АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Психотерапия. С самого начала стало ясно, что М

С самого начала стало ясно, что М. — пациентка на длитель­ную курацию, и вместе с тем отсутствие в жалобе психологи­ческого запроса ставило под сомнение возможность ее удержания в терапии. Многое зависело также от нахождения общего

языка, на котором мог бы строиться психотерапевтический аль­янс. Установка на «здесь и теперь», ограничивающая рассказы о жизни «там и тогда», столь привычные для каждого пациента и часто облегчающие создание первоначального доверительного контакта, могла показаться чересчур искусственной и вызвать сопротивление. Оказалось иначе. На второй сессии в процедуре сосредоточения и осознавания своего телесного Я пациентка об­наружила что-то вроде «завесы», блокирующей телесные ощу­щения. Она попыталась тут же зарисовать возникший зритель­ный образ, который последовательно трансформировался в «ру­бец», «рваную рану, с которой начался надлом», а в памяти образовалась «мертвая зона». Приближение к ним в воображе­нии тут же спровоцировало появление симптомов, что чрезвы­чайно обескуражило и даже шокировало М. Анализ своих пере­живаний на сессии М. продолжила дома, по собственной ини­циативе начав вести дневник, и подытожила его в стихотворе­нии, которое и приводится ниже с сохранением авторской ор­фографии и пунктуации, а также в рисунке под тем же назва­нием.

Где живет тошнота?

Я голова — тихонько говорила,

Чуть позже образ ощутила.

На кресле мягком и тот час

Весь мир потух, как будто бы угас.

Я голова — наполнена туманом.

На уши давит и в глазах темно.

Мне в этом разобраться надо,

Как быстро все произошло.

Напротив сесть мне предложили,

В желудок как бы превратили.

И сразу захотелось мне

Подняться вверх навстречу голове.

Внутри так много возмущенья:

Бурлит и множится вода,

Не любит верхнего давленья —

Конфликт отсюда и тогда

Выходит залпом та вода.

Теперь в двух шкурах побывала Я.

Меня трясет и кружится земля.

Вернулась в кресло и опять

Роль головы продолжила играть.

Глубокий вдох, глаза открыли.

Уже светлеет в этом мире.

Приятней стало, вдох опять.

Та-а-ак, лучше, надо подышать.

Вниманье стулу уделили.

Желудку кушать предложили.

Платок холодный приложили,

В руках помяв, его и проглотили.

Отлично, гнев его угас,

Все опустилось и кричит сейчас.

А чтобы не было беды,

Дадим еще ему еды.

Вернемся снова к голове.

Сейчас желудок весь в еде.

Туман исчез, осталась боль

От глаз — по центру — вниз сейчас.

Гримасы также на лице

Передают страданья все.

Чуть выше глаз потрем сейчас,

Затылок сзади, вот те раз.

Повсюду появилась кровь.

Вернулась резкость, затихает боль.

Намного лучше стало голове,

Похоже есть потребности в еде.

Платок к макушке приложили,

Тем самым мы и накормили.

Когда я ехала домой,

Пришлось бороться снова с тошнотой.

Противно, что сейчас со мной,

Урок хороший был такой!

Этот неожиданный и стремительный скачок в динамике про­цесса открыл терапевту «язык(и)» пациентки — она с легкостью вживалась в телесные ощущения, собственно (и только) этим языком говорило ее Я, а кроме того, она умела «обживать» най­денные ощущения, передавая их в рисунках, лепке, рукоделии, стихах.

Итак, прояснились доступные пациентке пути фокусировки на проблеме — начальном этапе собственно терапевтического про­цесса. Психотерапевту оставалось только при помощи наводя­щих вопросов, использования перенесения и пр. обнаруживать все новые и новые жизненные и биографические ситуации, про­воцирующие соматические симптомы, которые благодаря их «обживанию» в свою очередь тоньше дифференцировались, дета­лизировались и нюансировались, благодаря чему определялась их семантика.

Но на этом этапе М. не могла еще войти в непосредственный контакт со своими чувствами; они были чувствами ее органов или ее тела, но не ее собственные. Их присвоение началось благодаря методике «Письма к...», в которых, впервые обраща­ясь напрямую к матери, отцу, отчиму, дедушке и бабушке, М., смогла, по ее словам, «освободиться от тяжелого бремени, ко­торое меня душит, от которого я вся сжимаюсь и задыхаюсь». Зачитанные в форме адресного обращения к значимому персо­нажу на «пустом стуле», они вызвали мощный катарсический эффект и подготовили переход к диалогической работе с амби­валентными чувствами и частями Я. Ниже приводится выдержка из протокола сессии (беседы записывались на магнитофон).

Терапевт (после «Письма к отцу»). Что сейчас с вами, М.?

М. Страшно... Кружится голова... Темно...

Т. Страшно при-открывать и показывать свои чувства?

М. Да! Очень страшно... но носить их в себе еще тяжелее... Они у меня вот уже где! (подносит руку к горлу). Они душат меня... Это как тошнота... Меня рвет и никак не вырвет ими… Я сама себя душу, сама себя мучаю... (вдруг улыбка озаряет лицо).

Т. Стало легче?

М. Да! Так много горечи скопилось внутри, перло из меня, а теперь как будто легче и не так страшно... Да, надо выбирать — или носить все в себе, или открываться (раскрывает ладони как створки ракушек).

Т. Да, это так.

М. Я бы хотела немного отдохнуть теперь. Я устала... Но желудок молчит (смеется). Да, теперь-то он уж «наелся», удов­летворен, кушать не просит!

Т. Что происходит с вашим дыханием, с вашей позой — пле­чами, грудью?

М. (смеется). Я открываюсь изнутри... движения такие сво­бодные появляются, раскованность какая-то... (голос падает). Но кисло, все равно кисло во рту, ох как кисло еще!

В конце диалога М. сказала: «Я как будто учусь говорить, высказываться, не держать в себе... Ну, в конце концов, я драть­ся, бороться за себя учусь... Я же не боролась... только пережи­вала про себя... И к вам, Е. Т., я сейчас швыряю эти камни — ну так, образно. Всем, кто повесил камень на меня, я теперь швырну — нате!» (сопровождает слова рубящими движениями рук, всего тела в сторону «стула»).

После этой сессии М. записывает в дневнике: «... Было про­тивно бабушкино безумие... Я ненавижу мужчин, себя, бере­менность, ребенка внутри себя — и меня фонтаном вырвало. Поняла, что беременна ненавистью».

Этот кризисный период терапии, сопряженный с открытием в себе и признанием многих тягостных чувств в адрес близких, знаменует переломный этап в становлении ее собственного Я. Впервые в ее рисунках, до того изобиловавших изображениями частей тела — головы, горла, желудка, сердца и ИХ чувств, появляются изображения целостной фигуры. На одном из них, названном М. «Прощание с прошлым на пороге нового дома», уходящая в верхний левый угол повозка — «воз прошлых собы­тий»; правый угол занимает прочный фундамент, на котором сидит М., похожая на девочку, машущая платочком вслед по­возке, под ним надпись: «У меня пока ничего нет, только фун­дамент». Во время сессии терапевт инициирует диалог двух М.: M1 — в повозке прошлого; М2 — на фундаменте. Диалог протекает с постоянной отсылкой к телесному аккомпанементу вы­ражаемых эмоциональных состояний. Ниже приводится концов­ка диалога:

M₁ -> M₂: Моя ненависть насытилась... она мне даже надо­ела... вот-вот (с вызовом), она меня теперь не пугает!

М₂ -> M₁: Но теперь страшно мне. Я хочу любить, но я такая неуверенная... Я не знаю, смогу ли (голос слабый, детский).

M₁ -> M₂: Если я справилась со своей ненавистью, то неу­жели ты не преодолеешь свою слабость?

Терапевт. М., сядьте теперь на третий стул; на нем вы какой ощущаете себя сейчас, здесь? Посмотрите на обеих М. и скажите им что-нибудь на прощанье из этого своего состояния.

М. (смеется, чуть свысока). Какие вы обе глупые, смеш­ные... Издали вы обе кажетесь мне маленькими. Но вы обе во мне. Это ведь все Я (вздыхает расслабленно, изменяет позу).

Т. Как вы, М., себя ощущаете — телесно и вообще?

М. Мне хорошо... Кажется, я избавилась от какого-то груза и... и пополнела! (Терапевт смеется.) Да-да, Е. Т., во мне их ведь две сейчас, конечно, посмотрите, какая я стала толстая!

Следующие несколько сессий были посвящены поиску внут­ренних барьеров, тормозящих движение М. к прощению себя и других, к росту любви к себе, к рождению собственного желания беременности. Параллельно терапевт старался интенсифициро­вать процесс дифференциации Я-образа за счет обнаружения и усиления новых частей Я. Помимо рисования, лепки и техники диалога начинают более широко использоваться телесно-ориен­тированные методы адресного обращения чувств (анти-ретрофлексивные техники) с усилением и катарсическим, направлен­ным отреагированием соматических симптомов. Прогресс в со­стоянии М. достаточно серьезный, хотя и нестойкий. Из днев­никовых записей М.: «Верю в свои силы, ощущаю поддержку со стороны мамы и И. Но... может, просто я еще чего-то не умею, чтобы самой себя изнутри поддерживать? У меня нет пока ду­шевного равновесия: то все хорошо, то все плохо кажется, то хочу ребенка, то не хочу. Ерунда какая-то. Признаться, и каш­ля, и рвоты я уже так не боюсь!»

В этот период, стараясь поддерживать любые позитивные изменения пациентки, терапевт продолжает углублять и усили­вать чувства, мешающие позитивным изменениям, выступаю­щие своего рода внутренним препятствием для их полного про­явления. Так, на одной из сессий рождаются три новые М.: M₁ — «надо», М₂ — «хочу», М₃ — «которую все теребят и насилуют». Терапевт раздваивается, своей левой рукой выполняя роль того, кто поддерживает и охраняет М. во время сессии, а своей правой руке передавая роль «теребящего и насилующего М.». В процессе работы «М₂-хочу» практически не подавала голоса, зато «M₁-надо» и «М₃ — которую все теребят и насилуют», благодаря ак­тивности правой руки терапевта, надвигающейся на М., «нави­сающей», «давящей», «наносящей удары» (разумеется, без ре­ального прикосновения к М.), вызвали развернутый приступ тошноты, рвоты, головокружения. М. (после приступа): «Мне кажется, я пытаюсь защитить себя, по крайней мере после рвоты я чувствую себя в безопасности... Сейчас у меня появляется сила... Сейчас мне кажется, я словами могу защитить себя, а ведь раньше я все молчала... и когда мама вешала на меня свои беды... и когда мужчины насиловали меня, не спрашивали, чего Я хочу... Да, мне кажется, у меня появляется сила сказать о том, что Я хочу». На самом деле М. еще сама не знает, чего же она хочет. На этом этапе работы все еще приходится больше сталкиваться с потребностью «новой» М. еще и еще — словами, действием, голосом — учиться говорить «нет». Терапевту при­ходится на ходу изобретать множество конкретных приемов, об­легчающих рождение и обретение силы этой новой М. Здесь идут в дело и крикотерапия, и имитация родов и пр.

Учитывая, что принципиальная психотерапевтическая стра­тегия предполагала конфронтацию с пассивно-зависимой и жер­твенной позицией пациентки, чрезвычайно важно было акти­визировать творческий потенциал самой М. Этой линии кон­такта удалось реализоваться благодаря удивительной чуткости М. к языку и ее все возраставшей в процессе терапии потреб­ности выразить рождавшиеся в ней изменения в стихотворчест­ве. Терапевту достаточно было лишь привлекать и фокусировать внимание на произносимых ею словах, и М, отправлялась в са­мостоятельное путешествие к прошлым травматическим собы­тиям. Чутко прислушиваясь к произносимым вначале чисто автоматически словам, опробовая их в многократной вокализации, вслушиваясь в их звуковой рисунок и одновременно отличая возникающие телесные ощущения, М. приходит к открытию, что «все слова имеют чувства». Вот чем, например, было для нее «омерзение»: «Это чувство очень сложное. Оно вызывается непосредственно манипуляцией с телом. Участвуют обоняние, зрение, слух, неприятные телесные ощущения. Реакция начи­нается с угрозы. Если в этот момент не растеряться, оказать сопротивление внутренней силой, голосом, всем телом, то кровь равномерно разгоняется по всему телу, становится жарко, тош­ноты как не бывало, легкие полностью вдыхают и выдыхают воздух, ноги крепко и уверенно держат. Ну а если продолжать терпеть неприятное обращение с тобой, то на лице появляется страдальческая гримаса, плечи подтягиваются к голове, вся сжи­маешься, руки и ноги холодеют, слабость, желудочек сжимается, и рвет, рвет, рвет...»

Стихи М. не только отмечают важные для нее этапы терапев­тического процесса, но становятся также естественным средст­вом упорядочивания и «связывания» (в том смысле, как это по­нимал Л. С. Выготский) «внешнего» и «внутреннего» опыта, ра­нее расколотого и отчужденного. Именно в стихах рождается ее собственный интимный язык, появляется местоимение «я» и та­ким образом утверждается право собственного голоса, раздаются долги, вновь обретаются потерянные чувства прощения, доверия и любви. Приведу здесь маленький отрывок из одного ее стихо­творения, написанного перед летними каникулами:

(Сейчас, когда вносятся последние коррективы в эту статью, заканчивается девятый месяц нашей совместной работы).

Любовью пахнет вся трава,

Деревья, небо и земля.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 417 | Нарушение авторских прав