АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 4. Прошло несколько недель, а от матери Дибса не было никаких известий

Прошло несколько недель, а от матери Дибса не было никаких известий. Я позвонила директору школы и поинтересовалась, не слышала ли она что-нибудь о его родителях. Но она тоже ничего не знала. Я спросила насчет Дибса. Она сказала, что все как обычно, он регулярно посещает школу. Она выразила надежду, что сеансы скоро начнутся.

Однажды утром я получила долгожданную бумагу с подписью его родителей, дающую мне разрешение на запись сессий. Туда была вложена короткая записка, констатирующая их согласие на работу с ребенком и готовность к сотрудничеству. Они просили позвонить им и назначить нашу встречу с Дибсом.

Я просмотрела свои планы и решила назначить встречу на следующий вторник во второй половине дня. Я попросила секретаря позвонить матери Дибса и узнать, подходит ли ей назначенное время. Та ответила, что время ее устраивает и она приведет Дибса в Центр на следующей неделе.

Мы вздохнули с облегчением. Очевидно, им нелегко было принять это решение. Можно только предположить, как долго они обсуждали этот вопрос, сквозь какие дурные предчувствия и опасения им пришлось пройти, как скрупулезно они изучали это предложение, чтобы решиться на этот шаг. Было реальное искушение позвонить матери и поторопить ее привести Дибса или спросить, не приняли ли они какого-нибудь решения. Я не стала так делать, потому что понимала, что мы не извлечем никакой пользы, пытаясь вынудить принять их решение (если они еще этого не сделали), и многое потеряем, если они все еще размышляли о том, что в конце концов должны сделать. Это было длинное и фрустрирующее ожидание.

Дибс с матерью приехали в Центр точно в назначенное время. Она сообщила в приемной, что вернется за ним через час, и оставила его в комнате ожидания. Я вышла, чтобы встретить его. Он стоял на том месте, где его оставила мать, одетый в пальто, шапку, варежки и ботинки. Я подошла к нему.

— Добрый день, Дибс. Я рада, что мы снова встретились. Пойдем в игровую, она в конце холла.

Дибс оглянулся и молча взял мою руку. Мы пересекли холл и пошли к игровой.

— Это другая комната, — сказала я ему. — Но она немного похожа на ту комнату в твоей школе, в которой мы с тобой играли несколько недель назад.

— Точно, — сказал он протяжно.

Игровая находилась на первом этаже. Комната была яркой и хорошо освещенной. Она выглядела более привлекательной, чем та, в которой мы были раньше, но обставлена точно так же. Окна выходили на площадку для парковки, а за ней находилась большая серая каменная церковь. Когда мы вошли в комнату, Дибс начал медленно обходить комнату, дотрагиваясь до предметов и называя каждый из них с той же вопросительной интонацией, которую он использовал при своем первом визите в игровую.

— Песочница? Мольберт? Стул? Краски? Машина? Кукла? Кукольный дом?

Каждый предмет, к которому он прикасался, он называл таким образом. Потом он начал немного варьировать.

— Это машина? Это машина. Это песок? Это песок. Это краски? Это краски.

После того, как он прошел по комнате первый круг, я сказала:

— В этой комнате так много разных предметов, не так ли?

— Верно, — ответил он мягко.

Я не хотела торопить его. Ему нужно время, чтобы осмотреться и освоиться. Каждому ребенку нужно время, чтобы исследовать свой мир по-своему.

Он остановился посреди комнаты.

— Скажи, Дибс, ты не хотел бы снять шапку и пальто? — спросила я его некоторое время спустя.

— Правильно, — сказал он. — Сними шапку и пальто, Дибс. Сними свою шапку. Сними свое пальто, Дибс, — повторял он, однако не делал никаких движений, чтобы снять их.

— Итак, ты хотел бы снять пальто и шапку? — спросила я. — Хорошо, Дибс. Иди сюда. Сними их.

— Еще сними варежки и ботинки, —добавил он.

— Хорошо, — повторила я, — сними варежки и ботинки, если хочешь.

— Правильно, — сказал он почти шепотом. Он стоял, лениво теребя рукава своего

пальто. Потом начал шептать. Он так и стоял передо мной, опустив голову и что-то шепча.

— Ты был бы рад снять одежду, но хочешь, чтобы я тебе помогла, правильно? — спросила я его.

— Правильно, — повторил он, всхлипнув.

— Хорошо, Дибс. Если ты хочешь, чтобы я помогла тебе снять пальто и шапку, подойди ко мне, и я помогу.

Я села на маленький стульчик у двери. Я сделала это специально. Предложив ему помощь, я села так, чтобы, если он захотел принять ее, ему пришлось самому сделать несколько шагов ко мне. Он неторопливо приблизился.

— И ботинки тоже, — хрипло сказал он.

— Хорошо, ботинки мы тоже снимем.

— И варежки, — сказал он, протягивая руки.

— И варежки тоже, — повторила я.

Я помогла ему снять варежки, шапку, пальто и ботинки. Он бросил их на пол. Я подняла вещи и повесила на дверную ручку. — Давай оставим их здесь до нашего ухода, — предложила я. — Мы проведем в этой комнате час, а потом ты пойдешь домой.

Он не ответил. Подошел к мольберту и посмотрел на краски. Он простоял там достаточно долго. Потом начал называть цвета на мольберте, медленно перекладывая их. Он поставил на полочку красный, желтый и голубой цвета, а в пустые ячейки добавил другие краски, создав спектр из шести цветов. Затем он расставил оставшиеся цвета в соответствующие ячейки, добавил черный и белый, заполнив весь мольберт полной цветовой гаммой. Он проделал всю операцию медленно и осторожно, не произнеся ни слова. После того, как все краски были разложены по порядку, он взял одну из баночек и начал ее исследовать. Он заглянул внутрь баночки, помешал краску кисточкой, посмотрел ее на свет, потрогал пальцами этикетку. — Краска Фавор Рул, — произнес он. — Красная. Краска Фавор Рул. Желтая. Краска Фавор Рул. Голубая. Краска Фавор Рул. Черная.

В этот момент я получила ответ на один из своих вопросов. Он читал названия на этикетках. Это действительно были краски фирмы Фавор Рул. Он правильно расставил и прочитал названия цветов.

— Здорово, — сказала я, — значит, ты умеешь читать этикетки на баночках с краской. И ты знаешь названия всех цветов.

— Знаю, — произнес он протяжно.

Он сел за стол и стал изучать коробку с мелками. Он прочитал название, написанное на коробке. Потом достал красный мелок и аккуратными большими буквами написал: «КРАСНЫЙ». Он проделал то же самое с остальными цветами, использовав весь спектр цветов. Сначала он вслух называл тот цвет, которым собирался рисовать, а когда писал, то произносил по буквам его название.

Я наблюдала за ним. Я пыталась ответить ему, понимая его попытку вступить со мной в общение через такую деятельность.

— Ты произносишь название каждого цвета и потом пишешь этим цветом. Правильно? Я вижу, ты написал слово «красный».

— Правильно, — ответил он медленно, растягивая слова.

— И ты использовал все цвета по кругу, не так ли?

— Точно, — пробормотал он.

Он достал коробку с акварелью и прочел название торговой марки, затем нанес несколько цветных мазков на бумагу, проделав это также обдуманно и последовательно. Я старалась удерживаться от комментариев относительно его деятельности с тем, чтобы не сказать чего-нибудь такого, что выдало бы мое желание участвовать в любом его занятии, чем бы особенным он ни занимался, а, наоборот, передать, понятно и просто, одобрение в соответствии с его схемой активности. Я хотела, чтобы он показывал путь, а я бы только следовала за ним. Я стремилась дать ему понять с самого начала, что в этой комнате лидирует он и что я направлю все свои усилия на развитие взаимности между нами, опираясь на тот реальный опыт, который переживался нами совместно. Не стоило поднимать шум и восхищаться его способностями. Очевидно, что он способен на все это. Когда инициатива остается за человеком, он выбирает, на что ему опереться, чтобы чувствовать себя в наибольшей безопасности. Всякое удивленное или хвалебное восклицание могло истолковываться им как руководство к действию. Это ограничивало бы любые другие области исследования, которые могли бы иметь для него гораздо большую значимость. Люди очень осторожны, чтобы защитить целостность своей личности. Мы знакомились. Вещи, на которые обращал свое внимание Дибс, — объекты в этой комнате, которые не вызывают никаких серьезных чувств, а являются единственными общедоступными компонентами в этом месте для поддержания общения между нами. Для Дибса это соответствовало концепции безопасности.

Иногда он смотрел в мою сторону, но, когда наши взгляды встречались, он тут же опускал глаза.

Конечно, то, что он делал, было откровением. У Хедды были причины верить в Дибса. Он, действительно, еще не полностью проявил себя, но у него все впереди. Какими бы ни были его проблемы, он опровергал ярлык умственно отсталого.

Он забрался в песочницу и выстроил там солдатиков в два ряда друг за другом. В его туфли набился песок. Он посмотрел на меня, показал на туфли и захныкал.

— Что случилось? — спросила я. — Песок попал в твои туфли?

Он кивнул.

— Если ты хочешь снять туфли, подойди ко мне.

— Верно, — ответил он хрипло, но туфли не снял. Он продолжал сидеть в песочнице и всхлипывать, уставившись на свои туфли. Я ждала. Наконец он заговорил.

— Ты снимешь свои туфли, — произнес он требовательно.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе снять их?

Он кивнул. Я помогла ему развязать шнурки и снять туфли. Он осторожно отряхнул песок. Потом подошел к столу и стал рассматривать кубики. Потом он медленно и вдумчиво стал водружать их друг на друга. Башня из кубиков зашаталась и упала. Он сжал кулачки.

— Мисс А! — закричал он, называя меня по имени, которое дал мне с момента нашей встречи. — Помогите мне. Быстро.

— Тебе нравится, когда я тебе помогаю, правда?

— Правда, — ответил он. И бросил осторожный взгляд в мою сторону.

— Ну, и что я должна делать? Ты должен подсказать мне, Дибс.

Он стоял у стола, смотрел на кубики, и его руки были по-прежнему крепко сжаты.

Дибс молчал. Я тоже.

О чем он думал? Чего он добивался? Что сейчас было бы для него наиболее полезным? Я хотела наладить общение с ним в искренней попытке понять его. Наши отношения только налаживались. Пока не следовало вмешиваться в его внутренний мир, пытаться получить от него ответ. Нельзя спешить и делать поспешные выводы. Дибс может уйти в себя и начать скрывать свои чувства. Надо найти такой путь, чтобы он мог понять меня и принять. От нас обоих потребуется много сил, времени и огромное терпение. Но наши отношения должны строиться на абсолютной честности и открытости.

Он вдруг оглянулся, взял в каждую руку по кубику и столкнул их.

— Авария, — заявил он.

— Вот как, — удивилась я. — Это была авария?

— Правильно, — ответил он, — авария. В это время грузовик въехал на парковку и

остановился перед открытым окном. Дибс подошел к окну и начал закрывать его. В комнате было жарко даже с открытым окном, а он старательно поворачивал ручку, чтобы закрыть его.

— Закрой окно, — сказал он.

— Ты хочешь закрыть окно? — спросила я.

— Но ведь сегодня очень жарко, даже с открытым окном.

— Правильно, — сказал он. — Ты закроешь его, Дибс.

— Значит, ты все равно хочешь закрыть его?

— уточнила я.

— Точно. Дибс закроет его, — повторял он решительно.

— Ты действительно знаешь, чего хочешь, правда?

Дибс посмотрел на меня и ответил резко:

— Ты знаешь.

Он снова подошел к мольберту и пробежался кончиками пальцев по его краям и баночкам с краской. Он окунул кисточку в красную краску и нанес на бумагу несколько мазков. Затем очертил квадрат и стал закрашивать его, мягко ударяя кисточкой по бумаге. Мы оба молчали. Время нашей встречи подходило к концу, а Дибс, казалось, полностью погрузился в рисование.

— Наше время заканчивается, — сказала я, — у тебя осталось только пять минут.

Дибс проигнорировал мои слова. Он продолжал рисовать квадраты, используя красную, оранжевую, желтую, зеленую, голубую, черную, белую и фиолетовую краски в той же последовательности, в которой они лежали на мольберте.

Пять минут прошло, я встала.

— Дибс, наше время вышло, пора идти. Но Дибс не хотел уходить.

— Нет! — заявил он. — Дибс не пойдет! Дибс останется.

— Я знаю, что ты не хочешь уходить, — сказала я снова. — Но на сегодня наше время истекло, и тебе пора домой. Ты придешь сюда на следующей неделе. И через неделю тоже. Но каждый раз, когда час будет истекать, ты будешь возвращаться домой. Дибс начал плакать.

— Дибс не пойдет домой, — рыдал он. —

Дибс останется.

Я знаю, что тебе очень хочется остаться, — сказала я. — Но наше время на сегодня вышло, и ты должен идти домой. Пожалуйста, разреши мне надеть на тебя пальто.

Дибс оторвался от мольберта. Его руки безвольно обвисли. Он выглядел крайне беспомощным. Я надела на него пальто.

— Иногда бывает очень трудно делать что-то через силу, — пояснила я, — но делать приходится. Будь любезен, сядь сюда, я помогу тебе надеть сапоги.

Я ждала, когда он обдумает услышанное. Он сел на маленький стул и захныкал. Я надела на него сапоги. Он не сопротивлялся, но и не помогал мне. По его щекам бежали слезы.

— Ты чувствуешь себя сейчас неважно, — посочувствовала я, — прекрасно тебя понимаю. На свете есть много того, что нам приходится делать, хотим мы того или нет.

Он размазывал текущие слезы по лицу. Хотелось взять его за руку и успокоить, оставить его еще на некоторое время, выразить свое сочувствие и симпатию, но это было бы очень просто. Не повлекло бы это за собой каких-то эмоциональных проблем? Домой надо было идти в любом случае, как бы он ни переживал. Нравилось ему это или нет, но ему не следовало потакать. Чтобы он мог справляться с собой, следовало развивать характер. А он приходит только с опытом, через преодоление жизненных трудностей. Мы не могли принимать во внимание лишь внешнюю сторону происходящего.

Наконец он был одет. Он взял меня за руку, и мы спустились в холл. Его мать уже ждала нас и, увидев его, не сводила с него глаз. Она казалась растерянной и неуверенной. Когда ребенок увидел ее, то бросился на пол, вниз лицом и стал биться и кричать. Я попрощалась, сказала, что увидимся на следующей неделе, и ушла. Пока мать пыталась справиться с ребенком, в холле не смолкал шум. Его поведение раздражало ее и выводило из себя.

Я не ожидала такого развития событий и была не в себе, когда оставляла их. Я считала, что если я останусь и буду наблюдать за происходящим, то это еще больше усложнит ситуацию. Я не хотела принимать ни сторону ребенка, ни его матери. Я опасалась повести себя так, что сделало бы ситуацию критической: поддержать мать и тем самым оттолкнуть от себя ребенка или полностью встать на его сторону. Итак, я осталась за сценой.

Дата добавления: 2015-02-02 | Просмотры: 555 | Нарушение авторских прав