АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

БАР «СТАЛКЕР»

Обогнув Янтарное озеро по противоположному берегу, мы направились на северо‑восток, и вскоре между деревьев вдали замелькали старые панельные пятиэтажки. Мы приближались к Мертвому городу. Паршивое место, немногим лучше Болота. Когда рвануло в первый раз, здесь в основном жили работники атомной станции. Их эвакуировали в страшной спешке, не давая даже одеться, заставляя бросать квартиры и имущество. Двадцать лет после этого опустевший город‑призрак, в который так и не вернулись люди, стоял здесь, постепенно ветшая и разрушаясь, щерясь выбитыми стеклами окон. Однако после второго взрыва в Чернобыле он вновь оказался заселен. Зомби, отбившиеся от контролеров или потерявшие разум на Янтарном озере, выбравшиеся из района Саркофага или попавшие под мощнейший пси‑удар мозга‑колбы на Болоте, стекались сюда со всех концов Зоны и начинали жить тут какой‑то нелепой, причудливой, дурацкой пародией на нормальную жизнь. Они обитали в городе, словно ничего не произошло, деловито сновали по улицам, имитируя сознательную деятельность, «спали» в пустующих квартирах, толкались в бывших магазинах и кафе, сидели на скамейках — одним словом, создавали странную и немного пугающую видимость того, что они все еще нормальные люди. Для чего им это было нужно, что приводило их сюда, почему Мертвый город так на них воздействовал, ведь за его пределами они вновь становились тупыми, бесцельно шатающимися по окрестностям овощами, никто сказать не мог. Впрочем, в Зоне много всяких странностей, и эта не более удивительна, чем годами висящий на краю котлована экскаватор или, скажем, дьявол‑хранитель.

Миновав защитную полосу лесонасаждений, за долгие годы разросшуюся без присмотра человека в уродливые густые заросли, мы оказались на окраине города. Это странное место всегда вызывало у меня подавленность и смутное беспокойство. Совершенно безлюдные кварталы, в которых все осталось, как было полвека назад: старомодные дома, палисадники, тротуары. Только пятиэтажки обветшали и местами начали разрушаться, палисадники одичали и разрослись в непроходимые заросли бурьяна, асфальт потрескался и местами просел.

Над крышами пятиэтажек виднелось колесо обозрения: когда‑то там был луна‑парк. Колесо до сих пор крутилось — медленнее, чем обычно, почти незаметно для глаза, но оно крутилось. Туристы не обратили на него внимания, а может быть, не придали значения. И слава богу. Не люблю я это колесо. Его кабинки битком набиты трупами в разной степени сохранности. Бесконечно крутится колесо, и десятки покойников, взмывая вверх, оглядывают окрестности с высоты провалившимися глазницами. Вначале трупов было немного, потом понемногу стало прибавляться. Нечто, поселившееся в колесе обозрения, каким‑то образом заманивало проходивших мимо людей и убивало их. Заманивало и убивало до тех пор, пока были места в кабинках. Темные потеряли немало людей, прежде чем сообразили, что к чему.

За колесом обозрения виднелись характерные, затянутые металлическим такелажем полосатые трубы Чернобыльской атомной электростанции, а еще дальше поблескивало на солнце озеро Глубокое, из которого когда‑то брали воду для охлаждения реакторов. Такелаж был покрыт, словно снегом, плотным слоем жгучего пуха. Есть теория, что пух каким‑то образом нарастает именно на этих трубах и уже оттуда разносится ветром по всей Зоне. С этого места станция кажется обманчиво близкой — если идти по прямой, дойдешь минут за сорок. Но идти по прямой нельзя. Отсюда до станции не доберешься ни пешком, ни на машине, ни по воздуху. Никому еще не удавалось.

Только здесь, в брошенном городе, начинаешь понимать масштабы трагедии, произошедшей в восьмидесятые годы прошлого века и не прекращающейся до сих пор. Во время первого выброса, случившегося два десятилетия спустя, вектор основного удара пришелся именно в этом направлении. Брошенные дома потекли, словно горячий пластилин, а тысячи людей, занимавшихся работами на еще не заглушённых к тому времени энергоблоках, вернувшихся в свои оставленные деревни, изучавших Зону и охранявших ее, в одно мгновение погибли или превратились в зомби. Некоторые дома растрескались так, что сквозь трещины было видно небо с противоположной стороны, но до сих пор стояли, словно памятники чудовищному катаклизму. Некоторые потекли, наклонились над дворами, да так и застыли подобно затвердевшей вулканической лаве…

После чернобыльской аварии восемьдесят шестого года военные ни на день не прекращали исследований и разработок нового секретного оружия, которые начали вести здесь еще в конце семидесятых. Некоторые особо горячие головы утверждают, что эта авария была устроена специально, чтобы организовать вокруг военных лабораторий закрытую зону, в которой проще было бы соблюдать строгую секретность. Слишком уж много совпало условий, необходимых для взрыва, слишком уж легко был уничтожен тройной контур защитной блокировки, чтобы считать катастрофу случайной. Да и начавшие поступать в начале двадцать первого века сообщения о том, что к этому времени радиоактивный фон в Зоне стал ниже, чем в Киеве, наводили на размышления: а не были ли данные о катастрофических радиоактивных осадках значительно завышены с самого начала и не была ли паника с эвакуацией и отселением сотен тысяч людей спровоцирована искусственно?..

Нет, это, конечно, бред все, для обеспечения секретности можно было обойтись гораздо меньшей кровью, нежели грандиозная катастрофа, вбуханные в ее ликвидацию огромные средства, насмерть подорванный престиж власти и возмущение народа. Авария на Чернобыльской АЭС, говорят, стала одной из причин крушения могущественной Советской империи, в которой мне так и не довелось пожить даже в младенческом возрасте, — не главной, но весьма важной. Но вот то, что возникновением Зоны мы обязаны военным, — это без вопросов. Вырвалась на свободу какая‑то их научная разработка или они случайно прокололи дыру в параллельное пространство, откуда к нам и хлынула вся эта мерзость, все равно это случилось в результате их исследований.

Ни зомби, ни мутантов в городских кварталах, по которым мы брели, не было— темные сталкеры очень ревниво оберегали свою территорию, активно отстреливая конкурентов, поэтому твари приучились не соваться в район вокруг бара «Сталкер» Собственно, до нас и сейчас доносились приглушенные хлопки со стороны соседних многоэтажек: засевшие на верхних этажах снайперы азартно соревновались, кто больше попадет. Имевшие доступ к брошенным военным складам на Милитари темные не привыкли экономить боеприпасы.

Миновав пару кварталов, мы оказались на небольшой площади. На девятиэтажном здании напротив виднелась огромная надпись: «СЛАВА ТРУДУ». Я не знаю, кем у них тут был этот Слава — румын или молдаванин, судя по фамилии, — но явно большой шишкой: наверное, мэром или, может быть, известным эстрадным певцом. Свернув направо, мы побрели прямо по газонам, не разбирая дороги, проламываясь через заросли высокого бурьяна. Удобнее, конечно, было бы идти по асфальту. Но идти по асфальту рискованно: не видно, что под ним. Достаточно малейшей трещины, чтобы тебя через нее долбануло так, что мало не покажется. Да и аномалии, образующиеся на самом асфальте, тяжелее обнаружить визуально. Лишь в некоторых местах старый асфальт проседает под действием гравиконцентрата, образуя правильную окружность, отпугивающую всякого опытного сталкера. Любая правильная окружность в Зоне смертельно опасна. Да иногда птичью карусель можно определить по едва заметной пылевой спирали на мостовой…

Мы оказались возле одноэтажного бетонного строения, над полураскрытыми дверями которого все еще висели покосившиеся и пожелтевшие от времени огромные пластиковые буквы: «ХЛЕБ». Сдается мне, в прежние, мирные времена буквы эти светились по вечерам. Теперь‑то уже и не проверишь. Когда‑то на улицу выходили огромные витрины, однако они давно были расколоты пулями и теперь устилали бетонные плиты перед магазином тускло поблескивавшей стеклянной крошкой. Через пустые оконные проемы в помещение забирался ветер, который уныло гонял по растрескавшемуся полу скомканный бумажный мусор и опавшие листья.

Все, что можно было отсюда вынести, давным‑давно утащили мародеры.

— Пришли, — сообщил я.

Разгромленное помещение магазина меня не интересовало. Обойдя его, мы остановились перед глухими металлическими дверями служебного входа, явно навешенными в гораздо более поздние времена.

Я постучал в железную дверь условным стуком. С грохотом распахнулось окошко в двери, и на меня уставилось дуло автомата.

— Это Хемуль, брат, — проговорил я. — Дуру убери, да?

— Вас не до хрена, радиоактивное мясо? — хрипло поинтересовалось окошко голосом Варвара.

— В самый раз, — ответил я. — Это туристы, они много не выпьют.

— А, те самые пиндосы, — буркнул темный вышибала, словно это многое ему объяснило, и надолго затих за дверью.

— Те самые. Ну, пустишь? — поинтересовался я, когда мне надоело ждать. — Давай, шевели конечностями, организм. Мне надо перетереть с Клещом кое‑что. Дома Клещ?

— Дома…

Что‑то недовольно бормоча себе под нос, Варвар наконец загрохотал железными засовами.

— Тварей не привели, радиоактивное мясо? — ворчливо спросил он, чуть приоткрывая дверь — ровно настолько, чтобы в щель с трудом пролез один человек с рюкзаком.

— Чисто, — заверил я его, пробираясь вперед.

Я очутился в полумраке тамбура. Кроме Варвара здесь находились еще два темных охранника — Махмуд и Ковригин. Варвар придирчиво осмотрел меня со всех сторон, будто недостаточно налюбовался мной через зарешеченное окошечко.

— Автомат давай, — потребовал он, протянув лапу.

Елки, опять нас разоружают. Впрочем, таков закон. Ни с Доктором, ни с темными сталкерами насчет оружия не забалуешь. Раз явился на чужую территорию — будь любезен выполнять чужие правила. Либо устанавливай свои. Только за последние двадцать лет вся территория здесь уже поделена‑переделена весьма крутыми ребятами, так что установить свои правила очень непросто.

Под дулами трех «калашей» я покорно отдал автомат, гранаты, штык‑нож. Никто, кроме местной охраны, не входит в бар «Сталкер» с оружием, иначе здесь полы не просыхали бы от крови. Где еще в Зоне можно встретить за соседними столиками мирно выпивающих сталкеров из воюющих группировок? Да нигде. Это нейтральная территория с особым статусом, это островок человеческого в самом центре Зоны. Здесь можно перевести дух, заночевать, пополнить запас еды и патронов, нанять себе помощника или отмычек, раздобыть важную информацию, сбыть с рук горячий артефакт или разжиться внезапно понадобившимся специальным снаряжением. Несколько раз глава темных и по совместительству хозяин бара Клещ подгонял мне здесь неплохую работенку и хороших клиентов. В баре «Сталкер» я не был совсем чужим, хотя абсолютно своими здесь, конечно, были только темные, постоянно живущие в Зоне полумутанты, которые уже утратили способность существовать вне Периметра. Темным было гораздо проще ё Зоне, чем обычным сталкерам, они чуяли аномалии за версту, порой даже умели ладить с тварями и обладали особым нюхом на артефакты, однако выйти из Зоны они не могли — их организмы были поражены мутациями на клеточном уровне, им необходима была постоянная подпитка местной энергией, растворенной в пространстве. За Периметром они умирали в течение нескольких часов. Ковригин неопределенно хмыкнул, разглядывая мой «хопфул».

— Интересная машинка, — проговорил он. — Почем отдашь?

— Потом поторгуемся, — отрезал я. — Все, обыскал? Пропускай давай.

— Ишь ты, шустрый. Рюкзак вон туда поставь. Варвар на всякий случай еще раз охлопал меня по карманам, прикинул на ладони вес болтавшегося у меня на ремне герметичного контейнера с хабаром и, решив, что оружия в нем нет, распахнул вторую железную дверь, которая вела в подвал:

— Заходи, умник.

Я спустился на несколько ступеней и остановился в ожидании своих охотников. Их ожидала та же операция. Каждого поодиночке запускали в бронированный предбанник, разоружали, обыскивали и выталкивали на лестницу. Герметичные контейнеры с хабаром подвергались только взвешиванию на ладони — без нужды их старались не открывать, опасаясь заражения. Впрочем, если бы в наших было что‑нибудь потяжелее стекловаты, разряженных волчьих слез и почти невесомой радужной сферы, осмотра контейнеров все равно избежать не удалось бы. Заряженные волчьи слезы темные сталкеры, кстати, чувствуют за несколько метров, поэтому искусственно пытаться облегчить вес контейнера со спрятанным внутри оружием можно даже не пытаться: пустой номер.

Шедший последним Камачо замешкался над рюкзаком. Я видел, что ему очень не хочется оставлять без присмотра свою дорогую игрушку — электронный компакт. Опасаясь, что его колебания сейчас поймут и темные, я поспешно протянул руку и забрал у него портативный компьютер. Еще не хватало сразу же при входе сцепиться с полумутантами, которые непременно полезут в бутылку, если поймут, что какой‑то гражданский пиндос подозревает их в непорядочности.

— Клещу скажи, что Хемуль пришел, — бросил я через плечо Варвару и потряс в воздухе портативным компьютером. — Поговорить хочу насчет вот этого.

Спустившись по лестнице, мы оказались в сумрачном и тесном помещении с низким потолком и покрытыми плесенью бетонными стенами. В потолке тускло светили несколько забранных металлической решеткой плафонов. Вдоль стен были расставлены деревянные и металлические стеллажи, на которых лежало нечто угловатое, продолговатое, укутанное в брезент — то ли разобранные станковые пулеметы, то ли какое‑то неизвестное мне оборудование. В стенах там и сям виднелись черные провалы дверей.

Помещение напоминало ободранное советское бомбоубежище. Вполне вероятно, это именно оно и было. Темные вообще мало внимания уделяют комфорту и внешней стороне вещей: селятся в полуразрушенных подвалах и полуразвалившихся деревянных домиках, не моются месяцами, одежду меняют от случая к случаю, жрут всякую падаль. Однако нет в Зоне более заносчивых и горделивых созданий, чем они. Ну, еще контролеры, может быть.

Посреди подвала на пятачке свободного пространства было расставлено несколько высоких обшарпанных столов, утащенных из какого‑то кафетерия. У противоположной стены стоял длинный обеденный стол с лавкой, сбоку от него была сооружена пародия на барную стойку. Лавка предназначалась исключительно для темных, остальные сталкеры вынуждены были выпивать стоя. Сейчас за обеденным столом, на разных его концах, сидели двое: Мармелад и какой‑то незнакомый мне парнишка. Мармелад искоса бросил на меня угрюмый взгляд — между нами все еще висела аж с прошлого года одна маленькая нерешенная обидка. Впрочем, в баре «Сталкер» он со мной разводить терки не станет, а снаружи у меня будет хорошо вооруженный отряд. Он это тоже прекрасно понимал, поэтому ограничился одним взглядом и снова уткнулся в свои макароны по‑флотски. Ну и ладненько. О том, как с ним разбираться, я подумаю завтра, на свежую голову. Завтра будет новый день. За высокими столами народу тоже было немного. Возле дверей расположились двое перемазанных глиной бродяг без опознавательных знаков принадлежности к какому‑либо клану. В каком‑либо из Чернобылей это непременно вызвало бы вопросы у охраны и завсегдатаев бара, но только не здесь. Здесь всем плевать, пока клиент не забывает платить вперед и не начинает бузить. В углу сидели за пивом потерявшиеся на Милитари Крот с Мельником, я поднял руку, приветствуя их. Еще около десятка незнакомых и малознакомых бродяг из враждебных кланов по двое и по трое рассеялись по залу. В глубине зала расположились четверо доходяг из «Свободы». Одного из них я знал — это был Грек, весьма неприятный тип, имевший дурную репутацию наемник, готовый за горсть мелочи ввязаться в самую грязную историю. Пару раз он перебегал мне дорогу и конкретно рушил бизнес, и каждый раз я неизменно его наказывал — обидно и больно. В позапрошлом месяце он только чудом не схлопотал от меня пулю в лоб, и с тех пор во всех барах возле Периметра, нажравшись, изволил публично заявлять, что разделается со мной, как только у него образуются свободные выходные. Ну, предположим, в другое время я непременно подождал бы его на заднем дворе бара и предложил бы ему, как говорит в таких случаях один страус, сплясать знойное латиноамериканское танго — неважно, с ножами или с чем‑нибудь огнестрельным. Однако сейчас я на работе, у меня на шее пять оболтусов, поэтому окончательный расчет с Греком откладывается на некоторое время. Пусть пока поскалится злорадно за своим столиком, все равно недолго ему осталось Зону топтать, падле.

В голове еще бродили остатки хмеля после обеда у Доктора, однако я на всякий случай купил нам еще по сто грамм «Черного Сталкера». На Болоте повышенный уровень радиации, и с этим необходимо бороться всеми доступными средствами. Кстати, выбор напитков в баре «Сталкер» небольшой — только водка и два сорта плохого бутылочного пива, все по бешеным ценам. Здесь не пьют, а лечатся, здесь не до импортного баловства. И никаких официантов — купил за стойкой и будь добр самостоятельно нести свою порцию за столик. Демократия в действии.

— Ну и какой будет дальнейший алгоритм? — поинтересовался Стеценко, закуривая. Его сигареты превратились в размокшую труху, когда мы форсировали трясину, поэтому ему пришлось купить за двадцать баксов пачку какого‑то местного дерьма. — Мы же вроде собирались нанять помощника ведущего?

— В нашем деле главное — не суетиться, — отозвался я. Свои сигареты я нес в верхнем кармашке рюкзака, поэтому сумел сохранить их в целости и сохранности, но у Стеценко, разумеется, была собственная гордость, поэтому просить у меня сигарету он не стал, а я даже не подумал предложить. — В баре «Сталкер» так не принято. Я уже попросил встречи с Клещом, это местный босс. Я изложу ему ситуацию, и он подберет нам кого‑нибудь из своих ребят. Идти в паре с темным — это даже хорошо: у них особый нюх. Хотя и сволочи они порядочные. Потом мы купим патронов и будем выдвигаться. Клещ мне кое‑чем обязан, так что проблем возникнуть не должно. Но пока я не перетер с Клещом, лучше категорически не рыпаться. Почувствуют, что нам очень нужен помощник, и цены взлетят до небес. Отдыхайте пока, лакайте пойло.

— Ты же сказал, что Клещ тебе чем‑то обязан, — произнес Стеценко. — Отчего же тогда цены взлетят до небес?

— Чувство благодарности и стоимость услуг у темных никак не зависят друг от друга, — пояснил я. — И вообще здесь лучше держать ухо востро и лишнего не болтать.

Мы выпили и закусили ржавой селедкой на черном хлебе. Не удивлюсь, если темные до сих пор добывают консервированную сельдь времен второго взрыва из брошенных продовольственных складов на Милитари.

— Давно хочу спросить, — нарушил сосредоточенное молчание Камачо. — А почему тебя так смешно назвали — Хемуль? Это имеет какое‑то отношение к хэм — ветчине?

— Нет, к ветчине это отношения не имеет, — усмехнулся я. — А почему назвали? Черт его знает. Любил в детстве Туве Янссон. Вообще‑то Хемуль — это тот же самый Мумми‑тролль, только уже взрослый, подросший, умеющий постоять за себя. То самое добро с кулаками, о котором некогда сказал классик. Понимаешь?

— Понятно. — Альваро кивнул и, помолчав, спросил: — А кто такой Мумми‑тролль?

— Ладно, проехали. — Я прислушался к своим ощущениям: мочевой пузырь еще на подступах к Мертвому городу начал подавать осторожные сигналы, и теперь настало самое время его облегчить. — Значит, так, бродяги: я в туалет. Без меня скандалов и драк не устраивать, на лавку не присаживаться. Здесь это может кончиться плохо, это вам не «Шти».

Выбравшись из‑за столика, я направился к выходу. Туалет в баре «Сталкер» расположен прямо под лестницей, рядом с ружейной комнатой, в которую запирают отобранное у посетителей оружие. Когда сталкеры покидают бар, оружие им выносят наверх и видают уже за железной дверью бара — просовывают в щель. На всякий непредвиденный случай, как говорит один страус.

Ружейная комната была отделена от неширокого коридора крепкой металлической решеткой с узкими ячейками, в которые едва ли пролезла бы детская рука. За решеткой, сидя на табуретке и положив на колени заряженный «калаш», маялся от безделья темный охранник по кличке Сотовый, шкафчик под стать Гоблину. Может быть, даже чуть повыше. Этот зверь вызывал у меня почти физиологическое отвращение, поскольку, в отличие от большинства собратьев, не мог спрятать свое уродство под одеждой. У него было три глаза; третий глаз, мертвый, вечно прикрытый полупрозрачной белой пленкой и время от времени пульсирующий, словно ворочающийся в яйце птичий зародыш, был расположен точно в центре лба. Ходили слухи, что Сотовый умеет читать мысли; брехня, думается мне, этого даже контролеры не умеют. Проходя мимо, я с серьезным видом кивнул ему (он сделал вид, что слишком занят разглядыванием серийного номера своего автомата, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как я) и бросил беглый взгляд за решетку, где слева от Сотового в оружейной пирамиде стояли наши с туристами «хопфулы». Как там моя лапушка, не обидел ли ее злой темный дядька?.. Нет, с моим автоматом, так же как и с автоматами охотников, все было в порядке, они спокойно сидели в деревянных гнездах наклонного ящика, дожидаясь, когда мы допьем водку и наймем приличного помощника. Но я все равно вдруг остановился перед решеткой как вкопанный.

— Послушай‑ка, — обратился я к Сотовому, — это чье оружие?

Демонстративно не обращая на меня внимания, Сотовый с щелчком откинул приклад «калаша», потом снова сложил его. И только когда я повторил вопрос, изволил обратить на меня свое драгоценное внимание.

— Твое какое собачье дело, радиоактивное мясо? — недовольно пролаял он. Голос у него был слишком высокий и визгливый, никак не подходящий такому буйволу. — Ступай куда шел!

— Зубы‑то не жмут, организм? — серьезно поинтересовался я и, сопровождаемый несущейся в спину грубой бранью, направился в туалет.

Четыре «калаша» и «М‑16», размышлял я, приближаясь к железной двери туалета. Один «калаш» с раздолбанной затворной рамой — края затворной щели отполированы до блеска, затвор гуляет с заметным люфтом. Рискованно с таким оружием идти в Зону, если ты не полный отморозок и идиот — скажем, не Грек.

Вот и встретились, ребята.

Значит, за столом с Греком четверо. Где же незнакомец, схлопотавший в морду от Патогеныча? А где же ему еще быть, родимому. Куда можно деться из этого бара?

Туалет в баре «Сталкер», как и все остальное, сумрачный и тесный. В нем умещаются только три фанерные кабинки с унитазами и два пожелтевших от времени писсуара с противоположной стороны. Дверь одной из кабинок, свободной, была приоткрыта. Вторую дверь мне пришлось дернуть — внутри нее тоже никого не оказалось. А вот третья кабинка была заперта.

Упершись ботинком в писсуар, я подтянулся на краю кабинки и заглянул внутрь. Внутри со спущенными штанами обнаружился какой‑то малолетка из «Чистого неба».

— Эй, алё! — недовольно крикнул он. — В чем дело‑то?!

Я спрыгнул на пол и задумчиво покусал нижнюю губу. Не было здесь товарища, схлопотавшего в морду от Патогеныча. Может быть, он действительно остался возле Периметра, разорванный на куски ракетой? Но отчего тогда эти ублюдки продолжают нас преследовать?..

Я приблизился к писсуару и, расстегнув ширинку, начал поливать его, продолжая размышлять. Как вообще такое получилось? На Агропроме они нас потеряли, совершенно точно. За каким чертом они поперлись после этого в бар «Сталкер»? Непонятно. Если бы не потеря Хе‑Хе, мы бы сюда даже не заглянули. Нет, заглянули бы: мне нужно было сбыть артефакт. Вот он, в герметичном контейнере у бедра. В любом случае предвидеть все эти форс‑мажоры никто не мог. Даже я не мог предвидеть, что уж говорить об этих гавриках. Они могли еще долго тут сидеть, ожидая нашего появления.

Потеряли надежду нас найти? Ага, и с горя поперлись пить пиво в бар «Сталкер». В принципе, здесь можно, конечно, получить кое‑какую информацию, но все равно глупо. Сидеть здесь и надеяться, что какая‑нибудь случайность приведет нас в бар к темным, — это чересчур даже для Грека. Грек, кстати, отличный следопыт. Забавное совпадение, правда?

В конце концов, может быть, мы действительно все время пересекаемся с ними совершенно случайно?.. Ага, щас. Не бывает в Зоне ничего случайного, случайно только кошки родятся. Значит, они точно знали, что мы идем сюда. Кто еще знал об этом? Охотники, само собой. Вроде бы они ни с кем не трепались через ПДА, но пес его знает. Надо бы спросить еще раз. Ну, Хе‑Хе, само собой, потому что я при нем сказал, что собираюсь отнести артефакт сюда. И кто еще? Правильно — Доктор. Он нас сюда и направил. Черт, неужели Доктор?..

В кабинке зашуршала бумага, потекла вода. Когда я уже застегивался, раздался протяжный скрип двери, и выбравшийся из кабинки за моей спиной бродяга возмущенно подал голос:

— Ну, в чем дело, земляк, я не понял? Ты педик, что ли?..

Парнишка явно нарывался на скандал. Я лениво повернул голову, продемонстрировав ему свой профиль с перебитым носом, и сталкер, поперхнувшись собственным негодованием, умолк на полуслове. Узнал наконец.

— Прости, брат, обознался, — проронил я, продолжая стоять вполоборота к нему.

Это позволило молодому сталкеру отступить, не теряя лица. Он поспешно выкатился в коридор. В другое время я вбил бы ему его слова обратно в глотку, но сейчас мне было не до того. Я сосредоточенно размышлял, как мне поступить дальше. Наверное, самое лучшее — покинуть бар «Сталкер» и все‑таки устроить неподалеку небольшую засаду. У меня перед глазами снова встала саркастическая ухмылка Грека, которой он одарил меня из‑за своего стола. Снова это мерзостное ощущение, как в лагере ученых, — словно ловушка уже захлопнулась. Но ведь не атакуют же они нас голыми руками на нейтральной территории? Во‑первых, это объявление войны, причем против них встанут все кланы плюс темные. Не знаю больше ни одной причины, которая заставила бы абсолютно все кланы выступить на одной стороне, и если «Свобода» не выдаст этих уродов, ей придется воевать со всей Зоной. Ну и во‑вторых, пусть попробуют нас атаковать. Пусть рискнут. Охотничков своих я уже посмотрел в деле и за исход рукопашной был вполне спокоен.

Сполоснув руки под одиноким краном, из которого текла мутная техническая вода, я направился обратно в зал. Сотовый больше не сидел на табуретке — он стоял в дальнем конце оружейки, возле ружейной пирамиды, уперев приклад автомата под мышку и направив дуло в коридор. Интересно, это я его переполошил или тот сопляк, что выкатился отсюда полминуты назад с выпученными глазами?

Проходя мимо Сотового, я направил на него указательный палец и сказал:

— Бабах!

Охранник опалил меня злобным взглядом, но промолчал, злобно мотнув стволом автомата в сторону зала: проходи, дескать. Ладно, один — ноль.

В зал я вернулся как нельзя вовремя. Ситуация за время моего отсутствия разительно изменилась. Мои туристы стояли рядком возле дальней стены, положив на нее ладони и широко расставив ноги. Местный вышибала по кличке Космонавт, близнец Варвара, неторопливо охлопывал их по карманам, выгружая оттуда на стол всякую мелочь. С двух сторон туристов держали под прицелами «калашей» Махмуд и Ковригин. Вольные бродяги за столами перестали пить и с недоумением наблюдали за этой сценой. Только темные за обеденным столом, похоже, не слишком впечатлились увиденным и продолжали с энтузиазмом поедать свои порции.

Варить твою кашу! Я же велел ведомым не лезть в драку!

— Эй, народ, что здесь происходит? — Я двинулся к Бизону. — Ладно, организмы, поиграли и хватит! Я оплачу ущерб…

Дуло автомата Ковригина развернулось в мою сторону. Я поднял обе руки вверх:

— Саша, ну все, все. Давай остынем и спокойно разберемся…

— Иди за свой столик, Хемуль, — ледяным тоном произнес Ковригин.

Что‑то здесь было не так. Не было тут никакой драки. Все бродяги находились на своих местах, столы не были сдвинуты, не валялось на полу осколков битой посуды. Да и шума потасовки я из коридора не слышал. Темные вышибалы просто вывели моих туристов под дулами автоматов из‑за стола и аккуратно поставили к стенке.

Ни хрена себе день начинается, как гег^рит в таких случаях один страус.

А морда у Космонавта вытянутая, словно ему только что сообщили, что у него в Донецке мама умерла. Руки трясутся, палец на спусковом крючке побелел от напряжения, чуть рыпнись — полмагазина в тебя высадит. Да и Махмуд с Варваром явно не в своей тарелке. Что, черт возьми, происходит в этом баре?! Что сегодня за безумный день такой?

Стараясь не делать резких движений, я занял свое место. Обыск понемногу подходил к концу. Я скользнул растерянным взглядом по обеденному залу и внезапно уперся в знакомое лицо. Огромный черный синяк под левым глазом этого типа уже побледнел, но все еще не сошел до конца — Патогеныч весьма тяжел на руку. Незнакомец, преследовавший нас от самого Периметра, стоял за столиком бродяг из «Свободы», справа от Грека. Увидев, что я на него смотрю, он понимающе усмехнулся и пожал плечами: дескать, видал, как все обернулось?

Закончив обыск, темные вышибалы заставили моих туристов положить руки на голову и под конвоем повели во внутренние помещения бара. Миша Пустельга беспомощно оглянулся на меня, на лице у его было написано величайшее изумление. Махмуд пихнул его стволом автомага в почку, заставив двигаться живее.

— Клещ распорядился, — лаконично пояснил Ковригин, все это время державший меня на мушке. — Стой и не рыпайся, Хемуль, все будет хорошо. Когда захочешь, спокойно уйдешь.

— Их снаряжение принадлежит мне, — угрюмо сказал я.

— Мы тебе его вернем, — пообещал темный.

— Что же вы делаете, уроды? — с ожесточением произнес я. — А как же неприкосновенность всякого бродяги, который к вам приходит?

Я увидел, как мгновенно окаменело лицо Ковригина. Самое страшное ругательство, какое только может быть обращено к сталкеру‑полумутанту, — «урод». Менее страшное, но тоже весьма серьезное — «радиоактивное мясо». Ради всего святого, никогда не обращайтесь к темным подобным образом, если только вы не взбешенный до предела Хемуль: лишь в этом случае у вас есть шанс выбраться из бара «Сталкер» без серьезных повреждений. Да и то не факт.

— Хемуль, — устало сказал Ковригин. — Мы возместим тебе убыток. Сколько скажешь, столько возместим. Плюс за моральный ущерб.

Вот тут я и заткнулся. Во‑первых, потому, что назвать темного мутанта уродом и не схлопотать сразу в морду — уже само по себе достойно удивления. А во‑вторых, услышать от патологически жадных темных сталкеров, что они готовы заплатить тебе любую сумму, какую сам назовешь, — еще более невероятно, чем назвать одного уродом и тут же не схлопотать в морду. Видимо, дело действительно очень сереьезно.

— Форс‑мажор, Хемуль. — Ковригин наконец справился с собой, сделав вид, что не расслышал оскорбления. — Кроме того, неприкосновенность бродяг священна, истинная правда. Ты бродяга, и ты можешь катиться ко всем чертям. Эти шпаки, — он кивнул на дверь, за которой скрылись мои клиенты, — нужны Клещу, и они временно погостят у нас. Точка.

— Ни хрена себе день начинается, — буркнул я. — Зарываетесь, организмы. Серьезно зарываетесь. Своими руками себе могилу копаете. Наши этого так не оставят.

— Мы побеседуем об этом с Бубной, — хмыкнул Ковригин. Физиономию его перекосила кривая усмешка — левая половина лица полумутанта была неподвижна после контузии. — Отдыхай, Хемуль. — Он звонко щелкнул пальцами в направлении бара, если только пыльную полку с полудюжиной бутылок и советский прилавок перед ней можно назвать баром. Пальцев у темного тоже было шесть. — Митя, браток, налей‑ка товарищу водки. Клещ велел.

Я не пошевелился за столом, поэтому бармену Мите, повинуясь жесту Ковригина, пришлось поднять задницу из‑под прилавка и принести стакан лично. Думаю, в другое время он охотно выплеснул бы весь стакан мне в морду, но сейчас ему приходилось подчиняться старшему. Субординация у темных очень строгая, и те, кто подвергся мутациям позже, вынуждены слепо слушаться старожилов. Впрочем, потом, когда старики погибают или умирают от лучевой болезни, бывшие новички с лихвой отыгрываются на молодежи. Давно ли сам Клещ стоял за стойкой бара «Сталкер»?.. Я, по крайней мере, еще помню такое.

— Это бесплатно, Хемуль, — пояснил Ковригин, хлопнув меня по плечу. — Мир?

Резким движением плеча я сбросил его руку.

— Я хочу поговорить с Клещом.

— Клещ занят, — терпеливо произнес Ковригин.

— Мне плевать.

— Сиди и не рыпайся, дорогой. — Ковригин явно начал терять терпение. — Клещ все тебе объяснит, но позже.

— Уроды вы с Клещом.

На лице темного не дрогнул ни один мускул.

— Отдыхай, Хемуль, — бесстрастно проговорил он, глядя поверх моей головы. — Утром ты сможешь поговорить с Клещом. Ночлег тоже за наш счет.

В дверях показались Махмуд и Космонавт. Ковригин молча обменялся с ними несколькими непонятными жестами, кивнул на меня, забросил автомат на плечо и скрылся в служебном коридоре. Космонавт привалился к стене возле двери, без интереса поглядывая в мою сторону. Махмуд переместился ближе к лестнице, ведущей наверх.

Я задумчиво посмотрел на халявный стакан с водкой, стоявший на моем столе. Однако не пропадать же добру. Я выцедил его маленькими глоточками, как научил меня один мичман, поставил на стол и зажевал бутербродом с селедкой, оставшимся от туристов. Окинув повлажневшим взглядом обеденный зал, я заметил, что ни Грека, ни его команды, ни типа с фингалом в помещении уже нет.

Ну, ладненько.

Выбравшись из‑за стола, я подошел к дверям, ведшим в служебные помещения бара. Космонавт заступил мне дорогу.

— Нельзя сюда, Хемуль.

Я без предисловий от души двинул ему коленом под дых. Космонавт, ожидавший от меня чего угодно, но только не такой откровенной подлости, не успел блокировать удар и согнулся пополам, на время лишившись дыхания. Я попытался прорваться внутрь, но мне наперерез бросились Махмуд и скатившийся с лестницы Варвар. Воспользоваться автоматами они не могли, потому что я, ухватив за загривок Космонавта, потерявшего от ослепительной боли всякую способность соображать, превратил его в живой щит. Вышибалы попытались схватить меня за руки, но я так просто не дался. Махмуд пропустил пару крепких ударов и временно сбавил обороты. Я поднырнул под клешни Варвара и отступил вместе с заложником в дверной проем, оказавшись в длинном сумрачном коридоре, где воняло застарелой сырой говядиной и пролитым несколько недель назад кефиром.

В обеденном зале было сумрачно, но в коридоре, ведущем в служебные помещения бара, света было вдвое меньше. Волоча за собой хрипящего Космонавта, я пятился по коридору в глубь магазинных катакомб, пока наконец меня не прижали к стене на повороте. Я толкнул Космонавта прямо на преследователей, пытаясь выиграть еще пару мгновений, но темные вышибалы знали свое дело туго. Через секунду я оказался на коленях и с заломленными за спину руками у ног Махмуда. Махмуд был бывшим тюремным охранником и очень любил демонстрировать на строптивых посетителях свой фирменный прием, который у них в колонии назывался «и на конвоирование»: ладонь сзади на лоб, два пальца в глаза и голову противника запрокинуть назад. Самый крутой амбал при этом теряет интерес к активному сопротивлению, особенно если одновременно заломить ему руку за спину. Если интерес к сопротивлению все еще не потерян, достаточно надавить на глаза посильнее, чтобы строптивец сделался шелковым. «И на конвоирование», — обычно с удовольствием приговаривал Махмуд, сопровождая скорченного, бессильно матерящегося посетителя к выходу.

Махмудом его, кстати, прозвали вовсе не потому, что он был азиатом или мусульманином. А вот почему — сам не знаю. Никогда не интересовался.

В дальнем конце коридора со скрипом приоткрылась обычная деревянная дверь, выкрашенная ядовито‑зеленой масляной краской. Мимо такой двери пройдешь и даже не подумаешь, что за ней может находиться что‑то еще, кроме хозяйственного инвентаря или туалета для работников бара.

— Хватит, отпустите его, — брезгливо сказал Клещ, выглянув в коридор. — Пусть заходит.

— Но босс!.. — страдальчески проскрипел Космонавт, который уже мог дышать, но еще не обрел в полной мере дара речи.

— Я неясно выразился? — очень удивился Клещ.

С заломленными руками меня протащили по коридору, несколько раз по пути мстительно чиркнув головой о стену, и с силой втолкнули в кабинет Клеща. Дверь за мной захлопнулась.

— Ну? — коротко поинтересовался Клещ, угрюмо разглядывая меня.

Я с достоинством отряхнул куртку, приблизился к столу, взял стул у стены, сел на него и закинул ногу на ногу. Темный терпеливо наблюдал за моими действиями.

«Кабинет Клеща» — это, конечно, громко сказано. Крошечная обшарпанная каморка с голыми и грязными бетонными стенами, в которой батя Клещ ворочает финансовыми потоками, сопоставимыми с теми, что проходят через Бубну. Древний полуразвалившийся стол, видимо, еще советских времен, утащенный темными из какой‑то бывшей конторы. Два стула, оба протертые до дыр, того же происхождения, судя по всему. С потолка свисает мутная, засиженная мухами лампочка на электрическом шнуре. На стене какая‑то дурацкая карта, пожелтевшая, тоже старая‑престарая. На другой стене большой календарь, грязный, весь выцветший: «С Новым 2013 годом!» Аскетизм как он есть.

— Баранки гну, — сказал я, устроившись на стуле и внимательно посмотрев на собеседника. — Какого черта, брат?

— Так надо, брат, — отозвался Клещ, глядя на меня из‑под полуприкрытых век. Он стоял у стены, прислонившись к карте и сложив руки на груди. Если бы я захотел, я бы сломал ему шею в две секунды, и он не успел бы даже переменить позы. И он это знал. И еще он знал, что я этого никогда не сделаю, разве что он тронет Динку. И мне это было известно тоже.

— Это мои клиенты, — с тоской произнес я. — Очень жирные клиенты. Вы же мне весь бизнес на хрен рушите, уроды.

— Прости, Хемуль. — Клещ тоже проглотил «уродов», не пикнув. — Ничего не могу поделать. Получил приказ сверху. — Он картинно воздел глаза к потолку.

— От Черного Сталкера?.. — оторопело спросил я.

— От какого еще сталкера! От Хозяев.

Ох ты, елки… Вот это угораздило нас вляпаться. Если, конечно, Клещ не врет. Слишком много чести, чтобы нашей командой озаботились Хозяева Зоны. Хотя зачем бы ему?..

— Ты помнишь, как я тебя пер на себе? — с тоской спросил я. — Помнишь, что ты не истек кровью только потому, что я вовремя вытащил тебя с Полых Холмов?..

— Помню, — твердо ответил темный, глядя мне в глаза. — Именно поэтому ты можешь валить на все четыре стороны, хотя приказ был четкий: уничтожить в вашей группе всех, включая проводников. Я здорово рискую, Хемуль, отпуская тебя, но я умею платить долги.

— Это война, Клещ, — произнес я. — Ты понимаешь, что это война? Моему клану вряд ли понравится такое обращение с его ветераном.

— Значит, война, Хемуль, — безразлично пожал плечами Клещ. — Мало мы воевали, что ли?..

Я поднял голову и с кривой ухмылкой посмотрел на него:

— А тогда Большое Испытание, Клещ. Темный с интересом глянул на меня.

— Ах, даже так?

— Ага, вот так. — Я утер тыльной стороной ладони кровь из разбитой губы — Варвар в драке все же дотянулся до моей морды. Клещ молча вытащил из нагрудного кармана платок и протянул мне. Я не был уверен в чистоте платка темного сталкера, но в дипломатических целях взял. — Испытание. Большое, брат. И только попробуй отвертеться. Вся Зона узнает, что ты отказал достойным людям в последней попытке.

— Ты вроде никогда не был идиотом, Хемуль, — задумчиво проговорил Клещ. — Ты уверен, что точно знаешь, сколько сталкеров выжило после Испытания?

— Приблизительно знаю, — сказал я. — Единицы.

— И ты все‑таки настаиваешь на Испытании для этих американских педрил? Поверь, мы их не больно зарежем: чик — и они уже на небесах. А вот если Испытание… Это будет слишком жестокая смерть, тебе не кажется?

— Все‑таки настаиваю, — вежливо сказал я.

— Это за что же ты их так невзлюбил? — изобразил изумление Клещ.

— Хочу дать им шанс. Хорошие мужики, жалко будет, если вы их просто не больно зарежете. И они — мои клиенты. И еще я пойду с ними.

— Не глупи, Хемуль! — взревел Клещ. — Кретин чертов! Пошел вон отсюда, пока я тебя действительно не отдал Стронглаву!

— Послушай, Клещ, — сказал я, — а ведь те грибы, которые ты прислал Доктору позавчера, дерьмо. Надо послать ему нормальных, а то он конкретно расстроится. Прокляну, говорит.

Я облокотился на стол и подмигнул, всем своим видом демонстрируя, что не собираюсь покидать его кабинет в ближайшие несколько недель.

Глава темных сталкеров сокрушенно покачал головой.

— Спасибо за информацию, брат, — с достоинством произнес он. Помолчав, добавил: — Ладно, будет тебе Испытание. Молись своему долбаному Диме Шухову, ты, упрямый ублюдок.

— Да уж помолюсь, не волнуйся. — Я встал. — Кстати, насчет приказа от Хозяев… Его случайно не тот тип с лисьей мордой принес, который сидел за одним столом с Греком?

— Какой еще тип? — изобразил изумление Клещ.

— Ладно. Давай веди, урод чертов.

Нет. Все равно ничего не понимаю. Неизвестно откуда взявшийся задохлик, не сталкер, не военный, походя избитый в баре «Шти», командует темными сталкерами от имени Хозяев Зоны, мифических могущественных чудовищ, которых никто, кроме темных, в глаза не видел? Придумайте что‑нибудь посмешнее. Я скорее поверю, что это пан Семецкий наконец явил нам свой лик.

— Космонавт! — гаркнул Клещ. Да уж, здесь все попростому, не как у Бубны: никаких переговорных устройств, никаких автоматически блокирующихся дверей, никаких мобильников. Дети природы.

Космонавт выглянул из‑за двери, и Клещ распорядился:

— Отведи его к остальным. Потом отправьте их всех к Стронглаву.

Космонавт выпучил глаза, словно темный босс велел ему самому пойти к упомянутому Стронглаву и дружески пожать ему лапу.

— Но босс!.. — в очередной раз произнес он. — Ведь Хемуль… ведь он же почти один из наших!..

— Я в курсе, — прервал Клещ, отворачиваясь. — Ты еще здесь, отродье слепой собаки?

Космонавт перевел взгляд на меня. На него было жалко смотреть — казалось, он вот‑вот расплачется.

— Хемуль, — с трудом произнес он. — Как же ты так…

— Пшел! — повысил голос Клещ. Потрясенный до глубины души Космонавт поспешил вывести меня в коридор.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 506 | Нарушение авторских прав