АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Нужно выкручиваться

Родди поверить не может, что плакал. При людях. При мужчинах. Он не плакал с тех пор, как ему рассказали про маму, а тогда да, плакал, но в своей комнате, один. Отчасти о ней, о той, которую помнил, но больше о том, что теперь уже поздно: ей найти его, ему найти ее, поговорить, что-то сказать друг другу. Чтобы ей стало лучше, чтобы она была в конце концов счастлива. Все это уже невозможно.

Он, наверное, плакал, когда был маленький. Когда была мама, как все маленькие плачут. А потом иногда у бабушки, но больше из-за того, что, например, падал с велосипеда, как тогда, когда руку разбил, перелетев через бордюрный камень. Но не от расстройства. И уж конечно, не при мужчинах, вроде директора школы или даже Майка – особенно Майка. И не при отце. Отцу было бы неловко, он бы не знал, что делать, что сказать, увидев Родди в слезах.

А сейчас он так опозорился перед двумя полицейскими и адвокатом. Как ребенок. А он же, блин, вооруженный грабитель, это понимать надо!

«Я – вооруженный грабитель», – говорит он себе, думая, что это придаст ему сил и заставит распрямить спину; но вооруженный грабитель – это куда больше того, к чему он стремился. Вот об этом он тоже не думал раньше, о словах. Они такие серьезные и большие, а он и не серьезный, и не большой.

Майк – тот большой, и говорил он очень серьезно, когда все затевалось, да, но и Родди тогда тоже был серьезным, но ни один из них не думал, что все выйдет настолько серьезно. Родди здесь. Эта женщина. И Майк – где он?

– Твой дружок, – говорит старший полицейский, как будто слышит, что Родди думает, – и сообщник, если хочешь знать, тоже здесь, в другой комнате. И если хочешь знать, он говорит, что никакого отношения ко всему этому не имеет, что это все твоя идея, ты облажался. Что ты по этому поводу думаешь?

Родди думает: «Нет». И еще: «Неужели правда?»

Майк всегда был его другом. Как-то в прошлом году их даже подразнить решили из-за этого.

«Гомики», – сказал один парень, у которого отец служил в армии и только что вышел в отставку, и они переехали в город с военной базы. Тот парень вырос на военных базах. Может, поэтому стал таким кретином. С ними почти никто не связывался, особенно с Майком, такой он был здоровый, но и с Родди тоже, он, если надо, бил снизу, бил больно. Майк начал становиться просто здоровенным, не только высоким, но и крепким, лет в четырнадцать, а Родди к тому времени уже понял, что недостаток роста нужно восполнять быстротой, так что они были командой. Майк развернулся и врезал тому парню, четко, правой. А когда тот поднялся, Родди ударил его головой в живот. Родди и Майк стукнулись кулаками в воздухе. Потому что они никакие не гомики, они друзья, правильно этот полицейский сказал, хотя он и не то имел в виду.

Они друг за друга стеной. Они кое-что повидали.

Их обоих исключили. На две недели.

«Научись просто не обращать внимания на таких, – сказала бабушка. – Просто не отвечай. Уходи».

Но она не понимала, что говорит. Если он просто уйдет, его по стене размажут. Майк сказал, что его родители говорят, что запретят ему общаться с Родди. Можно подумать, сказал Майк, они могут решать, кому с кем общаться.

Когда они были помладше, все в их семьях только и говорили, как здорово, что они друзья, и как здорово, что им есть с кем общаться. Никто не был против, все думали, что все в порядке, что они друг за другом присмотрят, и никто не волновался, когда они уходили побродить, шатались по окрестным дорогам, собирали пивные бутылки, чтобы сдать, или даже находили мертвых птиц, которых потом приносили домой, копались в них, разрезали на части и хоронили.

Неужели Майк и правда сейчас здесь, в другой комнате, говорит полицейским, что он ни в чем не виноват, и это все Родди, а он тут ни при чем? Они так и планировали, что он как будто не имеет к этому отношения, но предполагалось, что он скажет, что это был незнакомый мужик с татуировкой на руке и родимым пятном на тыльной стороне ладони. Про Родди речи не должно было быть, с чего бы.

«Они будут меня проверять, – сказал Майк, и Родди кивнул. Они видели по телевизору и в кино, как это делается. – Но зацепить не смогут. Подозревать, наверное, будут какое-то время, но ничего не докажут».

А Родди и след простынет, деньги будут под кроватью, ружье – снова в сейфе в подвале.

«А то, что мы друзья? – спросил Родди. – Если они тебя будут проверять, может, и меня тоже?»

«Ну и что? Пускай проверяют. Приедут к тебе, а ты зеваешь, только встал».

Родди по сценарию полагалось, услышав, в чем дело, разволноваться, спрашивать про Майка, он же его друг: что с ним, не ранили его, как он, вообще?

«Ничего особенного. Просто говори то, что сказал бы, если бы все так и было на самом деле».

Это они тоже отрепетировали, Майк играл полицейского, Родди изображал, как он переживает за друга.

И все впустую. Теперь нужно выкручиваться, как сумеешь.

Они вместе дрались, плавали, катались на велосипедах, курили, ходили в кино и на танцы и, если на то пошло, воровали в магазинах. В основном CD. И книжки о природе, с фотографиями крохотных прекрасных существ, для Родди. Они и с другими общались, но на самом деле всегда были вдвоем. Может, это объяснялось тем, что Майк и его мать первыми пришли в гости, когда Родди с отцом переехали к бабушке, но это уже неважно. Просто так случилось. Случается, как теперь понимает Родди, и хорошее, и плохое.

Но в то, что Майк его сдал, поверить трудно.

Если Майк его сдал, это значит, никому верить нельзя. Тогда нужно будет ко всему относиться не так, как раньше.

Но это, наверное, в любом случае придется сделать.

Когда они с отцом переехали сюда и Майк с матерью пришли в гости, почему Майк захотел с ним дружить? Как это получилось, что у него до этого не было друзей? Родди знает, почему он захотел дружить с Майком, но почему и тот тоже?

– Ну так что ты по этому поводу думаешь? – спрашивает тот полицейский, который пониже. – Твой дружок говорит, что это все ты, а он в шоке, как и все остальные. Знаешь, что он говорит? Что он ужас как расстроен, потому что ты воспользовался тем, что он там работает. И ты знал про деньги, потому что он тебе об этом сам сказал, как другу. А еще, к слову, что это он отнял у тебя ружье. Что, кстати, подтверждает муж той женщины, в которую ты выстрелил.

Майк правда забрал ружье, Родди помнит, как он вынул его у него из рук. Но все было не так, как говорят полицейские, как будто они за него боролись, как будто Майк такой смелый.

Женщина, в которую ты выстрелил.

Вооруженный грабитель – это еще не все, есть слова похуже.

И ее глаза. И кровь.

И тот мужик в дверях. Наверное, ее муж, который видел, как Майк забрал ружье.

Даже завернувшись в колючее одеяло в красночерную полоску, которое они ему дали, он все равно дрожит.

То, что, по словам полицейских, сказал Майк, мог сказать только тот, кто изо всех сил старается выкрутиться: что Родди им воспользовался, что он в шоке, как все.

Они не отрепетировали, как быть, если их поймают, вот в чем беда. Они не думали, что их могут поймать. Но в том, чтобы Майку свалить все на Родди, как ни страшно, есть смысл. Потому что Родди уже в дерьме по уши, а Майк может спастись.

Он пожимает плечами и говорит:

– Ну и ладно.

Тот полицейский, что помоложе, багровеет и бьет кулаком по столу между ними. Родди и его адвокат вздрагивают. Он знает, как они поступают, плохой полицейский, хороший полицейский, все знают, но разве можно нарочно так покраснеть?

– Ах ты урод, что значит «ну и ладно»? Ты в таком дерьме, что и представить себе не можешь, так что никаких мне тут «ну и ладно», мразь.

– Эй, полегче, – говорит адвокат Родди. – Вы не имеете права так с ним разговаривать.

– Имею, мать его. Слушай, ты знаешь, сколько денег ты бы взял? – И он наклоняется над столом, кожа у него на шее натягивается, и жилка стучит, и вряд ли так бывает, если по-настоящему не разозлишься. – Триста сорок два доллара. Это, конечно, куча попкорна и пива для такого урода, но ты за триста сорок два доллара, которые так и не получил, застрелил человека. Что скажешь?

Майк говорил, там будет пара тысяч, может, и больше. В чем дело?

– Ты, наверное, не знал, но Дорин позвонила и велела другому продавцу отнести всю выручку, какая была в коробке, в банк. Не так, как в прошлом году, понял? Не так, как тебе рассказывал твой дружок, когда вы, двое, все это затевали?

Родди смотрит себе под ноги. Ему нечего сказать.

Конечно, полицейский зовет ее Дорин. В этом городе все друг друга знают. Может, из-за этого они с Майком так и хотели уехать: жить, чтобы никто не знал. Даже что-нибудь хорошее страшно достает. Какая-нибудь тетка останавливает его в магазине и говорит что-то вроде: «Бабушка говорит, ты хорошо учишься». Вот это их с Майком просто бесит. Или какой-нибудь мужик из ее церкви проходит мимо на улице и говорит: «Ну и прическа у тебя, парень».

Как будто кого-то касается, что Родди носит ежик, сквозь который кожа просвечивает. Крутая прическа. Клевая. Вроде с ним шутки плохи. Где-нибудь в другом месте люди посмотрят, но ничего не скажут, потому что не знают его. И папу его, и бабушку тоже не знают. Он будет свободен. И Майк тоже. Майк говорит, за ними в магазинах приглядывают, как будто знают, что они отвлекают внимание, когда воруют, но ничего не делают, просто смотрят.

Да и не брали они ничего большого и дорогого, ни одежды, ничего, что им и так покупают. Так, мелочи, и еще пару раз таскали деньги из кошельков, которые всякие богатые девчонки бросают в школе где попало. Немного денег, ничего страшного, хотя и хорошего, наверное, было бы мало, если бы их застукали. Но их не застукали, хотя директор их вызывал по одному и звонил родителям, сообщить, что могут быть проблемы. Родди сказал бабушке и отцу:

«Не знаю я, с чего они взяли, что это мы. Мистер Догерти вообще козел, и мы ему не нравимся, и те девчонки, у которых украли деньги, богатые, а мы нет, вот он и решил, что может нас обвинять».

Богатых никто не любит. Всем на них наплевать. Майк сказал:

«Непохоже, что им стало хуже», – имея в виду богатых девчонок и магазины тоже. Даже Дорин, не облажайся он, ничего бы не потеряла. «У нее же страховка, – сказал Майк. – Ей все вернут. Им это ничего не стоит».

Мелочи. Так, попробовать, вроде игры, ничего такого, ничего серьезного, хотя люди вроде бабушки Родди и отца отнеслись бы ко всему очень серьезно, если бы узнали. Если бы их поймали, бабушке было бы очень стыдно.

О господи, он опять забыл. Сидит здесь и все никак не поймет до конца, что произошло.

– Так, – говорит тот полицейский, что помоложе, проверяя диктофон и сурово глядя на Родди, как бы говоря: хватит дурака валять. – Теперь твоя очередь рассказывать. Начиная с полудня. Все, что ты делал. Шаг за шагом. Если съел бутерброд с ветчиной, и об этом рассказывай. В подробностях: с горчицей или без, с черным или белым хлебом. Понял? Каждый шаг.

Они предъявили ему обвинение? Есть какая-то разница между тем, просто тебя задержали или предъявили обвинение, но он не совсем знает, в чем она, и не совсем точно помнит, что ему говорили. Но для этого, он так думает, отец и нанял адвоката, чтобы он разбирался с такими вещами; только когда Родди на него смотрит, пытаясь получить какую-то подсказку, что делать, тот просто кивает. Серьезный дядька, немолодой, худой, не очень хорошо пострижен. Не выглядит он преуспевающим, вот что думает Родди.

И не выглядит счастливым оттого, что Родди – его клиент. Сочувствующим не выглядит. Непохоже, что Родди ему нравится и что ему вообще есть дело до того, что с ним будет.

Блин, если его адвокат так себя ведет, то что говорить об остальных? Он в этом городе больше на улицу выйти не сможет. Все будут шептаться, глазеть, будут как этот коп, который его уродом зовет. Бояться будут. Вооруженный грабитель.

Опять он забыл. Можно подумать, он будет и дальше ходить по городу. Это бабушке придется, и отцу тоже.

И Майку?

Ладно, он им расскажет шаг за шагом, что сегодня делал. Когда доберется до ужина, до того, как быстро поел, встал из-за стола и поднялся в свою комнату, что-нибудь придумает, как он попал из комнаты сразу в поле, не заходя в «Кафе Голди». Что они могут доказать?

Да, наверное, все. Кроме Майка есть тот мужик в дверях. Муж.

Может, и та женщина. Господи, он надеется, что и она.

Он озирается по сторонам, видит только мужчин, серые стены и яркий свет. Выхода нет, отсюда не выбраться. Трое мужчин напрягаются. Он чувствует, как их мышцы заполняют все больше места в комнате.

Думай. Думай.

Ладно, думает он, пошло бы оно.

Пошло бы оно, и все. Плевать, что там говорит Майк, нет никаких причин топить еще кого-то в дерьме, Родди не сволочь. Ему очень хочется не быть сволочью, что-то говорит ему, пусть только ему, что он не совсем сволочь.

Такое впечатление, что он не один, а два или три человека. Один смотрит на все как будто сверху, из угла или сбоку, другой сидит на жестком металлическом стуле посреди комнаты.

Тот, кому повезло, как они и планировали, спит у себя в комнате, ему тепло, хорошо и не страшно.

– Рассказывай, – говорит тот полицейский, что постарше.

– Ты не обязан, – говорит адвокат, хотя до этого кивал, похоже, он тоже хочет, чтобы Родди заговорил. Уже поздно. Ему, наверное, домой хочется.

Ладно, выхода нет. Молчать можно до посинения, это не поможет. И он начинает. Ему кажется, что он говорит понятно, по порядку рассказывает, что случилось за день, шаг за шагом. Он внимательно следит за тем, чтобы не сказать лишнего, но ему кажется, что это не он говорит. Его собственный голос слегка жужжит у него в ушах. Он как пьяный, только это страшнее. Пьяный, он обычно хочет спать, а сейчас он не спит, просто он разделился на того, кто говорит, и того, кто слушает. И еще одного, которого не поймали. Странно.

Может, он с ума сошел.

Может, нужно было с моста спрыгнуть.

Сейчас уже поздно.

Он даже рассказывает, что у них было на ужин: была свиная отбивная с картофельным пюре и горошком. Время от времени один из полицейских прерывает его и спрашивает:

– В котором часу это было?

Или:

– Когда ты выбросил ружье из окна своей комнаты, откуда ты знал, что тебя никто не видит?

Или еще:

– За какой куст ты зашел, чтобы спрятать ружье в штанину?

Но в основном он просто рассказывает.

Нужно быть осторожнее, когда доберешься до кладовки в «Кафе Голди». Например, нельзя говорить о том, что он просвистел мотив из «Хорошего, плохого, злого», нужно сказать, что Майк сначала ему обрадовался, думал, что он просто так заглянул, а потом испугался, увидев ружье. Нужно так все рассказать, как будто Майк на самом деле мог его испугаться.

– Я не знаю, что он подумал. Но похоже, он боялся, что я в него правда выстрелю.

– А ты бы выстрелил?

Родди чувствует, что пожимает плечами.

– Не знаю.

– Он сам хотел отдать тебе деньги?

– Не знаю. До этого не дошло. Я просто видел, что он расстроен.

Это, как ему кажется, лучшее, что он может сделать для Майка. Интересно, а что Майк для него делает? Хотя что он может сделать? Даже если бы он хотел, Родди ему все равно не вытащить.

Просто интересно, насколько Майк этого хочет.

– А потом?

Он видит, как расширяются глаза Майка, и тут же слышит, как открывается дверь. Он снова поворачивается. Слышит колокольчик, видит лицо женщины, с которого страх стер всякое выражение. Видит синий костюм, помятый на бедрах. Она поворачивается, а его руки, переставшие быть частью тела, не подчиняющиеся мозгу, поднимают ружье. Палец предательски напрягается.

– Я не хотел, – кричит он. – Это случайно.

Случайно не совсем верное слово. Он просто не может найти нужное. Просто:

– Нет, правда, так не должно было получиться. Она меня напугала, я просто дернулся. Я даже стрелять не умею по-настоящему. Я не знал. Я не хотел.

Он слышит, что его голос звучит все громче и громче. Если заставить их услышать, если докричаться до них, они не смогут не понять, что он ни в чем не виноват, что это не считается. Они смотрят на него так, как будто думают: «Ну ты и дурак». А он не дурак! Они что, никогда нечаянно не делали ничего ужасного? Неужели у них никогда не бывало так, что они чего-то отчаянно не хотели, а оно все равно случалось, и ничего нельзя было исправить или вернуть обратно?

– Ладно, – большой коп поднимается так резко, что стул отъезжает назад. – Хватит.

Родди переводит взгляд с одного лица на другое. Его адвокат и другой коп тоже встают, но медленнее. Похоже, никто не замечает, что Родди не понимает, в чем дело.

– Что? – спрашивает он.

– Что? – говорит адвокат. – А, тебя отправляют в камеру. Увидимся утром, в суде. Я поговорю с твоими о залоге, но особо надеяться не советую. С таким обвинением шансы невелики.

Когда Родди был помладше, они с бабушкой и отцом часто сидели на диване, смотрели телевизор и ели попкорн. Он сидел между ними, сжатый их боками. Бабушка время от времени похлопывала его по коленке или подталкивала локтем в бок, если ей казалось, что показывают что-то смешное или интересное. Он сидел в пижаме. Он обо всем этом долго не вспоминал. Может, не так часто это и случалось, может, всего пару раз, просто запомнилось. Но было так приятно втискиваться между ними, это он точно помнит.

Он бы все теперь сделал по-другому, почти все.

Может быть, мама видела будущее. Может, когда с ней все было в порядке или когда ей было так хорошо, как только могло быть, она смотрела вперед и видела перемены к худшему, видела, как все хорошее искажается и разваливается. И, не дожидаясь этого, прыгнула.

– Обвинение? – выговаривает он.

– Вооруженное ограбление, – рявкает полицейский поменьше. – Покушение на убийство. Мы тебе это с самого начала сказали.

Да? Наверное, и правда сказали.

– Ты этого не помнишь? – спрашивает адвокат, как будто ему на самом деле интересно.

Родди пожимает плечами. Адвокат вздыхает. Один из полицейских тянет Родди за руку. Родди пытается высвободиться. Полицейский усиливает хватку, и все снова напрягаются, опять расширяются мышцы.

Они не так поняли. Они думают, что он опасен.

Но во всем этом было и нечто хорошее: там не просто убийство, а покушение на убийство.

Женщина в синем костюме, в крови, жива. Он никого не убил. Он упал бы обратно на стул, таким слабым и текучим становится все его тело, если бы его не тянула вверх крепкая жесткая рука.

– Пошли.

– А можно, – спрашивает адвокат, – его семье с ним увидеться прежде, чем вы его уведете?

– Увидятся утром в суде. Туда же могут принести все, что ему нужно. Вы знаете, как это делается.

Он даже благодарен, что сейчас их не увидит. Когда-нибудь придется, но хотя бы не сегодня.

– Не забывайте, он несовершеннолетний, – говорит адвокат предупреждающим тоном.

– Не волнуйтесь. Мы, мать его, не забудем.

С таким отвращением. Это нелегко.

В коридоре Родди озирается по сторонам, заглядывает в двери, ища Майка, но его нет. Может быть, он уже дома. Может быть, он выкрутился.

С помощью Родди. Может, Родди и вооруженный грабитель, и даже покушался на убийство, но он не предатель. Об этом никому нельзя рассказывать, и по сравнению со всем остальным это не так и много, но он думает, что это в любом случае хорошо.

Дата добавления: 2015-08-06 | Просмотры: 554 | Нарушение авторских прав