он всех просил молиться о спасении его души и об облегчении его недугов. Но и здесь проглядывает эмоциональная холодность и болезненный эгоизм: он сам молится и просит других молиться только о себе и ни о ком другом. Собственная личность и здесь остается единственным беспокоящим его предметом.
Молитвы о здравии не мешали Гоголю усердно лениться, посещать самых знаменитых докторов, ездить на воды, отправиться на модное водолечение.
Еще в 1843 году Гоголь довольно небрежен к церковным обрядам. Он рекомендует нецощному Языкову не ходить самому в церковь, а послать за ближайшим попом, который (за хорошую плату, разумеется) отслужит ему всенощную прямо в спальне! Только с 1845 года появляется тяга к Йвятым» местам. Он начинает заказывать молебны у «самых достоиых» священников, просит мать молиться о нем не
КЭ(0 История глазами психиатра
в их деревенской церкви, а в Диканьке, у образа св. Николая, ему покровительствующего.
Много слов было сказано и написано о якобы свойственном Гоголю религиозном аскетизме. Но стремление жить в уединении, сторониться шума и света вовсе не было проявлением «монашества в миру». Просто больной Гоголь жил там, где лучше себя чувствовал. Он пользовался прекрасным столом в домах своих друзей За ним ухаживали, его лелеяли и оберегали. Хотя он гордился тем, что, кроме чемодана и портфеля с рукописями, у него ничего нет, но, путешествуя, останавливался в лучших отелях и столовался в первоклассных ресторанах.
Даже в последние дни и часы своей жизни Гоголь, казалось бы, целиком погруженный в религиозные переживания, совершает поступки, несовместимые с принятыми понятиями о преданности православной вере. За несколько дней до кончины к его постели с умиленным видом подошел хо зяин дома граф Толстой и радостно сообщил, что затерявшаяся было в их доме икона божьей матери неожиданно нашлась. Очевидно, он ждал, что Гоголь обрадуется «чудному явлению». Но тот ответил раздраженно: «Можно ли рассуждать об этих вещах, когда я готовлюсь к такой страшной минуте1».
Как проявление крайней религиозности Гоголя толкуется нередко его паломничество в Иерусалим. Зачем понадобилось ему это путешествие?
Гоголь не имел обычая ездить по монастырям и «святым» местам Раз попал в Киевские пещеры (в 1835 г.) да и то случайно. А тут он решается ехать не в какой-нибудь бчижайший монастырь, а прямо в Иерусалим, к самому «святому» изо всех «святых» мест5 На это могли натолкнуть мысли о совершенно исключительном положении своей особы. В период экстазов и идей величия — ощущение своей необыкновенной роли проповедника и пророка, мысли к которому приходят «свыше». В период депрессий и страхов — угрызения о каких-то совершенно невероятных собственных грехах, которые нельзя замолить нигде, кроме как у «гроба господня».
В первую половину 40-х годов, когда доминировал бред величия, Гоголь ограничивался только разговорами о поездке в Иерусалим. Лишь после 1845 года, когда его физическое состояние резко ухудшилось, появился более жгучий повод для такого путешествия. «Чувствую, что больше всего мне следует надеяться на святые места и поклонение Гробу Господню, чем на докторов и лечение», — писал он в 1846 году. Но собрался еще только через два года.
Как умер Гаголъ^^^,^ ^ 131
Ч
Перед тем как двинуться в путь, Гоголь разослал всем друзьям текст сочиненной им молитвы, в которой как в зеркале отразились мучившие его переживания: «удали от него духа колебаний, духа помыслов мятежных и волнуемых, духа суеверия, пустых примет и малодушных предчувствий».
Прибыв в Неаполь, Гоголь еще долго не может решиться сесть на корабль.
Может быть, причина нерешительности Гоголя была вызвана тем, что он сам чувствовал то эмоциональное оскудение, которое в нем произошло. Ему думалось, что уже одно намерение отправиться к «святым» местам должно освежить, согреть его душу, а этого он не ощущал: «Не будет ли оскорблением святыни мой приезд и поклонение мое? Если бы Богу было угодно мое путешествие, возгорелось оы в груди моей и желание сильнее и все бы меня тянуло туда, и не посмотрел бы я на трудности пути. Но в груди моей равнодушно и черство, и меня устрашает мысль о затруднениях...», — писал он из Неаполя38.
Наконец после долгого плавания 17 февраля 1848 года Гоголь в Иерусалиме. Но ни говение, ни причастие у самого гроба, ни торжественность службы, ни обстановка воспетых мифами мест — ничто не внесло в его душу ни мира, ни покоя, ни радости, ни свежей бодрости чувств. Гоголь смущен, удручен, ошарашен. В письмах он повторяет неоднократно, что никогда так сильно не ощущал свою «бесчувственность, черствость и деревянность», никогда не был так мало доволен состоянием своим, как в Иерусалиме и после него»3'. " ^-jf )tr
После Иерусалима, не оправдавшего чаяний и надежд, страшная дилемма — что от бога, а что от черта — все острее встает в болезненном сознании Гоголя. Продолжение «Мертвых душ», задуманное им как божественное откровение, временами начинает казаться ему дьявольским наваждением. А фанатичный поп Матвей, с которым он состоит в переписке, подогревает эти опасения Черт в сознании Гоголя начинает занимать все большее место. Он серьезно уверяет губернаторшу Смирнову, что «сплетни распускают не люди, а черти»*1.
Всплывает боязнь ада, загробных мучений и страшного суда. В конце января 1852 года внезапная смерть его знакомой, еще молодой женщины, стала толчком, обострившим этот род переживаний. А злая воля попа-мракобеса Матвея довела их до крайности. Так разразился ужасный кризис, за три недели дошедший до трагического финала.
Гоголь умер... Под влиянием болезненных переживаний он сам вступил на дорогу, ведущую к могиле. А неправильные и неумелые
История глазами психиатра
даже для того времени действия двух приставленных к нему врачей сильно сократили этот путь. Гоголь умер после долгих душеаных мучений. Невольно оказался он в числе христианских мучеников
Но для нас он останется примером великого таланта и труженика. Писать он не прекращал до последних недель. А какие неимоверные усилия для этого требовались! Уже больной, он закончил ряд творений, вошедших в золотую сокровищницу русской литературы. Потом гений угас, но с фанатичным упорством продолжал он все менее и менее удачные попытки.
Я надеюсь, все рассказанное здесь не заставит читателя разлю бить Гоголя, не бросиг на его образ, лишенный сусальной позолоты, недобрую тень. Заболеть может всякий. Лучшие творения великого писателя всегда были и будут животворной струей для русской мысли. Его имя после него стало счастливее его... • • •-.,
'........................................................................ (¥ t i> it "к О
».»
Дата добавления: 2015-02-06 | Просмотры: 564 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |
|